В этрус­ских рос­пи­сях даже в сце­нах сра­же­ний и похи­ще­ний неред­ко зву­чит гро­теск. Так пред­став­ле­на борь­ба пиг­ме­ев с журав­ля­ми на одном из крас­но­фи­гур­ных кра­те­ров мастер­ской Воль­тер­ры (ил. 145). В гре­че­ской вазо­пи­си этот сюжет вво­дил­ся для смяг­че­ния суро­во­сти или тор­же­ст­вен­но­сти сосед­них обра­зов. Он вызы­вал улыб­ку. Этрус­ский же худож­ник все утри­ру­ет: низ­ко­рос­лые афри­кан­цы с гру­бы­ми тело­дви­же­ни­я­ми, иска­жен­ны­ми, почти кари­ка­тур­ны­ми лица­ми кажут­ся без­образ­ны­ми, урод­ли­вы­ми, и реак­ция у зри­те­ля иная. В этом свое­об­ра­зие этрус­ской трак­тов­ки эллин­ских сюже­тов, ее рез­кость в выра­же­нии чувств, нане­се­нии кон­тур­ных линий, не гово­ря уже о цве­то­вых раз­ли­чи­ях.