Ахилл за жертвоприношением.

Сюже­ты подоб­ных фре­сок отве­ча­ли наст­ро­е­ни­ям этрус­ков в суро­вые годы их борь­бы с рим­ля­на­ми. Вой­ны эти неред­ко соп­ро­вож­да­лись изощ­рен­ны­ми каз­ня­ми и убий­ства­ми. Жите­ли Тарк­ви­ний умерт­ви­ли несколь­ко сот плен­ных рим­лян, при­не­ся их в жерт­ву сво­им богам. Тит Ливий сооб­ща­ет об ответ­ном зло­дей­ском акте рим­лян в 354 году до н. э.: «Урон тарк­ви­ний­цев в бит­ве был весь­ма велик, но чис­ло плен­ных, достав­ших­ся нам, было еще более. Из них выб­ра­но три­ста пять­де­сят восемь чело­век из луч­ших семейств; они были ото­сла­ны в Рим; про­чие плен­ные умерщ­вле­ны без вся­ко­го сост­ра­да­ния. Народ рим­ский не менее стро­го посту­пил с теми плен­ны­ми, кото­рые были при­сла­ны в Рим: они были пред­ва­ри­тель­но нака­за­ны роз­га­ми, и потом им отру­би­ли голо­вы» (2, с. 62).

В све­те таких свиде­тельств древ­них исто­ри­ков дра­ма­ти­че­ские сце­ны на фрес­ках этрус­ских гроб­ниц IV века до н. э. не кажут­ся вымыш­лен­ны­ми. При­ме­ча­тель­но, что худож­ни­ки, пере­жи­вав­шие совре­мен­ные им ужа­сы, пред­по­чи­та­ли в про­из­веде­ни­ях искус­ства все же обра­щать­ся не к реаль­ным, но подоб­ным эпи­зо­дам исто­ри­че­ско­го про­шло­го. Этрус­ский мастер выбрал сце­ну из Тро­ян­ской вой­ны, как бы сопо­став­ляя про­ис­хо­див­шие на его гла­зах собы­тия с леген­дар­ны­ми. Это же харак­тер­но и для гре­че­ско­го искус­ства. Уже на фрон­то­нах эгин­ско­го хра­ма скуль­п­тор пока­зы­вал борь­бу не гре­ков и пер­сов, а тро­ян­цев и ахей­цев. Памят­ни­ки с. 229 эллин­ско­го, этрус­ско­го, рим­ско­го искус­ства нико­гда не были ото­рва­ны от реаль­ной дей­ст­ви­тель­но­сти, все­гда созвуч­ны наст­ро­е­ни­ям вре­ме­ни. Но масте­ра стре­ми­лись к ассо­ци­а­ци­ям, обле­кая кон­крет­ные совре­мен­ные им собы­тия в пре­крас­ные «одеж­ды» вели­ча­вых легенд про­шло­го.

Рядом с гиб­ну­щим тро­ян­цем пока­зан воз­вы­шаю­щий­ся над ним, пол­ный яро­сти, мрач­ный демон под­зем­но­го цар­ства Харон (ил. 132). Крюч­ко­ва­тый нос нави­са­ет над рас­кры­тым в кро­во­жад­ном оска­ле ртом, гла­за буд­то мечут мол­нии из-под насуп­лен­ных бро­вей. В этом обра­зе худож­ник вопло­тил ужа­сы мира теней; он созна­тель­но про­ти­во­по­ста­вил страш­но­му в его дис­гар­мо­нич­но­сти обли­ку Харо­на пра­виль­ные чер­ты лица кры­ла­той боги­ни смер­ти Ванф, кото­рая сто­ит сле­ва от Ахил­ла и пода­лась всем телом впе­ред. Воз­мож­но, в жесте ее руки, наклоне голо­вы мастер хотел пере­дать чув­ство жало­сти к плен­ни­ку, жела­ние облег­чить его стра­да­ния. Но лицо Ванф спо­кой­но, в нем нет про­блес­ков этих эмо­ций, толь­ко сос­ре­дото­чен­ность в гла­зах выда­ет вни­ма­ние к про­ис­хо­дя­щей каз­ни.

Как и во фрес­ках V века до н. э., живо­пи­сец пока­зы­ва­ет лица в про­филь. И все же ему уда­ет­ся выра­зить в них жесто­кость Харо­на, воз­вы­шен­ное спо­кой­ст­вие Ванф, бла­го­род­ное муже­ство двух тро­ян­цев, каз­ни­мо­го и дру­го­го, стои­че­ски дожи­даю­ще­го­ся той же уча­сти. Гор­де­ли­вость и уве­рен­ность победи­те­лей вопло­ще­ны в фигу­рах обла­чен­ных в пан­ци­ри ахей­цев. Здесь и тень Патрок­ла, при­сут­ст­ву­ю­ще­го при страш­ной каз­ни и наблюдаю­ще­го жесто­кий обряд, совер­шае­мый Ахил­лом, мстя­щим за погиб­ше­го дру­га. Не слу­чай­но под одним кры­лом Ванф поме­ще­но лицо Патрок­ла, под дру­гим — Ахил­ла. Сле­ва изо­бра­жен спо­кой­но смот­ря­щий на жерт­во­при­но­ше­ние вели­ча­вый Ага­мем­нон.

Для демо­нов под­зем­но­го цар­ства исполь­зо­ва­ны более свет­лые крас­ки, чем для пер­со­на­жей реаль­но­го мира. Холод­ные отблес­ки голу­бо­го тона лежат на кры­льях с. 230 Ванф, мерт­вен­ной голу­биз­ной обо­зна­че­ны лицо и обна­жен­ные руки Харо­на. Более того, фигу­ры Патрок­ла, Ванф и Харо­на нахо­дят­ся как бы в глу­бине фона. На пере­д­ний план выдви­ну­ты пер­со­на­жи зем­ные.