Крышка погребальной урныБронза. IV в. до н. э.
Санкт-Петербург, Государственный Эрмитаж
Хранящаяся в Государственном Эрмитаже бронзовая крышка от погребальной урны — исключительный по качеству исполнения памятник этрусского искусства середины IV века до н. э. (ил. 136). Молодой этруск, полулежащий на крышке урны, края которой украшены волнообразным, будто вечно бегущим орнаментом, застыл в сложной позе, устремив взор в открывшийся ему мир. Скульптор показывает его опирающимся на локоть левой руки, ладонь которой он вытянул вперед, правая рука свободна и расслаблена. Мастер искусно обыграл здесь контрасты — торс и голова показаны почти в вертикальном положении, ноги
с. 239 повторяют горизонталь крышки. Правая рука легко положена на колено, левая опорная — напряжена. Торс обнажен, тело ниже пояса задрапировано в красивые складки одежды, оторочка которых оживлена зигзагообразным узором. Ступни этруска, виднеющиеся из-под одежды, показаны с обычной для каменных саркофагов сложностью: левая, подвернутая под правую, лежит горизонтально, пальцы правой торчат вверх. В этом бронзовом произведении совместились приемы мастеров, создававших каменные и терракотовые крышки саркофагов с лежащими на них этрусками. Декор здесь лаконичен и прекрасен. Углы украшены объемно выполненными розеттами на вертикальных стержнях. На правой руке этруска у локтя крупный браслет, на ладони левой руки — чаша, на шее гривна. Хотя все исполнено свободно, с классической непринужденностью, совмещение фронтального положения торса и профильных, скрытых одеждами ног, а также некоторая жесткость и напряженность позы заставляют вспомнить архаические образы.
с. 240 Моделировка напряженных мышц груди и живота молодого этруска безупречна. Плечи и ключицы показаны с хорошим знанием анатомии тела. И все же скульптор дает почувствовать, что главное в этом образе — не точное повторение красивого торса, а, скорее, прекрасное выражение с его помощью страстного порыва к таинственным формам ожидающего человека бытия. Безвольно разжатые губы юноши полураскрыты, глаза с пристальностью, которая только усиливается утратой некогда инкрустированных зрачков, устремлены вперед (ил. 137). Потрясающая по глубокой жизненности сила прозрения приобретает в этом лице еще больший накал из-за подчеркнуто декоративных, напоминающих орнамент, обрамляющих лицо прядей волос.
Этрусское искусство достигло здесь своей вершины в воплощении общих, космологического плана идей. Мастер выразил свое, этрусское видение и понимание реального мира и потустороннего. Он острее, чем более созерцательно и философски настроенные эллинские художники, воспринимал и передавал контрастность этих состояний. Отсюда — жизненность реальных форм и почти мистическая, предваряющая раннехристианские образы сила этого произведения.