Статуя римлянина с масками предков.

Для скульп­тур­но­го порт­ре­та вре­ме­ни позд­ней Рес­пуб­ли­ки, еще не вос­при­няв­ше­го бла­готвор­ное эллин­ское вли­я­ние, харак­тер­но стрем­ле­ние запе­чат­леть кон­крет­ную чело­ве­че­скую лич­ность, ее внеш­ние чер­ты и осо­бен­но­сти, отли­чаю­щие ее от любо­го дру­го­го лица. Эти тен­ден­ции, вос­хо­дя­щие еще к этрус­ским тра­ди­ци­ям, замет­но уси­ли­ва­ют­ся имен­но в пере­лом­ный пери­од рим­ской исто­рии, когда столь зна­чи­тель­ную роль ста­ли играть отдель­ные лица, а на сме­ну рес­пуб­ли­кан­ско­му обра­зу прав­ле­ния при­шла еди­но­лич­ная дик­та­тор­ская власть. Для боль­шин­ства рим­ских скульп­тур­ных порт­ре­тов пер­вой поло­ви­ны и середи­ны I века до н. э. — кон­ца Рес­пуб­ли­ки харак­те­рен «веризм» — реа­лизм, пере­хо­дя­щий в нату­ра­лизм, кото­рый нико­гда боль­ше с такой откро­вен­но­стью не про­явит­ся в порт­рет­ном искус­стве Рима. В I веке до н. э. созда­ют­ся порт­ре­ты, пора­жаю­щие сво­ей бес­по­щад­ной прав­ди­во­стью; с осо­бым инте­ре­сом их авто­ры обра­ща­ют­ся к вос­про­из­веде­нию нек­ра­си­вых, часто урод­ли­вых, но ярко инди­виду­аль­ных лиц, пре­иму­ще­ст­вен­но людей немо­ло­дых, глу­бо­ких ста­ри­ков. Имен­но эти стар­че­ские порт­ре­ты послу­жи­ли осно­вой для широ­ко­го рас­про­стра­не­ния в совре­мен­ной нау­ке мне­ния о воз­ник­но­ве­нии вери­сти­че­ско­го порт­ре­та от суще­ст­во­вав­ше­го в Древ­нем Риме обы­чая делать вос­ко­вые мас­ки — изо­бра­же­ния с. 18 умер­ших пред­ков. Об этом обы­чае рас­ска­зы­ва­ют нам древ­ние авто­ры; наи­бо­лее суще­ст­вен­ны­ми явля­ют­ся сооб­ще­ния исто­ри­ка II века до н. э. Поли­бия (Поли­бий, Hist., 6, 53) и зна­ме­ни­то­го рим­ско­го уче­но­го I века н. э. Пли­ния: «Ина­че было у наших пред­ков: у них в атри­ях напо­каз были выстав­ле­ны не про­из­веде­ния ино­зем­ных масте­ров, не работы из меди или мра­мо­ра, а по отдель­ным шка­пам были рас­по­ло­же­ны изо­бра­же­ния лиц, отпе­ча­тан­ные на вос­ке, чтобы были порт­ре­ты для ноше­ния во вре­мя похо­рон чело­ве­ка, при­над­ле­жа­ще­го к тому же роду. Таким обра­зом, когда кто-нибудь уми­рал, при нем нахо­ди­лись все, кто когда-либо вхо­дил в состав этой семьи» (Пли­ний, Nat. Hist., XXXV, 6). Исхо­дя из этих выска­зы­ва­ний, совре­мен­ные иссле­до­ва­те­ли раз­ра­бота­ли тео­рию, соглас­но кото­рой вос­ко­вые мас­ки, изготов­ляв­ши­е­ся, как пола­га­ли, по гип­со­вым фор­мам, сня­тым с лиц умер­ших, ста­ли осно­вой, на кото­рой раз­вил­ся рим­ский скульп­тур­ный порт­рет; древ­ней­шие образ­цы его рас­смат­ри­ва­ли как пере­вод в более проч­ный мате­ри­ал вос­ко­вых масок и объ­яс­ня­ли этим при­су­щее рим­ско­му порт­ре­ту, осо­бен­но на ран­нем эта­пе его раз­ви­тия, прото­коль­но точ­ное вос­про­из­веде­ние нату­ры¹. Срав­не­ние неко­то­рых порт­ре­тов рес­пуб­ли­кан­ско­го вре­ме­ни с посмерт­ны­ми мас­ка­ми, сде­лан­ны­ми в наши дни, пока­зы­ваю­щее их несо­мнен­ное сход­ство, каза­лось бы, под­твер­жда­ет это поло­же­ние.

Одна­ко в послед­ние годы про­тив это­го тези­са высту­пи­ли неко­то­рые уче­ные². Суть воз­ра­же­ний сво­дит­ся к сле­дую­ще­му: во-пер­вых, древ­ние авто­ры, рас­ска­зы­вая о вос­ко­вых изо­бра­же­ни­ях пред­ков, нигде ни разу пря­мо не гово­рят о суще­ст­во­ва­нии обы­чая сни­мать мас­ки с лица умер­ших. Утвер­жде­ние о суще­ст­во­ва­нии имен­но таких масок — про­из­воль­ная трак­тов­ка древ­них тек­стов в совре­мен­ной лите­ра­ту­ре. Во-вто­рых, рим­ские рес­пуб­ли­кан­ские порт­ре­ты, при всем их нату­ра­ли­сти­че­ском харак­те­ре, нико­гда не про­из­во­дят впе­чат­ле­ния мерт­вых лиц, напро­тив, они все­гда изо­бра­жа­ют живых людей³. Да и сами вос­ко­вые мас­ки умер­ших пред­ков, сколь­ко мож­но судить по очень немно­гим сох­ра­нив­шим­ся дан­ным, изо­бра­жа­ли не мерт­вых, но живых людей.

Важ­ным свиде­тель­ст­вом явля­ет­ся широ­ко извест­ная ста­туя рим­ля­ни­на из собра­ния Бар­бе­ри­ни в Риме, дер­жа­ще­го в руках две мас­ки пред­ков. Лег­кость, с кото­рой он их дер­жит, гово­рит о том, что они сде­ла­ны из лег­ко­го мате­ри­а­ла, веро­ят­но, из вос­ка. Ста­туя собра­ния Бар­бе­ри­ни отно­сит­ся уже к ран­не­им­пе­ра­тор­ско­му вре­ме­ни, но в ней сох­ра­ня­ют­ся тра­ди­ции рес­пуб­ли­кан­ско­го порт­ре­та, харак­те­ри­зу­ю­щие стиль обе­их голов пред­ков. Они отнюдь не изо­бра­жа­ют умер­ших, они очень жиз­нен­ны и, несо­мнен­но, явля­ют­ся порт­ре­та­ми живых людей. Такая же жиз­нен­ная выра­зи­тель­ность отме­ча­ет скульп­тур­ные порт­ре­ты позд­не­рес­пуб­ли­кан­ско­го вре­ме­ни при всем раз­ли­чии направ­ле­ний, к кото­рым они отно­сят­ся. Харак­тер­но, что для срав­не­ния с совре­мен­ны­ми мас­ка­ми умер­ших раз­ные авто­ры, писав­шие на эту тему, изби­ра­ли голо­ву ста­ри­ка в собра­нии Аль­бер­ти­ну­ма в Дрездене — памят­ник, как извест­но, силь­но пере­ра­ботан­ный в новое вре­мя, может быть, спе­ци­аль­но с целью при­да­ния ему сход­ства с мас­кой мерт­ве­ца и, сле­до­ва­тель­но, не могу­щий слу­жить вес­ким аргу­мен­том в реше­нии это­го вопро­са.

с. 19 Так или ина­че, име­лась ли в Древ­нем Риме прак­ти­ка изготов­ле­ния масок с лиц умер­ших, или пра­вы иссле­до­ва­те­ли, отри­цаю­щие ее суще­ст­во­ва­ние, такие мас­ки сто­ят вне искус­ства как чисто меха­ни­че­ское вос­про­из­веде­ние лица чело­ве­ка. И вряд ли они мог­ли бы ока­зать зна­чи­тель­ное воздей­ст­вие на фор­ми­ро­ва­ние скульп­тур­но­го порт­ре­та, тем более опре­де­лить его харак­тер. Скульп­тур­ный порт­рет — наи­бо­лее зна­чи­тель­ное явле­ние ран­не­го пери­о­да раз­ви­тия рим­ско­го искус­ства; явля­ясь частью рим­ской куль­ту­ры в целом, он нахо­дит парал­ле­ли в дру­гих ее обла­стях.

¹Это поло­же­ние обос­но­ва­но у Каш­ниц-Вайн­бер­га (G. Kaschnitz-Weinberg, Studien zur etruskischen und frühromischen Porträtkunst. — “Römische Mitteilungen”, Bd XI, 1926, S. 133—211). А. Задок и Ю. Ютта (A. Zadoks and J. Jitta, Ancestral Portraiture in Rome and the Art of the last Century of the Republic, Amsterdam, 1932) сде­ла­ли попыт­ку пост­ро­ить хро­но­ло­гию рим­ско­го рес­пуб­ли­кан­ско­го порт­ре­та на осно­ве его сход­ства с изо­бра­же­ни­я­ми умер­ших^[1].

²В Совет­ском Сою­зе воз­ра­же­ния про­тив это­го поло­же­ния убеди­тель­но раз­ра­бота­ла А. И. Вощи­ни­на в док­ла­де, кото­рый она сде­ла­ла на юби­лей­ной науч­ной сес­сии, посвя­щен­ной 200-летию Эрми­та­жа («Тези­сы док­ла­дов». Л., 1964, стр. 20—27).

³Немно­го­чис­лен­ные суще­ст­ву­ю­щие в наших музе­ях порт­ре­ты, дей­ст­ви­тель­но вос­про­из­во­дя­щие голо­вы мерт­ве­цов, как, напри­мер, голо­ва в Нью-Карлс­берг­ской глип­то­те­ке в Копен­га­гене, по новей­шим дан­ным, явля­ют­ся позд­ней­ши­ми под­дел­ка­ми.

ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКЦИИ САЙТА

^[1]Это состав­ная фами­лия (Задокс по мужу и Йит­та по отцу) нидер­ланд­ской иссле­до­ва­тель­ни­цы, оши­боч­но при­ня­той за двух авто­ров; соглас­но совре­мен­ной нидер­ланд­ской тран­скрип­ции — Анни Нико­лет­те Задокс Йозе­фус Йит­та (Annie Nicolette Zadoks Josephus Jitta). (Прим. ред. сай­та).

© Фото, текст: Н. Н. Бритова, Н. М. Лосева, Н. А. Сидорова. Римский скульптурный портрет. М., «Искусство», 1975, с. 17—19, илл. 17.