Изо­бра­же­ния Пом­пея Вели­ко­го или Цеза­ря из музея Тор­ло­ниа пока­зы­ва­ют, какой высоты реа­ли­сти­че­ской пере­да­чи чело­ве­че­ско­го лица достиг­ло — в луч­ших сво­их образ­цах — порт­рет­ное искус­ство вре­ме­ни позд­ней Рес­пуб­ли­ки и дик­та­ту­ры Цеза­ря. Но было бы ошиб­кой думать, что в пре­дав­гу­стов­ский и ран­не­ав­гу­стов­ский пери­о­ды не суще­ст­во­ва­ло «ста­ро­рим­ско­го» направ­ле­ния. Напро­тив, оно про­дол­жа­ло раз­ви­вать­ся наряду с зарож­даю­щим­ся клас­си­ци­сти­че­ским. Наи­бо­лее типич­ны­ми при­ме­ра­ми его по-преж­не­му оста­ют­ся над­гроб­ные релье­фы, такие, как над­гро­бие Сеп­ти­мия в Нью-Карлс­берг­ской глип­то­те­ке в Копен­га­гене (ранее непра­виль­но счи­тав­ше­е­ся одним из самых ран­них рим­ских над­гро­бий и дати­ро­вав­ше­е­ся II в. до н. э.) или еще более харак­тер­ное над­гро­бие Виби­ев в Вати­кане. В полу­фи­гу­рах мужа и жены — зна­ко­мые нам по более ран­ним над­гро­би­ям тра­ди­ци­он­ные позы и жесты; новым, вне­сен­ным авгу­стов­ской эпо­хой, явля­ет­ся бюст маль­чи­ка, поме­щен­ный с. 26 меж­ду роди­те­ля­ми, — рес­пуб­ли­кан­ский порт­рет не знал изо­бра­же­ний детей. Тра­ди­ци­о­нен и харак­тер пере­да­чи лиц: под­черк­ну­то некра­си­вое стар­че­ское лицо муж­чи­ны с глу­бо­ко запав­ши­ми щека­ми и ску­ла­стое, плос­кое лицо жен­щи­ны, к кото­ро­му так не идет новая, мод­ная авгу­стов­ская при­чес­ка с ноду­сом — пуч­ком над лбом. Стиль испол­не­ния это­го релье­фа — жест­кий и сухой — харак­те­рен для «ста­ро­рим­ских» памят­ни­ков ран­ней Импе­рии. Это явный при­знак вырож­де­ния дан­но­го типа рим­ско­го порт­ре­та, теря­ю­ще­го свои при­вле­ка­тель­ные каче­ства досто­вер­ной пере­да­чи живых дета­лей чело­ве­че­ско­го лица, пре­вра­щаю­ще­го­ся, как часто быва­ет на исхо­де како­го-либо пери­о­да в искус­стве, в ака­де­ми­че­ски сухое повто­ре­ние ранее выра­ботан­ных при­е­мов.