University of California Publications in Classical Philology. Vol. 9, No. 6, pp. 149—200. 1928.
Перевод с англ. О. В. Любимовой.
с.150 Если бы Цезарь оставил законного сына, то, по всей вероятности, проблемы бы не существовало. Однако Юлия, его единственный законный ребёнок, умерла почти на десять лет раньше него. И казалось, что римский мир вскоре столкнётся с той же зловещей ситуацией, с которой столкнулось царство Александра в момент его смерти1.
В течение своей жизни Юлий Цезарь, несомненно, составлял много завещаний, изменяя их по мере изменения обстоятельств. О них нам совершенно ничего не известно, за исключением единственного факта, который сообщает Светоний: “Quintus Tubero tradit heredem ab eo scribi solitum ex consulatu ipsius primo usque ad intium civilis belli Cn. Pompeium, idque militibus pro contione recitatum”
Кто заменял Помпея между этой датой и 13 сентября 45 г. до н. э., неизвестно, и нет ни слова о каком-либо завещании, составленном в этом промежутке. Но можно не сомневаться в том, что Цезарь составил завещание или ряд завещаний и назначил наследника или наследников. Он не имел ни сыновей, ни дочерей, ни внуков, ни внучек, ни братьев, ни сестёр. И, учитывая положение и власть Цезаря в государстве около 46 г. до н. э., можно с уверенностью утверждать, что он принимал во внимание случайность с.151 смерти; более того, его состояние сильно увеличилось, и одно это должно было побудить его составить завещание, что он сделал, будучи гораздо беднее.
Кроме того, Цезарь осознавал состояние своего здоровья. Его прежде сильное телосложение начало ослабевать4, хотя на момент убийства ему было лишь пятьдесят пять лет5. Нам известно, что в последний период жизни он страдал от ночных кошмаров и неожиданных обмороков6, и в целом его здоровье было плохим7. У него было по крайней мере два припадка эпилепсии8 и, согласно одному сообщению, он страдал от неё в самом конце жизни9. В день своего убийства он даже рассматривал возможность отмены заседания сената — отчасти, правда, из-за дурных предчувствий Кальпурнии, но также и из-за состояния своего здоровья10.
Всё это, несомненно, побуждало его размышлять о смерти и обсуждать способ, которым он предпочёл бы встретить её. Например, можно вспомнить о том, как за обедом в доме Марка Лепида, вечером накануне убийства, был задан вопрос: “quisnam esset finis vitae commodissimus”[3], и Цезарь заявил, что он “repentinum inopinatumque praetulerat”
с.152 Некоторые из его окружения думали, что он не желает больше жить и не уделяет внимания своему слабому здоровью, знамениям и предостережениям друзей. Не однажды он говорил, что прожил достаточно и приобрёл вполне достаточно власти и славы12.
Но не только из-за слабого здоровья он в конце жизни много думал о смерти. Существовала также угроза убийства. Хорошо помня о судьбе других победителей в гражданских войнах, Цезарь не был слеп в отношении опасности, угрожавшей ему самому13. Цицерон в речи «За Марцелла»14 прямо сказал об этом опасении Цезаря и постарался устранить его логикой своих аргументов. Но хотя заговоры угрожали Цезарю со всех сторон, некоторые считали, что он предпочитает один раз встретить эти опасности лицом к лицу, чем жить в постоянном страхе15. Снова и снова он указывал, что его безопасность менее важна для него, чем для государства: “non tam sua quam rei publicae interesse, uti salvus esset”[5]. В связи с тем, что должно было последовать за его смертью, наибольшее значение имеют его слова: “rem publicam, si quid sibi eveniret, neque quietam fore et aliquanto deteriore condicione civilia bella subituram”
Таким образом, не вызывает сомнений, что Цезарь, страдая от ухудшения здоровья, подвергаясь угрозе убийства, думая, как мы видели, о состоянии государства после того, как смерть устранит его сильную руку, много, серьёзно и тревожно размышлял о выборе преемника в период с 49 г. до н. э. и особенно с того момента, как стал неоспоримым хозяином римского мира.
Была и другая причина, побудившая Цезаря привести дела в порядок, и это — надвигающийся отъезд на войну с парфянами. Он был назначен на 18 марта с.153 44 г. до н. э.17, и именно потому, что он был так близок, заговорщики убили Цезаря на заседании сената 15 марта. Тогда, в ожидании длительного отсутствия, Цезарь назвал магистратов на несколько лет; он назначил себе преемника на посту консула на остаток 44 г., избрал консулов и провинциальных наместников не только на 43, но и на 42 гг., и даже уделил внимание 41 г.18 Учитывая, что перед отъездом он совершил столь тщательные приготовления, а также учитывая опасности, связанные с кампанией на Востоке, он, естественно, думал о том, чтобы назвать кого-либо преемником своего личного наследства, с которым так тесно переплелась судьба государства.
Итак, по этим причинам можно быть уверенным, что Цезарь, размышлявший над вопросом о наследнике с 59 по 49 гг., и в последующий период рассматривал выбор, который ему следовало сделать, особенно в последние несколько лет жизни.
Конечно, он очень желал рождения сына и до самого конца так и не расстался с этой надеждой. Так, в 44 г. было принято решение, «что сын Цезаря, родной или даже приёмный, должен быть назначен верховным жрецом»19. Сообщается также, что они (т. е., сенат) проголосовали за то, «чтобы его сыновья и внуки получили этот же титул [титул императора], хотя он не имел детей и был уже стар»20. Даже в последнем завещании Цезарь упоминает об этом желанном сыне, назвав “plerosque percussorum in tutoribus fili, si qui sibi nasceretur”
Он ещё мог надеяться, что Кальпурния родит ему сына23. С другой стороны, ходили сплетни о том, что в отсутствие Цезаря будет принят закон, позволяющий ему “uti uxores liberorum quaerendorum causa quas et quo vellet ducere liceret”
Существовал, конечно, маленький Цезарион, сын Клеопатры, которого обычно считают сыном Цезаря. Но в окончательном завещании, насколько нам известно, о нём не было ни слова25. Конечно, он был незаконнорожденным ребёнком менее трёх лет от роду, но сам тот факт, что он являлся сыном ненавистной египетской царицы, должен был исключить возможность выбора в его пользу26.
с.155 Тогда кого он должен был выбрать? И должен ли он был сразу обнародовать свой выбор?
Как мы только что видели, Дион Кассий ясно даёт понять, что Цезарь размышлял об усыновлении27. Но было бы немыслимо, если бы, постоянно надеясь на появление родного сына, который стал бы его наследником, Цезарь публично усыновил другого, который занял бы его место. Более того, Цезарь должен был понимать, что в тот момент, когда выбор из окружавших его людей будет сделан, все остальные способные и сильные люди, надеявшиеся на избрание, станут его врагами и, конечно, также и врагами наследника; опасность для жизни их обоих будет велика. Действительно, после того, как Октавий был назван наследником, «он [т. е., Октавий] увидел, что его вступление в наследство и семью непременно вызовет зависть и осуждение»28.
С другой стороны, Цезарь, будучи ловким политиком, хорошо знал, что в политике благодеяния и надежда на будущие благодеяния — самые сильные рычаги для приобретения поддержки. Золотая надежда на получение наивысшей награды привязала бы сильных и влиятельных людей к его режиму. Было бы очень опасно слишком сильно поощрять надежды, но, конечно, не следовало допускать ничего, что лишило бы людей привилегии строить подобные воздушные замки.
с.156 Легко можно привести примеры того, как он точно так же использовал должности. Так, Плутарх сообщает нам: «Что касается знати, то одним он обещал на будущее должности консулов и преторов, других прельщал другими должностями и почестями и всем одинаково внушал большие надежды, стремясь к тому, чтобы властвовать над добровольно подчиняющимися»29. На то, что иногда он даже желал, чтобы более одного кандидата на должность рассчитывали на его благосклонность, указывает рассказ Плутарха о соперничестве Кассия и Брута за должность городского претора: «…но другие говорят, что их соперничество было делом рук Цезаря, который тайно обнадёживал и обещал свою поддержку обоим, так что, в конце концов, распалённые этими посулами, они вступили в борьбу»30. Даже в лучшем случае право назначать на должности имеет огромные неудобства, поскольку число кандидатов, не сумевших получить должность, всегда будет гораздо больше, чем число назначенных, поэтому естественно, что «распределение должностей принесло ему много врагов, так же, как оно приносит врагов каждому новому президенту Соединенных Штатов»31. Тем не менее, с помощью назначений и надежд на назначения Цезарь создал группу людей, на которых, как он полагал, мог рассчитывать. Человек, осуществлявший такую политику, конечно, должен был сразу понять, что неосмотрительно будет объявлять о выборе наследника и этим отталкивать всех остальных, надеявшихся на этот высший пост в римском мире.
Кроме того, Октавий, который был тогда выбран, был очень молод. Впоследствии он мог проявить черты характера, которые сделали бы его крайне нежелательным на этой важной позиции; с другой стороны, в любое время мог появиться более достойный наследник. Почему не оставить возможность пересмотра выбора, сохранив тайну в завещании, которое всегда можно изменить?
Итак, 13 сентября 45 г. до н. э.32, по дороге домой со своей последней войны — в Испании против сыновей Помпея — с.157 Цезарь, прежде, чем вступить в Рим, остановился на своей вилле в Лабиках и там составил документ, ставший его последней волей и завещанием.
Цезарь знал о важности этого документа для Рима, он понимал, что, учитывая его собственное плохое здоровье и постоянную угрозу убийства, документ может стать завещанием, вступившим в силу. Долгая война с парфянами тоже ещё только предстояла. Цезарь мечтал о родном сыне, которому мог бы передать своё состояние и власть; он знал, что Цезарион совершенно исключается из рассмотрения. Тонкий знаток человеческой психологии, он понимал, что его выбор не должен стать известен при его жизни — или же опасность как для него, так и для избранного им наследника будет чрезвычайно велика. Кроме того, в будущем обстоятельства вполне могли потребовать пересмотра ныне сделанного выбора.
ПРИМЕЧАНИЯ
Т. Райс Холмс, The Roman Republic III.337, прим. 4, изложив позицию Мейера, спрашивает: «Тогда собирался ли Цезарь составить новое завещание, лишив Октавиана наследства и поставив на его место Цезариона?» Ответ на него, несомненно, должен быть утвердительным. Однако ввиду того, что подобный план оскорбил бы чувства римлян не только по другим причинам, но и потому, что Цезарион был сыном египетской царицы, и учитывая, что ребёнку ещё не исполнилось трёх лет, и представить себе его наследником можно было лишь через тринадцать лет минимум, этот план представляется крайне неправдоподобным. Если бы Цезарь чувствовал, что надежды на сына от Кальпурнии нет и если бы он ощущал необходимость в том, чтобы ему наследовал родной сын, то он бы, не колеблясь, развёлся с женой и вступил в новый брак. Известно, что после смерти Юлии в 54 г. Цезарь просил руки дочери Помпея, чтобы создать с ним новую родственную связь (Suetonius, Iulius 27.1); тогда она была обручена с Фавстом Суллой, а Цезарь женат на Кальпурнии около пяти лет. Если Цезарь был готов расстаться с ней в 54 г., можно быть уверенным, что он с готовностью сделал бы это через восемь или десять лет, если бы захотел. Конечно, он не предпочёл бы трудности одного плана простоте другого. Если бы он потерял всякую надежду на наследника от Кальпурнии, он с гораздо большей вероятностью развёлся бы с ней.