История Рима.

Книга третья
От объединения Италии до покорения Карфагена и греческих государств.

	Ar­duum res ges­tas scri­be­re.
	Сал­лю­стий

с.385

Фини­кий­цы

Семи­ти­че­ское пле­мя сто­ит посреди и в то же вре­мя как бы вне наро­дов древ­не­го клас­си­че­ско­го мира. Цен­тром тяже­сти для пер­во­го был Восток, для вто­рых Сре­ди­зем­ное море, и как ни пере­дви­га­лись гра­ни­цы, как ни сме­ши­ва­лись меж­ду собою пле­ме­на вслед­ст­вие войн и пере­се­ле­ний, все-таки глу­бо­кое чув­ство раз­но­пле­мен­но­сти все­гда отде­ля­ло и до сих пор отде­ля­ет индо-гер­ман­ские наро­ды от сирий­ско­го, изра­иль­ско­го и араб­ско­го наро­дов. То же мож­но ска­зать и о том семи­ти­че­ском наро­де, кото­рый далее всех дру­гих рас­про­стра­нил­ся на Запад, — о фини­кий­цах. Их роди­ной была та узкая при­бреж­ная поло­са меж­ду Малой Ази­ей, сирий­ским плос­ко­го­рьем и Егип­том, кото­рая назы­ва­лась Хана­а­ном, т. е. рав­ни­ной. Толь­ко этим име­нем нация назы­ва­ла сама себя: еще в века хри­сти­ан­ства афри­кан­ский кре­стья­нин назы­вал себя хана­а­ни­том; но у элли­нов Хана­ан назы­вал­ся «стра­ной пур­пу­ра» или так­же «стра­ной крас­ных людей», Фини­ки­ей; ита­ли­ки так­же назы­ва­ли хана­а­ни­тов пуний­ца­ми, и мы обык­но­вен­но назы­ваем их фини­кий­ца­ми или пуний­ца­ми.

Тор­гов­ля

Эта стра­на очень удоб­на для зем­леде­лия, но в осо­бен­но­сти бла­го­при­ят­на она для тор­гов­ли бла­го­да­ря сво­им пре­вос­ход­ным гава­ням и изоби­лию леса и метал­лов; отто­го-то тор­гов­ля и раз­ви­лась, быть может, в пер­вый раз во всем сво­ем вели­чии имен­но там, где чрез­вы­чай­но бога­тый восточ­ный мате­рик при­бли­жа­ет­ся к дале­ко рас­ки­нув­ше­му­ся, бога­то­му ост­ро­ва­ми и гава­ня­ми Сре­ди­зем­но­му морю. Все, чего мож­но достиг­нуть муже­ст­вом, наход­чи­во­стью и пред­при­им­чи­во­стью, было направ­ле­но фини­кий­ца­ми к тому, чтобы широ­ко раз­вить тор­гов­лю и нахо­див­ши­е­ся в свя­зи с ней море­пла­ва­ние, про­мыш­лен­ность и коло­ни­за­цию и сде­лать­ся посред­ни­ка­ми меж­ду Восто­ком и Запа­дом. В неза­па­мят­ные вре­ме­на мы встре­ча­ем­ся с ними на Кип­ре и в Егип­те, в Гре­ции и в Сици­лии, в Афри­ке и в Испа­нии и даже на Атлан­ти­че­ском оке­ане и на Немец­ком море. Область их тор­го­вой дея­тель­но­сти про­сти­ра­ет­ся от Сьер­ра-Леоне и Кор­ну­эл­ла на запа­де до Мала­бар­ско­го бере­га на восто­ке; через их руки про­хо­дят золо­то и жем­чуг с восто­ка, тир­ский пур­пур, неволь­ни­ки, сло­но­вая кость, льви­ные и лео­пар­до­вые шку­ры из внут­рен­ней Афри­ки, араб­ский ладан, льня­ные изде­лия Егип­та, гли­ня­ная посуда и тон­кие вина Гре­ции, медь с ост­ро­ва Кипр, испан­ское сереб­ро, англий­ское оло­во, желе­зо с ост­ро­ва Эль­ба. Фини­кий­ские моря­ки достав­ля­ют каж­до­му наро­ду то, что ему нуж­но или что он в состо­я­нии купить, и про­ни­ка­ют всюду, с тем, одна­ко, чтобы каж­дый раз воз­вра­тить­ся в тес­ное, но доро­гое их серд­цу оте­че­ство. с.386 Фини­кий­цы, конеч­но, име­ют пра­во быть упо­мя­ну­ты­ми в исто­рии наряду с наци­я­ми эллин­ской и латин­ской, но и на них — даже едва ли не более, чем на каком-либо дру­гом наро­де, — под­твер­жда­ет­ся та исти­на, что древ­ность раз­ви­ла народ­ные силы одно­сто­ронне.

Духов­ная куль­ту­ра

Все, что было созда­но у ара­мей­ско­го пле­ме­ни вели­ко­го и дол­го­веч­но­го в обла­сти духов­ной куль­ту­ры, не было делом фини­кий­цев: если вера и зна­ние в неко­то­ром смыс­ле и были пер­во­на­чаль­но досто­я­ни­ем ара­мей­ских наций и пере­шли к индо-гер­ман­цам с Восто­ка, то все же ни фини­кий­ская рели­гия, ни фини­кий­ские нау­ка и искус­ство, сколь­ко нам извест­но, нико­гда не зани­ма­ли само­сто­я­тель­но­го поло­же­ния сре­ди ара­мей­цев. Рели­ги­оз­ные пред­став­ле­ния фини­кий­цев бес­фор­мен­ны и лише­ны кра­соты, а их культ ско­рее воз­буж­дал, чем обузды­вал, сла­до­стра­стие и жесто­кость. Ника­ких сле­дов вли­я­ния фини­кий­ской рели­гии на дру­гие наро­ды не сохра­ни­лось, по мень­шей мере в эпо­ху, доступ­ную для исто­ри­че­ско­го иссле­до­ва­ния. Нет ука­за­ний и на суще­ст­во­ва­ние такой фини­кий­ской архи­тек­ту­ры или пла­сти­ки, кото­рую мож­но было бы срав­нить если не с тем, что мы нахо­дим на родине искусств, то хотя бы с тем, что мы нахо­дим в Ита­лии. Древ­ней­шей роди­ной науч­ных наблюде­ний и их прак­ти­че­ско­го при­ме­не­ния был Вави­лон или стра­ны, лежав­шие вдоль Евфра­та; там, веро­ят­но, впер­вые ста­ли наблюдать за дви­же­ни­ем звезд; там впер­вые ста­ли раз­ли­чать и пись­мен­но выра­жать зву­ки речи; там люди нача­ли раз­мыш­лять о вре­ме­ни, о про­стран­стве и о дей­ст­ву­ю­щих в при­ро­де силах; туда при­во­дят нас древ­ней­шие следы аст­ро­но­мии и хро­но­ло­гии, алфа­ви­та, меры и веса. Прав­да, фини­кий­цы суме­ли извлечь поль­зу из худо­же­ст­вен­но­го и высо­ко­раз­ви­то­го вави­лон­ско­го мастер­ства для сво­ей про­мыш­лен­но­сти, из наблюде­ний за дви­же­ни­ем звезд — для сво­его море­пла­ва­ния и из запи­си зву­ков и введе­ния пра­виль­ных мер — для тор­гов­ли, а, раз­во­зя това­ры, они рас­про­стра­ни­ли нема­ло важ­ных зачат­ков циви­ли­за­ции. Но нет ника­ких ука­за­ний на то, чтобы имен­но от них исхо­дил алфа­вит или какое-нибудь из выше­упо­мя­ну­тых гени­аль­ных тво­ре­ний чело­ве­че­ско­го ума, а те рели­ги­оз­ные или науч­ные идеи, кото­рые дошли через них к элли­нам, они раз­бра­сы­ва­ли не подоб­но хле­бо­паш­цам, засе­ваю­щим зем­лю, а подоб­но пти­цам, неча­ян­но роня­ю­щим семе­на. Фини­кий­цы были совер­шен­но лише­ны той спо­соб­но­сти циви­ли­зо­вать и асси­ми­ли­ро­вать при­хо­див­шие с ними в сопри­кос­но­ве­ние и доступ­ные для куль­ту­ры наро­ды, кото­рую мы нахо­дим у элли­нов и даже у ита­ли­ков. В обла­сти рим­ских заво­е­ва­ний роман­ский язык совер­шен­но вытес­нил ибе­рий­ские и кельт­ские наре­чия; афри­кан­ские бер­бе­ры до сих пор еще гово­рят на том же язы­ке, что и во вре­ме­на Ган­но­на и Бар­кидов.

Фини­кий­цы как поли­ти­ки

Но более все­го недо­ста­ва­ло фини­кий­цам, как и всем ара­мей­ским наци­ям в про­ти­во­по­лож­ность индо-гер­ман­ским, стрем­ле­ния к проч­ной государ­ст­вен­ной орга­ни­за­ции, гени­аль­ной идеи авто­ном­ной сво­бо­ды. В самые цве­ту­щие вре­ме­на Сидо­на и Тира Фини­кия посто­ян­но была ябло­ком раздо­ра меж­ду гос­под­ст­во­вав­ши­ми на бере­гах Евфра­та и Нила дер­жа­ва­ми; она посто­ян­но нахо­ди­лась в под­дан­стве то у асси­рий­цев, то у егип­тян. С сила­ми вдвое мень­ши­ми эллин­ские горо­да достиг­ли бы неза­ви­си­мо­сти; но осто­рож­ные сидон­цы рас­счи­ты­ва­ли, что закры­тие кара­ван­ных путей, веду­щих на Восток, или еги­пет­ских гава­ней обой­дет­ся им гораздо доро­же самой тяже­лой дани; поэто­му они пред­по­чи­та­ли акку­рат­но упла­чи­вать пода­ти то Нине­вии, то Мем­фи­су и даже в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти участ­во­ва­ли с сво­и­ми кораб­ля­ми в бит­вах их царей. Фини­кий­цы не толь­ко у себя дома тер­пе­ли­во выно­си­ли иго сво­их с.387 пове­ли­те­лей, но и вне сво­его оте­че­ства вовсе не стре­ми­лись к замене мир­ной тор­го­вой поли­ти­ки поли­ти­кой заво­е­ва­тель­ной. Их коло­нии были фак­то­ри­я­ми; они пред­по­чи­та­ли добы­вать от тузем­цев това­ры и снаб­жать их при­воз­ны­ми това­ра­ми, чем при­об­ре­тать в дале­ких стра­нах обшир­ные терри­то­рии и зани­мать­ся там труд­ным и меш­кот­ным делом коло­ни­за­ции. Даже со сво­и­ми сопер­ни­ка­ми по тор­гов­ле они избе­га­ли войн; они почти без сопро­тив­ле­ния были вытес­не­ны из Егип­та, из Гре­ции, из Ита­лии и из восточ­ной Сици­лии, а в боль­ших мор­ских сра­же­ни­ях, про­ис­хо­див­ших в ран­нюю эпо­ху из-за вла­ды­че­ства над запад­ной частью Сре­ди­зем­но­го моря при Ала­лии (217) [537 г.] и при Кумах (280) [474 г.], не фини­кий­цы выно­си­ли труд­но­сти борь­бы с гре­ка­ми, а этрус­ки. В тех слу­ча­ях, когда нель­зя было избе­жать кон­ку­рен­ции, они ста­ра­лись ула­жи­вать дело полю­бов­но; они даже нико­гда не дела­ли попыт­ки завла­деть горо­дом Цере или Мас­са­ли­ей. Они, конеч­но, еще менее были склон­ны к веде­нию насту­па­тель­ных войн. Толь­ко один раз появ­ля­ют­ся они в древ­ние вре­ме­на на поле сра­же­ния в роли напа­даю­щих, а имен­но — во вре­мя боль­шой экс­пе­ди­ции, пред­при­ня­той афри­кан­ски­ми фини­кий­ца­ми в Сици­лию и кон­чив­шей­ся (274) [480 г.] тем, что Гелон Сира­куз­ский нанес им пора­же­ние при Гиме­ре; но и на этот раз они явля­ют­ся толь­ко послуш­ны­ми под­дан­ны­ми вели­ко­го царя и высту­па­ют в поход про­тив запад­ных элли­нов толь­ко с целью укло­нить­ся от уча­стия в похо­де про­тив восточ­ных элли­нов; это вид­но из того, что в том же году пер­сы заста­ви­ли их сирий­ских сопле­мен­ни­ков при­нять уча­стие в бит­ве при Сала­мине. Это про­ис­хо­ди­ло не от тру­со­сти: пла­ва­ние по неве­до­мым морям и на воору­жен­ных кораб­лях тре­бу­ет нема­ло муже­ства, в кото­ром у фини­кий­цев не было недо­стат­ка, как они это неод­но­крат­но дока­зы­ва­ли. Тем менее мож­но это при­пи­сы­вать отсут­ст­вию стой­ко­го и само­быт­но­го нацио­наль­но­го чув­ства; напро­тив того, ара­мей­цы защи­ща­ли свою нацио­наль­ность и духов­ным ору­жи­ем и сво­ею кро­вью от всех при­ма­нок гре­че­ской циви­ли­за­ции и от вся­ко­го наси­лия со сто­ро­ны восточ­ных и запад­ных дес­потов с таким упор­ст­вом, до како­го нико­гда не дохо­дил ни один из индо-гер­ман­ских наро­дов и кото­рое нам, жите­лям Запа­да, кажет­ся порою сверх­че­ло­ве­че­ским, а порою зве­ри­ным. Но при самом живом созна­нии пле­мен­ной осо­бен­но­сти, при самой неиз­мен­ной пре­дан­но­сти род­но­му горо­ду самой свое­об­раз­ной чер­той в харак­те­ре фини­кий­цев было отсут­ст­вие государ­ст­вен­ных спо­соб­но­стей. Сво­бо­да не была для них при­ман­кой, и они не стре­ми­лись к гос­под­ству; «они жили, — гово­рит­ся в «Кни­ге судей», — по обык­но­ве­нию сидон­цев: спо­кой­но, тихо и бес­печ­но и обла­да­ли богат­ства­ми».

Кар­фа­ген

Из всех фини­кий­ских коло­ний ни одна не достиг­ла про­цве­та­ния так ско­ро и так лег­ко, как те, кото­рые были осно­ва­ны тиря­на­ми и сидон­ца­ми на южном побе­ре­жье Испа­нии и на побе­ре­жье север­ной Афри­ки; этих стран не дости­га­ли ни власть вели­ко­го царя, ни опас­ное сопер­ни­че­ство гре­че­ских море­пла­ва­те­лей; а тузем­ное насе­ле­ние нахо­ди­лось в таком поло­же­нии по отно­ше­нию к ино­зем­ным при­шель­цам, в каком нахо­дят­ся в Аме­ри­ке индей­цы по отно­ше­нию к евро­пей­цам. Из осно­ван­ных там мно­го­чис­лен­ных и цве­ту­щих фини­кий­ских горо­дов пер­вое место зани­мал «Новый город» — Кар­фа­да, или, как его назы­ва­ли на запа­де, Кар­хедон, или Кар­фа­ген. Хотя этот город не был древ­ней­шим посе­ле­ни­ем фини­кий­цев в той обла­сти и даже, быть может, пер­во­на­чаль­но нахо­дил­ся в зави­си­мо­сти от древ­ней­ше­го фини­кий­ско­го горо­да в Ливии — от близ­ле­жа­щей с.388 Ути­ки, — но он ско­ро затмил и сосед­ние горо­да и даже свою мет­ро­по­лию бла­го­да­ря несрав­нен­ным пре­иму­ще­ствам гео­гра­фи­че­ско­го поло­же­ния и энер­гич­ной пред­при­им­чи­во­сти его жите­лей. Он сто­ял неда­ле­ко от (быв­ше­го) устья Баг­ра­ды (Мед­шер­да), про­те­каю­щей по самой хле­бо­род­ной поло­се север­ной Афри­ки, на пло­до­род­ной, до сих пор еще застро­ен­ной вил­ла­ми и покры­той олив­ко­вы­ми и апель­син­ны­ми роща­ми, воз­вы­шен­но­сти, кото­рая спус­ка­ет­ся к рав­нине поло­гим ска­том и окан­чи­ва­ет­ся со сто­ро­ны моря мысом, омы­вае­мым мор­ски­ми вол­на­ми; эта мест­ность лежит под­ле самой боль­шой севе­ро­аф­ри­кан­ской гава­ни, под­ле Тунис­ско­го зали­ва, там, где этот кра­си­вый бас­сейн пред­став­ля­ет самую удоб­ную якор­ную сто­ян­ку для боль­ших кораб­лей и где у само­го мор­ско­го бере­га име­ет­ся год­ная для питья клю­че­вая вода; мест­ные усло­вия были там так бес­при­мер­но бла­го­при­ят­ны для зем­леде­лия и тор­гов­ли, что осно­ван­ная в том месте тиря­на­ми коло­ния не толь­ко ста­ла пер­вым фини­кий­ским тор­го­вым горо­дом, но даже и во вре­ме­на рим­ско­го вла­ды­че­ства едва вос­ста­нов­лен­ный Кар­фа­ген стал третьим горо­дом в импе­рии, и еще теперь там сто­ит и про­цве­та­ет город в сто тысяч жите­лей, несмот­ря на все небла­го­при­ят­ные для него усло­вия и на то, что он выстро­ен на менее удач­но выбран­ном месте. Само собой понят­но, что в горо­де на таком выгод­ном месте и с таким насе­ле­ни­ем про­цве­та­ли и зем­леде­лие, и тор­гов­ля, и про­мыш­лен­ность; но от нас тре­бу­ет отве­та вопрос, каким путем эта коло­ния достиг­ла тако­го поли­ти­че­ско­го могу­ще­ства, како­го не дости­гал ни один из дру­гих фини­кий­ских горо­дов.

Кар­фа­ген во гла­ве запад­ных фини­кий­цев всту­па­ет в борь­бу с элли­на­ми

Что фини­кий­ское пле­мя и в Кар­фа­гене оста­ва­лось вер­ным сво­ей пас­сив­ной поли­ти­ке, на это нет недо­стат­ка в дока­за­тель­ствах. Вплоть до эпо­хи сво­его про­цве­та­ния Кар­фа­ген упла­чи­вал за заня­тую горо­дом терри­то­рию позе­мель­ную подать тузем­ным бер­бе­рам, при­над­ле­жав­шим к пле­ме­ни мак­си­ев, или мак­си­та­нов, и хотя город был доста­точ­но защи­щен морем и пусты­ней от вся­ко­го напа­де­ния со сто­ро­ны восточ­ных дер­жав, он, по-види­мо­му, при­зна­вал, быть может, толь­ко номи­наль­но, вер­хов­ную власть вели­ко­го царя и в слу­чае надоб­но­сти ино­гда упла­чи­вал ему дань с целью обес­пе­чить свои тор­го­вые сно­ше­ния с Тиром и с Восто­ком. Но при всей готов­но­сти фини­кий­цев жить со все­ми в ладу и под­чи­нять­ся обсто­я­тель­ства сло­жи­лись так, что им поне­во­ле при­шлось всту­пить на путь более энер­гич­ной поли­ти­ки. Ввиду наплы­ва эллин­ских пере­се­лен­цев, неудер­жи­мо стре­мив­ших­ся на Запад, уже успев­ших вытес­нить фини­кий­цев из соб­ст­вен­но Гре­ции и из Ита­лии и пытав­ших­ся сде­лать то же в Сици­лии, в Испа­нии и даже в Ливии, фини­кий­цы были вынуж­де­ны искать для себя какой-нибудь надеж­ной опо­ры, чтобы не быть окон­ча­тель­но задав­лен­ны­ми. Так как на этот раз им при­хо­ди­лось иметь дело не с вели­ким царем, а с гре­че­ски­ми тор­гов­ца­ми, то они уже не мог­ли отде­лать­ся изъ­яв­ле­ни­я­ми покор­но­сти и упла­той повин­но­стей и пода­тей за пра­во по-ста­ро­му зани­мать­ся тор­гов­лей и про­мыш­лен­но­стью. Мас­са­лия и Кире­на уже были осно­ва­ны; вся восточ­ная Сици­лия уже нахо­ди­лась в руках гре­ков, и для фини­кий­цев настал послед­ний срок, когда еще было не позд­но ока­зать серь­ез­ное сопро­тив­ле­ние. Кар­фа­ге­няне взя­лись за это дело; путем про­дол­жи­тель­ных и упор­ных войн они поло­жи­ли пре­дел насту­па­тель­но­му дви­же­нию кире­ней­цев и не дали воз­мож­но­сти элли­нам утвер­дить­ся на запа­де от три­по­лий­ской пусты­ни. Кро­ме того, посе­лив­ши­е­ся на запад­ной око­неч­но­сти Сици­лии фини­кий­цы успе­ли при помо­щи кар­фа­ге­нян отра­зить напа­де­ния с.389 гре­ков; они охот­но и доб­ро­воль­но посту­пи­ли в вас­саль­ную зави­си­мость от могу­ще­ст­вен­но­го сопле­мен­но­го горо­да. Эти важ­ные успе­хи, достиг­ну­тые во II в. от осно­ва­ния Рима и обес­пе­чив­шие фини­кий­цам вла­ды­че­ство над юго-запад­ной частью Сре­ди­зем­но­го моря, само собой, доста­ви­ли руко­во­див­ше­му борь­бой горо­ду геге­мо­нию над всей наци­ей и вме­сте с тем изме­ни­ли его поли­ти­че­ское поло­же­ние. Кар­фа­ген уже не был про­стым тор­го­вым горо­дом; он стал стре­мить­ся к вла­ды­че­ству над Ливи­ей и над частью Сре­ди­зем­но­го моря, пото­му что был к тому вынуж­ден необ­хо­ди­мо­стью. Этим успе­хам, по всей веро­ят­но­сти, мно­го содей­ст­во­ва­ло введе­ние наем­ных войск, кото­рое вошло в обык­но­ве­ние в Гре­ции око­ло поло­ви­ны IV века от осно­ва­ния Рима [ок. 400 г.], а у восточ­ных наро­дов, и в осо­бен­но­сти у карий­цев, было еще более древним и даже, может быть, было введе­но имен­но фини­кий­ца­ми. Вслед­ст­вие вер­бов­ки ино­зем­цев вой­на пре­вра­ти­лась в гро­мад­ную денеж­ную спе­ку­ля­цию, а это было совер­шен­но в духе фини­кий­цев.

Вла­ды­че­ство Кар­фа­ге­на в Афри­ке

Под вли­я­ни­ем этих внеш­них успе­хов кар­фа­ге­няне впер­вые пере­шли в Афри­ке от наем­но­го и выпро­шен­но­го поль­зо­ва­ния зем­лей к при­об­ре­те­нию ее в соб­ст­вен­ность и к заво­е­ва­ни­ям. Кажет­ся, толь­ко око­ло 300 г. от осно­ва­ния Рима [ок. 450 г.] уда­лось кар­фа­ген­ским куп­цам осво­бо­дить­ся от позе­мель­ной пода­ти, кото­рую им при­хо­ди­лось преж­де упла­чи­вать тузем­цам. Это дало воз­мож­ность заве­сти поле­вое хозяй­ство в боль­ших раз­ме­рах. Фини­кий­цы иско­ни ста­ра­лись вкла­ды­вать свои капи­та­лы в зем­лю; зем­леде­лие они широ­ко раз­ви­ва­ли при помо­щи рабов или наем­ных рабо­чих; это вид­но из того, что иудеи посту­па­ли в боль­шом чис­ле в каче­стве поден­щи­ков к бога­тым тир­ским куп­цам имен­но для работ это­го рода. Теперь ничто не пре­пят­ст­во­ва­ло кар­фа­ге­ня­нам раз­ра­ба­ты­вать бога­тую ливий­скую поч­ву по такой систе­ме, кото­рая срод­ни тепе­ре­ш­ней план­та­тор­ской: они возде­лы­ва­ли зем­лю рука­ми ско­ван­ных цепя­ми рабов, а чис­ло этих послед­них дохо­ди­ло у иных вла­дель­цев до два­дца­ти тысяч. Но этим не удо­воль­ст­во­ва­лись. Так как зем­леде­лие было введе­но у ливий­цев, по-види­мо­му очень рано и, по всей веро­ят­но­сти, до появ­ле­ния фини­кий­ских коло­ний, как сле­ду­ет пола­гать, из Егип­та, то нахо­див­ши­е­ся в окрест­но­стях Кар­фа­ге­на посе­ле­ния зем­ледель­цев были захва­че­ны с ору­жи­ем в руках, а сво­бод­ные ливий­ские кре­стьяне были пре­вра­ще­ны в фел­ла­хов, кото­рые долж­ны были отда­вать сво­им гос­по­дам в каче­стве дани чет­вер­тую часть зем­ных пло­дов и были под­чи­не­ны регу­ляр­но­му набо­ру рекрут для фор­ми­ро­ва­ния соб­ст­вен­ной кар­фа­ген­ской армии. С бро­див­ши­ми под­ле гра­ни­цы пас­ту­ше­ски­ми пле­ме­на­ми (νομὰδες) столк­но­ве­ния не пре­кра­ща­лись, но цепь укреп­лен­ных постов обес­пе­чи­ла спо­кой­ст­вие в зами­рен­ной стране, и кочев­ни­ки были мало-пома­лу оттес­не­ны в пусты­ню и в горы или же были при­нуж­де­ны при­знать вер­хов­ную власть Кар­фа­ге­на, упла­чи­вать ему дань и достав­лять вспо­мо­га­тель­ные вой­ска. В эпо­ху пер­вой Пуни­че­ской вой­ны их боль­шой город Теве­сте (Тебес­са, у вер­хо­вьев Мед­шер­ды) был взят кар­фа­ге­ня­на­ми. Это были те самые «горо­да и пле­ме­на (ἔθνη) под­дан­ных», о кото­рых идет речь в кар­фа­ген­ских государ­ст­вен­ных дого­во­рах; под горо­да­ми разу­ме­ют­ся несво­бод­ные ливий­ские дерев­ни, а под пле­ме­на­ми — поко­рив­ши­е­ся нома­ды.

Ливий­ские фини­кий­цы

Нако­нец, сюда сле­ду­ет при­со­во­ку­пить и вла­ды­че­ство Кар­фа­ге­на над осталь­ны­ми афри­кан­ски­ми фини­кий­ца­ми, или над так назы­вае­мы­ми ливий­ски­ми фини­кий­ца­ми. К чис­лу их при­над­ле­жа­ли: частью высе­лив­ши­е­ся из Кар­фа­ге­на по все­му север­но­му и отча­сти с.390 севе­ро-запад­но­му афри­кан­ско­му побе­ре­жью более мел­кие коло­нии, кото­рые, конеч­но, не были ничтож­ны, так как толь­ко на бере­гах Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на было разом посе­ле­но 30 тысяч таких коло­ни­стов; частью древ­ние фини­кий­ские посе­ле­ния, кото­рые были осо­бен­но мно­го­чис­лен­ны на бере­гах тепе­ре­ш­ней про­вин­ции Кон­стан­ти­ны и тунис­ско­го паша­лы­ка, как напри­мер: Гип­пон, впо­след­ст­вии про­зван­ный Цар­ским (Бона), Гад­ру­мет (Суза), Малый Леп­тис (к югу от Сузы), кото­рый был вто­рым горо­дом афри­кан­ских фини­кий­цев, Фапс (там же) и Вели­кий Леп­тис (Леб­да, к запа­ду от Три­по­ли). Теперь уже труд­но доис­кать­ся, каким обра­зом все эти горо­да под­па­да­ли под власть Кар­фа­ге­на, доб­ро­воль­но ли с целью огра­дить себя от напа­де­ний кире­ней­цев и нуми­дий­цев или же по при­нуж­де­нию; но не под­ле­жит сомне­нию, что даже в офи­ци­аль­ных доку­мен­тах они назы­ва­ют­ся кар­фа­ген­ски­ми под­дан­ны­ми, что они были при­нуж­де­ны срыть свои город­ские сте­ны, упла­чи­вать Кар­фа­ге­ну дань и постав­лять вспо­мо­га­тель­ные вой­ска. Впро­чем, они не были обя­за­ны ни постав­лять рекрут, ни упла­чи­вать позе­мель­ные пода­ти, а достав­ля­ли опре­де­лен­ное чис­ло сол­дат и опре­де­лен­ную сум­му денег; так, напри­мер, Малый Леп­тис еже­год­но упла­чи­вал гро­мад­ную сум­му в 465 талан­тов (574 тыся­чи тале­ров); затем они жили на рав­ных пра­вах с кар­фа­ге­ня­на­ми и мог­ли заклю­чать рав­но­прав­ные бра­ки¹. Толь­ко Ути­ка избе­жа­ла такой же уча­сти не столь­ко бла­го­да­ря сво­е­му могу­ще­ству, сколь­ко бла­го­да­ря тому пие­те­ту, с кото­рым отно­си­лись кар­фа­ге­няне к их ста­рин­ным покро­ви­те­лям; она сохра­ни­ла как свои город­ские сте­ны, так и свою неза­ви­си­мость. Фини­кий­цы дей­ст­ви­тель­но пита­ли к подоб­ным отно­ше­ни­ям достой­ное удив­ле­ния чув­ство бла­го­го­ве­ния, рез­ко отли­чав­ше­е­ся от рав­но­ду­шия гре­ков. Даже во внеш­них делах «Кар­фа­ген и Ути­ка» реша­ют и сго­ва­ри­ва­ют­ся заод­но, что конеч­но не поме­ша­ло гораздо более обшир­но­му Ново­му горо­ду утвер­дить свою фак­ти­че­скую геге­мо­нию и над Ути­кой. Таким обра­зом, тир­ская фак­то­рия пре­вра­ти­лась в сто­ли­цу могу­ще­ст­вен­но­го севе­ро­аф­ри­кан­ско­го государ­ства, кото­рое про­сти­ра­лось от три­по­лий­ской пусты­ни до Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на и если в сво­ей запад­ной части (Марок­ко и Алжир) доволь­ст­во­ва­лось лишь поверх­ност­ным заня­ти­ем при­бреж­ной поло­сы, то в более бога­той восточ­ной части, в тепе­реш­них окру­гах Кон­стан­ти­ны и Туни­са, гос­под­ст­во­ва­ло и над внут­рен­ни­ми стра­на­ми, посто­ян­но рас­ши­ряя свои гра­ни­цы в южном направ­ле­нии. По мет­ко­му выра­же­нию одно­го с.391 древ­не­го писа­те­ля, кар­фа­ге­няне пре­вра­ти­лись из тир­цев в ливий­цев. Фини­кий­ская циви­ли­за­ция гос­под­ст­во­ва­ла в Ливии, подоб­но тому как после похо­дов Алек­сандра гре­че­ская циви­ли­за­ция ста­ла гос­под­ст­во­вать в Малой Азии и в Сирии, хотя гос­под­ство пер­вой и не было так все­силь­но, как гос­под­ство вто­рой. При дво­рах шей­хов коче­вых пле­мен гово­ри­ли и писа­ли по-фини­кий­ски, и циви­ли­зо­ван­ные тузем­ные пле­ме­на при­ня­ли для сво­его язы­ка фини­кий­ский алфа­вит²; но их пол­ное обра­ще­ние в фини­кий­цев было бы несо­глас­но с духом нации и не вхо­ди­ло в поли­ти­ку Кар­фа­ге­на. Эпо­ху, когда совер­ши­лось это пре­вра­ще­ние Кар­фа­ге­на в сто­ли­цу Ливии, нет воз­мож­но­сти опре­де­лить, пото­му что это пре­вра­ще­ние, без сомне­ния, совер­ша­лось посте­пен­но. Толь­ко что упо­мя­ну­тый писа­тель назы­ва­ет Ган­но­на рефор­ма­то­ром нации; если это тот самый Ган­нон, кото­рый жил во вре­мя пер­вой вой­ны с Римом, то он, без сомне­ния, лишь завер­шил ту новую систе­му, кото­рая про­во­ди­лась, веро­ят­но, в тече­ние IV и V веков от осно­ва­ния Рима [ок. 450—250 гг.]. По мере того, как рас­цве­тал Кар­фа­ген, на родине фини­кий­цев при­хо­ди­ли в упа­док боль­шие горо­да — Сидон и в осо­бен­но­сти Тир; их про­цве­та­нию был поло­жен конец частью из-за внут­рен­них смут, частью из-за внеш­них бед­ст­вий, и осо­бен­но после того, как в I в. от осно­ва­ния Рима [ок. 750—650 гг.] их оса­ждал Сал­ма­нассар, во II [ок. 650—550 гг.] — Наву­хо­до­но­сор, в V [ок. 350—250 гг.] — Алек­сандр. Знат­ные семьи и ста­рин­ные тор­го­вые пред­при­я­тия Тира боль­шею частью пере­бра­лись в более без­опас­ную и цве­ту­щую коло­нию и пере­нес­ли туда свои спо­соб­но­сти, свои капи­та­лы и свои тра­ди­ции. В то вре­мя как фини­кий­цы столк­ну­лись с рим­ля­на­ми, Кар­фа­ген был так же бес­спор­но пер­вым сре­ди хана­а­нит­ских горо­дов, как Рим был пер­вой сре­ди латин­ских общин.

Мор­ское могу­ще­ство Кар­фа­ге­на. Испа­ния

Но вла­ды­че­ство над Ливи­ей состав­ля­ло лишь поло­ви­ну кар­фа­ген­ско­го могу­ще­ства; одно­вре­мен­но не менее силь­но раз­ви­лось гос­под­ство Кар­фа­ге­на на море и в коло­ни­ях. В Испа­нии глав­ным вла­де­ни­ем фини­кий­цев была очень древ­няя тир­ская коло­ния Гадес (Кадикс); сверх того они вла­де­ли на запа­де и на восто­ке от это­го посе­ле­ния целым рядом фак­то­рий, а внут­ри стра­ны — сереб­ря­ны­ми руд­ни­ка­ми, так что в их руках нахо­ди­лись при­бли­зи­тель­но тепе­ре­ш­няя Анда­лу­зия и Гре­на­да или, по край­ней мере, бере­га этих про­вин­ций. Кар­фа­ге­няне не пыта­лись заво­е­вы­вать внут­рен­ние стра­ны у тузем­ных воин­ст­вен­ных пле­мен; они доволь­ст­во­ва­лись тем, что вла­де­ли руд­ни­ка­ми и база­ми, необ­хо­ди­мы­ми для тор­гов­ли, рыб­но­го про­мыс­ла и добы­ва­ния рако­вин, и даже там с трудом защи­ща­лись от сосед­них пле­мен. Эти вла­де­ния, по всей веро­ят­но­сти, при­над­ле­жа­ли в сущ­но­сти не кар­фа­ге­ня­нам, а тир­цам, и Гадес не вхо­дил в чис­ло тех горо­дов, кото­рые были обя­за­ны упла­чи­вать Кар­фа­ге­ну дань; одна­ко и этот город подоб­но всем запад­ным фини­кий­цам фак­ти­че­ски под­чи­нял­ся геге­мо­нии Кар­фа­ге­на; это вид­но из того, что Кар­фа­ген посы­лал жите­лям Гаде­са под­креп­ле­ния для борь­бы с тузем­ца­ми и что он завел к запа­ду от Гаде­са с.392 кар­фа­ген­ские тор­го­вые посе­ле­ния. Эбуз же и Баре­а­ры были с ран­них пор заня­ты сами­ми кар­фа­ге­ня­на­ми частью для рыб­ной лов­ли, частью в каче­стве фор­по­стов про­тив мас­са­ли­тов, с кото­ры­ми велась оттуда оже­сто­чен­ная борь­ба.

Сар­ди­ния

Еще в кон­це II века от осно­ва­ния Рима [ок. 570—550 гг.] кар­фа­ге­няне утвер­ди­лись и в Сар­ди­нии, кото­рую они экс­плу­а­ти­ро­ва­ли точ­но так же, как и Ливию. Меж­ду тем как тузем­цы, спа­са­ясь от обра­ще­ния в зем­ле­паш­цев-неволь­ни­ков, ушли в гори­стую внут­рен­нюю область, точ­но так же как в Афри­ке нуми­дий­цы ушли на гра­ни­цу пусты­ни, фини­кий­ские коло­нии были посе­ле­ны в Кара­ли­се (Калья­ри) и в дру­гих важ­ных пунк­тах, и пло­до­род­ные при­бреж­ные стра­ны ста­ли возде­лы­вать­ся рука­ми пере­се­лен­ных туда ливий­ских хле­бо­паш­цев.

Сици­лия

Нако­нец, что каса­ет­ся Сици­лии, то Мес­сан­ский про­лив и боль­шая восточ­ная часть ост­ро­ва издав­на попа­ли в руки гре­ков; но фини­кий­цы удер­жа­ли в сво­ей вла­сти при помо­щи кар­фа­ге­нян частью близ­ле­жа­щие более мел­кие ост­ро­ва — Эга­ты, Мели­ту, Гавл, Кос­си­ру, сре­ди кото­рых осо­бен­но раз­бо­га­те­ло и ста­ло про­цве­тать посе­ле­ние на Маль­те, частью запад­ный и север­ный бере­га Сици­лии, откуда они под­дер­жи­ва­ли сооб­ще­ние с Афри­кой из Мотии, а впо­след­ст­вии из Лили­бея, а с Сар­ди­ни­ей — из Панор­ма и из Соле­и­са. Внут­рен­няя часть ост­ро­ва оста­ва­лась во вла­сти тузем­цев — эли­ме­ев, сика­нов и сике­лов. После того как был поло­жен пре­дел даль­ней­ше­му наступ­ле­нию гре­ков, в Сици­лии уста­но­ви­лось срав­ни­тель­но мир­ное поло­же­ние, кото­рое было лишь нена­дол­го нару­ше­но пред­при­ня­той под дав­ле­ни­ем пер­сов экс­пе­ди­ци­ей кар­фа­ге­нян про­тив их гре­че­ских соседей на ост­ро­ве (274) [480 г.] и кото­рое вооб­ще про­дол­жа­лось до атти­че­ской экс­пе­ди­ции в Сици­лию (339—341) [415—413 гг.]. Обе сопер­ни­чав­шие нации ста­ра­лись ужи­вать­ся и доволь­ст­во­вать­ся тем, чем уже преж­де вла­де­ли.

Мор­ское вла­ды­че­ство

Все эти коло­нии и вла­де­ния были доволь­но важ­ны и сами по себе; но они полу­чи­ли еще более важ­ное зна­че­ние, пото­му что сде­ла­лись опло­том мор­ско­го вла­ды­че­ства кар­фа­ге­нян. Бла­го­да­ря обла­да­нию южной Испа­ни­ей, Бале­ар­ски­ми ост­ро­ва­ми, Сар­ди­ни­ей, запад­ной Сици­ли­ей и Мели­той и бла­го­да­ря тому, что для эллин­ской коло­ни­за­ции были воз­двиг­ну­ты пре­гра­ды и на восточ­ных бере­гах Испа­нии, и в Кор­си­ке, и вбли­зи Сир­тов, обла­да­те­ли севе­ро­аф­ри­кан­ско­го побе­ре­жья закры­ли доступ в свои моря и моно­по­ли­зи­ро­ва­ли запад­ный про­лив. Толь­ко вла­ды­че­ство на Тиррен­ском и Галль­ском морях при­хо­ди­лось фини­кий­цам делить с дру­ги­ми наци­я­ми. Но с этим еще мож­но было мирить­ся, пока силы этрус­ков и гре­ков там урав­но­ве­ши­ва­лись; с пер­вы­ми из них, как с менее опас­ны­ми сопер­ни­ка­ми, Кар­фа­ген даже всту­пил в союз про­тив гре­ков.

Сопер­ни­че­ство с Сира­ку­за­ми

Одна­ко когда могу­ще­ство этрус­ков при­шло в упа­док (для пред­от­вра­ще­ния кото­ро­го кар­фа­ге­няне не напря­га­ли всех сво­их сил, как это обык­но­вен­но слу­ча­ет­ся при заклю­че­нии подоб­ных вынуж­ден­ных сою­зов) и когда широ­кие замыс­лы Алки­ви­а­да не увен­ча­лись успе­хом, тогда Сира­ку­зы сде­ла­лись, бес­спор­но, пер­вой гре­че­ской мор­ской дер­жа­вой и, понят­но, не толь­ко вла­де­те­ли Сира­куз ста­ли стре­мить­ся к вла­ды­че­ству над Сици­ли­ей и над ниж­ней Ита­ли­ей и вме­сте с тем к вла­ды­че­ству на Тиррен­ском и Адри­а­ти­че­ском морях, но и кар­фа­ге­няне были при­нуж­де­ны всту­пить на путь более энер­гич­ной поли­ти­ки. Бли­жай­шим послед­ст­ви­ем про­дол­жи­тель­ной и упор­ной борь­бы меж­ду ними и их столь же могу­ще­ст­вен­ным, сколь небла­го­род­ным сопер­ни­ком Дио­ни­си­ем Сира­куз­ским (348—389) [406—365 гг.] было уни­что­же­ние или обес­си­ле­ние цен­траль­ных сици­лий­ских государств, что было в инте­ре­сах обе­их сто­рон, и разде­ле­ние ост­ро­ва меж­ду сира­ку­зя­на­ми и кар­фа­ге­ня­на­ми. с.393 Самые цве­ту­щие горо­да Сици­лии — Селин, Гиме­ра, Акра­гант, Гела, Мес­са­на — были в тече­ние этих губи­тель­ных войн раз­ру­ше­ны кар­фа­ге­ня­на­ми до осно­ва­ния, а Дио­ни­сий не без удо­воль­ст­вия взи­рал на гибель или упа­док элли­низ­ма, пото­му что наде­ял­ся, что при помо­щи набран­ных в Ита­лии, Гал­лии и Испа­нии наем­ни­ков ему будет лег­че утвер­дить свое вла­ды­че­ство над опу­сто­шен­ной или усе­ян­ной воен­ны­ми посе­ле­ни­я­ми стра­ной. Мир, кото­рый был заклю­чен после победы, одер­жан­ной в 371 г. [383 г.] кар­фа­ген­ским пол­ко­вод­цем Маго­ном при Кро­ни­оне, и кото­рый отдал во власть кар­фа­ге­нян гре­че­ские горо­да Фер­мы (преж­нюю Гиме­ру), Эге­сту, Герак­лею Миной­скую, Селин и часть терри­то­рии Акра­ган­та вплоть до Гали­ка, счи­тал­ся обе­и­ми сопер­ни­чав­ши­ми из-за обла­да­ния ост­ро­вом дер­жа­ва­ми толь­ко за вре­мен­ную сдел­ку; попыт­ки совер­шен­но вытес­нить сопер­ни­ков бес­пре­стан­но воз­об­нов­ля­лись с обе­их сто­рон. Четы­ре раза — при Дио­ни­сии Стар­шем (360) [394 г.], при Тимо­леоне (410) [344 г.], при Ага­фок­ле (445) [309 г.] и во вре­ме­на Пир­ра (476) [278 г.] — кар­фа­ге­няне завла­де­ли всей Сици­ли­ей вплоть до Сира­куз и тер­пе­ли неуда­чу лишь под креп­ки­ми сте­на­ми это­го горо­да; почти так же часто слу­ча­лось, что и сира­ку­зяне чуть ли не совер­шен­но вытес­ня­ли афри­кан­цев из Сици­лии, когда ими началь­ст­во­ва­ли такие талант­ли­вые пол­ко­вод­цы, как Дио­ни­сий Стар­ший, Ага­фокл и Пирр. Одна­ко весы все более и более скло­ня­лись на сто­ро­ну кар­фа­ге­нян, кото­рые посто­ян­но были напа­даю­щи­ми; хотя они стре­ми­лись к сво­ей цели и не с рим­ской стой­ко­стью, зато их напа­де­ния про­во­ди­лись с боль­шой пла­но­мер­но­стью и с боль­шей энер­ги­ей, чем обо­ро­на гре­че­ско­го горо­да, утом­лен­но­го раздо­ра­ми поли­ти­че­ских пар­тий. Фини­кий­цы были впра­ве наде­ять­ся, что не вся­кий раз добы­ча будет вырва­на из их рук моро­вой язвой или каким-нибудь ино­зем­ным кон­до­тье­ром; по мень­шей мере на море исход борь­бы уже был решен: попыт­ка Пир­ра вос­ста­но­вить сира­куз­ский флот была послед­ней. После того как она кон­чи­лась неуда­чей, кар­фа­ген­ский флот стал без сопер­ни­ков гос­под­ст­во­вать над всей запад­ной частью Сре­ди­зем­но­го моря; его же попыт­ки завла­деть Сира­ку­за­ми, Реги­ем и Тарен­том ясно дока­зы­ва­ют, как вели­ки были силы кар­фа­ге­нян и к чему они стре­ми­лись. Вме­сте с тем кар­фа­ге­няне ста­ра­лись моно­по­ли­зи­ро­вать в свою поль­зу мор­скую тор­гов­лю той стра­ны и устра­нить от нее как чуже­зем­цев, так и сво­их соб­ст­вен­ных под­дан­ных; оста­нав­ли­вать­ся же перед каки­ми-либо веду­щи­ми к цели наси­ли­я­ми было не в харак­те­ре кар­фа­ге­нян. Совре­мен­ник пуни­че­ских войн, отец гео­гра­фии Эра­то­сфен (479—560) [275—194 гг.], свиде­тель­ст­ву­ет, что кар­фа­ге­няне бро­са­ли в море вся­ко­го попав­ше­го­ся в их руки море­пла­ва­те­ля, кото­рый осме­ли­вал­ся направ­лять­ся к бере­гам Сар­ди­нии или к Гаде­су; с этим вполне согла­су­ет­ся и тот факт, что дого­во­ром 406 г. [348 г.] Кар­фа­ген откры­вал для рим­ских тор­го­вых судов доступ в испан­ские, сар­дин­ские и ливий­ские гава­ни, а дого­во­ром 448 г. [306 г.] запер для них все эти гава­ни за исклю­че­ни­ем сво­ей соб­ст­вен­ной — кар­фа­ген­ской.

Государ­ст­вен­ное устрой­ство Кар­фа­ге­на. Совет

Ари­сто­тель, умер­ший лет за пять­де­сят до нача­ла пер­вой пуни­че­ской вой­ны, харак­те­ри­зу­ет государ­ст­вен­ное устрой­ство Кар­фа­ге­на как пере­ход­ное от монар­хи­че­ско­го режи­ма к ари­сто­кра­ти­че­ско­му или к тако­му демо­кра­ти­че­ско­му, кото­рый кло­нил­ся к оли­гар­хии, так как он назы­ва­ет это устрой­ство обо­и­ми эти­ми име­на­ми. Управ­ле­ние нахо­ди­лось глав­ным обра­зом в руках сове­та стар­шин, состо­яв­ше­го подоб­но спар­тан­ской геру­сии из двух еже­год­но изби­рав­ших­ся граж­да­на­ми царей и из два­дца­ти вось­ми геру­си­а­стов, кото­рые, по-види­мо­му, так­же еже­год­но вновь изби­ра­лись с.394 граж­да­на­ми. Этот совет, в сущ­но­сти, и заве­до­вал дела­ми государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния; так, напри­мер, он рас­по­ря­жал­ся при­готов­ле­ни­я­ми к войне, давал пред­пи­са­ния о набо­ре рекрут, назна­чал глав­но­ко­ман­дую­ще­го и при­ко­ман­ди­ро­вы­вал к это­му послед­не­му несколь­ких геру­си­а­стов, из кото­рых потом обык­но­вен­но выби­ра­лись млад­шие вое­на­чаль­ни­ки; к нему же адре­со­ва­лись депе­ши. Суще­ст­во­вал ли наряду с этим мало­чис­лен­ным сове­том дру­гой, более мно­го­чис­лен­ный — сомни­тель­но; во вся­ком слу­чае, он не мог иметь боль­шо­го зна­че­ния.

Долж­ност­ные лица

Цари как буд­то бы тоже не поль­зо­ва­лись ника­ким осо­бым вли­я­ни­ем; они были глав­ным обра­зом вер­хов­ны­ми судья­ми, как неред­ко и назы­ва­лись (шофе­ты, prae­to­res). Более широ­кой вла­стью поль­зо­вал­ся глав­но­ко­ман­дую­щий; стар­ший совре­мен­ник Ари­сто­те­ля Исо­крат гово­рит, что кар­фа­ге­няне управ­ля­лись у себя дома оли­гар­хи­че­ски, а во вре­мя похо­да — монар­хи­че­ски; поэто­му рим­ские писа­те­ли, быть может не без осно­ва­ния, назы­ва­ли долж­ность кар­фа­ген­ско­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го дик­та­ту­рой, хотя при­ко­ман­ди­ро­ван­ные к нему геру­си­а­сты огра­ни­чи­ва­ли его власть если не юриди­че­ски, то фак­ти­че­ски, а после того как он сла­гал с себя свою долж­ность, его ожи­да­ла незна­ко­мая рим­ля­нам обя­зан­ность пред­став­лять отчет. Долж­ность глав­но­ко­ман­дую­ще­го не огра­ни­чи­ва­лась ника­ким опре­де­лен­ным сро­ком, и уже одним этим она отли­ча­лась от долж­но­сти годо­вых царей, от кото­рой ее отли­ча­ет реши­тель­ным обра­зом и Ари­сто­тель; впро­чем, соеди­не­ние несколь­ких долж­но­стей в одном лице было у кар­фа­ге­нян обык­но­вен­ным явле­ни­ем; поэто­му нас не дол­жен удив­лять тот факт, то неред­ко один и тот же чело­век испол­нял обя­зан­но­сти и глав­но­ко­ман­дую­ще­го и шофе­та.

Судьи

Но выше геру­сии и выше долж­ност­ных лиц сто­я­ла кор­по­ра­ция ста четы­рех, или, коро­че ска­зать, ста мужей или судей, кото­рая была глав­ным опло­том кар­фа­ген­ской оли­гар­хии. Ее не было в пер­во­на­чаль­ной государ­ст­вен­ной кон­сти­ту­ции Кар­фа­ге­на, а воз­ник­ла она подоб­но зва­нию спар­тан­ских эфо­ров из ари­сто­кра­ти­че­ской оппо­зи­ции про­тив монар­хи­че­ских эле­мен­тов. При про­даж­но­сти долж­но­стей и при мало­чис­лен­но­сти чле­нов выс­ше­го пра­ви­тель­ст­вен­но­го учреж­де­ния кар­фа­ген­ский род Маго­нов, более всех дру­гих бли­став­ший сво­им богат­ст­вом и воен­ной сла­вой, гро­зил соеди­нить в сво­их руках дела воен­но­го и мир­но­го управ­ле­ния и судеб­ную власть. Это при­ве­ло к рефор­ме государ­ст­вен­ной кон­сти­ту­ции и к учреж­де­нию кор­по­ра­ции судей неза­дол­го до эпо­хи децем­ви­ров. Нам поло­жи­тель­но извест­но, что заня­тие долж­но­сти кве­сто­ра дава­ло пра­во на вступ­ле­ние в эту судей­скую кор­по­ра­цию, но что такой кан­дидат под­вер­гал­ся избра­нию через посред­ство уста­нов­лен­ных пяти­член­ных кол­ле­гий, кото­рые попол­ня­лись сами собою. Сверх того, хотя судьи и долж­ны были по зако­ну изби­рать­ся, по всей веро­ят­но­сти, еже­год­но, на самом деле они оста­ва­лись в этой долж­но­сти долее и даже пожиз­нен­но, поче­му рим­ляне и гре­ки обык­но­вен­но назы­ва­ли их сена­то­ра­ми. Как ни тем­но все это в дета­лях, тем не менее мы ясно рас­по­зна­ем здесь оли­гар­хи­че­скую сущ­ность учреж­де­ния, само­по­пол­няв­ше­го­ся ари­сто­кра­ти­ей. Харак­тер­ным, хотя и еди­нич­ным, на это ука­за­ни­ем может слу­жить тот факт, что в Кар­фа­гене кро­ме общих бань для обык­но­вен­ных граж­дан суще­ст­во­ва­ли еще осо­бые бани для судей. Пер­во­на­чаль­ным назна­че­ни­ем этих судей было испол­не­ние обя­зан­но­стей поли­ти­че­ских при­сяж­ных, кото­рые при­вле­ка­ли к ответ­ст­вен­но­сти глав­но­ко­ман­дую­ще­го и, без сомне­ния, если в том пред­став­ля­лась надоб­ность, так­же шофе­тов и геру­си­а­стов, после того как они сла­га­ли долж­ность, и по сво­е­му с.395 бла­го­усмот­ре­нию под­вер­га­ли их бес­по­щад­но жесто­ким нака­за­ни­ям и даже смерт­ной каз­ни. Есте­ствен­но там, как и повсюду, где пра­ви­тель­ст­вен­ные учреж­де­ния постав­ле­ны под кон­троль осо­бой кор­по­ра­ции, власть пере­шла от учреж­де­ний, сто­яв­ших под кон­тро­лем, к тем, кото­рые кон­тро­ли­ро­ва­ли; поэто­му нетруд­но понять, поче­му эти послед­ние ста­ли вме­ши­вать­ся во все дела управ­ле­ния (так, напри­мер, геру­сия сооб­ща­ла содер­жа­ние важ­ных депеш сна­ча­ла судьям, а потом уже наро­ду) и поче­му страх перед кон­тро­лем, обык­но­вен­но сораз­ме­ряв­шим свои при­го­во­ры с резуль­та­та­ми, стес­нял как кар­фа­ген­ских государ­ст­вен­ных людей, так и кар­фа­ген­ских пол­ко­вод­цев везде и всюду.

Граж­дане

Кар­фа­ген­ские граж­дане хотя и не были, как в Спар­те, огра­ни­че­ны одним пас­сив­ным при­сут­ст­ви­ем при реше­нии государ­ст­вен­ных дел, но фак­ти­че­ски они име­ли на эти реше­ния очень незна­чи­тель­ное вли­я­ние. При выбо­рах в геру­сию была при­ня­та за пра­ви­ло систе­ма явных под­ку­пов; при назна­че­нии глав­но­ко­ман­дую­ще­го народ, прав­да, запра­ши­вал­ся, но толь­ко после того, как это назна­че­ние уже состо­я­лось по пред­ло­же­нию геру­сии. И в дру­гих слу­ча­ях обра­ща­лись к наро­ду толь­ко тогда, когда геру­сия нахо­ди­ла это нуж­ным или когда ее чле­ны не мог­ли прий­ти ни к како­му меж­ду собою согла­ше­нию. В Кар­фа­гене вовсе не зна­ли народ­но­го суда. Бес­си­лие граж­дан­ства, по всей веро­ят­но­сти, обу­слов­ли­ва­лось его поли­ти­че­ской орга­ни­за­ци­ей; кар­фа­ген­ские объ­еди­нен­ные това­ри­ще­ства, кото­рые ино­гда срав­ни­ва­лись со спар­тан­ски­ми фиди­ти­я­ми, веро­ят­но, были оли­гар­хи­че­ски управ­ля­ю­щи­ми­ся цеха­ми. Есть даже ука­за­ния на раз­ли­чие меж­ду «город­ски­ми граж­да­на­ми» и «ремес­лен­ни­ка­ми», кото­рые при­во­дят нас к заклю­че­нию об очень низ­ком и, быть может, бес­прав­ном поло­же­нии этих послед­них.

Харак­тер управ­ле­ния

Если мы соеди­ним все эти отдель­ные чер­ты в одно целое, то най­дем, что кар­фа­ген­ское государ­ст­вен­ное устрой­ство было капи­та­ли­сти­че­ским режи­мом, как это и долж­но быть в такой граж­дан­ской общине, в кото­рой нет зажи­точ­но­го сред­не­го сосло­вия и кото­рая состо­ит, с одной сто­ро­ны, из неиму­ще­го город­ско­го насе­ле­ния, живу­ще­го поден­ны­ми зара­бот­ка­ми, а с дру­гой сто­ро­ны, из опто­вых тор­гов­цев, вла­дель­цев план­та­ций и знат­ных намест­ни­ков. И в Кар­фа­гене суще­ст­во­ва­ла систе­ма — несо­мнен­ный при­знак гни­лой город­ской оли­гар­хии — давать воз­мож­ность разо­рив­шим­ся соб­ст­вен­ни­кам поправ­лять их рас­стро­ен­ные состо­я­ния за счет под­дан­ных в под­власт­ных общи­нах, куда их отправ­ля­ли рас­клад­чи­ка­ми пода­тей и над­смотр­щи­ка­ми над бар­щин­ны­ми работа­ми; Ари­сто­тель ука­зы­ва­ет на эту систе­му как на глав­ную при­чи­ну испы­тан­ной проч­но­сти кар­фа­ген­ско­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства. До его вре­ме­ни в Кар­фа­гене не совер­ша­лось ни свер­ху, ни сни­зу сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ных пере­во­ротов, кото­рые сто­и­ли бы назва­ния рево­лю­ции. Народ­ная тол­па оста­ва­лась без вождей, вслед­ст­вие того что пра­вя­щая оли­гар­хия была в состо­я­нии при­вле­кать на свою сто­ро­ну всю често­лю­би­вую и нахо­див­шу­ю­ся в стес­нен­ном поло­же­нии знать, достав­ляя ей мате­ри­аль­ные выго­ды. Поэто­му народ при­нуж­ден был доволь­ст­во­вать­ся теми кро­ха­ми, кото­рые пере­па­да­ли ему с гос­под­ско­го сто­ла в фор­ме под­ку­па на выбо­рах или в ином виде. При такой систе­ме управ­ле­ния, конеч­но, суще­ст­во­ва­ла и демо­кра­ти­че­ская оппо­зи­ция, но она была совер­шен­но бес­силь­на еще во вре­мя пер­вой пуни­че­ской вой­ны. Впо­след­ст­вии, отча­сти под вли­я­ни­ем поне­сен­ных пора­же­ний, ее поли­ти­че­ское зна­че­ние ста­ло воз­рас­тать гораздо быст­рее, чем одно­вре­мен­но воз­рас­тав­шее зна­че­ние одно­род­ной с нею рим­ской пар­тии: народ­ные собра­ния ста­ли выно­сить с.396 окон­ча­тель­ные реше­ния по поли­ти­че­ским вопро­сам и сокру­ши­ли все­мо­гу­ще­ство кар­фа­ген­ской оли­гар­хии. После окон­ча­ния Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны, по пред­ло­же­нию Ган­ни­ба­ла, было даже поста­нов­ле­но, чтобы ни один из чле­нов сове­та ста не мог оста­вать­ся в долж­но­сти два года сряду, и таким обра­зом была введе­на пол­ная демо­кра­тия, кото­рая при тогдаш­нем поло­же­нии дел одна толь­ко и мог­ла бы спа­сти Кар­фа­ген, если бы уже не было позд­но. В этой оппо­зи­ции гос­под­ст­во­ва­ли силь­ные пат­рио­ти­че­ские и пре­об­ра­зо­ва­тель­ные стрем­ле­ния, но не сле­ду­ет упус­кать из виду того, что у нее была слиш­ком шат­кая и гни­лая осно­ва. Кар­фа­ген­ское граж­дан­ство, имев­шее, по мне­нию све­ду­щих гре­ков, сход­ство с алек­сан­дрий­ским, было так необуздан­но, что уже одним этим обре­ка­ло себя на пол­ное бес­си­лие, и уж конеч­но, едва ли мож­но ожи­дать спа­се­ния от таких рево­лю­ций, кото­рые совер­ша­ют­ся, подоб­но кар­фа­ген­ским, при помо­щи улич­ных маль­чи­шек.

Капи­тал и могу­ще­ство капи­та­ла в Кар­фа­гене

С финан­со­вой точ­ки зре­ния Кар­фа­ген зани­мал во всех отно­ше­ни­ях пер­вое место сре­ди древ­них государств. Во вре­мя Пело­пон­нес­ской вой­ны этот фини­кий­ский город пре­вос­хо­дил, по свиде­тель­ству пер­во­го гре­че­ско­го исто­ри­ка, все гре­че­ские горо­да сво­им богат­ст­вом, и его дохо­ды срав­ни­ва­лись с дохо­да­ми вели­ко­го царя; Поли­бий назы­ва­ет его самым бога­тым горо­дом во всем мире. Точ­но так же как в более позд­нюю эпо­ху в Риме, пол­ко­вод­цы и государ­ст­вен­ные дея­те­ли Кар­фа­ге­на не счи­та­ли для себя уни­зи­тель­ны­ми науч­ное веде­ние сель­ско­го хозяй­ства и его пре­по­да­ва­ние. О высо­ком раз­ви­тии сель­ско­го хозяй­ства свиде­тель­ст­ву­ет агро­но­ми­че­ское сочи­не­ние кар­фа­ге­ня­ни­на Маго­на, кото­рое счи­та­лось позд­ней­ши­ми гре­че­ски­ми и рим­ски­ми сель­ски­ми хозя­е­ва­ми за свод основ­ных зако­нов рацио­наль­но­го зем­леде­лия; оно было не толь­ко пере­веде­но на гре­че­ский язык, но по рас­по­ря­же­нию рим­ско­го сена­та пере­ра­бота­но по-латы­ни и офи­ци­аль­но реко­мен­до­ва­но как руко­вод­ство ита­лий­ским земле­вла­дель­цам. Харак­тер­на тес­ная связь это­го фини­кий­ско­го поле­во­го хозяй­ства с денеж­ным; как на основ­ной прин­цип фини­кий­ско­го зем­леде­лия ука­зы­ва­ют на пра­ви­ло, что нико­гда не сле­ду­ет при­об­ре­тать зем­ли боль­ше того коли­че­ства, какое мож­но интен­сив­но обра­ботать. Кар­фа­ге­ня­нам послу­жи­ло на поль­зу и то, что стра­на была бога­та лошадь­ми и быка­ми, овца­ми и коза­ми; в этом отно­ше­нии Ливия, бла­го­да­ря сво­е­му коче­во­му хозяй­ству, едва ли не пре­вос­хо­ди­ла, по мне­нию Поли­бия, дру­гие стра­ны. Кар­фа­ге­няне были настав­ни­ка­ми рим­лян как в искус­стве извле­кать все­воз­мож­ные выго­ды из поч­вы, так и в искус­стве экс­плу­а­ти­ро­вать сво­их под­дан­ных; при посред­стве этих послед­них Кар­фа­ген соби­рал позе­мель­ную рен­ту с «луч­шей части Евро­пы» и с бога­тых, отча­сти даже слиш­ком щед­ро наде­лен­ных при­ро­дою, севе­ро­аф­ри­кан­ских стран, к кото­рым, напри­мер, при­над­ле­жа­ли зем­ли в Биза­ки­те и под­ле Мало­го Сир­та. Издав­на счи­тав­ши­е­ся в Кар­фа­гене почет­ным про­мыс­лом тор­гов­ля и про­цве­таю­щие при ее помо­щи кораб­ле­стро­е­ние и про­мыш­лен­ность уже в силу есте­ствен­но­го хода вещей еже­год­но при­но­си­ли мест­ным посе­лен­цам золотую жат­ву, а сверх того, как уже было ранее заме­че­но, кар­фа­ге­няне все более и более захва­ты­ва­ли в свои руки моно­по­лию и суме­ли сосре­дото­чить в сво­ей гава­ни как всю тор­гов­лю, кото­рая велась в запад­ной части Сре­ди­зем­но­го моря из чужих стран и из внут­рен­них кар­фа­ген­ских про­вин­ций, так и все тор­го­вые сно­ше­ния меж­ду Запа­дом и Восто­ком. Нау­ка и искус­ство, по-види­мо­му, нахо­ди­лись в Кар­фа­гене, точ­но так же как и в более позд­нюю эпо­ху в Риме, с.397 под эллин­ским вли­я­ни­ем, но не оста­ва­лись в пре­не­бре­же­нии; даже суще­ст­во­ва­ла доволь­но зна­чи­тель­ная фини­кий­ская лите­ра­ту­ра, а при заво­е­ва­нии горо­да рим­ля­на­ми в нем были най­де­ны, конеч­но, создан­ные не в Кар­фа­гене, а выве­зен­ные из сици­лий­ских хра­мов худо­же­ст­вен­ные сокро­ви­ща и доволь­но боль­шие биб­лио­те­ки. Но и в этой обла­сти дух был слу­гою капи­та­ла; сре­ди лите­ра­тур­ных про­из­веде­ний сла­ви­лись пре­иму­ще­ст­вен­но сочи­не­ния по агро­но­мии и гео­гра­фии, как, напри­мер, уже ранее упо­мя­ну­тое сочи­не­ние Маго­на и дошед­ший до нас в пере­во­де отчет адми­ра­ла Ган­но­на о его пла­ва­нии вдоль запад­ных бере­гов Афри­ки — отчет, кото­рый пер­во­на­чаль­но был пуб­лич­но выстав­лен в одном из кар­фа­ген­ских хра­мов. Даже все­об­щее рас­про­стра­не­ние неко­то­рых позна­ний и в осо­бен­но­сти зна­ния ино­стран­ных язы­ков³ (в отно­ше­нии кото­ро­го Кар­фа­ген той эпо­хи может быть постав­лен почти наравне с импе­ра­тор­ским Римом) свиде­тель­ст­ву­ет о все­це­ло прак­ти­че­ском направ­ле­нии, кото­рое было дано в Кар­фа­гене эллин­ско­му обра­зо­ва­нию. Хотя и нет воз­мож­но­сти соста­вить себе пред­став­ле­ние о капи­та­лах, сте­кав­ших­ся в этот Лон­дон древ­не­го мира, но по мень­шей мере об источ­ни­ках государ­ст­вен­ных дохо­дов может дать неко­то­рое поня­тие тот факт, что, несмот­ря на очень доро­го сто­ив­шую систе­му орга­ни­за­ции кар­фа­ген­ско­го воен­но­го дела и несмот­ря на бес­печ­ное и недоб­ро­со­вест­ное управ­ле­ние государ­ст­вен­ным иму­ще­ст­вом, все рас­хо­ды вполне покры­ва­лись данью, кото­рая соби­ра­лась с под­дан­ных, и тамо­жен­ны­ми сбо­ра­ми и что граж­дане не обла­га­лись пря­мы­ми нало­га­ми; даже после вто­рой Пуни­че­ской вой­ны, когда государ­ст­вен­ное иму­ще­ство Кар­фа­ге­на уже было рас­ша­та­но, теку­щие рас­хо­ды и еже­год­ная упла­та Риму 340 тысяч тале­ров мог­ли быть покры­ты без нало­же­ния пода­тей лишь бла­го­да­ря неко­то­рой упо­рядо­чен­но­сти финан­со­во­го хозяй­ства, а через четыр­на­дцать лет после заклю­че­ния мир­но­го дого­во­ра государ­ство уже было в состо­я­нии пред­ло­жить немед­лен­ное пога­ше­ние осталь­ных трид­ца­ти шести сроч­ных пла­те­жей. Но не в одной толь­ко сум­ме дохо­дов ска­зы­ва­ет­ся пре­вос­ход­ство кар­фа­ген­ско­го финан­со­во­го хозяй­ства; сре­ди всех зна­чи­тель­ных государств древ­не­го мира толь­ко в одном Кар­фа­гене мы нахо­дим эко­но­ми­че­ские прин­ци­пы более позд­ней и более про­све­щен­ной эпо­хи; этим мы наме­ка­ем на государ­ст­вен­ные зай­мы, меж­ду тем как в денеж­ной систе­ме мы нахо­дим кро­ме золотых и сереб­ря­ных монет так­же лишен­ные мате­ри­аль­ной сто­и­мо­сти денеж­ные зна­ки, с употреб­ле­ни­ем кото­рых не был зна­ком древ­ний мир. Если бы государ­ст­вен­ное управ­ле­ние было денеж­ной спе­ку­ля­ци­ей, мож­но было бы утвер­ждать, что никто нико­гда не выпол­нял сво­ей зада­чи более бле­стя­щим обра­зом, чем Кар­фа­ген.

Срав­не­ние Кар­фа­ге­на с Римом в эко­но­ми­че­ском отно­ше­нии

Попро­бу­ем сопо­ста­вить могу­ще­ство Кар­фа­ге­на и Рима. И тот и дру­гой были зем­ледель­че­ски­ми и тор­го­вы­ми горо­да­ми, и толь­ко; вто­ро­сте­пен­ное и чисто прак­ти­че­ское зна­че­ние наук и искусств было, в сущ­но­сти, оди­на­ко­во и в том и в дру­гом, толь­ко с той раз­ни­цей, что Кар­фа­ген дале­ко опе­ре­дил в этом отно­ше­нии Рим. Но в Кар­фа­гене денеж­ное хозяй­ство пре­об­ла­да­ло над сель­ским, а в Риме в то вре­мя сель­ское пре­об­ла­да­ло над денеж­ным, и если кар­фа­ген­ские сель­ские хозяй­ства вооб­ще были круп­ны­ми с.398 земле­вла­дель­ца­ми и рабо­вла­дель­ца­ми, в Риме того вре­ме­ни основ­ная мас­са граж­дан еще возде­лы­ва­ла свои поля соб­ст­вен­ны­ми рука­ми. Боль­шин­ство насе­ле­ния в Риме было соб­ст­вен­ни­ка­ми и, ста­ло быть, кон­сер­ва­тив­но, а в Кар­фа­гене оно не име­ло ника­кой соб­ст­вен­но­сти, и, ста­ло быть, на него мог­ли вли­ять бога­чи сво­им золо­том и демо­кра­ты сво­и­ми обе­ща­ни­я­ми реформ. В Кар­фа­гене уже воца­ри­лась свой­ст­вен­ная могу­ще­ст­вен­ным тор­го­вым горо­дам рос­кошь, а в Риме и обы­чаи и поли­ция еще под­дер­жи­ва­ли, по край­ней мере внешне, заве­щан­ную пред­ка­ми суро­вость нра­вов и береж­ли­вость. Когда кар­фа­ген­ские послы воз­вра­ти­лись домой из Рима, они рас­ска­зы­ва­ли сво­им това­ри­щам, что тес­ная друж­ба меж­ду чле­на­ми рим­ско­го сена­та пре­вос­хо­дит все, что мож­но себе пред­ста­вить: один и тот же сереб­ря­ный сто­ло­вый при­бор обслу­жи­вал весь сенат, и послы сно­ва нахо­ди­ли его во всех тех домах, куда их при­гла­ша­ли в гости. Эта насмеш­ка харак­те­ри­зу­ет раз­ли­чие эко­но­ми­че­ских усло­вий того и дру­го­го горо­да. Кон­сти­ту­ция в обо­их государ­ствах была ари­сто­кра­ти­че­ская; судьи управ­ля­ли в Кар­фа­гене точ­но так же, как сенат управ­лял в Риме, и на осно­ва­нии оди­на­ко­вой поли­цей­ской систе­мы.

В отно­ше­нии государ­ст­вен­но­го устрой­ства

Кар­фа­ген­ские пра­ви­тель­ст­вен­ные вла­сти дер­жа­ли долж­ност­ных лиц в стро­гой от себя зави­си­мо­сти и тре­бо­ва­ли, чтобы граж­дане без­услов­но воз­дер­жи­ва­лись от изу­че­ния гре­че­ско­го язы­ка, а сно­сить­ся с гре­ка­ми доз­во­ля­ли им не ина­че, как через офи­ци­аль­ных пере­вод­чи­ков; здесь про­гляды­ва­ют точ­но такие же стрем­ле­ния, какие мы заме­ти­ли и в рим­ской систе­ме управ­ле­ния; но рим­ская систе­ма денеж­ных пеней и пра­ви­тель­ст­вен­ных пори­ца­ний кажет­ся мяг­кой и разум­ной по срав­не­нию с бес­по­щад­ной стро­го­стью и дохо­див­шей до неле­по­сти неогра­ни­чен­но­стью такой кар­фа­ген­ской государ­ст­вен­ной опе­ки. Рим­ский сенат, отво­ряв­ший свои две­ри для всех выдаю­щих­ся талан­тов и быв­ший пред­ста­ви­те­лем нации в луч­шем смыс­ле это­го сло­ва, конеч­но, мог пола­гать­ся на эту нацию и не имел осно­ва­ний боять­ся долж­ност­ных лиц. Напро­тив того, кар­фа­ген­ский сенат опи­рал­ся на неусып­ный кон­троль над адми­ни­ст­ра­ци­ей со сто­ро­ны пра­ви­тель­ства и был пред­ста­ви­те­лем толь­ко знат­ных фами­лий; его отли­чи­тель­ной чер­той было недо­ве­рие ко всем, кто сто­ял выше или ниже его, поэто­му он не мог быть уве­рен, что народ пой­дет вслед за ним туда, куда он ука­жет, и имел осно­ва­ние опа­сать­ся захва­та вла­сти со сто­ро­ны долж­ност­ных лиц. Этим объ­яс­ня­ет­ся неиз­мен­ная стой­кость рим­ской поли­ции, нико­гда не делав­шей в несча­стии попят­но­го шага и нико­гда не выпус­кав­шей из сво­их рук даров фор­ту­ны из-за небреж­но­сти и нере­ши­тель­но­сти; напро­тив того, кар­фа­ге­няне пре­кра­ща­ли борь­бу в такую мину­ту, когда одно послед­нее уси­лие мог­ло бы все спа­сти; устав от пре­сле­до­ва­ния вели­ких нацио­наль­ных целей или забы­вая о них, кар­фа­ге­няне дава­ли рух­нуть напо­ло­ви­ну гото­во­му зда­нию, с тем чтобы по про­ше­ст­вии несколь­ких лет начать все сыз­но­ва. Поэто­му спо­соб­ные адми­ни­ст­ра­то­ры в Риме все­гда дей­ст­во­ва­ли в пол­ном еди­но­мыс­лии с пра­ви­тель­ст­вом, а в Кар­фа­гене они неред­ко нахо­ди­лись в откры­той враж­де со сто­лич­ны­ми вла­стя­ми и, вынуж­ден­ные ока­зы­вать им про­ти­во­дей­ст­вие и нару­шать государ­ст­вен­ные уста­нов­ле­ния, всту­па­ли в согла­ше­ние с оппо­зи­ци­он­ной пар­ти­ей рефор­мы.

В отно­ше­нии обра­ще­ния с под­дан­ны­ми

Кар­фа­ген, точ­но так же как и Рим, гос­под­ст­во­вал над сво­и­ми сопле­мен­ни­ка­ми и над мно­го­чис­лен­ны­ми ино­пле­мен­ны­ми общи­на­ми. Но Рим при­ни­мал в свое граж­дан­ство один округ вслед за дру­гим и даже открыл закон­ный в него доступ латин­ским общи­нам; Кар­фа­ген же с само­го нача­ла замкнул­ся в самом себе и не давал с.399 под­власт­ным обла­стям даже надеж­ды когда-либо срав­нять­ся с ним. Рим усту­пал сопле­мен­ным общи­нам неко­то­рую долю пло­дов побед и осо­бен­но вновь при­об­ре­тае­мых государ­ст­вен­ных земель, а в осталь­ных под­власт­ных ему государ­ствах ста­рал­ся по мень­шей мере созда­вать пре­дан­ную себе пар­тию, пре­до­став­ляя мате­ри­аль­ные выго­ды знат­ным и бога­тым; Кар­фа­ген не толь­ко брал себе все, что достав­ля­ли победы, но даже отни­мал у при­ви­ле­ги­ро­ван­ных горо­дов сво­бо­ду тор­гов­ли. Рим не лишал совер­шен­но само­сто­я­тель­но­сти даже поко­рен­ные им общи­ны и не обла­гал их посто­ян­ны­ми нало­га­ми; Кар­фа­ген повсюду рас­сы­лал сво­их намест­ни­ков и обре­ме­нял тяже­лы­ми нало­га­ми даже ста­рин­ные фини­кий­ские горо­да, а с поко­рен­ны­ми пле­ме­на­ми обра­щал­ся как с государ­ст­вен­ны­ми раба­ми. Поэто­му в кар­фа­ге­но-афри­кан­ском государ­ст­вен­ном сою­зе не было, за исклю­че­ни­ем Ути­ки, ни одной общи­ны, поло­же­ние кото­рой не улуч­ши­лось бы с паде­ни­ем Кар­фа­ге­на и в поли­ти­че­ском отно­ше­нии и в мате­ри­аль­ном; в рим­ско-ита­лий­ском государ­ст­вен­ном сою­зе не было ни одной общи­ны, кото­рая не рис­ко­ва­ла бы поте­рять более, чем выиг­рать, в слу­чае вос­ста­ния про­тив тако­го пра­ви­тель­ства, кото­рое тща­тель­но обе­ре­га­ло ее мате­ри­аль­ные инте­ре­сы и нико­гда не вызы­ва­ло кру­ты­ми мера­ми поли­ти­че­скую оппо­зи­цию на откры­тую борь­бу. Кар­фа­ген­ские государ­ст­вен­ные дея­те­ли наде­я­лись при­вя­зать фини­кий­ских под­дан­ных к Кар­фа­ге­ну стра­хом перед вос­ста­ни­ем ливий­цев, а всю мас­су соб­ст­вен­ни­ков — пущен­ны­ми сре­ди них в обра­ще­ние денеж­ны­ми зна­ка­ми; но они ошиб­лись в сво­их мер­кан­тиль­ных рас­че­тах, при­ме­няя их к тому, к чему они непри­ме­ни­мы; опыт дока­зал, что рим­ская сим­ма­хия, несмот­ря на кажу­щу­ю­ся мень­шую спло­чен­ность, усто­я­ла про­тив Пир­ра, как сте­на, сло­жен­ная из камен­ных глыб, тогда как кар­фа­ген­ская раз­ры­ва­лась, как пау­ти­на, при появ­ле­нии непри­я­тель­ской армии на афри­кан­ской терри­то­рии. Так было при высад­ках Ага­фок­ла и Регу­ла и во вре­мя вой­ны с наем­ни­ка­ми. Как были настро­е­ны умы в Афри­ке, вид­но, напри­мер, из того фак­та, что ливий­ские жен­щи­ны доб­ро­воль­но отда­ва­ли свои укра­ше­ния наем­ни­кам во вре­мя вой­ны с Кар­фа­ге­ном. Толь­ко в Сици­лии кар­фа­ге­няне, по-види­мо­му, при­дер­жи­ва­лись более мяг­кой систе­мы управ­ле­ния, а пото­му и достиг­ли там луч­ших резуль­та­тов. Они пре­до­став­ля­ли этим сво­им под­дан­ным отно­си­тель­ную сво­бо­ду во внеш­ней тор­гов­ле, с само­го нача­ла доз­во­ля­ли им употреб­лять для внут­рен­не­го оби­хо­да исклю­чи­тель­но звон­кую моне­ту и вооб­ще стес­ня­ли их гораздо мень­ше, чем сар­дин­цев и ливий­цев. Все это конеч­но ско­ро бы изме­ни­лось, если бы им уда­лось завла­деть Сира­ку­за­ми; но это­го не слу­чи­лось, и в Сици­лии обра­зо­ва­лась горя­чо пре­дан­ная фини­кий­цам пар­тия частью вслед­ст­вие вер­но рас­счи­тан­ной мяг­ко­сти кар­фа­ген­ско­го управ­ле­ния, частью вслед­ст­вие пагуб­ных раздо­ров меж­ду сици­лий­ски­ми гре­ка­ми; так, напри­мер, Филипп Акра­гант­ский писал исто­рию вели­кой вой­ны с Римом в фини­кий­ском духе даже после заво­е­ва­ния ост­ро­ва рим­ля­на­ми. Одна­ко в общем ито­ге не под­ле­жит сомне­нию, что сици­лий­цы, как под­дан­ные Кар­фа­ге­на и как элли­ны, долж­ны были питать к сво­им фини­кий­ским пове­ли­те­лям по мень­шей мере такую же враж­ду, какую пита­ли сам­ни­ты и тарен­тин­цы к рим­ля­нам.

В отно­ше­нии финан­сов

Что каса­ет­ся финан­сов, то Кар­фа­ген рас­по­ла­гал бес­спор­но более зна­чи­тель­ны­ми государ­ст­вен­ны­ми дохо­да­ми, чем Рим; но это пре­иму­ще­ство урав­но­ве­ши­ва­лось отча­сти тем, что источ­ни­ки кар­фа­ген­ских дохо­дов, состо­яв­шие из дани и из тамо­жен­ных пошлин, с.400 исто­ща­лись гораздо ско­рее и имен­но тогда, когда в них все­го более нуж­да­лись, отча­сти тем, что кар­фа­ген­ские мето­ды веде­ния войн обхо­ди­лись несрав­нен­но доро­же рим­ских.

В отно­ше­нии воен­но­го дела

Воен­ные сред­ства рим­лян и кар­фа­ге­нян были дале­ко не оди­на­ко­вы, хотя во мно­гих отно­ше­ни­ях были почти рав­но­цен­ны. Кар­фа­ген­ское граж­дан­ство еще во вре­мя взя­тия горо­да рим­ля­на­ми состо­я­ло из 700 тысяч чело­век, вклю­чая жен­щин и детей⁴, и, веро­ят­но, было по мень­шей мере столь же мно­го­чис­лен­но и в кон­це V века [ок. 270—250 гг.]; в слу­чае край­но­сти оно было в состо­я­нии выста­вить в V в. [ок. 350—250 гг.] граж­дан­ское опол­че­ние из 40 тысяч гопли­тов. Такое же граж­дан­ское опол­че­ние Рим был в состо­я­нии выста­вить при столь же край­ней необ­хо­ди­мо­сти еще в нача­ле V века [ок. 350—340 гг.], а после про­ис­шед­ше­го в тече­ние V века огром­но­го рас­ши­ре­ния терри­то­рии чис­ло спо­соб­ных носить ору­жие пол­но­прав­ных граж­дан долж­но было, по край­ней мере, удво­ить­ся. Но на сто­роне Рима был пере­вес не столь­ко по чис­лу спо­соб­ных носить ору­жие людей, сколь­ко по налич­но­му соста­ву граж­дан­ско­го опол­че­ния. Как ни ста­ра­лось кар­фа­ген­ское пра­ви­тель­ство при­вле­кать граж­дан к воен­ной служ­бе, оно не было в состо­я­нии ни наде­лить ремес­лен­ни­ков и масте­ро­вых физи­че­ской силой зем­ледель­цев, ни пре­одо­леть врож­ден­ное отвра­ще­ние фини­кий­цев к воен­но­му реме­с­лу. В V в. [ок. 350—250 гг.] еще сра­жал­ся в рядах сици­лий­ской армии «свя­щен­ный отряд» из 2500 кар­фа­ге­нян, слу­жив­ший гвар­ди­ей для глав­но­ко­ман­дую­ще­го; в VI в. [ок. 250—150 гг.] в кар­фа­ген­ских арми­ях, как напри­мер в испан­ской, уже не было ни одно­го кар­фа­ге­ня­ни­на, за исклю­че­ни­ем офи­це­ров. Напро­тив того, рим­ские кре­стьяне не толь­ко зна­чи­лись в рекрут­ских спис­ках, а нахо­ди­лись нали­цо и на полях сра­же­ний. То же сле­ду­ет заме­тить и о сопле­мен­ни­ках обе­их общин; меж­ду тем как лати­ны ока­зы­ва­ли рим­ля­нам не менее важ­ные услу­ги, чем рим­ское граж­дан­ское опол­че­ние, ливий­ские фини­кий­цы были так же мало год­ны для воен­ной служ­бы, как кар­фа­ге­няне, и, понят­но, шли на вой­ну с еще мень­шей охотой, чем послед­ние; вслед­ст­вие это­го они укло­ня­лись от служ­бы в кар­фа­ген­ских арми­ях, а горо­да, кото­рые были обя­за­ны постав­лять вспо­мо­га­тель­ные вой­ска, по всей веро­ят­но­сти, отку­па­лись от этой обя­зан­но­сти день­га­ми. В толь­ко что упо­мя­ну­той испан­ской армии, состо­яв­шей при­бли­зи­тель­но из 15 тысяч чело­век, был толь­ко один отряд кон­ни­цы из 450 чело­век, да и тот лишь частью состо­ял из ливий­ских фини­кий­цев. Глав­ную силу кар­фа­ген­ских армий состав­ля­ли ливий­ские рекру­ты, из кото­рых мож­но было под руко­вод­ст­вом спо­соб­ных офи­це­ров создать хоро­шую пехоту, и лег­кая кава­ле­рия, кото­рая оста­ва­лась в сво­ем роде непре­взой­ден­ной. К это­му сле­ду­ет при­со­во­ку­пить воен­ные силы более или менее под­власт­ных ливий­ских и испан­ских пле­мен, зна­ме­ни­тых бале­ар­ских пращ­ни­ков, кото­рые, по-види­мо­му, зани­ма­ли про­ме­жу­точ­ное поло­же­ние меж­ду союз­ны­ми кон­тин­ген­та­ми и наем­ны­ми отряда­ми, и, нако­нец, в слу­ча­ях край­но­сти — навер­бо­ван­ную в чужих кра­ях сол­дат­чи­ну. По сво­е­му с.401 чис­лен­но­му соста­ву такая армия мог­ла быть без труда доведе­на до желае­мых раз­ме­ров, а по досто­ин­ству сво­их офи­це­ров, по зна­нию воен­но­го дела и по храб­ро­сти она была спо­соб­на поме­рить­ся с рим­ля­на­ми; но меж­ду набо­ром наем­ни­ков и их готов­но­стью к выступ­ле­нию про­хо­дил опас­ный для государ­ства длин­ный про­ме­жу­ток вре­ме­ни, меж­ду тем как рим­ская мили­ция была по вся­кое вре­мя года гото­ва высту­пить в поход; еще более важ­ное раз­ли­чие заклю­ча­лось в том, что кар­фа­ген­ские армии были спа­я­ны вме­сте толь­ко честью зна­ме­ни и денеж­ны­ми выго­да­ми, меж­ду тем как рим­ских сол­дат объ­еди­ня­ло все, что при­вя­зы­ва­ло их к обще­му оте­че­ству. Рядо­вой кар­фа­ген­ский офи­цер доро­жил сво­и­ми наем­ны­ми сол­да­та­ми и даже ливий­ски­ми зем­ледель­ца­ми почти так же, как в наше вре­мя доро­жат на войне пушеч­ны­ми ядра­ми; этим объ­яс­ня­ют­ся такие позор­ные дела, как, напри­мер, в 358 г. [396 г.] пре­да­тель­ство ливий­ских войск их началь­ни­ком Гимиль­ко­ном, имев­шее послед­ст­ви­ем опас­ное вос­ста­ние ливий­цев; неда­ром же вошло в пого­вор­ку иро­ни­че­ское выра­же­ние «пуни­че­ская вер­ность», при­чи­нив­шее нема­ло вреда кар­фа­ге­ня­нам. Кар­фа­ген вполне изведал на опы­те, каким бед­ст­ви­ям могут под­вер­гать государ­ство армии из фел­ла­хов и наем­ни­ков, и его наем­ные слу­ги не раз ока­зы­ва­лись более опас­ны­ми, чем вра­ги. Кар­фа­ген­ское пра­ви­тель­ство, конеч­но, созна­ва­ло недо­стат­ки такой воен­ной систе­мы и вся­че­ски ста­ра­лось их испра­вить. Его денеж­ные кас­сы и воен­ные скла­ды были все­гда пол­ны, чтобы во вся­кое вре­мя мож­но было удо­вле­тво­рить наем­ни­ков. Оно обра­ща­ло осо­бен­ное вни­ма­ние на то, что заме­ня­ло у древ­них наро­дов нашу артил­ле­рию — на устрой­ство воен­ных машин (в чем кар­фа­ге­няне посто­ян­но пре­вос­хо­ди­ли сици­лий­цев) и на содер­жа­ние сло­нов, с тех пор как эти послед­ние вытес­ни­ли древ­ние бое­вые колес­ни­цы; в кар­фа­ген­ских казе­ма­тах были устро­е­ны стой­ла для 300 сло­нов. Оно не реша­лось укреп­лять под­власт­ные горо­да и пото­му долж­но было мирить­ся с мыс­лью, что вся­кая выса­див­ша­я­ся в Афри­ке непри­я­тель­ская армия мог­ла занять вме­сте с неза­щи­щен­ной мест­но­стью и все горо­да и местеч­ки; совсем ина­че было в Ита­лии, где бо́льшая часть поко­рен­ных горо­дов сохра­ни­ла свои город­ские сте­ны и где гос­под­ст­во­ва­ла над всем полу­ост­ро­вом цепь рим­ских кре­по­стей. Что же каса­ет­ся укреп­ле­ния сто­ли­цы, то на этот пред­мет тра­ти­лось все, что толь­ко мог­ли доста­вить день­ги и искус­ство, и государ­ство не раз было обя­за­но сво­им спа­се­ни­ем толь­ко проч­но­сти кар­фа­ген­ских город­ских стен, меж­ду тем как поло­же­ние Рима было настоль­ко без­опас­но и в поли­ти­че­ском и в воен­ном отно­ше­нии, что ему даже ни разу не при­шлось выдер­жать насто­я­щую оса­ду. Нако­нец, глав­ным опло­том кар­фа­ген­ско­го государ­ства слу­жил его воен­ный флот, кото­рый и был пред­ме­том осо­бых забот. Как в соору­же­нии кораб­лей, так и в уме­нье ими управ­лять кар­фа­ге­няне пре­вос­хо­ди­ли гре­ков; в Кар­фа­гене впер­вые ста­ли стро­ить суда с более чем тре­мя палу­ба­ми для греб­цов; кар­фа­ген­ские воен­ные кораб­ли име­ли в то вре­мя боль­шей частью по пяти палуб; они быст­рее ходи­ли под пару­са­ми, чем гре­че­ские суда; греб­ца­ми на них были толь­ко государ­ст­вен­ные рабы, нико­гда не схо­див­шие с галер и отлич­но обу­чен­ные, а капи­та­ны были искус­ны и неустра­ши­мы. В этом отно­ше­нии Кар­фа­ген имел реши­тель­ный пере­вес над рим­ля­на­ми, кото­рые рас­по­ла­га­ли лишь несколь­ки­ми кораб­ля­ми союз­ных гре­ков и еще мень­шим чис­лом соб­ст­вен­ных кораб­лей и пото­му не были в состо­я­нии вый­ти в откры­тое море, где их мог встре­тить кар­фа­ген­ский флот, гос­под­ст­во­вав­ший в запад­ных водах. с.402 Срав­не­ние воен­ных сил двух вели­ких дер­жав при­во­дит нас к обще­му выво­ду, что мы долж­ны при­знать обос­но­ван­ным мне­ние одно­го про­ни­ца­тель­но­го и бес­при­страст­но­го гре­ка, что в то вре­мя, когда Кар­фа­ген и Рим всту­пи­ли меж­ду собой в борь­бу, их силы были в общей слож­но­сти оди­на­ко­вы. Но мы долж­ны к это­му доба­вить, что хотя Кар­фа­ген и употре­бил в дело все, что ум и богат­ство мог­ли сде­лать для созда­ния искус­ст­вен­ных средств напа­де­ния и обо­ро­ны, он все-таки не был в состо­я­нии сколь­ко-нибудь удо­вле­тво­ри­тель­но испра­вить корен­ные недо­стат­ки сво­ей соб­ст­вен­ной армии и пло­хо орга­ни­зо­ван­ной сим­ма­хии. Нетруд­но было дога­дать­ся, что на Рим мож­но было серь­ез­но напасть толь­ко в Ита­лии, а на Кар­фа­ген толь­ко в Ливии и что Кар­фа­ген нена­дол­го ограж­ден от тако­го напа­де­ния. Море­пла­ва­ние еще пере­жи­ва­ло в то вре­мя свое дет­ство, и флоты еще не состав­ля­ли проч­но­го наслед­ст­вен­но­го досто­я­ния наций, а мог­ли быть созда­ны повсюду, где были дере­во, желе­зо и вода; что даже могу­ще­ст­вен­ные мор­ские дер­жа­вы не были в состо­я­нии поме­шать высад­ке более сла­бо­го на море вра­га — было для вся­ко­го оче­вид­но, а в самой Афри­ке было не раз дока­за­но на опы­те. После того как Ага­фокл ука­зал туда доро­гу, ее мог най­ти и рим­ский пол­ко­во­дец, и в то вре­мя как в Ита­лии с втор­же­ни­ем непри­я­тель­ской армии вой­на толь­ко начи­на­лась, в Ливии она в подоб­ном слу­чае кон­ча­лась и пре­вра­ща­лась в оса­ду, кото­рая без вме­ша­тель­ства какой-нибудь осо­бой слу­чай­но­сти была спо­соб­на в кон­це кон­цов сло­мить даже самое стой­кое муже­ство.