История Рима.

Книга третья
От объединения Италии до покорения Карфагена и греческих государств.

с.522

Заво­е­ва­ние обла­сти По. Вой­ны с кель­та­ми

Вой­на с Ган­ни­ба­лом поме­ша­ла рим­ля­нам рас­про­стра­нить свое вла­ды­че­ство вплоть до Альп, или, как уже тогда выра­жа­лись, вплоть до пре­де­лов Ита­лии, и замед­ли­ла устрой­ство и коло­ни­за­цию кельт­ских стран. Само собой было понят­но, что рим­ляне будут теперь про­дол­жать нача­тое дело с того само­го места, на кото­ром они оста­но­ви­лись, и кель­ты хоро­шо это созна­ва­ли. Уже в тече­ние того года, в кото­ром был заклю­чен мир с Кар­фа­ге­ном (553) [201 г.], борь­ба воз­об­но­ви­лась на терри­то­рии бой­ев, кото­рым опас­ность угро­жа­ла преж­де всех дру­гих; пер­вая победа, одер­жан­ная ими над наско­ро собран­ным рим­ским опол­че­ни­ем, и уве­ща­ния одно­го кар­фа­ген­ско­го офи­це­ра по име­ни Гамиль­кар, остав­ше­го­ся в север­ной Ита­лии после экс­пе­ди­ции Маго­на, побуди­ли в сле­дую­щем (554) году [200 г.] к все­об­ще­му вос­ста­нию не толь­ко бой­ев и инсуб­ров, но и лигу­ров; даже кено­ман­ская моло­дежь мень­ше вни­ма­ла на этот раз голо­су сво­их осмот­ри­тель­ных вождей, чем прось­бам о помо­щи, с кото­ры­ми к ней обра­ща­лись ее сопле­мен­ни­ки. Из двух «опло­тов про­тив галль­ских наше­ст­вий», Пла­цен­ции и Кре­мо­ны, пер­вая была раз­ру­ше­на, так что из ее насе­ле­ния спас­лись не более 2 тысяч чело­век, а вто­рая была обло­же­на непри­я­те­лем. Рим­ляне спеш­но дви­ну­ли туда леги­о­ны на выруч­ку того, что еще мож­но было спа­сти. Под Кре­мо­ной дело дошло до боль­шо­го сра­же­ния. Но искус­ство и опыт­ность фини­кий­ско­го вождя не мог­ли вос­пол­нить недо­стат­ков его армии; гал­лы не усто­я­ли про­тив натис­ка леги­о­нов, и в чис­ле мно­же­ства уби­тых, покры­вав­ших поле сра­же­ния, был и кар­фа­ген­ский офи­цер. Одна­ко кель­ты не отка­за­лись от борь­бы; та же рим­ская армия, кото­рая одер­жа­ла победу под Кре­мо­ной, была в сле­дую­щем (555) [199 г.] году почти совер­шен­но уни­что­же­на инсуб­ра­ми, глав­ным обра­зом вслед­ст­вие бес­печ­но­сти сво­его началь­ни­ка, и рим­ляне были в состо­я­нии сно­ва укре­пить Пла­цен­цию не ранее 556 г. [198 г.]. Но внут­ри сою­за из объ­еди­нив­ших­ся для этой отча­ян­ной борь­бы окру­гов не было еди­но­мыс­лия; меж­ду бой­я­ми и инсуб­ра­ми воз­ник­ли раздо­ры, а кено­ма­ны не толь­ко поки­ну­ли союз­ни­ков, но еще купи­ли у рим­лян поми­ло­ва­ние, позор­но изме­нив сво­им сооте­че­ст­вен­ни­кам; во вре­мя одно­го сра­же­ния, про­ис­хо­див­ше­го меж­ду инсуб­ра­ми и рим­ля­на­ми на бере­гах Мин­чио, они напа­ли на сво­их преж­них бое­вых това­ри­щей с тыла и помог­ли рим­ля­нам совер­шен­но их истре­бить (557) [197 г.]. После паде­ния Кома упав­шие духом и все­ми поки­ну­тые инсуб­ры так­же согла­си­лись на заклю­че­ние мир­но­го дого­во­ра отдель­но от дру­гих с.523 (558) [196 г.]. Усло­вия, кото­рые были пред­пи­са­ны рим­ля­на­ми кено­ма­нам и инсуб­рам, были конеч­но более суро­вы, чем те, на кото­рых обык­но­вен­но заклю­ча­лись мир­ные дого­во­ры с чле­на­ми ита­лий­ско­го сою­за; рим­ляне поста­ра­лись упро­чить закон­ным путем сте­ну, отде­ляв­шую ита­ли­ков от кель­тов, и поста­но­ви­ли, что ни один из граж­дан, при­над­ле­жав­ших к этим двум кельт­ским пле­ме­нам, нико­гда не смо­жет при­об­ре­сти прав рим­ско­го граж­дан­ства. Впро­чем, эти кельт­ские окру­га, нахо­див­ши­е­ся по ту сто­ро­ну По, сохра­ни­ли свое суще­ст­во­ва­ние и свой нацио­наль­ный строй, так что из них обра­зо­ва­лись не город­ские общи­ны, а пле­мен­ные окру­га, и они как буд­то бы не были обло­же­ны ника­кой данью. Они долж­ны были слу­жить опло­том для рим­ских посе­ле­ний, нахо­див­ших­ся к югу от По, и не пус­кать в Ита­лию севе­рян и в осо­бен­но­сти аль­пий­ские раз­бой­ни­чьи пле­ме­на, посто­ян­но пред­при­ни­мав­шие опу­сто­ши­тель­ные набе­ги на те стра­ны. Впро­чем, и в этих кра­ях лати­ни­за­ция дела­ла быст­рые успе­хи; кельт­ская нацио­наль­ность, оче­вид­но, не была в состо­я­нии ока­зы­вать такое же сопро­тив­ле­ние, какое ока­зы­ва­ла нацио­наль­ность циви­ли­зо­ван­ных сабел­лов и этрус­ков. Поль­зо­вав­ший­ся гром­кою извест­но­стью и умер­ший в 586 г. [168 г.] сочи­ни­тель латин­ских комедий Ста­ций Цеци­лий был отпу­щен­ный на волю инсубр, а Поли­бий, объ­ез­жав­ший те стра­ны в кон­це VI века [ок. 160 г.], уве­ря­ет, быть может не без неко­то­ро­го пре­уве­ли­че­ния, что лишь немно­го­чис­лен­ные дерев­ни сохра­ни­ли там свой кельт­ский отпе­ча­ток. Напро­тив того, вене­ты, по-види­мо­му, доль­ше сохра­ня­ли свою нацио­наль­ность.

Меры про­тив наше­ст­вия транс­аль­пий­цев

Глав­ные уси­лия рим­лян в тех стра­нах были направ­ле­ны понят­ным обра­зом к тому, чтобы поло­жить конец наше­ст­ви­ям транс­аль­пий­ских кель­тов и пре­вра­тить есте­ствен­ную север­ную пре­гра­ду, отде­ляв­шую полу­ост­ров от кон­ти­нен­та, в государ­ст­вен­ную гра­ни­цу. Страх перед рим­ским име­нем про­ник даже в бли­жай­шие кельт­ские окру­га, рас­по­ло­жен­ные по ту сто­ро­ну Альп; об этом свиде­тель­ст­ву­ет не толь­ко пол­ная пас­сив­ность, с кото­рой там взи­ра­ли на истреб­ле­ние или пора­бо­ще­ние жив­ших по сю сто­ро­ну Альп сопле­мен­ни­ков, но так­же неофи­ци­аль­ное неодоб­ре­ние, кото­рое в ответ на жало­бы рим­ских послов было выра­же­но транс­аль­пий­ски­ми окру­га­ми отдель­ным тол­пам кель­тов, попы­тав­шим­ся посе­лить­ся миро­лю­би­вым обра­зом на этой сто­роне Альп (под эти­ми транс­аль­пий­ски­ми окру­га­ми сле­ду­ет разу­меть глав­ным обра­зом гель­ве­тов, жив­ших меж­ду Женев­ским озе­ром и Май­ном, и кар­нов или тав­ри­с­ков, жив­ших в Карин­тии и Шти­рии); о том же свиде­тель­ст­ву­ет сми­ре­ние, с кото­рым эти тол­пы пере­се­лен­цев про­си­ли рим­ский сенат об отво­де им земель, а потом бес­пре­ко­слов­но под­чи­ни­лись стро­го­му при­ка­за­нию воз­вра­тить­ся за Аль­пы (в 568 и сле­дую­щих годах и так­же в 575) [186, 179 гг.] и не вос­про­ти­ви­лись раз­ру­ше­нию горо­да, кото­рый уже нача­ли стро­ить под­ле Акви­леи. Сенат с муд­рою стро­го­стью не допус­кал ника­ких исклю­че­ний из обще­го пра­ви­ла, что Аль­пий­ские ворота долж­ны быть запер­ты для кель­тов, и под­вер­гал тяже­лым нака­за­ни­ям тех рим­ских под­дан­ных, кото­рые из Ита­лии пода­ва­ли повод для таких попы­ток к пере­се­ле­нию. Одна из попы­ток это­го рода, пред­при­ня­тая в мало­зна­ко­мом рим­ля­нам, самом отда­лен­ном угол­ке Адри­а­ти­че­ско­го моря, была при­чи­ной осно­ва­ния кре­по­сти в самом край­нем севе­ро-восточ­ном углу Ита­лии, самой север­ной ита­лий­ской коло­нии — Акви­леи (571—573) [183—181 гг.]. Впро­чем, пово­дом к осно­ва­нию этой кре­по­сти был, кажет­ся, еще более, план Филип­па Македон­ско­го вторг­нуть­ся в Ита­лию с восто­ка, подоб­но тому как Ган­ни­бал всту­пил с.524 в нее с запа­да. Эта кре­пость была назна­че­на не толь­ко для того, чтобы навсе­гда заго­ро­дить доро­гу для ино­зем­цев, но и для того, чтобы сохра­нить очень удоб­но рас­по­ло­жен­ную там для судо­ход­ства бух­ту и сдер­жи­вать мор­ские раз­бои, еще не совсем пре­кра­тив­ши­е­ся в тех водах. Осно­ва­ние Акви­леи вызва­ло вой­ну с ист­рий­ца­ми (576, 577) [178, 177 гг.], ско­ро закон­чив­шу­ю­ся взя­ти­ем несколь­ких кре­по­стей и паде­ни­ем царя Эпу­ло­на и заме­ча­тель­ную толь­ко тем пани­че­ским ужа­сом, в кото­рый поверг­ла сна­ча­ла рим­ский флот, а затем и всю Ита­лию весть о том, буд­то куч­ка вар­ва­ров завла­де­ла врас­плох рим­ским лаге­рем.

Коло­ни­за­ция терри­то­рии по сю сто­ро­ну По

Ина­че дей­ст­во­ва­ло рим­ское пра­ви­тель­ство в стра­нах по сю сто­ро­ну По, кото­рые рим­ский сенат решил при­со­еди­нить к Ита­лии. Бойи, кото­рых это долж­но было кос­нуть­ся в первую оче­редь, сопро­тив­ля­лись с отча­ян­ной энер­ги­ей. Они даже пере­шли через По и попы­та­лись сно­ва вызвать инсуб­ров к вос­ста­нию (560) [194 г.]; один из кон­су­лов был ими оса­жден в сво­ем лаге­ре и с трудом избе­жал пора­же­ния; Пла­цен­ция так­же с трудом обо­ро­ня­лась от непре­рыв­ных напа­де­ний оже­сто­чен­ных тузем­цев. Под Мути­ной нако­нец про­изо­шла реши­тель­ная бит­ва; она была про­дол­жи­тель­на и кро­во­про­лит­на, но рим­ляне одер­жа­ли победу (561) [193 г.], и с тех пор борь­ба уже была похо­жа не на вой­ну, а на трав­лю неволь­ни­ков. На терри­то­рии бой­ев рим­ский лагерь ско­ро сде­лал­ся един­ст­вен­ным убе­жи­щем, в кото­ром ста­ла укры­вать­ся луч­шая часть насе­ле­ния; победи­те­ли мог­ли без боль­шо­го пре­уве­ли­че­ния сооб­щить в Рим, что из нации бой­ев не оста­лось нико­го кро­ме детей и ста­ри­ков. Таким обра­зом, бойи были вынуж­де­ны при­ми­рить­ся с тем поло­же­ни­ем, кото­рое было им пред­на­зна­че­но судь­бой. Рим­ляне потре­бо­ва­ли уступ­ки поло­ви­ны терри­то­рии (563) [191 г.]; бойи не были в состо­я­нии это­му вос­про­ти­вить­ся, и даже на том сузив­шем­ся про­стран­стве, кото­рое оста­лось в их вла­сти, они ско­ро исчез­ли, слив­шись со сво­и­ми победи­те­ля­ми¹. Когда рим­ляне таким обра­зом очи­сти­ли стра­ну от непри­я­те­ля, они при­ве­ли в над­ле­жа­щий порядок кре­по­сти Пла­цен­цию и Кре­мо­ну, в кото­рых рим­ские коло­ни­сты были пере­би­ты или разо­гна­ны в тече­ние послед­них лет борь­бы, и отпра­ви­ли туда новых посе­лен­цев; на быв­шей терри­то­рии сено­нов и вбли­зи нее были осно­ва­ны Потен­ция (под­ле Река­на­ти, неда­ле­ко от Анко­ны, 570) [184 г.] и Пизавр (Пеза­ро, 570) [184 г.]; далее на вновь при­об­ре­тен­ной терри­то­рии бой­ев были осно­ва­ны кре­по­сти Боно­ния (565) [189 г.], Мути­на (571) [183 г.], Пар­ма (571) [183 г.]; к осно­ва­нию вто­рой из этих коло­ний было при­ступ­ле­но еще до вой­ны с Ган­ни­ба­лом, кото­рая при­нуди­ла рим­лян с.525 при­оста­но­вить окон­ча­тель­ное ее устрой­ство. Осно­ва­ние кре­по­стей по обык­но­ве­нию сопро­вож­да­лось про­веде­ни­ем воен­ных шос­сей­ных дорог. Фла­ми­ни­е­ва доро­га была про­дол­же­на от север­но­го конеч­но­го пунк­та у Ари­ми­на вплоть до Пла­цен­ции под назва­ни­ем Эми­ли­е­вой (567) [187 г.]. Кро­ме того, доро­га из Рима в Арре­ций, или Кас­си­е­ва, впро­чем уже мно­го ранее быв­шая муни­ци­паль­ным шос­се, была взя­та, веро­ят­но, в 583 г. [171 г.] рим­ской общи­ной в свое веде­ние и пере­устро­е­на зано­во; но еще в 567 г. [187 г.] была про­веде­на ветвь от Арре­ция через Апен­ни­ны в Боно­нию до соеди­не­ния с новой Эми­ли­е­вой доро­гой; этим спо­со­бом было уста­нов­ле­но более близ­кое сооб­ще­ние меж­ду Римом и сто­яв­ши­ми на бере­гах По кре­по­стя­ми. Резуль­та­том этих важ­ных соору­же­ний было то, что Апен­ни­ны пере­ста­ли слу­жить гра­ни­цей, отде­ляв­шей кельт­скую терри­то­рию от ита­лий­ской, и были в этом отно­ше­нии заме­не­ны рекою По. С тех пор по сю сто­ро­ну По ста­ло пре­об­ла­дать ита­лий­ское город­ское устрой­ство, а на той сто­роне реки — кельт­ское окруж­ное, и если даже после того еще назы­ва­ли кельт­ской стра­ной ту терри­то­рию, кото­рая лежит меж­ду Апен­ни­на­ми и По, то это назва­ние уже не соот­вет­ст­во­ва­ло дей­ст­ви­тель­но­сти.

Лигу­рия

Точ­но так же посту­пи­ли рим­ляне и в севе­ро-запад­ной гори­стой части Ита­лии, где доли­ны и хол­мы были засе­ле­ны пре­иму­ще­ст­вен­но лигур­ским пле­ме­нем, рас­па­дав­шим­ся на мно­го­чис­лен­ные вет­ви. Все, что жило к севе­ру от Арно вбли­зи реки, было истреб­ле­но. Всех более постра­да­ли апу­ан­цы, кото­рые жили на Апен­ни­нах меж­ду Арно и Магрой и бес­пре­стан­но опу­сто­ша­ли с южной сто­ро­ны терри­то­рию Пизы, с дру­гой — терри­то­рию Боно­нии и Мути­ны. Все, что там уце­ле­ло от рим­ско­го меча, было пере­се­ле­но (574) [180 г.] в ниж­нюю Ита­лию в окрест­но­сти Бене­вен­та, и бла­го­да­ря энер­гич­ным меро­при­я­ти­ям лигу­рий­ская нация, у кото­рой еще в 578 г. [176 г.] при­шлось отни­мать заво­е­ван­ную ею коло­нию Мути­ну, была совер­шен­но подав­ле­на в тех горах, кото­рые отде­ля­ют доли­ну По от доли­ны Арно. Кре­пость Луна, постро­ен­ная в 577 г. [177 г.] на быв­шей апу­ан­ской терри­то­рии неда­ле­ко от Спе­ции, при­кры­ва­ла рим­скую гра­ни­цу от лигу­ров, точ­но так же как Акви­лея при­кры­ва­ла ее от транс­аль­пий­цев; в то же вре­мя она слу­жи­ла для рим­лян пре­вос­ход­ной гава­нью, кото­рая с тех пор сде­ла­лась обыч­ным местом сто­ян­ки кораб­лей, направ­ляв­ших­ся в Мас­са­лию и Испа­нию. Веро­ят­но, к тому же вре­ме­ни отно­сит­ся шос­си­ро­ва­ние при­бреж­ной, или Авре­ли­е­вой, доро­ги, вед­шей из Рима в Луну, и попе­ре­ч­ной доро­ги, кото­рая вела из Лук­ки через Фло­рен­цию в Арре­ций, соеди­няя доро­ги Авре­ли­е­ву и Кас­си­е­ву. С запад­ны­ми лигу­рий­ски­ми пле­ме­на­ми, жив­ши­ми на гену­эз­ских Апен­ни­нах и в при­мор­ских Аль­пах, борь­ба не пре­кра­ща­лась. Это были бес­по­кой­ные соседи, обык­но­вен­но зани­мав­ши­е­ся гра­бе­жа­ми и на суше и на море; пизан­цам и мас­са­лиотам при­хо­ди­лось нема­ло стра­дать от их наше­ст­вий и от их кор­са­ров. Одна­ко, несмот­ря на непре­рыв­ные столк­но­ве­ния, рим­ляне не достиг­ли там ника­ких проч­ных резуль­та­тов, да, может быть, и не иска­ли их; они, по-види­мо­му, огра­ни­чи­ва­лись жела­ни­ем иметь кро­ме регу­ляр­но­го мор­ско­го сооб­ще­ния с транс­аль­пий­ской Гал­ли­ей и Испа­ни­ей так­же и регу­ляр­ное сухо­пут­ное сооб­ще­ние и пото­му ста­ра­лись очи­стить по край­ней мере вплоть до Альп ту боль­шую доро­гу, кото­рая шла бере­гом моря из Луны через Мас­са­лию в Эмпо­рии; а по ту сто­ро­ну Альп мас­са­лиоты долж­ны были забо­тить­ся о без­опас­но­сти рим­ских кораб­лей, про­хо­див­ших вдоль бере­гов, и путе­ше­ст­вен­ни­ков, направ­ляв­ших­ся сухим путем вдоль мор­ско­го с.526 бере­га. Внут­рен­няя часть стра­ны с ее непро­хо­ди­мы­ми доли­на­ми, сгрудив­ши­ми­ся ска­ла­ми, с ее бед­ным, но изво­рот­ли­вым и хит­рым насе­ле­ни­ем слу­жи­ли для рим­лян воен­ной шко­лой, в кото­рой они при­уча­ли как сол­дат, так и офи­це­ров пере­но­сить все труд­но­сти воен­но­го ремес­ла.

Кор­си­ка и Сар­ди­ния

Подоб­ные так назы­вае­мые вой­ны велись не толь­ко с лигу­ра­ми, но так­же и с кор­си­кан­ца­ми и в осо­бен­но­сти с жите­ля­ми внут­рен­ней Сар­ди­нии, кото­рые мсти­ли за пред­при­ни­мав­ши­е­ся про­тив них хищ­ни­че­ские набе­ги таки­ми же набе­га­ми на при­бреж­ные стра­ны. Память об экс­пе­ди­ции Тибе­рия Грак­ха про­тив сар­дов (577) [177 г.] сохра­ни­лась не столь­ко пото­му, что он даро­вал этой про­вин­ции «мир», сколь­ко пото­му, что он — как сам уве­рял — пере­бил или забрал в плен до 80 тысяч ост­ро­ви­тян и при­вез оттуда в Рим такое мно­же­ство рабов, что сло­жи­лась пого­вор­ка: «Дешев, как сард».

Кар­фа­ген

В Афри­ке рим­ская поли­ти­ка в основ­ном сво­ди­лась толь­ко к одно­му столь же недаль­но­вид­но­му, сколь и неве­ли­ко­душ­но­му наме­ре­нию пре­пят­ст­во­вать вос­ста­нов­ле­нию могу­ще­ства Кар­фа­ге­на и пото­му посто­ян­но дер­жать этот несчаст­ный город под гне­том и под стра­хом ново­го объ­яв­ле­ния вой­ны. Что рим­ляне, по-види­мо­му, жела­ли не устра­нять, а созда­вать пово­ды для раздо­ров, вид­но из тех усло­вий мир­но­го дого­во­ра, кото­рые хотя и остав­ля­ли кар­фа­ге­ня­нам всю их преж­нюю терри­то­рию, но обес­пе­чи­ва­ли за сосе­дом — Мас­си­нис­сой — все вла­де­ния, когда-либо при­над­ле­жав­шие ему или его пред­ше­ст­вен­ни­ку внут­ри кар­фа­ген­ских гра­ниц. То же дока­зы­ва­ет воз­ло­жен­ное на кар­фа­ге­нян по мир­но­му дого­во­ру обя­за­тель­ство не вести войн с рим­ски­ми союз­ни­ка­ми; так что, по бук­валь­но­му тек­сту это­го усло­вия, кар­фа­ге­няне не име­ли даже пра­ва про­го­нять сво­его нуми­дий­ско­го соседа из сво­их соб­ст­вен­ных бес­спор­ных вла­де­ний. При таких дого­во­рах и при неопре­де­лен­но­сти гра­ниц, разде­ляв­ших афри­кан­ские вла­де­ния, поло­же­ние Кар­фа­ге­на мог­ло быть толь­ко до край­но­сти тяже­лым: ему при­хо­ди­лось иметь дело с могу­ще­ст­вен­ным и ничем не стес­няв­шим­ся сосе­дом и с вер­хов­ным вла­сти­те­лем, кото­рый был в одно и то же вре­мя и тре­тей­ским судьей и заин­те­ре­со­ван­ной сто­ро­ной; одна­ко дей­ст­ви­тель­ность ока­за­лась еще хуже самых мрач­ных ожи­да­ний. Уже в 561 г. [193 г.] на Кар­фа­ген было сде­ла­но напа­де­ние под самым ничтож­ным пред­ло­гом, и самая бога­тая часть его вла­де­ний — область Эмпо­рии под­ле Мало­го Сир­та — была частью опу­сто­ше­на нуми­дий­ца­ми, а частью даже ими при­сво­е­на. Захва­ты это­го рода посто­ян­но воз­об­нов­ля­лись; плос­ко­го­рье пере­шло во власть нуми­дий­цев, и кар­фа­ге­няне лишь с трудом удер­жи­ва­лись в самых зна­чи­тель­ных горо­дах. Они жало­ва­лись в 582 г. [172 г.], что толь­ко в тече­ние двух послед­них лет у них сно­ва было отня­то, в нару­ше­ние мир­но­го дого­во­ра, семь­де­сят селе­ний. Посоль­ства отправ­ля­лись в Рим одно за дру­гим; кар­фа­ге­няне умо­ля­ли рим­ский сенат или доз­во­лить им защи­щать­ся с ору­жи­ем в руках, или назна­чить тре­тей­ский суд, упол­но­мо­чен­ный на при­веде­ние сво­его при­го­во­ра в испол­не­ние, или же зано­во опре­де­лить гра­ни­цы, для того чтобы они раз навсе­гда зна­ли, как долж­ны быть вели­ки их поте­ри; в про­тив­ном слу­чае, гово­ри­ли они, было бы луч­ше при­нять их в чис­ло рим­ских под­дан­ных, чем отда­вать их мало-пома­лу в руки ливий­цев. Но рим­ское пра­ви­тель­ство еще в 554 г. [200 г.] обе­ща­ло сво­е­му кли­ен­ту рас­ши­ре­ние его вла­де­ний — есте­ствен­но, за счет Кар­фа­ге­на; поэто­му оно не име­ло осно­ва­ний быть недо­воль­ным тем, что этот кли­ент сам заби­рал пре­до­став­лен­ную ему долю добы­чи; прав­да, оно ино­гда ста­ра­лось сдер­жи­вать чрез­мер­но зарвав­ших­ся ливий­цев, кото­рые теперь щед­ро отпла­чи­ва­ли сво­им преж­ним при­тес­ни­те­лям с.527 за про­шлые стра­да­ния, но в сущ­но­сти имен­но для того, чтобы доса­ждать кар­фа­ге­ня­нам, рим­ляне и дали им тако­го соседа, как Мас­си­нис­са. Все прось­бы и жало­бы при­во­ди­ли толь­ко к тому, что в Афри­ке появ­ля­лись рим­ские комис­сии, кото­рые после тща­тель­ных рас­сле­до­ва­ний не при­хо­ди­ли ни к како­му реше­нию, или же во вре­мя пере­го­во­ров в Риме упол­но­мо­чен­ные Мас­си­нис­сы ссы­ла­лись на недо­ста­ток инструк­ций, и реше­ние откла­ды­ва­лось до дру­го­го вре­ме­ни. Лишь тер­пе­ние фини­кий­цев было в состо­я­нии не толь­ко сми­рен­но выно­сить такое поло­же­ние, но даже ока­зы­вать вла­сти­те­лям с неуто­ми­мой настой­чи­во­стью вся­кие про­шен­ные и непро­ше­ные услу­ги и любез­но­сти и домо­гать­ся бла­го­склон­но­сти рим­лян достав­ка­ми хле­ба. Одна­ко эта покор­ность побеж­ден­ных не была след­ст­ви­ем одной толь­ко тер­пе­ли­во­сти и сми­ре­ния.

Ган­ни­бал

В Кар­фа­гене еще суще­ст­во­ва­ла пар­тия пат­риотов, а во гла­ве ее сто­ял чело­век, кото­рый наво­дил на рим­лян страх всюду, куда бы его ни кину­ла судь­ба. Эта пар­тия не отка­за­лась от наме­ре­ния воз­об­но­вить борь­бу с Римом и наде­я­лась вос­поль­зо­вать­ся столк­но­ве­ни­ем, кото­рое каза­лось неиз­беж­ным меж­ду Римом и восточ­ны­ми дер­жа­ва­ми; а так как гран­ди­оз­ный план Гамиль­ка­ра и его сыно­вей не удал­ся в, сущ­но­сти, по вине кар­фа­ген­ской оли­гар­хии, то было реше­но начать при­готов­ле­ния к новой войне с внут­рен­не­го обнов­ле­ния само­го оте­че­ства.

Рефор­ма кар­фа­ген­ско­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства

Под бла­готвор­ным гне­том несча­стья и, конеч­но, так­же бла­го­да­ря ясно­му и высо­ко­му уму Ган­ни­ба­ла, умев­ше­го власт­во­вать над людь­ми, были введе­ны поли­ти­че­ские и финан­со­вые рефор­мы. Оли­гар­хия, пере­пол­нив­шая меру сво­их пре­ступ­ных без­рас­судств воз­буж­де­ни­ем уго­лов­но­го пре­сле­до­ва­ния про­тив вели­ко­го пол­ко­во­д­ца за то, что он буд­то бы с наме­ре­ни­ем упу­стил слу­чай овла­деть Римом и ута­ил собран­ную в Ита­лии добы­чу, — эта гни­лая оли­гар­хия была низ­ло­же­на по пред­ло­же­нию Ган­ни­ба­ла и вза­мен ее была введе­на демо­кра­ти­че­ская фор­ма прав­ле­ния, соот­вет­ст­во­вав­шая поло­же­нию граж­дан­ства (до 559 г.) [195 г.]. Путем взыс­ка­ния недо­пла­чен­ных и ута­ен­ных денег и введе­ния более пра­виль­но­го кон­тро­ля финан­сы были так ско­ро при­веде­ны в порядок, что ока­за­лось воз­мож­ным упла­тить рим­скую кон­три­бу­цию, не обре­ме­няя граж­дан ника­ки­ми чрез­вы­чай­ны­ми нало­га­ми. Рим­ское пра­ви­тель­ство, имен­но в то вре­мя соби­рав­ше­е­ся пре­кра­тить опас­ную вой­ну с вели­ким ази­ат­ским монар­хом, следи­ло за эти­ми собы­ти­я­ми с понят­ным бес­по­кой­ст­вом; мож­но было не без осно­ва­ния опа­сать­ся, что, в то вре­мя как рим­ские леги­о­ны будут сра­жать­ся в Малой Азии, кар­фа­ген­ский флот при­станет к бере­гам Ита­лии и там вспыхнет вто­рая ган­ни­ба­лов­ская вой­на. Поэто­му едва ли мож­но пори­цать рим­лян за то, что они отпра­ви­ли (559) [195 г.] в Кар­фа­ген посоль­ство, кото­ро­му, веро­ят­но, было при­ка­за­но потре­бо­вать выда­чи Ган­ни­ба­ла. Озлоб­лен­ные кар­фа­ген­ские оли­гар­хи, отправ­ляв­шие в Рим бес­пре­стан­ные доно­сы на низ­верг­нув­ше­го их чело­ве­ка, что он ведет тай­ные сно­ше­ния с враж­деб­ны­ми Риму государ­ства­ми, конеч­но достой­ны пре­зре­ния; но их пре­до­сте­ре­же­ния были, по всей веро­ят­но­сти, обос­но­ва­ны; и хотя отправ­ка рим­ля­на­ми упо­мя­ну­то­го выше посла была уни­зи­тель­ным выра­же­ни­ем стра­ха, вну­шен­но­го могу­ще­ст­вен­но­му наро­ду про­стым кар­фа­ген­ским шофе­том, хотя гор­до­му победи­те­лю при Заме дела­ет честь заяв­лен­ный им в сена­те про­тест про­тив тако­го уни­зи­тель­но­го шага, тем не менее этот страх был вполне обос­но­ван, а Ган­ни­бал был настоль­ко необык­но­вен­ным чело­ве­ком, что толь­ко рим­ские сен­ти­мен­таль­ные поли­ти­ки мог­ли долее доз­во­лять ему управ­лять кар­фа­ген­ским государ­ст­вом. Он сам едва ли мог быть с.528 удив­лен такой оцен­кой его лич­но­сти со сто­ро­ны непри­я­тель­ско­го пра­ви­тель­ства. Так как послед­нюю вой­ну вел Ган­ни­бал, а не кар­фа­ген­ское государ­ство, то на него и долж­но было обру­шить­ся то, что состав­ля­ет удел побеж­ден­ных.

Бег­ство Ган­ни­ба­ла

Кар­фа­ге­ня­нам не оста­ва­лось ниче­го дру­го­го, как поко­рить­ся и бла­го­да­рить свою счаст­ли­вую звезду за то, что быст­рое и бла­го­ра­зум­ное бег­ство Ган­ни­ба­ла на восток доста­ви­ло им воз­мож­ность избе­жать более тяж­ко­го позо­ра и отде­лать­ся менее тяже­лым, навсе­гда изгнав вели­чай­ше­го из сво­их граж­дан из оте­че­ства, кон­фис­ко­вав его иму­ще­ство и при­ка­зав срыть его жили­ще. Таким обра­зом, на Ган­ни­ба­ле цели­ком оправ­да­лось пол­ное глу­бо­ко­го смыс­ла изре­че­ние, что тот явля­ет­ся любим­цем богов, кому они нис­по­сы­ла­ют и бес­пре­дель­ные радо­сти и бес­пре­дель­ные стра­да­ния. Рим­ско­му пра­ви­тель­ству сле­ду­ет поста­вить в вину не столь­ко меры, при­ня­тые им про­тив Ган­ни­ба­ла, сколь­ко то, что даже после его уда­ле­ния оно не пере­ста­ло отно­сить­ся к горо­ду с недо­ве­ри­ем и не дава­ло ему покоя. Хотя поли­ти­че­ские пар­тии вол­но­ва­лись там по-преж­не­му, но после уда­ле­ния это­го необык­но­вен­но­го чело­ве­ка, едва не изме­нив­ше­го судь­бы мира, пар­тия пат­риотов име­ла в Кар­фа­гене немно­го более зна­че­ния, чем в Это­лии и Ахайе. Из всех замыс­лов, бро­див­ших тогда в умах жите­лей несчаст­но­го горо­да, без сомне­ния, самый разум­ный заклю­чал­ся в том, чтобы при­мкнуть к Мас­си­нис­се и пре­вра­тить это­го при­тес­ни­те­ля фини­кий­цев в их защит­ни­ка. Но ни нацио­наль­ной пар­тии пат­риотов, ни той, кото­рая хоте­ла сою­за с ливий­ца­ми, не уда­лось захва­тить власть, и управ­ле­ние по-преж­не­му оста­ва­лось в руках пре­дан­ных Риму оли­гар­хов, у кото­рых все заботы о буду­щем огра­ни­чи­ва­лись ста­ра­ни­ем сохра­нить мате­ри­аль­ное бла­го­со­сто­я­ние и общин­ную сво­бо­ду Кар­фа­ге­на под рим­ским про­тек­то­ра­том. В Риме, конеч­но, мог­ли бы на этом успо­ко­ить­ся.

Непре­кра­щаю­ще­е­ся раз­дра­же­ние рим­лян про­тив Кар­фа­ге­на

Но ни народ­ная тол­па, ни зауряд­ные рим­ские пра­ви­те­ли не были в состо­я­нии отде­лать­ся от вполне обос­но­ван­но­го стра­ха, наведен­но­го ган­ни­ба­лов­ской вой­ной; рим­ские куп­цы с зави­стью смот­ре­ли на город, кото­рый даже после утра­ты сво­его поли­ти­че­ско­го могу­ще­ства вел обшир­ные тор­го­вые отно­ше­ния и обла­дал неис­то­щи­мы­ми богат­ства­ми. Уже в 567 г. [187 г.] кар­фа­ген­ское пра­ви­тель­ство вызва­лось немед­лен­но про­из­ве­сти все сроч­ные пла­те­жи, уста­нов­лен­ные мир­ным дого­во­ром 553 г. [201 г.]; но так как дан­ни­че­ская зави­си­мость Кар­фа­ге­на была для рим­лян гораздо важ­нее самих денег, то они откло­ни­ли это пред­ло­же­ние и лишь вынес­ли из его убеж­де­ние, что, несмот­ря на все их уси­лия, город еще не разо­рен, да и не может быть доведен до разо­ре­ния. В Риме сно­ва ста­ли рас­про­стра­нять­ся слу­хи о про­ис­ках веро­лом­ных фини­кий­цев. Там тол­ко­ва­ли то об эмис­са­ре Ган­ни­ба­ла Ари­стоне Тир­ском, буд­то бы при­быв­шем в Кар­фа­ген с целью под­гото­вить граж­дан к появ­ле­нию ази­ат­ско­го воен­но­го флота (561) [193 г.], то о тай­ной ноч­ной ауди­ен­ции, кото­рую кар­фа­ген­ское пра­ви­тель­ство дава­ло в хра­ме бога-исце­ли­те­ля послам Пер­сея (581) [173 г.], то о мно­го­чис­лен­ном фло­те, кото­рый соору­жал­ся в Кар­фа­гене для македон­ской вой­ны (583) [171 г.]. Как эти, так и дру­гие подоб­ные рас­ска­зы мог­ли быть вызва­ны по боль­шей мере каки­ми-нибудь лег­ко­мыс­лен­ны­ми выход­ка­ми отдель­ных лиц, тем не менее они послу­жи­ли пово­дом для новых дипло­ма­ти­че­ских при­ди­рок со сто­ро­ны рим­лян и для новых захва­тов со сто­ро­ны Мас­си­нис­сы, а убеж­де­ние, что толь­ко третья пуни­че­ская вой­на может окон­ча­тель­но сми­рить Кар­фа­ген, уко­ре­ни­лось тем глуб­же, чем менее было оно обос­но­ван­но и разум­но.

Нуми­дий­цы

с.529 В то вре­мя как могу­ще­ство фини­кий­цев в избран­ной ими стране при­хо­ди­ло в такой упа­док, в каком оно уже дав­но нахо­ди­лось в их оте­че­стве, рядом с ними вырас­та­ло новое государ­ство. Побе­ре­жья север­ной Афри­ки были с неза­па­мят­ных вре­мен, точ­но так же как и в наше вре­мя, засе­ле­ны наро­дом, кото­рый назы­ва­ет себя шила­ха­ми, или тамаг­зи­та­ми; гре­ки и рим­ляне назы­ва­ли его нома­да­ми, или нуми­дий­ца­ми, т. е. кочев­ни­ка­ми, ара­бы — бер­бе­ра­ми, назы­вая его одна­ко так­же пас­ту­ха­ми (schâwie), а мы при­вык­ли его назы­вать бер­бе­ра­ми, или каби­ла­ми. Судя по тому, что нам извест­но об его язы­ке, этот народ не нахо­дил­ся в пле­мен­ном род­стве ни с какой дру­гой зна­ко­мой нам наци­ей. Во вре­ме­на кар­фа­ге­нян эти пле­ме­на — за исклю­че­ни­ем тех, кото­рые жили побли­зо­сти от Кар­фа­ге­на или у бере­гов моря, — не толь­ко сохра­ня­ли свою неза­ви­си­мость, но упор­но дер­жа­лись сво­его преж­не­го обра­за жиз­ни пас­ту­хов и наезд­ни­ков, кото­рый и до сих пор ведут жите­ли Атла­са. Впро­чем, им не были совер­шен­но незна­ко­мы ни фини­кий­ский алфа­вит, ни фини­кий­ская циви­ли­за­ция, и неред­ко слу­ча­лось, что шей­хи бер­бе­ров вос­пи­ты­ва­ли сво­их сыно­вей в Кар­фа­гене и всту­па­ли в род­ст­вен­ные свя­зи со знат­ны­ми фини­кий­ски­ми семей­ства­ми. Рим­ская поли­ти­ка не стре­ми­лась к при­об­ре­те­нию непо­сред­ст­вен­ных вла­де­ний в Афри­ке; она пред­по­чла создать там такое государ­ство, кото­рое было недо­ста­точ­но силь­но, чтобы не нуж­дать­ся в покро­ви­тель­стве Рима, но доста­точ­но силь­но, чтобы ослаб­лять могу­ще­ство Кар­фа­ге­на, после того как это послед­нее было огра­ни­че­но афри­кан­ской терри­то­ри­ей, и чтобы отни­мать вся­кую сво­бо­ду дви­же­ния у обре­чен­но­го на пыт­ку горо­да. Рим­ляне нашли в тузем­ных вла­де­те­лях то, чего иска­ли. Перед нача­лом ган­ни­ба­лов­ской вой­ны севе­ро­аф­ри­кан­ски­ми тузем­ца­ми управ­ля­ли три вер­хов­ных царя, каж­дый из кото­рых имел пра­во тре­бо­вать выпол­не­ния воен­ной повин­но­сти от мно­же­ства дру­гих под­власт­ных ему пра­ви­те­лей; то были: царь мав­ров Бок­хар, власт­во­вав­ший от бере­гов Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на до реки Моло­ха­та (тепе­ре­ш­ней Млуйи на марок­кан­ско-фран­цуз­ской гра­ни­це), царь мас­се­си­ли­ян Сифакс, власт­во­вав­ший от той реки до так назы­вае­мо­го Про­бу­рав­лен­но­го мыса (Семи­мысье меж­ду Джи­дже­ли и Боной), в тепе­реш­них про­вин­ци­ях Оран­ской и Алжир­ской, и царь мас­си­ли­ян Мас­си­нис­са, власт­во­вав­ший от Про­бу­рав­лен­но­го мыса до кар­фа­ген­ской гра­ни­цы, в тепе­ре­ш­ней про­вин­ции Кон­стан­тине. Самый могу­ще­ст­вен­ный из них — царь Сиги Сифакс — был побеж­ден во вре­мя послед­ней вой­ны Рима с Кар­фа­ге­ном и отправ­лен плен­ни­ком в Ита­лию, где кон­чил жизнь в заклю­че­нии; его обшир­ные вла­де­ния пере­шли в основ­ной части к Мас­си­нис­се; хотя сын Сифа­к­са Вер­ми­на сумел сво­и­ми уни­жен­ны­ми прось­ба­ми скло­нить рим­лян к воз­вра­ту неболь­шой части отцов­ских вла­де­ний (554) [200 г.], одна­ко он не был в состо­я­нии отбить у ста­рей­ше­го рим­ско­го союз­ни­ка роль глав­но­го при­тес­ни­те­ля кар­фа­ге­нян.

Мас­си­нис­са

Мас­си­нис­са сде­лал­ся осно­ва­те­лем нуми­дий­ско­го цар­ства, и нель­зя ска­зать, чтобы выбор или слу­чай часто ста­ви­ли так удач­но насто­я­ще­го чело­ве­ка на насто­я­щее место. Физи­че­ски здо­ро­вый и гиб­кий до самой глу­бо­кой ста­ро­сти, он был воз­дер­жан и трезв, как араб, и спо­со­бен выно­сить вся­кие лише­ния, мог про­сто­ять с утра до вече­ра на одном месте и про­быть сут­ки в сед­ле, а сре­ди испы­тан­ных им в моло­до­сти пре­врат­но­стей фор­ту­ны и на полях сра­же­ний в Испа­нии вел себя как отлич­ный сол­дат и как опыт­ный пол­ко­во­дец; он так­же был масте­ром в более труд­ном искус­стве под­дер­жи­вать дис­ци­пли­ну в мно­го­чис­лен­ном семей­стве и порядок в стране; он с.530 был оди­на­ко­во спо­со­бен пасть с без­услов­ной пре­дан­но­стью к сто­пам могу­ще­ст­вен­но­го покро­ви­те­ля и бес­по­щад­но разда­вить под нога­ми сла­бо­го соседа; вдо­ба­вок ко все­му он был хоро­шо зна­ком с поло­же­ни­ем дел в Кар­фа­гене, где был вос­пи­тан и где ему был открыт доступ в самые знат­ные семьи, и его серд­це было пол­но жгу­чей афри­кан­ской нена­ви­сти к тем, кто когда-то при­тес­нял и его само­го и его нацию; этот заме­ча­тель­ный чело­век сде­лал­ся душою воз­рож­де­ния сво­ей нации, кото­рая, по-види­мо­му, уже при­хо­ди­ла в упа­док и как доб­ро­де­те­ли, так и поро­ки кото­рой, каза­лось, вопло­ти­лись в его лице. Сча­стье бла­го­при­ят­ст­во­ва­ло ему во всем и даже в том, что дало ему доста­точ­но вре­ме­ни для дости­же­ния его цели. Он умер на девя­но­стом году сво­ей жиз­ни (516—605) [238—149 гг.] и на шести­де­ся­том году цар­ст­во­ва­ния, вполне сохра­нив до послед­ней мину­ты свои физи­че­ские и умст­вен­ные силы; он оста­вил после себя годо­ва­ло­го сына и сла­ву само­го энер­гич­но­го чело­ве­ка, само­го луч­ше­го и само­го счаст­ли­во­го из всех царей его вре­ме­ни.

Рас­ши­ре­ние и циви­ли­за­ция Нуми­дии

Мы уже гово­ри­ли о том, с каким рас­че­том рим­ляне выка­зы­ва­ли явное при­стра­стие к Мас­си­нис­се вся­кий раз, как им при­хо­ди­лось раз­ре­шать касав­ши­е­ся Афри­ки дела, и как усерд­но и неуклон­но поль­зо­вал­ся Мас­си­нис­са дан­ным ему без­молв­ным доз­во­ле­ни­ем уве­ли­чить свои вла­де­ния за счет кар­фа­ге­нян. Вся внут­рен­няя часть стра­ны вплоть до гра­ни­цы пусты­ни как бы сама собой пере­шла в руки тузем­но­го вла­сти­те­ля, и даже верх­няя доли­на Баг­ра­да (Мед­шер­ды) под­па­ла под власть царя вме­сте с бога­тым горо­дом Вагой; но и на побе­ре­жье к восто­ку от Кар­фа­ге­на он завла­дел ста­рин­ным сидон­ским горо­дом Боль­шим Леп­ти­сом и неко­то­ры­ми дру­ги­ми пунк­та­ми, так что его вла­де­ния про­сти­ра­лись от гра­ниц Мав­ри­та­нии до гра­ниц Кире­на­и­ки; со всех сто­рон окру­жая терри­то­рию кар­фа­ге­нян, они повсюду силь­но стес­ня­ли фини­кий­цев. Не под­ле­жит сомне­нию, что он смот­рел на Кар­фа­ген как на свою буду­щую сто­ли­цу; уже самое суще­ст­во­ва­ние в Кар­фа­гене ливий­ской пар­тии доста­точ­но зна­ме­на­тель­но. Но умень­ше­ние терри­то­рии не было един­ст­вен­ной бедой, от кото­рой стра­да­ли кар­фа­ге­няне. Вели­кий царь сде­лал из бро­дя­чих пас­ту­хов совер­шен­но дру­гой народ. По при­ме­ру царя, кото­рый стал обра­ба­ты­вать поля на огром­ных про­стран­ствах и оста­вил каж­до­му из сво­их сыно­вей боль­шие пахот­ные зем­ли, его под­дан­ные тоже ста­ли вести осед­лую жизнь и зани­мать­ся хле­бо­па­ше­ст­вом. Как сво­их пас­ту­хов он пре­вра­щал в граж­дан, так и свои шай­ки гра­би­те­лей он пре­вра­тил в сол­дат, кото­рых Рим счи­тал достой­ны­ми сра­жать­ся наряду с леги­о­не­ра­ми; он оста­вил сво­им пре­ем­ни­кам напол­нен­ную каз­ну, хоро­шо дис­ци­пли­ни­ро­ван­ную армию и даже флот. Его рези­ден­ция — Цир­та (Кон­стан­ти­на) — сде­ла­лась ожив­лен­ной сто­ли­цей могу­ще­ст­вен­но­го госуда­ря и сре­дото­чи­ем фини­кий­ской циви­ли­за­ции, о про­цве­та­нии кото­рой очень забо­ти­лись при дво­ре бер­бер­ско­го царя, конеч­но, не без рас­че­тов на буду­щее кар­фа­ге­но-нуми­дий­ское цар­ство. Ливий­ская нацио­наль­ность, до того вре­ме­ни угне­тав­ша­я­ся, воз­вы­си­лась в сво­их соб­ст­вен­ных гла­зах, и даже в такие ста­рин­ные фини­кий­ские горо­да, как Вели­кий Леп­тис, ста­ли про­ни­кать тузем­ные нра­вы и язык. Под эгидой Рима бер­бе­ры ста­ли созна­вать, что они не ниже фини­кий­цев и даже выше их; кар­фа­ген­ским послам при­шлось услы­шать в Риме, что они в Афри­ке при­шель­цы и что стра­на при­над­ле­жит ливий­цам. Фини­кий­ская нацио­наль­ная циви­ли­за­ция север­ной Афри­ки, сохра­нив­шая свою жиз­нен­ность и силу даже в ниве­ли­ру­ю­щую эпо­ху импе­рии, была гораздо более делом Мас­си­нис­сы, чем кар­фа­ге­нян.

Куль­тур­ный уро­вень Испа­нии

с.531 Нахо­див­ши­е­ся в Испа­нии гре­че­ские и фини­кий­ские при­мор­ские горо­да, как напри­мер Эмпо­рии, Сагунт, Новый Кар­фа­ген, Мала­ка, Гадес, под­чи­ни­лись рим­ско­му вла­ды­че­ству тем охот­нее, что сами не были в состо­я­нии защи­щать­ся от тузем­цев; по той же при­чине и Мас­са­лия, хотя она была гораздо более зна­чи­тель­ным и более спо­соб­ным к само­за­щи­те горо­дом, поспе­ши­ла обес­пе­чить себя могу­ще­ст­вен­ным покро­ви­те­лем, при­мкнув к Риму, для чего она со сво­ей сто­ро­ны мог­ла быть очень полез­на в каче­стве про­ме­жу­точ­ной стан­ции меж­ду Ита­ли­ей и Испа­ни­ей. Зато мест­ное насе­ле­ние при­чи­ня­ло рим­ля­нам бес­ко­неч­ные заботы. Прав­да, нель­зя ска­зать, чтобы в Испа­нии вовсе не было зачат­ков нацио­наль­но-ибе­рий­ской циви­ли­за­ции, хотя об осо­бен­но­стях этой циви­ли­за­ции мы, конеч­но, не можем соста­вить себе ясно­го пред­став­ле­ния. Мы нахо­дим у ибе­ров широ­ко рас­про­стра­нен­ную нацио­наль­ную пись­мен­ность, кото­рая разде­ля­лась на две отрас­ли — на ту, кото­рая при­над­ле­жа­ла долине Эбро, и на ту, кото­рая при­над­ле­жа­ла Анда­лу­зии, — а каж­дая из этих отрас­лей, веро­ят­но, так­же име­ла раз­но­об­раз­ные раз­ветв­ле­ния; про­ис­хож­де­ние этой пись­мен­но­сти, по-види­мо­му, долж­но быть отне­се­но к очень ран­ней эпо­хе и нахо­ди­лось в свя­зи ско­рее с древ­не­гре­че­ским алфа­ви­том, чем с фини­кий­ским. О тур­де­та­нах (жив­ших непо­да­ле­ку от Севи­льи) даже дошли до нас сведе­ния, что у них были очень ста­рин­ные пес­ни, кни­га зако­нов, состо­яв­шая из 6 тысяч сти­хов, напи­сан­ных мет­ри­че­ским раз­ме­ром, и даже исто­ри­че­ские запи­си; конеч­но, этот народ был самым циви­ли­зо­ван­ным из всех испан­ских пле­мен, а вме­сте с тем и наи­ме­нее воин­ст­вен­ным, так как вел вой­ны все­гда с помо­щью чуже­зем­ных наем­ни­ков. К этой же стране, конеч­но, сле­ду­ет отне­сти и рас­ска­зы Поли­бия о цве­ту­щем состо­я­нии зем­леде­лия и ското­вод­ства в Испа­нии, отче­го за отсут­ст­ви­ем выво­за хлеб и мясо были там бас­но­слов­но деше­вы, и о вели­ко­леп­ных цар­ских двор­цах с золоты­ми и сереб­ря­ны­ми кув­ши­на­ми, напол­нен­ны­ми «ячмен­ным вином». И те эле­мен­ты куль­ту­ры, кото­рые были зане­се­ны рим­ля­на­ми, были охот­но усво­е­ны, по край­ней мере неко­то­рой частью испан­цев, так что лати­ни­за­ция была под­готов­ле­на в Испа­нии ранее, чем в какой-либо дру­гой из замор­ских про­вин­ций. Так, напри­мер, уже в ту эпо­ху было усво­е­но тузем­ца­ми употреб­ле­ние теп­лых ванн по ита­лий­ско­му спо­со­бу. И рим­ские день­ги, кажет­ся, не толь­ко вошли в Испа­нии в употреб­ле­ние ранее, чем где-либо вне Ита­лии, но даже послу­жи­ли образ­ца­ми для чекан­ки испан­ской моне­ты, что в неко­то­рой мере объ­яс­ня­ет­ся богат­ст­вом мест­ных сереб­ря­ных руд­ни­ков. Так назы­вае­мое «оскан­ское сереб­ро» (тепе­ре­ш­няя Гуэс­ка в Ара­го­нии), т. е. испан­ские дина­рии с ибе­рий­ски­ми над­пи­ся­ми, упо­ми­на­лось еще в 559 г. [195 г.], а нача­ло его чекан­ки не может быть отне­се­но к гораздо более позд­ней эпо­хе уже пото­му, что фор­ма чекан­ки заим­ст­во­ва­на от древ­ней­ших рим­ских дина­ри­ев. Но если в южных и восточ­ных про­вин­ци­ях нра­вы тузем­цев были настоль­ко под­готов­ле­ны к при­ня­тию рим­ской циви­ли­за­ции и рим­ско­го вла­ды­че­ства, что послед­ние не встре­ти­ли там нигде серь­ез­но­го сопро­тив­ле­ния, то запад­ные и север­ные про­вин­ции и вся внут­рен­няя часть стра­ны были, напро­тив того, насе­ле­ны мно­го­чис­лен­ны­ми более или менее вар­вар­ски­ми пле­ме­на­ми, кото­рые не были зна­ко­мы ни с какой циви­ли­за­ци­ей (так, напри­мер, в Интер­ка­ции еще око­ло 600 г. [ок. 150 г.] не было извест­но употреб­ле­ние золо­той и сереб­ря­ной моне­ты) и столь же пло­хо ужи­ва­лись друг с дру­гом, как и с рим­ля­на­ми. Харак­тер­ной осо­бен­но­стью этих воль­ных испан­цев был рыцар­ский дух муж­чин и в оди­на­ко­вой мере с.532 жен­щин. Отпус­кая сына на вой­ну, мать вооду­шев­ля­ла его рас­ска­за­ми о подви­гах его пред­ков, а самая кра­си­вая из деву­шек пред­ла­га­ла себя в жены само­му храб­ро­му из муж­чин. Поедин­ки были в обы­чае; они воз­ни­ка­ли как из сопер­ни­че­ства в храб­ро­сти, так и для раз­ре­ше­ния граж­дан­ских тяжб; этим спо­со­бом раз­ре­ша­лись даже спо­ры меж­ду род­ст­вен­ни­ка­ми вла­де­тель­ных кня­зей о пра­вах наслед­ства. Так­же неред­ко слу­ча­лось, что какой-нибудь про­сла­вив­ший­ся воин под­хо­дил к рядам непри­я­тель­ской армии и вызы­вал про­тив­ни­ков на бой, назы­вая их по име­нам; побеж­ден­ный пере­да­вал в этих слу­ча­ях победи­те­лю свой плащ и свой меч и потом неред­ко поль­зо­вал­ся его госте­при­им­ст­вом. Через два­дцать лет после окон­ча­ния ган­ни­ба­лов­ской вой­ны неболь­шая кельт­ибер­ская общи­на Ком­пле­га (неда­ле­ко от исто­ков Тахо) отпра­ви­ла к рим­ско­му глав­но­ко­ман­дую­ще­му послов с тре­бо­ва­ни­ем при­слать ей за каж­до­го уби­то­го чело­ве­ка лошадь, плащ и меч, пред­у­преж­дая, что ина­че ему будет пло­хо. Испан­цы так доро­жи­ли сво­ею воен­ной честью, что неред­ко не пере­жи­ва­ли позо­ра быть обез­ору­жен­ны­ми; тем не менее, они гото­вы были сле­до­вать за вся­ким вер­бов­щи­ком и рис­ко­вать сво­ей жиз­нью из-за чьей бы то ни было ссо­ры; харак­тер­ным для их нра­вов явля­ет­ся сле­дую­щее тре­бо­ва­ние, с кото­рым один рим­ский пол­ко­во­дец, хоро­шо зна­ко­мый с мест­ны­ми обы­ча­я­ми, обра­тил­ся к сбо­ри­щу кельт­ибе­ров, вое­вав­ших про­тив рим­лян в каче­стве наем­ни­ков тур­де­та­нов: или разой­тись по домам, или посту­пить на служ­бу к рим­ля­нам за двой­ное жало­ва­нье, или назна­чить день и место для сра­же­ния. Если не появ­ля­лось ника­ких вер­бов­щи­ков, то испан­цы орга­ни­зо­вы­ва­ли на свой соб­ст­вен­ный счет воль­ные дру­жи­ны, для того чтобы гра­бить мир­ных жите­лей и даже брать горо­да — совер­шен­но так же, как это дела­лось в Кам­па­нии. До чего дики и нена­деж­ны были внут­рен­ние стра­ны, вид­но, напри­мер, из того, что ссыл­ка на житель­ство к запа­ду от Кар­та­ге­ны счи­та­лась у рим­лян за тяже­лое нака­за­ние и что, когда в стране воз­ни­ка­ли вол­не­ния, рим­ских комен­дан­тов Даль­ней Испа­нии сопро­вож­дал кон­вой, дохо­див­ший до 6 тысяч чело­век; еще нагляд­нее это под­твер­жда­ет­ся свое­об­ра­зи­ем сно­ше­ний меж­ду гре­ка­ми, жив­ши­ми в двой­ном гре­ко-испан­ском горо­де Эмпо­ри­ях, у восточ­ной око­неч­но­сти Пире­не­ев, и их испан­ски­ми соседя­ми. Гре­че­ские коло­ни­сты, жив­шие на кон­це полу­ост­ро­ва, отде­лен­но­го от испан­ской части горо­да сте­ною, каж­дую ночь высы­ла­ли третью часть сво­ей граж­дан­ской стра­жи на охра­ну этой сте­ны, а у един­ст­вен­ных ворот посто­ян­но нахо­ди­лось одно из выс­ших долж­ност­ных лиц для над­зо­ра за охра­ной; ни один испа­нец не смел вхо­дить в гре­че­ский город, а гре­ки достав­ля­ли тузем­цам свои това­ры не ина­че, как боль­ши­ми пар­ти­я­ми и под силь­ным кон­во­ем.

Вой­ны рим­лян с испан­ца­ми

Этих бес­по­кой­ных и воин­ст­вен­ных тузем­цев, в кото­рых жил дух Сида и Дон-Кихота, пред­сто­я­ло рим­ля­нам обуздать и при­учить к более мяг­ким нра­вам. В воен­ном отно­ше­нии зада­ча эта была нетруд­на. Что испан­цы не были таки­ми про­тив­ни­ка­ми, кото­ры­ми мож­но было пре­не­бречь, они дока­за­ли не толь­ко в бит­вах за сте­на­ми сво­их горо­дов или под пред­во­ди­тель­ст­вом Ган­ни­ба­ла, но и само­сто­я­тель­но на полях сра­же­ний: сво­и­ми корот­ки­ми обо­юдо­ост­ры­ми меча­ми, кото­рые впо­след­ст­вии были заим­ст­во­ва­ны у них рим­ля­на­ми, и сво­и­ми гроз­ны­ми штур­мо­вы­ми колон­на­ми они неред­ко при­во­ди­ли в заме­ша­тель­ство даже рим­ские леги­о­ны. Если бы они были спо­соб­ны вве­сти у себя воен­ную дис­ци­пли­ну и поли­ти­че­ское еди­но­мыс­лие, они, может быть, были бы в состо­я­нии изба­вить­ся от с.533 вла­ды­че­ства ино­зем­цев; но их храб­рость была не столь­ко сол­дат­ской неустра­ши­мо­стью, сколь­ко пар­ти­зан­ской отва­гой, и у них вовсе не было поли­ти­че­ско­го так­та. Поэто­му в Испа­нии нико­гда дело не дохо­ди­ло ни до серь­ез­ной борь­бы, ни до водво­ре­ния внут­рен­не­го спо­кой­ст­вия, как впо­след­ст­вии пра­виль­но уко­рял испан­цев Цезарь; они нико­гда не жела­ли быть спо­кой­ны­ми в мир­ное вре­мя и муже­ст­вен­ны­ми в воен­ное. Насколь­ко лег­ко было рим­ско­му пол­ко­вод­цу справ­лять­ся с тол­па­ми инсур­ген­тов, настоль­ко же труд­но было рим­ско­му государ­ст­вен­но­му дея­те­лю при­ис­кать над­ле­жа­щие сред­ства, чтобы утвер­дить в Испа­нии внут­рен­нее спо­кой­ст­вие и циви­ли­зо­вать ее: так как един­ст­вен­ное сред­ство, кото­рое мог­ло бы при­ве­сти к этой цели, — обшир­ная латин­ская коло­ни­за­ция — было несо­глас­но с общим направ­ле­ни­ем рим­ской поли­ти­ки в ту эпо­ху, то рим­ско­му пол­ко­вод­цу при­хо­ди­лось огра­ни­чить­ся одни­ми пал­ли­а­тив­ны­ми мера­ми. Терри­то­рия, кото­рая была при­об­ре­те­на рим­ля­на­ми во вре­мя войн с Ган­ни­ба­лом, издав­на рас­па­да­лась на две части — на быв­шие кар­фа­ген­ские вла­де­ния, заклю­чав­шие в себе тепе­реш­ние про­вин­ции Анда­лу­зию, Гре­на­ду, Мур­сию и Вален­сию, и на зем­ли вдоль Эбро, или тепе­ре­ш­нюю Ара­го­нию и Ката­ло­нию, где посто­ян­но нахо­ди­лась во вре­мя послед­ней вой­ны глав­ная квар­ти­ра рим­ской армии; из этих вла­де­ний обра­зо­ва­лись две рим­ские про­вин­ции — Даль­няя и Ближ­няя Испа­ния. Ту внут­рен­нюю часть стра­ны, кото­рая при­бли­зи­тель­но соот­вет­ст­во­ва­ла совре­мен­ным обе­им Касти­ли­ям и кото­рую рим­ляне назы­ва­ли общим име­нем Кельт­ибе­рии, рим­ское пра­ви­тель­ство ста­ра­лось мало-пома­лу совер­шен­но поко­рить, в то вре­мя как по отно­ше­нию к жите­лям запад­ных стран, а имен­но к жив­шим в тепе­ре­ш­ней Пор­ту­га­лии и испан­ской Эст­ра­ма­ду­ре лузи­тан­цам, оно доволь­ст­во­ва­лось тем, чтобы не допус­кать их до втор­же­ний в рим­ские вла­де­ния, а с пле­ме­на­ми, жив­ши­ми на север­ном побе­ре­жье, с кал­ле­ка­на­ми, асту­ра­ми и кан­табра­ми, пока еще не всту­па­ло ни в какие сно­ше­ния.

Посто­ян­ная рим­ская окку­па­ци­он­ная армия

Но без посто­ян­ной окку­па­ци­он­ной армии не было воз­мож­но­сти ни сохра­нить, ни упро­чить за собою сде­лан­ных при­об­ре­те­ний, так как началь­ник Ближ­ней Испа­нии дол­жен был еже­год­но усми­рять кельт­ибе­ров, а началь­ник Даль­ней Испа­нии — еже­год­но отра­жать напа­де­ния лузи­тан­цев. Поэто­му было необ­хо­ди­мо посто­ян­но содер­жать в Испа­нии рим­скую армию в соста­ве четы­рех силь­ных леги­о­нов, или почти 40 тысяч чело­век; кро­ме того, очень часто при­хо­ди­лось созы­вать мест­ные опол­че­ния для уси­ле­ния войск в заня­тых рим­ля­на­ми стра­нах. Это было очень важ­но в двух отно­ше­ни­ях: воен­ное заня­тие края ста­но­вит­ся здесь впер­вые посто­ян­ным — по край­ней мере, в столь широ­ких раз­ме­рах, а вслед­ст­вие того ста­но­вит­ся посто­ян­ной и воен­ная служ­ба. Ста­рин­ная рим­ская систе­ма посы­лать вой­ска толь­ко туда, куда их при­зы­ва­ли вре­мен­ные тре­бо­ва­ния воен­ных дей­ст­вий, и кро­ме очень труд­ных и важ­ных войн не дер­жать при­зван­ных к служ­бе людей под зна­ме­на­ми долее одно­го года ока­за­лась несов­ме­сти­мой с жела­ни­ем удер­жать в сво­ей вла­сти бес­по­кой­ные, отда­лен­ные и лежа­щие за морем испан­ские про­вин­ции; не было ника­кой воз­мож­но­сти выво­дить оттуда вой­ска и даже было опас­но отпус­кать их в боль­шом коли­че­стве. Рим­ские граж­дане нача­ли пони­мать, что вла­ды­че­ство над дру­гим наро­дом мучи­тель­но не толь­ко для раба, но и для гос­по­ди­на, и ста­ли гром­ко роп­тать на нена­вист­ную воен­ную служ­бу в Испа­нии. Когда новые глав­но­ко­ман­дую­щие вполне обос­но­ван­но вос­про­ти­ви­лись замене целых кор­пу­сов новы­ми, сол­да­ты ста­ли бун­то­вать и гро­зить, что, если им не дадут уволь­не­ния, они возь­мут его сами. Что же с.534 каса­ет­ся самих войн, кото­рые велись в Испа­нии рим­ля­на­ми, то они име­ли лишь вто­ро­сте­пен­ное зна­че­ние. Они нача­лись еще с отъ­езда Сци­пи­о­на и не пре­кра­ща­лись в тече­ние всей вой­ны с Ган­ни­ба­лом. После заклю­че­ния мира с Кар­фа­ге­ном (553) [201 г.] борь­ба пре­кра­ти­лась и на полу­ост­ро­ве, но лишь на корот­кое вре­мя. В 557 г. [197 г.] в обе­их про­вин­ци­ях вспых­ну­ло все­об­щее вос­ста­ние; началь­ник Даль­ней Испа­нии был постав­лен в очень затруд­ни­тель­ное поло­же­ние, а началь­ник Ближ­ней Испа­нии был окон­ча­тель­но побеж­ден и сам убит. При­шлось серь­ез­но при­нять­ся за эту вой­ну, и хотя спо­соб­ный пре­тор Квинт Мину­ций усто­ял в первую мину­ту опас­но­сти, сенат все-таки решил в 559 г. [195 г.] отпра­вить в Испа­нию само­го кон­су­ла Мар­ка Като­на.

Катон

Дей­ст­ви­тель­но, когда Катон выса­дил­ся в Эмпо­ри­ях, вся Ближ­няя Испа­ния уже ока­за­лась навод­нен­ной инсур­ген­та­ми, а во вла­сти рим­лян оста­ва­лись толь­ко этот пор­то­вый город и несколь­ко кре­по­стей внут­ри стра­ны. Дело дошло до сра­же­ния меж­ду инсур­ген­та­ми и кон­суль­ской арми­ей, в кото­ром после упор­ной руко­паш­ной борь­бы победи­ли в кон­це кон­цов рим­ское воен­ное искус­ство и сбе­ре­жен­ный резерв. Вслед за этим вся Ближ­няя Испа­ния изъ­яви­ла покор­ность, на кото­рую, одна­ко, никак нель­зя было пола­гать­ся, так как вос­ста­ние сно­ва вспых­ну­ло, лишь толь­ко раз­нес­ся слух об отъ­езде кон­су­ла в Рим. Этот слух ока­зал­ся лож­ным. Катон быст­ро спра­вил­ся со вто­рич­но взбун­то­вав­ши­ми­ся общи­на­ми и про­дал все их насе­ле­ние в раб­ство, затем он при­ка­зал разору­жить­ся всем испан­цам в Ближ­ней про­вин­ции и разо­слать всем горо­дам от Пире­не­ев до Гва­дал­кви­ви­ра пред­пи­са­ние сне­сти в один и тот же день их сте­ны. Никто не знал, как дале­ко про­сти­ра­лась та терри­то­рия, к кото­рой отно­си­лось это пред­пи­са­ние, а дого­ва­ри­вать­ся не было вре­ме­ни; боль­шая часть общин пови­но­ва­лась, а из немно­гих, не испол­нив­ших при­ка­за­ния, бо́льшая часть пови­но­ва­лась при­ка­за­нию лишь толь­ко под их сте­на­ми появ­ля­лась рим­ская армия, не ожи­дая штур­ма. Эти энер­гич­ные меры конеч­но при­ве­ли к проч­ным резуль­та­там. Тем не менее, почти еже­год­но при­хо­ди­лось при­во­дить в «мир­ной про­вин­ции» в покор­ность то жите­лей какой-нибудь гор­ной доли­ны, то какой-нибудь сто­яв­ший в горах замок, а непре­рыв­ные втор­же­ния лузи­тан­цев в Даль­нюю про­вин­цию ино­гда окан­чи­ва­лись для рим­лян тяже­лы­ми пора­же­ни­я­ми; так, напри­мер, в 563 г. [191 г.] одна рим­ская армия после тяже­лых потерь была при­нуж­де­на поки­нуть свой лагерь и спеш­но уда­лить­ся в более спо­кой­ные места. Толь­ко победа, одер­жан­ная над лузи­тан­ца­ми в 565 г. [189 г.] пре­то­ром Луци­ем Эми­ли­ем Пав­лом², и вто­рая, еще более зна­чи­тель­ная победа, одер­жан­ная над ними в 569 г. [185 г.] по ту сто­ро­ну Тахо храб­рым пре­то­ром Гаем Каль­пур­ни­ем, доста­ви­ли на неко­то­рое вре­мя спо­кой­ст­вие. Вла­ды­че­ство рим­лян над кельт­ибер­ски­ми пле­ме­на­ми в Ближ­ней с.535 Испа­нии, быв­шее до того вре­ме­ни почти толь­ко номи­наль­ным, было несколь­ко упро­че­но Квин­том Фуль­ви­ем Флак­ком, кото­рый после одер­жан­ной над ними в 573 г. [181 г.] боль­шой победы при­вел в покор­ность по край­ней мере самые ближ­ние из окру­гов,

Гракх

и в еще боль­шей сте­пе­ни пре­ем­ни­ком Флак­ка Тибе­ри­ем Грак­хом (575, 576) [179, 178 гг.], кото­рый силою при­вел в покор­ность три­ста испан­ских посе­ле­ний, но достиг еще более удо­вле­тво­ри­тель­ных успе­хов сво­им уме­ньем при­ме­нять­ся к нра­вам этой про­сто­душ­ной и гор­дой нации. Он при­вле­кал знат­ных кельт­ибе­ров на служ­бу в рим­ской армии и этим спо­со­бом при­об­ре­тал себе при­вер­жен­цев; он разда­вал бро­дя­че­му люду зем­ли и соби­рал его в горо­да (испан­ский город Гра­куррис был назван по име­ни это­го рим­ля­ни­на), чем зна­чи­тель­но осла­бил при­выч­ку к бан­ди­тиз­му; он ста­рал­ся уре­гу­ли­ро­вать отно­ше­ния отдель­ных пле­мен к Риму, заклю­чая с ними спра­вед­ли­вые и разум­ные дого­во­ры, чем по мере воз­мож­но­сти устра­нял пово­ды для новых вос­ста­ний. Вспо­ми­ная о нем, испан­цы бла­го­слов­ля­ли его имя, и с тех пор в стране водво­ри­лось отно­си­тель­ное спо­кой­ст­вие, хотя кельт­ибе­ры еще не раз содро­га­лись под тяже­стью рим­ско­го ига.

Управ­ле­ние Испа­ни­ей

Систе­ма управ­ле­ния обе­и­ми испан­ски­ми про­вин­ци­я­ми име­ла неко­то­рое сход­ство с той, кото­рая была введе­на в Сици­лии и Сар­ди­нии, но не была вполне ей тож­де­ст­вен­на. И здесь и там выс­шее управ­ле­ние нахо­ди­лось в руках двух доба­воч­ных кон­су­лов, кото­рые были назна­че­ны в пер­вый раз в 577 г. [177 г.]; в том же году были уре­гу­ли­ро­ва­ны гра­ни­цы и окон­ча­тель­но орга­ни­зо­ва­ны новые про­вин­ции. Бэби­е­вым зако­ном (573) [181 г.] разум­но пред­пи­сы­ва­лось, чтобы испан­ские пре­то­ры назна­ча­лись на два года; но отча­сти вслед­ст­вие того, что чис­ло людей, доби­вав­ших­ся выс­ших долж­но­стей, посто­ян­но уве­ли­чи­ва­лось, и еще более вслед­ст­вие того, что сенат из недо­ве­рия опа­сал­ся уси­ли­вать вли­я­ние долж­ност­ных лиц, это поста­нов­ле­ние не стро­го испол­ня­лось; кро­ме ред­ких исклю­че­ний рим­ские намест­ни­ки еже­год­но меня­лись и в Испа­нии, что было крайне неудоб­но ввиду отда­лен­но­сти этой про­вин­ции и слиш­ком боль­шо­го сро­ка, кото­рый тре­бо­вал­ся для озна­ком­ле­ния с мест­ны­ми усло­ви­я­ми. Под­власт­ные общи­ны были все обло­же­ны пода­тя­ми; но вме­сто соби­рав­ших­ся в Сици­лии и Сар­ди­нии деся­тин и пошлин рим­ляне, по при­ме­ру кар­фа­ге­нян, обла­га­ли отдель­ные горо­да и пле­ме­на опре­де­лен­ной денеж­ной кон­три­бу­ци­ей или ины­ми повин­но­стя­ми, кото­рые сенат запре­тил в 583 г. [171 г.] взыс­ки­вать силой ору­жия вслед­ст­вие жалоб, посту­пав­ших от испан­ских общин. Хлеб достав­лял­ся там не ина­че, как за день­ги; сверх того, намест­ник не имел пра­ва тре­бо­вать боль­ше одной два­дца­той доли уро­жая и вслед­ст­вие выше­упо­мя­ну­то­го рас­по­ря­же­ния выс­ших вла­стей дол­жен был при уста­нов­ле­нии цен при­ни­мать в сооб­ра­же­ние и инте­ре­сы постав­щи­ков. Напро­тив того, обя­зан­ность испан­ских под­дан­ных постав­лять рим­ским арми­ям вспо­мо­га­тель­ные вой­ска име­ла там гораздо более важ­ное зна­че­ние, чем, напри­мер, в мир­ной Сици­лии, и точ­но регу­ли­ро­ва­лась отдель­ны­ми дого­во­ра­ми. Испан­ским горо­дам, по-види­мо­му, часто пре­до­став­ля­лось пра­во чека­нить сереб­ря­ную моне­ту по рим­ско­му образ­цу, и рим­ское пра­ви­тель­ство вовсе не ста­ра­лось удер­жи­вать там за собой такое же исклю­чи­тель­ное пра­во чекан­ки, каким поль­зо­ва­лось в Сици­лии. В Испа­нии оно повсюду нуж­да­лось в сво­их под­дан­ных и пото­му отно­си­лось к ним со все­воз­мож­ной снис­хо­ди­тель­но­стью, и когда вво­ди­ло про­вин­ци­аль­ное устрой­ство и когда при­ме­ня­ло его к делу. К чис­лу тех общин, к кото­рым Рим отно­сил­ся с осо­бен­ной бла­го­склон­но­стью, при­над­ле­жа­ли боль­шие при­мор­ские горо­да, с.536 осно­ван­ные гре­ка­ми, фини­кий­ца­ми и сами­ми рим­ля­на­ми, как-то: Сагунт, Гадес, Тарра­кон, кото­рые в каче­стве есте­ствен­ных опло­тов рим­ско­го вла­ды­че­ства на полу­ост­ро­ве были допу­ще­ны к сою­зу с Римом. В общем как в воен­ном, так и в финан­со­вом отно­ше­нии Испа­ния была для рим­ской общи­ны ско­рей бре­ме­нем, чем выгод­ным при­об­ре­те­ни­ем, и пото­му сам собой воз­ни­ка­ет вопрос, поче­му рим­ское пра­ви­тель­ство, в поли­ти­че­скую систе­му кото­ро­го в то вре­мя еще не вхо­ди­ло при­об­ре­те­ние замор­ских вла­де­ний, не отка­за­лось доб­ро­воль­но от тако­го обре­ме­ни­тель­но­го вла­ды­че­ства. На это, без сомне­ния, зна­чи­тель­ную долю вли­я­ния ока­за­ли тор­го­вые сно­ше­ния и жела­ние удер­жать в сво­ем вла­де­нии бога­тые желез­ные руд­ни­ки и еще более бога­тые, с древ­них пор сла­вив­ши­е­ся даже на даль­нем Восто­ке, сереб­ря­ные руд­ни­ки³, кото­рые Рим взял подоб­но Кар­фа­ге­ну в свое поль­зо­ва­ние и раз­ра­бот­ка кото­рых была орга­ни­зо­ва­на Мар­ком Като­ном (559) [195 г.]; но глав­ная при­чи­на, поче­му полу­ост­ров был удер­жан в непо­сред­ст­вен­ном вла­де­нии рим­лян, заклю­ча­лась в том, что там вовсе не было таких государств, как мас­са­лиот­ская рес­пуб­ли­ка в кельт­ской стране или нуми­дий­ское цар­ство в Ливии, и в том, что отка­зать­ся от обла­да­ния Испа­ни­ей зна­чи­ло пре­до­ста­вить вся­ко­му пред­при­им­чи­во­му вои­ну воз­мож­ность вос­ста­но­вить там испан­ское цар­ство Бар­кидов.