История Рима.

Книга третья
От объединения Италии до покорения Карфагена и греческих государств.

с.589

Раз­дра­же­ние Филип­па про­тив Рима

Филипп Македон­ский был глу­бо­ко оскорб­лен тем, как с ним обо­шлись рим­ляне после заклю­че­ния мира с Антиохом; даль­ней­шие собы­тия не мог­ли заглу­шить его него­до­ва­ния. Его соседя­ми в Гре­ции и Фра­кии были боль­шей частью общи­ны, столь­ко же дро­жав­шие когда-то от стра­ха перед македо­ня­на­ми, сколь­ко теперь перед име­нем Рима, и, есте­ствен­но, ста­рав­ши­е­ся отпла­тить пад­шей вели­кой дер­жа­ве за все те оскорб­ле­ния, кото­рые полу­ча­ли от Македо­нии со вре­мен Филип­па II; мелоч­ное тще­сла­вие и деше­вый анти­ма­кедон­ский пат­рио­тизм того вре­ме­ни про­яв­ля­лись на съездах раз­лич­ных сою­зов и в бес­пре­стан­ных жало­бах рим­ско­му сена­ту. Филип­пу было уступ­ле­но рим­ля­на­ми то, что от отнял у это­лий­цев, но к это­лий­цам фор­маль­но при­мкнул в Фес­са­лии толь­ко союз Маг­не­тов, а те горо­да, кото­рые были отня­ты Филип­пом у двух дру­гих фес­са­лий­ских сою­зов — у фес­са­лий­ско­го, в тес­ном смыс­ле сло­ва, и у перреб­ско­го, — были от него потре­бо­ва­ны обрат­но на том осно­ва­нии, что он толь­ко осво­бо­дил их, а не заво­е­вал. И афа­ма­ны вооб­ра­жа­ли, что могут тре­бо­вать для себя сво­бо­ды, и Эвмен пре­тен­до­вал на при­мор­ские горо­да, преж­де при­над­ле­жав­шие Антио­ху, в соб­ст­вен­но Фра­кии, осо­бен­но на Энос и Маро­нею, хотя по мир­но­му дого­во­ру с Антиохом ему был кате­го­ри­че­ски пре­до­став­лен толь­ко фра­кий­ский Хер­со­нес. Все эти жало­бы и бес­чис­лен­ное мно­же­ство дру­гих, более мел­ких — на помощь, ока­зан­ную Пру­зию про­тив Эвме­на, на тор­го­вую кон­ку­рен­цию, на нару­ше­ние дого­во­ров, на похи­ще­ние рога­то­го скота — сте­ка­лись в Рим. Македон­ско­му царю при­хо­ди­лось отве­чать перед рим­ским сена­том на обви­не­ния, воз­во­ди­мые про­тив него раз­ным само­дер­жав­ным сбро­дом, и под­чи­нять­ся вся­ко­му реше­нию — и спра­вед­ли­во­му и неспра­вед­ли­во­му; ему при­хо­ди­лось посто­ян­но убеж­дать­ся, что при­го­во­ры обык­но­вен­но выно­сят­ся не в его поль­зу; ему при­хо­ди­лось со скре­же­том зубов выво­дить свои гар­ни­зо­ны с фра­кий­ско­го побе­ре­жья, из фес­са­лий­ских и перреб­ских горо­дов и веж­ли­во при­ни­мать рим­ских комис­са­ров, при­ез­жав­ших удо­сто­ве­рить­ся, все ли испол­не­но как при­ка­за­но. В Риме не пита­ли к Филип­пу такой же нена­ви­сти, какую пита­ли к Кар­фа­ге­ну; там даже были во мно­гих отно­ше­ни­ях хоро­шо рас­по­ло­же­ны к вла­де­те­лю Македо­нии; в сно­ше­ни­ях с Филип­пом не пре­не­бре­га­ли все­ми внеш­ни­ми при­ли­чи­я­ми, так же как в Ливии, и тем не менее поло­же­ние Македо­нии в прин­ци­пе ничем не отли­ча­лось от поло­же­ния Кар­фа­ге­на. Но Филипп был неспо­со­бен выно­сить такую с.590 пыт­ку с фини­кий­ским тер­пе­ни­ем. С при­су­щей ему страст­но­стью после сво­его пора­же­ния он был зол не столь­ко на достой­но­го ува­же­ния про­тив­ни­ка, сколь­ко на веро­лом­но­го союз­ни­ка, и по ста­ро­дав­ней при­выч­ке дер­жать­ся не македон­ской, а сво­ей лич­ной поли­ти­ки увидел в войне с Антиохом лишь очень удоб­ный слу­чай безот­ла­га­тель­но рас­пла­тить­ся с союз­ни­ком, кото­рый позор­но поки­нул его в беде и изме­нил ему. Этой цели он достиг; но рим­ляне очень хоро­шо пони­ма­ли, что македо­ня­ни­ном руко­во­ди­ла не друж­ба к Риму, а враж­да к Антио­ху, да и вооб­ще они не име­ли обык­но­ве­ния под­чи­нять свою поли­ти­ку тако­му лич­но­му сочув­ст­вию или несо­чув­ст­вию; поэто­му они из пре­до­сто­рож­но­сти не пре­до­ста­ви­ли Филип­пу ника­ких суще­ст­вен­ных мате­ри­аль­ных выгод. Напро­тив того, Атта­лиды с той мину­ты, как достиг­ли вла­сти, были злей­ши­ми вра­га­ми Македо­нии и пред­ме­том самой оже­сто­чен­ной и поли­ти­че­ской и лич­ной нена­ви­сти Филип­па: они более вся­кой дру­гой восточ­ной дер­жа­вы содей­ст­во­ва­ли раз­дроб­ле­нию Македо­нии и Сирии и рас­ши­ре­нию рим­ско­го про­тек­то­ра­та на Восто­ке; во вре­мя послед­ней вой­ны, в то вре­мя как Филипп доб­ро­воль­но и лояль­но дер­жал сто­ро­ну Рима, они были при­нуж­де­ны так­же сто­ять за Рим ради сво­его соб­ст­вен­но­го суще­ст­во­ва­ния; поэто­му рим­ляне и вос­поль­зо­ва­лись эти­ми Атта­лида­ми как ору­жи­ем, для того чтобы вос­ста­но­вить то цар­ство Лиси­ма­ха, уни­что­же­ние кото­ро­го было самым важ­ным дости­же­ни­ем заме­нив­ших Алек­сандра македон­ских вла­сти­те­лей, и чтобы создать в сосед­стве с Македо­ни­ей такое государ­ство, кото­рое не усту­па­ло бы ей по сво­е­му могу­ще­ству и в то же вре­мя при­над­ле­жа­ло бы к чис­лу рим­ских кли­ен­тов. Все-таки муд­рый и заботя­щий­ся об инте­ре­сах сво­его наро­да пра­ви­тель едва ли решил­ся бы при обсто­я­тель­ствах того вре­ме­ни воз­об­но­вить нерав­ную борь­бу с Римом; но в харак­те­ре Филип­па самым силь­ным из всех бла­го­род­ных чувств было чув­ство чести, а из всех низ­ких — мсти­тель­ность; поэто­му его дей­ст­ви­я­ми нико­гда не руко­во­ди­ли ни тру­сость, ни готов­ность сми­рять­ся перед веле­ни­я­ми судь­бы, и в глу­бине души он питал наме­ре­ние еще раз попы­тать сча­стья. На новые оскорб­ле­ния, кото­ры­ми ста­ли осы­пать Македо­нию на съездах в Фес­са­лии, он отве­чал сло­ва­ми Фео­кри­та, «что солн­це еще не зака­ти­лось в послед­ний раз»¹.

Послед­ние годы Филип­па

Филипп под­готов­лял испол­не­ние сво­их замыс­лов и скры­вал их от рим­лян с таким рве­ни­ем, с таким спо­кой­ст­ви­ем и с такой после­до­ва­тель­но­стью, что, дей­ст­вуй он точ­но так же в иные, луч­шие вре­ме­на, он быть может дал бы судь­бам мира совсем иное направ­ле­ние. Для это­го кру­то­го и гор­до­го чело­ве­ка была крайне тяже­лым испы­та­ни­ем та покор­ность рим­ля­нам, ценой кото­рой он поку­пал себе необ­хо­ди­мую отсроч­ку; но он муже­ст­вен­но вынес эту пыт­ку, а за то, что он был при­нуж­ден сдер­жи­вать свой гнев, тяже­ло попла­ти­лись его под­дан­ные и такие невин­ные жерт­вы раздо­ров, как несчаст­ная Маро­нея. Еще в 571 г. [183 г.] вой­на, по-види­мо­му, была гото­ва вспых­нуть, но млад­ший сын Филип­па Димит­рий, жив­ший в тече­ние несколь­ких лет в Риме в каче­стве залож­ни­ка и поль­зо­вав­ший­ся там все­об­щей любо­вью, ула­дил по при­ка­за­нию отца согла­ше­ние с рим­ля­на­ми. Сенат и осо­бен­но руко­во­див­ший гре­че­ски­ми дела­ми Фла­ми­нин ста­ра­лись орга­ни­зо­вать в Македо­нии рим­скую пар­тию, спо­соб­ную пара­ли­зо­вать стрем­ле­ния Филип­па, о кото­рых, конеч­но, зна­ли в Риме, и вождем этой пар­тии, а быть с.591 может даже и буду­щим царем Македо­нии, был избран юный, страст­но при­вя­зан­ный к Риму, принц. Сенат поста­рал­ся дать делу такой обо­рот, что про­ща­ет отца ради сына; есте­ствен­ным послед­ст­ви­ем это­го яви­лись раздо­ры в цар­ском семей­стве; стар­ший сын Филип­па Пер­сей, назна­чен­ный отцом в наслед­ни­ки пре­сто­ла, но родив­ший­ся от нерав­но­го бра­ка, стал смот­реть на бра­та как на буду­ще­го сопер­ни­ка и заду­мал погу­бить его. Димит­рий, по-види­мо­му, не при­ни­мал уча­стия в рим­ских интри­гах; толь­ко необос­но­ван­ное подо­зре­ние в пре­ступ­ле­нии при­нуди­ло его нару­шить свой долг, да и тогда он, кажет­ся, не замыш­лял ниче­го дру­го­го кро­ме бег­ства в Рим. Но Пер­сей поза­бо­тил­ся о том, чтобы его отец был изве­щен об этом замыс­ле над­ле­жа­щим обра­зом; под­лож­ное пись­мо от Фла­ми­ни­на к Димит­рию довер­ши­ло дело и побуди­ло отца дать при­ка­за­ние умерт­вить сына. Филипп узнал о коз­нях Пер­сея слиш­ком позд­но, и смерть настиг­ла его в то вре­мя, как он наме­ре­вал­ся нака­зать и устра­нить от пре­сто­ла бра­то­убий­цу. Он умер в 575 г. [179 г.] в Демет­ри­а­де на пять­де­сят девя­том году жиз­ни. Свое цар­ство он оста­вил раз­ва­лив­шим­ся, свое семей­ство — в раздо­рах, с при­скор­би­ем созна­вая, что все его уси­лия и все пре­ступ­ле­ния были напрас­ны. Царь Пер­сей Его сын Пер­сей всту­пил на пре­стол, не встре­тив про­ти­во­дей­ст­вия ни в Македо­нии, ни со сто­ро­ны рим­ско­го сена­та. Это был кра­си­вый муж­чи­на, искус­ный во всех физи­че­ских упраж­не­ни­ях, вырос­ший в лаге­ре и при­вык­ший коман­до­вать, власт­ный и нераз­бор­чи­вый в выбо­ре средств, как отец. Он не увле­кал­ся вином и жен­щи­на­ми, из-за кото­рых Филипп слиш­ком часто поза­бы­вал о сво­их обя­зан­но­стях пра­ви­те­ля; он был настоль­ко же сто­ек и тер­пе­лив, насколь­ко его отец был лег­ко­мыс­лен и стра­стен. Филипп, всту­пив­ший на пре­стол еще ребен­ком и в пер­вые два­дцать лет сво­его цар­ст­во­ва­ния встре­чав­ший во всем уда­чу, был изба­ло­ван и испор­чен судь­бой, Пер­сей всту­пил на пре­стол на трид­цать пер­вом году жиз­ни, и так как он еще ребен­ком участ­во­вал в несчаст­ной войне с рим­ля­на­ми и рос под бре­ме­нем уни­же­ния и с надеж­дой на ско­рое воз­рож­де­ние государ­ства, то уна­сле­до­вал от отца вме­сте с цар­ст­вом и его заботы, его озлоб­ле­ние и его надеж­ды. Дей­ст­ви­тель­но, он при­нял­ся со всей энер­ги­ей за про­дол­же­ние нача­то­го отцом дела и стал с уси­лен­ным рве­ни­ем гото­вить­ся к войне с Римом; его побуж­да­ло к тому убеж­де­ние, что, конеч­но, не бла­го­да­ря рим­ля­нам он носил македон­скую коро­ну. Македон­ская нация с гор­до­стью взи­ра­ла на монар­ха, кото­ро­го при­вык­ла видеть сра­жаю­щим­ся во гла­ве сво­ей моло­де­жи; и его сооте­че­ст­вен­ни­ки и мно­гие из элли­нов всех пле­мен были убеж­де­ны, что нашли в нем насто­я­ще­го вождя для пред­сто­я­щей вой­ны за сво­бо­ду. Но он был не тем, каким казал­ся; ему недо­ста­ва­ло гени­аль­но­сти Филип­па и его спо­соб­но­сти напря­гать все свои силы, недо­ста­ва­ло тех поис­ти­не цар­ских качеств, кото­рые затем­ня­лись и извра­ща­лись в Филип­пе от сча­стья, но сно­ва про­яв­ля­лись во всем блес­ке под очи­сти­тель­ным вли­я­ни­ем невзгод. Филипп не нала­гал на само­го себя ника­ких стес­не­ний и пре­до­став­лял дела на про­из­вол судь­бы; но, когда было нуж­но, он нахо­дил в себе доста­точ­но силы, чтобы дей­ст­во­вать с быст­ро­той и энер­ги­ей. Пер­сей состав­лял обшир­ные и искус­но заду­ман­ные пла­ны и пре­сле­до­вал их с неуто­ми­мой настой­чи­во­стью; но, когда насту­па­ла реши­тель­ная мину­та и когда все, что он заду­мал и под­гото­вил, пере­хо­ди­ло в живую дей­ст­ви­тель­ность, он пугал­ся сво­его соб­ст­вен­но­го дела. Как у всех огра­ни­чен­ных людей, сред­ства обра­ща­лись у него в цель; он накоп­лял сокро­ви­ща за сокро­ви­ща­ми для вой­ны с рим­ля­на­ми, а когда с.592 рим­ляне про­ник­ли в его вла­де­ния, он был не в силах рас­стать­ся со сво­им золо­том. О харак­те­ре отца и сына мож­но соста­вить себе поня­тие по тому фак­ту, что после пора­же­ния пер­вый преж­де все­го поспе­шил уни­что­жить в сво­ем каби­не­те ком­про­ме­ти­ру­ю­щие его бума­ги, а вто­рой забрал свою каз­ну и сел на корабль. В обык­но­вен­ное вре­мя из Пер­сея мог бы вый­ти ничем не выдаю­щий­ся царь, кото­рый был бы не хуже и даже луч­ше мно­гих дру­гих, но он не был спо­со­бен руко­во­дить таким пред­при­я­ти­ем, кото­рое мог­ло иметь успех толь­ко при усло­вии, если бы во гла­ве его сто­ял необык­но­вен­ный чело­век.

Воен­ные силы Македо­нии

Силы Македо­нии не были ничтож­ны. Пре­дан­ность стра­ны цар­ско­му роду Анти­го­на была нена­ру­ши­ма, и толь­ко там нацио­наль­ное чув­ство не было пара­ли­зо­ва­но вза­им­ною враж­дою поли­ти­че­ских пар­тий. Пер­сей разум­но вос­поль­зо­вал­ся тем выгод­ным пре­иму­ще­ст­вом монар­хи­че­ской фор­мы прав­ле­ния, что вся­кая пере­ме­на пра­ви­те­ля устра­ня­ет преж­ние при­чи­ны ссор и раздо­ров и откры­ва­ет новую эру иных людей и све­жих надежд: он начал свое цар­ст­во­ва­ние тем, что обна­ро­до­вал все­об­щую амни­стию, поз­во­лил воз­вра­тить­ся бег­лым банк­ротам и про­стил нако­пив­ши­е­ся недо­им­ки. Поэто­му нена­вист­ная стро­гость отца не толь­ко при­нес­ла сыну поль­зу, но и доста­ви­ла ему любовь под­дан­ных. Два­дцать шесть лет мира частью сами по себе попол­ни­ли убыль в македон­ском насе­ле­нии, частью доста­ви­ли пра­ви­тель­ству воз­мож­ность обра­тить серь­ез­ное вни­ма­ние на эту боль­ную сто­ро­ну государ­ства. Филипп поощ­рял македо­нян к брач­ной жиз­ни и дето­рож­де­нию; он пере­вел жите­лей при­мор­ских горо­дов внутрь стра­ны, вза­мен их посе­лил фра­кий­ских коло­ни­стов, кото­рые были спо­соб­ны сами защи­щать­ся от непри­я­те­ля и на пре­дан­ность кото­рых он мог пола­гать­ся; чтобы раз навсе­гда пре­кра­тить опу­сто­ши­тель­ные наше­ст­вия дар­да­нов, он защи­тил стра­ну с севе­ра непро­хо­ди­мой пре­гра­дой, обра­тив в пусты­ню те зем­ли, кото­рые отде­ля­ли его вла­де­ния от терри­то­рии вар­ва­ров, и осно­вал в север­ных про­вин­ци­ях новые горо­да. Одним сло­вом, он сде­лал для Македо­нии то же, что сде­лал впо­след­ст­вии Август, для того чтобы вос­со­здать рим­ское государ­ство. Его армия была мно­го­чис­лен­на — в ней было 30 тысяч чело­век, не счи­тая вспо­мо­га­тель­ных войск и наем­ни­ков, а его ново­бран­цы при­об­ре­та­ли воен­ную опыт­ность в посто­ян­ных погра­нич­ных стыч­ках с фра­кий­ски­ми вар­ва­ра­ми. С пер­во­го взгляда кажет­ся непо­нят­ным, поче­му Филипп не попы­тал­ся подоб­но Ган­ни­ба­лу орга­ни­зо­вать свою армию по рим­ско­му образ­цу; но это объ­яс­ня­ет­ся высо­ким мне­ни­ем македо­нян об их фалан­ге, кото­рая хотя и неред­ко под­вер­га­лась пора­же­ни­ям, но все-таки счи­та­лась непо­беди­мой. Бла­го­да­ря тому что Филипп нашел новые источ­ни­ки дохо­дов в руд­ни­ках, в тамо­жен­ных и в деся­тин­ных сбо­рах и бла­го­да­ря про­цве­та­нию зем­леде­лия и тор­гов­ли, яви­лась воз­мож­ность напол­нить и государ­ст­вен­ную каз­ну, и скла­ды, и арсе­на­лы; когда нача­лась вой­на, в македон­ском государ­ст­вен­ном каз­на­чей­стве было доста­точ­но денег для упла­ты в тече­ние деся­ти лет жало­ва­нья такой армии, какая нахо­ди­лась в то вре­мя нали­цо, и сверх того 10 тыся­чам наем­ни­кам; на обще­ст­вен­ных скла­дах хра­ни­лись запа­сы хле­ба на столь­ко же лет (18 млн. медим­нов, или прус­ских шеф­фе­лей), а запа­са ору­жия было доста­точ­но для армии втрое более мно­го­чис­лен­ной. Попыт­ка орга­ни­зо­вать коа­ли­цию про­тив Рима Дей­ст­ви­тель­но, Македо­ния ста­ла совер­шен­но дру­гим государ­ст­вом, чем каким была в то вре­мя, когда была застиг­ну­та врас­плох взры­вом вто­рой вой­ны с Римом; силы государ­ства во всех отно­ше­ни­ях по край­ней мере удво­и­лись, а с с.593 несрав­нен­но менее зна­чи­тель­ны­ми со всех точек зре­ния Ган­ни­бал сумел поко­ле­бать рим­ское государ­ство в самых его осно­вах. Не так бла­го­при­ят­ны были внеш­ние усло­вия. Обсто­я­тель­ства так сло­жи­лись, что Македо­нии при­шлось вер­нуть­ся к пла­нам Ган­ни­ба­ла и Антио­ха и попы­тать­ся стать во гла­ве коа­ли­ции всех угне­тен­ных государств про­тив Рима, — и дей­ст­ви­тель­но, нити тако­го замыс­ла тяну­лись от жив­ше­го в Пидне дво­ра во все сто­ро­ны. Но успех был незна­чи­те­лен. Пожа­луй иные и уве­ря­ли, буд­то вер­ность ита­ли­ков поко­леб­ле­на, но и для дру­зей и для недру­гов было оче­вид­но, что воз­об­нов­ле­ние сам­нит­ских войн было в то вре­мя невоз­мож­но. Мас­си­нис­са доно­сил в Рим о ноч­ных сове­ща­ни­ях, кото­рые про­ис­хо­ди­ли меж­ду македон­ски­ми упол­но­мо­чен­ны­ми и кар­фа­ген­ски­ми сена­то­ра­ми, но эти сове­ща­ния не мог­ли пугать людей серь­ез­ных и осмот­ри­тель­ных, даже если бы они и не были чистой выдум­кой, что, впро­чем, лег­ко воз­мож­но. Царей Сирии и Вифи­нии македон­ский двор ста­рал­ся втя­нуть в свои инте­ре­сы посред­ст­вом брач­ных сою­зов; но это при­ве­ло толь­ко к тому, что еще раз попа­ла впро­сак обыч­ная наив­ность дипло­ма­тии, кото­рая вооб­ра­жа­ет буд­то при­об­ре­тать новые терри­то­ри­аль­ные вла­де­ния мож­но путем любов­ных свя­зей. Так как вся­кая попыт­ка скло­нить на сто­ро­ну Македо­нии Эвме­на была бы смеш­на, то у аген­тов Пер­сея воз­ник­ло наме­ре­ние совер­шен­но от него отде­лать­ся: они заду­мал убить его под­ле Дельф в то вре­мя, когда он воз­вра­щал­ся из Рима, где работал про­тив Македо­нии; но эта гряз­ная попыт­ка не уда­лась. Бастар­ны Более серь­ез­ны были попыт­ки скло­нить север­ных вар­ва­ров и элли­нов к вос­ста­нию про­тив Рима. Филипп замыш­лял истре­бить жив­ших в тепе­ре­ш­ней Сер­бии ста­рин­ных вра­гов Македо­нии, дар­да­нов, при помо­щи дру­го­го, при­зван­но­го с левых бере­гов Дуная, еще более вар­вар­ско­го пле­ме­ни гер­ман­ско­го про­ис­хож­де­ния — бастар­нов — и затем вме­сте с эти­ми бастар­на­ми и со всей при­веден­ной этим спо­со­бом в дви­же­ние лави­ной наро­дов дви­нуть­ся сухим путем в Ита­лию и про­ник­нуть в Лом­бар­дию, для чего уже соби­ра­лись сведе­ния о веду­щих туда аль­пий­ских про­хо­дах; это был гран­ди­оз­ный план, достой­ный Ган­ни­ба­ла и без сомне­ния вну­шен­ный имен­но пере­хо­дом Ган­ни­ба­ла через Аль­пы. Более чем веро­ят­но, что это и послу­жи­ло пово­дом для осно­ва­ния рим­ской кре­по­сти Акви­леи, кото­рое отно­сит­ся к послед­ним годам цар­ст­во­ва­ния Филип­па (573) [181 г.] и не согла­су­ет­ся с общей систе­мой построй­ки ита­лий­ских кре­по­стей. План Филип­па не удал­ся вслед­ст­вие отча­ян­но­го сопро­тив­ле­ния дар­да­нов и заин­те­ре­со­ван­ных в этом деле сосед­них пле­мен; бастар­ны были при­нуж­де­ны отсту­пить и на воз­врат­ном пути все пото­ну­ли под про­ва­лив­шим­ся льдом при пере­хо­де через Дунай. Тогда царь поста­рал­ся под­чи­нить сво­е­му вли­я­нию вождей илли­рий­цев, жив­ших в тепе­ре­ш­ней Дал­ма­ции и север­ной Алба­нии. Не без ведо­ма Пер­сея пал от руки убий­цы один из этих вождей — Арфе­тавр, непре­клон­но дер­жав­ший сто­ро­ну Рима. Ген­фий Самый могу­ще­ст­вен­ный меж­ду ними, сын и наслед­ник Плев­ра­та, Ген­фий нахо­дил­ся подоб­но сво­е­му отцу в номи­наль­ном сою­зе с Римом, но гон­цы из Иссы (гре­че­ско­го горо­да на одном из ост­ро­вов Дал­ма­ции) изве­сти­ли сенат, что царь Пер­сей состо­ит в тай­ном согла­ше­нии с этим юным, сла­бым и склон­ным к пьян­ству вла­де­те­лем и что послы Ген­фия слу­жат в Риме шпи­о­на­ми для Пер­сея. Котис В стра­нах к восто­ку от Македо­нии у низо­вьев Дуная нахо­дил­ся в самом тес­ней­шем сою­зе с Пер­се­ем муд­рый и храб­рый князь одри­сов Котис, кото­рый был самым могу­ще­ст­вен­ным из фра­кий­ских вождей и вла­де­те­лем всей восточ­ной Фра­кии от с.594 македон­ской гра­ни­цы на Геб­ре (Мари­це) до усе­ян­но­го гре­че­ски­ми горо­да­ми побе­ре­жья; из чис­ла дру­гих, более мел­ких вла­де­те­лей князь саге­ев Абру­по­лис был раз­бит Пер­се­ем и изгнан из сво­его оте­че­ства за то, что пред­при­нял хищ­ни­че­ский набег на Амфи­поль на Стри­моне. Оттуда Филипп вывел боль­шое чис­ло коло­ни­стов и там мог он во вся­кое вре­мя наби­рать наем­ни­ков в любом коли­че­стве. Гре­че­ская нацио­наль­ная пар­тия Еще задол­го до объ­яв­ле­ния Риму вой­ны Филипп и Пер­сей дея­тель­но вели сре­ди несчаст­ной эллин­ской нации двой­ную про­па­ган­ду, ста­ра­ясь при­влечь на сто­ро­ну Македо­нии частью нацио­наль­ную, частью, если мож­но так выра­зить­ся, ком­му­ни­сти­че­скую пар­тию. Само собой понят­но, что все, как ази­ат­ские, так и евро­пей­ские гре­ки, при­над­ле­жав­шие к нацио­наль­ной пар­тии, ста­ли в глу­бине сво­его серд­ца сочув­ст­во­вать Македо­нии не пото­му, что рим­ским осво­бо­ди­те­лям ино­гда слу­ча­лось совер­шать неспра­вед­ли­во­сти, а пото­му, что вос­ста­нов­ле­ние гре­че­ской нацио­наль­но­сти чуже­зем­ца­ми заклю­ча­ло в самом себе про­ти­во­ре­чие; а теперь, когда в сущ­но­сти уже было позд­но, каж­до­му ста­ло понят­но, что самое гнус­ное македон­ское управ­ле­ние было для Гре­ции менее пагуб­но, чем сво­бод­ная кон­сти­ту­ция, кото­рая была резуль­та­том самых бла­го­род­ных наме­ре­ний вели­ко­душ­ных ино­зем­цев. Что во всей Гре­ции самые спо­соб­ные и самые чест­ные люди ста­ли во враж­деб­ное к Риму поло­же­ние, было в поряд­ке вещей; на сто­роне рим­лян были толь­ко про­даж­ные ари­сто­кра­ты и неко­то­рые из доб­ро­со­вест­ных людей, состав­ляв­ших исклю­че­ние тем, что не обма­ны­ва­ли себя ни насчет тогдаш­не­го поло­же­ния нации, ни насчет ее будущ­но­сти. Всех глуб­же почув­ст­во­вал это Эвмен Пер­гам­ский, кото­рый был носи­те­лем идеи этой чуже­зем­ной сво­бо­ды сре­ди гре­ков. Тщет­но ока­зы­вал он под­власт­ным ему горо­дам любез­но­сти вся­ко­го рода, тщет­но ста­рал­ся он снис­кать бла­го­склон­ность общин и сове­тов звон­ки­ми сло­ва­ми и еще луч­ше зве­ня­щим золо­том; его подар­ки были отверг­ну­ты, а в один пре­крас­ный день были, по при­го­во­ру сове­та, раз­би­ты во всем Пело­пон­не­се все воз­двиг­ну­тые в честь его ста­туи и сплав­ле­ны выли­тые в честь его метал­ли­че­ские дос­ки (584) [170 г.]. Напро­тив того, имя Пер­сея было у всех на устах; даже те гре­че­ские государ­ства, кото­рые подоб­но ахей­ско­му преж­де были самым реши­тель­ным обра­зом враж­деб­ны к Македо­нии, ста­ли теперь обсуж­дать вопрос об отмене направ­лен­ных про­тив Македо­нии зако­нов; даже нахо­див­ша­я­ся внут­ри пер­гам­ских вла­де­ний Визан­тия про­си­ла защи­ты от фра­кий­цев и при­сыл­ки гар­ни­зо­на не у Эвме­на, а у Пер­сея, кото­рый и испол­нил эту прось­бу; Ламп­сак на Гел­лес­пон­те так­же при­мкнул к македо­ня­ни­ну; даже могу­ще­ст­вен­ные и осмот­ри­тель­ные родо­с­цы при­ка­за­ли сво­е­му вели­ко­леп­но­му воен­но­му флоту слу­жить кон­во­ем для сирий­ской неве­сты царя Пер­сея во вре­мя ее мор­ско­го пере­езда из Антио­хии, пото­му что сирий­ские воен­ные кораб­ли не име­ли пра­ва пока­зы­вать­ся в Эгей­ском море; они были при­ня­ты с боль­шим поче­том и воз­вра­ти­лись домой с щед­ры­ми подар­ка­ми, состо­яв­ши­ми пре­иму­ще­ст­вен­но из кора­бель­но­го леса; даже упол­но­мо­чен­ные от ази­ат­ских горо­дов, т. е. от под­дан­ных Эвме­на, вели в Само­фра­кии тай­ные пере­го­во­ры с македон­ски­ми депу­та­та­ми. Выше­упо­мя­ну­тая отправ­ка родос­ских воен­ных кораб­лей име­ла по мень­шей мере внеш­ний вид демон­стра­ции; и уже насто­я­щей демон­стра­ци­ей было, когда царь Пер­сей под пред­ло­гом рели­ги­оз­но­го тор­же­ства выста­вил в Дель­фах напо­каз элли­нам и само­го себя и всю свою армию. То, что царь ста­рал­ся най­ти для себя в этой нацио­наль­ной про­па­ган­де опо­ру для пред­сто­яв­шей вой­ны, было в поряд­ке вещей. Но он дур­но посту­пил, с.595 вос­поль­зо­вав­шись страш­ной эко­но­ми­че­ской раз­ру­хой Гре­ции, для того, чтобы при­вя­зать к Македо­нии всех тех, кто желал пре­об­ра­зо­ва­ния иму­ще­ст­вен­ных отно­ше­ний и отме­ны зако­нов о дол­го­вых обя­за­тель­ствах. Труд­но пред­ста­вить себе, до какой сте­пе­ни были в евро­пей­ской Гре­ции обре­ме­не­ны дол­га­ми и общи­ны, и част­ные лица за исклю­че­ни­ем Пело­пон­не­са, поло­же­ние кото­ро­го было в этом отно­ше­нии более снос­ным; дело дошло до того, что один город напа­дал на дру­гой и пре­да­вал его гра­бе­жу толь­ко для того, чтобы добыть денег; так напри­мер, афи­няне раз­гра­би­ли Ороп, а у это­лий­цев, у перре­бов и у фес­са­лий­цев про­ис­хо­ди­ли насто­я­щие сра­же­ния меж­ду бога­ты­ми и бед­ны­ми. Само собой разу­ме­ет­ся, что в этих слу­ча­ях совер­ша­лись страш­ные пре­ступ­ле­ния; так, напри­мер, у это­лий­цев была обна­ро­до­ва­на все­об­щая амни­стия и было объ­яв­ле­но о вос­ста­нов­ле­нии внут­рен­не­го спо­кой­ст­вия един­ст­вен­но с целью завлечь в эту запад­ню эми­гран­тов и умерт­вить их. Рим­ляне попы­та­лись взять на себя роль посред­ни­ков, но их послы воз­вра­ти­лись домой, не достиг­нув цели, и объ­яви­ли, что обе пар­тии оди­на­ко­во негод­ны и что нет ника­кой воз­мож­но­сти обуздать их вза­им­ную враж­ду. В сущ­но­сти мог­ли бы помочь это­му делу толь­ко поли­цей­ский офи­цер и палач; сен­ти­мен­таль­ный элли­низм, сна­ча­ла воз­буж­дав­ший смех, стал воз­буж­дать ужас. Но царь Пер­сей при­влек на свою сто­ро­ну эту пар­тию, если она достой­на тако­го назва­ния, и при­вя­зал к себе тех людей, кото­рым нече­го было терять или кото­рые по мень­шей мере не мог­ли опа­сать­ся утра­ты чест­но­го име­ни; он не толь­ко издал рас­по­ря­же­ние в поль­зу обанк­ро­тив­ших­ся македо­нян, но кро­ме того при­ка­зал выста­вить в Лариссе, в Дель­фах и в Дело­се объ­яв­ле­ния, в кото­рых при­гла­шал воз­вра­тить­ся в Македо­нию всех гре­ков, укры­вав­ших­ся от нака­за­ния за поли­ти­че­ские и за какие-либо дру­гие пре­ступ­ле­ния или от взыс­ка­ния дол­гов, и обе­щал им вос­ста­но­вить их честь и воз­вра­тить им иму­ще­ство. Нетруд­но пове­рить как тому, что они яви­лись на это при­гла­ше­ние, так и тому, что тлев­ший под пеп­лом огонь соци­аль­ной рево­лю­ции вспых­нул тогда ярким пла­ме­нем во всей север­ной Гре­ции и что мест­ная нацио­наль­но-соци­аль­ная пар­тия обра­ти­лась к Пер­сею с прось­бой о помо­щи. Если эллин­ская нацио­наль­ность мог­ла быть спа­се­на толь­ко таки­ми сред­ства­ми, то при всем ува­же­нии к Софо­клу и Фидию мож­но осме­лить­ся задать себе вопрос: сто­и­ла ли эта цель такой цены?

Раз­рыв с Пер­се­ем

Сенат при­шел к убеж­де­нию, что слиш­ком дол­го мед­лил и что пора поло­жить конец этим про­ис­кам. Изгна­ние нахо­див­ше­го­ся в сою­зе с рим­ля­на­ми фра­кий­ско­го вождя Абру­по­ли­са и вступ­ле­ние Македо­нии в союз с визан­тий­ца­ми, это­лий­ца­ми и неко­то­ры­ми из бео­тий­ских горо­дов были нару­ше­ни­я­ми мир­но­го дого­во­ра 557 г. [197 г.] и послу­жи­ли доста­точ­ным пово­дом для офи­ци­аль­но­го объ­яв­ле­ния вой­ны; насто­я­щей же при­чи­ной вой­ны было оче­вид­ное наме­ре­ние Македо­нии пре­вра­тить ее номи­наль­ную само­сто­я­тель­ность в дей­ст­ви­тель­ную и осво­бо­дить элли­нов от рим­ско­го про­тек­то­ра­та. Еще в 581 г. [173 г.] рим­ские послы откры­то заяви­ли на ахей­ском сове­те, что всту­пить в союз с Пер­се­ем зна­чи­ло разо­рвать союз с Римом. В 582 г. [172 г.] царь Эвмен при­ез­жал в Рим с длин­ным спис­ком жалоб и объ­яс­нил сена­ту насто­я­щее поло­же­ние дел; вслед за этим сенат неожи­дан­но решил­ся на тай­ном заседа­нии немед­лен­но объ­явить Македо­нии вой­ну и при­ка­зал занять рим­ским вой­скам в Эпи­ре те пунк­ты, кото­рые были удоб­ны для высад­ки. Толь­ко для фор­мы было отправ­ле­но в Македо­нию посоль­ство; оно воз­вра­ти­лось с изве­сти­ем, что Пер­сей, созна­вая невоз­мож­ность сде­лать попят­ный с.596 шаг, изъ­явил готов­ность заклю­чить с Римом дей­ст­ви­тель­но рав­но­прав­ный союз, но что он счи­та­ет дого­вор 557 г. [197 г.] уни­что­жен­ным и при­ка­зал послам выехать в тече­ние трех дней из его вла­де­ний. Таким обра­зом, вой­на была фак­ти­че­ски объ­яв­ле­на. Это про­ис­хо­ди­ло осе­нью 582 г. [172 г.]; если бы Пер­сей хотел, он мог бы занять всю Гре­цию, повсюду пере­дать управ­ле­ние в руки македон­ской пар­тии и, быть может, даже уни­что­жить рим­скую диви­зию из 5 тысяч чело­век, сто­яв­шую под­ле Апол­ло­нии под началь­ст­вом Гнея Сици­ния, и вос­пре­пят­ст­во­вать высад­ке рим­лян. Но царь, уже начи­нав­ший со стра­хом помыш­лять о пред­сто­яв­ших опас­но­стях, пустил­ся со сво­им гостем, кон­су­ля­ром Квин­том Мар­ци­ем Филип­пом, в раз­ные тол­ки о вздор­ном зна­че­нии рим­ско­го объ­яв­ле­ния вой­ны и скло­нил­ся на его убеж­де­ния отсро­чить напа­де­ние и еще раз заве­сти пере­го­во­ры о мир­ном согла­ше­нии с Римом; на это сенат отве­чал, как и сле­до­ва­ло ожи­дать, высыл­кой всех македо­нян из Ита­лии и посад­кой леги­о­нов на суда. Хотя сена­то­ры ста­рой шко­лы и пори­ца­ли «новую муд­рость» сво­его кол­ле­ги и его нерим­ское ковар­ство, но цель была достиг­ну­та, когда зима про­шла, Пер­сей еще не тро­гал­ся с места. С тем бо́льшим усер­ди­ем рим­ские дипло­ма­ты исполь­зо­ва­ли эту отсроч­ку, для того чтобы лишить Пер­сея вся­кой под­держ­ки со сто­ро­ны гре­ков. В ахей­цах они были уве­ре­ны. Даже при­над­ле­жав­шие к пат­рио­ти­че­ской пар­тии ахей­цы не при­ни­ма­ли ника­ко­го уча­стия в соци­аль­ных сму­тах и огра­ни­чи­ва­лись жела­ни­ем соблюдать ней­тра­ли­тет, поэто­му они отнюдь не были рас­по­ло­же­ны кинуть­ся в объ­я­тия Пер­сея; сверх того, имен­но в это вре­мя рим­ля­нам уда­лось поста­вить там во гла­ве управ­ле­ния людей, без­услов­но дер­жав­ших сто­ро­ну Рима. Это­лий­ский союз хотя и обра­щал­ся во вре­мя внут­рен­них смут за помо­щью к Пер­сею, но выбран­ный под вли­я­ни­ем рим­ских послов новый стра­тег Ликиск забо­тил­ся о рим­ских инте­ре­сах более самих рим­лян. И у фес­са­лий­цев рим­ская пар­тия одер­жа­ла верх. Даже бео­тий­цы, кото­рые издав­на дер­жа­ли сто­ро­ну Македо­нии и дошли до край­не­го эко­но­ми­че­ско­го рас­строй­ства, не ста­ли все откры­то на сто­ро­ну Пер­сея; толь­ко три бео­тий­ских горо­да, Фисбы, Гали­арт, и Коро­нея, при­мкну­ли к нему по соб­ст­вен­ной ини­ци­а­ти­ве. Когда в ответ на жало­бы рим­ско­го посла пра­ви­тель­ство бео­тий­ско­го сою­за объ­яс­ни­ло ему насто­я­щее поло­же­ние дел, он объ­явил, что сле­ду­ет пре­до­ста­вить всем горо­дам пра­во выска­зать­ся пооди­ноч­ке, так как толь­ко этим спо­со­бом мож­но узнать, какие горо­да за Рим и какие про­тив; вслед за этим бео­тий­ский союз совер­шен­но рас­пал­ся. Нет ника­ко­го осно­ва­ния утвер­ждать, что воз­двиг­ну­тое Эпа­ми­нон­дом вели­кое зда­ние было раз­ру­ше­но рим­ля­на­ми: оно раз­ва­ли­лось, преж­де чем рим­ляне при­кос­ну­лись к нему, и это послу­жи­ло пре­люди­ей к рас­па­де­нию и дру­гих, еще более креп­ко спло­чен­ных, гре­че­ских город­ских сою­зов². При­готов­ле­ния к войне С вой­ска­ми пре­дан­ных Риму бео­тий­ских горо­дов рим­ский посол Пуб­лий Лен­тул при­сту­пил к оса­де Гали­ар­та еще до появ­ле­ния рим­ско­го флота в Эгей­ском море. Хал­кида была заня­та ахей­ски­ми вой­ска­ми, Оре­стий­ская область — эпи­рот­ски­ми, дас­са­рет­ские и илли­рий­ские кре­по­сти, нахо­див­ши­е­ся у запад­ных гра­ниц Македо­нии, — вой­ска­ми Гнея Сици­ния, и, лишь толь­ко воз­об­но­ви­лось судо­ход­ство, в Лариссу был достав­лен гар­ни­зон из 2 тысяч чело­век. На все это Пер­сей смот­рел сло­жа руки; в его вла­сти не было ни одной пяди зем­ли вне его соб­ст­вен­ных вла­де­ний, когда с.597 вес­ной 583 г. [171 г.], или, по офи­ци­аль­но­му кален­да­рю, в июне это­го года, рим­ские леги­о­ны выса­ди­лись на запад­ном бере­гу. Сомни­тель­но, нашел ли бы Пер­сей сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ных союз­ни­ков, даже если бы он про­явил столь­ко же энер­гии, сколь­ко на самом деле про­явил вяло­сти; а при обсто­я­тель­ствах того вре­ме­ни он, есте­ствен­но, остал­ся в совер­шен­ном оди­но­че­стве, и все его ста­ра­ния при­об­ре­сти при­вер­жен­цев пока что не при­ве­ли ни к чему. Илли­рий­ский вождь Ген­фий, Кар­фа­ген, Родос, мало­ази­ат­ские воль­ные горо­да и даже нахо­див­ша­я­ся до того вре­ме­ни в тес­ной друж­бе с Пер­се­ем Визан­тия пред­ло­жи­ли рим­ля­нам свои воен­ные кораб­ли, от кото­рых рим­ляне отка­за­лись. Эвмен моби­ли­зо­вал свои сухо­пут­ные и мор­ские воен­ные силы. Царь Кап­па­до­кии Ари­а­раф при­слал в Рим залож­ни­ков без вся­ко­го тре­бо­ва­ния со сто­ро­ны рим­лян. Зять Пер­сея, царь Вифи­нии Пру­зий II, остал­ся ней­траль­ным. Во всей Гре­ции никто не шевель­нул­ся. Сирий­ский царь Антиох IV, назы­вав­ший­ся на кан­це­ляр­ском язы­ке «богом, бле­стя­щим победо­нос­цем» в отли­чие от сво­его отца, про­зван­но­го «вели­ким», не оста­вал­ся в без­дей­ст­вии, но толь­ко для того, чтобы отнять во вре­мя этой вой­ны сирий­ское побе­ре­жье у совер­шен­но бес­силь­но­го Егип­та.

Нача­ло воен­ных дей­ст­вий

Одна­ко хотя Пер­сей и всту­пил в борь­бу почти без вся­ких союз­ни­ков, он был не из таких про­тив­ни­ков, кото­ры­ми мож­но пре­не­бре­гать. В его армии было 43 тыся­чи чело­век, в том чис­ле 21 тыся­ча фалан­ги­тов и 4 тыся­чи македон­ских и фра­кий­ских всад­ни­ков, осталь­ные вой­ска состо­я­ли боль­шей частью из наем­ни­ков. В состав рим­ских воен­ных сил в Гре­ции вхо­ди­ло от 30 до 40 тысяч ита­лий­ских войск и более 10 тысяч вспо­мо­га­тель­ных войск нуми­дий­ских, лигу­рий­ских, гре­че­ских, крит­ских и в осо­бен­но­сти пер­гам­ских. К это­му сле­ду­ет при­ба­вить флот, в кото­ром было толь­ко 40 палуб­ных судов, так как у непри­я­те­ля вовсе не было флота (Пер­сей, кото­ро­му дого­вор с Римом вос­пре­щал стро­ить воен­ные кораб­ли, толь­ко что при­сту­пил к соору­же­нию вер­фи в Фес­са­ло­ни­ках), но на этих судах было до 10 тысяч десант­ных войск, так как они пред­на­зна­ча­лись глав­ным обра­зом для содей­ст­вия при оса­де кре­по­стей. Фло­том коман­до­вал Гай Лукре­ций, а сухо­пут­ной арми­ей кон­сул Пуб­лий Лици­ний Красс. Вступ­ле­ние рим­лян в Фес­са­лию Этот послед­ний оста­вил силь­ный отряд в Илли­рии, для того чтобы бес­по­ко­ить Македо­нию с запад­ной сто­ро­ны, а сам напра­вил­ся с глав­ной арми­ей обыч­ным путем из Апол­ло­нии в Фес­са­лию. Пер­сей вовсе не пытал­ся пре­пят­ст­во­вать это­му труд­но­му пере­хо­ду; он огра­ни­чил­ся вступ­ле­ни­ем в Перре­бию и заня­ти­ем бли­жай­ших кре­по­стей. Он ожи­дал непри­я­те­ля под­ле горы Оссы, а пер­вое сра­же­ние меж­ду кон­ни­цей и лег­ки­ми вой­ска­ми двух про­тив­ни­ков про­изо­шло неда­ле­ко от Лариссы. Неудач­ное и вялое веде­ние воен­ных дей­ст­вий рим­ля­на­ми Рим­ляне потер­пе­ли реши­тель­ное пора­же­ние. Котис во гла­ве фра­кий­ской кон­ни­цы опро­ки­нул и рас­се­ял ита­лий­скую, а Пер­сей во гла­ве македон­ской — гре­че­скую; у рим­лян было уби­то 2 тыся­чи пехо­тин­цев и 2 тыся­чи всад­ни­ков и было взя­то в плен 600 всад­ни­ков; они долж­ны были счи­тать за осо­бое для себя сча­стье, что мог­ли без вся­ких пре­пят­ст­вий перей­ти обрат­но за Пеней. Пер­сей вос­поль­зо­вал­ся этой победой, для того чтобы про­сить мира на тех же усло­ви­ях, на каких были заклю­чен мир с Филип­пом; он даже изъ­явил готов­ность упла­тить такую же сум­му денег, какую упла­тил Филипп. Рим­ляне отверг­ли это пред­ло­же­ние; они нико­гда не заклю­ча­ли мир­ных дого­во­ров после поне­сен­но­го пора­же­ния, а в насто­я­щем слу­чае заклю­че­ние мира без­услов­но име­ло бы послед­ст­ви­ем утра­ту Гре­ции. Одна­ко пло­хой рим­ский пол­ко­во­дец не знал, как вести насту­па­тель­ную вой­ну; он бро­дил взад и с.598 впе­ред по Фес­са­лии без сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ных резуль­та­тов. Пер­сей мог бы перей­ти в наступ­ле­ние; он видел, что рим­ляне в руках пло­хо­го вождя и что они не зна­ют, на что решить­ся; быст­ро, как мол­ния, про­нес­лась по Гре­ции весть, что гре­че­ская армия одер­жа­ла в пер­вом сра­же­нии бли­ста­тель­ную победу, а вто­рая победа мог­ла вызвать общее вос­ста­ние гре­че­ских пат­риотов и нача­ло пар­ти­зан­ской вой­ны, послед­ст­вия кото­рой были бы неис­чис­ли­мы. Одна­ко Пер­сей был хоро­шим сол­да­том, но не таким хоро­шим пол­ко­вод­цем, каким был его отец; он при­гото­вил­ся к обо­ро­ни­тель­ной войне и, когда дела при­ня­ли новый обо­рот, совер­шен­но рас­те­рял­ся. Незна­чи­тель­ной победой, кото­рая была одер­жа­на рим­ля­на­ми во вре­мя кава­ле­рий­ской схват­ки под­ле Фалан­ны, он вос­поль­зо­вал­ся как пред­ло­гом, для того чтобы воз­вра­тить­ся, как это свой­ст­вен­но огра­ни­чен­ным и упря­мым людям, к сво­е­му пер­во­на­чаль­но­му пла­ну воен­ных дей­ст­вий и очи­стить Фес­са­лию. Это, конеч­но, было то же, что отка­зать­ся от вся­ких надежд на вос­ста­ние элли­нов, а чего мог бы достиг­нуть Пер­сей, если бы дей­ст­во­вал ина­че, вид­но из пере­хо­да эпи­ротов на сто­ро­ну их преж­них про­тив­ни­ков. С тех пор ни та, ни дру­гая сто­ро­на не пред­при­ни­ма­ли ниче­го серь­ез­но­го; Пер­сей оси­лил царя Ген­фия и нака­зал дар­да­нов, а Котис, по его при­ка­за­нию, выбил из Фра­кии пре­дан­ных Риму фра­кий­цев и пер­гам­ские вой­ска. С дру­гой сто­ро­ны, запад­ная рим­ская армия завла­де­ла несколь­ки­ми илли­рий­ски­ми горо­да­ми, а кон­сул поста­рал­ся выгнать из Фес­са­лии македон­ские гар­ни­зо­ны и огра­дить себя от бес­по­кой­ных это­лий­цев и акар­нан­цев заня­ти­ем Амбра­кии. Все­го тяже­лее обру­ши­лось герой­ское муже­ство рим­лян на несчаст­ные бео­тий­ские горо­да, дер­жав­шие сто­ро­ну Пер­сея; рим­ский адми­рал Гай Лукре­ций про­дал в раб­ство и жите­лей Фисбы, кото­рые сда­лись ему без сопро­тив­ле­ния, лишь толь­ко он появил­ся перед горо­дом, и жите­лей Гали­ар­та, кото­рый запер перед ним свои ворота и был взят штур­мом. Точ­но так же посту­пил с жите­ля­ми Коро­неи кон­сул Красс, несмот­ря на то, что этот город сдал­ся на капи­ту­ля­цию. Нико­гда еще в рим­ской армии не было такой пло­хой дис­ци­пли­ны, как при этих началь­ни­ках. Они до такой сте­пе­ни рас­пу­сти­ли армию, что даже в сле­дую­щую кам­па­нию 584 г. [170 г.], новый кон­сул Авл Гости­лий не мог помыш­лять ни о каком серь­ез­ном пред­при­я­тии; к тому же новый адми­рал Луций Гор­тен­зий ока­зал­ся таким же неспо­соб­ным и недоб­ро­со­вест­ным чело­ве­ком, каким был его пред­ше­ст­вен­ник. Флот без вся­ких резуль­та­тов под­хо­дил то к одно­му, то к дру­го­му из горо­дов, рас­по­ло­жен­ных на фра­кий­ском побе­ре­жье. Запад­ная армия, нахо­див­ша­я­ся под началь­ст­вом Аппия Клав­дия, для кото­ро­го глав­ной квар­ти­рой слу­жил Лих­нид на дас­са­рет­ской терри­то­рии, тер­пе­ла одну неуда­чу вслед за дру­гой; экс­пе­ди­ция, пред­при­ня­тая оттуда внутрь Македо­нии, совер­шен­но не уда­лась, а в нача­ле зимы, когда глу­бо­кий снег сде­лал непро­хо­ди­мы­ми гор­ные уще­лья на южной гра­ни­це Македо­нии и вслед­ст­вие того ока­за­лись ненуж­ны­ми сто­яв­шие там вой­ска, царь напал с эти­ми вой­ска­ми на Аппия, отнял у него мно­го горо­дов, захва­тил мно­го плен­ни­ков и завя­зал сно­ше­ния с царем Ген­фи­ем; он даже смог сде­лать попыт­ку втор­же­ния в Это­лию, бла­го­да­ря тому что Аппий потер­пел пора­же­ние от гар­ни­зо­на в какой-то кре­по­сти, кото­рую он без­успеш­но оса­ждал в Эпи­ре. Глав­ная рим­ская армия несколь­ко раз пыта­лась про­ник­нуть в Македо­нию сна­ча­ла через Кам­бу­ний­ские горы, а потом через уще­лья Фес­са­лии, но это наступ­ле­ние велось сла­бо и было отра­же­но Пер­се­ем. Кон­сул был глав­ным обра­зом занят реор­га­ни­за­ци­ей армии, кото­рая, конеч­но, с.599 была чрез­вы­чай­но необ­хо­ди­ма, но для кото­рой нужен был более стро­гий началь­ник и более зна­ме­ни­тый пол­ко­во­дец. Отстав­ки и отпус­ка про­да­ва­лись за день­ги, поэто­му отряды нико­гда не были в пол­ном соста­ве, вой­ско раз­ме­ща­лось на лето по квар­ти­рам, офи­це­ры кра­ли круп­ны­ми куша­ми, а сол­да­ты — по мело­чам; к дру­же­ст­вен­ным наро­дам рим­ляне отно­си­лись с оскор­би­тель­ным недо­ве­ри­ем; так, напри­мер, они сва­ли­ли вину постыд­но­го пора­же­ния при Лариссе на мни­мую изме­ну это­лий­ской кон­ни­цы и совер­ши­ли неслы­хан­ную неспра­вед­ли­вость, отпра­вив офи­це­ров этой кон­ни­цы в Рим для пре­да­ния их уго­лов­но­му суду, а сво­ей необос­но­ван­ной подо­зри­тель­но­стью побуди­ли жив­ших в Эпи­ре молос­сов отло­жить­ся от Рима; союз­ные горо­да обла­га­лись воен­ны­ми кон­три­бу­ци­я­ми, как буд­то они были заво­е­ва­ны, а когда мест­ные жите­ли обра­ща­лись с жало­ба­ми к рим­ско­му сена­ту, их пре­да­ва­ли каз­ни или про­да­ва­ли в раб­ство — так было поступ­ле­но с Абде­рой и Хал­кидой. Сенат обра­тил на это серь­ез­ное вни­ма­ние³: он при­ка­зал осво­бо­дить несчаст­ных граж­дан Коро­неи и Абде­ры и запре­тил рим­ским долж­ност­ным лицам обла­гать союз­ни­ков повин­но­стя­ми без раз­ре­ше­ния сена­та. Гай Лукре­ций был еди­но­глас­но осуж­ден граж­дан­ст­вом. Одна­ко это не мог­ло изме­нить резуль­та­тов этих двух кам­па­ний, кото­рые были в воен­ном отно­ше­нии ничтож­ны, а в поли­ти­че­ском позор­ны для рим­лян, обя­зан­ных сво­и­ми необы­чай­ны­ми успе­ха­ми на Восто­ке в нема­лой сте­пе­ни без­уко­риз­нен­но­му в нрав­ст­вен­ном отно­ше­нии поведе­нию, пред­став­ляв­ше­му рез­кий кон­траст со скан­даль­ным поведе­ни­ем элли­нов. Если бы на месте Пер­сея был Филипп, то эта вой­на, веро­ят­но, нача­лась бы уни­что­же­ни­ем рим­ской армии и отпа­де­ни­ем боль­шин­ства элли­нов; но Рим был счаст­лив, что его ошиб­ки все­гда ока­зы­ва­лись ничтож­ны­ми в срав­не­нии с ошиб­ка­ми его про­тив­ни­ков. Пер­сей огра­ни­чил­ся тем, что укре­пил­ся в Македо­нии, пред­став­ляв­шей с южной и с запад­ной сто­ро­ны насто­я­щую гор­ную кре­пость, как в оса­жден­ном горо­де.

Мар­ций про­ни­ка­ет сквозь Тем­пей­ское уще­лье в Македо­нию

И третье­му глав­но­ко­ман­дую­ще­му, отправ­лен­но­му в 585 г. [169 г.] из Рима в Македо­нию, — тому само­му Квин­ту Мар­цию Филип­пу, кото­рый, как было ранее заме­че­но, так чест­но вос­поль­зо­вал­ся госте­при­им­ст­вом царя, — была не по силам вовсе нелег­кая зада­ча, за кото­рую от брал­ся. Он был често­лю­бив и пред­при­им­чив, но был пло­хим вое­на­чаль­ни­ком. Чтобы пере­брать­ся через Олимп Лапа­ф­ским уще­льем к запа­ду от Тем­пеи, он оста­вил отряд про­тив зани­мав­ше­го тес­ни­ны непри­я­те­ля, а сам с глав­ной арми­ей про­ло­жил себе доро­гу через непро­хо­ди­мые стрем­ни­ны в Герак­лею; но это дерз­кое пред­при­я­тие нисколь­ко не оправ­ды­ва­ет­ся тем, что оно уда­лось. Не толь­ко горсть сме­лых людей мог­ла бы заго­ро­дить ему доро­гу, при­чем отступ­ле­ние было бы для него немыс­ли­мо, но и после пере­хо­да через горы он имел перед собой глав­ную македон­скую армию; у него в тылу нахо­ди­лись силь­но укреп­лен­ные гор­ные кре­по­сти Тем­пея и Лапаф, он был тес­но при­жат к узко­му мор­ско­му бере­гу, был лишен под­во­за при­па­сов и не мог про­до­воль­ст­во­вать свою армию фура­жи­ров­ка­ми; он нахо­дил­ся в таком же без­вы­ход­ном поло­же­нии, когда в быт­ность пер­вый раз кон­су­лом был окру­жен непри­я­те­лем в лигу­рий­ских тес­ни­нах, с тех пор назы­вав­ших­ся его име­нем. Но тогда его спас­ла счаст­ли­вая слу­чай­ность, а теперь — с.600 неспо­соб­ность Пер­сея. Царь, по-види­мо­му, про­ник­ся убеж­де­ни­ем, что един­ст­вен­ное сред­ство обо­ро­нять­ся от рим­лян — запе­реть им гор­ные про­хо­ды; поэто­му, когда он увидел рим­лян по сю сто­ро­ну гор, он счел свое дело про­иг­ран­ным, поспеш­но отсту­пил к Пидне, при­ка­зал сжечь свои кораб­ли и пото­пить свои сокро­ви­ща. Но даже это доб­ро­воль­ное отступ­ле­ние македон­ской армии не выве­ло кон­су­ла из его труд­но­го поло­же­ния. Хотя он стал бес­пре­пят­ст­вен­но подви­гать­ся впе­ред, но после четы­рех­днев­но­го пере­хо­да был при­нуж­ден вер­нуть­ся вслед­ст­вие недо­стат­ка съест­ных при­па­сов, а так как царь оду­мал­ся и поспе­шил воз­вра­тить­ся назад, чтобы сно­ва занять поки­ну­тую им пози­цию, то рим­ская армия ока­за­лась бы в крайне опас­ном поло­же­нии, если бы не сда­лась на капи­ту­ля­цию непри­ступ­ная Тем­пея, в кото­рой непри­я­тель нашел обиль­ные запа­сы про­до­воль­ст­вия. Армия у Эль­пия Бла­го­да­ря взя­тию Тем­пеи было обес­пе­че­но сооб­ще­ние рим­ской армии с югом; но Пер­сей силь­но укре­пил­ся на сво­ей преж­ней, удач­но выбран­ной пози­ции на бере­гах малень­кой реч­ки Эль­пий и заго­ро­дил рим­ля­нам путь для даль­ней­ше­го наступ­ле­ния, поэто­му рим­ская армия про­сто­я­ла осталь­ную часть лета и всю зиму запер­той в край­нем угол­ке Фес­са­лии; если пере­ход через тес­ни­ны был во вся­ком слу­чае успе­хом и пер­вым важ­ным успе­хом, достиг­ну­тым в этой войне, то рим­ляне были им обя­за­ны не искус­ству сво­его глав­но­ко­ман­дую­ще­го, а бес­тол­ко­во­сти непри­я­тель­ско­го вождя. Рим­ский флот тщет­но попы­тал­ся завла­деть Демет­ри­а­дой и вооб­ще не достиг ника­ких резуль­та­тов. Лег­кие кораб­ли Пер­сея сме­ло пла­ва­ли меж­ду Цик­ла­да­ми, защи­ща­ли направ­ляв­ши­е­ся в Македо­нию суда с хле­бом и напа­да­ли на непри­я­тель­ские транс­пор­ты. У запад­ной армии дела шли еще хуже: Аппий Клав­дий не мог ниче­го пред­при­нять со сво­им сла­бым отрядом, а вспо­мо­га­тель­ные вой­ска, кото­рых он тре­бо­вал из Ахайи, не были ему достав­ле­ны, пото­му что кон­сул задер­жал их из зави­сти. К тому же Ген­фий соблаз­нил­ся обе­ща­ни­ем Пер­сея запла­тить ему боль­шую сум­му денег за раз­рыв сою­за с Римом и при­ка­зал заклю­чить рим­ских послов в тюрь­му; одна­ко береж­ли­вый царь нашел излиш­ним упла­чи­вать обе­щан­ные день­ги, ввиду того что Ген­фий и без того был вынуж­ден отка­зать­ся от сво­его преж­не­го дву­смыс­лен­но­го поло­же­ния и реши­тель­но перей­ти на сто­ро­ну вра­гов Рима. Таким обра­зом, кро­ме боль­шой вой­ны, уже длив­шей­ся три года, рим­ля­нам при­шлось вести и малую. Пер­сей мог бы создать для рим­лян и еще более опас­ных вра­гов, если бы был в состо­я­нии рас­стать­ся со сво­им золо­том. В самой Македо­нии отряд кель­тов, нахо­див­ший­ся под началь­ст­вом Клон­ди­ка и состо­яв­ший из 10 тысяч всад­ни­ков и столь­ких же пехо­тин­цев, пред­ло­жил посту­пить к Пер­сею на служ­бу, но дело не состо­я­лось, пото­му что нель­зя было достиг­нуть согла­ше­ния отно­си­тель­но раз­ме­ра жало­ва­нья. И в Элла­де умы были в таком силь­ном бро­же­нии, что там нетруд­но было бы начать пар­ти­зан­скую вой­ну, если бы за это взя­лись с неко­то­рым уме­ньем и не жале­ли денег; но так как Пер­сей не хотел пла­тить, а гре­ки ниче­го не дела­ли даром, то спо­кой­ст­вие стра­ны не было нару­ше­но.

Павел

В Риме нако­нец реши­ли отпра­вить в Гре­цию тако­го чело­ве­ка, какой был там нужен. Это был Луций Эми­лий Павел, сын пав­ше­го при Кан­нах кон­су­ла того же име­ни; он про­ис­хо­дил из ста­рин­но­го знат­но­го рода, но был небо­гат и пото­му не имел на выбо­рах такой же уда­чи, как на полях сра­же­ния; он необы­чай­но отли­чил­ся в Испа­нии и осо­бен­но в Лигу­рии. Народ вто­рич­но выбрал его кон­су­лом на 586 г. [168 г.] ради его заслуг, что в то вре­мя уже было ред­ким с.601 исклю­че­ни­ем. Он был во всех отно­ше­ни­ях под­хо­дя­щим чело­ве­ком: он был пре­вос­ход­ным пол­ко­вод­цем ста­рой шко­лы, был строг к само­му себе и к сво­им под­чи­нен­ным и, несмот­ря на свои шесть­де­сят лет, еще свеж умом и кре­пок здо­ро­вьем; он был непод­куп­ным санов­ни­ком, «одним из тех немно­гих рим­лян того вре­ме­ни, кото­рым нель­зя было пред­ло­жить взят­ку», — как ото­звал­ся о нем один из его совре­мен­ни­ков; он полу­чил эллин­ское обра­зо­ва­ние и вос­поль­зо­вал­ся сво­им назна­че­ни­ем в глав­но­ко­ман­дую­щие, для того чтобы объ­е­хать Гре­цию и позна­ко­мить­ся с ее про­из­веде­ни­я­ми искус­ства.

Пер­сей оттес­нен к Пидне

Лишь толь­ко новый глав­но­ко­ман­дую­щий при­был в лагерь при Герак­лее, он при­ка­зал Пуб­лию Нази­ке завла­деть врас­плох сла­бо защи­щен­ным уще­льем под­ле Пифи­о­на, а тем вре­ме­нем отвле­кал вни­ма­ние македо­нян фор­пост­ны­ми схват­ка­ми в рус­ле Эль­пия; таким обра­зом непри­я­тель был обой­ден и дол­жен был отсту­пить к Пидне. Бит­ва при Пидне По рим­ско­му лето­счис­ле­нию 4 сен­тяб­ря, а по юли­ан­ско­му кален­да­рю 22 июня 586 г. [168 г.] (один све­ду­щий рим­ский офи­цер пред­у­предил армию о пред­сто­яв­шем лун­ном затме­нии, для того чтобы она не при­ня­ла его за дур­ное пред­зна­ме­но­ва­ние; это и дает нам воз­мож­ность с точ­но­стью опре­де­лить в дан­ном слу­чае вре­мя) фор­по­сты слу­чай­но всту­пи­ли в руко­паш­ный бой в то вре­мя, когда води­ли после сво­его обеда лоша­дей на водо­пой; тогда обе сто­ро­ны реши­лись немед­лен­но всту­пить в сра­же­ние, кото­рое было назна­че­но на сле­дую­щий день. Пре­ста­ре­лый рим­ский глав­но­ко­ман­дую­щий обхо­дил без шле­ма и без пан­ци­ря ряды сво­ей армии и сам раз­ме­щал сол­дат по местам. Лишь толь­ко они выстро­и­лись, на них устре­ми­лась страш­ная фалан­га; сам пол­ко­во­дец, видав­ший нема­ло упор­ных битв, потом при­зна­вал­ся, что его ста­ла про­би­рать дрожь. Рим­ский аван­гард рас­сы­пал­ся в прах; одна пелиг­ни­й­ская когор­та была изруб­ле­на и почти совер­шен­но уни­что­же­на; даже леги­о­ны ста­ли поспеш­но отсту­пать, пока не достиг­ли воз­вы­ше­ния, нахо­див­ше­го­ся под­ле само­го рим­ско­го лаге­ря. Там сча­стье пере­ме­ни­лось. Ряды фалан­ги разде­ли­лись вслед­ст­вие неров­но­стей поч­вы и поспеш­но­го пре­сле­до­ва­ния; рим­ляне про­ник­ли отдель­ны­ми когор­та­ми во все раз­ры­вы и напа­ли на нее и с флан­гов и с тыла, а так как македон­ская кон­ни­ца, кото­рая одна толь­ко и мог­ла бы помочь, сто­я­ла непо­движ­но, а потом ста­ла целы­ми мас­са­ми ухо­дить (сам царь был в этом слу­чае из пер­вых), то судь­ба Македо­нии была реше­на в тече­ние менее одно­го часа. 3 тыся­чи отбор­ных фалан­ги­тов были изруб­ле­ны все до послед­не­го чело­ве­ка, слов­но фалан­га сама хоте­ла покон­чить свое суще­ст­во­ва­ние в этой сво­ей послед­ней боль­шой бит­ве. Пора­же­ние было ужас­но: 20 тысяч македо­нян пали на поле сра­же­ния, 11 тысяч были взя­ты в плен. Вой­на была кон­че­на на пят­на­дца­тый день после того как Павел при­нял глав­ное коман­до­ва­ние; в тече­ние двух дней поко­ри­лась вся Македо­ния. Царь убе­жал со сво­им золо­том — в его кас­се еще оста­ва­лось более 6 тысяч талан­тов (10 млн. тале­ров) — в Само­фра­кию в сопро­вож­де­нии несколь­ких пре­дан­ных людей. Но когда он сам убил одно­го из них — кри­тя­ни­на Эванд­ра, кото­ро­го сле­до­ва­ло при­влечь к отве­ту за под­стре­ка­тель­ство к попыт­ке убить Эвме­на, — то его поки­ну­ли даже цар­ские пажи и его послед­ние спут­ни­ки. Одну мину­ту он наде­ял­ся, что его спа­сет пра­во убе­жи­ща, но он сам нако­нец понял, что хва­та­ет­ся за соло­мин­ку. Попыт­ка бежать к Коти­су ему не уда­лась. Тогда он напи­сал пись­мо к кон­су­лу, но это пись­мо не было при­ня­то, пото­му что он назы­вал себя царем. Пер­сей взят в плен Он под­чи­нил­ся сво­ей уча­сти и вме­сте с детьми и сокро­ви­ща­ми отдал­ся в руки рим­лян с таким уны­ни­ем и таки­ми с.602 сле­за­ми, что вну­шил победи­те­лям отвра­ще­ние. Искренне раду­ясь и помыш­ляя не столь­ко о сво­ем успе­хе, сколь­ко о пре­врат­но­стях судь­бы, кон­сул при­нял само­го знат­но­го из всех плен­ни­ков, каких когда-либо уда­ва­лось рим­ским пол­ко­во­д­цам при­во­дить в свое оте­че­ство. Пер­сей умер через несколь­ко лет после того государ­ст­вен­ным плен­ни­ком в Аль­бе, на Фуцин­ском озе­ре⁴; его сын впо­след­ст­вии жил в той же части Ита­лии пис­цом. Таким обра­зом, цар­ство Алек­сандра Вели­ко­го, поко­рив­шее и элли­ни­зи­ро­вав­шее Восток, пало через 144 года после его смер­ти. А, как буд­то для того чтобы тра­гедия не про­шла и без забав­но­го фар­са, пре­тор Луций Ани­ций начал и окон­чил в тече­ние трид­ца­ти дней вой­ну с «царем» Илли­рии Ген­фи­ем: флот пира­тов был захва­чен рим­ля­на­ми, сто­ли­ца Скор­да была взя­та, и оба царя — наслед­ник вели­ко­го Алек­сандра и наслед­ник Плев­ра­та — всту­пи­ли плен­ни­ка­ми в Рим рядом друг с дру­гом.

Македон­ское государ­ство уни­что­же­но

Сенат решил, что та опас­ность, кото­рую навлек­ла на Рим неумест­ная снис­хо­ди­тель­ность Фла­ми­ни­на, не долж­на воз­об­нов­лять­ся. Македон­ское государ­ство было уни­что­же­но. На кон­фе­рен­ции в Амфи­по­ле, на бере­гах Стри­мо­на, рим­ская комис­сия реши­ла разде­лить креп­ко спло­чен­ную и цель­ную монар­хи­че­скую дер­жа­ву на четы­ре рес­пуб­ли­кан­ско-феде­ра­тив­ных общин­ных сою­за, скро­ен­ных по образ­цу гре­че­ских сою­зов, — на амфи­по­лий­ский в восточ­ной части Македо­нии, фес­са­ло­ник­ский с Хал­кид­ским полу­ост­ро­вом, пел­лай­ский на гра­ни­це Фес­са­лии и пела­го­ний­ский внут­ри стра­ны. Бра­ки меж­ду лица­ми, при­над­ле­жав­ши­ми к раз­лич­ным сою­зам, были при­зна­ны неза­кон­ны­ми, и доз­во­ля­лось при­об­ре­тать осед­лость толь­ко в одном из этих сою­зов. Все быв­шие цар­ские чинов­ни­ки и их взрос­лые сыно­вья были обя­за­ны под стра­хом смерт­ной каз­ни поки­нуть свое оте­че­ство и пере­се­лить­ся в Ита­лию. Рим­ляне не без осно­ва­ния все еще опа­са­лись про­яв­ле­ния ста­рин­ной пре­дан­но­сти царю. Что каса­ет­ся все­го осталь­но­го, то граж­дан­ские пра­ва и преж­нее государ­ст­вен­ное устрой­ство были остав­ле­ны без изме­не­ний; конеч­но, назна­че­ние долж­ност­ных лиц долж­но было впредь зави­сеть от общин­ных выбо­ров, а власть была отда­на в руки зна­ти как в общи­нах, так и в сою­зах. Корон­ные иму­ще­ства и дохо­ды не были пере­да­ны сою­зам и было запре­ще­но раз­ра­ба­ты­вать золотые и сереб­ря­ные руды, состав­ляв­шие глав­ное богат­ство стра­ны: одна­ко в 596 г. [158 г.] было сно­ва раз­ре­ше­но раз­ра­ба­ты­вать по мень­шей мере сереб­ря­ные руды⁵. Было запре­ще­но вво­зить соль и выво­зить кора­бель­ный стро­е­вой лес. Позе­мель­ный налог, кото­рый до того вре­ме­ни упла­чи­вал­ся царю, был отме­нен, а сою­зам и общи­нам было пре­до­став­ле­но пра­во обла­гать самих себя нало­га­ми, но они долж­ны были упла­чи­вать Риму поло­ви­ну преж­не­го позе­мель­но­го нало­га в с.603 раз навсе­гда уста­нов­лен­ном раз­ме­ре — 100 талан­тов (170 тыс. тале­ров в год)⁶. Вся стра­на была навсе­гда обез­ору­же­на, а кре­пость Демет­ри­а­да сры­та, толь­ко на север­ной гра­ни­це было при­ка­за­но содер­жать воен­ный кор­дон для защи­ты от наше­ст­вий вар­ва­ров. Из выдан­но­го македо­ня­на­ми ору­жия мед­ные щиты были ото­сла­ны в Рим, а все осталь­ное было сожже­но. Цель была достиг­ну­та. Македо­ния еще два раза бра­лась за ору­жие по зову прин­цев из преж­не­го цар­ско­го дома, одна­ко, за исклю­че­ни­ем этих двух вос­ста­ний, не име­ла ника­кой исто­рии с тех пор и до насто­я­ще­го вре­ме­ни. Раз­дроб­ле­ние Илли­рии Точ­но так же было поступ­ле­но и с Илли­ри­ей. Цар­ство Ген­фия было разде­ле­но на три неболь­ших воль­ных государ­ства, и там осед­лые жите­ли упла­чи­ва­ли сво­им новым пове­ли­те­лям преж­ние позе­мель­ные нало­ги в поло­вин­ном раз­ме­ре; исклю­че­ние было сде­ла­но толь­ко в поль­зу горо­дов, сто­яв­ших на сто­роне Рима: они были награж­де­ны осво­бож­де­ни­ем от позе­мель­ных нало­гов; но в Македо­нии не было ника­ко­го пово­да для подоб­ных изъ­я­тий. Флот илли­рий­ских пира­тов был кон­фис­ко­ван и пода­рен самым зна­чи­тель­ным из нахо­див­ших­ся на тех бере­гах гре­че­ских общин. Таким обра­зом, если не навсе­гда, то на дол­гое вре­мя были пре­кра­ще­ны непре­стан­ные вымо­га­тель­ства, кото­рым под­вер­га­ли сво­их соседей илли­рий­цы и осо­бен­но илли­рий­ские кор­са­ры. Котис Во Фра­кии рим­ляне про­сти­ли Коти­са и воз­вра­ти­ли ему попав­ше­го­ся в плен сына, пото­му что до него труд­но было добрать­ся, да сверх того мож­но было при слу­чае вос­поль­зо­вать­ся его услу­га­ми про­тив Эвме­на. Таким обра­зом все было при­веде­но в порядок на Севе­ре, и Македо­ния была нако­нец избав­ле­на от ига монар­хии. Гре­ция дей­ст­ви­тель­но сде­ла­лась более сво­бод­ной, чем когда-либо, и в ней не оста­лось ни одно­го царя.

Уни­же­ние Гре­ции

Но рим­ляне не огра­ни­чи­лись тем, что пере­ре­за­ли жилы и нер­вы Македо­нии. В сена­те было реше­но раз навсе­гда сде­лать без­вред­ны­ми все эллин­ские государ­ства без вся­ко­го раз­ли­чия меж­ду дру­зья­ми и недру­га­ми и все их поста­вить в оди­на­ко­вую сми­рен­ную зави­си­мость от Рима. Само по себе это реше­ние мог­ло быть вполне оправ­да­но, но его выпол­не­ние, осо­бен­но в отно­ше­нии самых могу­ще­ст­вен­ных из гре­че­ских государств, было недо­стой­но вели­кой дер­жа­вы и свиде­тель­ст­во­ва­ло о том, что про­шли вре­ме­на Фаби­ев и Сци­пи­о­нов. Как обо­шлись рим­ляне с Пер­га­мом От этой пере­ме­ны ролей всех более постра­да­ло то государ­ство, кото­рое было созда­но и воз­ве­ли­че­но Римом, для того чтобы дер­жать в покор­но­сти Македо­нию, но в кото­ром рим­ляне уже не нуж­да­лись, с тех пор как Македо­ния пере­ста­ла суще­ст­во­вать, — цар­ство Атта­лидов. Про­тив бла­го­ра­зум­но­го и осмот­ри­тель­но­го Эвме­на нелег­ко было при­ис­кать сколь­ко-нибудь бла­го­вид­ный пред­лог, для того чтобы лишить его при­ви­ле­ги­ро­ван­но­го поло­же­ния и под­верг­нуть опа­ле. Око­ло того вре­ме­ни, когда рим­ляне ста­ли лаге­рем под Герак­ле­ей, вне­зап­но рас­про­стра­ни­лись на его счет самые стран­ные слу­хи: ста­ли рас­ска­зы­вать, буд­то он нахо­дит­ся в тай­ных сно­ше­ни­ях с Пер­се­ем, буд­то его флот вне­зап­но исчез, буд­то за его неуча­стие в кам­па­нии было пред­ло­же­но 500 талан­тов, а за его посред­ни­че­ство при заклю­че­нии мира 1500 талан­тов и что согла­ше­ние не состо­я­лось с.604 толь­ко вслед­ст­вие ску­по­сти Пер­сея. Что каса­ет­ся пер­гам­ско­го флота, то царь воз­вра­тил­ся с ним домой вслед за ухо­дом рим­ско­го флота на зим­нюю сто­ян­ку и пред­ва­ри­тель­но откла­нял­ся кон­су­лу. Рас­сказ о под­ку­пе — без сомне­ния выдум­ка вро­де тепе­реш­них газет­ных уток; раз­ве не сам бога­тый, хит­рый и после­до­ва­тель­ный в сво­их дей­ст­ви­ях Атта­лид вызвал раз­рыв меж­ду Римом и Македо­ни­ей сво­ей поезд­кой 582 г. [172 г.] и едва не был за это убит подо­слан­ны­ми Пер­се­ем бан­ди­та­ми? Так неуже­ли же он стал бы про­да­вать сво­е­му убий­це за несколь­ко талан­тов пра­во на уча­стие в добы­че и из-за таких пустя­ков отка­зы­вать­ся от резуль­та­тов мно­го­лет­них уси­лий имен­но в то вре­мя, когда уже были пре­одо­ле­ны глав­ные труд­но­сти вой­ны, в счаст­ли­вом исхо­де кото­рой он, впро­чем, нико­гда не мог сомне­вать­ся? Такое обви­не­ние не толь­ко ложь, но и очень глу­пая ложь. Не под­ле­жит сомне­нию, что это­му не было ника­ких дока­за­тельств ни в бума­гах Пер­сея, ни где бы то ни было, так как даже рим­ляне не осме­ли­ва­лись гром­ко выска­зы­вать такие подо­зре­ния. Но у них была своя цель. К чему они стре­ми­лись, вид­но из обхож­де­ния рим­ских вель­мож с бра­том Эвме­на Атта­лом, кото­рый коман­до­вал в Гре­ции пер­гам­ски­ми вспо­мо­га­тель­ны­ми вой­ска­ми. Он был при­нят в Риме с рас­про­стер­ты­ми объ­я­ти­я­ми как храб­рый и вер­ный бое­вой това­рищ, и его там поощ­ря­ли про­сить не за сво­его бра­та, а за само­го себя, ему наме­ка­ли, что сенат охот­но отведет ему осо­бое цар­ство. Аттал про­сил толь­ко Энос и Маро­нею. Сенат пола­гал, что это лишь пред­ва­ри­тель­ная прось­ба, и испол­нил ее с боль­шой любез­но­стью. Но когда Аттал уехал из Рима, не предъ­явив ника­ких даль­ней­ших тре­бо­ва­ний, а сенат при­шел к убеж­де­нию, что чле­ны пер­гам­ско­го цар­ст­ву­ю­ще­го дома живут в таком вза­им­ном согла­сии, какое не встре­ча­ет­ся в дру­гих цар­ст­ву­ю­щих домах, то Энос и Маро­нея были объ­яв­ле­ны воль­ны­ми горо­да­ми. Пер­гам­цы не полу­чи­ли из македон­ской добы­чи ни одно­го клоч­ка зем­ли; после победы над Антиохом рим­ляне еще соблюда­ли по отно­ше­нию к Филип­пу внеш­ние фор­мы при­ли­чия, а теперь они наме­рен­но оскорб­ля­ли и уни­жа­ли Эвме­на. Кажет­ся, око­ло того вре­ме­ни сенат объ­явил неза­ви­си­мой Пам­фи­лию, из-за обла­да­ния кото­рой шел спор меж­ду Эвме­ном и Антиохом. Еще важ­нее было столк­но­ве­ние с гала­та­ми; с тех пор как Эвмен вытес­нил пон­тий­ско­го царя из Гала­тии и при­нудил его при заклю­че­нии мира отка­зать­ся от вся­ких сою­зов с галат­ски­ми кня­зья­ми, этот народ нахо­дил­ся под вла­стью Эвме­на, но теперь, без сомне­ния рас­счи­ты­вая на раз­лад меж­ду Эвме­ном и рим­ля­на­ми, а может быть и по нау­ще­нию этих послед­них, гала­ты вос­ста­ли про­тив Эвме­на, навод­ни­ли его вла­де­ния и поста­ви­ли его в очень опас­ное поло­же­ние. Эвмен стал про­сить рим­лян о посред­ни­че­стве; рим­ский посол изъ­явил готов­ность испол­нить это жела­ние, но пола­гал, что коман­до­вав­ший пер­гам­ской арми­ей Аттал луч­ше бы сде­лал, если бы не сопро­вож­дал его, так как мог сму­тить дика­рей сво­им при­сут­ст­ви­ем; заслу­жи­ва­ет вни­ма­ния тот факт, что посол ниче­го не ула­дил и даже рас­ска­зы­вал по воз­вра­ще­нии, что его посред­ни­че­ство толь­ко раз­дра­жи­ло дика­рей. Вско­ре после того неза­ви­си­мость гала­тов была поло­жи­тель­но при­зна­на и гаран­ти­ро­ва­на сена­том. Эвмен решил отпра­вить­ся в Рим, чтобы лич­но отста­и­вать свои инте­ре­сы перед сена­том. Но сенат, слов­но мучи­мый угры­зе­ни­я­ми сове­сти, неожи­дан­но вынес реше­ние, что цари впредь не долж­ны являть­ся в Рим, и послал в Брун­ди­зий навстре­чу Эвме­ну кве­сто­ра с пору­че­ни­ем сооб­щить ему содер­жа­ние это­го сенат­ско­го реше­ния, спро­сить у него, что ему нуж­но, и объ­яс­нить ему, что с.605 его поспеш­ный отъ­езд домой очень жела­те­лен. Царь дол­го не гово­рил ни сло­ва, нако­нец он отве­тил, что ему ниче­го не нуж­но, и сно­ва сел на корабль. Он понял, в чем дело, — он понял, что уже про­шло то вре­мя, когда Рим допус­кал суще­ст­во­ва­ние полу­са­мо­дер­жав­ных и полу­сво­бод­ных союз­ни­ков, и что теперь наста­ла пора бес­силь­ной покор­но­сти.

Уни­же­ние Родо­са

Такая же участь постиг­ла родо­с­цев. Их поло­же­ние было осо­бо при­ви­ле­ги­ро­ван­ным: они нахо­ди­лись с Римом не в насто­я­щем сою­зе, а в рав­но­прав­ных дру­же­ских отно­ше­ни­ях, кото­рые не меша­ли им заклю­чать сою­зы по сво­е­му усмот­ре­нию и не обя­зы­ва­ли их достав­лять по тре­бо­ва­нию рим­лян вспо­мо­га­тель­ные вой­ска. Веро­ят­но, имен­но по этой при­чине стал обна­ру­жи­вать­ся раз­лад меж­ду ними и рим­ля­на­ми. Пер­вые несо­гла­сия с Римом воз­ник­ли вслед­ст­вие вос­ста­ния ликий­цев, достав­ших­ся после победы над Антиохом на долю родо­с­цев, кото­рые (576) [178 г.] обо­шлись с ними как с воз­му­тив­ши­ми­ся под­дан­ны­ми и с жесто­ко­стью обра­ти­ли их в нево­лю; но ликий­цы утвер­жда­ли, что они не под­дан­ные, а союз­ни­ки родо­с­цев, и дока­за­ли это перед рим­ским сена­том, когда это­му послед­не­му было пре­до­став­ле­но разъ­яс­нить сомни­тель­ный смысл мир­но­го дого­во­ра. Впро­чем в этом слу­чае, конеч­но, глав­ную роль игра­ло вполне понят­ное состра­да­ние к силь­но угне­тен­ным людям; по край­ней мере, Рим не пошел далее в сво­ем вме­ша­тель­стве и отнес­ся к этой рас­пре с таким же без­уча­сти­ем, с каким отно­сил­ся ко всем эллин­ским рас­прям. Когда вспых­ну­ла вой­на с Пер­се­ем, родо­с­цы были этим недо­воль­ны, как и все осталь­ные здра­во­мыс­ля­щие гре­ки; осо­бен­но осуж­да­ли они Эвме­на как зачин­щи­ка этой вой­ны, так что даже его тор­же­ст­вен­ное посоль­ство не было допу­ще­но в Родос на празд­ник Гелиоса. Одна­ко это не поме­ша­ло им креп­ко сто­ять за Рим и не допус­кать к кор­ми­лу прав­ле­ния македон­скую пар­тию, кото­рая суще­ст­во­ва­ла в Родо­се, как и во всей Гре­ции; дан­ное им еще в 585 г. [169 г.] раз­ре­ше­ние выво­зить из Сици­лии хлеб свиде­тель­ст­во­ва­ло о том, что их доб­рые отно­ше­ния с Римом в то вре­мя еще не были нару­ше­ны. Но неза­дол­го до бит­вы при Пидне родос­ские послы неожи­дан­но появи­лись в рим­ской глав­ной квар­ти­ре и в рим­ском сена­те с заяв­ле­ни­ем, что родо­с­цы не наме­ре­ны долее допус­кать вой­ну, от кото­рой силь­но стра­да­ют их тор­го­вые сно­ше­ния с Македо­ни­ей и сбо­ры пор­то­вых пошлин, что они реши­ли сами объ­явить вой­ну той из двух дер­жав, кото­рая не согла­сит­ся заклю­чить мир, и что в этих видах они уже заклю­чи­ли союз с Кри­том и с ази­ат­ски­ми горо­да­ми. От рес­пуб­ли­ки, в кото­рой все реша­ют все­на­род­ные собра­ния, мож­но все­го ожи­дать; но это без­рас­суд­ное вме­ша­тель­ство тор­го­во­го горо­да, на кото­рое родо­с­цы мог­ли решить­ся не ина­че, как по полу­че­нии изве­стия о заня­тии рим­ля­на­ми Тем­пей­ско­го уще­лья, тре­бу­ет более подроб­но­го объ­яс­не­ния. Клю­чом к раз­ре­ше­нию этой загад­ки может слу­жить досто­вер­но засвиде­тель­ст­во­ван­ный факт, что кон­сул Квинт Мар­ций — тот самый, кото­рый был таким масте­ром в «ново­мод­ной дипло­ма­тии», — осы­пал родос­ско­го посла Аге­по­ли­са любез­но­стя­ми в лаге­ре под Герак­ле­ей, ста­ло быть после заня­тия Тем­пей­ско­го уще­лья, и тай­ком попро­сил его ула­дить мир­ное согла­ше­ние. Осталь­ное довер­ши­ли рес­пуб­ли­кан­ское без­рас­суд­ство и рес­пуб­ли­кан­ское тще­сла­вие; родо­с­цы вооб­ра­зи­ли, что рим­ляне счи­та­ют себя погиб­ши­ми; их соблаз­ня­ла роль посред­ни­ков меж­ду четырь­мя вели­ки­ми дер­жа­ва­ми, и они завя­за­ли сно­ше­ния с Пер­се­ем; родос­ские послы, выбран­ные из чис­ла людей, сочув­ст­во­вав­ших Македо­нии, наго­во­ри­ли более того, что им было пору­че­но, и Родос с.606 попал­ся в запад­ню. Сенат, без сомне­ния почти ниче­го не знав­ший о заведен­ных интри­гах, узнал о стран­ном родос­ском посоль­стве с совер­шен­но понят­ным него­до­ва­ни­ем и вос­поль­зо­вал­ся этим удоб­ным слу­ча­ем, чтобы уни­зить само­на­де­ян­ный тор­го­вый город. Один воин­ст­вен­ный пре­тор даже дошел до того, что пред­ло­жил народ­но­му собра­нию объ­явить Родо­су вой­ну. Родос­ские послы, не раз стоя на коле­нях, тщет­но умо­ля­ли сенат не забы­вать ста­со­ро­ка­лет­ней друж­бы из-за одной погреш­но­сти; родо­с­цы тщет­но воз­во­ди­ли на эша­фот или отправ­ля­ли в Рим вождей македон­ской пар­тии и тщет­но при­сы­ла­ли тяже­лый золо­той венок в знак при­зна­тель­но­сти за несо­сто­яв­ше­е­ся объ­яв­ле­ние вой­ны. Чест­ный Катон напрас­но дока­зы­вал, что родо­с­цы в сущ­но­сти не совер­ши­ли ника­ко­го пре­ступ­ле­ния; он ста­вил вопрос: неуже­ли рим­ляне хотят нала­гать нака­за­ния за жела­ния и за помыс­лы и неуже­ли мож­но ста­вить наро­дам в вину их опа­се­ния, что, когда рим­ля­нам неко­го будет боять­ся, они будут все себе поз­во­лять? Его сло­ва и пре­до­сте­ре­же­ния были напрас­ны. Сенат отнял у родо­с­цев их вла­де­ния на мате­ри­ке, при­но­сив­шие еже­год­ный доход в 120 талан­тов (200 тыс. тале­ров). Еще более тяже­лые уда­ры обру­ши­лись на родос­скую тор­гов­лю. Запре­ще­ние вво­зить в Македо­нию соль и выво­зить оттуда кора­бель­ный стро­е­вой лес было, по-види­мо­му, направ­ле­но про­тив родо­с­цев. Более непо­сред­ст­вен­ный вред был при­чи­нен родос­ской тор­гов­ле учреж­де­ни­ем пор­то-фран­ко на ост­ро­ве Дело­се; родос­ские пор­то­вые пошли­ны, до того вре­ме­ни при­но­сив­шие еже­год­ный доход в 1 млн. драхм (286 тыс. тале­ров), умень­ши­лись в очень корот­кое вре­мя до 150 тыс. драхм (43 тыс. тале­ров). Родо­с­цы были вооб­ще стес­не­ны в сво­ей сво­бо­де, а вслед­ст­вие того и в сво­ей воль­ной и сме­лой тор­го­вой поли­ти­ке; с тех пор и родос­ское государ­ство ста­ло хиреть. Даже прось­ба о раз­ре­ше­нии сно­ва всту­пить в союз с Римом сна­ча­ла была отверг­ну­та, и этот союз был воз­об­нов­лен лишь в 590 г. [164 г.] после неод­но­крат­ных просьб родо­с­цев. Оди­на­ко­во винов­ные, но совер­шен­но бес­силь­ные кри­тяне отде­ла­лись тем, что полу­чи­ли стро­гий выго­вор.

Вме­ша­тель­ство в вой­ну Сирии с Егип­том

С Сири­ей и Егип­том было нетруд­но спра­вить­ся. Меж­ду эти­ми дву­мя государ­ства­ми вспых­ну­ла вой­на сно­ва из-за обла­да­ния Келе­си­ри­ей и Пале­сти­ной. Егип­тяне утвер­жда­ли, что эти про­вин­ции были уступ­ле­ны Егип­ту при вступ­ле­нии в брак сирий­ской прин­цес­сы Клео­пат­ры, но это­го не при­зна­вал вави­лон­ский двор, фак­ти­че­ски вла­дев­ший теми про­вин­ци­я­ми. Пово­дом для ссо­ры, по-види­мо­му, послу­жи­ло то обсто­я­тель­ство, что в при­да­ное Клео­пат­ры пред­на­зна­ча­лись пода­ти келе­си­рий­ских горо­дов, а пра­вы были сирий­цы; пово­дом для нача­ла вой­ны послу­жи­ла в 581 г. [173 г.] смерть Клео­пат­ры, так как вслед за тем пре­кра­ти­лась упла­та рен­ты. Вой­ну, по-види­мо­му, начал Еги­пет, но и царь Антиох Эпи­фан поспе­шил вос­поль­зо­вать­ся этим удоб­ным слу­ча­ем, чтобы еще раз (это был послед­ний раз) попы­тать­ся достиг­нуть завет­ной цели Селев­кидов — заво­е­ва­ния Егип­та, пока рим­ляне были заня­ты в Македо­нии. Сча­стье, по-види­мо­му, бла­го­при­ят­ст­во­ва­ло ему. Цар­ст­во­вав­ший в то вре­мя в Егип­те сын Клео­пат­ры Пто­ле­мей VI Фило­ме­тор едва вышел из дет­ско­го воз­рас­та и был окру­жен пло­хи­ми совет­ни­ка­ми; после боль­шой победы на сирий­ско-еги­пет­ской гра­ни­це Антиох всту­пил во вла­де­ния сво­его пле­мян­ни­ка в том самом году, когда рим­ские леги­о­ны выса­ди­лись в Гре­ции (583) [171 г.], и этот пле­мян­ник ско­ро попал в его руки. Антиох, по-види­мо­му, наме­ре­вал­ся всту­пить от име­ни Фило­ме­то­ра в обла­да­ние всем Егип­том, поэто­му Алек­сан­дрия с.607 запер­ла перед ним свои город­ские ворота, объ­яви­ла Фило­ме­то­ра низ­ло­жен­ным и про­воз­гла­си­ла вме­сто него царем млад­ше­го бра­та Эвер­ге­та II, про­зван­но­го Тол­стым. Сму­ты, воз­ник­шие в соб­ст­вен­ных вла­де­ни­ях сирий­ско­го царя, побуди­ли его воз­вра­тить­ся из Егип­та; в его отсут­ст­вие два бра­та всту­пи­ли меж­ду собой в согла­ше­ние; тогда Антиох стал вести вой­ну про­тив них обо­их. Вско­ре после бит­вы при Пидне (586) [168 г.], в то вре­мя как Антиох сто­ял под Алек­сан­дри­ей, к нему при­был рим­ский посол Гай Попил­лий, чело­век кру­той и гру­бый, и пере­дал ему при­ка­за­ние сена­та воз­вра­тить все, что им заво­е­ва­но, и очи­стить Еги­пет в назна­чен­ный срок. Царь про­сил, чтобы ему дали вре­мя на раз­мыш­ле­ние, но кон­су­ляр про­вел вокруг него чер­ту сво­ей тро­стью и потре­бо­вал, чтобы он дал ответ, преж­де чем пере­сту­пит за эту чер­ту. Антиох отве­тил, что испол­нит при­ка­за­ние, и уда­лил­ся в свою рези­ден­цию, для того чтобы отпразд­но­вать в каче­стве «бога и бле­стя­ще­го победо­нос­ца» победу над Егип­том и разыг­рать паро­дию на три­умф Пав­ла. Еги­пет охот­но посту­пил под рим­ский про­тек­то­рат, но и вави­лон­ские цари отка­за­лись от вся­кой попыт­ки отста­и­вать свою неза­ви­си­мость про­тив Рима. Как Македо­ния в войне Пер­сея, так и Селев­киды в келе­си­рий­ской войне сде­ла­ли послед­нюю попыт­ку вер­нуть преж­нее могу­ще­ство, но раз­ли­чие меж­ду Македо­ни­ей и Сири­ей заклю­ча­ет­ся в том, что в пер­вой дело поре­ши­ли леги­о­ны, а во вто­рой — гру­бое сло­во дипло­ма­та.

Меры пре­до­сто­рож­но­сти в Гре­ции

В соб­ст­вен­но Гре­ции — после того как Бео­тий­ские горо­да уже попла­ти­лись более, чем это тре­бо­ва­лось, — оста­ва­лось нака­зать толь­ко союз­ни­ков Пер­сея молос­сов. По тай­но­му при­ка­за­нию сена­та Павел пре­дал раз­граб­ле­нию в один и тот же день семь­де­сят город­ских окру­гов в Эпи­ре, а мест­ных жите­лей в чис­ле 150 тысяч чело­век про­дал в раб­ство. За свое дву­смыс­лен­ное поведе­ние это­лий­цы лиши­лись Амфи­по­ли­са, акар­нан­цы — Лев­ка­дии; напро­тив того, афи­няне, кото­рые не пере­ста­ва­ли разыг­ры­вать роль опи­сан­но­го Ари­сто­фа­ном нищен­ст­ву­ю­ще­го поэта, не толь­ко полу­чи­ли в пода­рок Делос и Лет­нос, но даже не посты­ди­лись про­сить опу­сто­шен­ную мест­ность Гали­ар­та, кото­рая и была им отда­на. Таким обра­зом, было кое-что сде­ла­но для муз, но еще более оста­ва­лось сде­лать для пра­во­судия. В каж­дом горо­де суще­ст­во­ва­ла македон­ская пар­тия, и пото­му во всей Гре­ции нача­лись про­цес­сы по обви­не­ни­ям в государ­ст­вен­ной измене. Вся­ко­го, кто слу­жил в армии Пер­сея, немед­лен­но каз­ни­ли; в Рим отправ­ля­ли всех, кто был ском­про­ме­ти­ро­ван или най­ден­ны­ми в бума­гах Пер­сея ука­за­ни­я­ми, или доно­са­ми сте­кав­ших­ся со всех сто­рон поли­ти­че­ских про­тив­ни­ков; по этой части осо­бен­но отли­чи­лись ахе­ец Кал­ли­крат и это­ли­ец Ликиск. Самые име­ни­тые пат­риоты меж­ду фес­са­лий­ца­ми, это­лий­ца­ми, акар­нан­ца­ми, лес­бий­ца­ми и т. д. были этим спо­со­бом уда­ле­ны из сво­его оте­че­ства, такая же участь постиг­ла более тыся­чи ахей­цев, при­чем глав­ная цель заклю­ча­лась не в том, чтобы пре­сле­до­вать уда­лен­ных людей судом, а в том, чтобы зажать рот ребя­че­ской оппо­зи­ции элли­нов. Сенат, изму­чен­ный непре­рыв­ны­ми прось­ба­ми ахей­цев, кото­рые по сво­е­му обык­но­ве­нию были недо­воль­ны, что им не дают отве­та по вопро­су о след­ст­вии, нако­нец объ­явил, что при­ве­зен­ные в Ита­лию люди будут оста­вать­ся там до даль­ней­ших рас­по­ря­же­ний. Эти пере­се­лен­цы были интер­ни­ро­ва­ны по про­вин­ци­аль­ным горо­дам, с ними обхо­ди­лись снос­но, но за попыт­ки к бег­ству нака­зы­ва­ли смер­тью; точ­но в таком же поло­же­нии нахо­ди­лись при­ве­зен­ные из Македо­нии преж­ние долж­ност­ные лица. Как ни были насиль­ст­вен­ны эти меры, с.608 они все-таки были доволь­но снос­ны при тогдаш­нем поло­же­нии дел, и рас­сви­ре­пев­шие гре­ки из рим­ской пар­тии были очень недо­воль­ны тем, что голо­вы отру­ба­лись недо­ста­точ­но часто. Поэто­му Ликиск счел более целе­со­об­раз­ным пере­ре­зать на собра­нии сове­та 500 самых знат­ных при­вер­жен­цев это­лий­ской пар­тии пат­риотов; нуж­дав­ша­я­ся же в этом чело­ве­ке рим­ская комис­сия допу­сти­ла это и толь­ко выра­зи­ла свое неудо­воль­ст­вие по пово­ду того, что испол­не­ние это­го эллин­ско­го мест­но­го обы­чая было воз­ло­же­но на рим­ских сол­дат. Впро­чем, сле­ду­ет пола­гать, что рим­ляне ста­ли при­дер­жи­вать­ся систе­мы ссы­лок в Ита­лию имен­но для того, чтобы пред­от­вра­тить подоб­ные ужа­сы. Так как в соб­ст­вен­но Гре­ции не было ни одно­го государ­ства, кото­рое мог­ло бы рав­нять­ся по могу­ще­ству даже с Родо­сом или Пер­га­мом, то там и не пред­став­ля­лось надоб­но­сти кого-либо уни­жать, а все, что там дела­лось, име­ло целью пра­во­судие, конеч­но пони­мае­мое по-рим­ски, и пред­от­вра­ще­ние самых жесто­ких и самых явных про­яв­ле­ний пар­тий­ной враж­ды.

Рим и рим­ская кли­ен­те­ла

Таким обра­зом, все эллин­ские государ­ства вошли в состав рим­ской кли­ен­те­лы и все цар­ство Алек­сандра Вели­ко­го доста­лось рим­ской граж­дан­ской общине совер­шен­но так, как если бы Рим уна­сле­до­вал его от наслед­ни­ков Алек­сандра. Цари и послы ста­ли со всех сто­рон сте­кать­ся в Рим с поздрав­ле­ни­я­ми, и на деле ока­за­лось, что нигде нель­зя услы­шать такой низ­кой лести, как в при­хо­жей, где дожи­да­ют­ся при­е­ма цари. Царь Мас­си­нис­са, не при­ехав­ший в Рим толь­ко пото­му, что это было ему реши­тель­но запре­ще­но, заявил уста­ми сво­его сына, что он счи­та­ет себя толь­ко вре­мен­ным вла­де­те­лем сво­его цар­ства, кото­рое состав­ля­ет соб­ст­вен­ность рим­лян, и что он все­гда будет дово­лен тем, что они оста­вят на его долю. В этих сло­вах была по край­ней мере прав­да. А царь Вифи­нии Пру­зий, кото­ро­му пред­сто­я­ло загла­дить вину сво­его ней­тра­ли­те­та, полу­чил в этом состя­за­нии паль­му пер­вен­ства: когда его при­ве­ли в сенат, он пал ниц и выра­зил свое бла­го­го­ве­ние перед «бога­ми-изба­ви­те­ля­ми». Так как он дошел до тако­го уни­же­ния, гово­рит Поли­бий, то ему отве­ча­ли веж­ли­во и пода­ри­ли флот Пер­сея. По край­ней мере была удач­но выбра­на мину­та для про­яв­ле­ния такой лести. Поли­бий пола­га­ет, что с бит­вы при Пидне начи­на­ет­ся все­мир­ное вла­ды­че­ство рим­лян. Дей­ст­ви­тель­но, это была послед­няя бит­ва, в кото­рой Рим имел дело с циви­ли­зо­ван­ным государ­ст­вом, сто­яв­шим на рав­ной с ним ноге; все позд­ней­шие вой­ны велись или с бун­тов­щи­ка­ми или с таки­ми наро­да­ми, кото­рые не вхо­ди­ли в сфе­ру рим­ско-гре­че­ской циви­ли­за­ции, с так назы­вае­мы­ми вар­ва­ра­ми. С тех пор весь циви­ли­зо­ван­ный мир при­зна­вал рим­ский сенат за выс­шее суди­ли­ще, кото­рое через посред­ство сво­их комис­сий раз­ре­ша­ло в послед­ней инстан­ции все спо­ры меж­ду царя­ми и наро­да­ми, а чтобы изу­чить язык и обы­чаи это­го суди­ли­ща, в Риме ста­ли подол­гу про­жи­вать ино­зем­ные прин­цы и моло­дые люди знат­но­го про­ис­хож­де­ния. Толь­ко вели­ким Мит­ри­да­том Пон­тий­ским была сде­ла­на откры­тая и серь­ез­ная попыт­ка осво­бо­дить­ся от тако­го вла­ды­че­ства, но она была един­ст­вен­ной в сво­ем роде. Вме­сте с тем бит­ва при Пидне обо­зна­ча­ет послед­ний момент, когда сенат еще не отсту­пал от поли­ти­че­ско­го прин­ци­па, — по мере воз­мож­но­сти не при­об­ре­тать ника­ких вла­де­ний и не содер­жать посто­ян­ных армий по ту сто­ро­ну ита­лий­ских морей, а дер­жать бес­чис­лен­ные зави­си­мые государ­ства в покор­но­сти, опи­ра­ясь толь­ко на свое поли­ти­че­ское пре­об­ла­да­ние. Поэто­му все эти государ­ства не долж­ны были впа­дать в совер­шен­ное бес­си­лие и анар­хию, как это, одна­ко, слу­чи­лось в с.609 Гре­ции, и не долж­ны были выхо­дить из сво­его полу­сво­бод­но­го поло­же­ния до состо­я­ния пол­ной неза­ви­си­мо­сти, как это не без успе­ха попы­та­лась сде­лать Македо­ния. Ни одно государ­ство не долж­но было погиб­нуть, но и ни одно не долж­но было уси­ли­вать­ся до того, чтобы дер­жать­ся без посто­рон­ней помо­щи, поэто­му рим­ские дипло­ма­ты выка­зы­ва­ли не менее, а неред­ко даже более сочув­ст­вия к побеж­ден­но­му вра­гу, чем к вер­но­му союз­ни­ку; тому, кто был побеж­ден, они помо­га­ли сно­ва стать на ноги, а того, кто сам под­ни­мал­ся на ноги, они ста­ра­лись уни­зить; это испы­та­ли на самих себе это­лий­цы, Македо­ния после ази­ат­ской вой­ны, Родос и Пер­гам. Впро­чем, не толь­ко эта роль покро­ви­те­лей ско­ро сде­ла­лась невы­но­си­мой и для пове­ли­те­лей и для под­чи­нен­ных, но и рим­ский про­тек­то­рат дока­зал свою пол­ную несо­сто­я­тель­ность в этой небла­го­дар­ной, непре­рыв­но воз­об­нов­ляв­шей­ся с само­го нача­ла сизи­фо­вой рабо­те. Зачат­ки пере­ме­ны в систе­ме управ­ле­ния и посто­ян­но уси­ли­вав­ше­е­ся неже­ла­ние Рима допус­кать рядом с собой суще­ст­во­ва­ние хотя бы толь­ко неболь­ших само­сто­я­тель­ных государств ясно обна­ру­жи­лись уже после бит­вы при Пидне в уни­что­же­нии македон­ской монар­хии. Вме­ша­тель­ство Рима во внут­рен­ние дела мел­ких гре­че­ских государств, впа­дав­ших вслед­ст­вие дур­но­го управ­ле­ния в поли­ти­че­скую и соци­аль­ную анар­хию, ста­но­ви­лось все более и более частым и неиз­беж­ным; Македо­ния была обез­ору­же­на, несмот­ря на то что для охра­ны ее север­ных гра­ниц тре­бо­ва­лись более зна­чи­тель­ные воен­ные силы, чем те, кото­рые зани­ма­ли там воен­ные посты; нако­нец в Рим ста­ли посту­пать позе­мель­ные пода­ти из Македо­нии и Илли­рии — все это было не чем иным, как нача­лом пре­вра­ще­ния покро­ви­тель­ст­ву­е­мых государств в насто­я­щих под­дан­ных Рима.

Ита­лий­ская и вне­ита­лий­ская поли­ти­ка Рима

Если мы в заклю­че­ние огля­нем­ся на путь, прой­ден­ный Римом со вре­ме­ни объ­еди­не­ния Ита­лии до раз­дроб­ле­ния Македо­нии, то заме­тим, что рим­ское все­мир­ное вла­ды­че­ство вовсе не было резуль­та­том гигант­ско­го замыс­ла, заду­ман­но­го и испол­нен­но­го нена­сыт­ною жаж­дою терри­то­ри­аль­ных при­об­ре­те­ний, а было достиг­ну­то рим­ским пра­ви­тель­ст­вом без пред­взя­то­го наме­ре­ния и даже про­тив его воли. Конеч­но, пер­вая точ­ка зре­ния кажет­ся не лишен­ной неко­то­ро­го прав­до­по­до­бия, и Сал­лю­стий не без осно­ва­ния при­пи­сы­вал Мит­ри­да­ту мне­ние, что все вой­ны Рима с раз­лич­ны­ми пле­ме­на­ми, граж­дан­ства­ми и царя­ми были вызва­ны одним и тем же с древ­них пор уко­ре­нив­шим­ся вле­че­ни­ем — неуто­ли­мою жаж­дою вла­ды­че­ства и обо­га­ще­ния; но этот вну­шен­ный нена­ви­стью и оправ­ды­вае­мый после­дую­щи­ми собы­ти­я­ми при­го­вор был без вся­ко­го на то осно­ва­ния пущен в ход в каче­стве исто­ри­че­ско­го фак­та. Для вся­ко­го непо­верх­ност­но­го наблюда­те­ля оче­вид­но, что в тече­ние все­го опи­сан­но­го пери­о­да вре­ме­ни рим­ское пра­ви­тель­ство ниче­го не жела­ло и ниче­го не доби­ва­лось кро­ме вла­ды­че­ства над Ита­ли­ей, что оно толь­ко не жела­ло иметь слиш­ком силь­ных соседей, что оно очень серь­ез­но сопро­тив­ля­лось вовле­че­нию в сфе­ру рим­ско­го про­тек­то­ра­та сна­ча­ла Афри­ки, потом Гре­ции и нако­нец Азии, что оно посту­па­ло так не из состра­да­ния к побеж­ден­ным, а из вполне понят­но­го опа­се­ния, что самое зер­но рим­ско­го государ­ства будет раздав­ле­но под его внеш­ней обо­лоч­кой, и нако­нец что обсто­я­тель­ства при­нуж­да­ли его рас­ши­рять эту сфе­ру или по мень­шей мере тол­ка­ли его на этот путь с непре­одо­ли­мой силой. Рим­ляне все­гда утвер­жда­ли, что они не при­дер­жи­ва­лись заво­е­ва­тель­ной поли­ти­ки и все­гда вели обо­ро­ни­тель­ные вой­ны — и это не было пустой фра­зой. Дей­ст­ви­тель­но, с.610 за исклю­че­ни­ем толь­ко вой­ны из-за обла­да­ния Сици­ли­ей они вели все боль­шие вой­ны — как с Ган­ни­ба­лом и Антиохом, так и с Филип­пом и Пер­се­ем — пото­му, что были к тому вынуж­де­ны или пря­мым напа­де­ни­ем, или каким-нибудь неслы­хан­ным нару­ше­ни­ем суще­ст­во­вав­ших в то вре­мя поли­ти­че­ских поряд­ков; пото­му-то эти вой­ны и заста­ва­ли их обык­но­вен­но врас­плох. Если же после побед они не были воз­дер­жа­ны в той мере, в какой это­го тре­бо­ва­ли соб­ст­вен­ные инте­ре­сы Ита­лии, удер­жав, напри­мер, в сво­ей вла­сти Испа­нию, при­няв под свою опе­ку Афри­ку и, что все­го важ­нее, взяв­шись за полу­фан­та­сти­че­ский план наде­лить всех гре­ков сво­бо­дой, то это было серь­ез­ным нару­ше­ни­ем их ита­лий­ской поли­ти­ки, и это доста­точ­но оче­вид­но. Но при­чи­ной это­го были отча­сти сле­пая боязнь Кар­фа­ге­на, отча­сти еще гораздо более сле­пая меч­та о сво­бо­де элли­нов; рим­ляне обна­ру­жи­ва­ли в эту эпо­ху мало склон­но­сти к заво­е­ва­ни­ям, и мы, напро­тив того, усмат­ри­ва­ем в них очень бла­го­ра­зум­ную боязнь заво­е­ва­ний. По все­му вид­но, что рим­ская поли­ти­ка не была пред­на­чер­та­на одним могу­чим умом и не пере­да­ва­лась пре­да­ни­я­ми от одно­го поко­ле­ния к дру­го­му, а была поли­ти­кой очень тол­ко­во­го, но несколь­ко огра­ни­чен­но­го сове­ща­тель­но­го собра­ния, у кото­ро­го не было доста­точ­ной широты замыс­лов, для того чтобы состав­лять про­ек­ты в духе Цеза­ря или Напо­лео­на, но у кото­ро­го было даже слиш­ком мно­го вер­но­го инстинк­та, для того чтобы обе­ре­гать свое соб­ст­вен­ное государ­ство. Нако­нец, глав­ной опо­рой для рим­ско­го все­мир­но­го вла­ды­че­ства послу­жи­ла эво­лю­ция государ­ст­вен­ных систем древ­но­сти. Древ­ний мир не знал меж­ду­на­род­но­го рав­но­ве­сия; поэто­му каж­дая достиг­шая внут­рен­не­го объ­еди­не­ния нация ста­ра­лась или поко­рить сво­их соседей, как это дела­ли эллин­ские государ­ства, или обез­вредить их, как это делал Рим; но все это, конеч­но, вело в кон­це кон­цов к заво­е­ва­ни­ям. Еги­пет, едва ли не един­ст­вен­ная из древ­них вели­ких дер­жав, серь­ез­но при­дер­жи­вал­ся систе­мы рав­но­ве­сия; в про­ти­во­по­лож­ных стрем­ле­ни­ях схо­дят­ся меж­ду собою Селевк и Анти­гон, Ган­ни­бал и Сци­пи­он. Конеч­но, при­скорб­но видеть, как все щед­ро ода­рен­ные при­ро­дой и высо­ко­раз­ви­тые древ­ние нации долж­ны были исчез­нуть, для того чтобы обо­га­тить одну из всех, и что они как буд­то толь­ко для того суще­ст­во­ва­ли, чтобы содей­ст­во­вать воз­ве­ли­че­нию Ита­лии и — что то же самое — ее упад­ку; тем не менее исто­ри­че­ская спра­вед­ли­вость долж­на при­знать, что все это не было резуль­та­том воен­ных пре­иму­ществ леги­о­на над фалан­гой, а было неиз­беж­ным послед­ст­ви­ем тех меж­ду­на­род­ных отно­ше­ний, какие суще­ст­во­ва­ли в древ­но­сти; поэто­му конеч­ный исход не был пло­дом при­скорб­ной слу­чай­но­сти, а был испол­не­ни­ем при­го­во­ра судь­бы, кото­ро­го не было воз­мож­но­сти пред­от­вра­тить и с кото­рым, сле­до­ва­тель­но, необ­хо­ди­мо при­ми­рить­ся.