Династическая политика Августа
© 2010 г. Перевод с англ. О. В. Любимовой.
с.87 Чтобы понять обстоятельства, сопровождавшие приход Тиберия к власти в 14 г. н. э., и условия, приведшие к нему, необходимо оглянуться назад и рассмотреть начальный период принципата. Важное значение Агриппы для Августа общепризнанно; но истолкование его четкого положения так же окружено неопределенностью, как и проблема наследования в 14 г. н. э.
Сайм отмечает: «Пожертвовать Меценатом было возможно, Агриппой нет; и таким образом Агриппа победил. Он не одобрял непомерные почести, предоставленные юному и не испытанному в деле Марцеллу…» — и далее: «Замысел Агриппы, вполне возможно, поддержанный влиятельным союзником из числа членов семьи, одержал верх над принцепсом и его племянником. Агриппа получил свою долю власти. Вероятно, есть некоторые основания говорить о замаскированном coup d’etat[1]»1.
Эти события могут показаться очень далекими от 14 г. н. э., но значение спора об «усыновлении» Марцелла должно быть очевидно всем. Здесь впервые на сцене возникает призрак монархических амбиций Августа. Сайм признал его появление: «Его (Марцелла) усыновление стало бы катастрофой: она выходило за пределы обычаев римской династической политики в область чистой монархии»2. Агриппа бросает вызов — если не в защиту республиканских форм, то по меньшей мере (ради собственных интересов) против монархии.
Такая поляризация интересов — враждебные друг другу монархические и антимонархические силы — является существенной частью предложенной Саймом интерпретации принципата. Можно было ожидать, что она возникнет и при рассмотрении смерти Агриппы и брака Тиберия и Юлии. «Тиберий стал преемником Агриппы в роли мужа Юлии, защитника юных принцев и министра принцепса на войне и в правительстве»3. Это может показаться достаточно честным, но это далеко не так. «Но был ли план Августа благотворен для римского народа? Римлянин-патриот мог в этом усомниться. Новое Государство быстро превращалось в Новую Монархию»4. Смягчилось ли мнение Сайма с.88 со временем? По-видимому, вовсе нет. «Цезарь Август нуждался в Агриппе, ему пришлось отдать Агриппе долю власти и Юлию в жены; если бы не судьба и не жестокий случай, atrox fortuna, как признавал Август, наследование перешло бы к сыновьям Агриппы и Юлии»5.
Так вот, в некоторых отношениях суждения Сайма безукоризненны. Несомненно, Август действительно нуждался в государственном министре; и что обеспечило бы его лояльность надежнее, чем брачные узы? Сайм сбивается с пути, увлекшись потомством Юлии; представляется, что Марш ближе к истине. Агриппа сам должен был стать наследником. «Поскольку его полководец должен был взять на себя управление Римом и Западом, император, чтобы устранить любой соблазн нелояльности, устроил женитьбу Агриппы на своей единственной дочери Юлии и таким образом не только привязал к себе полководца узами брака, но и очень ясно показал, что Агриппа должен стать его наследником»6. Возможно, юные внуки однажды достигли бы высшей власти; но сомнительно, что она была им предназначена сразу после смерти Августа.
В некотором смысле Сайм признал эту сложность. «Если бы Август умер раньше, чем его сыновья достигли совершеннолетия, то управление стал бы контролировать регентский совет, явный или тайный»7. Конечно, если вслед за Саймом считать, что наследниками своей власти Август мог представить себе лишь собственных потомков, то предположение о «регентском совете» или хотя бы о регенте становится необходимо. В свете этого можно истолковать брак Тиберия с Юлией; Тиберию предстояло взять под покровительство всех возможных наследников: детей Юлии, собственного сына Друза, а позднее своего племянника. Предположительно, некоторые из них достигли бы совершеннолетия при жизни Августа. Тогда Тиберию следовало изящно удалиться и предоставить власть над империей молодому человеку в возрасте около тридцати лет; это мнение подтверждается предполагаемым удалением Агриппы на Восток при вступлении Марцелла в общественную жизнь. Но Сайм сам уничтожил эту идею: «В этих вымыслах нет правды — политически неблагонадежному не доверяют провинции и армии»8. Подобное истолкование отъезду Тиберия дают Светоний (Tiberius, 10) и Веллей Патеркул (II, 99). Но из рассказа Светония очевидно, что Август вовсе не требовал этого изящного удаления; Дион Кассий тоже ясно дает понять, что в 1 г. до н. э. Гай Цезарь был направлен в Армению faute de mieux[2], так как сам Август был слишком стар для войны, а Тиберий отошел от дел (Dio, LV, 10, 18). Видимо, приходится сделать вывод, что Август рассматривал Тиберия как наследника — по крайней мере, в некотором смысле: в молодости Тиберий служил под командованием Августа в Испании, представлял его в Парфии, действовал согласно его указаниям (как легат пропретор?) в с.89 Галлии и покорил от его имени альпийские племена; кроме того, до своей женитьбы на Юлии Тиберий достиг всех должностей, в том числе консульства (13 г. до н. э.), и даже, как сообщают Дион Кассий (LIII. 28, 3—
Один фрагмент Светония хорошо иллюстрирует, насколько сильно предубеждение может исказить свидетельства источников (Tiberius 21, 3 сл.). Здесь автор, — вообще не склонный к взвешенным суждениям, — сопоставляя пороки и достоинства Тиберия, признает, что, усыновляя Тиберия, Август действовал в интересах государства, и иллюстрирует высокое мнение Августа о его пасынке и приемном наследнике многочисленными цитатами из писем Августа. Конечно, эти изыскания находятся в контексте 14 г. н. э., когда Тиберий был практически единственным возможным наследником. Однако что именно в этом суждении нельзя отнести к Тиберию в любой момент его карьеры? Сам Сайм вынужден выразить восхищение этим исследованием Светония: «в качестве исключения он тверд и проницателен в отношении причин, по которым Август избрал Тиберия преемником»11. Собственное мнение Сайма о Тиберии так же благоприятно — и верно, — как и мнение Светония12. Однако для Сайма доказательством монархических намерений Августа является частное письмо Августа к Гаю и Луцию, написанное в
Но разве не могло положение действительно быть таким, каким оно показалось бы любому непредвзятому наблюдателю? Проведя молодые годы за тщательной подготовкой к должности под руководством самого принцепса, Тиберий фактически стал избранным наследником этой должности уже в момент смерти Агриппы. Не вызывает сомнений, что Агриппа взял бы на себя роль принцепса, если бы с Августом что-то случилось. Как представляется, лишь один аргумент с.90 не позволяет считать, что Тиберий по умолчанию исполнял ту же роль с момента женитьбы на Юлии. Сайм подразумевает, что монархический принцип кровного наследования столь сильно определял каждую мысль Августа, что любой другой наследник, помимо кровного потомка, был немыслим. Это предвзятое мнение вызывает несколько вопросов, и прежде всего: что доказывает, что данная разработка не является анахронизмом? И, в связи с этим вопросом, — придавали ли римляне особое значение кровному наследованию в какой-либо период их истории, предшествующий принципату? Очевидно, что в настоящей работе столь масштабное исследование немыслимо. Достаточно отметить, что в римской республиканской истории всегда чрезвычайно важную роль играло усыновление; кроме того, по-видимому, трудно доказать, что между родными и приемными сыновьями когда-либо делали различие. Историки, должно быть, внесли в традицию эти анахронистические соображения в более поздний период, когда кровное родство приобрело некоторое значение для наследования императорской власти15. Следует помнить, что до правления Тиберия наследование было всего лишь теоретической разработкой, а не делом практического опыта.
Что же до всего прочего, то отчасти уже было указано, что Тиберий, несомненно, подходил на эту должность лучше всех высших государственных деятелей своего времени; его карьера прекрасно иллюстрирует огромные природные способности и долгий практический опыт, в котором они проверялись и оттачивались. Мы уже довольно пространно указали на военные кампании, в которых Тиберий участвовал под руководством Августа, и упомянули о магистратурах, которые он занимал ранее законного возраста. Несмотря на блеск этой ранней карьеры, включавшей два консульства (13 и 7 гг. до н. э.), для настоящей дискуссии более важное значение имеет предоставление трибунской власти, которую Тиберий получил в 6 г. до н. э. (Dio, LV, 9, 4). Содержание главы (LV, 9), в которой Дион Кассий сообщает об этом, представляет огромный интерес: Дион Кассий полагает, что Август таким способом стремился обуздать юношескую дерзость Гая и Луция. В некотором смысле эта интерпретация определенно противоречит тем фактам, о которых сообщает сам Дион Кассий: несомненно, без согласия Августа Гая никогда не смогли бы избрать консулом в 6 г. до н. э., как бы ни жаждал народ его избрания, и хотя Дион Кассий сообщает, что он действительно был избран (Dio, LV, 9, 2), Сайм, вероятно, прав в том, что этот фрагмент отражает безуспешную агитацию за его избрание в народе16. Однако представляется более правдоподобным, что предоставление Тиберию трибунской власти отражает несомненную благосклонность со стороны Августа, хотя вовсе не исключено, что Август желал оградить своих внуков от разлагающего воздействия народной лести (Dio, LV, с.91 9, 3). Во всяком случае, Сайм, видимо, находит слабое подтверждение для своих суждений о мотивах Августа в столь же умозрительном «свидетельстве» своего наставника Тацита (Ann. I, 3, 2). Сайм рисует картину, достойную своего учителя: «В 6 г. до н. э. велась агитация в пользу того, чтобы сделать Гая консулом. Август публично выразил неодобрение — и выжидал, тайно торжествуя. На следующий год его торжество стало явным. Гаю предстояло стать консулом через пять лет (то есть, в 1 г. н. э.)»17.
Предоставив столь умозрительное занятие, как чтение в сердцах, Сайму и Тациту, мы вполне можем перейти к рассмотрению родосской «ссылки» Тиберия. Если имелись хорошие шансы на то, что он станет следующим принцепсом, пусть даже его перспективы еще не были утверждены формальным усыновлением, то почему Тиберий покинул Рим, вроде бы по собственной инициативе? Прежде всего можно заметить, что несмотря на прецедент Юлия Цезаря и Октавиана, усыновление само по себе в этот период вряд ли было эквивалентно официальному назначению бесспорным наследником. Когда в 13 г. н. э. Август явно желал обозначить Тиберия как своего преемника в должности, то предоставил ему равную власть как коллеге по управлению провинциями и проведению ценза18. С моей точки зрения, проконсульский империй, который, по всей вероятности, являлся воплощением этой власти, был предвосхищен несколькими предоставлениями трибунской власти, впервые полученной Тиберием от Августа еще в 6 г. до н. э.19 Это исключительное доказательство того, как высоко оценивал Август административные способности Тиберия, несомненно, имеет большее значение для выявления конечных намерений Августа, если таковые когда-либо были столь четко сформулированы, чем усыновление Тиберия, который, в конце концов, и так уже был пасынком Августа. Оно оставляет нам один вопрос без ответа: почему Тиберий удалился на Родос? Конечно, он уехал не для того, чтобы предаваться своим тайным порокам, как уверяет нас Тацит (Ann. I, 4, 4), хотя неприятности с Юлией могли сыграть некоторую роль (Ann. I, 53, 2). Трудно поверить вслед за Дионом Кассием (LV, 9, 5), что он нуждался в каком-либо обучении. Более приемлемым представляется объяснение, которое, по словам Светония (Tiberius. 10, 2), приводил он сам: усталость от государственных дел и желание отдохнуть. Принимая во внимание его активную карьеру и неудачный брак, мы действительно не можем исключить эту возможность.
Значение возвращения Тиберия с Родоса может быть оценено лишь в свете римских событий в период его отсутствия. Сайм вполне может быть прав, усматривая за ссылкой Юлии во 2 г. до н. э. политический мотив20. Он считает, что с.92 принесение Юлии в жертву не повредило перспективам ее сыновей как наследников принципата; значение ее ссылки для Тиберия, по мнению Сайма, было совершенно иным. «Возможно, путем изгнания дочери он пытался наконец сделать Тиберия безвредным и обезопасить собственных сыновей… Опала Юлии разорвала бы последнюю связь, соединявшую Тиберия с правящим домом»21. Это надуманная версия: если изгнание матери никак не повлияло на Гая и Луция, то чем оно могло повредить Тиберию, который женился на Юлии неохотно? Что касается «связей с правящим домом», то Гай и Луций были связаны с Августом только как сыновья Юлии, — исключая их усыновление, — тогда как Тиберий был сыном Ливии, которая, насколько мы можем догадываться, оставалась близка Августу до самой его смерти. Нельзя искажать свидетельства, чтобы подогнать их под априорные убеждения. Значение возвращения Тиберия, как и его отъезда, заключается в самом Тиберии; он вернулся прежде смерти Луция — это общепризнанный факт, всю важность которого, однако, редко оценивают. Представляется крайне маловероятным, чтобы Тиберий вернулся в Рим лишь для того, чтобы ожидать своей смерти, как полагает Сайм22. Если существовал некий план по его «подавлению», — как это столь эвфемистически называет Сайм, — то по логике вещей естественным местом реализации этого плана был Родос. Однако если Тиберия следовало «подавить» как опасного соперника, человека, прожившего полноценную жизнь, высказавшего усталость от государственных дел и все же взявшего на себя еще двенадцать лет энергичного труда, прежде чем умер Август, — то как следовало поступить с Луцием, когда Гай получил бы верховную власть, с Агриппой Постумом, с младшим Друзом, с Германиком? Устранение соперников не являлось целью каких-либо планов Августа. Разве не мог Август планировать, чтобы Тиберий унаследовал ему, а затем назначил своим соправителем того из молодых людей, кто останется в живых и окажется наиболее способным? Но случилось так, — и этот момент следует чаще принимать во внимание, — что никто из этих молодых людей (кроме бесперспективного Клавдия) не выжил; и лишь в случае Агриппы Постума, этого отталкивающего субъекта, подозрение в убийстве обосновано. Марш действительно признает, что Август избрал Тиберия своим наследником после смерти Гая Цезаря, но лишь потому, что Германик был «слишком молод для немедленного наследования», и лишь в качестве квазирегента для его юного племянника23. К этому заключению Марша приводит понимание военной необходимости того времени и военного гения Тиберия; но даже столь ограниченное понимание встречается довольно редко.
Большое значение придается тому факту, что Август усыновил Агриппу Постума одновременно с Тиберием; меньше внимания уделяется утверждению Веллея Патеркула, этого дискредитированного поборника режима, о том, что Август объяснил усыновление Тиберия интересами государства (Velleius, II, 104, 1). В этом вопросе Веллей представляется вполне достойным доверия, и как бы Сайм ни стремился это приуменьшить, свидетельство Тацита довольно неблагоприятно для Агриппы (Ann. I. 3. 4)24. Возможно, Агриппа и не был с.93 сумасшедшим, — как утверждает Веллей (II, 112, 7); но тот факт, что он был не располагающим к себе юношей, подробно засвидетельствован нашими источниками. Август вполне обоснованно не дал ему ни одной привилегий, предоставленных его старшим братьям (Dio, LV, 22, 4). Его смерть — это иной вопрос, который будет рассмотрен ниже.
В момент усыновления Августом Тиберий вынужден был усыновить своего племянника Германика. Вследствие этого многие историки предполагали, что Германик должен был получить преимущество в наследовании. Марш высказывает эту точку зрения в типичных выражениях: «Тиберий, несомненно, был связан обязательством оставить корону Германику, а не собственному сыну Друзу, а дети Германика, которые являлись прямыми потомками Августа, должны были унаследовать своему отцу»25. Если Август придавал какое-то особое значение «крови Юлиев», унаследованной детьми Германика от их матери Агриппины, то по этой причине он мог бы оказать предпочтение Германику как наследнику перед сыном Тиберия. Но подобные вопросы представляются избыточными, ибо Гая и Луция не было в живых, а Агриппу усыновил сам Август, правда, не проявляя к нему расположения; — так что же, Тиберию надо было усыновить собственного сына Друза, единственного представителя младшего поколения, не упомянутого в схемах Августа? Нет никаких причин, почему Август должен был уделить особое внимание сыну Тиберия; а усыновление Германика Август явно задумывал для того, чтобы поместить его под непосредственное покровительство Тиберия вместе с другим молодым наследником, Друзом. Словом, усыновление Германика было консолидирующей мерой, а не указанием на особое предпочтение.
Самым строгим критикам приходится признать, что в период после усыновления Тиберий был назначенным наследником. Даже если бы и оставались какие-то сомнения, то их должно было устранить блестящее поведение Тиберия после 4 г. н. э. Следует согласиться с суждением Светония (Tiberius. 16. 1), который утверждает, что восстание в Иллирике было самой опасной войной, угрожавшей Риму после столкновений с Карфагеном. И Веллей, служивший в этот период в войсках Тиберия, сообщает, что Август на чрезвычайном заседании сената предостерег сенаторов о надвигающемся прибытии врага в окрестности Рима (Velleius, II, 111, 1). С этим критическим положением, а также с тем, которое явилось следствием роковой судьбы, постигшей Квинтилия Вара, Тиберий справился адекватно, если не блестяще. Марш демонстрирует некоторое понимание военного гения Тиберия26; но весьма показательно, что в самом справедливом и похвальном отзыве о Тиберии, основанном — как это, быть может, ни удивительно, — на рассказе Тацита, нет ни единого упоминания об усердном командовании Тиберия или его тщательных методах управления27. Если усыновление Тиберия и неоднократное предоставление ему трибунской власти недостаточно свидетельствуют о его исключительной пригодности на роль принцепса, то имеется также с.94 упомянутое Светонием суждение самого Августа, ссылка на которое уже приводилась: Epistulis aliquot (Tiberium) ut peritissimum rei militaris utque unicum p. r. praesidium prosequatur (Augustus)[3] (Tiberius, 21, 3). Хотя Август подтвердил очевидное словами и делом, когда в 13 г. н. э. назначил Тиберия своим коллегой во власти, однако нет недостатка в критиках, намекающих на то, что Агриппа Постум был серьезным претендентом на наследование. Отчасти такое положение дел объясняется тайной, окружающей смерть Агриппы, тайной, которая требует некоторого расследования.
Казалось бы, мнение Августа о способностях младшего из его внуков должно быть более чем понятно, исходя из ссылки Агриппы на Планазию. Но нет: если Агриппа и не был законным претендентом на принципат, то по крайней мере он мог стать номинальным главой coup d’etat, оказавшегося безуспешным. Эта точка зрения действительно не кажется невероятной; однако историю изгнания на Планазию окружают такие сложности, что здесь необходим осторожный подход. Сам Сайм считает очевидным вымыслом рассказ о посещении Августом внука в последние дни жизни28. Марш тоже отвергает историю, рассказанную Тацитом (Ann. I, 5. 2—
Остается рассмотреть еще один вопрос, прежде чем мы сможем покинуть Тиберия прочно утвердившимся на должности принцепса. Вполне можно согласиться с Саймом в том, что поcле смерти Августа политическая ситуация не вызывала особых сомнений. «Наследование уже было установлено, как через усыновление, так и через предоставление полномочий годом ранее»35. Тем не менее, Сайм считает явное нежелание Тиберия взойти на никем не занятый трон «торжественной комедией», «демонстрацией неохоты», конечной целью которых было вырвать прямое признание необходимости его верховенства в государстве36. Вполне можно задаться вопросом, не был ли Сайм в этом дерзком чтении мыслей сбит с пути методами своего великого наставника. Тиберий был необходим; его карьера и особенно его недавние военные достижения продемонстрировали это более чем ясно для того, чтобы устранить все сомнения, кроме самых укоренившихся. Тиберий, вероятно, знал, что необходим, но, как никто другой, он знал и масштабы предстоящего ему дела. Он признал себя неподходящим для такого дела и попросил предоставить ему коллегу по высшей власти. Все это Сайм считает лицемерным притворством37. Однако есть серьезные причины, почему это не так. Август широко использовал таланты Тиберия как коллеги по власти, хотя и младшего, в течение гораздо более длительного периода, чем признает Сайм, — в действительности, по меньшей мере с момента первого предоставления трибунской власти в 6 г. до н. э.; и «враждебная Тиберию» точка зрения на наследование, которую Сайм, видимо, разделяет с Тацитом, требует забыть про выдающиеся свидетельства о Тиберии на каждом этапе его гражданской и военной карьеры в предыдущий период — карьеры, включавшей два консульства до предоставления трибунской власти. До Тиберия Август широко использовал службу Агриппы, не говоря о Меценате, — и вполне резонно предположить, что Тиберий, в качестве принцепса, нуждался в услугах такого же помощника с.96, учитывая его возраст. Когда он получил помощника, вопрос был решен; Сайм признает это, хотя вполне можно задаться вопросом, осознает ли он следствия этого. «Сенат перешел к другим делам. Один из пунктов повестки должен был доказать, что положение Тиберия Цезаря теперь считается решенным: проконсульский империй был предоставлен Германику»38. Было бы неплохо помнить о том, как этот пожилой человек просил о помощи, чтобы справиться со своими грандиозными обязанностями и сокрушительной ответственностью, когда мы станем выносить суждение о феноменальном приходе Сеяна к власти. Тиберий вполне мог проявить далеко не символическое нежелание вступать в должность — нежелание, заставившее тогдашних и последующих наблюдателей предполагать неискренность и коварство. Они упустили из виду главное: Тиберий вполне мог проявлять определенное нежелание, понимая, тем не менее, что его приход к власти не имеет никакой реальной альтернативы. Такая интерпретация прекрасно согласуется со всем, что нам известно о характере этого замкнутого и целеустремленного человека, уделявшего огромное внимание прорицателям, этим вестникам неотвратимой судьбы. Эта интерпретация согласуется также с отъездом Тиберия на Родос и его последующим возвращением, которое некоторым образом было связано с деятельностью астрологов (Suetonius, Tiberius 14, 4). Этот несчастливый характер императора, несомненно, был полем битвы слабости с решительностью или, по крайней мере, со смирением перед лицом неизбежного. Его ранняя карьера свидетельствует о таком характере; эта карьера в значительной мере и сформировала его. Последнее ослабение решимости перед вступлением в должность больше соответствует тому, что известно о Тиберии, чем лицемерные интриги в момент прихода к власти. Вероятно, величайшая неудача Тацита — это его неспособность правильно оценить характер Тиберия; чтобы понять наследника Августа, Тациту пришлось бы обратиться к исследованию более раннего периода, хотя, как не устает отмечать Сайм, по мере продолжения работы история раннего принципата должна была казаться Тациту столь же интересной, сколь и трудной для описания39. И излишне говорить, что аналогичная небрежность современных историков при рассмотрении ранней карьеры Тиберия, — фактически, всей его жизни до 14 г. н. э., — и особенно его отношений с Августом в этот период не позволила даже самым добросовестным из них увидеть в Тиберии нечто иное, чем человека, который присвоил чужое, оказался последним средством в отчаянном положении и с самого начала не играл существенной роли в планах Августа, связанных с наследованием. Надеюсь, что на этих страницах я смог представить совершенно иную точку зрения: с момента смерти Агриппы Тиберий был обозначен как непосредственный наследник положения и власти Августа.
* Написать эту работу меня побудило исследование ранней карьеры Тиберия и его взаимоотношений с Августом. Я не пытался сделать обзор обширной современной историографии; вместо этого я предпочел представить собственную точку зрения в форме с.97 критики интерпретаций Марша и Сайма — не из любви к полемике (мои читатели легко могут увидеть, насколько сильно я зависим от работ этих авторов), но потому, что, по моему мнению, их мнение о наследственной политике Августа широко распространено (если не является каноническим), однако требует серьезных исправлений в том, что касается карьеры Тиберия и его положения внутри династии. Конечно, я не привожу никаких новых свидетельств — я скорее стремлюсь к тому, чтобы дать новую интерпретацию тем свидетельствам, которые уже давно являются общеизвестными.
Скарборо Колледж. Университет Торонто.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИЦЫ: