Гражданская община древнего мира.

КНИГА ПЯТАЯ.

Муниципальный порядок исчезает.

Победа хри­сти­ан­ства зна­ме­ну­ет собою конец древ­не­го обще­ства. Вме­сте с победой новой рели­гии закан­чи­ва­ет­ся то соци­аль­ное пре­об­ра­зо­ва­ние, нача­ло кото­ро­го мы виде­ли шесть или семь веков до это­го.

Для того, чтобы понять, до какой сте­пе­ни изме­ни­лись в то вре­мя прин­ци­пы и глав­ные пра­ви­ла поли­ти­ки, доста­точ­но будет при­пом­нить, что древ­нее обще­ство было уста­нов­ле­но древ­нею рели­ги­ей, основ­ным дог­ма­том кото­рой было веро­ва­ние, что каж­дый бог покро­ви­тель­ст­ву­ет исклю­чи­тель­но одной толь­ко семье или одной граж­дан­ской общине и для одной толь­ко суще­ст­ву­ет. То было вре­мя домаш­них и город­ских богов. Эта рели­гия поро­ди­ла пра­во: отно­ше­ния меж­ду людь­ми, соб­ст­вен­ность, насле­до­ва­ние, судо­про­из­вод­ство, все это опре­де­ля­лось не нача­ла­ми есте­ствен­ной спра­вед­ли­во­сти, но дог­ма­та­ми рели­гии и тре­бо­ва­ни­я­ми ее куль­та. Рели­гия же уста­но­ви­ла и управ­ле­ние людь­ми: власть отца в семье, власть царя или маги­ст­ра­та в граж­дан­ской общине. Все про­ис­те­ка­ло из рели­гии, т. е. из того поня­тия, какое создал себе чело­век о боже­стве. Рели­гия, пра­во, управ­ле­ние — все было сме­ша­но, сли­то и явля­лось одною и тою же сущ­но­стью в трех видах.

Мы ста­ра­лись осве­тить этот соци­аль­ный строй древ­них, где рели­гия явля­лась абсо­лют­ной пове­ли­тель­ни­цей, как в част­ной, так и в обще­ст­вен­ной жиз­ни; где государ­ство явля­лось рели­ги­оз­ной общи­ной, царь — вер­хов­ным жре­цом, маги­ст­рат — свя­щен­но­слу­жи­те­лем, закон — свя­щен­ной фор­му­лой; где пат­рио­тизм был бла­го­че­сти­ем, изгна­ние — с.451 отлу­че­ни­ем от рели­гии; где инди­виду­аль­ная сво­бо­да была неиз­вест­на; где чело­век был пора­бо­щен государ­ству душою, телом и всем сво­им досто­я­ни­ем; где нена­висть к чуже­зем­цу была обя­за­тель­на; где поня­тие пра­ва и дол­га, спра­вед­ли­во­сти и при­вя­зан­но­сти оста­нав­ли­ва­лись у пре­де­лов граж­дан­ской общи­ны; где чело­ве­че­ская ассо­ци­а­ция необ­хо­ди­мо огра­ни­чи­ва­лась извест­ным кру­гом вокруг при­та­нея и где не было воз­мож­но­сти осно­вать более обшир­но­го обще­ства. Тако­вы были отли­чи­тель­ные чер­ты гре­че­ских и италь­ян­ских граж­дан­ских общин в тече­ние пер­во­го пери­о­да их исто­рии. Но мало-пома­лу, как мы это виде­ли, обще­ство видо­из­ме­ни­лось. Одно­вре­мен­но с тем, как про­изо­шли пере­ме­ны в веро­ва­ни­ях, они про­изо­шли так­же в управ­ле­нии и в пра­ве. Уже в тече­ние пяти веков, пред­ше­ст­во­вав­ших хри­сти­ан­ству, ослаб­ла связь меж­ду рели­ги­ей, с одной сто­ро­ны, пра­вом и поли­ти­кой, с дру­гой. Уси­лия клас­сов угне­тен­ных, нис­про­вер­же­ние жре­че­ской касты, труды фило­со­фов, про­гресс мыс­ли поко­ле­ба­ли древ­ние прин­ци­пы чело­ве­че­ской ассо­ци­а­ции. Люди дела­ли бес­пре­стан­ные уси­лия, чтобы осво­бо­дить­ся от древ­ней рели­гии, в кото­рую чело­век не мог более верить; пра­во, поли­ти­ка, как и мораль, мало-пома­лу осво­бо­ди­лись от ее уз.

Толь­ко при­чи­на это­го отде­ле­ния лежа­ла в том, что древ­няя рели­гия посте­пен­но исче­за­ла; если пра­во и поли­ти­ка ста­ли более неза­ви­си­мы­ми, то это про­изо­шло пото­му, что люди теря­ли веро­ва­ния; если обще­ства пере­ста­ли управ­лять­ся рели­ги­ей, то глав­ным обра­зом пото­му, что рели­гия не име­ла более силы. Но настал день, когда рели­ги­оз­ное чув­ство ожи­ло с новою силой, и, в фор­ме хри­сти­ан­ства, вера сно­ва овла­де­ла душой чело­ве­ка. Не долж­но ли было тогда появить­ся сно­ва древ­нее сме­ше­ние управ­ле­ния и свя­щен­ства, веры и зако­на?

Рели­ги­оз­ное чув­ство не толь­ко ожи­ло вме­сте с хри­сти­ан­ст­вом, но оно полу­чи­ло сверх того более воз­вы­шен­ное и духов­ное выра­же­ние. Тогда как в преж­ние вре­ме­на богов созда­ва­ли себе из чело­ве­че­ской души или из вели­ких с.452 сил физи­че­ской при­ро­ды, теперь яви­лось поня­тие о Боге, как о суще­стве отлич­ном по сво­ей сущ­но­сти и от чело­ве­че­ской при­ро­ды с одной сто­ро­ны, и от про­че­го мира с дру­гой. Боже­ст­вен­ное было постав­ле­но реши­тель­но вне и выше всей види­мой при­ро­ды. Тогда как неко­гда каж­дый чело­век созда­вал себе соб­ст­вен­но­го бога, и богов было столь­ко же, сколь­ко семейств и граж­дан­ских общин, теперь Бог явил­ся как суще­ство еди­ное, бес­ко­неч­ное, все­объ­ем­лю­щее, еди­ное ожив­ля­ю­щее мир, еди­ное удо­вле­тво­ря­ю­щее потреб­ность чело­ве­че­ской души в покло­не­нии.

Вме­сто того, чтобы, как это было рань­ше у наро­дов Гре­ции и Ита­лии, рели­гия явля­лась толь­ко собра­ни­ем обы­ча­ев и обрядов, кото­рые про­дол­жа­ли совер­шать, не пони­мая их внут­рен­не­го смыс­ла, — рядом фор­мул, смысл кото­рых был уже непо­ня­тен, так как язык их уста­рел, пре­да­ни­ем, кото­рое пере­да­ва­лось из века в век и счи­та­лось свя­щен­ным толь­ко пото­му, что было древне, — вме­сто все­го это­го рели­гия ста­ла теперь собра­ни­ем дог­ма­тов и вели­ким пред­ме­том веры. Рели­гия пере­ста­ла быть внеш­ней; она коре­ни­лась, глав­ным обра­зом, в мыс­ли чело­ве­ка. Она пере­ста­ла быть мате­ри­ей, она ста­ла духом. Хри­сти­ан­ство изме­ни­ло и сущ­ность и фор­му покло­не­ния: чело­век не при­но­сил Богу более пищи и пития; молит­ва пере­ста­ла быть чаро­дей­ским закли­на­ни­ем; она явля­лась актом веры и сми­рен­ной моль­бы. Душа чело­ве­ка нахо­ди­лась теперь в иных отно­ше­ни­ях к боже­ству: страх перед бога­ми заме­нил­ся любо­вью к Богу.

Хри­сти­ан­ство при­нес­ло и кро­ме это­го мно­го ново­го. Оно не было ни домаш­ней рели­ги­ей какой бы то ни было семьи, ни нацио­наль­ной рели­ги­ей какой бы то ни было граж­дан­ской общи­ны или наро­да. Она не при­над­ле­жа­ла ни к какой касте, ни к какой кор­по­ра­ции. С само­го нача­ла она при­зы­ва­ла к себе все чело­ве­че­ство. Иисус Хри­стос ска­зал сво­им уче­ни­кам: «Иди­те и научи­те все наро­ды».

Этот прин­цип был столь необык­но­ве­нен и неожи­дан, что у пер­вых уче­ни­ков яви­лось даже неко­то­рое сомне­ние и коле­ба­ние; в Дея­ни­ях Апо­сто­лов мы видим, что неко­то­рые с.453 уче­ни­ки вна­ча­ле отка­зы­ва­ют­ся идти про­по­ве­до­вать новое уче­ние вне того наро­да, где оно роди­лось. Уче­ни­ки эти дума­ли так же, как дума­ли древ­ние евреи, что Бог евре­ев не желал при­ни­мать покло­не­ния от чуже­зем­цев; подоб­но гре­кам и рим­ля­нам древ­них вре­мен, они вери­ли, что у каж­до­го наро­да был свой бог и что рас­про­стра­нять, про­по­ве­до­вать имя и культ это­го бога зна­чи­ло лишать себя соб­ст­вен­но­го досто­я­ния и спе­ци­аль­но­го покро­ви­те­ля, и что подоб­ная про­по­ведь была одно­вре­мен­но про­тив­на и дол­гу, и инте­ре­сам. Но Петр воз­ра­жал этим уче­ни­кам: «Бог не дела­ет раз­ли­чия меж­ду языч­ни­ка­ми и нами». Свя­той Павел любил повто­рять этот вели­кий прин­цип при вся­ком слу­чае и во все­воз­мож­ной фор­ме. «Бог, — гово­рит он, — откры­ва­ет языч­ни­кам вра­та веры. Раз­ве Бог не есть Бог одних евре­ев? Нет, конеч­но, он есть так­же Бог и всех языч­ни­ков… языч­ни­ки при­зва­ны к тому же наследию, как и евреи».

Во всем этом было нечто чрез­вы­чай­но новое, так как повсюду в пер­вые века чело­ве­че­ства боже­ство пони­ма­лось как при­над­ле­жа­щее осо­бен­но имен­но дан­но­му пле­ме­ни. Евреи вери­ли в Бога евре­ев, афи­няне в Пал­ла­ду афи­нян, рим­ляне в Юпи­те­ра Капи­то­лий­ско­го. Пра­во испол­нять обряды куль­та было при­ви­ле­ги­ей. Чуже­зе­мец не допус­кал­ся в хра­мы; неев­рей не имел пра­ва вой­ти в храм евре­ев; лакеде­мо­ня­нин не имел пра­ва обра­щать­ся с молит­вой к Пал­ла­де афин­ской. Спра­вед­ли­вость тре­бу­ет ска­зать, что в тече­ние пяти веков, кото­рые пред­ше­ст­во­ва­ли хри­сти­ан­ству, все мыс­ля­щие люди вос­ста­ва­ли про­тив этих узких пра­вил. Фило­со­фы, начи­ная с Ана­к­са­го­ра, мно­же­ство раз гово­ри­ли и учи­ли, что Бог все­го мира при­ни­ма­ет без раз­ли­чия покло­не­ние всех людей. Рели­гия Эле­взи­на при­ни­ма­ла посвя­щен­ных изо всех горо­дов. Куль­ты Кибе­лы, Сера­пи­са и неко­то­рых дру­гих при­ни­ма­ли без­раз­лич­но поклон­ни­ков всех наций. Евреи так­же нача­ли при­ни­мать чуже­зем­цев в свою рели­гию, гре­ки и рим­ляне при­ни­ма­ли их в свои граж­дан­ские общи­ны. Хри­сти­ан­ство, при­шед­шее после всех этих с.454 про­грес­сов мыс­ли и учреж­де­ний, яви­ло покло­не­нию всех людей Бога еди­но­го, Бога все­лен­ной, Бога всех людей, у кото­ро­го не было избран­но­го наро­да и кото­рый не делал раз­ли­чия ни меж­ду пле­ме­на­ми, ни меж­ду наро­да­ми, ни меж­ду семья­ми, ни меж­ду государ­ства­ми.

Для это­го Бога не было чуже­зем­цев. Чуже­зе­мец не осквер­нял более хра­ма или жерт­во­при­но­ше­ния сво­им при­сут­ст­ви­ем. Храм был открыт для каж­до­го, кто верил в Бога. Жре­че­ское досто­ин­ство пере­ста­ло быть наслед­ст­вен­ным, пото­му что рели­гия тоже пере­ста­ла быть родо­вым досто­я­ни­ем. Культ пере­стал быть тай­ным; ни обряды, ни молит­вы, ни дог­ма­ты более не скры­ва­лись; напро­тив, с этих пор появи­лось рели­ги­оз­ное обу­че­ние; оно не толь­ко дава­лось желаю­щим, оно пред­ла­га­лось, оно шло навстре­чу самых даль­них, оно иска­ло самых рав­но­душ­ных. Дух про­по­веди, про­па­ган­ды заме­нил собою закон исклю­чи­тель­но­сти.

Это име­ло огром­ные послед­ст­вия как для отно­ше­ний наро­дов меж­ду собою, так и для управ­ле­ния государ­ства­ми.

Рели­гия не тре­бо­ва­ла более вза­им­ной нена­ви­сти меж­ду наро­да­ми, она не ста­ви­ла более в обя­зан­ность граж­да­ни­ну отно­сить­ся враж­деб­но к чуже­зем­цу; наобо­рот, она, по самой сво­ей сущ­но­сти, учи­ла его, что у него есть долг спра­вед­ли­во­сти и даже люб­ви к чуже­зем­цу, к вра­гу. Пре­гра­ды меж­ду наро­да­ми и пле­ме­на­ми, таким обра­зом, пали; po­moe­rium — исчез­ло. «Иисус Хри­стос, — гово­рит апо­стол, — разо­рил пре­гра­ду раз­об­ще­ния и враж­ды». — «Чле­нов мно­го, — гово­рит он еще, — но тело еди­но. Нет более ни языч­ни­ка, ни еврея, ни обре­зан­но­го, ни необ­ре­зан­но­го, ни вар­ва­ра, ни ски­фа. Весь род чело­ве­че­ский — одно целое». Наро­ды учи­ли даже тому, что все они про­ис­хо­дят от одно­го обще­го отца. Вме­сте с един­ст­вом Бога чело­ве­че­ско­му уму пред­ста­ло так­же поня­тие об един­стве чело­ве­че­ско­го рода; и с это­го вре­ме­ни ста­ло обя­зан­но­стью рели­гии запре­щать чело­ве­ку нена­висть к дру­гим людям.

Что каса­ет­ся управ­ле­ния государ­ст­вом, то мож­но ска­зать, что хри­сти­ан­ство пре­об­ра­зо­ва­ло его в самой сущ­но­сти имен­но с.455 пото­му, что оно им совер­шен­но не зани­ма­лось. В древ­ние века рели­гия и государ­ство состав­ля­ли одно; каж­дый народ покло­нял­ся сво­е­му богу, и каж­дый бог управ­лял сво­им наро­дом. Один и тот же кодекс опре­де­лял отно­ше­ния меж­ду людь­ми и их обя­зан­но­сти к богам граж­дан­ской общи­ны. Рели­гия повеле­ва­ла тогда государ­ст­вом и ука­зы­ва­ла ему его вождей или жре­би­ем, или посред­ст­вом ауспи­ций; государ­ство в свою оче­редь всту­па­ло в область веро­ва­ний, сове­сти и нака­зы­ва­ло вся­кое отступ­ле­ние от обрядов куль­та граж­дан­ской общи­ны. Вме­сто это­го Хри­стос учит, что цар­ство его не от мира сего. Он отде­ля­ет рели­гию от управ­ле­ния; рели­гия, пере­став быть зем­ною, каса­ет­ся, насколь­ко воз­мож­но мень­ше, зем­ных пред­ме­тов. Хри­стос учит: «Отда­вай­те Кеса­ре­во — Кеса­рю, а Божие — Богу». Впер­вые так ясно было разде­ле­но: Бог и управ­ле­ние. Цезарь в эту эпо­ху был еще глав­ным жре­цом, гла­вою и пред­ста­ви­те­лем рим­ской рели­гий; он был хра­ни­тель и истол­ко­ва­тель ее веро­ва­ний; он дер­жал в сво­их руках культ и дог­ма­ты. Самая его лич­ность счи­та­лась свя­щен­ной и боже­ст­вен­ной. Это было как раз одной из суще­ст­вен­ных черт поли­ти­ки импе­ра­то­ров; они, желая полу­чить все пра­ва и атри­бу­ты древ­ней цар­ской вла­сти, поза­бо­ти­лись и не поза­бы­ли так­же о боже­ст­вен­ном харак­те­ре, кото­рый древ­ние при­да­ва­ли царям-пер­во­свя­щен­ни­кам и осно­ва­те­лям-жре­цам. Но Хри­стос раз­ру­ша­ет ту связь, кото­рую хоте­ли вос­ста­но­вить язы­че­ство и импе­рия; он про­воз­гла­ша­ет, что рели­гия не есть государ­ство и что пови­но­вать­ся цеза­рю не то же самое, что пови­но­вать­ся Богу.

Хри­сти­ан­ство завер­ша­ет нис­про­вер­же­ние мест­ных куль­тов; оно гасит огонь при­та­не­ев и окон­ча­тель­но уни­что­жа­ет город­ские боже­ства. Оно дела­ет более того: оно не берет себе той вла­сти, кото­рую эти куль­ты про­яв­ля­ли над граж­дан­ским обще­ст­вом. Оно испо­ве­ду­ет то убеж­де­ние, что меж­ду государ­ст­вом и рели­ги­ей нет ниче­го обще­го; оно разде­ля­ет то, что сли­ва­ла воеди­но вся древ­ность. Мы можем к тому же заме­тить, что в тече­ние трех веков новая рели­гия живет совер­шен­но вне сфе­ры дея­тель­но­сти с.456 государ­ства; она уме­ла обхо­дить­ся без его покро­ви­тель­ства и даже боро­лась с ним. Эти три века созда­ли целую про­пасть меж­ду обла­стью управ­ле­ния и обла­стью рели­гии. Вос­по­ми­на­ние о вели­кой и слав­ной эпо­хе не мог­ло изгла­дить­ся, раз­ли­чие меж­ду вла­стью государ­ства и рели­ги­ей ста­ло общедо­ступ­ной и непре­ре­кае­мой исти­ной, и убеж­де­ние в ней не мог­ла иско­ре­нить даже неко­то­рая часть чле­нов церк­ви.

Прин­цип этот был оби­лен вели­ки­ми послед­ст­ви­я­ми. С одной сто­ро­ны, поли­ти­ка совер­шен­но осво­бо­ди­лась от тех стро­гих пра­вил, кото­рые начер­та­ла для нее древ­няя рели­гия. Теперь людь­ми воз­мож­но было управ­лять, не поко­ря­ясь свя­щен­ным обы­ча­ям, не справ­ля­ясь с ауспи­ци­я­ми или ора­ку­ла­ми, не при­ме­ня­ясь в каж­дом дей­ст­вии к веро­ва­ни­ям или потреб­но­стям куль­та. Поли­ти­ка ста­ла сво­бод­нее в сво­их дей­ст­ви­ях, и ника­кая иная власть, кро­ме вла­сти нрав­ст­вен­но­го зако­на, ее более не стес­ня­ла. С дру­гой же сто­ро­ны, если государ­ство и мог­ло более само­сто­я­тель­но, по сво­ей воле, рас­по­ря­жать­ся в неко­то­рых вопро­сах, то власть его ста­ла в то же вре­мя и более огра­ни­чен­ной. Целая поло­ви­на чело­ве­ка ускольз­ну­ла от него. Хри­сти­ан­ство учи­ло, что чело­век при­над­ле­жал обще­ству толь­ко одною частью само­го себя, что он нахо­дил­ся в зави­си­мо­сти от него толь­ко сво­им телом и сво­и­ми мате­ри­аль­ны­ми инте­ре­са­ми, что, будучи под­дан­ным тира­на, он дол­жен был под­чи­нять­ся ему; как граж­да­нин рес­пуб­ли­ки, он обя­зан был жерт­во­вать за нее жиз­нью, но что каса­ет­ся его души, тут он сво­бо­ден и под­вла­стен одно­му толь­ко Богу.

Сто­и­цизм уже наме­тил это разде­ле­ние; он воз­вра­тил чело­ве­ка само­му себе и поло­жил осно­ва­ние внут­рен­ней сво­бо­де. Но из того, что явля­лось лишь уси­ли­ем одной муже­ст­вен­ной сек­ты, хри­сти­ан­ство сде­ла­ло все­об­щее и непо­ко­ле­би­мое пра­ви­ло для после­дую­щих поко­ле­ний; из того, что состав­ля­ло уте­ше­ние толь­ко для отдель­ных лиц, оно созда­ло бла­го все­го чело­ве­че­ства.

Если мы теперь при­пом­ним, что было гово­ре­но выше о без­гра­нич­ной еди­ной вла­сти государ­ства у древ­них; если мы с.457 поду­ма­ем о том, до какой сте­пе­ни граж­дан­ская общи­на во имя сво­его свя­щен­но­го харак­те­ра и нераздель­но сли­той с нею рели­гии абсо­лют­но власт­во­ва­ла, то мы увидим, что новые нача­ла были источ­ни­ком, откуда мог­ла явить­ся сво­бо­да лич­но­сти. Раз толь­ко душа была осво­бож­де­на, то самое труд­ное было сде­ла­но, и сво­бо­да ста­ла воз­мож­на в соци­аль­ном строе.

И тогда изме­ни­лись, подоб­но поли­ти­ке, так­же чув­ст­во­ва­ния и нра­вы. Поня­тия об обя­зан­но­стях граж­да­ни­на, кото­рые сло­жи­лись рань­ше, осла­бе­ли. Теперь важ­ней­ший долг не состо­ял уже в том, чтобы отда­вать свое вре­мя, свои силы и свою жизнь государ­ству; поли­ти­ка и вой­на не запол­ня­ли более все­го чело­ве­ка; в пат­рио­тиз­ме не заклю­ча­лись уже все доб­ро­де­те­ли, пото­му что у души нет оте­че­ства. Чело­век почув­ст­во­вал, что у него есть и дру­гие обя­зан­но­сти, кро­ме того, чтобы жить и уме­реть за граж­дан­скую общи­ну, за государ­ство. Хри­сти­ан­ство раз­ли­ча­ло част­ные доб­ро­де­те­ли от доб­ро­де­те­лей обще­ст­вен­ных. Умень­шая зна­че­ние одних, оно воз­вы­си­ло дру­гие; оно поста­ви­ло Бога, семью, чело­ве­че­скую лич­ность выше оте­че­ства и ближ­не­го, выше сограж­да­ни­на.

Пра­во тоже изме­ни­лось в сво­ей сущ­но­сти. У всех древ­них наро­дов пра­во было под­чи­не­но рели­гии и от нее полу­чи­ло все свои зако­ны. У пер­сов и у инду­сов, у евре­ев, у гре­ков, у ита­лий­цев и у гал­лов закон содер­жал­ся в свя­щен­ных кни­гах или в рели­ги­оз­ных пре­да­ни­ях. Поэто­му каж­дая рели­гия и созда­ла пра­во по сво­е­му подо­бию. Хри­сти­ан­ство явля­лось пер­вой рели­ги­ей, кото­рая не пре­тен­до­ва­ла на то, чтобы пра­во от нее зави­се­ло. Оно заня­лось выяс­не­ни­ем обя­зан­но­стей людей, но не соот­но­ше­ни­ем их инте­ре­сов. Мы не видим, чтобы хри­сти­ан­ство уста­нав­ли­ва­ло пра­во соб­ст­вен­но­сти или порядок насле­до­ва­ния, или дого­во­ры, или судо­про­из­вод­ство. Оно ста­ло вне пра­ва, как вне вся­кой чисто зем­ной обла­сти. Пра­во было, сле­до­ва­тель­но, неза­ви­си­мо, оно мог­ло чер­пать свои пра­ви­ла из при­ро­ды, из чело­ве­че­ско­го созна­ния, из живу­щей в нас мощ­ной идеи спра­вед­ли­во­сти. Оно мог­ло раз­ви­вать­ся вполне сво­бод­но, с.458 пре­об­ра­зо­вы­вать­ся и улуч­шать­ся без малей­ше­го пре­пят­ст­вия, сле­до­вать за дви­же­ни­ем впе­ред нрав­ст­вен­ных поня­тий, под­чи­нять­ся потреб­но­стям и обще­ст­вен­ным инте­ре­сам каж­до­го поко­ле­ния.

Бла­готвор­ное вли­я­ние новых идей оче­вид­но в исто­рии рим­ско­го пра­ва. В про­дол­же­ние несколь­ких веков, кото­рые пред­ше­ст­во­ва­ли тор­же­ству хри­сти­ан­ства, рим­ское пра­во стре­ми­лось уже осво­бо­дить­ся от рели­гии и при­бли­зить­ся к есте­ствен­ной спра­вед­ли­во­сти, к при­ро­де, но оно дей­ст­во­ва­ло толь­ко обхо­да­ми и тон­ко­стя­ми, кото­рые ослаб­ля­ли его и роня­ли его нрав­ст­вен­ный авто­ри­тет. Дело пере­рож­де­ния пра­ва, воз­ве­щен­ное стои­че­ской фило­со­фи­ей, дело, кото­ро­му были посвя­ще­ны бла­го­род­ные уси­лия рим­ских юри­стов, кото­рое было наме­че­но искус­ст­вен­ны­ми постро­е­ни­я­ми и тон­ко­стя­ми пре­то­ров, мог­ло иметь пол­ный успех толь­ко бла­го­да­ря той неза­ви­си­мо­сти, кото­рую новая рели­гия пре­до­ста­ви­ла пра­ву. Мож­но было видеть, что по мере того как хри­сти­ан­ство заво­е­вы­ва­ло рим­ское обще­ство, в рим­ском кодек­се вво­ди­лись новые пра­ви­ла и на этот раз уже не в виде скры­тых уло­вок, но совер­шен­но пря­мо и без коле­ба­ния. Так как пена­ты были нис­про­верг­ну­ты, оча­ги угас­ли, то древ­ний строй семьи исчез наве­ки, а вме­сте с ним и все зако­ны, кото­рые из него выте­ка­ли. Отец поте­рял ту без­гра­нич­ную власть, кото­рую ему дава­ло неко­гда его жре­че­ское досто­ин­ство, у него оста­лась толь­ко власть, дан­ная ему самой при­ро­дой для поль­зы ребен­ка. Жена, кото­рую древ­ний культ ста­вил по отно­ше­нию к мужу в под­чи­нен­ное поло­же­ние, ста­ла нрав­ст­вен­но рав­на ему. Пра­во соб­ст­вен­но­сти было пре­об­ра­зо­ва­но в самой сущ­но­сти сво­ей: свя­щен­ные гра­ни­цы полей исчез­ли; соб­ст­вен­ность име­ла сво­им источ­ни­ком уже не рели­гию, но труд; при­об­ре­те­ние ее ста­ло более лег­ким, и фор­маль­но­сти древ­не­го пра­ва были окон­ча­тель­но устра­не­ны.

Таким обра­зом, в силу того одно­го фак­та, что семья не име­ла более сво­ей домаш­ней рели­гии, изме­нил­ся весь ее строй и ее пра­во; точ­но так­же в силу того, что с.459 государ­ство не име­ло более сво­ей офи­ци­аль­ной рели­гии, пра­ви­ла управ­ле­ния людь­ми пре­об­ра­зо­ва­лись окон­ча­тель­но.

Наше иссле­до­ва­ние долж­но оста­но­вить­ся на той гра­ни­це, кото­рая отде­ля­ет древ­нюю поли­ти­ку от совре­мен­ной. Мы пред­ста­ви­ли исто­рию древ­не­го веро­ва­ния. Оно уста­нав­ли­ва­ет­ся — и созда­ет­ся чело­ве­че­ское обще­ство. Оно изме­ня­ет­ся — обще­ство про­хо­дит через ряд пере­во­ротов. Оно исче­за­ет — обще­ство совер­шен­но меня­ет свой вид. Таков был закон древ­них вре­мен.