Жизнь древнего Рима.

с.240

Утро вли­я­тель­но­го и знат­но­го чело­ве­ка начи­на­лось в Риме с при­е­ма кли­ен­тов. Мы не можем ска­зать, какую часть город­ско­го насе­ле­ния состав­ля­ли эти люди, но, судя по тому, что и Юве­нал, и Мар­ци­ал, и Сене­ка гово­рят об их «тол­пах», судя по тому, какое вни­ма­ние уде­ля­ет им лите­ра­ту­ра I в. н. э., сосло­вие это не было мало­чис­лен­ным и в жиз­ни рим­ско­го обще­ства того вре­ме­ни явля­лось эле­мен­том необ­хо­ди­мым и очень харак­тер­ным.

Кли­ен­те­ла раз­ви­лась из древ­не­го обы­чая (рим­ские анти­ква­ры при­пи­сы­ва­ли его уста­нов­ле­ние Рому­лу) ста­вить себя, чело­ве­ка мел­ко­го и бес­силь­но­го, под покро­ви­тель­ство могу­ще­ст­вен­но­го и вли­я­тель­но­го лица. Покро­ви­те­ля и отдав­ше­го­ся под его защи­ту свя­зы­ва­ли узы такие же свя­щен­ные в гла­зах древ­них, как узы род­ства; пер­вый помо­гал сво­е­му кли­ен­ту сове­том, вли­я­ни­ем, день­га­ми; кли­ент под­дер­жи­вал покро­ви­те­ля в меру сво­их сил, чем толь­ко мог. К I в. н. э. отно­ше­ния эти в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни утра­ти­ли этот ста­рин­ный харак­тер: кли­ен­ты пре­вра­ти­лись про­сто в при­хле­ба­те­лей сво­его покро­ви­те­ля, кото­рый дер­жал их воз­ле себя, пото­му что это­го тре­бо­вал «хоро­ший тон» рим­ско­го обще­ства: знат­но­му чело­ве­ку неудоб­но и нелов­ко было пока­зать­ся на ули­це или в обще­ст­вен­ном месте без тол­пы про­во­жа­тых — кли­ен­тов.

Писа­те­ли I в. н. э. оста­ви­ли кра­соч­ные опи­са­ния кли­ент­ской жиз­ни; в ней не было труда, но было мно­го бес­по­кой­ства и досы­та уни­же­ния. День кли­ен­та начи­нал­ся с ран­не­го утра: он дол­жен был облечь­ся в тогу, этот офи­ци­аль­ный мун­дир, мучи­тель­но неудоб­ный, и в тем­но­те, по гряз­ным рим­ским ули­цам, часто с с.241 дру­го­го кон­ца горо­да идти к сво­е­му «гос­по­ди­ну» при­вет­ст­во­вать его с доб­рым утром. Мар­ци­ал уве­рял, что он поки­нул Рим, чтобы нако­нец ото­спать­ся (XII. 68. 5—6) и навер­стать в род­ном, тихом город­ке Испа­нии все, что он не доспал за трид­ца­ти­лет­нюю жизнь кли­ен­та (XII. 18. 15—16), во вре­мя кото­рой он «с глу­хой полу­но­чи, в тоге» гото­вил­ся тер­петь «свист рез­ко­го акви­ло­на, ливень и снег» (X. 82. 2—4). При­хо­ди­лось торо­пить­ся: в при­хо­жей затем­но соби­ра­лась целая тол­па; ожи­да­ли, когда впу­стят в «гор­де­ли­вый атрий». Слу­ча­лось, что пус­ка­ли не всех; ино­гда про­би­ва­лись силой, оттал­ки­вая более сла­бых. «Посмот­ри на дома людей могу­ще­ст­вен­ных, на этот порог, у кото­ро­го шумят и ссо­рят­ся кли­ен­ты! Мно­го полу­чишь ты обид, чтоб вой­ти, еще боль­ше, когда вой­дешь» (Sen. epist. 84. 12). Вхо­да доби­ва­ют­ся лестью и заис­ки­ва­ни­ем перед рабом, ведав­шим впус­ком, а он ино­гда «не удо­ста­и­вал и отве­тить на вопрос, что дела­ет­ся внут­ри дома» (Col. I, praef. 9). Быва­ло и так, что несо­ло­но хле­бав­ши ухо­ди­ли все: «Мало ли таких, кото­рые велят про­гнать кли­ен­тов, пото­му что хотят спать, пре­да­ют­ся раз­вра­ту или про­сто по бес­че­ло­веч­но­сти? Мало ли таких, кото­рые в при­твор­ной спеш­ке про­бе­гут мимо людей, изму­чен­ных дол­гим ожи­да­ни­ем? Мало ли таких, кото­рые не пой­дут через атрий, наби­тый кли­ен­та­ми, и скро­ют­ся через чер­ный ход? раз­ве не более жесто­ко обма­нуть, чем вовсе не при­нять?» При­ем часто бывал не луч­ше отка­за: «Мало ли таких, кото­рые в полу­сне, отя­желев от вче­раш­ней попой­ки, едва поше­ве­лят губа­ми, чтобы про­из­не­сти с пре­зри­тель­ным зев­ком тыся­чу раз под­ска­зан­ное имя этих несчаст­ных, кото­рые пре­рва­ли свой сон, чтобы наткнуть­ся на чужой!» (Sen de brev. vi­tae, 14. 4).

Если патрон был в доб­ром настро­е­нии или при­дер­жи­вал­ся ста­рин­ных обы­ча­ев, то на друж­ное «ave!» кли­ен­тов он отве­чал, пожи­мая каж­до­му руку и целуя его, но уже в I в. н. э. такое обра­ще­ние было ред­ко­стью. Один из гостей Три­маль­хи­о­на вспо­ми­на­ет с вос­тор­гом одно­го маги­ст­ра­та вре­мен сво­его дет­ства: «…как лас­ко­во отве­чал на при­вет, каж­до­го-то назо­вет по име­ни, буд­то свой чело­век нам!» (Petr. 44). Уже во II в. н. э. кли­ен­ты здо­ро­ва­ют­ся с патро­ном, целуя ему руку, а то и кла­ня­ют­ся в ноги.

По окон­ча­нии утрен­не­го при­е­ма, если патрон куда-нибудь шел, кли­ен­ты обя­за­ны были его сопро­вож­дать, идти «в самую грязь за его носил­ка­ми или, забе­жав впе­ред, рас­тал­ки­вать тол­пу» (Mart. с.242 III. 36. 4; 46. 5). Если патрон про­из­но­сил речь в суде или читал свое про­из­веде­ние перед слу­ша­те­ля­ми, они гром­ко выра­жа­ли свое одоб­ре­ние — «крас­но­ре­чив не ты, Пом­по­ний, а твой обед», — вра­зум­лял Мар­ци­ал довер­чи­во­го патро­на (VI. 48), — потом про­во­жа­ли его в баню: «…уста­лый иду я за тобой в 10-м часу, а то и поз­же, в Агрип­по­вы тер­мы, хотя сам моюсь в банях Тита», — жало­вал­ся Мар­ци­ал (III. 36. 5—6)¹.

Кли­ент­ская служ­ба не огра­ни­чи­ва­лась этим уто­ми­тель­ным хож­де­ни­ем и бес­цель­ной тра­той вре­ме­ни. Мар­ци­ал ост­ро чув­ст­во­вал, что он теря­ет в ней свое досто­ин­ство и рас­тра­чи­ва­ет свое даро­ва­ние: «Ты лжешь — я верю, чита­ешь пло­хие сти­хи — хва­лю, поешь — пою, пьешь — пью, хочешь играть в шаш­ки — про­иг­ры­ваю» (XII. 40). Кли­ен­том может быть тот, кто совер­шен­но обез­ли­чил­ся и жела­ет толь­ко того, чего хотят «его цари и гос­по­да» (Mart. II. 68. 5—7). «Пока я хожу за тобой и сопро­вож­даю обрат­но домой, слу­шаю твою бол­тов­ню и хва­лю все, что ты дела­ешь и гово­ришь, сколь­ко мог­ло бы родить­ся сти­хов!» — взды­хал Мар­ци­ал (XI. 24. 1—4). Вме­сто себя он посы­ла­ет патро­ну с утрен­ним при­ве­том кни­гу (I. 108. 10): «…како­вы бы ни были мои писа­ния, создать их не мог бы чело­век, кото­ро­му надо ходить с утрен­ним при­вет­ст­ви­ем!» (I. 70. 17—18)².

За все услу­ги кли­ен­та патрон рас­пла­чи­вал­ся ску­по: он мог всем и каж­до­му твер­дить о бла­го­де­я­ни­ях, кото­рые он ока­зал и ока­зы­ва­ет кли­ен­ту (Mart. V. 52), но кли­ент никак не может выбить­ся из горь­кой бед­но­сти: ходит в жал­кой потер­той тоге, живет в тем­ной ком­на­туш­ке где-то «под чере­пи­ца­ми»; в кошель­ке его толь­ко один жал­кий грош на баню; по мне­нию Мар­ци­а­ла, не было разум­но­го осно­ва­ния жить такой жиз­нью (III. 30), но ею жили и про­дол­жа­ли жить, «кри­ча, гро­зясь и про­кли­ная» (IX. 10), тыся­чи людей, в том чис­ле и сам Мар­ци­ал. Кли­ент­ская служ­ба дава­ла пусть скуд­ные, но все-таки какие-то сред­ства к жиз­ни: кли­ент не жил в сыто­сти, но ему не гро­зи­ла опас­ность уме­реть с голо­ду. В Риме для чело­ве­ка, не вла­дев­ше­го ника­ким ремеслом и не желав­ше­го ему выучить­ся, един­ст­вен­ным, пожа­луй, спо­со­бом про­су­ще­ст­во­вать было поло­же­ние кли­ен­та. Еще в I в. до н. э. патрон обедал вме­сте со сво­и­ми кли­ен­та­ми (Hor. epist. I. 7. 75; Sen. de ira, III. 8. 6); позд­нее патрон при­гла­шал к сто­лу трех-четы­рех чело­век (Mart. III. 38. 11—12), а про­чим выпла­чи­вал весь­ма скром­ную сум­му с.243 (spor­tu­la)³ в 25 ассов, на кото­рые «несчаст­ным надо купить капу­сты и дров» (Iuv. I. 134) и вооб­ще жить. На пате­ти­че­ский вопрос Юве­на­ла: «Что будут делать люди, кото­рым надо из это­го при­об­ре­сти тогу, баш­ма­ки, хлеб и топ­ли­во для дома» (I. 119), — отве­тить труд­но. И эту жал­кую сум­му кли­ент полу­чал не все­гда; если патрон забо­лел или при­тво­рил­ся боль­ным, то спор­ту­ла «про­тя­ги­ва­ла ноги» (Mart. IX. 85) — и кли­ент ухо­дил ни с чем. Ино­гда, прав­да, ему дава­ли боль­ше: Мар­ци­ал полу­чил от Бас­са три дина­рия за то, что с ран­не­го утра был уже у него в атрии и сопро­вож­дал его в сво­ей ста­рой деше­вой тоге (IX. 100) целый день по край­ней мере к трид­ца­ти ста­ру­хам. В день сво­его рож­де­ния патрон ино­гда рас­ко­ше­ли­вал­ся и разда­вал кли­ен­там по 300 сестер­ций (X. 27). Луп пода­рил Мар­ци­а­лу под­го­род­ное име­ние, вызвав­шее у поэта бурю него­до­ва­ния: «…у меня на окне боль­шее име­ние… я пред­по­чел бы, чтобы ты уго­стил меня обедом» (XI. 18). Поло­же­ние Мар­ци­а­ла в кли­ент­ской среде было, конеч­но, исклю­чи­тель­ным: труд­но было и не оце­нить его бле­стя­ще­го талан­та и не убо­ять­ся его язви­тель­ных эпи­грамм; язык у него был «ост­рее ост­рой ста­ли». По одной из этих при­чин, а может быть, и по обе­им он полу­чил от сво­их патро­нов (кли­ент мог иметь несколь­ких патро­нов) в дар и пару мулов (VIII. 61. 7), и дом на тихом Кви­ри­на­ле (IX. 18. 2; 97. 8), и зем­лю под Номен­том, кото­рая дава­ла пусть и неболь­шой, но все же доход, а кро­ме того, воз­мож­ность не видеть тех, кого поэт не хотел видеть (II. 38), и наслаж­дать­ся досу­гом и отды­хом (VI. 43). Кли­ент­ская служ­ба, на кото­рую Мар­ци­ал так жало­вал­ся, дала ему без­бед­ное житье, и это был един­ст­вен­ный для него путь достичь извест­ной обес­пе­чен­но­сти. О суще­ст­во­ва­нии того, что ныне назы­ва­ет­ся автор­ским пра­вом, в древ­нем Риме и не подо­зре­ва­ли. Кни­га, вышед­шая в свет, при­над­ле­жа­ла всем; томи­ки и свит­ки Мар­ци­а­ла про­да­ва­лись в двух лав­ках: у Секун­да (I. 2) и у Атрек­та (I. 117); и любой поку­па­тель, если у него были рабы-пере­пис­чи­ки, мог отда­вать его сти­хи в пере­пис­ку и про­да­вать эти экзем­пля­ры кому хотел и за сколь­ко хотел. Сти­хи Мар­ци­а­ла рас­пе­ва­ли в Бри­та­нии, но его коше­лек «ниче­го об этом не знал» (XI. 3. 5—6). Кни­го­про­да­вец мог купить у авто­ра его про­из­веде­ние, чтобы издать его пер­вым, но так как с появ­ле­ни­ем кни­ги на при­лав­ке кон­ча­лось и пра­во соб­ст­вен­но­сти на нее, то, конеч­но, о хоро­шем лите­ра­тур­ном зара­бот­ке не мог­ло быть и речи. с.244 Поэт-бед­няк при всей сво­ей талант­ли­во­сти дол­жен был идти в кли­ен­ты, каким бы уни­же­ни­ем ни каза­лась для него кли­ен­те­ла.

Мар­ци­ал изде­ва­ет­ся над голод­ным кли­ен­том, кото­рый, попав на обед к патро­ну, по несколь­ку раз отведы­ва­ет от одно­го и того же блюда и уно­сит с собой, по суще­ст­во­вав­ше­му в Риме обы­чаю, все остат­ки, кото­рые толь­ко уда­лось захва­тить (VII. 20). Сам он, одна­ко, при­зна­ет­ся, что хотя ему и совест­но, но он «гонит­ся, да, гонит­ся за тво­им обедом, Мак­сим» (II. 18. 1). Как же долж­ны были «гонять­ся» за хоро­шим обедом его «голод­ные дру­зья»-кли­ен­ты (III. 7. 4)!

Эту пого­ню за чужим обедом, упо­ми­на­ни­ем о кото­рой пол­на лите­ра­ту­ра того вре­ме­ни, склон­ны объ­яс­нять охотой пожить за чужой счет и чре­во­уго­ди­ем. Это объ­яс­не­ние будет вер­но толь­ко отча­сти. Дело в том, что по сво­им жилищ­ным усло­ви­ям кли­ент сплошь и рядом вынуж­ден был питать­ся всу­хо­мят­ку, и обед у патро­на был для него един­ст­вен­ной воз­мож­но­стью полу­чить горя­чую пищу. В самой жал­кой дере­вен­ской хижине был очаг; бед­няк Симил (Pseu­do-Verg. Mo­re­tum) пек хлеб у себя дома. В мно­го­этаж­ной инсу­ле нигде ника­ко­го оча­га не было и быть не мог­ло, гото­вить на жаровне в тес­но­те малень­кой мно­го­люд­ной квар­ти­ры было неудоб­но, а под­час и про­сто невоз­мож­но. «Жир­ные хар­чев­ни» Гора­ци­е­ва вре­ме­ни вынуж­де­ны были, по ука­зам Клав­дия, Неро­на и Вес­па­си­а­на, све­сти ассор­ти­мент сво­их куша­ний к одним варе­ным бобам; даже полу­чить горя­чую воду, кото­рой обыч­но раз­бав­ля­ли вино, было невоз­мож­но. Оста­ва­лись толь­ко улич­ные раз­нос­чи­ки, тор­го­вав­шие горя­чи­ми куша­нья­ми (Mart. I. 41). Но всюду ли они бро­ди­ли и все­гда ли уда­ва­лось их пой­мать? И в Риме, кро­ме того, кли­мат вовсе не такой рай­ский, чтобы все­гда при­ят­но и удоб­но было есть на ули­це.

Обед у патро­на, о кото­ром меч­тал кли­ент, часто пре­вра­щал­ся для него в источ­ник горь­ко­го уни­же­ния. По ску­по­сти ли, по пре­не­бре­же­нию ли к этим людям, кото­рых при­гна­ла к нему нуж­да и кото­рые поки­нут его сей­час же, как толь­ко най­дут кого-нибудь более щед­ро­го и участ­ли­во­го (Mart. IV. 26), но патрон устра­и­вал два очень раз­ных обеда: один для себя и дру­гой для кли­ен­тов. «Я ока­зал­ся на обеде у совер­шен­но посто­рон­не­го чело­ве­ка, — пишет Пли­ний, — и ему и несколь­ким гостям в изоби­лии пода­ва­лись пре­крас­ные блюда; осталь­ных уго­ща­ли пло­хо и мало. Вино с.245 хозя­ин разде­лил по трем сор­там… одно пред­на­зна­ча­лось для него и для меня, дру­гое для дру­зей пони­же, третье для сво­их и моих отпу­щен­ни­ков. Мой бли­жай­ший сосед заме­тил это и спро­сил меня, одоб­ряю ли я такой порядок за сто­лом. Я отве­тил отри­ца­тель­но. “А какой обы­чай у тебя?” — спро­сил он. — “Всем пода­ет­ся одно и то же: я при­гла­шаю людей, чтобы уго­стить их обедом, а не опо­зо­рить, и урав­ни­ваю во всем тех, кого срав­ня­ло мое при­гла­ше­ние”» (epist. II. 6. 1—3). Поведе­ние Пли­ния было ско­рее исклю­че­ни­ем, чем пра­ви­лом. Пятая сати­ра Юве­на­ла содер­жит очень кра­соч­ное опи­са­ние того, что ест патрон, и того, что дают его гостям-кли­ен­там. Мар­ци­ал под­твер­дил это опи­са­ние: патрон ест лук­рин­ских уст­риц, шам­пи­ньо­ны, кам­ба­лу, пре­крас­но зажа­рен­ную гор­ли­цу; кли­ен­ту пода­ют съе­доб­ные ракуш­ки, «сви­ные гри­бы», малень­ко­го леща и соро­ку, издох­шую в клет­ке (III. 60). У Лупа (веро­ят­но, того само­го, кото­рый пода­рил Мар­ци­а­лу име­ние, мень­шее, чем подокон­ник) его любов­ни­це пода­ют хлеб из пер­во­сорт­ной пше­нич­ной муки, а сотра­пез­ни­ку-кли­ен­ту — из чер­ной, послед­не­го каче­ства; она пьет сетин­ское вино, а он — «тем­ный яд из этрус­ско­го бочон­ка» (Mart. IX. 2; вина из Этру­рии счи­та­лись пло­хи­ми). День несчаст­но­го кли­ен­та начи­нал­ся с уни­же­ний и уни­же­ни­ем закан­чи­вал­ся.