с.214 Как известно, представители незнатных римских семейств, мечтавшие сделать политическую карьеру, искали поддержки знатных патронов. Отношения Г. Мария и Кв. Катула являют пример того, как, напротив, homo novus оказал поддержку отпрыску старинного аристократического семейства. Однако конец их взаимоотношений оказался трагическим. Ответу на вопрос о том, почему так произошло, и посвящена предлагаемая статья.
Пути обоих политиков пересеклись в 103 г.1, когда они выдвинули свои кандидатуры на консульских выборах на 102 г. и достигли успеха. Имя Мария к тому времени уже прославила победа над Югуртой, он добился высшей магистратуры уже в четвертый раз. А какова была предшествующая биография его коллеги?
Кв. Лутаций Катул происходил из весьма знатной семьи2 — к числу его предков принадлежал консул 242 г. Г. Лутаций Катул, победитель карфагенского флота в сражении при Эгатских островах, завершившем первую Пуническую войну. Но впоследствии его фамилия по неизвестным нам причинам пришла в упадок: после 221 г.3 ее представители до конца
Что же касается консулата, то здесь судьба долгое время проявляла неблагосклонность по отношению к Кв. Лутацию. Он трижды потерпел поражение, домогаясь высшей магистратуры — в 107, 106 и 105 гг., проиграв соответственно Г. Атилию Серрану, Гн. Маллию Максиму и Г. Флавию Фимбрии, из которых двое последних были «новыми людьми» (Cic. Pro Planc. 12). Кстати сказать, консулом 106 г. вместе с Серраном стал шурин Катула Цепион, а сам он так и не добился успеха — по-видимому, Метеллы сочли Катула недостаточно перспективным кандидатом на консульскую должность. Троекратная неудача означала окончательный провал8. И вдруг в 103 г. Катулу, которому, казалось, уже не на что надеяться, с.215 нежданно-негаданно улыбнулось счастье — он добился-таки консулата9, на который в прошлом году и не претендовал10. Что же произошло?
В избрании Катула порой видят победу знати, которая, не в силах помешать новому успеху Мария (он добился высшей магистратуры в четвертый раз!), так сказать, в порядке компенсации провела своего человека в консулы11, а арпинату пришлось согласиться с таким выбором12. На это, казалось бы, указывает сообщение Плутарха: рассказав о борьбе Мария за консулат на 102 г., в которой ему помог Сатурнин, греческий писатель добавляет, что в коллеги Марию дали «Лутация Катула, человека, почитаемого среди знати и в то же время угодного народу» (ἄνδρα καὶ τιμώμενον ὑπὸ τῶν ἀρίστων καὶ τοῖς πολλοῖς οὐκ ἐηπαχθῆ — Mar. 14. 14, перев.
Если принять такое объяснение, то Катула Марию попросту навязали. Но ведь и в 103 г. коллегой Мария был аристократ, Л. Аврелий Орест13, потомок двух консулов14. Кроме того, возникает вопрос, почему же в предыдущие годы Катулу поддержки не оказали, а теперь вдруг решили сделать его своего рода противовесом арпинату? Более вероятным представляется объяснение случившегося, которое предложил Э. Бэдиан: Катул примкнул к Марию, чья поддержка и обеспечила ему консулат. Дело в том, что мать Катула после смерти его отца стала супругой Луция Цезаря, которому подарила двух сыновей — консула 90 г. Л. Цезаря и знаменитого оратора Г. Цезаря Страбона15, а Марий, как известно, был женат на представительнице рода Юлиев (Plut. Caes. 1. 2; 5. 2). Юлии Цезари на тот момент так же, как и Лутации Катулы, утратили прежнее влияние и стремились вернуть себе его. Очевидно, Катул оказался ставленником этого альянса16. В развитие этой версии можно добавить, что Марий, делая последнего консулом, ослаблял группировку Метеллов17, более того, унижал их — он даровал Катулу высшую магистратуру, в которой те ему отказали. Если учесть огромное влияние арпината, который вполне мог в тот момент выбирать себе коллег (и делал это)18, такая реконструкция событий выглядит вполне приемлемой. Что же касается процитированной выше реплики Плутарха об отношении к Катулу знати и народа, то она свидетельствует лишь об отсутствии у Кв. Лутация на тот момент ясно выраженной политической позиции и потому версии Бэдиана не противоречит.
Правда, эта версия вызвала возражения Р. Льюиса. По его мнению, решающую роль в избрании Катула могла сыграть поддержка Домициев, на представительнице рода которых тот был женат. Домиции же имели большую клиентелу в Риме. В свою очередь, «влияние Мария с.216 на выборы 103 г. было ограниченным, поскольку ему пришлось возвратиться в Рим для их проведения после смерти его коллеги Л. Ореста (предположительно — из числа boni) — возможно, в тот момент, когда само голосование уже закончилось и когда Марию, вероятно, трудно было обеспечить собственное переизбрание, не говоря уже о назначении другого человека»19. Однако в этих построениях слишком много «возможно» и «вероятно». Равным образом можно утверждать, что Марий появился в Городе еще до проведения голосования. Сомнительно также, что Домиция была женой Катула (см. прим. 4), но главное даже не в этом — автор не дает ответа на вопрос о том, почему Домиции не помогли Кв. Лутацию раньше. Что же до возможностей Мария повлиять на выборы, то они были не так уж малы, ибо для этого не требовалось приезжать в Рим — достаточно было дать соответствующие указания своим друзьям в Городе.
Единственный вопрос, который возникает в связи с этим: почему же консульство не получил кто-либо из Цезарей? Вероятно, по возрасту для его соискания представители этой фамилии подходили еще меньше, чем Катул. Впрочем, пройдет чуть больше десяти лет, и сразу два Цезаря победят на консульских выборах на 91 и 90 гг.
Итак, Кв. Лутаций достиг того, о чем его семья могла лишь мечтать уже больше столетия. Однако он добился высшей магистратуры в то время, когда от ее носителей требовалось не столько искусство политических интриг, сколько дарования полководцев и организаторов — шла война с германцами и галлами. Как известно, Марий проявил свои таланты в полной мере — он превратил новобранцев в настоящих воинов, а затем повел их в бой и осенью 102 г. наголову разгромил тевтонов и амбронов в битве при Аквах Секстиевых. Его коллега сражался куда менее удачно. У нас нет сведений об участии Катула в каких-либо боевых операциях до 102 г. А ведь от него требовался опыт не только солдата, но и военного организатора — без подготовленной армии о победе над такими грозными врагами не приходилось и думать. Очевидно, Катулу требовались знающие помощники. Одним из них стал Л. Корнелий Сулла — также представитель утратившей былой блеск фамилии, который, однако, успел отличиться в войне против Югурты. Сам он утверждал в мемуарах, будто уехал к Катулу потому, что устал от зависти и интриг Мария, который-де противился его дальнейшему возвышению (Plut. Sulla. 4. 3). Однако поверить в это трудно — в тот момент Сулла был фаворитом Мария20, никаких конкретных сведений о серьезных трениях между ними в тот момент нет — очевидно, за отсутствием таковых21. Надо сказать, что будущий диктатор оказался удачной кандидатурой — как известно, в необходимый момент он позаботился о снабжении продовольствием не только армии Катула, но и Мария (4. 5—
Армии Катула предстояло защищать альпийские перевалы от кимвров, которые вернулись из Испании, отброшенные кельтиберами (Liv. Per. 67). Узнав о наступлении кимвров по дороге через Бреннер, Катул двинулся вверх по долине Атесиса, чтобы остановить врагов, пока те не вышли на равнины, где им будет трудно противостоять. Под Тридентом римская конница под командованием Эмилия Скавра, сына принцепса сената, столкнулась с кимврами и потерпела поражение. Скавр-старший запретил сыну показываться ему на глаза, и несчастный покончил с собой, не выдержав позора (Liv. Per. 68; Front. IV. 1. 13; Val. Max. V. 8. 4; De vir. ill. 72. 10).
Кимвры стремительным броском переправились на другой берег реки, отрезая Катулу пути отхода24. Римлянам нужно было отступить на другой берег реки, на котором уже стоял неприятель. Катул велел одному из отрядов имитировать сооружение лагеря на соседнем холме — возможно, по совету легатов. Кимвры наметили место для собственного лагеря и рассеялись по окрестным полям для грабежа, решив, что римляне, оставшись на этом берегу, теперь уже никуда не денутся. Воспользовавшись этой оплошностью, Катул переправился через реку (Front. Strat. I. 5. 3).
На фоне блестящей победы Мария при Аквах Секстиевых действия Катула выглядели особенно проигрышно25. Но, несмотря на неудачи, ему продлили командование26 — не новость в римской истории: достаточно вспомнить о Варроне, которого сделали проконсулом после Канн27. Однако, исходя из идеи Бэдиана о покровительстве Мария Катулу, нарисованную им картину можно дополнить — здесь наверняка не обошлось без поддержки Мария или, по крайней мере, «дружественного нейтралитета» с его стороны. Ведь если бы он выступил против продления полномочий некомпетентному коллеге, решение могло бы оказаться не в пользу последнего.
Однако Катул продолжал терпеть неудачи — определенно, военное дело не было его стихией. Он отступил к Атесису, но кимвры начали переправляться через реку, и его воины из опасения попасть в кольцо обратились в бегство. Кв. Лутаций возглавил отступление, оправдываясь впоследствии тем, что хотел принять позор войска на себя (Plut. Mar. 23). с.218 Лишь один из легионов повел себя иначе — центурион-примипил Гн. Петрей из Атины убил трибуна, не решавшегося идти на прорыв, взял на себя руководство и вывел легион из окружения (Plin. NH. XXII. 11). По-видимому, именно с Петреем и его помощниками заключили соглашение на медном быке после взятия римского лагеря кимвры, о чем пишет Плутарх (Mar. 23. 7)28.
На этом эпизоде следует остановиться особо, тем более что в контексте взаимоотношений Мария и Катула он, насколько мне известно, не рассматривался. Совершенно очевидно, что за убийство командира Петрею грозила смертная казнь. Однако вместо этого центуриона удостоили неслыханных для человека его ранга почестей29 — он совершил жертвоприношение вместе с Марием и Катулом, одетый в подобавшую лишь магистратам тогу претексту, и получил почетнейший венок за снятие осады, corona obsidionalis (Plin. NH. XXII. 11).
Кто стал инициатором этого награждения? На память сразу приходит эпизод с убийством трибуна Г. Лузия, которого умертвил некий воин, на чью честь тот покусился. Как известно, Марий не наказал, а наградил воина венком, хотя Лузий приходился ему племянником (Plut. Mar. 14. 5—
По отношению же к Катулу такой поступок выглядел не слишком дружественно. Ведь Петрей показал, как надо воевать, продемонстрировав решимость, отвагу и лидерские качества, которых его командующему хватило лишь на то, чтобы возглавить отступление. Рассказ Плутарха о событиях у Атесиса явно восходит к воспоминаниям Катула31, но эпизода с Петреем в нем нет — очевидно, маститый мемуарист не захотел, чтобы читатели проводили невыгодные для него сравнения с безродным центурионом. Да и награждение воина, который убил своего командира, вопиющим образом противоречило римским представлениям о дисциплине, чтобы Катул его одобрил (хотя он не решился и наказать доблестного центуриона). Другое дело, что перед генеральным сражением с кимврами решение Мария о почестях Петрею было наилучшим, и он принимал его явно не из желания уязвить коллегу. Тому, в свою очередь, хватило здравого смысла не возражать и сделать хорошую мину при плохой игре.
Впереди было кульминационное событие всей войны — битва при Верцеллах. Она состоялась 30 июля 101 г. В ней Катул командовал центром римской армии, выдержавшим главный удар кимвров, тогда как Марий обошел их с флангов и осуществил план в духе каннской операции Ганнибала32. Плутарх пишет, что после боя между воинами обоих командующих завязался спор — кто сыграл решающую роль в битве? «Третейскими судьями в нем выбрали оказавшихся тогда в лагере послов с.219 из Пармы, которых люди Катула водили среди убитых врагов и показывали тела, пронзенные их копьями: наконечники этих копий легко было отличить, потому что на них возле древка было выбито имя Катула» (Plut. Mar. 27. 7). Насколько жаркой была дискуссия, судить трудно, и какое решение вынесли пармские послы, неизвестно. Сейчас для нас важнее другое — какова роль в этом самого Катула (если эпизод вообще имел место)? Действовали его солдаты по своей инициативе или он подговорил их? Иными словами, проявил он враждебность по отношению к Марию уже тогда или позже? Никаких определенных свидетельств на сей счет нет, но сомнительно, что Кв. Лутаций столь быстро успел сориентироваться и начать интриговать против Мария сразу же после битвы.
В пользу этого говорит и новый дружественный жест арпината по отношению к Катулу. Плутарх пишет, будто «все требовали», чтобы Марий один справил оба триумфа — и над тевтонами, и над кимврами. «Но он сделал это вместе с Катулом, потому что хотел и в счастии казаться умеренным, а быть может, и потому, что опасался, как бы воины, стоявшие в боевой готовности, не помешали ему справить триумф, если он лишит Катула этой чести» (Mar. 27. 9—
В рассказе Плутарха явно чувствуется недоброжелательство недругов Мария33 — он-де хотел лишь казаться умеренным, а не быть им, может, и вовсе боялся солдат Катула (явный абсурд). Перечисление причин, по которым победитель кимвров решил все-таки отпраздновать триумф вместе с Квинтом Лутацием, наталкивает на мысль о том, как сильно желал этой почести последний — ведь именно его интересовал прежде всего вопрос о причинах такого поведения арпината, и именно он хотел показать, что никак не обязан ему триумфом.
Так или иначе, Марий вновь проявил великодушие по отношению к коллеге34. Очевидно, победитель кимвров пока считал его своим союзником — претензии на то, что именно он, Катул, является главным героем верцелльской баталии, прозвучат позднее. Хотя противодействия его воинов триумфу, о чем писал Плутарх, опасаться не приходилось, без нужды злить их тоже было ни к чему. Могла проявить недовольство и часть нобилитета35. Да и в конце концов, во время победного торжества вся слава и восторг народа, надо полагать, достались Марию, а Катул выглядел лишь его бледной тенью.
Арпинат еще после триумфа над Югуртой воздвиг монумент, к которому теперь прибавил новый. Кроме того, он за счет взятой у варваров добычи основал храм Чести и Доблести36. Катул же построил (также за счет добычи) роскошный особняк на Палатине, а также портик — на месте дома консула 125 г. Марка Фульвия Флакка, разрушенного в 121 г. после гибели хозяина во время гракханской смуты. И дом, и портик Катула были украшены реликвиями кимврской войны — своего рода музей боевой славы37. Тогда же, очевидно, он украсил двумя статуями работы Фидия (или даже построил) храм Фортуны Нынешнего Дня, которой с.220 принес обет в начале битвы при Верцеллах (Plin. NH. XVII. 2; Plut. Mar. 26. 2). Однако победного памятника, подобного мариеву, он не возвел — это была почесть редкая38 и его заслугам явно не соответствовавшая.
Однако Катул имел иную возможность заявить о себе — он написал мемуары о недавних событиях, Liber de consulatu et de rebus gestis (Cic. Brut. 132). Они не сохранились, но оказали немалое влияние на последующую традицию39 и даже снискали их автору в глазах некоторых современных ученых репутацию одной из интереснейших фигур римской литературы40. Однако нас интересуют не художественные особенности мемуаров Катула, а то, как в них отразилось его отношение к Марию. Сказалось это прежде всего на описании кульминационного события войны с кимврами — битвы при Верцеллах.
Кв. Лутаций решил показать, что именно он, а не Марий, сыграл решающую роль в разгроме кимвров. Главным доказательством этого мемуарист считал то, что доспехи, военные значки и трубы германцев были принесены в его лагерь, тогда как люди Мария расхитили невоенное имущество. Как уже говорилось, воины показывали послам из Пармы трупы врагов, пронзенные копьями с выбитым на древке именем Катула (Plut. Mar. 27. 6—
Подобные рассуждения не красят их автора вдвойне — во-первых, Катул проявлял неблагодарность по отношению к Марию, а во-вторых, изложенные им аргументы были либо ложью, либо ее худшим видом — полуправдой. Кто мог через несколько месяцев (а то и лет) проверить, что именно принесли воины в его лагерь, а что — в мариев? О результатах же «третейского суда» послов из Пармы Плутарх дипломатично умалчивает, но даже если они и признали правоту воинов Катула, то удивляться не приходится — пармских делегатов было нетрудно обмануть43, показав им тот участок, где солдаты Мария просто не появлялись.
Не должно вводить в заблуждение и число захваченных штандартов. В ходе битвы воины Мария нанесли удар по кимврской пехоте с тыла44, а когда оба фланга сомкнулись за спиной у германцев и исход битвы стал ясен, они атаковали лагерь врага45. Трофеи же, находившиеся на поле боя, достались в основном солдатам Катула. Боевые значки германцы несли либо впереди, либо в глубине строя. Туда легионеры Мария просто не стали прорубаться за отсутствием необходимости, с.221 потому-то им и досталось так мало германских штандартов. Но их славы это, естественно, не умаляет46.
Рассуждения же о том, будто Марий нарочно выдвинул вперед фланги, чтобы легионам Катула не пришлось сразиться с врагом, и вовсе не приходится воспринимать всерьез47: его воины были хуже подготовлены, чем ветераны Мария48, и главнокомандующий предпочел поставить перед ними оборонительную задачу, поскольку наступательные действия требуют большего опыта и выучки. Если бы легионы Катула получили приказ наступать и они потерпели бы неудачу, последний потом утверждал бы, будто его людей нарочно бросили в атаку на слишком сильного врага, чтобы погубить.
Не приходится отрицать, что центр под руководством Катула и Суллы сыграл немалую роль в битве, но, во-первых, отнюдь не вопреки плану главнокомандующего, как уверяли оба этих военачальника, и, во-вторых, без умелого обходного маневра, осуществленного Марием, столь внушительного успеха достичь бы не удалось49.
Почему же Катул пошел на откровенную ложь и повел себя столь неприглядно по отношению к Марию? Причин тому несколько. Прежде всего, конечно, он завидовал «выскочке»-арпинату50. Ему было мучительно сознавать, насколько его слава уступает мариевой51. Однако дело не только в этом. Его, очевидно, терзала мысль о том, что он круго́м обязан Марию, который сделал его консулом и поделился с ним славой победы и триумфа. А ведь он, Катул, — представитель древнего рода, чей пращур завершил битвой при Эгатских островах Первую Пуническую войну. И ему, потомку выдающихся героев прежних времен, было тяжело чувствовать себя должником homo novus, предки которого не достигли даже квестуры.
Но не одного Мария задел Катул. «Жертвой» его пристрастности оказался и будущий смертельный враг арпината — Сулла, много сделавший для успеха легионов Катула при Верцеллах52. Однако о его заслугах мемуарист, судя по всему, умолчал53 — либо всерьез уверовав в то, что при Верцеллах все и впрямь сделано им, Катулом, либо не желая делиться славой с недавним фаворитом Мария54.
Не вполне понятно, когда Катул опубликовал мемуары. Высказывалось предположение, что он сделал это уже в конце 101 г., чем создал определенные затруднения для Мария при соискательстве консулата на 100 г.55 Однако такая быстрота представляется маловероятной — с.222 битва при Верцеллах состоялась 30 июля, а выборы — вряд ли позднее ноября. Сомнительно, чтобы за это время Катул успел написать должным образом отделанное сочинение, да еще и успеть опубликовать его.
В 100 г. Катул в числе других оптиматов выступил против Сатурнина (Cic. Pro Rab. 21; 26; Phil. VIII. 15). Правда, у Цицерона речь идет лишь о последних днях борьбы с Сатурнином, когда против мятежного трибуна был издан senatusconsultum ultimum. Но весьма вероятно, что Катул противостоял ему и раньше, когда тот еще не рассорился с Марием, а потому был врагом и самого Мария.
Победитель германцев, таким образом, ошибся, если надеялся на поддержку со стороны Катула, когда оказывал ему поддержку в 103—
А вот у Кв. Лутация такая возможность по отношению к Марию появилась. В 88 г., как известно, плебейский трибун П. Сульпиций добился принятия серии законов, в том числе и о передаче командования в войне с Митридатом от Суллы Марию. Сулла в ответ взял Рим и провел постановление, объявлявшее врагами Мария, Сульпиция и их приверженцев. Катул активно выступил в поддержку этого постановления, за что Аппиан (BC. I. 74. 341) справедливо обвинил его в неблагодарности по отношению к арпинату (ἀχαρίστῳ δ᾿ ἐς αὐτὸν).
Но прошло немногим более года, и настала очередь Мария нанести ответный удар. Старый полководец вернулся в Рим вместе с Цинной, и началась расправа с неугодными нобилями. Марий теперь смог отомстить «всей своре аристократов, которая отравляла ему радость побед и подливала горечь к его поражениям. За каждый булавочный укол он мог отплатить ударом кинжала»56. Погибли Марк Антоний, отец и сын Крассы, Публий Лентул, Атилий Серран, Луций и Гай Цезари — единоутробные братья Катула. Но сам он, как и консул-суффект Л. Корнелий Мерула, назначенный на эту должность после бегства Цинны, избежали мечей убийц — их вызвали в суд (Diod. XXXVIII. 4. 2—
Думается, что этих людей не стали предавать суду по самой простой причине — отсутствовал сколь-либо серьезный материал для обвинения. А вот с Мерулой и Катулом ситуация была иной. Первому, несомненно, могло быть инкриминировано незаконное занятие высшей магистратуры после нелегитимного отрешения Цинны от консульской должности. Обвинения же против второго, как предполагается, носили надуманный характер59. Но так ли это на самом деле? Аппиан, упоминая о выступлении Катула в поддержку декрета об изгнании Мария, имел в виду не просто поведать об одном из примеров обоюдной вражды, но и назвать причину обвинения. Соответствующее постановление являлось, в сущности, незаконным60 и повлекло за собой убийство плебейского трибуна, а потому имелись серьезные основания для вынесения смертного приговора61. Обвинение предъявил племянник полководца, плебейский трибун М. Марий Гратидиан62. Процесс, очевидно, должен был носить характер iudicium populi с троекратным вызовом обвиняемого (anquisitio)63, а обвинение, если таковое выдвигалось, — форму perduellio64. Цицерон и Плутарх рассказывают, что Мария просили пощадить Катула65, но в ответ на все уговоры следовал неизменный ответ: «Он должен умереть!» (Cic. Tusc. disp. V. 56; Plut. Mar. 44. 8). Произносилась эта фраза в действительности или нет, не столь уж важно — приговор явно был предопределен заранее66. Не желая подвергать себя психологической пытке, Катул предпочел ускорить неизбежный конец — заперся у себя в доме, разжег угли в очаге и задохнулся в дыму (Plut. Mar. 44. 8; App. BC. I. 74. 342; Diod. XXXVIII. 4. 3; Vell. II. 22. 4; Val. Max. IX. 12. 4).
Подведем итоги. По-видимому, Марий рассчитывал на то, что Катул окажется его верным соратником в благодарность за консулат, триумф и прочие милости. Однако случилось обратное — гордый нобиль проникся неприязнью к облагодетельствовавшему его «новому человеку». с.224 По-видимому, он ощутил то, о чем писал Флор, когда говорил о настроениях заговорщиков, готовивших убийство Цезаря: «Милосердие первого в государстве человека было побеждено ненавистью, а сама возможность получать благодеяния была невыносимо тяжела для свободных людей» (II. 13. 92 (IV. 2. 92), перев.
Homines noui Romae in cursu honorum perficiendo plerumque a uiris nobilibus adiuuabantur. aliter C. Mario et Q. Lutatio Catulo accidit: nam Ernestus Badian, uir eruditissimus, Arpinatem operam dedisse putat, ut homo ab illo uiro, qui ad Aegates uicit, oriundus, consul fieret, quoniam hic Iuliorum affinis, ipse uero cognatus Iuliorum fuerit. Mario opitulante senatus Catulo imperium proconsulare prorogasse uidetur, tametsi hic cum Germanis in Alpibus gloria permodica pugnauit. simul Marius praemium dedit Petreio tribuno militari, qui meliore Marte, quam Catulus imperator eius, militauit. Arpinas cum Q. Lutatio triumphauit ideoque gloriae Marianae particeps factus est. at Mario inuidebat et in libro «De consulatu et de rebus gestis» uictoriam Vercellensem sibi uindicauit, Marium autem, uictorem uerum, derisit. Roma a Sulla capta Catulus edicto de Mario et Sulpicio aliisque suffragatus est. Sulpicius igitur, tribunus plebis sacrosanctus, periit, qua re causa data erat ad Catulum iudicio populi damnandum et supplicio capitali afficiendum; itaque Catuli accusatio, contra opiniones nonnullorum rerum scriptorum recentiorum, non est omnino falsis rationibus nixa existimanda. Q. Lutatius mortem sibi conscisse maluit.
ПРИМЕЧАНИЯ
