Цезарь и Клеопатра
Перевод с франц. С. Э. Таривердиевой.
Постраничная нумерация примечаний в электронной публикации заменена на сквозную.
с.11 Очень трудно очистить историю от легенд, которые оживляют ее; и я весьма опасаюсь, что, пока есть читатели римской истории, будут и авторы, чтобы рассказывать им, чему Цезарь посвятил свои дни, как старик увлекся молоденькой девушкой и позволил Клеопатре околдовать себя. По моему мнению, нет ничего более неверного, более нелепого, более противоречащего реальности фактов. Это не имеет значения. Клеопатра остается типом роковой женщины, которой покорились все за исключением Октавия, когда тот намеревался взять имя Августа и готовился к обожествлению; и извлеченный из нескольких старых сплетен роман, в котором она покоряет стареющего Цезаря, живет столь прочной жизнью, что перешел из живых биографий и популярных фильмов в серьезные труды. Его можно встретить не только в фельетонах
По свидетельствам древних, Цезарь с первой встречи с царицей влюбился с первого взгляда. Когда он высадился в Египте 2 октября = 19 августа 48 г.1, ее там уже не было. Поссорившись с регентами своего брата-супруга Птолемея XIV, она в течение нескольких месяцев до приезда Цезаря пряталась у арабов, живших в пустыне. Она пыталась мобилизовать их себе на службу и с.13 надеялась с их помощью вернуться в качестве правительницы в то царство, которое покинула как заговорщица. Она столь серьезно угрожала власти регентов, что те, увезя маленького царя, в свою очередь оставили Александрию и, чтобы помешать ей, сконцентрировали все свои силы в Пелузии, на пути ее возвращения. Прибытие Цезаря изменило планы Клеопатры, но не цель, которую она преследовала. Получив приглашение присоединиться к нему, она поспешила подчиниться его требованию. Все меры предосторожности, предпринятые врагами, чтобы остановить ее, были бесполезны. Лодка, доставившая ее обратно, прибыла в Александрию ночью в середине октября — начале сентября 48 г. С помощью денег Клеопатра подкупила стражу Фароса, охранявшую путь в Большой Порт, и та, нарушив полученные инструкции, пропустила ее. Ей оставалось силой проникнуть в ворота дворца, куда вернулось окружение Цезаря. Опасаясь найти их надежно охраняемыми, она завернулась в один из чехлов, использовавшихся для перевозки постельных принадлежностей, и упакованная таким образом, преодолела трудный проход. Оказавшись на месте, она выскочила из тюков, несомненно, с хохотом, перед изумленным диктатором. Во всяком случае, если верить Плутарху, именно этим соединением хитрости и смелости она внезапно разожгла в сердце Цезаря страсть, которую ум и привлекательность молодой женщины должны были сделать непреодолимой2.
Впрочем, результат был достигнут немедленно, и Дион Кассий, перещеголяв Плутарха, с возмущением рассказывает нам, что Цезарь до такой степени был покорен возлюбленной (ἐδουλώθη), что на заре при ней вызвал к себе Птолемея XIV, чтобы помирить их, «действуя как защитник женщины, которой он сначала должен был быть судьей»3. Фактически, он спас ее, как записано в Papyrus Ox., I, 33: Καῖσαρ ἔσωσε Κλεοπάτραν[2]. Опираясь на завещание Авлета, он вручил совместную царскую власть над Египтом Птолемею XIV и Клеопатре. Клеопатра сразу вновь обрела безопасность и с.14 корону, которые ранее потеряла. «Благодаря привлекательности своих черт и благосклонности в постели», — скажет автор De Viris illustribus: «Ab eo (Caesare) specie sua et concubitu regnum Ptolemaei impetravit (Клеопатра)»[3]4, и ценой восстановления ее власти, было, по мнению святого Иеронима, ее бесчестье: «Caesar in Aegypto regnum Cleopatrae confirmat ob stupri gratiam»[4]5.
Таковы тексты. Посмотрим, что из этого следует принять во внимание. Если Цезарь, которому было 53 года6 и которого суровые кампании Диррахия и Фарсала лишили развлечений и отдыха, остановил свой выбор на этой
Expugnare senem potuit Cleopatra venenis[5]9, |
— это противоречит всякому правдоподобию.
Прежде всего, репутация чаровницы, я бы сказал «волшебницы» любви, появилась у Клеопатры только после ее связи с Антонием, и это объяснимо. Эта репутация была создана пропагандой, которую начал Октавий, чтобы оправдать с.15 свои действия и подтвердить свои полномочия, и с течением времени она только раздувалась. Видно, что она берет начало из «века Августа». Вергилий, Гораций, придворные поэты начала принципата, избегали называть по имени эту женщину, которая была врагом. А Проперций уже грубо оскорбляет ее: самка, истощенная распутством, гетера, предназначенная править кровосмесительным Канопом — femina trita — incesti meretrix regina Canopi[6]10. Лукан, изобличавший пагубные чары, возобновит эти лейтмотивы в одной из своих тирад11. В свою очередь это воспроизводит Плиний Старший: regina meretrix[7]12, коронованная блудница. Штамп Диона Кассия более не нуждается в комментариях: Клеопатра — это Венера, совершенно поглощенная собственной добычей: ἄπληστος Ἀφροδίτης[8]13, а автор De Viris illustribus закончит тем, что припишет ей нравы какой-то Мессалины, порочной настолько, что она зачастую продавалась первому встречному: tantae libidinis fuit ut saepe prostiterit[9]14.
Вот как далеко мы ушли от царицы, которая, повинуясь обычаями Лагидов, в расцвете брачного возраста вынуждена была поочередно заключить столько фиктивных браков с братьями, умершими прежде достижения половой зрелости15, которую, однако, попрекают лишь тремя последовательными любовниками, Гнеем Помпеем16, Цезарем, Антонием17, и которая проявила столько осторожности в своих внебрачных связях, избегая мезальянсов и неверных расчетов, и с.16 отдавалась лишь римским властителям, от которых зависел ее трон! Видимо, в данном случае воображение древних приукрасило канву реальности: как оно превратило ловкую карьеристку в профессиональную распутницу, так же не прекращало доводить до абсурда силу ее чар.
В IV веке нашей эры автор De Viris illustribus, не колеблясь, утверждает, будто Клеопатра обладала такой красотой, что многие мужчины были готовы заплатить жизнью за ночь с ней: tantae pulchritudinis (fuit) ut noctem illius (Cleopatrae) morte emerint18. В III веке сенатор Дион Кассий, не заходя так далеко, заявляет между тем, что «она была красивейшей из женщин» и что «восхитительно было как видеть, так и слушать, как она могла воспламенять наименее чувствительные и наиболее холодные сердца»19. Но в начале II века догмат еще не был создан. Особенно Плутарх почти не питает иллюзий. При внимательном прочтении заметно, что привлекательность Клеопатры заключалась не в теле, а в уме и образованности.
Чтобы ее «облик» сумел «накрепко врезаться в душу», ему необходимо было «сочетаться с редкою убедительностью речей». Несомненно, «звуки ее голоса ласкали и радовали слух, а язык был точно многострунный инструмент, легко настраивающийся на любой лад, — на любое наречие», но «красота этой женщины была не тою, что зовется несравненною и поражает с первого взгляда»20. О! Какими изящными словами все это описано! Все эти уловки Плутарха всерьез заставляют думать, что ему было известно, что Клеопатра от природы имела обычную внешность, и следует признать, что изображения это подтверждают.
Клеопатра из клада Боскореале (Луврский музей). (Archives photographiques) |
Оставим в стороне изображения в египетских храмах, которые с.17 воспроизведены в книгах Росселини Monumenti Istorici21 и Лепсиуса Denkmäler22: как написал мне тонкий знаток, Шарль Боро, в них предлагаются лишь «условные изображения», не гарантирующие правдивости, лишенные какой-либо документальной ценности и представляющие собой чистый и простой стереотип священной неподвижности фараонов. Что касается греко-египетских изображений, которые дают представление об индивидуальной внешности Клеопатры, то у нас имеются лишь те ее монеты, подлинность которых можно подтвердить. Но на них не всегда различимы черты лица, а что касается копий, изготовленных эллинистическими скульпторами и дошедших до нас, то нельзя приписывать эти статуи Клопатре без определенной доли сомнения, которая уменьшается только по мере приближения этих изображений к монетным. При нынешнем уровне изученности портретов, на которых, как считается, изображена царица, эти портреты, по моему мнению, следует расположить в следующем порядке по возрастанию достоверности: 1. Бюст из Британского музея23; 2. Колоссальная голова, опубликованная Масперо в 1899 г.24; 3. Голова из музея Варока в Маримонте, фотографию которой я получил благодаря любезности покойного Поля Федера25; 4. Бюст в музее Шершеля, который мсье Жан Шарбоннэ ловко приписал Клеопатре26; 5. с.18 лицо, изображенное на патере с монетами клада Боскореале, которое вначале считалось персонификацией Африки, со змеей и слоновьими бивнями на голове, было удачно идентифицировано мсье Маттео Делла Корте как Клеопатра Богатая в образе Новой Исиды со всеми атрибутами этого универсального и плодотворного божества27; 6. монета, на которой качественнее всего отчеканено ее изображение, — тетрадрахма Аскалона. Ни один из этих портретов не поражает той живостью выражения, которую можно ожидать после прочтения Плутарха. На наиболее характерных портретах видны круглые щеки, низкий и выпуклый лоб, толстая нижняя губа, тяжелый подбородок, большой нос с горбинкой, как раз такой, какой Паскаль желал бы укоротить, и те же самые недостатки портят профиль на монетах, которые, за неимением лучшего, являются наиболее точным свидетельством28. Хоть они и свидетельствуют о мастерстве парикмахеров царицы, но лицо, которые мы на них видим, скорее банально, нежели привлекательно. Глядя на наиболее совершенные экземпляры наиболее лестных портретов — тетрадрахмы Аскалона, например29, — невозможно предположить и лишь с трудом можно допустить, что изображенной стоило только появиться, чтобы увлечь за собой всех поклонников и раз и навсегда поработить такого переменчивого и пресыщенного человека как Цезарь.
Возможно, здесь возразят, что у сердца есть свои побуждения, с.19 неизвестные другим, и «зарождение» любви сопряжено с неисчислимыми тайнами? Конечно, никто не может проникнуть в глубины души и утверждать, что переменчивое не стало постоянным, а скептик не исцелился свежестью внезапного, необъяснимого и глубокого чувства. Однако, я в такое чувство не верю, но если и не могу отрицать его аргументированно, то могу доказать, что оно не возникло вследствие ослепительной неожиданности предприятия Клеопатры, и даже если предположить, что впоследствии это чувство существовало, оно не оказало никакого влияния на египетскую политику Юлия Цезаря.
По некотором размышлении становится понятно, что эффект психологического шока, вызванный неожиданным и удивительным появлением Клеопатры перед диктатором, можно рассматривать лишь как романтическое изобретение Плутарха — или одного из авторов, которых Плутарх использовал. Цезарь тайным посланием пригласил Клеопатру вернуться в Александрию. Следовательно, еще не будучи с ней знаком, он уже обещал ей свою защиту; и он совершенно точно был обязан дать ей необходимые гарантии, предоставить возможность избежать слежки египетских министров и явиться на его зов, несмотря на все препятствия. Допустим, что она подкупила стражников Фароса, которым было поручено перекрыть канал, своим золотом, а не тем, что прислал римлянин. Ей оставалось выполнить самое трудное, и, надо сказать, она потерпела бы неудачу в порту, если бы не смогла, добравшись туда с острова Фарос, проникнуть во дворец. Итак, из подробностей, сообщаемых Плутархом, следует, что уловка, которую она использовала, чтобы достичь успеха, предполагала соучастие Цезаря, предварительную договоренность с ним. Тюк с постельными принадлежностями, в котором она спряталась, не только совсем не останавливали по пути, но и внесли прямо в жилище диктатора. Следовательно, Цезарь распорядился об этом, будучи свободен во внутренней части дворца, где разместился как завоеватель рядом с египетским двором, куда доставляли необходимые припасы для его войска и откуда он имел постоянное сообщение с морем при помощи с.20 транспортных судов, доставивших его солдат, и тридцати пяти галер, в том числе десяти родосских, которые стояли на якоре на страже в Большом Порту30. Следовательно, для Цезаря не было никакой неожиданности, о которой пишет Плутарх, — поэтому исчезает та театральность, о которой говорится в рассказе Плутарха, и Цезарь не мог прийти в восторг от шалости, которую принял за отвагу31, потому что именно он и стоял за этой интригой.
Как бы то ни было, связь Цезаря с Клеопатрой не должна была повлиять на его политическую линию в отношении Египта. Цезарь не предпринимал действий, чтобы преждевременно включить это теократическое царство в состав римской Республики32, но он поставил монархов, правящих «по божественному праву», под свой жесткий контроль, в соответствии с условиями завещания Птолемея Фискона более чем вековой давности33 и прецедентами, созданными первым триумвиратом либо по наущению, либо с согласия Цезаря: в 55 г. — вооруженное вмешательство Габиния для восстановления Птолемея Авлета34; в 51 г. — назначение сенатом триумвира Помпея опекуном Птолемея XIV35. Сразу после высадки в Александрии и еще в отсутствие Клеопатры Цезарь ясно выразил свои намерения. Он сошел на землю в сопровождении ликторов, во всем величии римского консула, прибывшего для защиты монархов, назначенных завещанием Птолемея Авлета36. Последующая связь с Клеопатрой облегчила, но не изменила, исполнение его намерений: как и было предусмотрено, Цезарь вернул беглянке власть над ее царством, согласно с.21 условиям разделения власти, установленным Авлетом. Сделав это, он указал, что в качестве представителя римского народа имеет право самостоятельно распоряжаться короной Египта и в то же время применил одно из любимых правил сенатского империализма: divide ut imperes. Без сомнения, этим Цезарь спас Клеопатру; но в опасной ситуации, в которой он оказался, заняв Александрию с недостаточными силами, это значило спасаться самому. Вскоре любовница помогла ему в тяжелой борьбе, которую ему пришлось вести против их общих врагов, придворных царя, которые, восстав против царицы, безнадежно разыграли против Рима высшую карту египетской независимости. Если 25 марта = 4 февраля 47 г. он отпустил Птолемея XIV к своим, где тот через день встретил смерть37, это было сделано не для того (как сообщает автор De Viris illustribus), чтобы избавиться от ее мужа, который не создавал трудностей38, — ибо, едва овдовев, Клеопатра по приказу любовника должна была повторно вступить в брак со вторым младшим братом, которого она формально привлекла к правлению под именем Птолемея XV39; — но это было сделано, чтобы покончить с обезглавленным восстанием. Если, восстановив мир, Цезарь покинул Александрию и в течение трех месяцев поднимался по Нилу со своей любовницей на ладье, прогулочном корабле, на котором спальня была прекраснейшим помещением40, то это не означает, что в течение этого свадебного путешествия он в объятиях Клеопатры забыл об обязанностях командира или об интересах своего отечества. Буше-Леклерк (Bouché-Leclercq) остроумно и справедливо указал на прикрасы, с помощью которых литературная традиция, испытавшая влияние других воспоминаний, извратила правду в этой истории. Он оспаривает цифру в четыреста кораблей, которые якобы сопровождали пару от порта до порта; он отрицает мятеж, который якобы вынудил Цезаря вернуться назад после с.22 первого порога; и следует согласиться с его доводами, потому что армия — это не тот эскорт, который берут с собой туристы, потому что Цезарь не мог быть столь безумен, чтобы оставить Александрию без войск в свое отсутствие, потому, наконец что как чрезмерная пышность этой «сентиментальной» прогулки — это имитация той подчеркнуто неописуемой жизни, которую позже будет вести Клеопатра с Антонием, так и рассказик о так называемых мятежниках — всего лишь эхо некогда нашумевшего отказа солдат Александра повиноваться приказу пересечь Гифазис41. Напротив, необходимо возвратить этому долгому сладострастному путешествию характер полезного исследования. Omne tulit punctum qui miscuit utile dulci[10]… Прежде чем покинуть Египет, Цезарю важно было лично узнать эту сказочную страну и, добавив царскую фигуру в коллекцию своих побед над женщинами, произвести военную разведку и политическое исследование. Как в Александрии он посетил гробницу великого македонца, прослушал лекции философов, познал науку астрономов, так же он старался непосредственно изучить государственное устройство и обычаи, чтобы оценить ресурсы страны фараонов. Будучи реалистом, Цезарь совершил инспекцию, подобно владельцу, который, возможно, еще долго не увидит свое поместье, и когда он добровольно и своевременно вернулся в штаб-квартиру, то без всяких терзаний расстался со своими удовольствиями, эхо которых дошло до нас, и в конце июня = в начале мая 47 года42 направился прочь от Клеопатры в Азию, которую опасно волновали бури мятежа Фарнака. Invitus invitam[11]?… Возможно. Но нам ничего об этом не известно, тогда как можно не сомневаться в значении мер предосторожности, которые Цезарь предпринял при отплытии: он оставил в Александрии три легиона43, чтобы поддерживать царицу, свою любовницу, пока она остается верной с.23 интересам Рима, и чтобы при необходимости сдержать и свергнуть ее, если она случайно забудет, что отныне ее царство безвозвратно принадлежит Риму. Каковы бы ни были его чувства к царице, Цезарь с начала и до конца этого приключения думал, как говорят его офицеры, которым мы обязаны рассказом об Александрийской войне, только о достоинстве империи и пользе государства: simul ad imperii nostri dignitatem utilitatemque publicam pertinere existimabat[12]. Если бы царская чета оставалась верной, ее защищал бы римский гарнизон Египта; а если бы повела себя неблагодарно, то он же призвал бы их к порядку: si permanerent in fide reges, praesidiis eos nostris esse tutos; si essent ingrati, posse iisdem praesidiis coerceri[13]44. Эти легионы, которые напоминают саблю мсье Прюдома, и применение, которое назначил им Цезарь, с жестокой ясностью демонстрируют, что он был далек от того, чтобы в Египте приносить политику в жертву своим страстям; он их постоянно использовал там в 48—
Это тоже политика, а не любовь, о чем свидетельствует место жительства Клеопатры во время ее визита в Рим по приглашению любовника, визита, который продлился больше года вплоть до смерти диктатора. Обычно повторяют, что Цезарь больше не мог обойтись без своей любовницы46. Напротив, факты доказывают, что он, — куда прозаичнее, — не мог обойтись без правительства Египта. Когда я приступил к опровержению обычного мнения в своей работе с.24 Points de vue sur l’Impérialisme romain47, я еще пошел на слишком большие уступки ему; а внимательнее пересмотрев античные свидетельства, я убедился, что этого мнения вообще не должно существовать.
А именно, я ошибался относительно даты приезда Клеопатры в Рим; в предыдущей работе я придерживался современной версии, согласно которой Цезарь вызвал царицу Египта к триумфу, празднование которого он разделил в промежутке между концом августа и концом сентября 46 г., то есть, по юлианскому исправлению, между концом июня и концом июля 46 г.48, и который завершился знаменитым посвящением храма Венеры Прародительницы 26 сентября, то есть, 25 июля 46 г.49.
От этой хронологии мы вынуждены отказаться. Во-первых, со стороны Цезаря было бы не слишком деликатно предложить своей «возлюбленной» зрелище триумфа, праздновавшегося de Aegypto, в котором сострадание самих римлян вызвала Арсиноя, сестра Клеопатры, прошедшая в процессии пешком и в оковах50; во-вторых, Дион Кассий, излагающий события год за годом и внутри одного года соблюдающий хронологию, делает большой интервал между описанием триумфальных шествий 46 г. (XLIII, 19—
О еще большем равнодушии Цезаря свидетельствует 45 г., когда после битвы при Мунде он вернулся в Италию. В то время, как Клеопатра постоянно находилась в Риме, Цезарь сослался на конституционные нормы, запрещавшие полководцам, обладавшим военным империем, пересекать черту померия Города до дня триумфа, чтобы удалиться от Города и удрать за двадцать пять километров от городской стены на юг, на свою виллу в Лабиках. Он наверняка был там 13 сентября 45 г., в день, когда запечатал свое завещание; он не выехал оттуда и для того, чтобы передать этот документ, выражающий его последнюю волю, весталкам, и довольствовался отправкой курьера57. Его снова увидели в Риме во главе легионов в лавровом венке только в день его пятого триумфа, в начале октября 45 г.58
с.27 Однако для него не было ничего легче, чем примирить соблюдение законов, о которых он заявил, с неутоленной страстью, которую ему приписывают в отношении Клеопатры. Ошибкой является утверждение Диона Кассия59, будто он приютил ее под своей крышей, в доме верховного понтифика, где его жена Кальпурния напрасно проявила свою преданность утром мартовских ид 44 г. Из переписки Цицерона следует, что Цезарь отвел ей для проживания пригородный дом, которым владел, но не жил в нем, среди садов на правом берегу Тибра: trans Tiberim in hortis[15]60. Можно удивиться уже его выбору, который, насколько это было возможно, удалил от него «предмет его страсти», так как резиденция верховного понтифика, где Цезарь жил с 63 г., находилась на южном краю форума, а horti Caesaris[16], где он поселил Клеопатру, раскинулись, напротив, на другой стороне реки, на запад от нынешних Порта Портезе61. Намного больше следует удивиться тому, что Цезарь не воспользовался неожиданным случаем, представленным обстоятельствами, чтобы приблизиться к «любимой», остановившись либо на Марсовом поле на villa publica[17], специально предназначенной для проживания императоров, ожидающих триумфа62, либо еще ближе к Клеопатре и дальше от линии померия в своем пригородном поместье. Факты здесь говорят громче позднейших сплетен историков: Цезарь желал сбежать от своей «возлюбленной», иначе он вел бы себя по-другому.
Так же достоверно, что если он когда-то и был в нее сильно влюблен, то теперь охладел к ней и требовал ее присутствия в Риме отнюдь не для своего личного удовольствия.
Первый пункт нам известен благодаря перечню наиболее знаменитых «побед» вечного «щеголя», которым был Юлий Цезарь: перечислив его знатных соотечественниц, с.28 от которых он никогда не знал отказа и в числе которых в скобках указаны жены двух его партнеров по первому триумвирату63, Светоний вспоминает иноземных цариц, которые показали с ним себя не более жестокими, чем матроны. В конце он называет Клеопатру: sed maxime Cleopatram[18]; но та, кого Светоний упоминает перед ней, конечно, стала преемницей Клеопатры в качестве фаворитки диктатора: это гречанка Эвноя, которая была женой Богуда, царя западной Мавретании: dilexit et reginas inter quas Eunoen, Bogudis uxorem[19]64. В гражданской войне между Цезарем и сенатом Богуд, как и его брат Бокх II, царь восточной Мавретании, воевал против Юбы I, царя Нумидии, на стороне Цезаря65. Но он никогда не был в Риме. Цезарь не встречался с ним в Африке. С другой стороны, они расположили лагеря рядом друг с другом в Испании, где Богуд в 45 г. присоединил свои войска к силам диктатора и внес с ними вклад в победу при Мунде66. Следовательно, именно в первое полугодие 45 г. Цезарь мог приблизить царицу Эвною и перехватить ее у супруга. По меньшей мере следует счесть, что в то время воспоминания о Клеопатре в душе Цезаря более не были исключительными, и его предполагаемая страсть походила лишь на «мимолетное увлечение», причем «мимолетное увлечение» в стадии угасания.
Кроме того, в последние недели своей жизни Цезарь продемонстрировал, что не слишком ценит Клеопатру. Когда 15 марта 44 г. он пал под кинжалами убийц, на 18 марта была назначена дата его отъезда на войну с парфянами67, и срок его вынужденного отсутствия оценивался примерно в три года68. И как он бросил Клеопатру в Риме на шесть месяцев, которые занял поход в Испанию в 45 г., с.29 так же он позволил бы ей томиться там в течение трех лет, которые по прогнозам занял бы парфянский поход. Следовательно, Цезарь вызвал ее в Рим не из-за чувственной привязанности, чтобы удовлетворить свое желание, но рассчитывая укрепить связи, которые при помощи любовных уз завязал тремя годами ранее с монархами династии Лагидов, и сделать реальной и очевидной вассальную зависимость, в которой господин — покровитель Рим отныне удерживал царство Египта.
Какой бы наивной ни была «любовная» версия пребывания Клеопатры в Риме, Дион Кассий, тем не менее, все же указал мотив, который Цезарь, вероятно, обнародовал и который состоял в его намерении даровать «властителям» долины Нила статус друзей и союзников римского народа69. И, на мой взгляд, здесь официальная версия просто-напросто смешалась с истиной. Разумеется, Рим всегда предлагал друзьям неравные союзы, но эти союзы всегда обеспечивали иноземным властителям, которые одновременно являлись получателями выгод и жертвами, защиту, эффективность которой за десять лет до этого испытал Птолемей XIII Авлет, свергнутый с престола мятежниками. Обещание было достаточно заманчивым, чтобы Клеопатра решила покинуть свое государство. Но прежде чем сесть на корабль, Клеопатра должна была понимать, что в этом было больше выгоды, чем чувства, ибо столь же ценен был и ее брат-супруг Птолемей XV, который, приглашенный, как и Клеопатра, вошел с ней в Рим и находился там вместе с ней70. И едва достигнув места назначения, она должна была быстро потерять те немногие иллюзии, которые ей было позволено сохранить, и понять, насколько она попала впросак. Она была окружена услугами и осыпана дарами71, могла жить на широкую ногу в Городе, оскорбить там Цицерона своей надменностью72, с.30 но она не могла быть обманутой. В то время, как, включив ее с Птолемеем XV в число друзей и союзников римского народа и одарив ее вниманием и подарками, — честь, обычная, для особ ее уровня, — Цезарь приезжал и уезжал, занимался своими делами, победами, удовольствиями, словно Клеопатра жила в сотне лье от него, сама царица больше не чувствовала себя свободной уехать; и пока она волей-неволей продолжала оставаться в Риме, Цезарь усилил и объединенный оккупационный корпус, расквартированный в долине Нила73, и от имени царской четы, которую держал в качестве заложников в золоченой клетке на берегах Тибра, ограничил свободу Египта в интересах римского государства.
Когда в 48—
Эта чисто политическая трактовка связи Цезаря и Клеопатры настолько очевидна, что она, уверен, преобладала бы уже давно, если бы современные авторы не позволили так легко себя убедить в том, в чем древние авторы были убеждены лишь отчасти: что у Цезаря был сын от Клеопатры, с.31 Цезарион, и что в результате он перенес на мать долю той привязанности, которую запоздалое отцовство должно было внушить диктатору к этому отпрыску его старости. Я уже пытался в другой работе покончить с этой ложью75: но мне кажется, что и там я был слишком снисходителен к некоторым аргументам жертв этого обмана, и я чувствую себя обязанным вновь по порядку рассмотреть элементы этой проблемы.
Для начала отметим, что сведения древних по этому вопросу не вполне согласуются. Плутарх, в биографии Цезаря утверждающий, что Цезарион рожден от диктатора76, в биографии Антония нерешителен и пишет там лишь о том, что, по слухам, старший сын Клеопатры происходил от Цезаря: ἐδόκει… γεγονέναι[20]77. Светоний берет на себя не больше и ограничивается сообщением нам о том, что Цезарь якобы согласился дать новорожденному сыну Клеопатры свое имя: filium natum appellari nomine suo passus est[21]78. Дион Кассий, с другой стороны, категорически это отрицает79; и среди современников этот факт отвергли по меньшей мере уже двое: Николай Дамасский — на основании завещания Цезаря, в котором фактически это отцовство объявляется ложным, не только потому, что в завещании приемным наследником был назначен Октавиан, но и потому что время и место составления завещания было несовместимо с этим отцовством80; — и Оппий, секретарь Цезаря, в своей книге; ее аргументация не дошла до нас, но о ней упоминает Светоний81. Таким образом, окружение диктатора отрицало это родство вплоть до времен окружения Августа; определенно, мне жаль современных критиков, с.32 пренебрегающих разоблачением лжи, чтобы, закрыв глаза, принять вымысел, изобретенный Клеопатрой и распространенный Антонием для нужд своего дела.
То, что Клеопатра желала слыть матерью сына Цезаря, следует из всех египетских документов, которые мы сейчас рассмотрим. Антоний вторил ей, и результатами этого стали: 1) инициатива, проявленная в 43 г. антонианцем Долабеллой; 2) решение 36 г., которым Антоний, чтобы повредить Октавию, утвердил на египетском троне Клеопатру и Цезариона; 3) урегулирование 34 г., подтведившее предыдущее решение новыми дарениями82; 4) праздник в апреле 30 г., на котором облачение в мужскую тогу сына Антония Антилла совпало со вступлением Цезариона в эфебы83; 5) «предписания» сенату и сочинения памфлетистов, находившихся в Александрии на жалованье у Антония, которые пытались оправдать эти экстравагантные меры84. Но Клеопатра и Антоний были слишком заинтересованы в объявлении Цезариона сыном Цезаря, чтобы можно было безоговорочно согласиться с ними; и подлинные документы, которые всплывают среди обломков их пропаганды, побуждают нас отнести рождение Цезариона к дате, исключающей отцовство Цезаря.
Это отцовство было бы по крайней мере совместимо с информацией Светония о том, что Цезарь был жив, когда Цезарион появился на свет; но эта информация связывает рождение Цезариона, с одной стороны, с пребыванием Клеопатры в Риме, что указывает на 45 г. или начало 44 г. как время рождения Цезариона — совершенно иной период, чем называет Плутарх, — и с другой стороны, с разрешением уехать, которое Клеопатра якобы получила от диктатора сразу после родов85. Так как согласно корреспонденции Цицерона Клеопатра была застигнута в Риме убийством, произошедшим в иды с.33 марта 44 г.86, у нас есть основание полностью отбросить ошибочную информацию, приведенную Светонием в этой главе.
Клеопатра из Шершеля. Клеопатра с тетрадрахмы Аскалона (Кабинет медалей, Лувр). |
Плутарх в жизнеописании Цезаря предполагает, что Цезарион родился в Александрии в 47 г., спустя некоторое время после того, как Цезарь уехал из Египта в Сирию: καταλιπὼν δὲ τὴν Κλεοπάτραν βασιλεύουσαν Αἰγύπτου καὶ μικρὸν ὕστερον ἐξ αὐτοῦ τεκοῦσαν ὑιὸν δν Ἀλεξανδρεἴς Καισαρίωνα προσηγόρευσαν ὥρμησεν ἐπὶ Ευρίας[22]87; и будь эти данные верными, они не вызывали бы никаких трудностей, так как отъезд Цезаря имел место в конце июня (по римскому календарю), то есть в начале мая 47 г. (по юлианскому календарю), примерно через девять месяцев после 15 октября по римскому календарю — начала сентября 48 г. по юлианскому календарю, когда завязались его отношения с Клеопатрой88. Однако сам Плутарх первым отказывается от этой версии в другом месте. В одной из глав жизнеописания Антония, перечисляя заинтересованные стороны, получившие дары от триумвира, Плутарх неявно узаконил раздел египетского царства между Клеопатрой и Цезарионом на том основании, что предполагалось, будто царица родила Цезариона от Цезаря, который «оставил Клеопатру беременной»: συμβασιλεύοντος αὐτῆ Καισαρίωνος ὅς ἐκ Καίσαρος ἐδόκει τοῦ προτέρου γεγονέναι Κλεοπάτραν ἔγκυον καταλιπόντος[23]89. Современные писатели по привычке суммируют оба эпизода так, словно они дополняют друг друга, тогда как, напротив, эти отрывки, предназначенные для отдельного прочтения, взаимно уничтожают друг друга, если соединить их вместе. Причастие καταλιπόντος[24], лишенное контекста, которое объясняет причастие καταλιπών[25], ему соответствует только внешне. В сущности же глагол там и здесь используется в двух различных значениях. В жизнеописании Цезаря, где ясно говорится об отъезде из Египта в Сирию, Плутарх выражает мнение, что с.34 Цезарь оставил Клеопатру в Египте. В жизнеописании Антония, где, после двенадцатилетнего интервала, об этом отъезде следовало бы напомнить, он не упоминается вовсе, и Плутарх использует устоявшееся выражение, означающее90 расставание навеки, и имеет в виду, что Цезарь оставил Клеопатру беременной, покидая эту землю. Следовательно, Плутарх колебался между двумя хронологиями. Отнеся сперва рождение Цезариона к 47 г., он затем перенес его на 44 г. после мартовских ид. Таким образом, Плутарх сам исправился и правильно сделал; так как, хоть он и ошибочно поддерживал, пусть с оговоркой, посмертное происхождение Цезариона от Цезаря, но, конечно, он имел основания перенести рождение этого ребенка на время после смерти диктатора91.
Действительно, обратимся к переписке Цицерона. 1. 15 апреля 44 г. из Синуэссы оратор благодарит своего друга Аттика, находящегося в Риме, за то, что тот сообщил ему в письме (которое, впрочем, затерялось, следуя за адресатом92) о недавнем бегстве царицы и, используя литоту, указывает, что рад свидетельству о внезапном решении Клеопатры и поспешном его исполнении, словно это было бегство: «бегство царицы не огорчает меня», reginae fuga mihi non molesta est93. Письмо Аттика было отправлено 7 или 8 апреля, то есть, немного ранее, в самом начале апреля 44 г. царица решила бежать из Рима, где больше не с.35 чувствовала себя в безопасности, чтобы вернуться в Египет, где, несмотря на гарнизон, усиленный четырьмя легионами Юлия Цезаря, она усмотрела великолепную возможность вновь захватить рычаги управления, которые отпустила ослабшая рука убитого диктатора.
2. 8 мая 44 года Аттик послал своему корреспонденту иные сведения, которые возбудили, но не удовлетворили, любопытство адресата. 11 мая из Путеол Цицерон делает еще одну попытку; и, сожалея о неприятной новости насчет выкидыша у Тертуллы, жены Кассия — («ведь Кассиев теперь следует сеять»: Tertullae nollem abortum: tam enim Cassii sunt iam quam Bruti serendi[26]), переходит по естественной ассоциации к слухам, которые ныне ходят о царице: «Что касается царицы, — я хотел бы, и даже насчет того Цезаря». De regina velim atque etiam de Caesare illo[27]94.
Для того, несомненно, чтобы избежать ограничений, налагаемых этим свидетельством, мсье Пиганьоль придумал для данного письма Ad Atticum, XIV, 20, от 11 мая 44 г. любопытную замену персонажей. В его понимании Цезарь, названный в этом письме, — это… Октавий; так этот автор утверждал в книге Histoire de Rome; позднее он ограничился тем, что сформулировал это как предположение в статье в Revue historique95. Но очевидно, что предположение, высказанное в шутку или смягченное, недопустимо вдвойне.
С одной стороны, оно противоречит постоянной позиции, занятой Цицероном в отношении претензий Октавия на статус приемного сына диктатора: он надменно отказывался называть претендента именем Цезаря, чего последний с.36 упорно требовал96, и в переписке за 44 год постоянно именовал его Октавием97, либо, чтобы выделить его, использовал средний вариант имени «Октавиан»98 — и смирился лишь в следующем году под давлением обстоятельств, объединивших Октавия с сенатом, а именно 2 февраля 43 года, наконец, назвал его тем когноменом, который так долго отрицал99.
С другой стороны, этому предположению категорически противоречит сам контекст данного письма Ad Atticum, XIV, 20, в котором Цицерон, продолжая ряд своих вопросов к Аттику, спрашивает его об интригах Октавия: «Жду сообщения, какова была речь на народной сходке, если Луций Антоний, как ты считаешь, вывел Октавия — exspecto, si, ut putas, L. Antonius produxit Octavium, qualis contio fuerit»100. Если продолжить чтение письма до этого
Очевидно, Цицерон лишь впервые намеревается говорить об этом ребенке, которого болтливые языки в Риме уже приписывали Цезарю, но из дат его вопросов с.37 следует, что Цезарион родился либо в Александрии по окончании путешествия из Италии, которое занимало в среднем две недели102, либо в Лептис-Магне или Кирене, на какой-то из остановок на этом морском пути, то есть, в любом случае, не позднее 20 апреля; эту дату косвенно подтверждает праздник в честь вступления Цезариона в эфебы в апреле 30 года103, чего египетские греки обычно удостаивались по достижении 14 лет104. Итак, в 45 г. Цезарь, прибывший из Испании в Лабики чуть ранее середины сентября, возвратился из Лабиков в Рим, — где находилась Клеопатра, — для своего пятого триумфа в начале октября 45 г.105. Вывод отсюда таков: либо Цезарион родился жизнеспособным через шесть месяцев и несколько дней после зачатия, — возможно, пифагорейцы это и допустили бы, но все же это представляется неправдоподобным, — либо Цезарион родился в срок, но его отец кто угодно, кроме Цезаря106.
Разумеется, врагов Цезаря, слишком обрадованных возможностью приписать ему это посмертное отцовство, не остановили сопоставления, противоречащие их сплетням; а в Египте, где александрийцам было бы слишком трудно восстановить передвижения с.38 покойного диктатора в предшествующие месяцы, слухи логично обрели четкую форму. Но если подданные Клеопатры, беспокойные по своей природе, тотчас же охотно прозвали ребенка Цезарионом107, то царице, конечно, не следовало ни радоваться их насмешкам, ни пользоваться ими. В начале лета 44 г. верх могли взять как сторонники Брута и Кассия, так и сторонники Антония или сторонники Октавия, и будущее было слишком неопределенным и угрожающим, чтобы она рискнула таким образом обратиться к имени и памяти Цезаря, которые в тот час представляли собой скорее угрозу, чем защиту. Кроме того, Клеопатра состояла в законном браке, и, какие бы сомнения ни вызывала законность происхождения ее сына из-за возраста ее брата-супруга, Птолемея XV, которому только что исполнилось четырнадцать лет, — неприлично и небезопасно было бы самой ее отрицать при живом и царствующем муже и предать огласке свою супружескую неверность в присутствии царя.
На самом деле, раздел царской власти между Клеопатрой и Цезарионом засвидетельствован лишь после смерти Птолемея XV, которая наступила довольно быстро и которую царица ускорила, чтобы освободиться от препятствий, которые вскоре могла создать юность царя; осуществляя этот безжалостный замысел, она была заинтересована в том, чтобы своевременно заменить то соправление, которое становилось все более реальным, на соправление фиктивное, вместе с ребенком в колыбели. Иосиф определенно обвиняет Клеопатру в отравлении Птолемея XV108; и Порфирий, не указывая избранный ею способ убийства, тоже осуждает ее за то, что она была изменницей и подстрекательницей его смерти: τελευτήσαντος δὲ καὶ τούτου Πτολεμαίου ταῖς Κλεοπάτρας ἀπάταις[28]109. Современные исследователи не без остроумия полагают, что для того, чтобы отправить мужа в с.39 страну теней, Клеопатра воспользовалась либо смятением при отъезде из Рима110, либо суетой во время возвращения111. Но красочность этой версии не компенсирует ее несомненной ошибочности. Внося арендную плату за землю катойкии, 26 июля 44 г., граждане Фаюма, датировавшие этот документ восьмым годом правления Клеопатры, называли своими правителями Клеопатру и Птолемея, Богов, Филопаторов, иначе говоря — Клеопатру и Птолемея XV: βασιλευότων Κλε[ο]πάτρας καὶ [Π]τολεμαίος Θεῶν αιλοπατόρων ἔτους ὀγδόου μηνὸς Γορπιαίου καὶ Ἐπεὶφ᾿ κα, ἐν Ὀξυπύγχων πόλει[29]112. Следовательно, именно между этим днем и первым днем месяца тота, который торжественно открыл следующий год, то есть в период между 26 июля и 3 сентября 44 г.113 царица избавилась от царя. В полном соответствии с этой хронологией Иосиф в вышеприведенной фразе, сообщает, что в момент смерти Птолемею XV было пятнадцать лет или пятнадцатый год114, а Порфирий датирует его кончину восьмым годом правления Клеопатры и четвертым годом правления Птолемея XV, — а этот период длился с 3 сентября 45 г. по 3 сентября 44 г.: τῷ τετάρτῳ καὶ αὐτοῦ τῆς δὲ Κλεοπάτρας ὀ γδόῳ ἔτει[30]115. с.40 Следовательно, смерть Птолемея XV, несомненно, следует отнести к августу 44 г.
В этот период можно без особых сомнений предположить два мотива, толкнувших Клеопатру на преступление. Взрослея, Птолемей XV начинал затмевать царицу. Затем, что важнее всего, разрыв Октавия с Антонием, произошедший в Риме в начале августа 44 г.116, усилил раздоры, претерпеваемые римским народом, и дал Клеопатре прекрасную возможность для маневров. Более, чем когда-либо, она нуждалась в свободе действий, и легче, чем когда-либо, она ее получила: ибо в подобной ситуации она могла рассчитывать на то, что озабоченность римлян подготовкой к гражданской войне отвлечет их внимание от ее государственного переворота. Благодаря этому перевороту она сразу заняла прочное положение бесспорной правительницы своего царства и обеспечила свободу действий на будущее, — если в ее игру вмешаются цезарианцы, — сделав своим соправителем ребенка, который не мог бы ей помешать и которого она в крайнем случае могла бы представить им как сына Цезаря.
Фактически, превратности судьбы Цезариона, как мы увидим, следовали за колебаниями партии Антония, связь между то появляющейся, то исчезающей царской властью Цезариона и политикой триумвира столь очевидна и прочна, что неминуемо зарождается подозрение, что у Антония были личные причина интересоваться ребенком, которого он заставил принять корону. Возможно, он способствовал его возвышению и признанию сыном Цезаря, потому что в тайне знал, что является настоящим отцом Цезариона?
Эта гипотеза не безосновательна. По моему мнению, ее во многом поддерживают характерные свидетельства, которым Антоний позволил проявиться в своей пропаганде в наших источниках. Фактически, как только Антоний чувствовал, что его ранят в уязвимое место, он ухитрялся различными способами продемонстрировать возмущенным римлянам смягчающие обстоятельства для своей связи с с.41 чужеземкой. Когда они со стыдом и изумлением узнали о невероятном спектакле, разыгравшемся в 41 г. в Тарсе в Киликии, где союз триумвира с царицей Египта был показан как священный брак нового Диониса с новой Исидой117, посланцы Антония, чтобы оправдать его, распространили в городе слух, что его горячая натура внезапно вновь поддалась огню страсти, который никогда не угасал в его сердце: так как, согласно Аппиану, сохранившему этот слух, Антоний внезапно и страстно влюбился в прекрасную Клеопатру пятнадцатью годами ранее, когда во время задания сопровождал Габиния в Александрию и впервые встретился с царицей из династии Лагидов118. Эта историю обычно — и весьма обоснованно — считают неправдоподобной: если в 55 г., во время военного похода Габиния119, Антонию было уже 28 лет120, то Клеопатра была, как указывает Аппиан, лишь ребенком, которому едва исполнилось 13 лет121, и жила под хорошей охраной в гинекее своего отца, царя Птолемея Авлета. Все-таки любопытно, что заинтересованные лица не противопоставили этой версии более свежее воспоминание того времени, когда в 45 г. Антоний, вернувшись из Галлии в Рим, легко имел возможность видеть Клеопатру122; еще любопытнее не замеченное никем парадоксальное молчание, которое Антоний желал хранить об этом годе своей жизни, словно хотел заставить забыть о том, что он находился в Городе в то время, когда там не было диктатора, с.42 но жила царица Египта123. Впрочем, имеется нечто еще более значительное: когда в 32 г. Антоний, так сказать, оформил с точки зрения строгого римского закона свои брачные отношения с Клеопатрой разводом с Октавией124 он снова попытался подняться в общественном мнении, которое становилось все более и более враждебным ему, распространяя по Италии пасквили и послания, отправляемые из Александрии125. В то время, хотя оба соперника готовились довести дело до страшного военного столкновения на земле и на море, Антоний написал Октавию письмо, фамильярность которого напоминала о времени, когда «между ними не было ни явной, ни тайной вражды»126. Светоний скопировал это письмо в биографии Августа с тем большей легкостью, что это было открытое письмо, направленное римлянам через голову адресата. Его выражения подчеркнуто откровенны, что заметно и в переводе, и я прошу прощения за то, что привожу этот непристойный текст во всей его казарменной грубости. «Почему ты, Октавий, изменил отношение ко мне? Потому, что я трахаю царицу? Но она моя законная жена — uxor mea est, — и не сегодня, а уже девять лет. Между прочим, разве ты сам трахаешь одну только Друзиллу
Надо признать, что эта аргументация ad hominem была убедительной. Но также нужно отметить, что она предполагала лукавую хронологию. Возвращаясь на девять лет назад, приходится вспомнить о знаменитой встрече в Тарсе в 41 г.: благодаря которой удалось отодвинуть в тень, — что было выгодно Антонию — предшествующий период и особенно 45 г. и первые месяцы 44 г., когда наш герой, сначала в качестве частного лица, по истечении своих полномочий начальника конницы диктатора, а затем в качестве коллеги диктатора по консульству, жил в том же Риме, что и Клеопатра128. Разумеется, Антоний не смог уклониться от нанесения ответного визита царице, и ввиду его страстного темперамента129, предположение о том, что они быстро избавились от официальных условностей, не будет слишком рискованным. Разве мы не видим, что в том же 45 г. он неожиданно прибыл из Нарбона в Рим, глубокой ночью, в рабской одежде, чтобы удивить, ужаснуть, а затем восхитить Фульвию, вдову Клодия, на которой он женился годом ранее?130 Этот гуляка Антоний считал свои выходки не более чем шутками, и заманчиво предположить, что Антоний, недовольный Цезарем, ранее лишившим его должности, задействовал свое самолюбие непревзойденного ловеласа, чтобы тайком взять интимный реванш за частичную опалу, завоевав ту, которой ранее обладал Цезарь. Разумеется, таким подвигом ему не следовало хвастаться при жизни всемогущего диктатора, и еще больше он старался с.44 скрыть его после ид марта, когда Клеопатре пришла идея приписать Цезарю посмертное отцовство Цезариона. Но именно такой подвиг Антоний вполне способен был совершить, и, видимо, все указывает на его реальность. Он вполне возможен, так как, если Цезарион родился примерно 20 апреля 44 г., то его зачатие следует отнести приблизительно к 20 июля 45 г., когда в отсутствие Цезаря, воевавшего в Испании, Антоний и Клеопатра вместе жили в Риме. Если тогда они «познали друг друга», то вполне естественно, если их союз сразу же принес плоды, как произошло позднее, когда их встреча в 41 г. в Тарсе привела к рождению в 40 г. близнецов, Александра Гелиоса и Клеопатры Селены131, а затем, после разлуки любовников, продолжавшейся с 40 по 37 гг.132, тотчас же последовало рождение в 36 г. маленького Птолемея Филадельфа133. Наконец, с этой точки зрения лучше, чем с любой другой, понятна тесная связь Антония Антилла и Цезариона в памятный апрельский день 30 г., который торжественно осветил их совместное вступление во взрослую жизнь134. С каким внутренним ликованием Антоний отметил этот праздник их детей, если в его глазах воспоминания, лестные для его мужского самолюбия, осветили его, как двойная улыбка фортуны, соединив обоих подростков, достигших
Во всяком случае, не гипотетическими, а вполне реальными являются те параллели, которые постоянно наблюдаются в развитии превратностей двух судеб: судьбы Антония и судьбы Цезариона.
С сентября 44 г. Долабелла, коллега Антония по консульству, получил высшую власть на Востоке и поручение вытеснить оттуда Брута и Кассия. Он отправился в путь в конце октября137 и, несомненно, прибыл в Азию только к концу декабря 44 г., но уже в начале 43 г.138 вступил в переговоры с царицей Египта, от которой потребовал поддержки против своих противников139. Клеопатра, разумеется, с.46 торговалась о цене своей помощи и в обмен на возможное содействие потребовала — сообщает нам Дион Кассий — чтобы Долабелла, предав забвению ее махинации и преступление, признал отныне коронованным царем Египта ее сына, которого звали Птолемей; она вдруг сделала вид, будто родила его от Цезаря и в связи с этим дала ему имя Цезарион: ἥ τε Κλεοπάτρα διὰ τὴν συμμαχίαν, ἥν τῷ Δολοβέλλᾳ ἔπεμψεν, εὕρετο τὸν ὑιὸν, δν Πτολεμαῖον μὲν ὠνόμαθον, ἐπλάττετο δὲ ἐκ τοῦ Καίσαρος τετοκέναι καὶ κατὰ τοῦτο Καισαρίωνα προσηγόρευε, βασιλέα τῆς Αἰγύπτου κληθῆναι[31]140. В этой форме информация несколько неточна. Уничижительное прозвище Цезарион, чуждое египетскому протоколу, распространялось не Клеопатрой, а, как прекрасно понимал Плутарх, александрийскими смутьянами141. Но за исключением одной этой детали, сведения, содержащиеся в данном отрывке Диона Кассия, чрезвычайно поучительны. Они обнаруживают перед нами хитроумную сделку, заключенную царицей с партией Антония в первые месяцы 43 г.: Клеопатра создала приемному сыну Юлия Цезаря конкурента в лице так называемого родного сына; а благодаря признанию Долабеллы, совершенному от имени Антония и как бы им самим, она без всякого риска разделила трон (мужская половина которого освободилась в связи с безвременной кончиной ее супруга Птолемея (XV)) с ребенком, который родился у нее десять месяцев назад и которому она поспешила навязать — вместе с именем Птолемей (XVI), общим для всех монархов династии и как бы предполагающем наследственное право на престол, — прозвище Цезарь, которое позволило дополнить происхождение царя-младенца от Лагидов апокрифическим, но удобным отцовством Юлия Цезаря.
с.47 С тех пор царские имена, написанные иероглифами или демотическим письмом, на египетском или греческом языке, всегда выглядели как «Птолемей, прозванный Цезарем» и Клеопатра142.
Вот, например, иероглифическая надпись из Дендеры, переводом которой я обязан любезности покойного мсье Боро143. Перед изображением обожествленной Клеопатры читаем: «Правительница обеих земель, Клеопатра, богиня, любящая отца», а перед изображением Цезариона в образе Гора — «С нею сын, сын Солнца, владыка диадем, Птолемей, прозванный Цезарем. Пусть он живет вечно, любимый Птахом и Исидой». Такая же форма встречается и в других документах египетского происхождения, и в большинстве случаев они точно датированы144.
Самый ранний из них относится к марту 42 г. Это декрет в честь эпистата Каллимаха, вырезанный жрецами Большого Диосполя в один из дней фаменота (соответствующего марту) в
с.48 Далее следует постановление, исходящее от обоих правителей и изданное 21 апреля 41 г., в одиннадцатый год правления Клеопатры, за упоминанием которого на сей раз не следует упоминание соответствующего года правления царя-соправителя146, и до 37/36 гг. все документы, где рядом фигурируют царица-мать и царь-сын, тоже датированы только одним годом правления — годом правления Клеопатры: например, в апреле 41 г. договор об аренде из Оксиринха датирован 11 годом (Клеопатры)147; между 29 января и 27 февраля 37 г. вотивная надпись Алипа в честь правителей вырезана в 15 год правления (Клеопатры)148.
Затем, с
Этими разночтениями вовсе не следует пренебрегать. Они отражают происходившие в этот промежуток времени изменения — не столько в положении правителей, сколько в положении их государства и в их политике.
До октября 43 г., когда Октавий и Антоний примирились, Клеопатра, которую Долабелла привел в ряды партии Антония, не имела причин воздерживаться от оскорблений или обид в отношении противника своего союзника. После победы при Филиппах, общей для Октавия и Антония (октябрь 42 г.) ей пришлось соблюдать осторожность, чтобы не оскорбить ни одного из них, и, в ущерб своему сыну Птолемею XVI (как ранее — в ущерб мужу, Птолемею XV), она воспользовалась прерогативой датировать документы, основанные на их общем суверенитете или изданные под их общим скипетром, только годами своего собственного правления. Но в 36 г. между победителями при Филиппах возник раздор: весной 36 г. в Антиохии Антоний, вновь поссорившийся с Октавием, торжественно провозглашает Цезариона царем-соправителем его матери и освящает это признание территориальным приращением — Кипр и Келесирия в узком смысле слова, — что знаменует новый и прекрасный порядок в египетском царстве и его владениях. Таким образом, Клеопатра сразу убивает двух зайцев: во-первых, предоставив Цезариону эпонимию, она еще более высокомерно противопоставляет его предполагаемое кровное родство с Юлием Цезарем — родству через усыновление, которым пришлось довольствоваться внучатому племяннику диктатора; во-вторых, покончив с прошлым и представив эту эпонимию не как с.50 продолжение первоначального признания Птолемея XV Долабеллой, а как повторную инвеституру мальчика-царя в расширенном Египте, она подчеркивает надежды на возрождение своего тысячелетнего царства, внушенные пожалованиями Антония. Можно было сказать, что пришедшийся на 37/36 г. первый год правления божественного монарха, соединившего в себе величие Лагидов и Юлия Цезаря, сам отмечает начало новой эры.
Однако в этих изменчивых формулах есть элемент, который не менялся никогда, с 42 года до финальной катастрофы в 30 г.: имя царя-соправителя «царицы Клеопатры, богини, Филопатор», всегда состоит из имен «царь Птолемей (XVI), прозванный Цезарем, бог, Филометор и Филопатор» — βασιλεὺς Πτολεμαὶος ὁ καὶ Καῖσαρ θεὸς φιλομήτωρ καὶ φιλοπάτωρ153, и это неизменное словосочетание отражает луч истины: Птолемей XVI взошел на трон прежде всего как Лагид Πτολεμαὶος и как сын, любящий свою мать φιλομήτωρ; а его прозвище Цезарь, которое подтверждается указанием на законнорожденность, содержащимся в эпитете φιλομήτωρ, (который указан только в конце) имеет оттенок дополнения, не связанного с его настоящим династическим происхождением и привитого к его первоначальным правам вследствие событий в Риме.
Впрочем, я полагаю, что эта важная констатация наконец расчищает почву для единственного документа, который когда-либо мог представлять препятствие для моих выводов: теперь я намерен рассмотреть стелу из Серапиона, которая в настоящее время хранится в музее Лувра, и написанный на ней загадочный текст154.
Там можно прочесть выполненную демотическим письмом надпись, на первый взгляд, настолько же важную для вопроса, который мы пытаемся разрешить, насколько трудно установить ее истинное содержание. Ей были посвящены две противоречащие друг другу публикации, на с.51 немецком и французском языке. В первой, автором которой был Бругш, под копией, которую этот египтолог снял до 1891 г., приведен следующий перевод: «Написано в пятом году, в 28 день месяца мехира
Вторая публикация за авторством Ревилью, изданная в 1896 г., содержит другую копию и совершенно иной перевод: «Написано в пятом году, 23 пайни
Устрашенный этими разночтениями, я обратился за разъяснением причин и, если это окажется возможным, за разрешением противоречия к самому квалифицированному из своих коллег, к моему знаменитому другу Александру Море, ныне покойному, и он взял на себя труд дать мне ученую и ясную консультацию; за этот добровольный вклад в данную публикацию все мои читатели будут ему благодарны.
«Египтяне не записывают названия месяцев, такие, как мехир или пайни; так делают только копты. В иероглифах и демотическом письме указываются только их эквиваленты, которые представлены сочетанием одного из трех сезонов египетского года и одного из четырех месяцев, на которые делился каждый сезон. Недавно исследователи благоразумно приучились буквально следовать за этими оборотами; но двадцать лет назад описательные выражения этого религиозного календаря автоматически заменяли на коптские месяцы, которые они означали. Теперь можно увидеть, как могло возникнуть изумившее Вас разногласие. Ревилью и Бругш сходятся в чтении второго месяца, но расходятся в названии сезона, к которому относится этот второй месяц. Там где Бругш считал, что распознал сезон p[e]rt, Ревилью расшифровал сезон shm[ou]. Прежде всего, приведенная Бругшем копия знаков, указывающих сезон, представляется мне дефектной. Напротив, копия Ревилью с.52 соответствует обычному начертанию shm(ou), например, такому, как приведено в Grammaire démotique самого Бругша (с. 31). Что касается дня месяца, то начертание Бругша (приблизительно
В отсутствие господина аббата Дриотона, который тогда готовился к отъезду, чтобы приступить к руководству Службой египетских древностей, я попросил произвести желаемую проверку мсье Малинина, сотрудника Национального музея. Мсье Малинин приступил к этому столь же охотно, сколь и квалифицированно. Вне всяких сомнений, на стеле указан
Таким образом, как переводчик Ревилью побеждает по всему фронту; но как историк он должен уступить, ибо из своего безупречного прочтения он извлек абсолютно неверные выводы. В статье, где они были опубликованы, к имени «царь Цезарь» он по своему усмотрению в скобках прибавил (Цезарион), что означает идентификацию с Птолемеем XVI, с.53 невозможность которой я ныне надеюсь продемонстрировать, после того, как все как один ее приняли. Покоряясь единодушию египтологов, я не намеревался откалываться от них, отрицая возможность того, что, согласно жрецам Серапиона, 23 пайни пятого года (правления Клеопатры), то есть, 23 июня (по юлианскому календарю) 47 г. рождение Цезариона совпало с праздником его матери Клеопатры, воплощения богини Исиды на земле. Я удовлетворился замечанием, что совпадение слишком поучительно, чтобы не быть искусственным, и извлек из него косвенную улику того, что Цезарион был подмененным ребенком, «цезарианское»157 происхождение которого Клеопатра умудрилась поддерживать в храмах своего царства с помощью обманных прогнозов жрецов. Мои аргументы действительно были недопустимо легковесными, я это признаю и, вовсе не отказываясь от своего отрицания, постараюсь лучше обосновать его.
Конечно, не используя тот разгром, который, как я вижу, подготовили некоторые мои предшественники и который состоит в утверждении, что дата 23 июня 47 г. по юлианскому календарю может быть сохранена только путем совершенно недопустимых подтасовок. Ибо утверждающие это сами жульничают с этой датой. Ибо для того, чтобы получить сроки, необходимые для отцовства Цезаря, и под тем предлогом, что указания стелы требуют исправления, не только сокращая расхождение, существующее между солнечным, но неточным египетским календарем158 и юлианским календарем, но учитывая интервал, существовавший между этим последним и римским календарем, предшествовавшим юлианской реформе, они сохраняют данные источника, лишь изменяя их для своего удобства. Например, Вейгалль опирается на них, чтобы «отсрочить» рождение Цезариона до июля 47 г.159, в то же время более решительный и более последовательный в своих оценках с.54 юлианской реформы Пьер Жуге обращается к ним, чтобы перенести рождение Цезариона на 5 августа 47 г.160 Но как первый автор, так и второй преувеличивает несоответствие. Расхождение между римским календарем до юлианской реформы и им же после реформы не должно достигать 90 дней, как утверждали Хольцафель, Гинцель и Грёбе, но должно быть сокращено до 67 дней, как предполагал Ле Веррье161. Мое обоснованное согласие с концепцией последнего автора не позволяет мне использовать такую уловку, как исправление; и, согласно ему, надпись на стеле в Лувре, сфальсифицированная или нет, четко фиксирует рождение Цезариона 23 июня 47 года по астрономическому календарю, что дает вполне достаточный промежуток времени — девять месяцев и несколько дней, — между этим событием и встречей Цезаря и Клеопатры в Александрии, состоявшейся в середине октября 48 г. по римскому календарю, то есть, в начале сентября 48 г. по юлианскому календарю162. Но при решительном и необходимом условии, чтобы в надписи был упомянут Цезарион.
Однако это условие, учитывая строгие правила египетского протокола, не было и не могло быть выполнено. В 47 г. Клеопатра еще была соправительницей своего брата-мужа Птолемея XV и не могла — в 47 г. — дать своему сыну ни титул царя, принадлежавший ее супругу, ни имя Цезаря, которое она всегда приписывала163 ему только с осторожностью и на втором месте, по формуле «Птолемей, прозванный Цезарем» — по-гречески Πτολεμαῖος ὁ καὶ Καῖσαρ. Я отказываюсь от своей первой интерпретации луврской стелы лишь для того, чтобы отнести обсуждаемый источник к тому, к кому никогда раньше не предполагал. В действительности, стела из Лувра не имеет отношения к Цезариону, так как затрагивает самого Цезаря.
с.55 Согласно ее свидетельству, по времени совпадают вовсе не праздник и рождение, но два памятных праздника — один египетский, другой римский; праздник явления в мир Исиды, то есть, Клеопатры, и годовщина рождения или, как говорили праздновавшие ее римляне, dies natalis Цезаря. Это уже давно можно было бы понять, если бы не считалось, что Цезарь родился 13 июля 101 г.164 и если бы мы не допустили ошибку, остановившись перед кажущимся расхождением этого утверждения и надписи на стеле. В соответствии с ходом «неточных» египетских лет, 23 пайни, которое в 47 г. до н. э. соответствовало 23 июня, в 106 г. совпало с 6 июля165. Между 6 и 13 июля только семь дней разницы, и даже если допустить, вслед за большинством специалистов по хронологии, что в период, включающий конец II — начало I вв. до н. э. необходимые вставки в римский календарь обычно осуществлялись аккуратно166, все же остается неизвестным, какова была в 101 г. до н. э. разница между астрономическим и официальным календарным годом, который при обычном порядке интеркалации ошибочно удлинялся на четыре дня за четыре года и правильное функционирование которого лишь время от времени и как попало восстанавливалось за счет добровольного пропуска одной из вставок167. Расхождение между 6 июля, которое дает мемфисская стела с демотическим письмом в Лувре, и с.56 13 июля, которое в Риме было официальной датой рождения Юлия Цезаря, достаточно незначительно, чтобы его легко можно было объяснить, — не прибегая к помощи жрецов Серапиона, — дефектами методов исправления, используемых понтификами, на которых было возложено систематическое поддержание в порядке римского календаря. Им следует пренебречь, и совпадение в 47 г. дней рождения Клеопатры и Цезаря, отмеченное на луврской стеле, не имеет отношения к судьбе Цезариона, которому еще только предстояло родиться, но имеет отношение к римской истории в Египте. Цезарь достиг там двух результатов, имеющих важные последствия: благодаря ему, древнее царство фараонов было столь успешно вовлечено в союз с Римом, что царица из династии Лагидов приказала местным жрецам одновременно отмечать ее собственный праздник и праздник владыки Рима; и, кроме того, он добился от нее того, что, отбросив всякие условности и нарушив конституционную терминологию Республики, с самого начала его господства она приветствовала его тем царским титулом, который, по требованию диктатора, сенат наконец предоставил бы ему не только в Египте, но и во всех провинциях империи 15 марта 44 года, если бы в этот день заговорщики не взяли инициативу в свои руки168. Итак, в конце этого слишком длинного анализа мы возвращаемся к существу нашей концепции о намерениях и действиях Цезаря в Египте. В них упорно видят лишь порывы его любовной страсти. Однако, напротив, необходимо признать, что факты обнаруживают здесь лишь мощь его гения и успех его политики.
«Возможно, и так», — скажут мне; однако если этот тезис, как представляется, выстоял до сих пор, то ему не суждено пасть перед статуей Клеопатры, которую, будто бы, Цезарь имел бесстыдную слабость поместить в храм Венеры Прародительницы, как бы слепо полагая, что в Риме нет ничего столь прекрасного или святого, чего нельзя было бы выдать завладевшей им иноземке, и что важнейшие святыни его родины должны быть поруганы и преданы ради воодушевления его порочной страсти. Пайс клеймит это святотатственное деяние169, и сам Буше-Леклерк, чей скептицизм умирает на пороге храма Венеры, осуждает Цезаря за то, что тот «посвятил золотую статую Клеопатры матери римлян и Юлиев» и тем самым «осквернил национальный культ и память своего народа»170. Единственное оправдание, которое он неявно дает Цезарю, — это то, что диктатор скорее желал «импортировать на берега Тибра восточный апофеоз», чем польстить надменным капризам своей любовницы171. Это не преминуло бы поставить меня в серьезное затруднение, если бы я не обдумал данный вопрос. В своей работе Points de vue я уже попытался отклонить это серьезное возражение. Не осмеливаясь оспаривать достоверность самого факта, возмутившего моих предшественников, я, по крайней мере, предложил иное объяснение этого факта, которое не оставило бы оснований для возмущения. В действительности, — писал я172, — «изображение смертной могло находиться в святилище божества в двух качествах: с.58 как равная, или паредра, или как служительница, или иеродула. Однако тот факт, что Цезарь, в своем непреклонном патриотизме, предназначил Клеопатре именно подчиненное место при матери своего народа и своей семьи, бесспорно следует из информации, которой мы обязаны Аппиану: она продолжала занимать это место еще в его время, то есть, через два века после того, как Август и его поэты наложили безжалостное проклятие на память царицы. Конечно, Цезарь избавил свою подругу, которая была его союзницей в тяжелые дни в Александрии, от унизительного появления в его египетском триумфе, но, несомненно, он не возражал против того, чтобы в красивом месте, в виде прекрасной статуи символически изобразить вассальную зависимость, в состояние которой Рим впервые, благодаря ему, привел царство Лагидов»173.
Как будет показано ниже, я близко подошел к истине, намного ближе, чем считал на основании первого анализа. Но мне следует на время забыть о своей интерпретации, поскольку в исследовании, которое является шедевром живой и яркой науки, покойный Людвиг Курциус пожелал убедить нас, что Цезарь поставил статую Клеопатры не рядом с Венерой Прародительницей, а прямо на месте богини, в которой царица Египта якобы явила свои черты174.
Вспомним об этой неожиданной находке: рассмотрев с необыкновенной проницательностью анонимную — и считающуюся банальной — статую знатной римлянки из Зала Греческого креста в Ватикане, крупный немецкий археолог неожиданно провозгласил эту сенсационную идентификацию, приведя ряд впечатляющих наблюдений и доказательств, которые я опасаюсь ослабить в своем резюме:
1. Голова и тело этой статуи были соединены с.59 только в новое время; первоначально голова находилась на другом женском теле и в другом положении. — Я не столь самонадеян, чтобы оспаривать наблюдение Курциуса: следовательно, для начала уступаю ему в том что голова не имеет отношения к своей нынешней опоре и должна изучаться отдельно.
2. Эта голова имеет прическу с шиньоном и локоном впереди, которая характерна для греко-египтянок; именно такой прической античные скульпторы некогда украсили главную царевну дома Лагидов, и именно ее мы обнаруживаем на прекрасной голове Исиды из Кирены (Anti, 168) и «Аспасии» из Ватикана (Arndt, 419). — Здесь я еще воздержусь от того, чтобы оспаривать сопоставления, приведенные Людвигом Курциусом благодаря его огромной эрудиции, или выводы, сделанные им на основании его утонченного и точного вкуса: со всей возможной искренностью я соглашаюсь в том, что голова из Зала Греческого креста александрийская.
3. Эта александрийская голова напоминает голову Клеопатры на ее монетах, особенно — на тетрадрахме Аскалона, где ее лицо изображено с наибольшей четкостью. Следовательно, она венчала статую Клеопатры. — Я продолжаю покорно следовать за мсье Курциусом, хотя это сопоставление меня не впечатляет и хотя всем известно, что сходство, вкусы и цвета можно обсуждать до бесконечности.
4. Статуя, которой принадлежала эта голова, была копией статуи Клеопатры в образе Афродиты, матери Эрота. Небезызвестно, что обычно такая Афродита немного склоняет голову к сыну, сидящему на ее левом плече и ласкающем ее щеку. И вот мсье Курциус перечисляет некоторые особенности ватиканской головы, указывающие на этот первоначальный наклон, и даже замечает под внешним углом левого глаза необработанный диагональный участок размером 10 мм в длину и ширину, который, по его мнению, указывает на место прикрепления ручки Амура к щеке его матери. Следовательно, в том произведении искусства, о котором напоминает статуя с.60 в Зале Греческого креста, Клеопатра была изображена в образе Афродиты-матери, с Эротом, сидящим на плече или поддерживаемым левой рукой. На этот раз я хотел бы сделать несколько оговорок. Фотографии, приложенные мсье Курциусом к статье, не кажутся мне столь убедительными, как представляется ему175; по крайней мере, царапина, о которой они свидетельствуют, может объясняться ущербом, нанесенным временем (уничтожившим также кончик носа), или пробелом, который либо был допущен скульптором, либо был вызван наличием дополнительного элемента отделки его работы. Однако, поскольку нужно быть самонадеянным человеком, чтобы недооценить важность замечания мсье Курциуса, я могу сложить перед ним оружие и в этом пункте и согласиться — по правде говоря, скорее из вежливости, чем по убеждению — с той идеей, что реконструированная им статуя представляла Клеопатру в образе Венеры-матери с Купидоном на плече.
Но я не двинусь дальше по пути уступок, и, смывая позор, которым предполагаемая старческая страсть Юлия Цезаря запятнала религию его предков, я полностью отрицаю, что эта «копия» воспроизводила статую Венеры Прародительницы, которую по приказу диктатора скульптор Аркесилай поставил в храме на форуме Юлия. На греческом Востоке новая Исида, которую официально воплощала Клеопатра в Египте, любила выдавать себя за Афродиту. В живой картине, чарующими красками написанной для нас Плутархом, именно в образе Афродиты Клеопатра царила на корабле, который в 41 г., поднявшись по Кидну, доставил ее в Тарс на встречу с Антонием, новым Дионисом176. На монетах, отчеканенных на Кипре после включения этого острова в ее государство в 36 г., профиль, изображающий Клеопатру, — это богиня Пафоса с Эротом на плече, Эротом, которого она вполне могла отождествлять с Гором-Цезарионом, с.61 подобно тому, как сама новая Исида отождествлялась с матерью Эрота177. Таким образом, единственной трудностью скульпторов и греческих граверов, которым платила содержание царица Египта, был выбор того из изображений Афродиты, которое ей понравится, и, с точки зрения археологии, нет никаких оснований утверждать, что реплика из Ватикана — это именно тот тип, который Аркесилай избрал из многих для статуи Венеры Прародительницы; вопреки многим выдающимся монографиям178, все, чего мы можем достигнуть, — это не более, чем гипотеза. Как ни жаль, но здесь я покидаю общество мсье Л. Курциуса. По моему скромному мнению, он слишком легко преодолел бесконечное расстояние, отделяющее возможность от реальности. Или, скорее, его ошибка в том, что из имеющихся возможностей он выбрал ту, которая, по моему убеждению, никогда не озарялась светом реальности.
Прежде всего, невероятно, чтобы Аркесилай, работая над статуей Венеры Прародительницы, взял моделью Клеопатру. Где же и когда он увидел бы ее? Аркесилай проживал в Риме, где получал заказы от Лукулла, Варрона, Цезаря179. Итак, к какой бы дате ни отнести въезд Клеопатры в город, царица прибыла в Рим не ранее окончания празднования четырех триумфов Цезаря, то есть, после посвящения храма Венеры Прародительницы, которым оно завершилось 26 сентября = 25 июля 46 г.180, и уже в этот день статуя украшала святилище: нетерпеливый, как Наполеон, с.62 Цезарь не терпел никаких отлагательств, и, чтобы удовлетворить его, скульптору пришлось смириться с тем, что статуя была выставлена незаконченной: ab hoc (Arcesilao) factam Venerem Genetricem in foro Caesaris et priusquam absolveretur festinatione dedicandi positam[33]181.
Далее, что еще важнее, материальные соображения исключают возможность того, что статуя Клеопатры, стоявшая в храме, была идентична Венере Прародительнице, для которой был построен этот храм, по двум причинам:
1. Венера Прародительница Аркесилая не была полностью выполнена из драгоценного металла. Она либо была вырезана в мраморе, подобно львице этого же скульптора182, либо вылеплена из глины, а затем отлита в бронзе183. Статуя Клеопатры была из золота: χρυσῆ ὁρᾶται[34]184.
2. Венера Аркесилая занимала почетное место в центре целлы. Статуя Клеопатры, какова бы она ни была, служила при ней лишь дополнительным оформлением и занимала второстепенное место, которое я ей всегда и отводил: τῆ θεῷ παρεστήσατο[35]185.
Следовательно, если настаивать на «археологических» выводах мсье Л. Курциуса, то необходимо будет их исправить и предположить, что рядом с Венерой Прародительницей Аркесилая Цезарь позволил поставить Клеопатру в образе Венеры-матери, — и тем самым вернуться к предложенному мною пониманию такого соседства: египетское божество, подчиненное апофеозу матери римского народа, без малейшего шума сохраняло за собой это бесславное место еще долго после Акция. Правда, откровенно говоря, я не думаю, что археология сможет поддержать свои предположения на этом тыловом рубеже. с.63 Конечно, Аппиан, свидетельство которого я ошибочно принял без проверки, приписывает Цезарю, полагая, что речь идет о Юлии Цезаре, установку в храме Венеры Прародительницы прекрасной статуи Клеопатры, которой он еще любовался там в свое время: Κλεοπάτραν τε εἰκόνα καλὴν τῆ θεῷ παρεστήσατο ἣ καὶ νῦν συνέστηκεν αὐτῆ[36]186. Но Октавия тоже звали Цезарем, и именно Цезарю Октавию, а не Юлию Цезарю Дион Кассий, полувеком позднее Аппиана видевший ту же статую в том же месте, приписывает инициативу ее установки, и уточнения, которыми он сопровождает эту информацию, не позволяют усомниться в ней. Октавий, сообщает он нам, пожелал обогатить римские храмы добычей, которую он в 30 г. взял в Александрии и представил в египетском триумфе: Капитолий, затем храм, который он только что посвятил своему отцу Цезарю, затем курию, восстановленную его отцом Цезарем, где Виктория, ранее доставленная из Тарента, была украшена трофеями из долины Нила, и, наконец, храм Венеры Прародительницы, возведенный его отцом Цезарем, где Октавий приказал поместить золотую статую Клеопатры в память о поражении, которое он ей нанес, и пленении покойной царицы: καὶ οὕτως ἡ Κλεοπάτρα καίπερ καὶ ἡττηθεῖσα καὶ ἁλοῦσα ἐδοζάσθη, ὅτι τά τε κοσμήματα αὐτῆς ἐν τοῖς ἱεροῖς ἡμῶν ἀνακειταῖ καὶ αὐτὴ ἐν τῷ Ἀφροδισίῳ χρυσῆ ὁρᾶται[37]187.
Я сомневаюсь в существовании хоть малейшей связи между этой статуей, захваченной среди богатств Александрии, и тем оригиналом, «экземпляр» которого для нас якобы обнаружила голова «в птолемеевском стиле» в Зале Греческого креста в Ватикане. Но даже если бы вторая являлась репликой первой, это не помешало бы мне замкнуть круг своих аргументов: Юлий Цезарь на своем форуме не унизил римских богов перед Клеопатрой; напротив, Цезарь Октавий, приковав золотую статую Клеопатры к своей триумфальной колеснице, на века вперед увековечил унижение иноземки, посвятив матери рода Юлиев и римского народа драгоценное изображение побежденной царицы188.
Хронологическая таблица годов правления Клеопатры
Годы до нашей эры | Годы правления Клеопатры | Годы правления Цезариона, признанного Долабеллой (с 43 г.) | Годы правления Цезариона, признанного Антонием (с 36 г.) |
52/51 | 1 | ||
51/50 | 2 | ||
50/49 | 3 | ||
49/48 | 4 | ||
48/47 | 5 | ||
47/46 | 6 | ||
46/45 | 7 | ||
45/44 | 8 | ||
44/43 | 9 | 1 | |
43/42 | 10 | 2 | |
42/41 | 11 | ||
41/40 | 12 | ||
40/39 | 13 | ||
39/38 | 14 | ||
38/37 | 15 | ||
37/36 | 16 | 1 | |
36/35 | 17 | 2 | |
35/34 | 18 | 3 | |
34/33 | 19 | 4 | |
33/32 | 20 | 5 | |
32/31 | 21 | 6 | |
31/30 | 22 | 7 |
ПРИМЕЧАНИЯ