Юлий Цезарь в августовом Риме*

I. Отно­ше­ние Авгу­ста к Цеза­рю		336
II. Цезарь у Ливия и в дру­гой про­зе		343
III. Цезарь в поэ­зии вре­мен Авгу­ста		345
IV. Обо­жест­вле­ние и отде­ле­ние		354

с.334 В 1843 г. швей­цар­ский ком­мен­та­тор Гора­ция Иоганн Кас­пар фон Орел­ли отме­тил в obi­ter dic­to^[1], что поэты эпо­хи Авгу­ста не слиш­ком про­слав­ля­ли имя Юлия Цеза­ря. Он пред­по­ло­жил, что они неосо­знан­но избе­га­ли вос­хва­лять чело­ве­ка, чьи свер­ше­ния гро­зи­ли бы затмить свер­ше­ния само­го Авгу­ста¹. Дру­гие кри­ти­ки согла­си­лись с мне­ни­ем о мало­за­мет­но­сти Цеза­ря, но пред­по­ло­жи­ли, что ини­ци­а­ти­ва мог­ла исхо­дить пря­мо от Авгу­ста. Рас­про­стра­ня­лись раз­ные гипо­те­зы: воз­мож­но, Август завидо­вал недо­ся­гае­мо­му воен­но­му даро­ва­нию Цеза­ря; воз­мож­но, он испы­ты­вал неудоб­ство от того, что Цезарь раз­ру­шил Рес­пуб­ли­ку, или стре­мил­ся отвлечь вни­ма­ние от сход­ства мето­дов Цеза­ря с его соб­ст­вен­ны­ми и так далее. Таким обра­зом, в тече­ние XIX и нача­ла XX вв. мол­ча­ние поэтов о Цеза­ре не вызы­ва­ло у иссле­до­ва­те­лей серь­ез­ных спо­ров².

В 1988 г. эта идея извест­на всем, так как ее настой­чи­во про­дви­гал сэр Рональд Сайм. Сайм под­хва­тил пред­по­ло­же­ние, что поэты эпо­хи Авгу­ста ото­дви­ну­ли Цеза­ря на зад­ний план, и при­дал ему гораздо более широ­кую извест­ность, чем ранее, — отча­сти за счет лич­но­го авто­ри­те­та, отча­сти за счет настой­чи­во­сти, с кото­рой он ее про­по­ве­до­вал³. Но еще более важ­ная осо­бен­ность пред­став­ле­ния этой с.335 идеи у Сай­ма и при­чи­на того, что сего­дня ее обос­но­ван­но свя­зы­ва­ют с ним, состо­ит в том, что он встро­ил ее в обшир­ную и дина­мич­ную систе­му. Сайм ука­зал на дру­гие при­зна­ки того, что Август испы­ты­вал неудоб­ство в свя­зи с Цеза­рем, и пока­зал, что трак­тов­ку Цеза­ря в поэ­зии мож­но рас­смат­ри­вать как один из эта­пов осно­ва­тель­ной под­готов­ки обще­ст­вен­но­го мне­ния. Пред­по­ло­же­ния Сай­ма и дово­ды, кото­ры­ми он аргу­мен­ти­ру­ет свое мне­ние, мож­но крат­ко изло­жить его соб­ст­вен­ны­ми сло­ва­ми с помо­щью трех отрыв­ков. Они взя­ты из раз­ных работ, но при­веден­ная ниже после­до­ва­тель­ность пра­виль­но пере­да­ет его мысль:

Одной из важ­ней­ших дву­смыс­лен­но­стей, свя­зан­ных с Авгу­стом, явля­ет­ся отно­ше­ние наслед­ни­ка Цеза­ря к Цеза­рю. Будучи «сыном Боже­ст­вен­но­го», он, одна­ко, стре­мил­ся леги­ти­ми­зи­ро­вать себя в рес­пуб­ли­ке и через рес­пуб­ли­ку; дик­та­то­ра, как и три­ум­ви­ра, луч­ше было забыть. Лите­ра­то­ры, наи­бо­лее точ­но отра­жаю­щие мне­ние пра­ви­те­ля, а имен­но, Вер­ги­лий, Гора­ций и Ливий, гово­рят (или не гово­рят) о дик­та­то­ре Цеза­ре одно и то же (Ta­ci­tus 1. 432—433).

Ливий испы­ты­вал серь­ез­ные сомне­ния: ста­ло ли рож­де­ние Цеза­ря бла­го­сло­ве­ни­ем или про­кля­тьем? Август упре­кал его, назы­вая пом­пе­ян­цем. Импе­ра­тор и его исто­рик пони­ма­ли друг дру­га. Насто­я­щий Пом­пей был пре­дан поли­ти­че­ско­му забве­нию и погре­бен под лжи­вы­ми вос­хва­ле­ни­я­ми, возда­вав­ши­ми­ся покой­но­му. Им нужен был не често­лю­би­вый и веро­лом­ный династ, но Пом­пей, пав­ший как враг Цеза­ря, как защит­ник сво­бод­но­го государ­ства от воен­но­го дес­по­тиз­ма. Когда Вер­ги­лий сопо­став­ля­ет вождей-сопер­ни­ков в «Эне­иде», то про­вод­ник Энея у него убеж­да­ет Цеза­ря разору­жить­ся перед Пом­пе­ем… За исклю­че­ни­ем это­го скры­то­го упре­ка, во всем эпи­че­ском изло­же­нии слав­но­го про­шло­го Рима нет ни сло­ва о Цеза­ре… щит Энея поз­во­ля­ет бро­сить взгляд на загроб­ную жизнь: с одной сто­ро­ны — Кати­ли­на в аду, веч­но истя­зае­мый фури­я­ми, с дру­гой — иде­аль­ный Катон, даю­щий муд­рые зако­ны бла­жен­ным умер­шим… Вер­ги­лию не было нуж­ды гово­рить, где нахо­дит­ся Цезарь, — с мятеж­ным союз­ни­ком или с почтен­ным про­тив­ни­ком, память кото­ро­го очер­нял после смер­ти. И Гора­ций в «Одах» ни разу не упо­ми­на­ет дик­та­то­ра Цеза­ря. Там при­сут­ст­ву­ет лишь Iuli­um si­dus^[2] — душа Цеза­ря, очи­щен­ная от всех зем­ных пятен и пре­вра­щен­ная в коме­ту (The Ro­man Re­vo­lu­tion 317—318).

Авгу­сту было выгод­но отме­же­вать­ся от Цеза­ря: один раз­ру­шил рес­пуб­ли­ку, а дру­гой вос­ста­но­вил ее. Как это мож­но было сде­лать? Лег­ко и под самым кра­си­вым пред­ло­гом. Цезарь был обо­жест­влен, он более не был смерт­ным. Когда наслед­ник Цеза­ря, дол­гое вре­мя воз­глав­ляв­ший рим­ское государ­ство, тоже умер, то в его похо­рон­ной про­цес­сии были про­не­се­ны изо­бра­же­ния его пред­ков, а так­же вели­ких пол­ко­вод­цев про­шло­го. Сре­ди них был Пом­пей Вели­кий, но Цеза­ря не было. Улов­ка Авгу­ста оче­вид­на. Он экс­плу­а­ти­ро­вал боже­ст­вен­ность сво­его роди­те­ля и выстав­лял напо­каз титу­ла­ту­ру «сын Боже­ст­вен­но­го». Все осталь­ное о про­кон­су­ле и дик­та­то­ре Цеза­ре луч­ше было забыть (Ro­man Pa­pers 1. 214).

В дан­ной рабо­те я наме­рен оспо­рить эту интер­пре­та­цию и пред­ло­жить иную оцен­ку пуб­лич­но­го обра­за Цеза­ря в Риме. Аргу­мен­ты Сай­ма уста­нав­ли­ва­ют пре­де­лы мое­го иссле­до­ва­ния. Я рас­смат­ри­ваю не 44—31 гг. — почти все соглас­ны, что тогда Окта­виан стре­мил­ся как мож­но силь­нее под­черк­нуть свою с.336 связь с Юли­ем Цеза­рем⁴ — а соб­ст­вен­но прин­ци­пат, ибо, соглас­но Сай­му, Август начал дистан­ци­ро­вать­ся от Цеза­ря лишь после того, как стал «бес­спор­ным хозя­и­ном Рима»⁵. Далее, если он утвер­жда­ет, что имен­но сам Август, мож­но ска­зать, «деа­би­ли­ти­ро­вал» Цеза­ря, то вопрос о том, как пред­став­ля­ли Цеза­ря пре­ем­ни­ки Авгу­ста, име­ет здесь лишь вто­ро­сте­пен­ное зна­че­ние. Я не наме­рен раз­би­рать, счи­тал­ся ли Цезарь пер­вым прин­цеп­сом, и если да, то где и кем, и было ли его имя добав­ле­но в лита­нию импе­ра­то­ров в импе­ра­тор­ской клят­ве и если да, то когда и кем. Нако­нец, я наме­рен сосре­дото­чить вни­ма­ние на обще­ст­вен­ном мне­нии в сто­ли­це и исклю­чить из рас­смот­ре­ния дру­гие горо­да и обла­сти, ибо даже убеди­тель­ные дока­за­тель­ства того, что Цеза­ря чти­ли в отда­лен­ных рай­о­нах стра­ны, не смог­ли урав­но­ве­сить утвер­жде­ния, буд­то в поли­ти­че­ском цен­тре его вос­при­ни­ма­ли как поме­ху.

Самым пря­мым ука­за­ни­ем на поло­же­ние Цеза­ря в прав­ле­ние Авгу­ста явля­ет­ся ряд офи­ци­аль­ных меро­при­я­тий в его честь. В 42 г. три­ум­ви­ры насто­я­ли на воз­веде­нии хра­ма Боже­ст­вен­но­го Юлия в том месте, где было кре­ми­ро­ва­но его тело, воз­ле Регии. Неяс­но, при­над­ле­жал ли его окон­ча­тель­ный план одно­му Окта­виа­ну или же был сов­мест­ным. Но к тому момен­ту, как храм Цеза­ря был посвя­щен в 29 г., он уже стал замы­каю­щим стро­е­ни­ем для насто­я­щих про­пи­ле­ев, протя­ну­тых через восточ­ный конец Рим­ско­го фору­ма⁶. Август воз­двиг три­ум­фаль­ную арку в честь сво­ей Актий­ской победы с южной сто­ро­ны хра­ма — и ему было настоль­ко важ­но сохра­нить это место, что когда спу­стя десять лет было реше­но воз­двиг­нуть ему еще одну арку, он пред­по­чел сне­сти пер­вое стро­е­ние и пере­стро­ить его, вме­сто того, чтобы занять новый уча­сток⁷. Внут­ри хра­ма ста­туя ново­го бога зани­ма­ла выиг­рыш­ную пози­цию, на кото­рой была хоро­шо вид­на людям, про­хо­див­шим через форум, как извест­но из упо­ми­на­ний Овидия и Ста­ция⁸.

с.337 Хотя стро­и­тель­ство почти навер­ня­ка было закон­че­но к 29 г.⁹, Август задер­жал посвя­ще­ние хра­ма до сво­его воз­вра­ще­ния в Рим и совер­шил его через три дня после сво­его трой­но­го три­ум­фа в авгу­сте¹⁰. Он укра­сил храм сокро­ви­ща­ми, при­ве­зен­ны­ми из Егип­та, и отме­тил посвя­ще­ние игра­ми, кото­рые про­дол­жа­лись несколь­ко дней¹¹. Веро­ят­но, при­мер­но тогда же он назна­чил сво­его зятя Секс­та Аппу­лея новым жре­цом Боже­ст­вен­но­го Юлия¹².

Храм Цеза­ря, постро­ен­ный таким обра­зом, играл необыч­ную роль в веде­нии обще­ст­вен­ных дел на фору­ме. Высту­паю­щий поди­ум слу­жил три­бу­на­лом, подоб­но рост­рам на про­ти­во­по­лож­ном кон­це фору­ма. Это соот­вет­ст­вие было под­черк­ну­то, когда к поди­у­му хра­ма Цеза­ря при­кре­пи­ли носы кораб­лей, захва­чен­ных при Акции (Cass. Dio 51. 19. 2). Ино­гда три­бы схо­ди­лись здесь на зако­но­да­тель­ное собра­ние¹³, но наи­бо­лее любо­пыт­ная эво­лю­ция состо­я­ла в том, что на похо­ро­нах чле­нов импе­ра­тор­ской семьи поли­фо­ни­че­ские похваль­ные речи ста­ли про­из­но­сить с три­бу­на­лов в обо­их кон­цах фору­ма. В двух извест­ных нам слу­ча­ях — похо­ро­ны Окта­вии и само­го Авгу­ста — импе­ра­тор гово­рил с поди­у­ма хра­ма Цеза­ря, а менее выдаю­щий­ся пане­ги­рист — со ста­рых ростр¹⁴. Чем бы ни руко­вод­ст­во­ва­лись три­ум­ви­ры в 42 г., храм Цеза­ря в ито­ге стал местом семей­но­го куль­та, кото­рый в то же вре­мя был пол­но­стью инте­гри­ро­ван в государ­ст­вен­ную рели­гию. Это был обще­ст­вен­ный памят­ник, соот­вет­ст­ву­ю­щий Мав­зо­лею, кото­рый Август постро­ил за поме­ри­ем и кото­рый сим­во­ли­зи­ро­вал вели­чие его семьи более тра­ди­ци­он­ным и част­ным обра­зом.

Посколь­ку храм име­ет неко­то­рое отно­ше­ние к тези­су Сай­ма об отсут­ст­вии с.338 изо­бра­же­ния Цеза­ря на похо­ро­нах Авгу­ста, здесь столь же умест­но отве­тить на это, как и в любом ином месте. Для Сай­ма его отсут­ст­вие еще боль­ше под­чер­ки­ва­ет офи­ци­аль­ное мол­ча­ние, окру­жаю­щее память Цеза­ря. Но суще­ст­ву­ет ряд сооб­ра­же­ний, кото­рые пре­пят­ст­ву­ют тако­му тол­ко­ва­нию. Во-пер­вых, Дион Кас­сий, наш источ­ник в дан­ном слу­чае (56. 34. 2), ясно дает понять, что пред­пи­са­ние об изо­бра­же­нии Цеза­ря явля­лось почет­ным и вос­хо­ди­ло к пер­вым годам ново­го куль­та. Цеза­ря нель­зя было про­но­сить сре­ди пред­ков ни на чьих похо­ро­нах, так как счи­та­лось, что он суще­ст­ву­ет на выс­шем уровне как бог. Эта поли­ти­ка была уста­нов­ле­на не во вре­мя прин­ци­па­та Авгу­ста, но на мно­го лет рань­ше, в 42 г. до н. э., когда три­ум­ви­ры изда­ли весь пакет зако­нов, направ­лен­ных на про­слав­ле­ние Цеза­ря (Cass. Dio 47. 19. 2). Более того, после обо­жест­вле­ния Авгу­ста эта же поли­ти­ка рас­про­стра­ни­лась и на него, и его бюст тоже про­пал из рим­ских похо­рон­ных про­цес­сий (56. 46. 4). Нако­нец, нали­чие или отсут­ст­вие мас­ки Цеза­ря на похо­ро­нах Авгу­ста сле­ду­ет рас­смат­ри­вать в кон­тек­сте всех цере­мо­ний в целом. Про­цес­сия про­сле­до­ва­ла на форум и там оста­но­ви­лась, чтобы выслу­шать похваль­ные речи. Наслед­ник Авгу­ста, новый импе­ра­тор, высту­пал из пор­ти­ка хра­ма Цеза­ря под взглядом ста­туи Цеза­ря, кото­рая была вид­на всем скор­бев­шим (56. 34). Конеч­но, те, кто пла­ни­ро­ва­ли цере­мо­нию, вер­но рас­суди­ли, что актер в мас­ке Цеза­ря не смог бы уси­лить эффект от это­го зре­ли­ща.

Хотя храм Цеза­ря был самым ярким напо­ми­на­ни­ем о покой­ном дик­та­то­ре, это не един­ст­вен­ный памят­ник, кото­рый Август ему постро­ил. До сво­ей смер­ти Цезарь начал стро­и­тель­ство ново­го зда­ния сена­та, кото­рое соби­рал­ся назвать сво­им име­нем. Август завер­шил это начи­на­ние и в 29 г. посвя­тил курию Юлия «в честь сво­его отца», как сооб­ща­ет Дион Кас­сий (44. 5. 1—2, 47. 19. 1, 51. 22. 1). Когда Агрип­па постро­ил Пан­те­он на Мар­со­вом поле четырь­мя года­ми поз­же и захо­тел поме­стить ста­тую Авгу­ста внутрь, Август это­го не поз­во­лил, насто­яв, чтобы вме­сто это­го там сто­я­ла ста­туя Цеза­ря (Cass. Dio 53. 27. 3).

В нача­ле сле­дую­ще­го деся­ти­ле­тия Цезарь стал изо­бра­жать­ся на новой серии монет, про­слав­ля­ю­щих его обо­жест­вле­ние. Моне­ты были трех видов: изо­бра­же­ние звезды Юлия в сопро­вож­де­нии леген­ды «Di­vus Iuli­us»; голо­ва Цеза­ря, увен­чан­ная его коме­той, и при­ме­ча­тель­ная кар­ти­на, на кото­рой Август воз­ла­га­ет звезду на голо­ву сво­его боже­ст­вен­но­го отца¹⁵. Толь­ко с.339 вто­рой вид име­ет сход­ство с преды­ду­щи­ми выпус­ка­ми; в целом, звезда или коме­та более настой­чи­во под­чер­ки­ва­лись на новых моне­тах, чем на моне­тах в честь Цеза­ря, выпу­щен­ных до Акция.

Во 2 г. до н. э. Август посвя­тил Мар­су Мсти­те­лю храм, кото­рый дал обет постро­ить перед бит­вой с убий­ца­ми сво­его отца в 42 г. За это вре­мя ком­пе­тен­ция бога рас­ши­ри­лась, и он стал карать не толь­ко за зло­де­я­ния про­тив отца оте­че­ства, но и за дру­гие пре­ступ­ле­ния про­тив наро­да. В хра­ме Мар­са были поме­ще­ны зна­ме­на леги­о­нов, кото­рые пар­фяне захва­ти­ли у армии Крас­са, а Август, нако­нец, воз­вра­тил, и этот храм стал местом демон­стра­ции рим­ской воен­ной мощи¹⁶. Одна­ко в новом про­ек­те Цезарь сохра­нил важ­ное место. В хра­ме хра­нил­ся его меч и, веро­ят­но, ста­туя¹⁷, а изо­бра­же­ния его род­ст­вен­ни­ков из рода Юли­ев сто­я­ли вдоль сте­ны в боль­шой эксед­ре пор­ти­ка, окру­жаю­ще­го храм и форум с севе­ро-запад­ной сто­ро­ны¹⁸.

И нако­нец, про­па­ган­ди­руя культ ново­го бога, кото­рый теперь с вид­но­го места с.340 охра­нял рим­ское государ­ство, Август про­дол­жал уве­ко­ве­чи­вать зем­ные свер­ше­ния Цеза­ря. Меж­ду мар­том и авгу­стом в кален­да­рях име­ет­ся пять празд­нич­ных дней, отме­чаю­щих решаю­щие сра­же­ния граж­дан­ской вой­ны¹⁹. Шестой офи­ци­аль­ный празд­ник 12 июля отме­чал день рож­де­ния Цеза­ря, а один­на­дцать дней в кон­це это­го меся­ца были отведе­ны для уве­се­ле­ний в рам­ках игр в честь Победы Цеза­ря²⁰. Толь­ко в 19 г. до н. э. празд­ни­ки и игры в честь Авгу­ста пре­взо­шли празд­ни­ки и игры, посвя­щен­ные его отцу. Таким обра­зом, в тече­ние все­го года жите­лям Рима напо­ми­на­ли о пол­ко­вод­че­ском искус­стве Цеза­ря, так же, как и о его ново­об­ре­тен­ной боже­ст­вен­но­сти. Имен­но в свя­зи с эти­ми празд­не­ства­ми Овидий и вста­вил упо­ми­на­ние о годов­щине бит­вы при Тап­се в свою кален­дар­ную поэ­му. В IV кни­ге «Фаст» (377—387) он вспо­ми­на­ет о зре­ли­ще, на кото­ром сидел рядом с одним из вете­ра­нов Цеза­ря и всту­пил с ним в раз­го­вор об этой годов­щине.

Собе­сед­ник Овидия мог быть чистой выдум­кой, но сам этот слу­чай был реаль­ным. Рим­ская обще­ст­вен­ная жизнь содер­жа­ла мно­же­ство празд­ни­ков, памят­ни­ков и изо­бра­же­ний, кото­рые под­дер­жи­ва­ли память о Цеза­ре и тем самым посте­пен­но вклю­ча­ли его в набор сим­во­лов, кото­рые граж­дане свя­зы­ва­ли с иде­ей государ­ства. И глав­ный импульс в этом про­цес­се бес­спор­но исхо­дил от Авгу­ста, кото­рый после смер­ти Цеза­ря рас­ши­рил и без того нема­лые поче­сти, полу­чен­ные Цеза­рем при жиз­ни. Конеч­но, эти поче­сти отста­ва­ли от пре­кло­не­ния, изли­вав­ше­го­ся на само­го Авгу­ста. Культ Боже­ст­вен­но­го не пере­хва­ты­вал пото­ки чувств и рас­че­тов, кото­рые вызы­вал живу­щий вла­сти­тель, и даже воен­ную сла­ву Цеза­ря затми­ли более обшир­ные поли­ти­че­ские успе­хи Авгу­ста в рас­про­стра­не­нии рим­ской вла­сти за пре­де­лы государ­ства. Но тем не менее Цезарь сохра­нял важ­ное место в граж­дан­ской рели­гии ново­го режи­ма; его не вытес­ни­ли для того, чтобы выше воз­не­сти Авгу­ста²¹.

с.341 Не счи­тая офи­ци­аль­ных памят­ни­ков и цере­мо­ний, кото­ры­ми Август почтил сво­его отца, он имел воз­мож­ность рас­ска­зать о нем в двух опуб­ли­ко­ван­ных сочи­не­ни­ях. В силу раз­ных при­чин они про­ли­ва­ют мало све­та на ста­тус Цеза­ря в этот пери­од, но о них сле­ду­ет упо­мя­нуть. Текст «Дея­ний» нахо­дил­ся сре­ди тех бумаг, кото­рые Август велел вскрыть после сво­ей смер­ти. «Дея­ния», ана­лог над­пи­сей, посред­ст­вом кото­рых вели­кие люди обыч­но про­слав­ля­ли себя и уве­ко­ве­чи­ва­ли свои отли­чия, откро­вен­но эго­цен­трич­ны, и дру­гие люди там упо­ми­на­ют­ся, толь­ко если име­ют отно­ше­ние к карье­ре Авгу­ста. В «Дея­ни­ях» содер­жат­ся четы­ре упо­ми­на­ния о Цеза­ре (где каж­дый раз он назван не по име­ни, а как «роди­тель» или «отец» Авгу­ста): об убий­стве Цеза­ря, за кото­рое Август обя­зан был ото­мстить убий­цам; о долж­но­сти вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка, кото­рую зани­мал Цезарь и на кото­рую Август мог по пра­ву при­тя­зать после смер­ти Цеза­ря; о заве­ща­нии Цеза­ря, пред­у­смат­ри­вав­шем выпла­ты граж­да­нам, для чего Август соби­рал день­ги; и о стро­е­ни­ях, нача­тых Цеза­рем и завер­шен­ных Авгу­стом²². Оче­вид­но, что Цезарь здесь высту­па­ет все­го лишь фоном для Авгу­ста, но видеть в этом изо­бра­же­нии наме­рен­но анти­це­за­ри­ан­ский уклон было бы ошиб­кой. Отчет в «Дея­ни­ях» начи­на­ет­ся с дея­тель­но­сти Авгу­ста после смер­ти Цеза­ря и соот­вет­ст­ву­ет зако­нам жан­ра, кото­рый, в отли­чие от авто­био­гра­фии или исто­ри­че­ско­го повест­во­ва­ния, пред­по­чи­та­ет фак­ты и циф­ры ана­ли­зу и раз­мыш­ле­ни­ям. Поэто­му про­сто в силу фор­маль­ных сооб­ра­же­ний вряд ли мож­но ожи­дать более подроб­но­го рас­ска­за о Цеза­ре. Более того, Цезарь обой­ден вни­ма­ни­ем не боль­ше, чем осталь­ные важ­ные лица, упо­мя­ну­тые в доку­мен­те. Агрип­па и Тибе­рий игра­ли клю­че­вые роли в прав­ле­ние Авгу­ста и все же о дея­тель­но­сти Агрип­пы упо­мя­ну­то лишь два­жды²³, а о дея­тель­но­сти Тибе­рия — толь­ко три­жды²⁴. Стиль упо­ми­на­ний, где Цезарь обо­зна­чен по сво­ей сте­пе­ни род­ства как отец, а не по име­ни, тоже соот­вет­ст­ву­ет образ­цу, замет­но­му во всем тек­сте «Дея­ний». Тибе­рий пред­став­лен как сын (8. 4) или пасы­нок (27. 2, 30. 1); Гай и Луций как сыно­вья (14. 1, 20. 3, 27. 2), а Мар­целл как зять (21. 1)²⁵. Если Цезарь низ­веден до того же уров­ня, что и все осталь­ные, то это отра­же­ние ско­рее лите­ра­тур­ной стра­те­гии это­го доку­мен­та, чем поли­ти­ки в отно­ше­нии Цеза­ря.

с.342 О дру­гой рабо­те, в кото­рой Август имел воз­мож­ность рас­ска­зать о Цеза­ре, мож­но ска­зать не так мно­го, пото­му что не так мно­го извест­но, но бес­спор­но, что Цезарь зани­мал в ней более замет­ное место. В кон­це 20-х гг. Август опуб­ли­ко­вал авто­био­гра­фию в три­на­дца­ти кни­гах, пер­вая из кото­рых охва­ты­ва­ла его жизнь до убий­ства Цеза­ря²⁶. До это­го момен­та его обще­ст­вен­ная дея­тель­ность почти цели­ком про­те­ка­ла под покро­ви­тель­ст­вом его двою­род­но­го деда. В воз­расте две­на­дца­ти лет он впер­вые высту­пил как ора­тор, когда про­из­нес похваль­ную речь на похо­ро­нах Юлии, сест­ры Цеза­ря, а после государ­ст­вен­но­го пере­во­рота Цеза­ря ему доста­лась череда поче­стей: жре­че­ская долж­ность в пят­на­дцать лет, назна­че­ние город­ским пре­фек­том на вре­мя Латин­ских празд­неств в сле­дую­щем году, воен­ные награ­ды по слу­чаю афри­кан­ско­го три­ум­фа Цеза­ря, долж­ность орга­ни­за­то­ра зре­лищ на празд­ни­ках, воз­веде­ние в пат­ри­ци­ан­ское досто­ин­ство. В послед­ний год жиз­ни Цеза­ря Август сумел осво­бо­дить­ся от опе­ки мате­ри и отчи­ма и проч­но обос­но­вать­ся в окру­же­нии Цеза­ря²⁷. Поэто­му, когда он посвя­тил одну кни­гу это­му пери­о­ду сво­ей жиз­ни, то неиз­беж­но дол­жен был опуб­ли­ко­вать и некую трак­тов­ку обра­за Цеза­ря.

Мы не зна­ем, как Цезарь был пред­став­лен в этой части авто­био­гра­фии. Но несколь­ко цитат из сле­дую­щих ее частей с упо­ми­на­ни­ем Цеза­ря не бро­са­ют на него тени²⁸, и нет при­чин пред­по­ла­гать, что содер­жа­ние пер­вой кни­ги было враж­деб­ным. Напро­тив, могут быть неко­то­рые осно­ва­ния счи­тать, что оно было доб­ро­же­ла­тель­ным. Неиз­вест­но, когда, но почти навер­ня­ка — при жиз­ни Авгу­ста, Нико­лай Дамас­ский опуб­ли­ко­вал на гре­че­ском язы­ке жиз­не­опи­са­ние Авгу­ста, зна­чи­тель­ные части кото­ро­го (опи­сы­ваю­щие его юность и убий­ство Цеза­ря) сохра­ни­лись в визан­тий­ских сбор­ни­ках²⁹. Отча­сти пото­му, что Нико­лай сооб­ща­ет неко­то­рые подроб­но­сти домаш­ней жиз­ни сво­его героя в пору его моло­до­сти, мно­гие пред­по­ла­га­ют, что его с.343 глав­ным источ­ни­ком была авто­био­гра­фия Авгу­ста³⁰. Если это так, то крайне бла­го­при­ят­ное изо­бра­же­ние Цеза­ря у Нико­лая Дамас­ско­го тоже может сле­до­вать направ­ле­нию, задан­но­му в авто­био­гра­фии.

Если нель­зя ука­зать ни на один оче­вид­ный посту­пок, с помо­щью кото­ро­го Август пытал­ся скрыть и ума­лить фигу­ру Цеза­ря, то тео­рию об анти­це­за­ри­ан­ской поли­ти­ке при­хо­дит­ся обос­но­вы­вать тем, что резуль­та­ты этой поли­ти­ки обна­ру­жи­ва­ют­ся в дру­гих местах. Дей­ст­ви­тель­но, стра­те­гия Сай­ма имен­но тако­ва. Здесь будет пока­за­но, что его дово­ды осно­ва­ны не на том, что сде­лал Август, а на том, что совре­мен­ни­ки ска­за­ли или не ска­за­ли о Цеза­ре. Его глав­ный свиде­тель — Ливий.

В исто­рии Рима, напи­сан­ной Ливи­ем, рас­сказ о карье­ре Цеза­ря зани­мал целых четыр­на­дцать книг (103—116). В основ­ном их содер­жа­ние извест­но толь­ко из крат­ких изло­же­ний дли­ной от семи­де­ся­ти пяти до ста пяти­де­ся­ти слов, кото­рые фак­ти­че­ски исклю­ча­ют пояс­ни­тель­ные при­ме­ча­ния. Но дру­гой автор слу­чай­но пере­да­ет одно суж­де­ние о Цеза­ре, выска­зан­ное в исто­рии Ливия. Рас­смат­ри­вая при­род­ные явле­ния, Сене­ка Млад­ший (QN 5. 18. 4) рас­суж­да­ет о вет­ре:

in­gens na­tu­rae be­ne­fi­cium, si il­lud in iniu­riam suam non ver­tat ho­mi­num fu­ror: nunc quod de Cae­sa­re maio­ri vul­go dic­ta­tum est et a Ti­to Liuio po­si­tum, in in­cer­to es­se ut­rum il­lum ma­gis nas­ci an non nas­ci rei­pub­li­cae pro­fue­rit, di­ci etiam de ven­tis po­test; adeo quic­quid ex il­lis uti­le et ne­ces­sa­rium est non po­test his re­pen­sa­ri quae in per­ni­ciem suam ge­ne­ris hu­ma­ni de­men­tia ex­co­gi­tat^[3].

Глав­ным обра­зом на осно­ва­нии это­го отрыв­ка Сайм назы­ва­ет Ливия пред­ста­ви­те­лем анти­це­за­ри­ан­ско­го тече­ния, кото­рое, по его мне­нию, стар­то­ва­ло после Акция. Но даже если бы мож­но было согла­сить­ся, что это заме­ча­ние пол­но­стью выра­жа­ет направ­лен­ность рас­ска­за Ливия, то оно все же не содер­жит в себе того, что тре­бу­ет­ся. Во-пер­вых, дилем­ма, свя­зан­ная с Цеза­рем, види­мо, явля­ет­ся выска­зы­ва­ни­ем, о кото­ром Ливий сооб­ща­ет, но авто­ром кото­ро­го не явля­ет­ся — vul­go dic­ta­tum est et a Ti­to Li­vio po­si­tum^[4]. Из слов Сене­ки неяс­но даже, согла­сен ли был с этой фор­му­ли­ров­кой сам Ливий. Более того, если кон­текст, в кото­ром Сене­ка цити­ру­ет его, име­ет что-то общее с пер­во­на­чаль­ным кон­тек­стом, то в целом это не отри­ца­тель­ная оцен­ка. Идея Сене­ки о вет­ре состо­ит в том, что сам по себе ветер — бла­го, и при­чи­ня­ет вред лишь пото­му что исполь­зу­ет­ся с дур­ны­ми целя­ми. Если Ливий сход­ным обра­зом рас­смат­ри­ва­ет карье­ру Цеза­ря, то его с.344 опи­са­ние сле­ду­ет счесть ско­рее оправ­да­тель­ным, чем осуж­даю­щим³¹. Но не нуж­но видеть в фор­му­ли­ров­ке Ливия нечто боль­шее, чем ком­по­зи­ци­он­ный при­ем. Разу­ме­ет­ся, кон­текст, в кото­ром Ливий ско­рее все­го стал бы срав­ни­вать хоро­шие и дур­ные послед­ст­вия дея­тель­но­сти дик­та­то­ра — это посмерт­ный отзыв после рас­ска­за об убий­стве³². В таком слу­чае, этот вопрос — не более чем обрам­ле­ние, кото­рое поз­во­ли­ло Ливию пред­ста­вить сооб­ра­же­ния в поль­зу обо­их вари­ан­тов. Рим­ские исто­ри­ки обыч­но стро­и­ли посмерт­ный отзыв так, чтобы урав­но­ве­сить хоро­шие и дур­ные сто­ро­ны дея­тель­но­сти чело­ве­ка³³. Если Ливий все­го лишь сле­до­вал это­му пра­ви­лу, это мало гово­рит о его ито­го­вом суж­де­нии о Цеза­ре и, конеч­но, не свиде­тель­ст­ву­ет, что, по мне­нию Ливия, рож­де­ние Цеза­ря было про­кля­ти­ем³⁴.

Хотя при­стра­стия Ливия не под­да­ют­ся опре­де­ле­нию, сле­ду­ет под­черк­нуть, что четыр­на­дцать книг, кото­рые он посвя­тил цеза­ри­ан­ско­му пери­о­ду, пред­став­ля­ли собой наи­бо­лее пол­ную кар­ти­ну этой эпо­хи и что он писал этот рас­сказ при жиз­ни Авгу­ста. В два­дца­тые годы или несколь­ко поз­же Ази­ний Пол­ли­он так­же опуб­ли­ко­вал исто­рию граж­дан­ских войн в сем­на­дца­ти кни­гах³⁵. Как было отме­че­но выше, Август и сам опи­сы­вал годы прав­ле­ния Цеза­ря в пер­вой кни­ге сво­ей авто­био­гра­фии. Нико­лай Дамас­ский вклю­чил в био­гра­фию Авгу­ста, кото­рая была опуб­ли­ко­ва­на в прав­ле­ние Авгу­ста, длин­ный рас­сказ о смер­ти Цеза­ря³⁶. В каком бы све­те ни пред­ста­вал Цезарь в этих сооб­ще­ни­ях, ясно, что с.345 его карье­ра не попа­ла под запрет, пре­пят­ст­ву­ю­щий Авгу­сту или кому-либо ино­му писать о ней.

Но сде­ла­ем еще шаг впе­ред. Сайм счи­та­ет, что Август ото­дви­нул Цеза­ря в тень, пото­му что ответ­ст­вен­ность Цеза­ря за граж­дан­скую вой­ну и его дик­та­ту­ра сде­ла­ли его слиш­ком про­ти­во­ре­чи­вой фигу­рой, чтобы при­нять и про­слав­лять его в вос­ста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­ке. Такое пред­по­ло­же­ние, конеч­но, не отда­ет долж­но­го кос­ме­ти­че­ско­му арсе­на­лу, кото­рый при необ­хо­ди­мо­сти нахо­дил­ся в рас­по­ря­же­нии авто­ров, обу­чен­ных рито­ри­ке. В самом деле, Цезарь зани­ма­ет выдаю­ще­е­ся место у Нико­лая Дамас­ско­го в жиз­не­опи­са­нии Авгу­ста, и Нико­лай без вся­ко­го труда сгла­жи­ва­ет его недо­стат­ки и изо­бра­жа­ет его в бла­го­при­ят­ном све­те³⁷. Нико­лай Дамас­ский — един­ст­вен­ный из четы­рех авто­ров эпо­хи Авгу­ста, от кото­ро­го частич­но сохра­ни­лось опи­са­ние Цеза­ря, но в сле­дую­щем поко­ле­нии два попу­ля­ри­за­то­ра тоже обхо­дят­ся с Цеза­рем, не испы­ты­вая ни малей­ше­го дис­ком­фор­та. Вел­лей Патер­кул в сво­ем кон­спек­те рим­ской исто­рии сумел воздать хва­лу Цеза­рю, а затем про­сла­вить вос­ста­нов­ле­ние Рес­пуб­ли­ки, не заме­тив ника­кой непо­сле­до­ва­тель­но­сти³⁸. А в сокро­вищ­ни­це поучи­тель­ных при­ме­ров, кото­рую соста­вил Вале­рий Мак­сим, Цезарь опи­сан пол­нее и более лест­но, чем сам Август³⁹. Таким обра­зом, исто­ри­ки ран­не­го прин­ци­па­та не толь­ко не игно­ри­ру­ют цеза­ри­ан­ские годы, но в сохра­нив­шем­ся мате­ри­а­ле мало свиде­тельств в поль­зу нега­тив­ной точ­ки зре­ния, кото­рую Сайм при­пи­сы­ва­ет ново­му режи­му⁴⁰. Я бы ска­зал, что если источ­ни­ки и ука­зы­ва­ют на какую-то про­бле­му ими­джа, кото­рую Авгу­сту необ­хо­ди­мо было устра­нить, то она каса­лась его соб­ст­вен­но­го поведе­ния в пери­од три­ум­ви­ра­та, а не каких-либо поступ­ков Цеза­ря. Про­скрип­ции — вот что все пом­ни­ли в свя­зи с вой­ной⁴¹.

Как часто быва­ет, основ­ные свиде­тель­ства о том, что гово­ри­ли совре­мен­ни­ки Авгу­ста, содер­жат­ся в поэ­зии вре­мен Авгу­ста, с кото­рой дело обсто­ит совер­шен­но ина­че с.346, чем с раз­роз­нен­ны­ми обрыв­ка­ми исто­ри­че­ских сочи­не­ний эпо­хи Авгу­ста: здесь, как ни в какой иной век клас­си­че­ской лите­ра­ту­ры, име­ют­ся почти пол­ные труды всех глав­ных авто­ров. Изо­бра­же­ние Цеза­ря в поэ­зии про­ще все­го про­де­мон­стри­ро­вать в фор­ме срав­не­ния. В при­веден­ной таб­ли­це я собрал все най­ден­ные мной упо­ми­на­ния о Цеза­ре, как и о дру­гих людях, кото­рые мог­ли пре­тен­до­вать на обще­ст­вен­ное вни­ма­ние: наи­бо­лее зна­чи­мые чле­ны семьи Авгу­ста, жив­шие в то вре­мя, и две ико­ны рес­пуб­ли­кан­ско­го про­шло­го, Пом­пей и Катон, кото­рых, по мне­нию Сай­ма, Август стре­мил­ся реа­би­ли­ти­ро­вать.

Таб­ли­ца I: Неко­то­рые зна­ме­ни­то­сти в поэ­зии эпо­хи Авгу­ста

В при­веден­ном ниже ката­ло­ге (1) авто­ры и про­из­веде­ния каж­до­го авто­ра пере­чис­ле­ны, насколь­ко это воз­мож­но, в хро­но­ло­ги­че­ском поряд­ке, но я не пытал­ся уже­сто­чить этот порядок, пере­ме­ши­вая цита­ты раз­ных авто­ров; (2) вклю­че­ны про­из­веде­ния Овидия и Мани­лия, напи­сан­ные не толь­ко при Авгу­сте, но и при Тибе­рии, так как на прак­ти­ке нель­зя чет­ко про­ве­сти разде­ли­тель­ную линию; (3) ссыл­ки в круг­лых скоб­ках ука­зы­ва­ют на соби­ра­тель­ное, а не кон­крет­ное упо­ми­на­ние: дан­ный чело­век отно­сит­ся к упо­мя­ну­той груп­пе (напри­мер, Цеза­ри или сыно­вья или пасын­ки Авгу­ста), но более никак не выде­лен (таким обра­зом, упо­ми­на­ние ста­но­вит­ся срав­ни­тель­но сла­бым); (4) руб­ри­ка «сомни­тель­ное» отра­жа­ет лишь лич­ное суж­де­ние, а не общее мне­ние иссле­до­ва­те­лей, и вклю­ча­ет более и менее веро­ят­ные упо­ми­на­ния.

Юлий Цезарь	Verg. Ecl. 9. 46—50, G. 1. 466—497, Aen. 6. 792, 826—835, 8. 681, (9. 642), Hor. Serm. 1. 3. 5, (1. 7. 35), 1. 9. 18, Carm. 1. 2. 44, 1. 12. 46—48, Prop. 3. 11. 38, 3. 18. 34, (4. 1. 48), 4. 6. 59—60, Ovid. Am. (2. 14. 18), 3. 8. 52, Met. 15. 745—818 и 840—851, Tr. 3. 1. 27, Pont. 2. 2. 84, 4. 5. 21, Fas­ti (1. 510), 1. 604, 2. 144, 3. 155—166, (3. 202), 3. 697—710, (4. 22), 4. 377—384, 5. 569—577, Epic. Dru­si (245), Eleg. Maec. 177—178, Гер­ма­ник, в Plin. HN 8. 155, Man. 1. 9, 798—799, 913, 926, 4. 57—62, 934. Сомни­тель­ное: фраг­мент «Гал­ла», стро­ки 2—5 (JRS 69 [1979] 140), Verg. Ed. 5, Aen. 1. 286—288, 6. 621, 6. 789, Tib. 2. 5. 71—78, Hor. Carm. 1. 2. 17—18, Epist. 1. 5. 9, Ovid. Met. 1. 200—205.
Пом­пей	Prop. 2. 32. 11—16, 3. 11. 35—38 и 68, 4. 8. 75, Verg. Aen. 6. 826—835, Ovid. AA 1. 67, 3. 387, Pont. 4. 3. 41—42, Fas­ti 1. 604—605, (3. 202), Man. 1. 793—794, 920—921, 4. 50—56, 5. 512.
Катон	Hor. Carm. 1. 12. 35, 2. 1. 24, Epist. 1. 19. 12—14, Verg. Aen. 8. 670, Man. 1. 797, 4. 87. Сомни­тель­ное: Verg. Aen. 6. 841.
Агрип­па	Hor. Serm. 2. 3. 185, Carm. 1. 6, Epist. 1. 6. 26, 1. 12. 1 и 26—27, Verg. Aen. 8. 682—684, Epic. Dru­si 67—69, Ovid. AA 3. 391—392, Man. 1. 797—798. Сомни­тель­ное: Verg. Aen. 1. 292—293.
с.347
Мар­целл	Кри­на­гор, Anth. Pal. 9. 545, 6. 161, Prop. 3. 18, Verg. Aen. 6. 860—886, Epic. Dru­si 65—68 и 441, Ovid. AA 1. 69—70. Сомни­тель­ное: Hor. Carm. 1. 12. 45—46.
Гай и Луций	Prop. 4. 6. 81—82, Eleg. in Maec. 172—174, Анти­патр из Фес­са­ло­ни­ки, Anth. Pal. 9. 59 и 297, Ovid. AA 1. 177—216. Сомни­тель­ное: Anth. Pal. 7. 626. 6, Хонест (Gow-Pa­ge, Gar­land of Phi­lip 1. 276, № 21), Ovid. Rem. 155—156, ILS 137.
Тибе­рий	Hor. Epist. 1. 3. 2, 1. 8. 2 и 14, 1. 9, 1. 12. 26—27, 2. 2. 1, Carm. (4. 4. 28), 4. 14. 14—34, Epic. Dru­si, Eleg. in Maec. 176, Ovid. Met. 15. 836—837, Tr. (1. 2. 104), 2. 165—178 и 229—230, 3. 12. 45—48, 4. 2, Pont. (1. 4. 55), 2. 1, 2. 2. 70 и 79—80, (2. 2. 108), (2. 6. 18), 2. 8, 3. 1. 164, 3. 3. 86—88, 3. 4, 4. 5. 23, 4. 9, 4. 13. 27—30 и 38, (4. 15. 3) Fas­ti 1. 10, (531), 533, 613—616 и 645—650, Кри­на­гор, Anth. Plan. 61. Сомни­тель­ное: Дио­дор, Anth. Pal. 9. 219, Апол­ло­нид, Anth. Pal. 9. 287, Анти­фил, Anth. Pal. 9. 178, Хонест (Gow-Pa­ge, Gar­land of Phi­lip 1. 276, № 21).
Друз	Кри­на­гор, Anth. Pal. 6. 244. 5, Дио­дор, Anth. Pal. 9. 405, Hor. Carm. 4. 4, 4. 14. 9—12, Epic. Dru­si, Eleg. in Maec. 1, 147—150, 176, Ovid. Fas­ti 1. 597—598, Tr. 4. 2. 39, Pont. 2. 8. 47—50. Сомни­тель­ное: Verg. Aen. 6. 824, Юни­ор (Kai­bel Epigr. Gr. 810), Хонест (Gow-Pa­ge, Gar­land of Phi­lip 1. 276, № 21).
Ливия	Кри­на­гор, Anth. Pal. 6. 244. 5, Hor. Carm. 3. 14. 5—6, Epic. Dru­si, Eleg. in Maec. 175, Ovid. AA 1. 71—72, 3. 391, Tr. 2. 161, 4. 2. 11, Pont. 1. 4. 55, 2. 2. 69, 2. 8. 4, 29—30, 41—50, 3. 1. 114—166, 3. 3. 87, 3. 4. 95—112, 4. 9. 107 и 110, 4. 13. 29—30, Fas­ti 1. 536, 649—650, 5. 157—158, 6. 637—640. Сомни­тель­ное: Хонест (Gow-Pa­ge, Gar­land of Phi­lip 1. 276, № 21).
Юлия	Prop. 3. 18. 12, 4. 11. 59—60. Сомни­тель­ное: Хонест (Gow-Pa­ge, Gar­land of Phi­lip 1. 276, № 21).

Вполне оче­вид­но, какие выво­ды я наме­рен извлечь из этой таб­ли­цы. Даже если отбро­сить все ссыл­ки на Цеза­ря, отме­чен­ные как «сомни­тель­ное», он упо­ми­на­ет­ся в поэ­зии чаще всех. Его бли­жай­шие сопер­ни­ки — Тибе­рий и Ливия, ста­ти­сти­ка для кото­рых разду­та за счет фак­то­ра, кото­рый не дей­ст­ву­ет боль­ше ни для кого из спис­ка: доб­рая поло­ви­на этих упо­ми­на­ний — это отча­ян­ные моль­бы в сти­хах Овидия пери­о­да изгна­ния. Что каса­ет­ся Пом­пея и Като­на, то их вли­я­ние на поэ­зию эпо­хи Авгу­ста пред­став­ля­ет­ся срав­ни­тель­но малым. Пока­за­те­ли для Пом­пея, на самом деле, менее зна­чи­тель­ны, чем может пока­зать­ся из таб­ли­цы. Око­ло тре­ти этих упо­ми­на­ний нахо­дят­ся во фраг­мен­тах, отно­ся­щих­ся одно­вре­мен­но к нему и Цеза­рю, а еще несколь­ко — чисто топо­гра­фи­че­ские с.348 ука­за­ния на театр Пом­пея и его пор­тик. Нако­нец, вни­ма­ния заслу­жи­ва­ет не толь­ко коли­че­ство упо­ми­на­ний о Цеза­ре, но и посто­ян­ство, с кото­рым он появ­ля­ет­ся в поэ­зии. Упо­ми­на­ния о нем начи­на­ют­ся в соро­ко­вых годах и неиз­мен­но про­дол­жа­ют­ся вплоть до кон­ца прав­ле­ния Авгу­ста. Со все­ми осталь­ны­ми дело обсто­ит ина­че.

Было бы абсурд­но на этом осно­ва­нии утвер­ждать, что Юлий Цезарь был основ­ной темой поэтов эпо­хи Авгу­ста. Боль­шин­ство упо­ми­на­ний о нем поверх­ност­ны, и это пред­по­ла­га­ет, что для поэтов он стал общим местом для рас­суж­де­ний, затра­ги­ваю­щих дру­гие вопро­сы. Но я наста­и­ваю на том, что Цезарь не исчез таин­ст­вен­ным обра­зом из поэ­зии вре­мен Авгу­ста. Орел­ли и те, кто согла­сил­ся с его выво­дом, не смог­ли все­сто­ронне рас­смот­реть свиде­тель­ства. В то же вре­мя, они неяв­но апел­ли­ру­ют к срав­не­нию, кото­рое нико­гда вни­ма­тель­но не иссле­до­ва­лось. Посколь­ку невоз­мож­но утвер­ждать, что Цезарь вооб­ще не упо­ми­на­ет­ся в поэ­зии, их пози­ция сво­дит­ся к тому, что Цезарь упо­ми­на­ет­ся реже, чем мож­но ожи­дать и не так, как мож­но ожи­дать. Вопрос в том, «ожи­дать» по срав­не­нию с кем или в свя­зи с чем? Если неяв­ный объ­ект срав­не­ния — Август, то наблюде­ние вер­ное, но три­ви­аль­ное. Если живу­щий пра­ви­тель про­слав­ля­ет­ся боль­ше умер­ше­го, это ско­рее нор­ма, чем исклю­че­ние, и, разу­ме­ет­ся, из это­го не сле­ду­ет вывод, что память пред­ше­ст­вен­ни­ка в оса­де. Если идея в том, что поэты обыч­но не про­слав­ля­ют Цеза­ря в той роли, в какой мы часто видим его — как пол­ко­во­д­ца, — это тоже вер­но, но сход­ная осо­бен­ность наблюда­ет­ся и в том, как поэты изо­бра­жа­ют Авгу­ста. Хотя они бес­чис­лен­ное мно­же­ство раз упо­ми­на­ют о воен­ных пред­при­я­ти­ях Авгу­ста, очень мало сти­хотво­ре­ний посвя­ще­но этим темам, или даже подроб­но их рас­смат­ри­ва­ет, за един­ст­вен­ным исклю­че­ни­ем — вой­на с Анто­ни­ем⁴²; поэты явно мень­ше инте­ре­су­ют­ся подроб­но­стя­ми войн Авгу­ста, чем его ролью как гла­вы государ­ства. Но с кем бы Цеза­ря неяв­но не срав­ни­ва­ли, — если про­дол­жат­ся утвер­жде­ния о мало­за­мет­но­сти Цеза­ря, то хоте­лось бы увидеть какие-то разъ­яс­не­ния⁴³.

с.349 Невоз­мож­но и, веро­ят­но, даже бес­смыс­лен­но пытать­ся рас­смот­реть все фраг­мен­ты с упо­ми­на­ни­ем Цеза­ря. Но необ­хо­ди­мо по край­ней мере обсудить те отрыв­ки из Вер­ги­лия и Гора­ция, кото­рым при­да­ет осо­бое зна­че­ние Сайм.

Наи­бо­лее дра­ма­тич­но Цезарь появ­ля­ет­ся в «Эне­иде», где он и Пом­пей пока­зы­ва­ют­ся сре­ди теней геро­ев буду­ще­го в VI кни­ге.

il­lae autem pa­ri­bus quas ful­ge­re cer­nis in ar­mis, con­cor­des ani­mae nunc et dum noc­te pre­men­tur, heu quan­tum in­ter se bel­lum, si lu­mi­na uitae at­ti­ge­rint, quan­tas acies stra­gem­que cie­bunt, ag­ge­ri­bus so­cer Al­pi­nis at­que ar­ce Mo­noe­ci des­cen­dens, ge­ner aduer­sis instruc­tus Eois! ne, pue­ri, ne tan­ta ani­mis ad­sues­ci­te bel­la neu pat­riae uali­das in uis­ce­ra uer­ti­te uiris; tu­que prior, tu par­ce, ge­nus qui du­cis Olym­po, proi­ce te­la ma­nu, san­guis meus![5]

В опи­са­нии под­зем­но­го мира это един­ст­вен­ное место, где пред­став­ле­ны два пер­со­на­жа, свя­зан­ные одни­ми и теми же собы­ти­я­ми, но это не един­ст­вен­ная осо­бен­ность. Цезарь и Пом­пей назва­ны не по име­нам, а сво­им ста­рым про­зва­ни­ем, как so­cer ge­ner­que^[6]. Таким обра­зом, Вер­ги­лий изо­бра­жа­ет вой­ну как столк­но­ве­ние меж­ду про­тив­ни­ка­ми, кото­рые явля­ют­ся не толь­ко рим­ля­на­ми, но и род­ст­вен­ни­ка­ми друг дру­гу, хотя на самом деле род­ст­вен­ная связь рас­па­лась за четы­ре года до нача­ла вой­ны. При этом он пред­став­ля­ет эту вой­ну как потря­се­ние все­мир­но­го мас­шта­ба, затро­нув­шее все Сре­ди­зем­но­мо­рье. Цезарь выхо­дит на поле бра­ни не из Циз­аль­пий­ской Гал­лии, откуда он в дей­ст­ви­тель­но­сти нанес удар, а из врат рим­ских вла­де­ний на Запа­де. Пом­пей воз­глав­ля­ет воин­ство Восто­ка, а не леги­о­ны, как мож­но было бы ожи­дать. И — что, воз­мож­но, любо­пыт­нее все­го, — Эней видит, как эти нерож­ден­ные души, кото­рые в зем­ном мире одна­жды столк­нут­ся, в под­зем­ном мире дру­же­люб­но обща­ют­ся друг с дру­гом. Зачем пона­до­би­лось утвер­ждать, что Цезарь и Пом­пей до сво­его рож­де­ния были еди­но­мыш­лен­ни­ка­ми — con­cor­des ani­mae?

Здесь я дол­жен при­знать­ся, что разде­ляю мне­ние тех чита­те­лей, кото­рые обна­ру­жи­ли, что при вни­ма­тель­ном изу­че­нии слов Вер­ги­лия он усколь­за­ет. Тем не менее, пред­став­ля­ет­ся оче­вид­ным, что про­ти­во­по­став­ле­ния в этой сцене утри­ро­ва­ны, а ее эффект сти­ли­зо­ван. Я пола­гаю, что Вер­ги­лий пишет таким обра­зом, пото­му что при­гла­ша­ет нас обду­мать более широ­кое зна­че­ние столк­но­ве­ния меж­ду Цеза­рем и Пом­пе­ем. В рас­ска­зе Анхи­за это един­ст­вен­ное место, где пред­ска­за­на меж­до­усо­би­ца, кото­рая обру­шит­ся на Рим. Вер­ги­лий пред­по­чел не вызы­вать тени Мария и Сул­лы и поста­рал­ся не обыг­ры­вать тему раздо­ра, кото­рая мог­ла бы сопро­вож­дать появ­ле­ние Рому­ла (в 6. 777), Грак­хов (842) или Авгу­ста (789). Вме­сто это­го он сосре­дото­чил вни­ма­ние на Цеза­ре и Пом­пее, но не пото­му, что счи­тал их чудо­ви­ща­ми (они явно не зло­деи в том смыс­ле, напри­мер, в каком с.350 зло­де­ем явля­ет­ся Кати­ли­на в 8. 668—669), но пото­му, что видит в их столк­но­ве­нии наи­выс­шее про­яв­ле­ние раз­ру­ши­тель­ной тен­ден­ции. Или, воз­мож­но, не вполне наи­выс­шее про­яв­ле­ние. Все подроб­но­сти, кото­рые Вер­ги­лий под­чер­ки­ва­ет, когда гово­рит о Цеза­ре и Пом­пее — род­ст­вен­ные узы, союз, кото­рый вылил­ся в сопер­ни­че­ство, и осо­бен­но столк­но­ве­ние меж­ду Восто­ком и Запа­дом — все это столь же хоро­шо или даже луч­ше отно­сит­ся к после­дую­щей борь­бе меж­ду Окта­виа­ном и Анто­ни­ем. И моль­ба Анхи­за «proi­ce te­la ma­nu, san­guis meus^[7]» едва ли мень­ше отно­сит­ся к Окта­виа­ну, чем к Цеза­рю.

Вер­ги­лий так­же дал ключ к тому, чтобы понять его пози­цию, в стро­ках, пред­ше­ст­ву­ю­щих это­му эпи­зо­ду. Мно­гие ком­мен­та­то­ры⁴⁴ отме­ти­ли штри­хи, кото­рые бро­са­ют тень на пано­ра­му сра­зу после того, как в 807 стро­ке закан­чи­ва­ет­ся пане­ги­рик Авгу­сту. В стро­ках 815—816 Вер­ги­лий под­чер­ки­ва­ет, что Анк жаж­дет попу­ляр­но­сти, когда еще ожи­да­ет пере­рож­де­ния. В сле­дую­щих сра­зу за этим стро­ках Вер­ги­лий при­пи­сы­ва­ет Бру­ту su­per­biam^[8], кото­рую обыч­но свя­зы­ва­ют с Тарк­ви­ни­ем, и объ­яс­ня­ет жесто­кость Бру­та по отно­ше­нию к сыно­вьям его бес­пре­дель­ной жаж­дой вос­хва­ле­ний. В стро­ке 824 Вер­ги­лий напо­ми­на­ет о том, что Ман­лий Торк­ват, как и Брут, был доста­точ­но жесток, чтобы каз­нить сво­его сына. Все эти сто­рон­ние при­ме­ры име­ют одну общую чер­ту: пока­зы­ва­ют чрез­мер­ность или иска­же­ние того обра­за мыс­лей и харак­те­ра, кото­рый поз­во­лил рим­ля­нам уста­но­вить свою власть, — чрез­мер­ность, кото­рая, по мне­нию Вер­ги­лия, воз­мож­но, была неот­де­ли­ма от про­яв­ле­ния рим­ской доб­ле­сти. Это сила, кото­рая в худ­шем сво­ем про­яв­ле­нии при­во­дит к граж­дан­ской войне.

Если эпи­зод о Пом­пее и Цеза­ре тема­ти­че­ски свя­зан со стро­ка­ми, кото­рые ему пред­ше­ст­ву­ют, то весь раздел нахо­дит­ся под лозун­гом, кото­рым Анхиз пред­ска­зы­ва­ет осно­ва­ние Рима в стро­ках 781—782: il­la inclu­ta Ro­ma / im­pe­rium ter­ris, ani­mos aequa­bit Olym­po^[9]. Вза­и­мо­связь меж­ду im­pe­rio^[10] и ani­mis^[11] про­сле­жи­ва­ет­ся во всех сло­вах Вер­ги­лия о Риме⁴⁵. Даже в этой пер­во­на­чаль­ной фор­му­ли­ров­ке сло­во «ani­mi» име­ет сме­шан­ные оттен­ки. Стре­мить­ся в такую высь, как небе­са, в неко­то­ром смыс­ле похваль­но; воз­мож­но, мета­фи­зи­че­скую осно­ву для это­го поры­ва дает тео­рия боже­ст­вен­но­го огня в душе (730—731). Воз­зва­ние Анхи­за пере­хо­дит в срав­не­ние с Бере­кинф­ской мате­рью, у кото­рой сот­ня детей — богов и богинь, и это дает осно­ва­ния счи­тать, что Вер­ги­лий пред­по­ла­га­ет воз­мож­ность апо­фе­о­за, а не про­сто воз­вы­шен­ное стрем­ле­ние. С дру­гой сто­ро­ны, учи­ты­вая, что антич­ная муд­рость суро­во пре­до­сте­ре­га­ет от стрем­ле­ния срав­нять­ся с бога­ми, сло­ва Анхи­за долж­ны иметь так­же и зло­ве­щий отте­нок. Пусть Рома и боги­ня, но ее дети дей­ст­ву­ют в мире как смерт­ные, а не как боги, и их попыт­ки ani­mos aequa­re Olym­po^[12] не могут не при­ве­сти к смер­тель­ным послед­ст­ви­ям. Сила често­лю­бия раз­ру­ша­ет души несколь­ких из тех геро­ев, с.351 кото­рых Анхиз пока­зы­ва­ет сыну. И его настав­ле­ние о пере­се­ле­нии душ в стро­ках 730—751, види­мо, пред­по­ла­га­ет, что все души, кото­рым пред­сто­ит воз­ро­дить­ся рим­ля­на­ми, запят­на­ны стра­стя­ми, кото­рые обу­ре­ва­ли их в преж­ней жиз­ни.

Воз­вра­ща­ясь к Сай­му и Цеза­рю, вполне мож­но согла­сить­ся, что этот отры­вок «Эне­иды» содер­жит скры­тый упрек. Одна­ко не оче­вид­но, что этот упрек обра­щен пре­иму­ще­ст­вен­но к Цеза­рю, как пола­га­ет Сайм, и не похо­же, что он пере­да­ет суж­де­ние Авгу­ста. В любом слу­чае, эти стро­ки были напи­са­ны не для того, чтобы их чита­ли в отры­ве от осталь­но­го рас­ска­за Анхи­за, кото­рый пред­по­ла­га­ет их тол­ко­ва­ние с более широ­ких пози­ций, чем поли­ти­ка Авгу­ста.

Еще одна при­чи­на усо­мнить­ся, что этот отры­вок «Эне­иды» направ­лен про­тив Цеза­ря, состо­ит в том, что это был бы рез­кий отказ от мне­ния, кото­рое Вер­ги­лий выска­зал в более ран­них работах. IX буко­ли­ка фак­ти­че­ски содер­жит вступ­ле­ние к гим­ну в честь вос­хо­да звезды Цеза­ря: в ней рас­ска­за­но, как при све­те ново­го зна­ме­ния раз­рас­та­ют­ся зла­ки, созре­ва­ет вино­град, а гру­ши пло­до­но­сят год за годом (46—50). В пер­вой кни­ге «Геор­гик» опи­сан ряд дур­ных зна­ме­ний, послан­ных нече­сти­во­му поко­ле­нию, на кото­ром лежит вина за убий­ство Цеза­ря (466—492). Эти отрыв­ки тоже тре­бу­ют само­сто­я­тель­но­го ана­ли­за, но не будет иска­же­ни­ем утвер­жде­ние, что оба фраг­мен­та пред­по­ла­га­ют весь­ма доб­ро­же­ла­тель­ное отно­ше­ние к Цеза­рю.

Еще один поэт, кото­ро­го сле­ду­ет рас­смот­реть, — это Гора­ций, кото­рый в моло­до­сти отно­сил­ся к Цеза­рю совер­шен­но ина­че, чем Вер­ги­лий. Гора­ций выска­зал свою пози­цию, сра­жа­ясь на сто­роне «осво­бо­ди­те­лей» при Филип­пах, поэто­му нель­зя усо­мнить­ся, что в то вре­мя он был реши­тель­ным про­тив­ни­ком Цеза­ря. И даже полу­чив про­ще­ние и вер­нув­шись в Ита­лию, он поз­во­лил сверк­нуть вспыш­ке преж­них сим­па­тий в одном из ран­них сти­хотво­ре­ний. В седь­мой сати­ре I кни­ги рас­ска­зан анек­дот о судеб­ном деле, кото­рое рас­смат­ри­вал Брут, когда орга­ни­зо­вы­вал в Азии рес­пуб­ли­кан­скую пар­тию. Один из мест­ных жите­лей, грек по име­ни Пер­сий, подал в суд на чле­на его окру­же­ния по име­ни Рупи­лий Рекс^[13]. После того, как сто­ро­ны обме­ня­лись оскорб­ле­ни­я­ми, грек нако­нец сумел нане­сти удар в послед­них сло­вах: per mag­nos, Bru­te, deos te / oro, qui re­ges con­sue­ris tol­le­re, cur non / hunc Re­gem iugu­las? ope­rum hoc, mi­hi cre­de, tuo­rum est^[14] (Serm. 1. 7. 33—35). Хотя Гора­цию при­шлось при­ми­рить­ся со сто­рон­ни­ка­ми Цеза­ря, он все же потрудил­ся вос­кре­сить эту гру­бую шут­ку, поэто­му труд­но пове­рить, что он стал испы­ты­вать искрен­нее вооду­шев­ле­ние в отно­ше­нии само­го Цеза­ря.

Поэто­му не сле­ду­ет удив­лять­ся, что осталь­ные упо­ми­на­ния Гора­ция о Цеза­ре мало­чис­лен­ны и очень уклон­чи­вы. Един­ст­вен­ная несо­мнен­ная похва­ла содер­жит­ся в стро­ках 12-й оды I кни­ги, на кото­рые ссы­ла­ет­ся Сайм. Одна­ко необ­хо­ди­мо рас­смот­реть все сти­хотво­ре­ние в целом, как для того, чтобы дока­зать, что Гора­ций дей­ст­ви­тель­но гово­рит о Цеза­ре (с чем мно­гие чита­те­ли не соглас­ны, хотя Сайм и согла­сен), так и для того, чтобы пред­ло­жить аль­тер­на­ти­ву тол­ко­ва­нию Сай­ма.

В соот­вет­ст­вии с пла­ном, изло­жен­ным во введе­нии (quem vi­rum aut he­roa… su­mis ce­leb­ra­re, Clio? quem deum?^[15]), Гора­ций про­слав­ля­ет спер­ва олим­пий­ских богов, затем геро­ев Гер­ку­ле­са, Касто­ра и Пол­лук­са, а затем мно­же­ство мужей, с.352 и все они ока­зы­ва­ют­ся рим­ля­на­ми. В чет­вер­той стро­фе той части, кото­рая посвя­ще­на людям⁴⁶ он доби­ра­ет­ся до обсуж­дае­мых строк (45—48):

cres­cit oc­cul­to ve­lut ar­bor aevo fa­ma Mar­cel­li; mi­cat in­ter om­nis Iuli­um si­dus, ve­lut in­ter ig­nis lu­na mi­no­res[16].

На про­тя­же­нии преды­ду­щей лита­нии Гора­ций обра­щал­ся к кон­крет­ным и отдель­ным богам и людям, а не к кате­го­ри­ям или груп­пам, так что выра­же­ние Iuli­um si­dus^[17] долж­но обо­зна­чать опре­де­лен­но­го чело­ве­ка, а не, ска­жем, род Юли­ев в целом. И в этом месте оно не долж­но отно­сить­ся и к Авгу­сту. Для Авгу­ста пред­на­зна­че­ны три сле­дую­щие стро­фы, куль­ми­на­ция поэ­мы, где он пре­воз­но­сит­ся как зем­ной двой­ник Юпи­те­ра. Гран­ди­оз­ный замы­сел этих строк не соот­вет­ст­ву­ет сдер­жан­но­му срав­не­нию с луной сре­ди мень­ших звезд в пред­ше­ст­ву­ю­щих стро­ках. Кро­ме того, Гора­ций здесь пре­ры­ва­ет сти­хотво­ре­ние и дру­гим спо­со­бом. Он оста­нав­ли­ва­ет пере­чис­ле­ние геро­ев после стро­фы о звезде и пред­ва­ря­ет стро­ку об Авгу­сте обра­ще­ни­ем к Юпи­те­ру (49—52):

Gen­tis hu­ma­nae pa­ter at­que cus­tos, or­te Sa­tur­no, ti­bi cu­ra mag­ni Cae­sa­ris fa­tis da­ta: tu se­cun­do Cae­sa­re reg­nes[18].

Iuli­um si­dus в стро­ке 47 может быть толь­ко сим­во­лом Цеза­ря. Как и в преды­ду­щих фра­зах — quie­tum Pom­pi­li reg­num (33—34), su­per­bos Tar­qui­ni fas­cis (34—35), Ca­to­nis no­bi­le le­tum^[19] (35—36), Гора­ций исполь­зу­ет пери­фра­зу и обо­зна­ча­ет чело­ве­ка его харак­тер­ным при­зна­ком. В нача­ле 20-х гг. никто не имел более проч­но­го пра­ва на звезду, чем Юлий Цезарь.

Но если здесь име­ет­ся в виду Цезарь, то в чем смысл наме­ка? Сайм счи­та­ет, что образ, создан­ный Гора­ци­ем (образ Цеза­ря, «очи­щен­но­го от всех зем­ных пятен и пре­вра­щен­но­го в коме­ту») отра­жа­ет наме­ре­ние Авгу­ста изба­вить­ся от Цеза­ря, отпра­вив его на небе­са. Но и здесь тоже не учи­ты­ва­ет­ся кон­текст. Если бы Гора­ций желал посе­лить Цеза­ря сре­ди звезд, то в этом самом сти­хотво­ре­нии он создал для это­го пре­крас­ную воз­мож­ность. Он мог бы пред­ста­вить Цеза­ря рань­ше, в чис­ле богов или обо­жест­влен­ных геро­ев, в стро­ках 27—32, напри­мер, где опи­са­на бла­готвор­ная посмерт­ная дея­тель­ность Касто­ра и Пол­лук­са в каче­стве звезд. Но на самом деле Цезарь появ­ля­ет­ся не сре­ди богов или геро­ев, а сре­ди зем­ных витя­зей, кото­рых назы­ва­ет Гора­ций. Это долж­но озна­чать, что поэт име­ет в виду свер­ше­ния Цеза­ря в каче­стве государ­ст­вен­но­го дея­те­ля и защит­ни­ка государ­ства, как и, несо­мнен­но, при упо­ми­на­нии всех осталь­ных рим­лян в сво­ем спис­ке.

с.353 Дей­ст­ви­тель­но, Iuli­um si­dus — это коме­та, кото­рая появи­лась после смер­ти Цеза­ря и под­твер­ди­ла его обо­жест­вле­ние. Но в кон­тек­сте это­го сти­хотво­ре­ния звезда — это сим­вол. Она сим­во­ли­зи­ру­ет карье­ру Цеза­ря, но не уни­что­жа­ет и не вытес­ня­ет ее, не более чем «бла­го­род­ная смерть Като­на» исклю­ча­ет жизнь, кото­рая ей пред­ше­ст­во­ва­ла, или не более, чем посмерт­ную сла­ву Мар­цел­ла⁴⁷ мож­но отде­лить от тех дея­ний, кото­рые ее при­нес­ли. В пред­став­ле­нии рим­лян име­лась тес­ная связь меж­ду обо­жест­вле­ни­ем и государ­ст­вен­ной дея­тель­но­стью. В «Сне Сци­пи­о­на» Цице­рон подроб­но разъ­яс­ня­ет, каким обра­зом государ­ст­вен­ные дея­те­ли полу­ча­ют пра­во попасть на небе­са за то, что успеш­но пра­ви­ли на зем­ле⁴⁸. Дру­гие авто­ры про­яс­ня­ют связь меж­ду боже­ст­вен­но­стью и свер­ше­ни­я­ми Цеза­ря. Вале­рий Мак­сим (5. 1. 10, 9. 2. 4) назы­ва­ет его дея­ния в зем­ной жиз­ни di­vi­na ope­ra^[20] и утвер­жда­ет, что Цезарь «сво­и­ми дела­ми сам про­ло­жил себе доро­гу на небе­са»⁴⁹. Дио­дор Сици­лий­ский, кото­рый, оче­вид­но, писал в Риме в пери­од три­ум­ви­ра­та, объ­яс­ня­ет фор­му­лу Di­vus Cae­sar как «Цезарь, назван­ный богом за вели­чие его дея­ний»⁵⁰. И Овидий в «Мета­мор­фо­зах» свя­зы­ва­ет обо­жест­вле­ние Цеза­ря с целым рядом свер­ше­ний, кото­рые пере­чис­ля­ет⁵¹.

Совер­шен­но не исклю­че­но, что Гора­ций поску­пил­ся на един­ст­вен­ную похва­лу Цеза­рю, кото­рую он возда­ет ему в 12-й оде I кни­ги. Луна была хоро­шо извест­на как источ­ник лож­но­го све­та, и Гора­ций знал так­же, что в чисто­сер­деч­ных пане­ги­ри­ках блеск вождя сим­во­ли­зи­ру­ет солн­це⁵². Но если здесь чув­ст­ву­ет­ся неко­то­рый холо­док, то его и сле­до­ва­ло ожи­дать, учи­ты­вая про­шлое Гора­ция. И все же стро­ки содер­жат похва­лу, неза­ви­си­мо от того, охот­но ли Гора­ций воздал ее или нет. Тол­ко­вать их так, как дела­ет это Сайм, то есть уда­лять оттуда все ссыл­ки на исто­ри­че­ские дея­ния Цеза­ря и вме­сто это­го напол­нять их иде­я­ми очи­ще­ния и пре­вра­ще­ния, — про­сто ана­хро­низм. В обще­стве, для кото­ро­го писал Гора­ций, счи­та­лось, что обо­жест­вле­ние под­твер­жда­ет вели­чие дея­ний, свер­шен­ных чело­ве­ком в жиз­ни. Даже мистик вро­де Вер­ги­лия не верил, что него­дяи под­да­ют­ся обо­жест­вле­нию.

с.354

Такое про­чте­ние отрыв­ка Гора­ция у Сай­ма согла­су­ет­ся с его точ­кой зре­ния о том, как работал культ Боже­ст­вен­но­го Цеза­ря в поли­ти­ке: он поз­во­лил Авгу­сту отде­лить себя от Цеза­ря-про­кон­су­ла и дик­та­то­ра. Веро­ят­но, Сайм скло­нен был видеть ту же тен­ден­цию так­же и во мно­гих дру­гих отрыв­ках, так как ни одно каче­ство Цеза­ря поэты не упо­ми­на­ют чаще, чем его боже­ст­вен­ность. Но рас­смот­рим, дает ли такой угол зре­ния убеди­тель­ную кар­ти­ну поли­ти­ки обо­жест­вле­ния.

Если Август более все­го забо­тил­ся о том, чтобы дистан­ци­ро­вать­ся от Цеза­ря-чело­ве­ка, то преж­де все­го стран­но, что он так уси­лен­но дер­жал­ся за Цеза­ря-бога. А он дер­жал­ся: про­воз­гла­шал себя его сыном в титу­ла­ту­ре, при­стра­и­вал арки в честь сво­их побед к хра­му Цеза­ря и раз­ви­вал культ Цеза­ря, кото­рый обес­пе­чил гото­вую осно­ву для его соб­ст­вен­но­го куль­та после его смер­ти. Ино­гда и поэты наста­и­ва­ли на его свя­зи с Цеза­рем. У Вер­ги­лия Август сра­жа­ет­ся в самой глав­ной бит­ве сво­ей жиз­ни под звездой Цеза­ря⁵³. Мани­лий пишет, что при Филип­пах Август достиг победы, сле­дуя по сто­пам отца⁵⁴. И автор (вто­рой) эле­гии «К Меце­на­ту» про­видит, что по завер­ше­нии зем­ной жиз­ни Август най­дет покой в объ­я­тьях сво­его отца⁵⁵. Август не толь­ко не дистан­ци­ро­вал­ся от Цеза­ря; ему явно было при­ят­но под­чер­ки­вать, что Цезарь — его отец.

Суще­ст­ву­ет так­же осо­бое мне­ние, буд­то Август про­па­ган­ди­ро­вал боже­ст­вен­ность Цеза­ря, рас­счи­ты­вая, что это сде­ла­ет образ Цеза­ря менее про­ти­во­ре­чи­вым. Когда в 44 г. до н. э. покой­но­му дик­та­то­ру были пре­до­став­ле­ны боже­ст­вен­ные поче­сти, Цице­рон про­те­сто­вал и заяв­лял, что нико­гда не потер­пит вклю­че­ния мерт­ве­ца в культ богов (Phil. 1. 13); око­ло трех деся­ти­ле­тий спу­стя Овидий высме­и­вал чело­ве­че­ское тще­сла­вие, пола­гаю­щее, что бога­ми сде­ла­лись Кви­рин, Либер, Гер­ку­лес и Цезарь (Am. 3. 8. 51—52); а в сле­дую­щем веке Сене­ка еще отме­чал воз­ра­же­ния про­тив обо­жест­вле­ния людей⁵⁶. Обо­жест­вле­ние Цеза­ря ста­ло ради­каль­ным нов­ше­ст­вом в рели­гии рим­ско­го государ­ства: нико­гда ранее ни для одно­го чело­ве­ка не созда­ва­ли культ из ниче­го⁵⁷. К 44 г. до н. э. мно­гие рим­ляне зна­ли о гре­че­ских куль­тах, обо­жествляв­ших людей (а ино­гда и ста­но­ви­лись объ­ек­та­ми таких куль­тов), но это вряд ли под­гото­ви­ло их к тому, что дан­ный обы­чай был пере­не­сен в их среду оби­та­ния и пра­ви­тель­ство с.355 уста­но­ви­ло, что это необ­хо­ди­мая состав­ля­ю­щая над­ле­жа­щих вза­и­моот­но­ше­ний с бога­ми. В то вре­мя, когда Цезарь был обо­жест­влен, апо­фе­оз был чем угод­но, но не лег­ким спо­со­бом изба­вить­ся от неудоб­ных лич­но­стей⁵⁸.

Хотя такие труд­но­сти не сво­дят на нет гипо­те­зу Сай­ма о дистан­ци­ро­ва­нии, они вну­ша­ют подо­зре­ния, что эта гипо­те­за сла­бо уко­ре­не­на в реа­ли­ях поли­ти­ки Авгу­ста. Направ­ляя обсуж­де­ние к более под­хо­дя­ще­му тол­ко­ва­нию обо­жест­вле­ния Цеза­ря, я выдви­гаю два пред­по­ло­же­ния и не питаю иллю­зий, что ими исчер­пы­ва­ют­ся воз­мож­но­сти ана­ли­за.

Мысль, кото­рая все вре­мя воз­ни­ка­ет в сти­хотво­ре­ни­ях, состо­ит в том, что водво­ре­ние Цеза­ря в сонм богов — это сим­вол рим­ско­го гос­под­ства в мире⁵⁹. Судя по мно­же­ству источ­ни­ков, где засвиде­тель­ст­во­ва­на эта идея, ее почерп­ну­ли из рас­суж­де­ний, окру­жав­ших поэтов в реаль­ной жиз­ни, и она соот­вет­ст­ву­ет как воз­рож­ден­но­му импе­ри­а­лиз­му эпо­хи Авгу­ста, так и гла­вен­ст­ву­ю­ще­му поло­же­нию, кото­рое заня­ли Цезарь и его храм в государ­ст­вен­ной рели­гии. Воз­мож­но, этот образ боже­ст­вен­ной сущ­но­сти Цеза­ря как окон­ча­тель­но­го три­ум­фа Рима соот­вет­ст­ву­ет той стра­те­гии, кото­рую изо­брел Август для рас­про­стра­не­ния куль­та сре­ди сограж­дан.

Что каса­ет­ся лич­но­го инте­ре­са Авгу­ста к куль­ту Цеза­ря, то я бы пред­по­ло­жил, что он рас­це­ни­вал его как модель, для оформ­ле­ния кото­рой рас­по­ла­гал сво­бо­дой и вре­ме­нем, под­готав­ли­вая соб­ст­вен­ное обо­жест­вле­ние. Нель­зя ска­зать, что это совер­шен­но новая идея. Дион Кас­сий пишет, что когда в 42 г. до н. э. три­ум­ви­ры воз­об­но­ви­ли культ Цеза­ря, «они охот­но уза­ко­ни­ли для него любые поче­сти, ожи­дая, что одна­жды такие поче­сти будут пре­до­став­ле­ны и им самим» (47. 18. 2). И вре­мя от вре­ме­ни поэты при­зна­ют, что обо­жест­вле­ние Цеза­ря вымо­сти­ло доро­гу Авгу­сту — при­ме­ча­тель­нее все­го Мани­лий в стро­ке con­ces­sum… pat­ri mun­dum deus ip­se me­re­ris^[21] (1. 9). В иссле­до­ва­ни­ях импе­ра­тор­ско­го куль­та в прав­ле­ние Авгу­ста на удив­ле­ние мало рас­смат­ри­ва­ют­ся воз­мож­но­сти, кото­рые культ Цеза­ря пре­до­ста­вил Авгу­сту, чтобы очер­тить кон­ту­ры ново­введе­ния; одна­ко для дан­ной цели это было иде­аль­ное сред­ство. Посколь­ку обо­жест­вле­ние совер­шен­но рас­хо­ди­лось с рим­ски­ми обы­ча­я­ми, оно тре­бо­ва­ло разъ­яс­не­ний; объ­явить чело­ве­ка богом — это одно, но если Август хотел, чтобы его сограж­дане поня­ли, что такое культ Боже­ст­вен­но­го, он дол­жен был их про­све­тить. При этом Август имел воз­мож­ность раз­ви­вать культ Цеза­ря в любом направ­ле­нии, в каком поже­ла­ет, тогда как с.356 в отно­ше­нии про­грам­мы боже­ст­вен­ных поче­стей для себя само­го он не имел такой сво­бо­ды дей­ст­вий. Я пола­гаю, что пуб­лич­ное отно­ше­ние Авгу­ста к Боже­ст­вен­но­му Юлию более все­го опре­де­ля­ет­ся сти­му­ли­ро­ва­ни­ем чужо­го куль­та, и эту стра­те­гию раз­лич­ны­ми спо­со­ба­ми отра­жа­ют поэты.

Факуль­тет клас­си­че­ских язы­ков и лите­ра­ту­ры

Чикаг­ский уни­вер­си­тет

Чика­го, Илли­нойс 60637