Послесловие
ко II книге «Естественной истории» Плиния Старшего

с.366 В тече­ние послед­них деся­ти­ле­тий лите­ра­ту­ра и уче­ность пери­о­да Рим­ской импе­рии (имею в виду преж­де все­го есте­ствен­но­на­уч­ную лите­ра­ту­ру) все боль­ше при­вле­ка­ют к себе вни­ма­ние исто­ри­ков — не про­сто как один из курье­зов, кото­ры­ми бога­та лите­ра­ту­ра древ­не­го мира, или как собра­ние суе­вер­ных измыш­ле­ний со всех угол­ков ойку­ме­ны, от Китая до Афри­ки и от Индии до север­ных морей. Дело ско­рее в том, что в исто­рии запад­но­го есте­ство­зна­ния пери­од с I в. до н. э. по V в. н. э. озна­ме­но­вал­ся пер­вой попыт­кой при­дать регу­ляр­ность и поли­цен­трич­ность мно­гим под­хо­дам, свя­зан­ным с аст­ро­но­ми­ей и неко­то­ры­ми дру­ги­ми обла­стя­ми при­ро­до­веде­ния; с ана­ли­зом топо­гра­фи­че­ских сетей, агро­но­мии, меди­ци­ны; со стро­и­тель­ст­вом дорог и транс­порт­ных средств. В рим­ской нау­ке, начи­ная при­бли­зи­тель­но с I в. до н. э. — I в. н. э., сфор­ми­ро­ва­лись иссле­до­ва­тель­ские цен­тры, в том чис­ле и на пери­фе­рии импе­рии, хотя и не самой отда­лен­ной.

Рим­ская рес­пуб­ли­ка и затем импе­рия, хотя под­час гру­бо и неук­лю­же, вос­при­ня­ла успе­хи мно­гих отрас­лей эллин­ской нау­ки. Совре­мен­ные исто­ри­ки нау­ки усмат­ри­ва­ют в рим­ских дости­же­ни­ях все более замет­ное вли­я­ние цен­ных и само­быт­ных есте­ствен­но­на­уч­ных ком­по­нен­тов, не тож­де­ст­вен­ных ни эллин­ским, ни «вар­вар­ским» зна­ни­ям о при­ро­де, но пред­став­ля­ю­щих собой само­сто­я­тель­ную попыт­ку осмыс­лить при­ро­ду и ее явле­ния. Наи­бо­лее харак­тер­на в с.367 этом отно­ше­нии «Есте­ствен­ная исто­рия» (ЕИ), рим­ско­го энцик­ло­пе­ди­ста Пли­ния Стар­ше­го (23 или 24 гг. н. э. — 79 г. н. э.). Это — подроб­ное, насколь­ко тогда было воз­мож­но, опи­са­ние все­го доступ­но­го рим­ля­нам мира, всей их ойку­ме­ны. Опи­са­ние идет не так, как ста­ли по боль­шей части делать в ана­ло­гич­ных слу­ча­ях позд­нее (даже и сей­час), т. е. не по, а про­тив часо­вой стрел­ки.

ЕИ — самый боль­шой, самый позд­ний био­гра­фи­че­ски и по-види­мо­му, самый цен­ный труд Пли­ния из десят­ка или двух его про­из­веде­ний. Осталь­ные извест­ны по одним загла­ви­ям и мел­ким отрыв­кам. Бла­го­да­ря пере­ска­зам, содер­жа­ние ЕИ, точ­нее, 36 ее разде­лов или книг мож­но счи­тать доста­точ­но извест­ным и совре­мен­но­му чита­те­лю. Одна­ко для насто­я­ще­го озна­ком­ле­ния надо про­честь их все. Будучи напи­са­ны в 50-х гг. н. э., они впи­та­ли прак­ти­че­ски весь кор­пус есте­ствен­но­на­уч­ных сведе­ний древ­не­го Рима. Вме­сте с тем нель­зя забы­вать, что кни­га эта пер­во­на­чаль­но име­ла в виду опре­де­лен­ный, огра­ни­чен­ный в сослов­ном плане кон­тин­гент чита­те­лей. Пли­ний, сам сол­дат, участ­ник мно­гих войн Рима, от Гер­ма­нии до Пале­сти­ны, видел глав­но­го сво­его чита­те­ля в лице вое­на­чаль­ни­ков. В цен­тре его вни­ма­ния сто­я­ли вопро­сы про­кор­ма и вооб­ще жиз­не­обес­пе­че­ния войск. Но рас­смот­ре­ние этих вопро­сов у него ведет­ся на пре­дель­но широ­ком фоне. ЕИ не погиб­ла вме­сте с Рим­ской импе­ри­ей, напро­тив, она ста­ла одной из наи­бо­лее читае­мых в Сред­ние века книг. Чис­ло сохра­нив­ших­ся экзем­пля­ров уве­ли­чи­ва­ет­ся вплоть до появ­ле­ния в 1469 году пер­во­го ее печат­но­го изда­ния. В даль­ней­шем ЕИ неод­но­крат­но под­вер­га­лась оже­сто­чен­ной кри­ти­ке, свя­зан­ной в сущ­но­сти не с отдель­ны­ми ошиб­ка­ми авто­ра, но с его язы­че­ским миро­воз­зре­ни­ем. Эта кри­ти­ка долж­на быть пред­ме­том само­сто­я­тель­но­го раз­бо­ра. Здесь для нас суще­ст­вен­но, что несмот­ря на нее, извест­ность и исполь­зо­ва­ние ЕИ в тече­ние все­го пери­о­да Воз­рож­де­ния воз­рас­та­ли.

Пла­то­на и Ари­сто­те­ля почи­та­ли не мень­ше, но несколь­ко ина­че. Их язы­че­ские воз­зре­ния под­верг­лись тща­тель­ной пере­ра­бот­ке в трудах Фомы Аквин­ско­го и дру­гих сред­не­ве­ко­вых авто­ри­те­тов, в ито­ге чего поли­те­и­сти­че­ский «оса­док» был сведен до мини­му­ма. При­ме­ни­тель­но к Пли­нию такая про­цеду­ра дала бы немно­го, пото­му что его язы­че­ство, его суе­ве­рия и мисти­ка отно­си­лись к более глу­бо­ким уров­ням воз­зре­ний на при­ро­ду: в основ­ном к таким, кото­рые не были пре­одо­ле­ны даже и сред­не­ве­ко­вым миро­воз­зре­ни­ем. Так или ина­че, авто­ри­тет Пли­ния сто­ял высо­ко по край­ней мере до XVIII в., ина­че, напри­мер, Ж. Бюф­фо­на не про­зва­ли бы «фран­цуз­ским Пли­ни­ем». Не под­ра­жал ли Бюф­фон Пли­нию и самой 36-том­ной струк­ту­рой сво­его основ­но­го труда? У Пли­ния 36 книг, если не счи­тать добав­лен­ной не сра­зу пер­вой — оглав­ле­ния, и назва­ние труда Бюф­фо­на «Есте­ствен­ная исто­рия» тоже вос­хо­дит к ЕИ. Отме­тим, одна­ко, что в про­ти­во­по­лож­ность Бюф­фо­но­ву тру­ду, в ЕИ с.368 Пли­ния содер­жит­ся нема­ло момен­тов, пони­ма­ние кото­рых невоз­мож­но на одной лишь есте­ствен­но­на­уч­ной осно­ве. Сюда отно­сит­ся, напри­мер, обли­чи­тель­ный мотив по отно­ше­нию к импе­ра­то­ру Неро­ну. Этот «анти­ге­рой» ЕИ впер­вые появ­ля­ет­ся в § 92 (здесь и далее при отсут­ст­вии ого­во­рок име­ют­ся в виду пара­гра­фы вто­рой кни­ги): «…цезарь Клав­дий оста­вил власть над импе­ри­ей Доми­цию Неро­ну и [тот взо­шел на пре­стол] после отрав­ле­ния». Нерон появ­ля­ет­ся в ЕИ сра­зу же на фоне пре­ступ­ле­ния: в 55 г. н. э. он отра­вил потен­ци­аль­но­го пре­тен­ден­та на пре­стол, четыр­на­дца­ти­лет­не­го Бри­та­ни­ка, сына импе­ра­то­ра Клав­дия и Мес­са­ли­ны. Обра­тим вни­ма­ние так­же на титу­ла­ту­ру: Пли­ний не при­зна­ёт за Неро­ном титу­лов «цеза­ря», «импе­ра­то­ра» и «Авгу­ста», тем более «боже­ст­вен­но­го» и «отца оте­че­ства» (раз­ве что с иро­ни­ей: «вот сколь­ко импе­ра­тор, отец оте­че­ства рас­хо­до­вал на свои попой­ки!» — XXXVII. 20). В ней­траль­ных слу­ча­ях он пред­по­чи­та­ет сдер­жан­ное «прин­цепс Нерон» (напр.: Ne­ro prin­ceps gla­dia­to­rum pug­nas spec­ta­bat sma­rag­do — XXXVII. 64); ино­гда, осо­бен­но при уко­ризне или обли­че­нии, обхо­дит­ся без титу­ла, как в XI. 144 и в XXXVII.19, 29, 118 — про­сто «Нерон», или «Доми­ций Нерон». Полез­но иметь в виду, что Нерон дей­ст­ви­тель­но звал­ся пер­во­на­чаль­но Доми­ци­ем (пол­но­стью: Люций Доми­ций Аге­но­барб), но после усы­нов­ле­ния его импе­ра­то­ром Клав­ди­ем исклю­чил эти три ком­по­нен­та и при­нял имя Неро­на Клав­дия Цеза­ря Дру­за Гер­ма­ни­ка. В целом все эти момен­ты ЕИ заслу­жи­ва­ют отдель­но­го рас­смот­ре­ния; мы же сосре­дото­чим­ся на тех, в кото­рых замет­на связь с есте­ство­зна­ни­ем.

Во вто­рой кни­ге ЕИ таких момен­тов нема­ло, посколь­ку в ней Пли­ний изла­га­ет осно­вы сво­его миро­воз­зре­ния, свои взгляды на устрой­ство Все­лен­ной, и преж­де все­го как раз в физи­че­ском и натур­фи­ло­соф­ском плане. Исхо­дит он при этом преж­де все­го из гоме­ров­ских и вооб­ще древ­ней­ших воз­зре­ний. Так, в § 119 он, по-види­мо­му, вспо­ми­на­ет Гоме­ров­скую «ане­мо­ло­гию», а имен­но текст из «Одис­сеи»: «Разом и Эвр, и полу­ден­ный Нот, и Зефир, и могу­чий… Борей взвол­но­ва­ли пучи­ну»¹. Сло­ва из § 119 зву­чат как ком­мен­та­рий к это­му тек­сту: «Древ­ние насчи­ты­ва­ли толь­ко четы­ре вет­ра, по четы­рем же сто­ро­нам све­та, и Гомер — руко­вод­ст­ву­ясь шат­ки­ми осно­ва­ни­я­ми — тоже не упо­ми­на­ет их боль­ше четы­рех». Осмыс­ли­вая стро­е­ние это­го «четы­рех­сто­рон­не­го» мира, Пли­ний хотя бы уже как вое­на­чаль­ник не мог не под­дер­жать мит­ра­из­ма — солн­це­по­клон­ни­че­ства, исклю­чи­тель­но попу­ляр­но­го тогда сре­ди рим­ских леги­о­не­ров. Види­мо, Пли­ний не очень вос­тор­гал­ся этой попу­ляр­но­стью. Име­ни «Мит­ра» он не употреб­лял, а Солн­це для него не Deus, а nu­men, т. е. как это опре­де­ле­но в § 208, «боже­ст­вен­ное нача­ло, раз­ли­тое по всей при­ро­де и про­ры­ваю­ще­е­ся вновь и вновь». В § 13—14 он в неяв­ной фор­ме обра­ща­ет­ся имен­но к про­ти­во­по­став­ле­нию Deus и nu­men. Если в § 13 он дает Солн­цу имя не Бога, а «вер­хов­но­го с.369 пове­ли­те­ля при­ро­ды, боже­ства» — prin­ci­pa­le na­tu­rae re­gi­men ac nu­men — то в сле­дую­щем же пара­гра­фе он как бы не делая пере­ры­ва, но в скры­той поле­ми­ке с преды­ду­щим воз­вы­ша­ет­ся до идеи Бога как вне­при­род­но­го и даже вне­сим­во­ли­че­ско­го (в то вре­мя как nu­men, несо­мнен­но, еще содер­жит в себе сим­во­ли­че­ский момент): «Пола­гаю, что отыс­ки­вать, како­вы облик и фор­ма Бога, это про­сто про­яв­ле­ние при­су­щей чело­ве­ку сла­бо­сти. Кем бы ни был Бог, если он есть (si mo­do est ali­quis, ина­че: «если он — Некто»), где бы он ни оби­тал, он весь пред­став­ля­ет собой ум, весь — зре­ние, весь — душу, весь — дух, весь — то, что он есть» (to­tus sui — это труд­но­пе­ре­во­ди­мое опре­де­ле­ние при­бли­жа­ет­ся к биб­лей­ско­му «Сущий»). Бог — это nu­men, до такой сте­пе­ни, что эти поня­тия могут быть отож­дест­вле­ны (II. 28). «Если Бог есть», — это сомне­ние в том Боге, в кото­ро­го вери­ли клас­си­ки сто­и­циз­ма — в огне, эфи­ре или возду­хе; и упор на момент непо­сти­жи­мо­сти.

Впо­след­ст­вии в руко­пи­сях и пер­во­пе­чат­ных изда­ни­ях вме­сто si mo­do est ali­quis встре­ча­ет­ся si mo­do est ali­us, т. е. «если он есть нечто иное» — и тогда откры­ва­ет­ся поле для дога­док: напр., у А. дю Пине, пере­вод­чи­ка Пли­ния на фран­цуз­ский язык, жив­ше­го в кон­це XVI в.: «если есть какой-либо иной [Бог], кро­ме Солн­ца» (si tou­te­fois il-y en a un aut­re que le So­leil»), в англий­ских изда­ни­ях — «если он есть нечто иное, чем мир» и т. д. Пине, воз­мож­но, уже нахо­дил­ся под вли­я­ни­ем Копер­ни­ка, кото­рый счи­тал, что «…Солн­це, как бы вос­седая на цар­ском троне, пра­вит обхо­дя­щей вокруг него семьей све­тил». Копер­ник, прав­да, осте­рег­ся откры­то назвать в чис­ле сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков слиш­ком «язы­че­ско­го» Пли­ния, пред­по­чи­тая «почти» хри­сти­ан­ско­го Три­с­ме­ги­ста или без­обид­ную «даму» Элек­тру, но за осно­ву все же, не упо­ми­ная Пли­ния по име­ни, берет имен­но его ви́дение: «Ведь не напрас­но неко­то­рые назы­ва­ют Солн­це све­тиль­ни­ком мира, дру­гие — умом его, а третьи — пра­ви­те­лем. Гер­мес Три­с­ме­гист назы­ва­ет его види­мым Богом, а Софо­кло­ва Элек­тра — все­видя­щим»².

Раз­лич­ные суе­ве­рия в отно­ше­нии сол­неч­ных затме­ний и дру­гих небес­ных явле­ний часто охва­ты­ва­ли моря­ков. В § 54 рас­ска­за­но, как тре­во­га афин­ско­го пол­ко­во­д­ца Никия (470—413) настоль­ко охва­ти­ла из-за лун­но­го затме­ния, что он запре­тил выво­дить флот из гава­ни и тем нанес ущерб мор­ской мощи государ­ства. Это слу­чи­лось в 414 г. до н. э., когда афин­ский флот, кото­рым коман­до­вал Никий, попал в опас­ное поло­же­ние на южном бере­гу Сици­лии и дол­жен был сроч­но отплыть. «Одна­ко когда все было уже гото­во к отплы­тию, про­изо­шло лун­ное затме­ние… и Никий, кото­рый вооб­ще при­да­вал слиш­ком мно­го зна­че­ния пред­зна­ме­но­ва­ни­ям… заявил, что не может быть и речи о том, чтобы дви­нуть­ся с места, пока не прой­дут ука­зан­ные про­ри­ца­те­ля­ми три­жды девять дней»³. В ито­ге афи­няне поте­ря­ли свой луч­ший флот. Никий, попав в плен, был каз­нен. Вся сици­лий­ская экс­пе­ди­ция, а вслед за ней и Пело­пон­нес­ская вой­на, с.370 таким обра­зом, кон­чи­лись пора­же­ни­ем афи­нян. Для Пли­ния оно под­твер­ди­ло пагуб­ность суе­ве­рий при воен­ных реше­ни­ях.

Недо­ве­рие ко мно­гим обще­при­ня­тым, но без­осно­ва­тель­ным дог­мам отде­ля­ет Пли­ния от гос­под­ст­во­вав­шей рим­ской шко­лы того вре­ме­ни, от сто­и­циз­ма, по край­ней мере от мно­гих его пред­ста­ви­те­лей. Так, ему чуж­до убеж­де­ние сто­и­ков, что все в мире управ­ля­ет­ся про­виде­ни­ем таким обра­зом, что «в некое назна­чен­ное судь­бой вре­мя весь мир вос­пла­ме­ня­ет­ся, а затем вновь упо­рядо­чи­ва­ет­ся» и т. п. Впро­чем, у Зено­на и дру­гих отцов-осно­ва­те­лей сто­и­циз­ма тоже про­скаль­зы­ва­ет ино­гда иро­ния по пово­ду чрез­мер­ной веры в Судь­бу. Дру­ги­ми отли­чи­я­ми Пли­ния от сто­и­циз­ма явля­ют­ся: отсут­ст­вие веры в миро­вой огонь как осно­ву вещей, инте­рес к есте­ство­зна­нию. Но в есте­ствен­но­на­уч­ных вопро­сах он при­ни­ма­ет основ­ные поло­же­ния сто­и­циз­ма, напри­мер, убеж­де­ние в шаро­об­раз­но­сти Зем­ли и кос­мо­са — это­го «шара», кото­рый сто­и­ки мыс­ли­ли как огра­ни­чен­ный по раз­ме­ру (см. § 8). В XI. 8 Пли­ний под­чер­ки­ва­ет тож­де­ство гре­че­ско­го «кос­мос» и латин­ско­го mun­dus в смыс­ле «совер­шен­но­го и без­услов­но­го изя­ще­ства». Вме­сте с этим не дела­лось отчет­ли­во­го раз­ли­чия меж­ду пред­став­ле­ни­я­ми о кос­мо­се как кру­ге и как о шаре. При­пи­сы­вая мне­ние о шаро­вид­но­сти кос­мо­са «всем», Пли­ний имел в виду два наро­да, гре­че­ский и латин­ский. При­том и их «согла­сие» (на кото­рое Пли­ний вновь ссы­ла­ет­ся в § 160) воз­ник­ло не ранее VI—V вв. до н. э., когда пифа­го­рей­цы или Пар­ме­нид впер­вые заго­во­ри­ли о кос­мо­се как о Все­лен­ной. Рим­ское сбли­же­ние mun­dus и or­bis отно­сит­ся к еще более позд­не­му вре­ме­ни, хотя у пифа­го­рей­цев рим­ляне мог­ли его заим­ст­во­вать и в VI в. Во вся­ком слу­чае Пли­ний уве­рен в con­sen­sus gen­tium по это­му вопро­су. Но нет ли в этой уве­рен­но­сти ско­рее чего-то от широ­ко быто­вав­шей мифо­ло­ге­мы миро­во­го яйца, из кото­ро­го (в том чис­ле и в доступ­ных Пли­нию тра­ди­ци­ях: орфи­че­ской, еги­пет­ской) воз­ни­ка­ет Солн­це или солн­це­по­доб­ное боже­ство (ср. § 13) и весь мир? Если же речь идет не об «име­но­ва­нии шаром», а о при­зна­нии фак­та шаро­об­раз­но­сти, то по край­ней мере эпи­ку­рей­цы были реши­тель­но про­тив.

В исто­ри­ко-гео­гра­фи­че­ском плане важ­но, что ни Пли­ний, ни Пом­по­ний Мела (его гео­гра­фи­че­ские сведе­ния вос­хо­дят к како­му-то обще­му с Пли­ни­ем источ­ни­ку) не исполь­зу­ют поня­тий «парал­лель», «мериди­ан», «кли­мат» и соот­вет­ст­вен­но не ука­зы­ва­ют ни широт, ни дол­гот опре­де­ля­е­мых ими обла­стей и пунк­тов⁴. Столь же или даже более важ­но, что при­во­ди­мый Пли­ни­ем в § 217 (см. так­же § 187) рас­сказ гре­ка Пите­а­са из Мас­си­лии (Пифея из Мар­се­ля, середи­на IV в. до н. э.), открыв­ше­го Бри­тан(н)ию, Ирлан­дию, Скан­ди­на­вию и ряд дру­гих земель, вклю­ча­ет сооб­ще­ние о том, что «к югу от Бри­тан­нии при­лив под­ни­ма­ет­ся на 80 лок­тей. Внут­рен­ние же моря закры­ты там со всех сто­рон зем­ля­ми, как замкну­тые бух­ты». В отли­чие от Поли­бия и Стра­бо­на, Пли­ний с дове­ри­ем (вслед за с.371 Гип­пар­хом) отно­сит­ся к сооб­ще­ни­ям Пифея и в этом в основ­ном прав. Пифей допус­кал ошиб­ки, напри­мер, пре­уве­ли­чил высоту при­ли­вов: у него полу­ча­ет­ся боль­ше 35 м; но воз­мож­но, что в пере­да­че Пли­ния име­ет­ся в виду не вер­ти­каль­ный подъ­ем воды, а дли­на ее наступ­ле­ния на сушу в каком-либо из посе­щен­ных Пифе­ем мест. Он (точ­нее, его латин­ский пере­вод­чик) употреб­ля­ет выра­же­ние sup­ra Bri­tan­niam, букв. «выше Бри­та­нии», здесь же в смыс­ле «даль­ше Бри­та­нии», по отно­ше­нию к наблюда­те­лю «цен­траль­но­му», со Сре­ди­зем­но­го моря. При­том центр чаще все­го мыс­лит­ся как рас­по­ло­жен­ный несколь­ко ниже пери­фе­рии, для кото­рой дви­же­ние к цен­тру как бы «есте­ствен­но». Меж­ду Римом и пери­фе­ри­ей лежит море, как бы вогну­тое, при­под­ни­маю­ще­е­ся вдаль (la­te su­pi­num, IX. 2). Ту же кар­ти­ну Пли­ний при­спо­саб­ли­ва­ет и к слу­ча­ям, когда это про­ме­жу­точ­ное место зани­ма­ет суша: gens haec op­ti­net aver­sa mon­tis Pa­ro­pa­ni­si exad­ver­sus fon­tes In­di «Это пле­мя зани­ма­ет восточ­ные скло­ны хреб­та Паро­па­нис, напро­тив исто­ков Инда» (VI. 49). Aver­sum, «про­ти­во­по­лож­ная сто­ро­на» озна­ча­ет здесь «про­ти­во­по­лож­ная от Рима». Этот образ «подъ­ема от цен­тра» про­ти­во­по­ло­жен, напри­мер, ново­за­вет­но­му, для кото­ро­го центр все­гда «на горе» (non po­test ci­vi­tas abscon­di sup­ra mon­tem po­si­ta — Matth. V. 14). Про­ти­во­ре­чит он и шаро­об­раз­но­сти Зем­ли (и воз­мож­но, был одной из при­чин, по кото­рым эта шаро­об­раз­ность вско­ре была на несколь­ко сто­ле­тий постав­ле­на под сомне­ние). В бино­ме sup­ra Bri­tan­niam пер­вый член (sup­ra) озна­ча­ет «к севе­ру или запа­ду от Бри­тан­нии» [совр. Англии] — ср. IV. 103 «Ирлан­дия рас­по­ло­же­на за Бри­тан­ни­ей» (su­per eam haec si­ta) — имен­но к запа­ду. В V. 145 Phry­gia Troa­di su­pe­riec­ta по тем же сооб­ра­же­ни­ям озна­ча­ет, что Фри­гия к восто­ку от Тро­ады. Когда Пли­ний хочет ска­зать «даль­ше (кого-л. или чего-л.)» безот­но­си­тель­но к «цен­траль­но­му» наблюда­те­лю, он употреб­ля­ет post или ultra: «Post Na­sa­mo­nes As­by­tae et Ma­cae vi­vunt; ultra eos Aman­tes… ad oc­ci­den­tem et ip­si ver­sus ha­re­nis cir­cum­da­ti…» (V. 34).

Стрем­ле­ние опре­де­лить место не огра­ни­че­но у Пли­ния зем­ной поверх­но­стью, он упо­ми­на­ет и небес­ные рас­сто­я­ния, конеч­но, очень неточ­но. Напри­мер, соглас­но § 83 «от Солн­ца до Луны в 19 раз даль­ше, чем от Луны до Зем­ли» — осто­рож­ный Пли­ний не хочет упо­ми­нать имя того, кто это «уста­но­вил»: это не «мно­гие», а Ари­старх Самос­ский (пер­вая пол. III в. до н. э., см. так­же при­меч. 6), созда­тель пер­вой гелио­цен­три­че­ской систе­мы, «Копер­ник древ­но­сти», ере­тик по отно­ше­нию к пери­па­те­ти­че­ской шко­ле и вооб­ще к антич­ной мыс­ли. При­веден­ное соот­но­ше­ние полу­че­но рацио­наль­ным мето­дом, кото­рый сведен на нет ошиб­ка­ми изме­ре­ния. В самом деле, пря­мые, соеди­ня­ю­щие Луну с Зем­лей и Солн­цем, обра­зу­ют пря­мой угол, когда мы видим осве­щен­ной поло­ви­ну Луны. При этом угол, обра­зо­ван­ный эти­ми пря­мы­ми, соеди­ня­ю­щи­ми Зем­лю с Луной и Солн­цем, досту­пен непо­сред­ст­вен­но­му изме­ре­нию (но из-за с.372 отсут­ст­вия при­бо­ров Ари­старх опре­де­лил его непра­виль­но). Даль­ней­шее вычис­ле­ние при­во­ди­мо­го Пли­ни­ем соот­но­ше­ния двух кос­ми­че­ских рас­сто­я­ний про­из­во­ди­лось Ари­стар­хом обыч­ны­ми при­е­ма­ми реше­ния тре­уголь­ни­ков, но из-за упо­мя­ну­той ошиб­ки в опре­де­ле­нии угла резуль­тат ока­зал­ся в 20 раз мень­ше дей­ст­ви­тель­но­го зна­че­ния⁵.

К аст­ро­но­ми­че­ской про­бле­ма­ти­ке Пли­ний обра­ща­ет­ся и в свя­зи с мне­ни­я­ми Тимея, хотя оста­ет­ся не вполне ясным, имел ли он в виду пифа­го­рей­ца нача­ла IV в. до н. э., дру­га Пла­то­на, или же дру­го­го, позд­ней­ше­го Тимея, неопи­фа­го­рей­ца I в. до н. э., авто­ра сочи­не­ния «О душе кос­мо­са и при­ро­ды». Вто­рой вари­ант веро­ят­нее хотя бы пото­му, что от пер­во­го Тимея не оста­лось сочи­не­ний, воз­мож­но, их и не было. Сле­дуя Тимею (вто­ро­му?), Пли­ний в § 38 пра­виль­но опре­де­ля­ет мак­си­маль­ное уда­ле­ние Вене­ры от Солн­ца (в гра­ду­сах), одна­ко при­веден­ный здесь же, в § 38, для Вене­ры сино­ди­че­ский пери­од 348 дней далек от под­лин­но­го зна­че­ния — 584 дней, кото­рое мы нахо­дим, напри­мер, у Клео­меда и Хал­кидия и даже в неко­то­рых древ­не­ин­дий­ских источ­ни­ках⁶. Мне­ние, что «все, что порож­да­ет­ся на Зем­ле, обя­за­но этим силе этой звезды», т. е. Вене­ры, воз­ник­ло задол­го до обо­их Тиме­ев: в древ­ней Месо­пота­мии ясное ви́дение ее на небе пред­ве­ща­ло бога­тый уро­жай, она дер­жа­ла нечто напо­до­бие рога изоби­лия, в фигу­ре кото­ро­го видят намек на наблюде­ния (еще во II тыс. до н. э.!) ее фаз⁷. Пли­ний нема­ло пишет об измен­чи­во­сти Вене­ры, делаю­щей ее как бы подо­би­ем Луны: она «непо­сто­ян­на, ибо меня­ет направ­ле­ние сво­его хода» (§ 36), блуж­да­ет за пре­де­ла­ми Зоди­а­ка (§ 66), меня­ет ско­рость хода и «сто­ян­ки» и т. д.; но о фазах и сер­по­вид­но­сти ее у него ниче­го нет. Эти зна­ния, види­мо, были утра­че­ны и отсут­ст­во­ва­ли до их повтор­но­го обре­те­ния Гали­ле­ем.

С боль­шей досто­вер­но­стью мож­но гово­рить об исполь­зо­ва­нии Пли­ни­ем трудов Евдок­са Книд­ско­го, мате­ма­ти­ка и аст­ро­но­ма IV в. до н. э. Его взгляды Пли­ний изла­га­ет в § 67, при­со­еди­ня­ясь, прав­да, и к его ошиб­кам. Он при­ни­ма­ет, в част­но­сти, мне­ние Евдок­са, что Солн­це долж­но откло­нять­ся от эклип­ти­ки, раз это пока­за­но для Луны и планет. Во вся­ком слу­чае такой вывод отно­си­тель­но пози­ции Пли­ния выте­ка­ет из ана­ли­за, про­веден­но­го оте­че­ст­вен­ным исто­ри­ком антич­ной нау­ки И. Д. Рожан­ским⁸. Далее, аст­ро­но­мов вплоть до Кепле­ра весь­ма затруд­ня­ло объ­яс­не­ние дви­же­ния Мар­са. Они интер­пре­ти­ро­ва­ли его в основ­ном с помо­щью гомо­цен­три­че­ских сфер Евдок­са и его же «гип­по­пе­ды» («лоша­ди­ных пут» — кри­вой напо­до­бие вось­мер­ки). При­ме­ни­тель­но к Юпи­те­ру и Сатур­ну дви­же­ние пла­не­ты взад и впе­ред по гип­по­пе­де в соче­та­нии со сколь­же­ни­ем всей гип­по­пе­ды вдоль эклип­ти­ки более или менее отра­жа­ло види­мое годо­вое дви­же­ние планет. Для Мар­са же нечто похо­жее на реаль­ность полу­ча­лось (у Евдок­са) толь­ко при абсо­лют­но невер­ных зна­че­ни­ях сино­ди­че­ско­го года (240 дней) и накло­не­ния (34°)⁹.

с.373 С опи­са­ни­ем физи­че­ских явле­ний у Пли­ния сосед­ст­ву­ет отыс­ки­ва­ние в них неко­е­го выс­ше­го смыс­ла. В § 107 Пли­ний обра­ща­ет­ся к «соба­чьим дням» (ca­ni­cu­la­res) вто­рой поло­ви­ны июля. Как раз в эти дни на небе был Сири­ус, при­част­ный, види­мо, и куль­ту Солн­ца из-за этой сво­ей свя­зи со зно­ем и из-за сво­ей наи­боль­шей ярко­сти сре­ди звезд. О покло­не­нии анти­ло­пы орик­са Солн­цу гово­рит через 150 лет после ЕИ Эли­ан в трак­та­те «О при­ро­де живот­ных» (VII. 8), а еще через три века — Тимо­фей Газ­ский¹⁰. Чиха­ние еще Ари­сто­тель в силь­но повли­яв­шей на Пли­ния «Исто­рии живот­ных» (I, XI, 48) назвал «пред­ве­ща­тель­ным и свя­щен­ным при­зна­ком». Чиха­ние, по Пли­нию, Эли­а­ну и Тимо­фею Газ­ско­му — «пред­ве­ща­тель­ный и свя­щен­ный при­знак» так­же и по отно­ше­нию к пред­сто­я­ще­му воз­рож­де­нию при­ро­ды. К при­веден­ным в при­ме­ча­нии 57 на с. 427 «Исто­рии живот­ных» Ари­сто­те­ля (М., 1996) при­ме­рам о свя­зи чиха­ния с иде­ей вос­кре­се­ния (из Биб­лии, «1001 ночи» и афри­кан­ских мифов) мож­но доба­вить финал рас­ска­за Ф. М. Досто­ев­ско­го «Бобок» и «14 крас­ных избу­шек» Андрея Пла­то­но­ва, а так­же наблюде­ние вра­чей-реани­ма­то­ло­гов, «что в момент воз­вра­ще­ния к жиз­ни чело­век часто чиха­ет»¹¹.

Еще одно при­во­ди­мое Пли­ни­ем наблюде­ние — раз­ли­чие меж­ду тече­ни­я­ми из Чер­но­го моря в Мра­мор­ное и в обрат­ном направ­ле­нии. В § 219 гово­рит­ся, что «Понт все­гда течет в Про­пон­ти­ду, обрат­но же в Понт нет ника­ко­го тече­ния». Здесь, оче­вид­но, не учте­но, что при таком соот­но­ше­нии вся вода из Пон­та (Чер­но­го моря) долж­на была бы пере­течь в Про­пон­ти­ду (Мра­мор­ное море) и далее в Сре­ди­зем­ное море. Но это­го явно не про­ис­хо­дит. Меж­ду тем суще­ст­ву­ет тече­ние не толь­ко из Чер­но­го моря в Мра­мор­ное, но и обрат­но, при­чем в глу­бине, что было откры­то толь­ко через 1800 лет адми­ра­лом С. О. Мака­ро­вым в рабо­те «Об обмене воды Чер­но­го и Сре­ди­зем­но­го морей» (1883). Ср. так­же V. 141, о местах за Тенедо­сом и Сигей­ским бере­гом: «Здесь тече­ние [из] Гел­лес­пон­та уси­ли­ва­ет­ся и напи­ра­ет на море. Обра­зу­ю­щи­е­ся при этом водо­во­роты под­ры­ва­ют гра­ни­цу [меж­ду моря­ми], пока Азия не ока­зы­ва­ет­ся рез­ко отде­лен­ной от Евро­пы. [Так обра­зо­вал­ся] мыс… Тра­пед­за…» и т. д. Все это по сути не отно­сит­ся к при­ли­во-отлив­но­му ком­плек­су явле­ний, но Пли­ний скло­нен рас­смат­ри­вать под руб­ри­кой «при­ли­вы — отли­вы» любой гид­ро­ло­ги­че­ский фено­мен с опре­де­лен­ным рит­мом или направ­лен­но­стью¹².

The Rus­sian transla­tion of the se­cond book of Pli­ny the El­der’s «Na­tu­ral His­to­ry» is pub­lis­hed for the first ti­me. The book deals with the ge­ne­ral laws and re­gu­la­ri­ties of the Uni­ver­se, with the mo­ve­ments and the form of the Earth and the or­der of the ce­les­tial and ter­restrial mo­ve­ments. In the conclu­ding re­marks, the con­nec­tion of Pli­ny’s bio­lo­gi­cal worldview with his na­tu­ral-phi­lo­sop­hic ideas is re­viewed. His ge­ne­ral worldview is akin to the Stoik one, and at the sa­me ti­me, Pli­ny ne­ver rejects the search for the hu­man sen­se in eve­ry phe­no­me­non.