Некоторые фрагменты пропаганды Марка Антония
Перевод с англ. С. Э. Таривердиевой.
с.172 Гражданская война, которая завершилась победой Октавиана и самоубийством Антония и Клеопатры — это один из самых захватывающих, но одновременно и самых туманных эпизодов римской истории; в основном, неясность вызвана тем, что победитель успешно навязал собственное видение событий своим соотечественникам, а через них и потомкам. Это не означает, что его версия событий непременно полная ложь: опасность, грозившая Риму, была вполне реальной, патриотизм, который вылился в Coniuratio totius ltaliae[1] 32 г. до н. э. и вдохновлял Вергилия и Горация, не был искусственным, хотя и тщательно взращивался. Но для того, чтобы разжечь необходимую воинственность и вызвать нужный энтузиазм, обеим сторонам пришлось пропагандировать в свою пользу, — а в античные времена пропаганда зачастую приобретала форму личных оскорблений и клеветы. В этом деле представители Октавиана, вероятно, достигли большего успеха, хотя сегодня лишь немногие (если оставить в стороне авторов нашумевших романов) принимают традиционное изображение Антония и Клеопатры за нечто, близкое к правде1. Но хотя пропаганда Антония и не была такой эффективной, победа Октавиана не уничтожила ее; на самом деле, огромная ее часть сохранилась и выдает себя за факты в таких рассказах об этом времени, где личность Октавиана предстает в очень негативном свете.
Не следует сомневаться в том, что эта пропаганда была обширной с самого начала2: Цицерон цитирует эдикт и письмо Антония, общий тон которого ясен (см. ниже): Плиний утверждает, что существовал знаменитый трактат de ebrietate sua[2], который, как недавно показал К. Скотт3, был издан как самозащита от обвинений в пьянстве; Тацит (пусть и в речи, придуманной за Кремуция Корда) замечает «Antonii epistulae, Bruti contiones, falsa quidem in Augustam probra, sed multa cum acerbitate habent»[3] (Ann. IV, 34, 8), а Светоний, как будет показано, заполнен этой пропагандой. Она была направлена не только против Октавиана, но против всех, кто поддерживал его или не поддерживал Антония; отсюда речи Азиния Поллиона contra maledicta Antonii[4]и Мессалы contra Antonii litters[5]4 или нападение на Домиция Агенобарба, о котором упоминает Светоний (Nero 3, 2). Кроме того, Антоний не испытывал недостатка в защитниках; Плутарх в произведении «Как отличить друга от льстеца» (Моралии I, стр. 56E) с негодованием рассказывает, что Антония ценили как τὰ Ἀντωνίον τρυφὰςκαὶ ἀκολασίας καὶ πανηγυρισμοὐς ἱλαρὰ πράγματα καὶ φιλάνθρωπα χρωμένης ἀφθόναὐτῷ δυνάμεως καὶτύχηὑποκοριζόμενος [ἔπαινος][6].
Можно быть уверенным, что нападки Антония, главным образом, были направлены на характер Октавиана и содержали в себе хорошо известные, традиционные приемы личных оскорблений, примером которых являются (например) речи Цицерона «Против Катилины» или «Против Пизона» или даже сами Филиппики. Совершенно очевидно, что большая часть этой пропаганды дошла до Сенеки, Тацита и Плутарха и оказалась густо вплетена в рассказы позднейших историков. Распутать эту клевету — непростое дело и цель этой статьи скромнее: рассмотреть лишь те слухи, которые аутентичны Антонию и распускались от его имени, а также в общих чертах показать их последствия. Будет удобно сначала процитировать фрагменты, а затем дать короткий комментарий. Все они происходят из Светония; я цитирую по изданию Има Editio Minor.
с.173 Фрагменты.
А. 1. M. Antonius libertinum ei proavum exprobrat, restionem e pago Thurino, avum argentarium[7]. (Suetonius, Aug. 2. 3).
A. 2. Verum idem Antonius, despiciens etiam maternam Augusti originem, proavum eius Afri generis fuisse et modo unguentariam tabernam modo pistrinum Ariciae exercuisse obicit[8]. (ib. 4. 2).
A. 3. [infanti cognomen Thurino inditum est, in memoriam maiorum originis]… Sed et a M. Antonio in epistolis per contumeliam saepe Thurinus appellatur[9]. (ib. 7. 1).
A. 4. (Мутина) priore [proelio] Antonius fugisse eum scribit ac sine paludamento equoque post biduum demum apparuisse…[10] (ib. 10. 4).
A. 5. [Октавиан крепко уснул перед битвой при Навлохе] … Unde praebitam Antonio materiam putem exprobrandi, ne rectis quidem oculis eum aspicere potuisse instructam aciem, verum supinum, caelum intuentem, stupidum cubuisse, nec prius surrexisse ac militibus in conspectum venisse quam a M. Agrippa fugatae sint hostium naves[11]. (ib. 16. 2).
A. 6. Scribit etiam ad ipsum haec familiariter adhuc necdum plane inimicus aut hostis: «Quid te mutavit? Quod reginam ineo? Uxor mea est. Nunc coepi an abhinc annos novem? Tu deindesolam Drusillam inis? Ita valeas, uti tu, hanc epistulam cum leges, non inieris Tertullam aut Terentillam aut Rufillam aut Salviam Titiseniam aut omnes»[12]. (ib. 69. 2).
A. 7. M. Antonius super festinatas Liviae nuptias obiecit et feminam consularem e triclinio viri coram in cubiculum abductam, rursus in convivium rubentibus auriculis incomptiore capilloreductam; dimissam Scriboniam, quia liberius doluisset nimiam potentiam paelicis; condiciones quaesitas per amicos, qui matres familias et adultas aetate virgines denudarent atqueperspicerent, tamquam Toranio mangone vendente[13]. (ib. 69. 1).
A. 8. [Cena quoque eius secretior in fabulis fuit, quae vulgo dodekatheos vocabatur:] in qua deorum dearumque habitu discubuisse convivas et ipsum pro Apolline ornatum non Antonimodo epistulae singulorum nomina amarissime enumerantis ex probrant, sed… versus[14]. (ib. 70).
A. 9. M. Antonius scribit primum eum Antonio filio suo despondisse Iuliam, dein Cotisoni Getarum regi, quo tempore sibi quoque in vicem filiam regis in matri monium petisset[15]. (ib. 63).
A. 10. Prima iuventa variorum dedecorum in famiam subiit. Sextus Pompeius ut effeminatum insectatus est; M. Antonius adoptionem avunculi stupro meritum; item L. Marci frater[16]… и
A. 11. M. Antonius adgnitum [Caesarionem] etiam ab eo [IulioCaesare] senatui adfirmauit, quae scire C. Matium et C. Oppium reliquosque Caesaris amicos[17]. (Suetonius, Div. Iul. 52, 2).
A. 12. De reddenda re p. bis cogitavit: primum post oppressum statim Antonium, memor objectum sibi ab eo saepius, quasi per ipsum staret ne redderetur[18]. (Suetonius, Aug. 28).
A. 13. [После того, как Домиций Агенобарб перешел на сторону Октавиана, он умер «onulla et ipse infamia aspersus[19]»] Nam Antonius eum desiderio amicae Serviliae Naidistransfugisse iactavit[20]. (Suetonius, Nero. 3. 2).
Комментарии:
Фрагменты 1, 2 и 3. Они преследуют одну и ту же цель — высмеять семью и предков Октавиана, как со стороны отца, так и со стороны матери. Это старое средство, рассчитанное на такое суждение, как у Горация: «fortes creantur fortibus et bonis»[21] и первые свои попытки Антоний предпринял довольно рано, поскольку в Третьей Филиппике (которая была произнесена с.174 20 декабря 44 г.) Цицерон упоминает о нападках Антония на Октавиана и рассказывает об их содержании. «Ignobilitatem obicit C. Caesaris filio, cuiusetiam natura pater, si vita suppeditasset, consul factus est. Aricina mater. Trallianam aut Ephesiam putes dicere»[22] и так далее.
Эти ранние обвинения вскоре подхватили и развили, ибо во время проскрипций, как сообщает Светоний (Aug. 70) под статуей Октавиана кто-то нацарапал оскорбительную надпись «pater argentarius, ego Corinthiarius»[23]. Как видно из Светония (Aug. 4), сторонник Антония, Кассий Пармский, зашел еще дальше; и, несомненно, все это было раздуто до невероятных масштабов в процессе взаимных обвинений в преддверии Акция. Примечательно, что содержание всей этой клеветы оказалось в письме, направленном против Октавиана (неизвестной даты), автором которого некоторые риторы считают Цицерона; предполагают, что Цицерон спрашивает, какие новости из Рима смогут услышать от новоприбывшего герои прошлого. «An esse quondam annos XVIII natum, cuius avus fuerit argentarius, astipulator pater, uterque vero precarium quaestum fecerit, sedalter usque ad senectutem, ut non negaret, alter a puerita, ut non possit non confiteri?»[24] и
4. Цель этого фрагмента ясна — заклеймить Октавиана как труса. Рассказ о том, что он спрыгнул с коня, бросил свой плащ полководца и прятался в течение двух дней, конечно, не увеличил бы доверие к нему ветеранов. Едва ли это произошло на самом деле; Гирций похвалил его за то, как он сражался в secundum proelium[25] (Phil. XIV, 10, 28) и Светоний соглашается, что во второй битве он проявил большую храбрость. Почти такой же слух распространяется и о битве при Филиппах: в хорошо известном отрывке Плиния собраны все несчастья, выпавшие на долю Августа, и среди них упоминается «Philippensi proelio morbidi fuga, et triduo in palude aegroti»[26] (Plin.,
5. И снова цель фрагмента очевидна: Октавиан такой трус, что не осмелился взглянуть на сражение. Октавиан почти попался в ловушку во время сицилийской кампании и окончательной победой был в большой степени обязан усилиям своего верного друга Агриппы. Таким образом, этот фрагмент всего лишь повторение лейтмотива трусости. Однако есть два момента. Первый — это выбор слов: supinum, caelum, intuentem, stupidum[28], который показывает, что Антоний здесь резко отвечает на обвинения в пьянстве; лучше валяться пьяным, чем из трусости. Второй — если бы Октавиан стал глумиться над Антонием (что он и сделал) за то, что все победы одержали его легаты, Антоний смог бы парировать, что своей победой над Секстом Октавиан обязан хорошей службе Агриппы, который вел за него сражения. Если дело обстоит так, что это проливает свет на отрывок из Диона Кассия (XLIX, 4); после битвы при Милах Агриппа не стал преследовать; сам Дион Кассий считает, что Агриппа не мог, но он воспроизводит слух, что Агриппа так поступил, поскольку опасался зависти со стороны своего начальника. Это настолько противоречит всему, что нам известно об Агриппе, что этот слух с.175 с уверенностью можно считать враждебной выдумкой, а поскольку любой такой слух мог родиться только после 36 г. до н. э. (дата битвы при Милах), можно обоснованно считать, что он исходил из лагеря Антония.
6 и 7. Эти фрагменты удобно рассмотреть вместе, поскольку они оба нацелены на один и тот же результат — ответить Октавиану, который обвинял Антония в безнравственности и в этом случае шутки и серьезность Антония были одинаково действенны. Так как шутливость первого письма очевидна, и оно было «familiariter adhuc»[29], а Антоний пишет, что его связь с Клеопатрой началась девять лет назад (в Тарсе в 41 г. до н. э.), то его точно можно датировать 33 г. до н. э. Возможно, это частный ответ Антония на обидное письмо, которое Октавиан направил ему и где среди прочего упрекал его за то, что он оставил свою законную жену Октавию ради «египтянки» Клеопатры и которое Антоний получил осенью 33 г. в Армении (Plut., Ant. 55); поэтому акцентируется внимание на том, что Клеопатра жена Антония, а не просто любовница. Во втором фрагменте, который, вероятно, датируется позднее, собраны ростки различных скандалов, особенно в связи с поспешной женитьбой на Ливии. По всей видимости, Дион Кассий рассказывает об этом скандале в эпизоде XLVIII книги; в
8. Если эта cena[31] вообще имела место, то это была пародия на лектистерний и как таковая серьезно потрясла бы римский дух. Несмотря на то, что обычно эту историю считают правдивой как пример юношеских безрассудств Октавиана, и хотя Иммих (Aus Roms Zeitwende, c. 28) датирует ее
9. Этот небольшой фрагмент интересен. Конечно, возможно, что Октавиан (например, во время заключения Тарентского мира в 37 г. до н. э.) пообещал когда-нибудь в будущем выдать свою дочь Юлию за сына Антония, но два последующих утверждения — это чистый вымысел. Какие-либо предложения дакийскому царю Октавиан мог сделать только в 35 или 34 гг., когда дакийские посольства встретились с ним, вероятно, возле Сисции (Dio, LI, 22. 8). Трудно поверить, что в жену Котису предложили пятилетнюю Юлию, но еще труднее поверить, что Октавиан стал бы помышлять жениться на дочери Котиса, когда уже состоял в браке с Ливией. И таким образом цель выдумки проясняется: Октавиан упрекал Антония за его отношения с «египтянкой» Клеопатрой (разумеется, она была египтянкой не больше, чем Георг I англичанином) пока он был женат на Октавии (см. фрагм. 6); на это Антоний отвечает, что Октавиан с.176 не только был готов выдать свою дочь за варвара и тем самым разорвать помолвку с юным Антонием, которую обещал, но даже и сам собирался взять в жены невесту-варварку вдобавок к римской жене Ливии. Это выдумка была смехотворной, но эффективной7.
10. Обвинения, собранные в этом фрагменте — это банальнейшие приемы античной полемики, которые заменяли правду силой. В следующем предложении Светоний воспроизводит обвинение, которое (как показал Шаксбург) опровергается, если сравнить его с информацией Цицерона (ad Att. XII. 37. 4), а Антоний распустил эти слухи уже зимой 44 г.; «primum in Caesarem», говорит Цицерон (Phil. III. 15 и ср. с XIII. 19), «maledicta congessit deprompta ex recordatione impudicitae et stuprorum suorum»[32]. На самом деле, обвинения Антония против Октавиана имели под собой еще меньше оснований, чем намеки Цицерона. Невозможно сказать, пользовался ли Светоний каким-то ранним письмом или речью Антония, либо все это было сказано de ebrietate[33].
Насчет этих обвинений у нас нет оснований не доверять Цицерону, который говорит только (Phil. III. 15) «Quis enim hoc adulescente castior? quis modestior? quod in iuventutehabemus illustrious exemplum veteris sanctitatis?»[34]. Эти сведения дает Николай Дамасский, который в
Даже если отвергнуть свидетельство Николая Дамасского как панегирическое, все еще остается не только суждение сурового Тацита (dialogus, 28. 6) о том, что молодого Октавия воспитывали строго, но и осторожные слова Цицерона, а также мнение уравновешенного Матия, который видел в юноше «adulescens optimae spei et dignissimus Caesare»[38] (ad Fam. XI. 28): два последних свидетельства больше заслуживают доверия, поскольку написаны в то время, когда Октавиан еще не имел политического значения и нельзя заподозрить, что все это вызвано нуждами времени.
11. Цель этого утверждения Антония — противопоставить притязания родного и признанного сына Юлия Цезаря притязаниям приемного сына; поскольку Антоний не мог быть заинтересован в поддержке Цезариона раньше, чем женился на Клеопатре (ок. 37 г. до н. э.), это утверждение должно было быть сделано после этой даты и, вероятно, после празднования Даров Александрии зимой 34/33 г., когда Антоний объявил Цезариона настоящим сыном Цезаря. Если это так, то фраза Светония «утверждал перед сенатом» неверна, так как, несмотря на то, что Антоний отправил послание в сенат с просьбой утвердить Дары, его друзья Сосий и Домиций Агенобарб, консулы 32 г., отказались зачитать его (Dio, XLIX, 41. 4); с другой стороны, вряд ли Антоний ранее этой даты стал бы предпринимать действия, настолько враждебные по отношению к союзнику по триумвирату. Но это всего лишь мелкая ошибка Светония, поскольку в конечном итоге Антоний отправил послание в сенат.
С тем, что так называемый Цезарион действительно был сыном Юлия Цезаря и Клеопатры, сейчас согласны все; а с тем, что Цезарь когда-то публично признал его с.177 или с тем, что если так, то его друзья Матий и Оппий пытались скрыть это — совершенно нет.
12. Для любого из оставшихся триумвиров очевидным способом завоевать популярность было предложение сложить экстраординарные полномочия и восстановить республику, если коллега сделает то же самое. Согласно Диону Кассию (XLIX. 41. 6) Антоний предложил это в том послании, которое направил сенату в 33 г. (см. фрагм. 11), и в 32 г. он клялся своим сторонникам, что если они одержат победу, он сложит свои полномочия в течение двух месяцев после победы (там же, 7. 1.) и на эту же клятву он ссылается в речи перед битвой, которую передает Дион Кассий (там же, 22. 4).
13. Серьезным ударом для Антония должен был стать переход Домиция Агенобарба на сторону Октавиана незадолго перед битвой при Акции, поскольку он был ярым республиканцем, и его лояльность должна была быть несомненной. Но судя по всему, он решил, что не сможет служить Антонию, если Антоний свяжет свою судьбу с Клеопатрой и, должно быть, многие считали так же. Поэтому Антонию нужно было отыскать какую-нибудь позорную причину для его перехода.
Важность этих фрагментов заключается в том, что все они или приписываются Антонию или порой являются цитированием его слов: я не рассматривал некоторые фрагменты, которые имеются в Филиппиках Цицерона — как, например, такой выпад против Октавиана «tu, puer, qui omnia nomini debes»[39] — которые случайно сохранились в виде иллюстраций: в любом случае, эти нападки более ранние, а здесь рассматривается пропаганда, предшествовавшая битве при Акции. Можно настаивать, что эти фрагменты лишь доказывают то, что каждый может представить себе, то есть что Антоний критиковал и очернял Октавиана столь же много, как и Октавиан его, но здесь есть нечто большее. Изучение этих фрагментов показывает, что многие обвинения против Октавиана, которые обычно принимаются или как святая истина, например, его безнравственность в ранние годы либо его трусость, или утверждения, которые рассматриваются как исторические факты, например, обручение Юлии с дакийцем Котисом — не основаны ни на чем, кроме голословных утверждений Антония и его сторонников и их нельзя принимать. Но эта пропаганда имела такое огромное влияние, которое пережило поражение и смерть Антония: стоит посмотреть «Письмо к Октавиану» псевдо-Цицерона, где Антоний назван «vir animi maximi»[40], а Октавиан как мальчишка «cui nulla virtus, nullae bellosubactae et ad imperium adiunctae provinciae, nulla dignitas maiorum conciliasset eam potentiam»[41] — разве ее влияние не заметно и не очевидно? Достаточно естественно эта пропаганда была обработана в поздних, враждебных Августу источниках; так, Сенека может воскликнуть, что Октавиан в двадцать лет «iam pugiones in sinum amicorumabsconderat8, iam insidiis M. Antonii consulis latus petiera, iam fuerat college proscriptionis»[42] (de clementia, I, 9 sqq.). И, наконец, следует взглянуть на отрывок Анналов (I, 10), где прокляты принципат и сам Август, чтобы понять, каким глубоким было воздействие этой и других частей пропаганды, излившейся на Тацита, а через Тацита — в мир.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИЦЫ:
