История Рима.

Книга пятая
Основание военной монархии.

с.79 65

Сул­лан­ская кон­сти­ту­ция все еще дер­жа­лась непо­ко­ле­би­мо. Буря, кото­рую дерз­ну­ли под­нять про­тив нее Лепид и Сер­то­рий, была отра­же­на с незна­чи­тель­ным ущер­бом. Но пра­ви­тель­ство не суме­ло достро­ить это лишь напо­ло­ви­ну закон­чен­ное зда­ние с той энер­ги­ей, кото­рая отли­ча­ла его осно­ва­те­ля. Харак­тер­но, что пра­ви­тель­ство не поде­ли­ло земель, назна­чен­ных Сул­лой для разде­ла, но не пар­цел­ли­ро­ван­ных еще при нем самом, и не отка­зы­ва­лось совер­шен­но от при­тя­за­ний на эти зем­ли. Оно поз­во­ля­ло преж­ним соб­ст­вен­ни­кам вре­мен­но вла­деть ими, не оформ­ляя их прав, и допу­сти­ло даже само­воль­ный захват отдель­ны­ми лица­ми мно­гих не роздан­ных еще участ­ков государ­ст­вен­ной зем­ли по ста­рой систе­ме окку­па­ции, кото­рая была юриди­че­ски и фак­ти­че­ски отме­не­на рефор­ма­ми Грак­хов. Все, что было в уста­нов­ле­ни­ях Сул­лы без­раз­лич­но или неудоб­но для опти­ма­тов, игно­ри­ро­ва­лось или отме­ня­лось ими без коле­ба­ний; так было, напри­мер, с лише­ни­ем целых общин пра­ва граж­дан­ства, с запре­ще­ни­ем объ­еди­не­ния новых кре­стьян­ских наде­лов, с рядом воль­но­стей, пре­до­став­лен­ных Сул­лой отдель­ным общи­нам, при­чем, конеч­но, сум­мы, упла­чен­ные общи­на­ми за эти при­ви­ле­гии, им не воз­вра­ща­лись. Одна­ко, хотя эти нару­ше­ния уста­нов­ле­ний Сул­лы самим же пра­ви­тель­ст­вом и поко­ле­ба­ли фун­да­мент это­го зда­ния, все же Сем­п­ро­ни­е­вы зако­ны оста­ва­лись в основ­ном отме­нен­ны­ми.

Не было, конеч­но, недо­стат­ка в людях, меч­тав­ших о вос­ста­нов­ле­нии Грак­хо­вой кон­сти­ту­ции, как и в попыт­ках достиг­нуть путем посте­пен­ных кон­сти­ту­ци­он­ных реформ того, чего Лепид и Сер­то­рий доби­ва­лись рево­лю­ци­он­ным путем.

Еще под дав­ле­ни­ем аги­та­ции Лепида, после смер­ти Сул­лы (676) [78 г.], пра­ви­тель­ство согла­си­лось вос­ста­но­вить отча­сти разда­чу хле­ба, и оно про­дол­жа­ло делать все воз­мож­ное, чтобы в этом насущ­ном для сто­лич­но­го про­ле­та­ри­а­та вопро­се пой­ти ему навстре­чу. Когда, с.80 несмот­ря на эти разда­чи, высо­кие цены на хлеб, вызван­ные, глав­ным обра­зом, набе­га­ми пира­тов, при­ве­ли к страш­ной доро­го­визне, из-за кото­рой в 679 г. [75 г.] в Риме про­изо­шли силь­ные улич­ные бес­по­ряд­ки, чрез­вы­чай­ные закуп­ки зер­на в Сици­лии за счет пра­ви­тель­ства помог­ли самой тяже­лой нуж­де, а пред­ло­жен­ный кон­су­ла­ми 681 г. [73 г.] хлеб­ный закон регу­ли­ро­вал закуп­ку сици­лий­ско­го зер­на и пре­до­ста­вил пра­ви­тель­ству сред­ства для пред­у­преж­де­ния подоб­ных бед­ст­вий, прав­да, за счет про­вин­ци­а­лов.

Но и дру­гие пунк­ты раз­но­гла­сий, носив­шие менее мате­ри­аль­ный харак­тер, как вос­ста­нов­ле­ние вла­сти три­бу­нов в ее преж­нем объ­е­ме и упразд­не­ние сена­тор­ских судов, не пере­ста­ва­ли быть пред­ме­том 66 демо­кра­ти­че­ской аги­та­ции, при­чем здесь пра­ви­тель­ство дава­ло более энер­гич­ный отпор. Спор о пол­но­мо­чи­ях три­бу­нов был начат еще в 678 г. [76 г.], тот­час после пора­же­ния Лепида, народ­ным три­бу­ном Луци­ем Сици­ни­ем — быть может, потом­ком носив­ше­го то же имя лица, впер­вые зани­мав­ше­го эту долж­ность более 400 лет до это­го, но он потер­пел неуда­чу ввиду сопро­тив­ле­ния, ока­зан­но­го ему дея­тель­ным кон­су­лом Гаем Кури­о­ном. В 680 г. [74 г.] Луций Квинк­тий воз­об­но­вил аги­та­цию по это­му вопро­су, но отка­зал­ся от сво­его наме­ре­ния бла­го­да­ря вли­я­нию кон­су­ла Луция Лукул­ла. Через год с бо́льшим рве­ни­ем пошел по его сто­пам Гай Лици­ний Макр, пере­нес­ший, что весь­ма харак­тер­но для эпо­хи, свою лите­ра­тур­ную эруди­цию в поли­ти­че­скую жизнь и под вли­я­ни­ем про­чи­тан­но­го им лето­пис­но­го рас­ска­за сове­то­вав­ший граж­да­нам укло­нить­ся от воин­ской повин­но­сти.

Вско­ре ста­ли разда­вать­ся весь­ма обос­но­ван­ные жало­бы и на пло­хое отправ­ле­ние пра­во­судия при­сяж­ны­ми из сена­то­ров. Добить­ся осуж­де­ния ими сколь­ко-нибудь вли­я­тель­но­го лица было почти невоз­мож­но. Мало того, что кол­ле­га — сам быв­ший или буду­щий обви­ня­е­мый — чув­ст­во­вал состра­да­ние к про­ви­нив­ше­му­ся кол­ле­ге, про­даж­ность при­сяж­ных почти не состав­ля­ла уже исклю­че­ния. Мно­гие сена­то­ры были изоб­ли­че­ны в этом пре­ступ­ле­нии перед судом, на дру­гих, не менее винов­ных, пока­зы­ва­ли паль­ца­ми. Наи­бо­лее почтен­ные из опти­ма­тов, как, напри­мер, Квинт Катулл, при­зна­ва­ли в пуб­лич­ном заседа­нии сена­та, что жало­бы эти вполне обос­но­ва­ны. Неко­то­рые осо­бен­но обра­тив­шие на себя вни­ма­ние слу­чаи неод­но­крат­но вынуж­да­ли сенат — напри­мер в 680 г. [74 г.] — обсуж­дать меры про­тив про­даж­но­сти при­сяж­ных, разу­ме­ет­ся, лишь так дол­го, пока не ути­хал под­ня­тый шум и дело мож­но было пре­дать забве­нию. Резуль­та­том это­го отсут­ст­вия пра­во­судия было в осо­бен­но­сти такое систе­ма­ти­че­ское ограб­ле­ние и при­тес­не­ние про­вин­ци­а­лов, в срав­не­нии с кото­рым даже преж­ние зло­де­я­ния каза­лись снос­ны­ми и уме­рен­ны­ми. Кра­жи и гра­бе­жи были, так ска­зать, уза­ко­не­ны обы­ча­ем; комис­сия по делам о вымо­га­тель­ствах ста­ла чем-то с.81 вро­де учреж­де­ния, где воз­вра­щав­ши­е­ся с намест­ни­че­ства сена­то­ры обла­га­лись нало­гом в поль­зу их остав­ших­ся дома кол­лег. Но когда один почтен­ный сици­ли­ец был заоч­но и без допро­са при­го­во­рен намест­ни­ком к смер­ти за то, что он отка­зал­ся помочь ему совер­шить пре­ступ­ле­ние, когда даже рим­ские граж­дане, если они не были всад­ни­ка­ми или сена­то­ра­ми, долж­ны были боять­ся в про­вин­ци­ях розог и секи­ры рим­ско­го пра­ви­те­ля и древ­ней­шее досто­я­ние рим­ской демо­кра­тии — обес­пе­чен­ность жиз­ни и телес­ная непри­кос­но­вен­ность — ста­ло попи­рать­ся гос­под­ст­во­вав­шей оли­гар­хи­ей, тогда и народ на рим­ском фору­ме начал при­слу­ши­вать­ся к жало­бам на пра­ви­те­лей про­вин­ций и на неспра­вед­ли­вых судей, на кото­рых пада­ла мораль­ная ответ­ст­вен­ность за подоб­ные пре­ступ­ле­ния. Оппо­зи­ция, конеч­но, не пре­ми­ну­ла напасть на сво­их про­тив­ни­ков на почти един­ст­вен­ной остав­шей­ся ей поч­ве — в суде. Так, моло­дой Гай Юлий Цезарь, так­же при­ни­мав­ший, насколь­ко поз­во­лял его воз­раст, усерд­ное уча­стие в аги­та­ции за вос­ста­нов­ле­ние вла­сти три­бу­нов, в 677 г. [77 г.] при­влек к суду одно­го из вид­ней­ших дея­те­лей сул­лан­ской пар­тии, кон­су­ля­ра Гнея Дола­бел­лу, а в сле­дую­щем году — дру­го­го сул­лан­ско­го офи­це­ра, Гая Анто­ния; так, Марк Цице­рон в 684 г. [70 г.] при­влек к отве­ту Гая Верре­са, одно­го из самых жал­ких став­лен­ни­ков Сул­лы, быв­ше­го злей­шим бичом про­вин­ци­а­лов. Сно­ва и сно­ва изо­бра­жа­лись перед собрав­шей­ся тол­пой со всей 67 цве­ти­сто­стью италь­ян­ско­го крас­но­ре­чия, со всей желч­но­стью италь­ян­ско­го юмо­ра кар­ти­ны мрач­ной эпо­хи про­скрип­ций, ужас­ные стра­да­ния про­вин­ци­а­лов, позор­ное состо­я­ние рим­ско­го уго­лов­но­го суда; покой­ный вла­сти­тель и пере­жив­шие его кле­вре­ты бес­по­щад­но отда­ва­лись в жерт­ву гне­ву и насмеш­кам тол­пы. Вос­ста­нов­ле­ние пол­ной вла­сти три­бу­нов, с кото­рой сво­бо­да, могу­ще­ство и сча­стье государ­ства и нации каза­лись свя­зан­ны­ми древни­ми свя­щен­ны­ми чара­ми, воз­вра­ще­ние «стро­гих» всад­ни­че­ских судов, воз­об­нов­ле­ние упразд­нен­ной Сул­лой цен­зу­ры для чист­ки выс­ше­го государ­ст­вен­но­го учреж­де­ния от гни­лых и вред­ных эле­мен­тов еже­днев­но гром­ко тре­бо­ва­лись ора­то­ра­ми народ­ной пар­тии.

Одна­ко от это­го дело не меня­лось. Скан­да­ла и шуми­хи было доста­точ­но, но насто­я­щий успех все же нисколь­ко не был достиг­нут тем, что пра­ви­тель­ство поно­си­ли по заслу­гам и даже сверх того. Мате­ри­аль­ная сила, пока дело не дошло еще до воен­но­го вме­ша­тель­ства, оста­ва­лась в руках сто­лич­но­го граж­дан­ства, но тот «народ», кото­рый тол­кал­ся на ули­цах Рима и на фору­ме изби­рал долж­ност­ных лиц и тво­рил зако­ны, сам был ничуть не луч­ше пра­вя­ще­го сена­та. Прав­да, пра­ви­тель­ство долж­но было счи­тать­ся с тол­пой там, где речь шла об ее соб­ст­вен­ных кров­ных инте­ре­сах, поэто­му и был вос­ста­нов­лен хлеб­ный закон Сем­п­ро­ния. Но нече­го было думать о том, чтобы эти граж­дане серь­ез­но отнес­лись к какой-нибудь идее или целе­со­об­раз­ной рефор­ме. Спра­вед­ли­во при­ме­ня­ли к рим­ля­нам того с.82 вре­ме­ни сло­ва Демо­сфе­на об афи­ня­нах: эти люди очень рев­ност­ны, пока сто­ят вокруг ора­тор­ской три­бу­ны и выслу­ши­ва­ют пред­ло­же­ния, но, вер­нув­шись домой, никто не дума­ет уже боль­ше о том, что слы­шал на пло­ща­ди. Как ни разду­ва­ли пла­мя демо­кра­ти­че­ские аги­та­то­ры, все уси­лия их были напрас­ны, пото­му что не было горю­че­го мате­ри­а­ла. Пра­ви­тель­ство зна­ло это, и в круп­ней­ших прин­ци­пи­аль­ных вопро­сах оно не шло ни на какие уступ­ки; самое боль­шее, что оно согла­си­лось сде­лать, было объ­яв­ле­ние амни­стии лицам, эми­гри­ро­вав­шим с Лепидом (682) [72 г.]. Все сде­лан­ные уступ­ки про­шли не столь­ко под дав­ле­ни­ем демо­кра­тов, сколь­ко бла­го­да­ря посред­ни­че­ству уме­рен­ных ари­сто­кра­тов, одна­ко из двух зако­нов, про­веден­ных в 679 г. [75 г.] един­ст­вен­ным остав­шим­ся в живых вождем этой пар­тии, Гаем Кот­той, во вре­мя его кон­суль­ства, один закон, касав­ший­ся судов, был отме­нен уже в сле­дую­щем году, а вто­рой, упразд­няв­ший поста­нов­ле­ние Сул­лы, что лица, испол­няв­шие обя­зан­но­сти три­бу­на, лиша­ют­ся пра­ва зани­мать дру­гие маги­ст­ра­ту­ры, но остав­ляв­ший в силе про­чие огра­ни­че­ния, вызвал, как и все полу­ме­ры, лишь недо­воль­ство обе­их сто­рон. Пар­тия рефор­мист­ски настро­ен­ных кон­сер­ва­то­ров, лишив­ша­я­ся вско­ре вслед­ст­вие преж­девре­мен­ной смер­ти Кот­ты (око­ло 681 г. [73 г.]) сво­его вид­ней­ше­го вождя, все более и более при­хо­ди­ла в упа­док, сдав­лен­ная с двух сто­рон все рез­че обна­ру­жи­вав­ши­ми­ся край­ни­ми тен­ден­ци­я­ми. А из этих двух направ­ле­ний пар­тия пра­ви­тель­ства, как бы она ни была пло­ха и сла­ба, разу­ме­ет­ся, была в более выгод­ном поло­же­нии, чем рав­ным обра­зом пло­хая и сла­бая оппо­зи­ция.

Но это выгод­ное для пра­ви­тель­ства поло­же­ние изме­ни­лось, когда рез­че обна­ру­жи­лись раз­но­гла­сия меж­ду ним и теми из его сто­рон­ни­ков, стрем­ле­ния кото­рых не огра­ни­чи­ва­лись почет­ным креслом в сена­те и ари­сто­кра­ти­че­ской вил­лой. В первую оче­редь к ним при­над­ле­жал Гней Пом­пей. Прав­да, и он был при­вер­жен­цем Сул­лы, но мы уже рань­ше ука­за­ли, как пло­хо он ладил со сво­ей пар­ти­ей, так как про­ис­хож­де­ние его, его про­шлое и его надеж­ды созда­ва­ли 68 пре­гра­ду меж­ду ним и ноби­ли­те­том, щитом и мечом кото­ро­го он офи­ци­аль­но счи­тал­ся. Это рас­хож­де­ние бес­по­во­рот­но уси­ли­лось во вре­мя испан­ских похо­дов Пом­пея (677—683) [77—71 гг.]. Пра­ви­тель­ство назна­чи­ло его в кол­ле­ги насто­я­ще­му пред­ста­ви­те­лю ари­сто­кра­тии Квин­ту Метел­лу неохот­но и не совсем доб­ро­воль­но, а он со сво­ей сто­ро­ны обви­нял сенат — и не без осно­ва­ния — в том, что его небреж­ное или зло­на­ме­рен­ное невни­ма­ние к испан­ским арми­ям было при­чи­ной их пора­же­ний и поста­ви­ло на кар­ту судь­бу всей экс­пе­ди­ции. Вер­нув­шись теперь победи­те­лем над явны­ми и тай­ны­ми вра­га­ми и стоя во гла­ве зака­лен­ной в боях и пре­дан­ной ему армии, он тре­бо­вал земель­ных наде­лов для сво­их сол­дат, а себе — три­ум­фа и кон­суль­ства. Послед­ние тре­бо­ва­ния про­ти­во­ре­чи­ли зако­ну. Пом­пей, хотя и с.83 обле­кав­ший­ся уже неод­но­крат­но в чрез­вы­чай­ном поряд­ке выс­шей долж­ност­ной вла­стью, не зани­мал еще ни одной орди­нар­ной маги­ст­ра­ту­ры, он не был даже кве­сто­ром и все еще не состо­ял чле­ном сена­та, меж­ду тем как кон­су­лом мог быть лишь тот, кто про­шел всю лест­ни­цу орди­нар­ных долж­но­стей, а на три­умф име­ли пра­во толь­ко лица, обле­чен­ные обыч­ной вер­хов­ной вла­стью. По зако­ну сенат имел пра­во отве­тить на при­тя­за­ния Пом­пея на долж­ность кон­су­ла ука­за­ни­ем, что ему нуж­но сна­ча­ла стать кве­сто­ром, а на его тре­бо­ва­ние о три­ум­фе — напо­ми­на­ни­ем о вели­ком Сци­пи­оне, кото­рый при таких же обсто­я­тель­ствах отка­зал­ся от три­ум­фа после заво­е­ва­ния Испа­нии. И в отно­ше­нии обе­щан­ной им сво­им сол­да­там зем­ли Пом­пей в силу кон­сти­ту­ции так­же зави­сел от доб­рой воли сена­та. Но если бы даже сенат усту­пил, что не было невоз­мож­но при его сла­бо­сти даже в гне­ве, и дал бы победо­нос­но­му пол­ко­вод­цу за его услу­ги в борь­бе с демо­кра­ти­че­ски­ми вождя­ми три­умф и кон­суль­ство, а его сол­да­там земель­ные наде­лы, то и в этом слу­чае счаст­ли­вей­шей уча­стью, кото­рую оли­гар­хия мог­ла бы при­гото­вить 36-лет­не­му пол­ко­вод­цу, было почет­ное обез­ли­че­нье в сена­тор­ской без­де­я­тель­но­сти сре­ди длин­но­го ряда отстав­ных сенат­ских «импе­ра­то­ров». На то, чего он, соб­ст­вен­но, жаж­дал, — чтобы сенат доб­ро­воль­но пору­чил ему коман­до­ва­ние в войне с Мит­ра­да­том, — ему нече­го было и наде­ять­ся; в сво­их соб­ст­вен­ных пра­виль­но поня­тых инте­ре­сах оли­гар­хия не мог­ла допу­стить, чтобы он к сво­ей афри­кан­ской и евро­пей­ской сла­ве при­со­еди­нил еще тро­феи третьей части све­та; обиль­ная добы­ча и лег­кие лав­ры на Восто­ке пре­до­став­ля­лись исклю­чи­тель­но родо­ви­тым ари­сто­кра­там. Так как про­слав­лен­ный пол­ко­во­дец не нахо­дил под­держ­ки у гос­под­ст­во­вав­шей оли­гар­хии, а для чисто лич­ной, откро­вен­но дина­сти­че­ской поли­ти­ки не наста­ло еще вре­мя, да и вся лич­ность Пом­пея не под­хо­ди­ла для это­го, то ему не оста­ва­лось дру­го­го выбо­ра, как всту­пить в союз с демо­кра­та­ми. Ника­кие инте­ре­сы не свя­зы­ва­ли его с сул­лан­ским режи­мом; при более демо­кра­ти­че­ском строе он мог бы пре­сле­до­вать свои лич­ные цели так же хоро­шо, если не луч­ше. Зато он нахо­дил в демо­кра­ти­че­ской пар­тии все то, что ему было нуж­но. Энер­гич­ные и лов­кие вожа­ки ее были гото­вы и спо­соб­ны снять с неуме­ло­го и непо­во­рот­ли­во­го героя бре­мя поли­ти­че­ско­го руко­вод­ства, но они все же были слиш­ком ничтож­ны, чтобы суметь, или хотя бы захо­теть, оспа­ри­вать у него первую роль, в осо­бен­но­сти же долж­ность глав­но­ко­ман­дую­ще­го. Даже наи­бо­лее выдаю­щий­ся из них, Гай Цезарь, был лишь моло­дой чело­век, кото­рый при­об­рел извест­ность в гораздо боль­шей мере сво­ей отва­гой во вре­мя ски­та­ний и сво­и­ми дол­га­ми, чем сво­им пла­мен­ным демо­кра­ти­че­ским крас­но­ре­чи­ем, и он был бы очень польщен, если бы про­слав­лен­ный импе­ра­тор 69 поз­во­лил ему быть его поли­ти­че­ским адъ­ютан­том. Попу­ляр­ность, — а люди тако­го скла­да, как Пом­пей, при­тя­за­ния кото­рых пре­вы­ша­ют их спо­соб­но­сти, при­да­ют ей боль­шее зна­че­ние, чем они гото­вы с.84 сознать­ся самим себе, — долж­на была в зна­чи­тель­ной мере выпасть на долю моло­до­го пол­ко­во­д­ца, сво­им при­со­еди­не­ни­ем обес­пе­чи­вав­ше­го победу почти про­иг­ран­но­го дела демо­кра­тии. Награ­да же, кото­рой он тре­бо­вал для себя и сво­их сол­дат, доста­лась бы ему сама собой. Каза­лось, что с паде­ни­ем оли­гар­хии, ввиду пол­но­го отсут­ст­вия у оппо­зи­ции дру­гих зна­чи­тель­ных вождей, опре­де­ле­ние даль­ней­ше­го поло­же­ния Пом­пея будет зави­сеть лишь от него одно­го. И едва ли мож­но было сомне­вать­ся в том, что пере­ход на сто­ро­ну оппо­зи­ции коман­дую­ще­го толь­ко что вер­нув­шей­ся из Испа­нии победо­нос­ной армии, цели­ком сто­яв­шей еще в Ита­лии, дол­жен был повлечь за собой паде­ние суще­ст­ву­ю­ще­го строя. Пра­ви­тель­ство и оппо­зи­ция были оди­на­ко­во бес­силь­ны; посколь­ку же послед­няя боро­лась бы уже не одни­ми лишь реча­ми, так как победо­нос­ный пол­ко­во­дец готов был под­дер­жать ее тре­бо­ва­ния сво­им мечом, пра­ви­тель­ство было бы, несо­мнен­но, побеж­де­но — быть может, даже без боя.

Таким обра­зом, обсто­я­тель­ства при­нуж­да­ли обе сто­ро­ны к коа­ли­ции. Прав­да, недо­стат­ка во вза­им­ной лич­ной анти­па­тии не было; победо­нос­ный пол­ко­во­дец не мог полю­бить улич­ных ора­то­ров, а послед­ние еще менее были рады при­вет­ст­во­вать убий­цу Кар­бо­на и Бру­та как сво­его вождя; тем не менее поли­ти­че­ская необ­хо­ди­мость — по край­ней мере на вре­мя — взя­ла верх над мораль­ны­ми сооб­ра­же­ни­я­ми.

Но демо­кра­ты и Пом­пей не одни заклю­чи­ли свой союз. И Марк Красс был в таком же поло­же­нии, как Пом­пей. И он был сто­рон­ни­ком Сул­лы; но его поли­ти­ка была направ­ле­на преж­де все­го на лич­ные цели, а вовсе не слу­жи­ла гос­под­ст­во­вав­шей оли­гар­хии; и он нахо­дил­ся теперь в Ита­лии во гла­ве силь­ной и победо­нос­ной армии, с помо­щью кото­рой он толь­ко что пода­вил вос­ста­ние рабов. Ему оста­вал­ся выбор — либо соеди­нить­ся с оли­гар­хи­ей про­тив коа­ли­ции, либо всту­пить в коа­ли­цию; он избрал послед­ний путь, бес­спор­но, более надеж­ный. При его колос­саль­ном богат­стве и вли­я­нии, кото­рым он поль­зо­вал­ся в сто­лич­ных клу­бах, он и все­гда был бы цен­ным союз­ни­ком, но при дан­ных усло­ви­ях пере­ход един­ст­вен­ной армии, кото­рую сенат мог бы про­ти­во­по­ста­вить вой­скам Пом­пея, на сто­ро­ну агрес­сив­ной силы озна­чал огром­ный успех. К тому же демо­кра­ты, кото­рым был не по душе союз со все­силь­ным пол­ко­вод­цем, были не прочь создать ему в лице Мар­ка Крас­са про­ти­во­вес и, быть может, буду­ще­го сопер­ни­ка.

Так состо­я­лась летом 683 г. [71 г.] пер­вая коа­ли­ция меж­ду демо­кра­та­ми, с одной сто­ро­ны, и дву­мя сул­лан­ски­ми пол­ко­во­д­ца­ми — Гне­ем Пом­пе­ем и Мар­ком Крас­сом — с дру­гой. Оба они при­зна­ли пар­тий­ную про­грам­му демо­кра­тов; за это им обе­ща­но было избра­ние в кон­су­лы на сле­дую­щий год, а Пом­пею — так­же три­умф и земель­ные наде­лы для его сол­дат. Крас­су же как победи­те­лю Спар­та­ка — хотя бы часть тор­же­ст­вен­но­го въезда в сто­ли­цу.

с.85 Про­тив обе­их ита­лий­ских армий, круп­ных капи­та­ли­стов и демо­кра­тии, соеди­нив­ших­ся для свер­же­ния сул­лан­ско­го режи­ма, сенат мог выста­вить толь­ко вто­рую испан­скую армию под началь­ст­вом Квин­та Метел­ла Пия. Но Сул­ла пра­виль­но пред­ска­зал, что сде­лан­ное им не слу­чит­ся вто­рич­но: Метелл, не имея ника­кой охоты впу­ты­вать­ся в граж­дан­скую вой­ну, рас­пу­стил сво­их сол­дат тот­час 70 же после пере­хо­да через Аль­пы. Таким обра­зом, оли­гар­хии оста­ва­лось лишь под­чи­нить­ся неиз­беж­но­му. Сенат дал необ­хо­ди­мое для избра­ния Пом­пея в кон­су­лы и устрой­ства три­ум­фа раз­ре­ше­ние. Красс и Пом­пей, не встре­тив ника­ко­го про­ти­во­дей­ст­вия, были избра­ны в кон­су­лы на 684 г. [70 г.], меж­ду тем как их вой­ска, яко­бы в ожи­да­нии три­ум­фа, рас­по­ло­жи­лись лаге­рем под горо­дом. Еще до вступ­ле­ния в долж­ность в созван­ном народ­ным три­бу­ном Мар­ком Лол­ли­ем Пали­ка­ном народ­ном собра­нии Пом­пей откры­то заявил, что будет под­дер­жи­вать демо­кра­ти­че­скую про­грам­му. Тем самым изме­не­ние кон­сти­ту­ции было в прин­ци­пе реше­но.

К упразд­не­нию сул­лан­ских учреж­де­ний при­сту­пи­ли со всем усер­ди­ем. Преж­де все­го полу­чи­ла свое преж­нее зна­че­ние долж­ность три­бу­нов. Пом­пей в каче­стве кон­су­ла сам внес закон о воз­вра­ще­нии народ­ным три­бу­нам их тра­ди­ци­он­ных пол­но­мо­чий, в том чис­ле и зако­но­да­тель­ной ини­ци­а­ти­вы, — стран­ный дар из рук чело­ве­ка, кото­рый более чем кто-либо из нахо­див­ших­ся в живых спо­соб­ст­во­вал отня­тию у наро­да его ста­рых прав.

Что каса­ет­ся судов при­сяж­ных, то поста­нов­ле­ние Сул­лы, чтобы при­сяж­ные изби­ра­лись из спис­ка сена­то­ров, было отме­не­но, но это отнюдь не озна­ча­ло про­сто­го вос­ста­нов­ле­ния всад­ни­че­ских судов. Соглас­но ново­му зако­ну Авре­лия, кол­ле­гии при­сяж­ных долж­ны были состо­ять на одну треть из сена­то­ров и на две тре­ти из лиц, обла­дав­ших всад­ни­че­ским цен­зом, при­чем поло­ви­на послед­них долж­на была наби­рать­ся из пред­ста­ви­те­лей триб или так назы­вае­мых эрар­ных (каз­на­чей­ских) три­бу­нов. Послед­нее нов­ше­ство было даль­ней­шей уступ­кой демо­кра­там, так как теперь хотя бы треть при­сяж­ных по уго­лов­ным делам кос­вен­ным обра­зом изби­ра­лась три­ба­ми. Если же сена­то­ры не были совер­шен­но устра­не­ны из судов, то при­чи­ной это­го, по-види­мо­му, были отча­сти свя­зи Крас­са с сена­том, а отча­сти при­со­еди­не­ние сенат­ской пар­тии цен­тра к коа­ли­ции, в свя­зи с чем и закон этот был пред­ло­жен бра­том ее недав­но умер­ше­го вождя, пре­то­ром Луци­ем Кот­той.

Не менее важ­на была и отме­на уста­нов­лен­ной Сул­лой в Азии систе­мы нало­го­во­го обло­же­ния, так­же отно­ся­ща­я­ся, веро­ят­но, к это­му году. Намест­ни­ку Азии Луцию Лукул­лу было дано ука­за­ние вос­ста­но­вить введен­ную Гаем Грак­хом систе­му отку­пов, бла­го­да­ря чему круп­ным капи­та­ли­стам воз­вра­щал­ся этот важ­ный источ­ник дохо­дов и могу­ще­ства.

с.86 Нако­нец, была вос­ста­нов­ле­на и цен­зу­ра. На выбо­рах в цен­зо­ры, назна­чен­ных новы­ми кон­су­ла­ми вско­ре после вступ­ле­ния их в долж­ность, были избра­ны, в явную насмеш­ку над сена­том, оба кон­су­ла 682 г. [72 г.], Гней Лен­тул Кло­ди­ан и Луций Гел­лий, устра­нен­ные сена­том от коман­до­ва­ния за неуме­лое веде­ние вой­ны про­тив Спар­та­ка. Понят­но, что эти люди пусти­ли в ход все сред­ства, чтобы уго­дить новым вла­сти­те­лям и доса­дить сена­ту. Из спис­ка сена­то­ров было исклю­че­но не менее вось­мой части их, целых 64 сена­то­ра, — неслы­хан­ная до сих пор циф­ра, в том чис­ле Гай Анто­ний, обви­няв­ший­ся уже одна­жды, но без­успеш­но, Гаем Цеза­рем, и кон­сул 683 г. [71 г.] Пуб­лий Лен­тул Сура, а так­же, по-види­мо­му, еще мно­гие из нена­вист­ных став­лен­ни­ков Сул­лы.

Таким обра­зом, в 684 г. [70 г.] Рим в основ­ном вер­нул­ся к поряд­кам, суще­ст­во­вав­шим до сул­лан­ской рестав­ра­ции. Опять сто­лич­ная чернь кор­ми­лась за счет государ­ст­вен­ной каз­ны, т. е. за счет про­вин­ций; долж­ность три­бу­на по-преж­не­му дава­ла вся­ко­му дема­го­гу закон­ное пра­во нару­шить государ­ст­вен­ный порядок; денеж­ная ари­сто­кра­тия, 71 дер­жав­шая в сво­их руках отку­па и судеб­ный кон­троль над намест­ни­ка­ми, сно­ва выдви­ну­лась на пер­вое место наряду с пра­ви­тель­ст­вом, могу­ще­ст­вен­ная, как нико­гда еще; сена­то­ры опять тре­пе­та­ли перед при­го­во­ром при­сяж­ных из всад­ни­че­ско­го сосло­вия и пори­ца­ни­ем цен­зо­ра. Систе­ма Сул­лы, осно­вав­шая еди­но­дер­жа­вие зна­ти на поли­ти­че­ском уни­что­же­нии тор­го­вой ари­сто­кра­тии и дема­го­гии, была совер­шен­но раз­ру­ше­на. За исклю­че­ни­ем неко­то­рых вто­ро­сте­пен­ных поста­нов­ле­ний, кото­рые были отме­не­ны лишь позд­нее, как, напри­мер, воз­вра­ще­ние жре­че­ским кол­ле­ги­ям пра­ва кооп­та­ции, из всех общих меро­при­я­тий Сул­лы оста­лись в силе, с одной сто­ро­ны, те уступ­ки, кото­рые он сам нашел нуж­ным сде­лать оппо­зи­ции, как пре­до­став­ле­ние всем ита­ли­кам пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства, а с дру­гой сто­ро­ны, меры, не имев­шие узко пар­тий­ной тен­ден­ции, так что про­тив них не воз­ра­жа­ли и рас­суди­тель­ные демо­кра­ты, — сюда отно­си­лись, меж­ду про­чим, огра­ни­че­ние воль­ноот­пу­щен­ни­ков, регу­ли­ро­ва­ние ком­пе­тен­ции долж­ност­ных лиц и мате­ри­аль­ные изме­не­ния в уго­лов­ном пра­ве.

Отно­си­тель­но пер­со­наль­ных вопро­сов, воз­буж­ден­ных подоб­ным государ­ст­вен­ным пере­во­ротом, коа­ли­ция была гораздо менее еди­но­душ­на, чем в вопро­сах прин­ци­пи­аль­но­го поряд­ка. Демо­кра­ты, разу­ме­ет­ся, не удо­вле­тво­ря­лись одним толь­ко общим при­зна­ни­ем их про­грам­мы и так­же тре­бо­ва­ли теперь рестав­ра­ции, но в сво­ем духе: реа­би­ли­та­ции памя­ти их умер­ших еди­но­мыш­лен­ни­ков, нака­за­ния убийц, воз­вра­ще­ния изгнан­ни­ков, отме­ны тяго­тев­шей над их детьми поли­ти­че­ской дис­кри­ми­на­ции, воз­вра­ще­ния кон­фис­ко­ван­ных Сул­лой име­ний, воз­ме­ще­ния убыт­ков из иму­ще­ства наслед­ни­ков и спо­движ­ни­ков дик­та­то­ра. Тако­вы долж­ны были, конеч­но, быть логи­че­ские послед­ст­вия пол­ной победы демо­кра­тии, но победа коа­ли­ции с.87 683 г. [71 г.] дале­ко не была тако­вой. Демо­кра­тия дала свое имя и про­грам­му, а пере­шед­шие на ее сто­ро­ну офи­це­ры, и преж­де все­го Пом­пей, дали силу для осу­щест­вле­ния этой про­грам­мы, но они ни за что не мог­ли дать сво­его согла­сия на такую реак­цию, кото­рая не толь­ко потряс­ла бы суще­ст­во­вав­ший порядок до само­го осно­ва­ния, но и обра­ти­лась бы в конеч­ном сче­те про­тив них самих, — ведь све­жа еще была память о людях, кровь кото­рых была про­ли­та Пом­пе­ем, и о том, каки­ми сред­ства­ми Красс поло­жил осно­ва­ние сво­е­му огром­но­му богат­ству. Поэто­му понят­но, что коа­ли­ция 683 г. [71 г.] ниче­го не сде­ла­ла для того, чтобы ото­мстить за демо­кра­тов или хотя бы для реа­би­ли­та­ции их, но в то же вре­мя это свиде­тель­ст­ву­ет о сла­бо­сти демо­кра­тии. Едва ли мож­но счи­тать исклю­че­ни­ем взыс­ка­ние еще не вне­сен­ных или про­щен­ных Сул­лой поку­па­те­лям пла­те­жей за при­об­ре­те­ние кон­фис­ко­ван­ных име­ний, состо­яв­ше­е­ся на осно­ва­нии осо­бо­го рас­по­ря­же­ния цен­зо­ра Лен­ту­ла. Хотя эта мера чув­ст­ви­тель­но заде­ва­ла лич­ные инте­ре­сы мно­гих при­вер­жен­цев Сул­лы, она, в сущ­но­сти, толь­ко санк­ци­о­ни­ро­ва­ла про­из­веден­ные Сул­лой кон­фис­ка­ции.

Дело Сул­лы было уни­что­же­но, но этим был толь­ко постав­лен, а не решен вопрос о том, что будет даль­ше. Коа­ли­ция, свя­зан­ная лишь общей целью свер­же­ния режи­ма рестав­ра­ции, рас­па­лась, если не фор­маль­но, то по суще­ству, как толь­ко эта цель была достиг­ну­та. По вопро­су же, куда теперь пере­не­сет­ся центр тяже­сти вла­сти, под­готов­ля­лось, каза­лось, столь же быст­рое, как и насиль­ст­вен­ное реше­ние. Армии Пом­пея и Крас­са все еще сто­я­ли у ворот горо­да. Пом­пей обе­щал, прав­да, рас­пу­стить сво­их сол­дат после три­ум­фа (декабрь 683 г. [71 г.]), но не выпол­нил это­го, пер­во­на­чаль­но для того 72 чтобы бла­го­да­ря дав­ле­нию, кото­рое ока­зы­ва­ла на сто­ли­цу и на сенат сто­яв­шая под горо­дом испан­ская армия, бес­пре­пят­ст­вен­но завер­шить государ­ст­вен­ный пере­во­рот; в таком же поло­же­нии была и армия Крас­са. При­чи­на эта уже более не суще­ст­во­ва­ла, но армии все еще не были рас­пу­ще­ны. Дело при­ни­ма­ло такой обо­рот, как буд­то один из всту­пив­ших в союз с демо­кра­ти­ей пол­ко­вод­цев уста­но­вит воен­ную дик­та­ту­ру и заклю­чит в око­вы как оли­гар­хов, так и демо­кра­тов. Но этим лицом мог быть толь­ко Пом­пей, Красс с само­го нача­ла играл в коа­ли­ции под­чи­нен­ную роль; он дол­жен был пред­ло­жить свое вхож­де­ние в коа­ли­цию и даже сво­им избра­ни­ем в кон­су­лы он был обя­зан, глав­ным обра­зом, гор­до­му заступ­ни­че­ству Пом­пея. Пом­пей, зна­чи­тель­но более силь­ный, бес­спор­но, был гос­по­ди­ном поло­же­ния; сто­и­ло лишь ему высту­пить, и он, каза­лось, стал бы тем, чем его инстинк­тив­но счи­та­ла тол­па, — неогра­ни­чен­ным гос­по­ди­ном могу­ще­ст­вен­ней­ше­го государ­ства циви­ли­зо­ван­но­го мира. Мас­са рабо­леп­ст­ву­ю­щих тес­ни­лась уже вокруг буду­ще­го монар­ха. Более сла­бые про­тив­ни­ки его иска­ли опо­ры в новой коа­ли­ции. Красс, дви­жи­мый обост­рив­шей­ся ста­рой зави­стью к сво­е­му млад­ше­му, с.88 но настоль­ко пре­взо­шед­ше­му его сопер­ни­ку, сбли­зил­ся с сена­том и ста­рал­ся при­влечь на свою сто­ро­ну сто­лич­ную тол­пу бес­при­мер­ной щед­ро­стью, как буд­то ослаб­лен­ная при помо­щи само­го же Крас­са оли­гар­хия и веч­но небла­го­дар­ная чернь мог­ли еще ока­зать какую-нибудь помощь про­тив вете­ра­нов испан­ской армии. Одно вре­мя каза­лось, что дело дой­дет до сра­же­ния меж­ду арми­я­ми Пом­пея и Крас­са у ворот сто­ли­цы.

Одна­ко демо­кра­ты сво­ей рас­суди­тель­но­стью и изво­рот­ли­во­стью отвра­ти­ли эту ката­стро­фу. И их пар­тия, так же как и сенат и Красс, была заин­те­ре­со­ва­на в том, чтобы Пом­пей не про­воз­гла­сил себя дик­та­то­ром; но демо­кра­ти­че­ские вожди, зная соб­ст­вен­ную сла­бость и харак­тер могу­ще­ст­вен­но­го про­тив­ни­ка, пыта­лись дей­ст­во­вать доб­ром. У Пом­пея были все каче­ства для того, чтобы завла­деть коро­ной, кро­ме само­го глав­но­го — цар­ст­вен­ной сме­ло­сти. Мы уже преж­де харак­те­ри­зо­ва­ли это­го чело­ве­ка с его стрем­ле­ни­ем быть в одно и то же вре­мя чест­ным рес­пуб­ли­кан­цем и вла­сте­ли­ном Рима, с его бес­ха­рак­тер­но­стью и пута­ны­ми поня­ти­я­ми, с его подат­ли­во­стью чужим вли­я­ни­ям, скры­вав­шей­ся под показ­ной само­сто­я­тель­но­стью. Это было пер­вое испы­та­ние, кото­ро­му под­верг­ла его судь­ба; он его не выдер­жал.

Пред­лог, под кото­рым Пом­пей отка­зы­вал­ся рас­пу­стить свою армию, состо­ял в том, что он не дове­ря­ет Крас­су и поэто­му не может пер­вым рас­пу­стить сол­дат. Демо­кра­ты уго­во­ри­ли Крас­са пой­ти в этом отно­ше­нии навстре­чу кол­ле­ге и протя­нуть ему руку к при­ми­ре­нию на гла­зах у всех. Пом­пея же они и пуб­лич­но и тай­ком настой­чи­во убеж­да­ли к двум его заслу­гам — победе над вра­гом и уста­нов­ле­нию мира меж­ду пар­ти­я­ми — при­со­еди­нить еще третью и самую круп­ную — обес­пе­че­ние оте­че­ству внут­рен­не­го мира и устра­не­ние гро­зив­шей опас­но­сти граж­дан­ской вой­ны. Для дости­же­ния желан­ной цели были пуще­ны в ход все сред­ства, кото­рые толь­ко мог­ли подей­ст­во­вать на тще­слав­но­го, нелов­ко­го, колеб­лю­ще­го­ся чело­ве­ка, — и дипло­ма­ти­че­ская лесть, и теат­раль­ный аппа­рат пат­рио­ти­че­ско­го вооду­шев­ле­ния, но важ­нее все­го было то, что вслед­ст­вие своевре­мен­ной уступ­чи­во­сти Крас­са дела сло­жи­лись так, что Пом­пею оста­вал­ся лишь выбор — либо объ­явить себя тира­ном Рима, либо под­чи­нить­ся. Итак, он, нако­нец, усту­пил и согла­сил­ся рас­пу­стить вой­ско. Он не мог уже желать коман­до­ва­ния в войне с 73 Мит­ра­да­том, на дости­же­ние кото­ро­го он, несо­мнен­но, наде­ял­ся, когда его выби­ра­ли в кон­су­лы на 684 г. [70 г.], так как в кам­па­нию 683 г. [71 г.] Лукулл, каза­лось, дей­ст­ви­тель­но покон­чил с этой вой­ной; при­нять же пред­ло­жен­ное ему сена­том на осно­ва­нии Сем­п­ро­ни­е­ва зако­на про­кон­суль­ство в про­вин­ции он счи­тал ниже сво­его досто­ин­ства, в чем ему после­до­вал и Красс. Таким обра­зом, когда Пом­пей после роспус­ка сво­их сол­дат в послед­ний день 684 г. [70 г.] сло­жил с себя кон­суль­ство, он на пер­вое вре­мя совер­шен­но ото­шел от поли­ти­ки и заявил, что будет впредь с.89 жить как рядо­вой граж­да­нин, уда­лясь от дел. Он дер­жал себя так, что ему оста­ва­лось лишь захва­тить коро­ну, а так как он это­го не хотел, ему доста­лась жал­кая роль отка­зав­ше­го­ся пре­тен­ден­та на пре­стол.

Уход с поли­ти­че­ской аре­ны чело­ве­ка, кото­ро­му при дан­ных усло­ви­ях при­над­ле­жа­ло пер­вое место, немед­лен­но при­вел к уста­нов­ле­нию тако­го же отно­ше­ния поли­ти­че­ских сил, какое суще­ст­во­ва­ло в эпо­ху Грак­хов и Мария. Сул­ла толь­ко закре­пил власть сена­та, но не он даро­вал ее ему; поэто­му власть эта и после паде­ния воз­двиг­ну­тых Сул­лой опло­тов оста­лась спер­ва за сена­том, хотя кон­сти­ту­ция, на осно­ва­нии кото­рой он пра­вил, была в основ­ном Грак­хо­вой кон­сти­ту­ци­ей, про­ник­ну­той враж­деб­ным оли­гар­хии духом. Демо­кра­тия доби­лась вос­ста­нов­ле­ния Грак­хо­вой кон­сти­ту­ции, но без ново­го Грак­ха это было тело без голо­вы, а то, что ни Пом­пей, ни Красс не мог­ли дол­го слу­жить этой голо­вой, было оче­вид­но, и послед­ние собы­тия сде­ла­ли это еще более ясным. Таким обра­зом, демо­кра­ти­че­ская оппо­зи­ция, не имея вождя, кото­рый взял бы кор­ми­ло в свои руки, долж­на была пока доволь­ст­во­вать­ся тем, что меша­ла пра­ви­тель­ству и раз­дра­жа­ла его на каж­дом шагу. Но наряду с оли­гар­хи­ей и демо­кра­ти­ей теперь сно­ва при­об­ре­ла зна­че­ние пар­тия капи­та­ли­стов, кото­рая во вре­мя послед­не­го кри­зи­са была в сою­зе с демо­кра­та­ми; теперь же ее усерд­но ста­ра­лись при­влечь на свою сто­ро­ну оли­гар­хи, чтобы про­ти­во­по­ста­вить ее демо­кра­тии. Окру­жен­ные иска­тель­ст­вом обе­их сто­рон, денеж­ные тузы не пре­ми­ну­ли исполь­зо­вать пре­иму­ще­ства сво­его поло­же­ния и доби­лись воз­вра­ще­ния им поста­нов­ле­ни­ем народ­но­го собра­ния един­ст­вен­ной из их преж­них при­ви­ле­гий, кото­рой они еще не вер­ну­ли себе, а имен­но, выде­лен­ных в теат­ре для всад­ни­че­ско­го сосло­вия четыр­на­дца­ти ска­мей (687) [67 г.]. Вооб­ще они, не поры­вая реши­тель­но с демо­кра­ти­ей, все же более скло­ня­лись на сто­ро­ну пра­ви­тель­ства. Сюда отно­сят­ся уже сно­ше­ния сена­та с Крас­сом и его кли­ен­те­лой; но хоро­шие отно­ше­ния меж­ду сена­том и денеж­ной ари­сто­кра­ти­ей были, по-види­мо­му, уста­нов­ле­ны, глав­ным обра­зом, бла­го­да­ря устра­не­нию в 686 г. [68 г.] спо­соб­ней­ше­го из сена­тор­ских пол­ко­вод­цев Луция Лукул­ла по насто­я­нию тяж­ко оскорб­лен­ных им капи­та­ли­стов от управ­ле­ния столь важ­ной для них про­вин­ци­ей Ази­ей.

В то вре­мя как сто­лич­ные пар­тии про­дол­жа­ли свою обыч­ную рас­прю, кото­рая не мог­ла при­ве­сти ни к како­му резуль­та­ту, собы­тия на Восто­ке шли тем роко­вым путем, кото­рый мы опи­са­ли выше; эти-то собы­тия и дове­ли до кри­зи­са колеб­лю­щу­ю­ся поли­ти­ку сто­лич­но­го горо­да. И сухо­пут­ная и мор­ская вой­ны при­ня­ли на Восто­ке небла­го­при­ят­ный обо­рот. В нача­ле 687 г. [67 г.] пон­тий­ская армия рим­лян была уни­что­же­на, отсту­пав­шая из Арме­нии нахо­ди­лась в пол­ном рас­строй­стве, все заво­е­ва­ния были утра­че­ны, море было в пол­ной вла­сти с.90 пира­тов, а вслед­ст­вие это­го цены на хлеб в Ита­лии воз­рос­ли настоль­ко, что опа­са­лись насто­я­ще­го голо­да. Прав­да, при­чи­ной этих бед­ст­вий были, как мы виде­ли, с одной сто­ро­ны, 74 ошиб­ки пол­ко­вод­цев, а имен­но, пол­ная неспо­соб­ность адми­ра­ла Мар­ка Анто­ния и чрез­мер­ная сме­лость дель­но­го вооб­ще Луция Лукул­ла; с дру­гой сто­ро­ны, и демо­кра­тия сво­и­ми про­ис­ка­ми нема­ло содей­ст­во­ва­ла раз­ло­же­нию рим­ской армии в Арме­нии. Тем не менее пра­ви­тель­ство было, конеч­но, огуль­но сде­ла­но ответ­ст­вен­ным за все, что натво­ри­ло и оно само и дру­гие: раз­гне­ван­ная голод­ная тол­па жда­ла толь­ко слу­чая, чтобы рас­счи­тать­ся с сена­том.

Реши­тель­ный кри­зис насту­пил. Оли­гар­хия, хотя уни­жен­ная и обез­ору­жен­ная, не была еще отверг­ну­та, так как веде­ние государ­ст­вен­ных дел все еще нахо­ди­лось в руках сена­та, но она долж­на была пасть, как толь­ко про­тив­ни­ки захва­тят руко­вод­ство эти­ми дела­ми, в осо­бен­но­сти же вер­хов­ное воен­ное коман­до­ва­ние, в свои руки, — и это было теперь воз­мож­но. Если бы в коми­ции было вне­се­но пред­ло­же­ние отно­си­тель­но дру­го­го и луч­ше­го спо­со­ба веде­ния сухо­пут­ной и мор­ской войн, то при дан­ном настро­е­нии граж­дан сенат, веро­ят­но, не мог бы поме­шать его осу­щест­вле­нию; вме­ша­тель­ство же наро­да в эти важ­ней­шие вопро­сы управ­ле­ния озна­ча­ло бы фак­ти­че­ски устра­не­ние сена­та и пере­да­чу управ­ле­ния государ­ст­вом вождям оппо­зи­ции. Связь собы­тий сно­ва отда­ва­ла реше­ние в руки Пом­пея. Уже более двух лет про­слав­лен­ный пол­ко­во­дец жил в сто­ли­це как част­ное лицо. Голос его ред­ко был слы­шен в сена­те или на фору­ме; в сена­те его встре­ча­ли неохот­но, и он не имел там решаю­ще­го вли­я­ния, а бур­ные выступ­ле­ния пар­тий на фору­ме пуга­ли его. Когда же он появ­лял­ся перед наро­дом, его все­гда сопро­вож­да­ла вся сви­та знат­ных и мел­ких кли­ен­тов, и имен­но его мане­ра тор­же­ст­вен­но дер­жать­ся в сто­роне импо­ни­ро­ва­ла тол­пе. Если бы он, окру­жен­ный непо­мерк­шим еще орео­лом сво­их необы­чай­ных успе­хов, вызвал­ся теперь пой­ти на Восток, ему, без сомне­ния, были бы охот­но вру­че­ны граж­да­на­ми все тре­бу­е­мые им воен­ные и поли­ти­че­ские пол­но­мо­чия. Для оли­гар­хии, видев­шей в воен­но-поли­ти­че­ской дик­та­ту­ре свою вер­ную гибель, а в самом Пом­пее со вре­мен коа­ли­ции 683 г. [71 г.] — сво­его злей­ше­го вра­га, это был бы сокру­ши­тель­ный удар, но и демо­кра­ти­че­ской пар­тии это не мог­ло быть при­ят­но. Как ни жела­ла она поло­жить конец гос­под­ству сена­та, если бы это про­изо­шло в такой фор­ме, то это было бы не столь­ко победой демо­кра­тов, сколь­ко лич­ной победой их могу­ще­ст­вен­но­го союз­ни­ка, кото­рый лег­ко мог стать для демо­кра­ти­че­ской пар­тии гораздо более опас­ным сопер­ни­ком, чем сенат. Опас­ность, счаст­ли­во избег­ну­тая несколь­ко лет назад бла­го­да­ря роспус­ку испан­ской армии и отстав­ке Пом­пея, воз­ник­ла бы сно­ва в уси­лен­ной сте­пе­ни, если бы Пом­пей стал теперь во гла­ве восточ­ной армии.

с.91 На этот раз Пом­пей решил вме­шать­ся или допу­стил, по край­ней мере, чтобы дру­гие это сде­ла­ли за него. В 687 г. [67 г.] было пред­ло­же­но два зако­но­про­ек­та, один из кото­рых, кро­ме дав­но уже тре­бу­е­мо­го демо­кра­та­ми уволь­не­ния отслу­жив­ших свой срок сол­дат ази­ат­ской армии, поста­нов­лял ото­зва­ние ее глав­но­ко­ман­дую­ще­го Луция Лукул­ла и заме­ну его одним из кон­су­лов теку­ще­го года, Гаем Пизо­ном или Мани­ем Глаб­ри­о­ном, а дру­гой повто­рял и раз­ви­вал состав­лен­ный семь лет назад самим сена­том план осво­бож­де­ния моря от пира­тов. Соглас­но это­му зако­ну, сенат дол­жен был избрать из чис­ла кон­су­ля­ров пол­ко­во­д­ца, кото­ро­му вру­ча­лось глав­ное коман­до­ва­ние на всем Сре­ди­зем­ном море от Гер­ку­ле­со­вых стол­бов до пон­тий­ско­го и сирий­ско­го побе­ре­жий, на суше же ему под­чи­ня­лась, парал­лель­но с рим­ски­ми намест­ни­ка­ми, вся бере­го­вая поло­са шири­ной в 10 миль. 75 Долж­ность эта обес­пе­чи­ва­лась за ним на три года. Ему пре­до­став­ля­лось назна­чить гене­раль­ный штаб, како­го Рим нико­гда еще не видал, — 25 вое­на­чаль­ни­ков сена­тор­ско­го зва­ния с пре­тор­ски­ми инсиг­ни­я­ми и пре­тор­ской вла­стью и два каз­на­чея с пол­но­мо­чи­я­ми кве­сто­ров, при­чем все они назна­ча­лись еди­но­лич­ной волей глав­но­ко­ман­дую­ще­го. Ему раз­ре­ша­лось выста­вить до 120 тыс. чело­век пехоты, 5 тыс. кон­ни­цы, 500 воен­ных судов, и для этой цели ему было пре­до­став­ле­но неогра­ни­чен­ное рас­по­ря­же­ние сред­ства­ми про­вин­ций и под­власт­ных государств; поми­мо того, ему немед­лен­но пере­да­ва­лись все име­ю­щи­е­ся воен­ные суда и зна­чи­тель­ное вой­ско.

Государ­ст­вен­ная каз­на как в Риме, так и в про­вин­ци­ях, а так­же каз­на зави­си­мых общин долж­ны были все­гда быть к его услу­гам, и, несмот­ря на мучи­тель­ные финан­со­вые затруд­не­ния, ему немед­лен­но выда­ва­лись из государ­ст­вен­ной каз­ны 144 мил­ли­о­на сестер­ци­ев.

Ясно, что эти­ми зако­но­про­ек­та­ми, в осо­бен­но­сти тем, кото­рый касал­ся экс­пе­ди­ции про­тив пира­тов, низ­вер­га­лась власть сена­та. Прав­да, избран­ные наро­дом орди­нар­ные маги­ст­ра­ты были тем самым и пол­ко­во­д­ца­ми рим­ской общи­ны, а чрез­вы­чай­ные маги­ст­ра­ты для того, чтобы сде­лать­ся пол­ко­во­д­ца­ми, нуж­да­лись, по край­ней мере, на стро­гом осно­ва­нии зако­на, в утвер­жде­нии со сто­ро­ны граж­дан, одна­ко, на заме­ще­ние отдель­ных воен­ных постов народ по зако­ну не имел вли­я­ния, и лишь по пред­ло­же­нию сена­та или одно­го из долж­ност­ных лиц, имев­ших пра­во зани­мать команд­ный пост, коми­ции вме­ши­ва­лись ино­гда в это дело и даже пре­до­став­ля­ли спе­ци­аль­ные пол­но­мо­чия. С тех пор как суще­ст­во­ва­ла рим­ская рес­пуб­ли­ка, решаю­щее сло­во здесь фак­ти­че­ски при­над­ле­жа­ло сена­ту, и это пра­во его с тече­ни­ем вре­ме­ни полу­чи­ло окон­ча­тель­ное при­зна­ние. Демо­кра­тия, прав­да, посяг­ну­ла и на него, но даже в самом серь­ез­ном из всех имев­ших место до того вре­ме­ни слу­ча­ев, — а имен­но, при пере­да­че коман­до­ва­ния в Афри­ке Гаю Марию в 647 г. [107 г.], — с.92 долж­ност­но­му лицу, имев­ше­му по зако­ну пра­во быть глав­но­ко­ман­дую­щим, волей наро­да была пору­че­на лишь опре­де­лен­ная экс­пе­ди­ция. Теперь же граж­дан­ство долж­но было воз­ло­жить на угод­ное ему част­ное лицо не толь­ко чрез­вы­чай­ную выс­шую долж­ност­ную власть, но даже им самим опре­де­лен­ные пол­но­мо­чия. То, что сенат дол­жен был избрать это лицо из чис­ла кон­су­ля­ров, было лишь види­мо­стью уступ­ки, так как выбор пре­до­став­лял­ся ему толь­ко пото­му, что он не был, соб­ст­вен­но, выбо­ром, и перед лицом бур­ной и воз­буж­ден­ной тол­пы сенат не мог пере­дать глав­ное коман­до­ва­ние на море и на побе­ре­жье нико­му дру­го­му, кро­ме Пом­пея. Одна­ко еще опас­нее это­го прин­ци­пи­аль­но­го отри­ца­ния вла­сти сена­та было ее фак­ти­че­ское упразд­не­ние вслед­ст­вие учреж­де­ния новой долж­но­сти с почти неогра­ни­чен­ны­ми воен­ны­ми и финан­со­вы­ми пол­но­мо­чи­я­ми. В то вре­мя как долж­ность глав­но­ко­ман­дую­ще­го огра­ни­чи­ва­лась обыч­но годич­ным сро­ком, опре­де­лен­ной про­вин­ци­ей, точ­но ука­зан­ны­ми воен­ны­ми и финан­со­вы­ми сред­ства­ми, за новой чрез­вы­чай­ной долж­но­стью с само­го нача­ла обес­пе­чи­вал­ся трех­лет­ний срок, не исклю­чав­ший, разу­ме­ет­ся, воз­мож­но­сти даль­ней­ше­го про­дле­ния; ей под­чи­ня­лась бо́льшая часть про­вин­ций и даже сама Ита­лия, до того вре­ме­ни все­гда сво­бод­ная от воен­ной вла­сти; сол­да­ты, кораб­ли, государ­ст­вен­ная каз­на отда­ва­лись в ее почти неогра­ни­чен­ное рас­по­ря­же­ние. Даже толь­ко что упо­мя­ну­тый искон­ный прин­цип государ­ст­вен­но­го пра­ва рим­ской рес­пуб­ли­ки, в силу кото­ро­го выс­шая воен­ная и граж­дан­ская долж­ност­ная власть не 76 мог­ла нико­му вру­чать­ся без согла­сия наро­да, был нару­шен в поль­зу ново­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го. Так как закон впе­ред пре­до­став­лял 25 помощ­ни­кам, кото­рых он себе берет, зва­ние и пол­но­мо­чие пре­то­ров¹, с.93 то выс­шая долж­ность рим­ской рес­пуб­ли­ки под­чи­ня­лась вновь создан­ной вла­сти, най­ти под­хо­дя­щее имя для кото­рой пре­до­став­ля­лось буду­ще­му, но кото­рая, по суще­ству, содер­жа­ла уже в себе монар­хию. Этим зако­но­про­ек­том было поло­же­но нача­ло пол­ней­ше­му пере­во­роту в суще­ст­ву­ю­щем поряд­ке.

Меры эти, при­ня­тые чело­ве­ком, толь­ко что дав­шим такое пора­зи­тель­ное дока­за­тель­ство сво­ей сла­бо­сти и поло­вин­ча­то­сти, изум­ля­ют нас сво­ей реши­тель­но­стью и энер­ги­ей. Тем не менее лег­ко понять, поче­му Пом­пей дей­ст­во­вал теперь реши­тель­нее, чем во вре­мя сво­его кон­суль­ства. На этот раз речь шла не о том, чтобы немед­лен­но высту­пить в роли монар­ха, а толь­ко о под­готов­ле­нии монар­хии чрез­вы­чай­ны­ми воен­ны­ми мера­ми, кото­рые — как ни рево­лю­ци­он­ны они были по суще­ству — мог­ли все же быть осу­щест­вле­ны в рам­ках суще­ст­ву­ю­щей кон­сти­ту­ции и сра­зу при­во­ди­ли Пом­пея к его ста­рой цели — коман­до­ва­нию в войне про­тив Мит­ра­да­та и Тиг­ра­на. В поль­зу отде­ле­ния воен­ной вла­сти от сена­та гово­рил и ряд сооб­ра­же­ний прак­ти­че­ско­го поряд­ка. Пом­пей не мог, конеч­но, забыть, что план подав­ле­ния пират­ства, состав­лен­ный в том же самом духе, потер­пел неуда­чу несколь­ко лет назад вслед­ст­вие пло­хо­го выпол­не­ния его сена­том, что исход вой­ны в Испа­нии под­вер­гал­ся край­ней опас­но­сти вслед­ст­вие отсут­ст­вия заботы об армии со сто­ро­ны сена­та и вслед­ст­вие бес­по­рядоч­но­сти финан­со­во­го хозяй­ства. Он не мог не знать, как отно­сит­ся к нему, отще­пен­цу пар­тии Сул­лы, бо́льшая часть ари­сто­кра­тии и какая судь­ба пред­сто­я­ла ему, 77 если бы он согла­сил­ся отпра­вить­ся на Восток в каче­стве пол­ко­во­д­ца пра­ви­тель­ства с обыч­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми. Понят­но поэто­му, что в каче­стве пер­во­го усло­вия при­ня­тия им коман­до­ва­ния он потре­бо­вал пре­до­став­ле­ния ему неза­ви­си­мо­го от сена­та поло­же­ния, и граж­дане охот­но согла­си­лись на это. Весь­ма веро­ят­но так­же, что Пом­пея при­нуди­ло на этот раз к более быст­ро­му обра­зу дей­ст­вия его окру­же­ние, недо­воль­ное, разу­ме­ет­ся, его отступ­ле­ни­ем за два года перед тем. Зако­но­про­ек­ты об ото­зва­нии Лукул­ла и об экс­пе­ди­ции про­тив пира­тов были пред­ло­же­ны народ­ным три­бу­ном Авлом Габи­ни­ем, разо­рен­ным и мораль­но опу­стив­шим­ся чело­ве­ком, но лов­ким посред­ни­ком, с.94 сме­лым ора­то­ром и храб­рым сол­да­том. Заве­ре­ния Пом­пея, что он вовсе не жела­ет поста глав­но­ко­ман­дую­ще­го в войне с пира­та­ми и жаж­дет лишь покоя и отды­ха, были, конеч­но, не серь­ез­ны, но сме­лый и энер­гич­ный кли­ент его, нахо­див­ший­ся в дру­же­ст­вен­ных отно­ше­ни­ях с Пом­пе­ем и его близ­ки­ми, отлич­но пони­мав­ший и дела и людей, веро­ят­но, ока­зал зна­чи­тель­ное вли­я­ние на реше­ние сво­его недаль­но­вид­но­го и бес­по­мощ­но­го патро­на.

Как ни недо­воль­ны были втайне вожа­ки демо­кра­тов, они не мог­ли, одна­ко, откры­то высту­пить про­тив зако­но­про­ек­та. Про­веде­нию это­го зако­на они, по всей веро­ят­но­сти, ничем не мог­ли поме­шать, и про­ти­во­дей­ст­вие их при­ве­ло бы лишь к откры­то­му раз­ры­ву с Пом­пе­ем, что заста­ви­ло бы его либо сбли­зить­ся с оли­гар­хи­ей, либо вести чисто лич­ную поли­ти­ку, не счи­та­ясь с обе­и­ми пар­ти­я­ми. Таким обра­зом, демо­кра­там оста­ва­лось толь­ко сохра­нить и на этот раз свой союз с Пом­пе­ем — хотя и лишен­ный содер­жа­ния — и вос­поль­зо­вать­ся слу­ча­ем, чтобы окон­ча­тель­но сверг­нуть сенат и перей­ти из оппо­зи­ции в пра­ви­тель­ство, пре­до­ста­вив осталь­ное буду­ще­му и отлич­но извест­ной бес­ха­рак­тер­но­сти Пом­пея. Поэто­му их вожа­ки — пре­тор Луций Квинк­тий, тот самый, что за семь лет перед тем доби­вал­ся вос­ста­нов­ле­ния вла­сти три­бу­нов, и быв­ший кве­стор Гай Цезарь — и под­дер­жи­ва­ли зако­но­про­ек­ты Габи­ния.

При­ви­ле­ги­ро­ван­ные клас­сы были вне себя, при­том не толь­ко ноби­ли­тет, но и тор­го­вая ари­сто­кра­тия, увидев­шая в столь корен­ном государ­ст­вен­ном пере­во­ро­те опас­ность и для пре­до­став­лен­ных ей зако­ном пре­иму­ществ и сно­ва при­знав­шая в сена­те сво­его под­лин­но­го покро­ви­те­ля. Когда три­бун Габи­ний после вне­се­ния сво­их пред­ло­же­ний появил­ся в сена­те, отцы горо­да едва не заду­ши­ли его соб­ст­вен­ны­ми рука­ми, не сооб­ра­зив в сво­ем усер­дии, к каким невы­год­ным для них резуль­та­там при­вел бы подоб­ный метод убеж­де­ния. Три­бун бежал на форум и стал сзы­вать тол­пу на штурм зда­ния сена­та, но заседа­ние было вовре­мя пре­рва­но. Кон­сул Пизон, пред­во­ди­тель оли­гар­хи­че­ской пар­тии, слу­чай­но попав­ший в руки тол­пы, навер­ное сде­лал­ся бы жерт­вой народ­ной яро­сти, если бы подо­спев­ший Габи­ний не выру­чил его, чтобы не рис­ко­вать сво­им вер­ным успе­хом из-за ненуж­ных пока зло­де­я­ний.

Меж­ду тем озлоб­ле­ние тол­пы не улег­лось и нахо­ди­ло все новую пищу в высо­ких ценах на хлеб и мно­же­стве совер­шен­но неле­пых ино­гда слу­хов, напри­мер, что Луций Лукулл не то отдал в Риме под про­цен­ты день­ги, полу­чен­ные им для веде­ния вой­ны, не то пытал­ся с помо­щью этих денег отвлечь пре­то­ра Квинк­тия от народ­но­го дела, или же, что сенат доби­ра­ет­ся при­гото­вить «вто­ро­му Рому­лу», как назы­ва­ли Пом­пея, участь пер­во­го² и т. п.

с.95 78 Тем вре­ме­нем насту­пил день голо­со­ва­ния. Тес­ной тол­пой сто­ял народ на фору­ме; все зда­ния, откуда мож­но было видеть ора­тор­скую три­бу­ну, были покры­ты людь­ми до самой кры­ши. Кол­ле­ги Габи­ния обе­ща­ли сена­ту вос­поль­зо­вать­ся сво­им пра­вом интер­цес­сии. Но перед лицом бушу­ю­щей тол­пы все мол­ча­ли, кро­ме одно­го лишь Луция Тре­бел­лия, дав­ше­го само­му себе и сена­ту клят­ву ско­рее уме­реть, чем усту­пить. Но как толь­ко он заявил про­тест, Габи­ний пре­рвал голо­со­ва­ние сво­их зако­но­про­ек­тов и пред­ло­жил собрав­ше­му­ся наро­ду посту­пить с его сопро­тив­ляв­шим­ся кол­ле­гой так же, как было поступ­ле­но неко­гда, по пред­ло­же­нию Тибе­рия Грак­ха, с Окта­ви­ем, т. е. немед­лен­но лишить его долж­но­сти. Голо­со­ва­ние состо­я­лось, и начал­ся под­счет голо­сов; когда пер­вые 17 триб, вотум кото­рых был огла­шен, выска­за­лись за при­ня­тие зако­на, так что сле­дую­щий утвер­ди­тель­ный голос давал ему боль­шин­ство, Тре­бел­лий, забыв свою при­ся­гу, мало­душ­но отка­зал­ся от интер­цес­сии. Напрас­но пытал­ся после это­го три­бун Отон добить­ся, чтобы было сохра­не­но по край­ней мере нача­ло кол­ле­ги­аль­но­сти и чтобы вме­сто одно­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го было избра­но два; напрас­но пре­ста­ре­лый Квинт Катулл, самый ува­жае­мый чело­век в сена­те, напря­гая свои послед­ние силы, убеж­дал, чтобы под­чи­нен­ные вое­на­чаль­ни­ки не назна­ча­лись глав­но­ко­ман­дую­щим, а изби­ра­лись наро­дом. Отон не мог даже заста­вить бес­ну­ю­щу­ю­ся тол­пу выслу­шать его; Катулл добил­ся это­го толь­ко бла­го­да­ря бла­го­ра­зум­ной пред­у­преди­тель­но­сти Габи­ния, и тол­па в почти­тель­ном мол­ча­нии вни­ма­ла сло­вам стар­ца, одна­ко и они не име­ли вли­я­ния на нее. Пред­ло­же­ния Габи­ния полу­чи­ли силу зако­на без вся­ких изме­не­ний и со все­ми дета­ля­ми, а допол­ни­тель­ные поже­ла­ния Пом­пея так­же были немед­лен­но и цели­ком одоб­ре­ны.

Боль­шие надеж­ды воз­ла­га­ли в Риме на выез­жав­ших к месту сво­его назна­че­ния обо­их пол­ко­вод­цев, Пом­пея и Глаб­ри­о­на. Цены на хлеб пони­зи­лись до обыч­но­го уров­ня тот­час же после при­ня­тия Габи­ни­е­вых зако­нов; это дока­зы­ва­ет, какие ожи­да­ния свя­зы­ва­лись с гран­ди­оз­ной экс­пе­ди­ци­ей и ее слав­ным вождем. Надеж­ды эти, как мы увидим далее, не толь­ко осу­ще­ст­ви­лись, но были даже пре­взой­де­ны; море было совер­шен­но очи­ще­но от пира­тов в три меся­ца. Со вре­мен вой­ны с Ган­ни­ба­лом рим­ское пра­ви­тель­ство не высту­па­ло во внеш­ней поли­ти­ке с такой энер­ги­ей; в про­ти­во­по­лож­ность сла­бо­му и без­дар­но­му прав­ле­нию оли­гар­хии демо­кра­ти­че­ско-воен­ная оппо­зи­ция бле­стя­ще дока­за­ла, что ее при­зва­ни­ем явля­ет­ся взять в свои руки управ­ле­ние государ­ст­вом. Анти­па­трио­ти­че­ские и нелов­кие попыт­ки кон­су­ла Пизо­на поме­шать мелоч­ны­ми пре­пят­ст­ви­я­ми меро­при­я­ти­ям Пом­пея для истреб­ле­ния пира­тов в Нар­бонн­ской Гал­лии толь­ко уве­ли­чи­ва­ли озлоб­ле­ние граж­дан про­тив оли­гар­хии и попу­ляр­ность Пом­пея; лишь бла­го­да­ря его лич­но­му вме­ша­тель­ству народ­ное собра­ние не лиши­ло кон­су­ла долж­но­сти.

с.96 Тем вре­ме­нем сму­та на ази­ат­ском мате­ри­ке еще более уси­ли­лась. Глаб­ри­он, кото­рый дол­жен был при­нять от Лукул­ла глав­ное коман­до­ва­ние в войне с Мит­ра­да­том и Тиг­ра­ном, оста­вал­ся в Пере­д­ней Азии; раз­лич­ны­ми воз­зва­ни­я­ми он под­стре­кал сол­дат про­тив Лукул­ла, но в долж­ность глав­но­ко­ман­дую­ще­го не всту­пал, так что Лукулл был вынуж­ден оста­вать­ся на сво­ем посту. Про­тив Мит­ра­да­та, конеч­но, не было ниче­го пред­при­ня­то, и пон­тий­ская кон­ни­ца без­бо­яз­нен­но и без­на­ка­зан­но зани­ма­лась гра­бе­жом в Вифи­нии и Кап­па­до­кии. Для борь­бы с пира­та­ми Пом­пей так­же был вынуж­ден отпра­вить­ся со сво­им вой­ском в Малую Азию; есте­ствен­но было 79 бы пере­дать ему и коман­до­ва­ние в пон­тий­ско-армян­ской войне, к чему он сам дав­но стре­мил­ся. Но демо­кра­ти­че­ская пар­тия в Риме, разу­ме­ет­ся, не разде­ля­ла стрем­ле­ний сво­его пол­ко­во­д­ца и не бра­ла на себя ини­ци­а­ти­вы в этом вопро­се. Весь­ма веро­ят­но, что демо­кра­ты скло­ни­ли Габи­ния не пору­чать Пом­пею сра­зу коман­до­ва­ния и в войне про­тив Мит­ра­да­та и в войне с пира­та­ми, а пере­дать пер­вый из этих постов Глаб­ри­о­ну; и теперь они никак не мог­ли желать уси­лить и закре­пить наве­ки исклю­чи­тель­ное поло­же­ние и без того черес­чур могу­ще­ст­вен­но­го пол­ко­во­д­ца. Сам Пом­пей, по сво­е­му обык­но­ве­нию, дер­жал­ся пас­сив­но, и воз­мож­но, что он дей­ст­ви­тель­но вер­нул­ся бы домой по выпол­не­нии воз­ло­жен­но­го на него пору­че­ния, если бы не слу­чи­лось про­ис­ше­ст­вие, совер­шен­но неожи­дан­ное для всех пар­тий.

Гай Мани­лий, чело­век пустой и ничтож­ный, пере­ссо­рил­ся, будучи народ­ным три­бу­ном, и с ари­сто­кра­ти­ей и с демо­кра­ти­ей бла­го­да­ря сво­им неудач­ным зако­но­про­ек­там. В надеж­де укрыть­ся под кры­лыш­ком могу­ще­ст­вен­но­го пол­ко­во­д­ца, если он добудет для него то, чего он, как было всем извест­но, горя­чо желал, но не решал­ся тре­бо­вать, Мани­лий обра­тил­ся к граж­да­нам с пред­ло­же­ни­ем ото­звать намест­ни­ка Глаб­ри­о­на из Вифи­нии и Пон­та, а Мар­ция Рек­са из Кили­кии и пере­дать эти долж­но­сти, а так­же веде­ние вой­ны на Восто­ке, по-види­мо­му, на неопре­де­лен­ное вре­мя и во вся­ком слу­чае с обшир­ней­ши­ми пол­но­мо­чи­я­ми на заклю­че­ние мира и сою­зов про­кон­су­лу морей и побе­ре­жья наряду с его преж­ней долж­но­стью (нача­ло 688 г. [66 г.]). На этот раз обна­ру­жи­лось с пол­ной ясно­стью, как рас­ша­тан был рим­ский кон­сти­ту­ци­он­ный меха­низм, с тех пор как ини­ци­а­ти­ва зако­но­да­тель­ства была пере­да­на в руки любо­го ничтож­но­го дема­го­га, а выне­се­ние реше­ния — нера­зум­ной тол­пе, что рас­про­стра­ня­лось так­же на важ­ней­шие вопро­сы управ­ле­ния. Пред­ло­же­ние Мани­лия не понра­ви­лось ни одной из поли­ти­че­ских пар­тий, одна­ко оно почти не встре­ти­ло серь­ез­но­го сопро­тив­ле­ния. Демо­кра­ти­че­ские вожа­ки про­сто не сме­ли воз­ра­жать про­тив зако­но­про­ек­та Мани­лия по тем же при­чи­нам, кото­рые заста­ви­ли их поми­рить­ся с Габи­ни­е­вым зако­ном; они зата­и­ли свое недо­воль­ство и свои опа­се­ния и выска­зы­ва­лись пуб­лич­но в поль­зу демо­кра­ти­че­ско­го пол­ко­во­д­ца. Уме­рен­ные опти­ма­ты под­дер­жи­ва­ли с.97 пред­ло­же­ние Мани­лия, пото­му что после Габи­ни­е­ва зако­на вся­кое сопро­тив­ле­ние было бес­по­лез­но, и даль­но­вид­ные люди уже тогда пони­ма­ли, что пра­виль­ной поли­ти­кой для сена­та явля­ет­ся сбли­же­ние с Пом­пе­ем, чтобы при неиз­беж­ном раз­ры­ве меж­ду ним и демо­кра­та­ми пере­тя­нуть его на свою сто­ро­ну. Нако­нец, люди неустой­чи­вые бла­го­слов­ля­ли день, когда и они, каза­лось, мог­ли иметь свое мне­ние и соот­вет­ст­вен­но дей­ст­во­вать, не поры­вая ни с одной из пар­тий. Харак­тер­но, что Марк Цице­рон впер­вые высту­пил на поли­ти­че­ской ора­тор­ской три­буне с защи­той зако­но­про­ек­та Мани­лия. Одни лишь стро­гие опти­ма­ты во гла­ве с Квин­том Катул­лом не скры­ва­ли сво­их взглядов и высту­па­ли про­тив это­го пред­ло­же­ния. Разу­ме­ет­ся, оно было при­ня­то таким боль­шин­ст­вом голо­сов, кото­рое почти рав­ня­лось еди­но­глас­но­му реше­нию, и при­об­ре­ло силу зако­на. Пом­пей полу­чил бла­го­да­ря это­му, поми­мо сво­их преж­них обшир­ных пол­но­мо­чий, управ­ле­ние важ­ней­ши­ми мало­азий­ски­ми про­вин­ци­я­ми, так что в пре­де­лах рим­ских вла­де­ний почти не оста­ва­лось клоч­ка зем­ли, кото­рый не был бы ему под­вла­стен, и ему было пору­че­но веде­ние вой­ны, о кото­рой, как о похо­де Алек­сандра, мож­но было ска­зать, где и когда она нача­лась, но не вид­но было, где и когда 80 она кон­чит­ся. За все вре­мя суще­ст­во­ва­ния Рима такая власть нико­гда еще не сосре­дото­чи­ва­лась в руках одно­го чело­ве­ка.

Зако­ны Габи­ния и Мани­лия завер­ши­ли борь­бу меж­ду сена­том и попу­ля­ра­ми, нача­тую за 67 лет до того зако­на­ми Сем­п­ро­ния. Если бла­го­да­ря Сем­п­ро­ни­е­вым зако­нам рево­лю­ци­он­ная пар­тия кон­сти­туи­ро­ва­лась как поли­ти­че­ская оппо­зи­ция, то с при­ня­ти­ем зако­нов Габи­ния и Мани­лия она пре­вра­ти­лась из оппо­зи­ци­он­ной пар­тии в пра­ви­тель­ст­вен­ную. Вели­че­ст­вен был момент, когда после бес­плод­ной интер­цес­сии Окта­вия была про­би­та пер­вая брешь в суще­ст­во­вав­шем государ­ст­вен­ном строе, но столь же зна­ме­на­те­лен был и тот день, когда с отстав­кой Тре­бел­лия пал послед­ний оплот сенат­ско­го режи­ма. Это чув­ст­во­ва­лось обе­и­ми сто­ро­на­ми, и даже серд­ца апа­тич­ных сена­то­ров дрог­ну­ли в этой борь­бе не на жизнь, а на смерть. Одна­ко борь­ба за изме­не­ние кон­сти­ту­ции окон­чи­лась все же совер­шен­но дру­гим и гораздо более жал­ким обра­зом, чем она нача­лась. Начал рево­лю­цию бла­го­род­ный во всех отно­ше­ни­ях юно­ша, а закон­че­на она была дерз­ки­ми интри­га­на­ми и дема­го­га­ми само­го худ­ше­го поши­ба. Если, с дру­гой сто­ро­ны, опти­ма­ты нача­ли с обду­ман­но­го сопро­тив­ле­ния, упор­но защи­щая даже без­на­деж­ные пози­ции, то кон­чи­ли они пер­вой попыт­кой при­ме­не­ния кулач­но­го пра­ва, хваст­ли­вой сла­бо­стью и позор­ным нару­ше­ни­ем при­ся­ги. Теперь было достиг­ну­то то, что неко­гда каза­лось сме­лой меч­той: сенат пере­стал пра­вить. Но если бы ста­ри­ки, видев­шие еще пер­вые бури рево­лю­ции, вни­мав­шие сло­вам Грак­хов, срав­ни­ли то вре­мя с насто­я­щим, они нашли бы, что все изме­ни­лось за это вре­мя — стра­на и люди, государ­ст­вен­ное с.98 пра­во и воен­ная дис­ци­пли­на, жизнь и нра­вы; и тот, кто стал бы срав­ни­вать иде­а­лы Грак­хо­вых вре­мен с их осу­щест­вле­ни­ем, мог лишь груст­но улыб­нуть­ся. Но подоб­ные раз­мыш­ле­ния были делом про­шло­го. В насто­я­щем же и, веро­ят­но, в буду­щем свер­же­ние ари­сто­кра­тии долж­но было счи­тать­ся совер­шив­шим­ся фак­том. Оли­гар­хи были похо­жи на совер­шен­но рас­пав­шу­ю­ся армию, рас­се­ян­ные отряды кото­рой могут еще слу­жить под­креп­ле­ни­ем для дру­го­го вой­ска, но сами не могут уже ни ока­зать сопро­тив­ле­ния, ни дать само­сто­я­тель­но­го боя. Но одно­вре­мен­но с окон­ча­ни­ем ста­рой борь­бы под­готов­ля­лась и новая — борь­ба обе­их сил, нахо­див­ших­ся до того вре­ме­ни в сою­зе для свер­же­ния ари­сто­кра­ти­че­ско­го государ­ст­вен­но­го строя: демо­кра­ти­че­ской оппо­зи­ции и при­об­ре­тав­шей все бо́льшую силу воен­ной вла­сти. Исклю­чи­тель­ное поло­же­ние Пом­пея уже после Габи­ни­е­ва зако­на, а еще более после зако­на Мани­лия, было несов­ме­сти­мо с рес­пуб­ли­кан­ским стро­ем государ­ства. Закон Габи­ния, как вполне спра­вед­ли­во заяв­ля­ли уже тогда его про­тив­ни­ки, назна­чал Пом­пея не адми­ра­лом, а пра­ви­те­лем государ­ства, и не без осно­ва­ния один хоро­шо зна­ко­мый с восточ­ны­ми поряд­ка­ми грек назы­ва­ет его «царем царей». Когда вер­нув­шись с Восто­ка после новых побед, с воз­рос­шей сла­вой и пол­ной каз­ной, с гото­вы­ми к борь­бе и пре­дан­ны­ми ему вой­ска­ми, он протянет руку к короне, — кто оста­но­вит его? Быть может, быв­ший кон­сул Квинт Катулл созо­вет сена­то­ров на борь­бу про­тив пер­во­го пол­ко­во­д­ца эпо­хи и его испы­тан­ных леги­о­нов? Или новый эдил Гай Цезарь под­ни­мет город­скую чернь, взо­ры кото­рой он толь­ко что тешил сво­и­ми 320 пара­ми гла­ди­а­то­ров в сереб­ря­ных латах? Вско­ре при­дет­ся сно­ва укры­вать­ся на ска­лах Капи­то­лия, чтобы спа­сти сво­бо­ду, вос­кли­цал Катулл. Не его вина была, что буря при­шла не с Восто­ка, как он думал, и что судь­ба, испол­няя его про­ро­че­ство бук­валь­нее, чем он сам пред­видел, занес­ла губи­тель­ную непо­го­ду несколь­ко лет спу­стя из стра­ны кель­тов.