Античная историческая традиция о попытке освобождения сторонников Катилины.

с.187 Несмот­ря на более чем двух­сот­лет­нюю исто­рию изу­че­ния собы­тий 63 г. до н. э., полу­чив­ших еще у совре­мен­ни­ков назва­ние «заго­вор Кати­ли­ны», отдель­ные аспек­ты их до сих пор не были под­верг­ну­ты спе­ци­аль­но­му иссле­до­ва­нию. В част­но­сти, это отно­сит­ся к рас­ска­зу антич­ных авто­ров о неудав­шей­ся попыт­ке осво­бо­дить заго­вор­щи­ков. В общих и спе­ци­аль­ных работах, затра­ги­ваю­щих дан­ный вопрос, часто выска­зы­ва­ет­ся точ­ка зре­ния, что мож­но гово­рить лишь о слу­хах о гото­вя­щем­ся напа­де­нии на дома, где содер­жа­лись пяте­ро аре­сто­ван­ных¹. Столь же широ­ко рас­про­стра­не­но мне­ние, что попыт­ка вырвать из-под стра­жи Лен­ту­ла и Цете­га все-таки име­ла место². Одна­ко, насколь­ко нам извест­но, никто из наших пред­ше­ст­вен­ни­ков не делал пред­ме­том сво­его иссле­до­ва­ния само повест­во­ва­ние о собы­ти­ях 3—5 декаб­ря 63 г. до н. э. В осно­ве как той, так и дру­гой точ­ки зре­ния (и, соот­вет­ст­вен­но, сте­пе­ни дове­рия к антич­ной тра­ди­ции) преж­де все­го лежат пред­став­ле­ния о дви­же­нии кати­ли­на­ри­ев и об обста­нов­ке, сло­жив­шей­ся в Риме после аре­ста вер­хуш­ки заго­во­ра³. Источ­ни­ко­вед­че­ский ана­лиз непо­сред­ст­вен­но самих сооб­ще­ний латин­ских и гре­че­ских писа­те­лей — как они рас­ска­зы­ва­ют о попыт­ке осво­бож­де­ния с.188 Лен­ту­ла Суры и Цете­га — в нау­ке (во вся­ком слу­чае оте­че­ст­вен­ной) нико­гда не про­во­дил­ся. А меж­ду тем он ока­зы­ва­ет­ся весь­ма пло­до­твор­ным и поз­во­ля­ет поки­нуть зыб­кую поч­ву сла­бо аргу­мен­ти­ро­ван­ных пред­по­ло­же­ний.

Наи­боль­ший инте­рес пред­став­ля­ют сведе­ния, сооб­щае­мые в Чет­вер­той Кати­ли­на­рии Цице­ро­ном. Как извест­но, дол­гое вре­мя велась дис­кус­сия о том, как соот­но­сят­ся меж­ду собой про­из­не­сен­ные и издан­ные речи вели­ко­го ора­то­ра. Отно­си­тель­но Чет­вер­той Кати­ли­на­рии спо­ры вызы­вал преж­де все­го вопрос: в какой сте­пе­ни упро­чив­ше­е­ся в 60 г. до н. э. поло­же­ние Цеза­ря внес­ло коррек­ти­вы в направ­лен­ное про­тив него выступ­ле­ние⁴? Одна­ко едва ли дан­ная источ­ни­ко­вед­че­ская про­бле­ма явля­ет­ся непре­одо­ли­мым пре­пят­ст­ви­ем для наше­го иссле­до­ва­ния.

Пере­пис­ка Цице­ро­на свиде­тель­ст­ву­ет, что к середине мар­та 60 г. до н. э. тот издал напи­сан­ные по-гре­че­ски вос­по­ми­на­ния о сво­ем кон­суль­стве (Att. I. 19. 10; II. 1. 1—2). В июне он обе­ща­ет Атти­ку при­слать, судя по все­му, уже увидев­ший свет сбор­ник кон­суль­ских речей, куда вошли Кати­ли­на­рии (II. 1. 3). Посколь­ку Цице­рон работал над эти­ми и рядом дру­гих про­из­веде­ний одно­вре­мен­но (I. 16. 18; 19. 10), име­ют­ся осно­ва­ния пред­по­ла­гать, что трак­тов­ка собы­тий 63 г. до н. э. в них не силь­но раз­ли­ча­лась.

Не сле­ду­ет недо­оце­ни­вать и того, что, несмот­ря на уси­ле­ние пози­ций буду­щих три­ум­ви­ров и ссо­ру с Кло­ди­ем, поло­же­ние Цице­ро­на про­дол­жа­ло оста­вать­ся устой­чи­вым: он нахо­дил­ся под защи­той вли­я­тель­ной сенат­ской груп­пи­ров­ки, не был в откро­вен­но враж­деб­ных отно­ше­ни­ях ни с Пом­пе­ем, ни с Крас­сом, а попыт­ки Кло­дия перей­ти в пле­беи пока тер­пе­ли неуда­чу (I. 13. 2—4; 14. 3—4; 14. 6; 16. 11; 17. 10; 18. 5—6; 19. 3—8)⁵. На наш взгляд, к 60 г. до н. э. не про­изо­шло ниче­го тако­го, что мог­ло бы заста­вить Цице­ро­на вне­сти ради­каль­ные изме­не­ния в нари­со­ван­ную в Чет­вер­той Кати­ли­на­рии кар­ти­ну заго­во­ра. Как бы ни решал­ся вопрос о коррек­ти­вах, вне­сен­ных в речь в свя­зи с пред­сто­я­щим кон­суль­ст­вом Цеза­ря, общая трак­тов­ка само­го заго­во­ра и мно­гие свя­зан­ные с его рас­кры­ти­ем подроб­но­сти долж­ны были напря­мую вос­хо­дить к декабрь­ским выступ­ле­ни­ям Цице­ро­на в сена­те.

с.189 Осо­бо под­черк­нем, что угро­за изгна­ния еще не навис­ла над ора­то­ром и для него не было необ­хо­ди­мо­сти пре­уве­ли­чи­вать тяжесть совер­шен­но­го кати­ли­на­ри­я­ми пре­ступ­ле­ния: офи­ци­аль­ное обви­не­ние в под­готов­ке рез­ни и под­жо­гов само по себе настоль­ко оди­оз­но, что к нему труд­но что-либо при­ба­вить. Таким обра­зом, мож­но пред­по­ло­жить, что и осве­ще­ние попыт­ки осво­бож­де­ния аре­сто­ван­ных заго­вор­щи­ков не пре­тер­пе­ло корен­ных изме­не­ний по срав­не­нию с про­из­не­сен­ной 5 декаб­ря речью. Это пред­по­ло­же­ние, впро­чем, не сни­ма­ет дру­го­го ком­плек­са источ­ни­ко­вед­че­ских про­блем, а имен­но: насколь­ко вер­но Цице­рон, per­so­na agens, лицо крайне заин­те­ре­со­ван­ное, обри­со­вал ситу­а­цию?

Чет­вер­тая Кати­ли­на­рия про­из­но­си­лась с целью убедить сена­то­ров при­нять небес­спор­ное с юриди­че­ской точ­ки зре­ния реше­ние о каз­ни Лен­ту­ла Суры и его това­ри­щей. В инте­ре­сах Цице­ро­на было нагне­тать обста­нов­ку сооб­ще­ни­я­ми о гото­вя­щем­ся осво­бож­де­нии вождей заго­во­ра, чтобы при­дать поста­нов­ле­нию сена­та харак­тер вынуж­ден­ной необ­хо­ди­мо­сти. Кон­сул несколь­ко раз при­зы­ва­ет при­нять во вни­ма­ние нега­тив­ные послед­ст­вия излиш­ней мяг­ко­сти и упо­ми­на­ет о по-преж­не­му гро­зя­щей всем опас­но­сти (Cat. IV. 1, 3, 4, 6, 12, 13, 18, 19, 24). Одна­ко эти пас­са­жи изоби­лу­ют свой­ст­вен­ны­ми Цице­ро­ну рито­ри­че­ски­ми штам­па­ми и общи­ми рас­суж­де­ни­я­ми, будучи вполне объ­яс­ни­мы: исхо­дя из недав­не­го рас­кры­тия заго­во­ра Лен­ту­ла и угро­зы, кото­рую по-преж­не­му пред­став­ля­ло вой­ско Кати­ли­ны. Цице­рон нигде не дает понять, что с момен­та аре­ста пре­ступ­ни­ков про­изо­шло какое-либо собы­тие, еще силь­нее обост­рив­шее обста­нов­ку в горо­де.

Вме­сто того, чтобы дра­ма­ти­зи­ро­вать создав­ше­е­ся поло­же­ние, кон­сул, напро­тив, декла­ри­ру­ет свою спо­соб­ность обес­пе­чить спо­кой­ст­вие и пол­ный порядок. В част­но­сти, он гово­рит: «Ведь разда­ют­ся дости­гаю­щие мое­го слу­ха голо­са тех, кто, по-види­мо­му, боит­ся, что я не имею доста­точ­но средств для защи­ты и доведе­ния до кон­ца того, что вы сего­дня поста­но­ви­те (qui ve­re­ri vi­den­tur ut ha­beam sa­tis prae­si­di ad ea quae vos sta­tue­ri­tis ho­dier­no die tran­si­gen­da). Все и пред­у­смот­ре­но, и под­готов­ле­но, и устро­е­но (om­nia et pro­vi­sa et pa­ra­ta et con­sti­tu­ta sunt), отцы-сена­то­ры, как моей наи­выс­шей заботой и усер­ди­ем, так и даже гораздо боль­шим стрем­ле­ни­ем <…> рим­ско­го наро­да» (ibid. 14).

О каких-то все же имев­ших место вол­не­ни­ях упо­мя­ну­то вскользь: «Поэто­му, если кого-либо из вас силь­но вол­ну­ет (for­te com­mo­vet) слы­ши­мое, что некий свод­ник Лен­ту­ла носит­ся взад-впе­ред вокруг тор­го­вых лавок (quod audi­tum est, le­no­nem quen­dam Len­tu­li con­cur­sa­re cir­cum ta­ber­nas), и наде­ет­ся, что за пла­ту могут быть воз­буж­де­ны души неопыт­ных и неиму­щих (pre­tio spe­ra­re sol­li­ci­ta­ri pos­se ani­mos egen­tium at­que im­pe­ri­to­rum), — подоб­ное дей­ст­ви­тель­но было нача­то и испро­бо­ва­но (est id qui­dem coep­tum at­que tempta­tum). Одна­ко никто не был най­ден (nul­li sunt in­ven­ti) столь жал­кий судь­бою или столь про­па­щий стрем­ле­ни­ем, кто бы не желал, чтобы невреди­мым было то самое место сиде­ния и труда и еже­днев­но­го дохо­да, ложе и постель их, нако­нец, чтобы сохра­ни­лось это мир­ное тече­ние жиз­ни. <…> Если доход этих людей име­ет с.190 обык­но­ве­ние умень­шать­ся, когда лав­ки закры­ты, каков же он будет после того, как эти лав­ки подо­жгут?» (ibid. 17).

Из слов Цице­ро­на слож­но понять, по чье­му ука­за­нию дей­ст­ву­ет под­стре­ка­тель. Озна­ча­ет ли сло­во­со­че­та­ние «свод­ник Лен­ту­ла» то, что нахо­дя­щий­ся под аре­стом Пуб­лий Кор­не­лий Лен­тул Сура обра­тил­ся к нахо­дя­щим­ся на воле сообщ­ни­кам? Имел ли он вооб­ще подоб­ную воз­мож­ность?

Бес­спор­но, пере­да­вая опас­ных пре­ступ­ни­ков на пору­ки, сенат назвал в каче­стве пору­чи­те­лей тех, в чьем обра­зе мыс­лей и спо­соб­но­сти обес­пе­чить надеж­ную охра­ну сомне­ния отсут­ст­во­ва­ли. Уве­рен­ность в долж­ном испол­не­нии при­ня­то­го реше­ния была столь вели­ка, что сде­лал­ся воз­мож­ным поли­ти­че­ский маневр. Двое менее опас­ных заго­вор­щи­ков — всад­ни­ки Ста­ти­лий и Габи­ний — ожи­да­ли при­го­во­ра в домах Цеза­ря и Крас­са (Sall. De co­niur. 47. 4), кото­рых мол­ва свя­зы­ва­ла с Кати­ли­ной (ibid. 17. 7; Plut. Cic. 15; Crass. 13; Dio Cass. XXXVII. 35. 1—3).

О сооб­ра­же­ни­ях, кото­ры­ми руко­вод­ст­во­вал­ся сенат, мож­но лишь дога­ды­вать­ся. Отча­сти подоб­ным обра­зом под­чер­ки­ва­лось един­ство пра­вя­ще­го сосло­вия перед лицом все­об­щей опас­но­сти⁶, отча­сти же в сенат­ском поста­нов­ле­нии мож­но видеть меру по ней­тра­ли­за­ции сво­их поли­ти­че­ских про­тив­ни­ков, чтобы сде­лать для них затруд­ни­тель­ны­ми вся­кие шаги враз­рез с офи­ци­аль­но выра­жен­ным мне­ни­ем⁷. Став в опре­де­лен­ном смыс­ле залож­ни­ка­ми сво­ей репу­та­ции, ни Цезарь, ни Красс не мог­ли помыш­лять о недолж­ном содер­жа­нии вве­рен­ных их чести людей. Самых близ­ких сорат­ни­ков Кати­ли­ны — Лен­ту­ла Суру и Кор­не­лия Цете­га — пере­да­ли на пору­ки П. Лен­ту­лу Спин­те­ру и Кв. Кор­ни­фи­цию. Мы не рас­по­ла­га­ем ника­кой инфор­ма­ци­ей, кото­рая поз­во­ли­ла бы усо­мнить­ся в доб­ро­со­вест­но­сти послед­них. О какой-либо при­част­но­сти обо­их сена­то­ров к заго­во­ру ниче­го неиз­вест­но, и неяс­но, что мог­ло бы побудить их помо­гать заве­до­мо про­иг­ран­но­му делу. Какую награ­ду мог­ли посу­лить аре­сто­ван­ные, чтобы пору­чи­те­ли реши­лись риск­нуть сво­ей репу­та­ци­ей?

Про­из­но­ся Чет­вер­тую Кати­ли­на­рию, Цице­рон пре­крас­но пони­мал, что насту­пил кри­ти­че­ский момент, когда сле­до­ва­ло бро­сить на чашу весов все дово­ды. Будь у кон­су­ла дока­за­тель­ства, что нахо­дя­щий­ся под аре­стом Лен­тул Сура про­дол­жа­ет свою вредо­нос­ную дея­тель­ность, он бы непре­мен­но пред­ста­вил их сена­ту, пре­вра­щая казнь заго­вор­щи­ков в не тер­пя­щую отла­га­тельств необ­хо­ди­мость. Более того: попыт­ка под­нять новый мятеж ста­ла бы отправ­ной точ­кой речи 5 декаб­ря, и она была бы постро­е­на совер­шен­но ина­че. Цице­рон либо с.191 делал бы упор на то, что из послед­них сил сдер­жи­ва­ет сти­хию вот-вот гото­во­го раз­ра­зить­ся вос­ста­ния, либо рисо­вал бы кар­ти­ну, зна­ко­мую нам по Пер­вой Кати­ли­на­рии: неслы­хан­ные опас­но­сти, угро­жаю­щие горо­ду, и бди­тель­ный кон­сул на стра­же граж­дан (Cat. I. 1, 6—11, 15). Рас­по­ла­гая дока­за­тель­ства­ми о под­готав­ли­вае­мом Лен­ту­лом Сурой мяте­же, Цице­рон мог бы поз­во­лить себе ука­зать на недолж­ное испол­не­ние пору­чи­те­лем заго­вор­щи­ка сво­их обя­зан­но­стей, не боясь испор­тить отно­ше­ния с вли­я­тель­ным сена­то­ром. Для это­го сле­до­ва­ло лишь сде­лать акцент на испор­чен­но­сти аре­сто­ван­но­го, разъ­едаю­щей как ржав­чи­на желе­зо все, с чем сопри­ка­са­ет­ся⁸.

Если бы попыт­ка осво­бож­де­ния вождей заго­во­ра пред­став­ля­ла сколь­ко-нибудь серь­ез­ную опас­ность, она не была бы упо­мя­ну­та все­го еди­но­жды и вскользь. Важен сам кон­текст это­го упо­ми­на­ния. Цице­рон преж­де все­го жела­ет убедить сенат, что у кон­су­ла доста­точ­но сил, чтобы при­ве­сти в испол­не­ние смерт­ный при­го­вор. Один из аргу­мен­тов ора­то­ра — все­на­род­ная под­держ­ка; он утвер­жда­ет, что в деле спа­се­ния государ­ства все­ми сосло­ви­я­ми было про­яв­ле­но вели­чай­шее рве­ние, посколь­ку победа Кати­ли­ны озна­ча­ла бы уни­что­же­ние их сво­бо­ды и бла­го­по­лу­чия (Cat. IV. 16). В каче­стве при­ме­ра все­об­ще­го еди­но­ду­шия и при­во­дит­ся неудав­ша­я­ся попыт­ка «свод­ни­ка Лен­ту­ла», под кото­рой, судя по кон­тек­сту, под­ра­зу­ме­ва­ет­ся запозда­лая реа­ли­за­ция пла­на рез­ни и под­жо­гов. На осво­бож­де­нии пре­ступ­ни­ков, кото­рое мог­ло бы быть побоч­ным след­ст­ви­ем бес­по­ряд­ков, Цице­рон вни­ма­ние не акцен­ти­ру­ет.

Таким обра­зом, сведе­ния Чет­вер­той Кати­ли­на­рии не дают осно­ва­ний пола­гать, что 3—5 декаб­ря 63 г. до н. э. име­ла место целе­на­прав­лен­ная попыт­ка вырвать из-под стра­жи аре­сто­ван­ных вождей заго­во­ра. Более того, допу­сти­мо вооб­ще поста­вить ее под сомне­ние, пусть даже речь идет не о под­жо­гах, а о воз­буж­де­нии вол­не­ний в горо­де. Про­из­но­ся речь перед поли­ти­че­ской эли­той рим­ско­го обще­ства, людь­ми, хоро­шо осве­дом­лен­ны­ми о про­ис­хо­дя­щем, Цице­рон гово­рит о слу­хах по пово­ду «свод­ни­ка Лен­ту­ла». Подоб­ные слу­хи дей­ст­ви­тель­но мог­ли порож­дать­ся ост­ро­той и неопре­де­лен­но­стью ситу­а­ции⁹. Пока­за­тель­но, что Цице­рон их не опро­вер­га­ет, одна­ко весь­ма разум­но не дела­ет доста­точ­но спор­ный эпи­зод суще­ст­вен­ным дово­дом в поль­зу важ­ней­ше­го реше­ния сена­та; в то же вре­мя он не упу­стил слу­чая напом­нить о потен­ци­аль­ной угро­зе.

У Сал­лю­стия мы встре­ча­ем­ся с иной вер­си­ей, когда мятеж­ни­ки име­ют непо­сред­ст­вен­ной целью осво­бож­де­ние лиде­ров заго­во­ра. Ввиду важ­но­сти дан­но­го места, при­ведем его пол­но­стью в нашем пере­во­де: «Пока все это обсуж­да­лось в сена­те и пока послам алло­бро­гов и Титу Воль­тур­цию, после того как их донос под­твер­дил­ся, назна­ча­ли воз­на­граж­де­ние, воль­ноот­пу­щен­ни­ки и немно­гие из кли­ен­тов Лен­ту­ла с.192 раз­лич­ны­ми путя­ми под­стре­ка­ли в квар­та­лах ремес­лен­ни­ков и рабов к тому, чтобы вырвать его [из-под стра­жи] (li­ber­ti et pau­ci ex clien­ti­bus Len­tu­li di­vor­sis iti­ne­ri­bus opi­fi­ces at­que ser­vi­tia in vi­cis ad eum eri­piun­dum sol­li­ci­ta­bant), неко­то­рые разыс­ки­ва­ли вождей тол­пы, кото­рые при­вык­ли тер­зать государ­ство за пла­ту (par­tim ex­qui­re­bant du­ces mul­ti­tu­di­num, qui pre­tio rem pub­li­cam ve­xa­re so­li­ti erant). Цетег же через гон­цов при­зы­вал к дер­зо­сти сво­их домо­чад­цев и воль­ноот­пу­щен­ни­ков (per nun­tios fa­mi­liam at­que li­ber­tos suos <….> ora­bat in auda­ciam), людей отбор­ных и зака­лен­ных, чтобы они всем ско­пом ворва­лись к нему с ору­жи­ем (gre­ge fac­to cum te­lis ad se­se in­rum­pe­rent). Когда кон­сул узнал о гото­вя­щем­ся (ubi ea pa­ra­ri cog­no­vit), то он, раз­ме­стив охра­ну, как тре­бо­ва­ли обсто­я­тель­ства и вре­мя, и, созвав сенат, запро­сил его, что над­ле­жит сде­лать с теми, кото­рые ранее были пере­да­ны под стра­жу (quid de iis fie­ri pla­ceat, qui in cus­to­diam tra­di­ti erant)» (De co­niur. 50. 1—3).

Инте­рес­но, что сам Лен­тул не назы­ва­ет­ся здесь ини­ци­а­то­ром мяте­жа, тогда как при­зыв к дей­ст­вию Цете­га ого­ва­ри­ва­ет­ся осо­бо. Бли­жай­шие това­ри­щи Кати­ли­ны изо­бра­жа­ют­ся здесь в соот­вет­ст­вии с тра­ди­ци­ей, беру­щей нача­ло от Цице­ро­на: пас­сив­ный («сон­ли­вый», по выра­же­нию Мар­ка Тул­лия — Cat. III. 16) Лен­тул и энер­гич­ный («беше­но без­рас­суд­ный» — ibid.) Цетег. Послед­ний с момен­та уда­ле­ния Кати­ли­ны из Рима заме­ща­ет его в каче­стве демо­ни­че­ской фигу­ры дерз­ко­го, охва­чен­но­го неистов­ст­вом пре­ступ­ни­ка.

Сло­ва Сал­лю­стия о дей­ст­ви­ях кли­ен­тов Лен­ту­ла, пожа­луй, мож­но воз­во­дить к вер­сии, изло­жен­ной кон­су­лом в Чет­вер­той Кати­ли­на­рии, хотя нель­зя не ука­зать на важ­ные раз­ли­чия. Цице­рон не гово­рит о лич­ной зави­си­мо­сти под­стре­ка­те­лей к бес­по­ряд­кам от Лен­ту­ла и не дела­ет акцент на осво­бож­де­нии заго­вор­щи­ка. Кро­ме того, Сал­лю­стий вно­сит в свой рас­сказ боль­шую опас­ность упо­ми­на­ни­ем «вождей тол­пы» (du­ces mul­ti­tu­di­num), т. е. орга­ни­зо­ван­ной силы, кото­рая вполне мог­ла бы осво­бо­дить Лен­ту­ла. Хотя, соглас­но Сал­лю­стию, послед­не­го тоже долж­ны вырвать из-под стра­жи, такие дета­ли повест­во­ва­ния, как пас­сив­ность Лен­ту­ла и попыт­ка его людей опе­реть­ся на широ­кие слои город­ско­го насе­ле­ния (что про­ти­во­по­став­ля­ет­ся забо­те толь­ко о себе Цете­га¹⁰), неслу­чай­ны. На наш взгляд, это следы тра­ди­ции, иду­щей от Цице­ро­на.

с.193 Выше мы выска­за­ли свое мне­ние об осу­ще­ст­ви­мо­сти на прак­ти­ке кон­так­тов аре­сто­ван­ных с их сообщ­ни­ка­ми. Сомни­тель­но, чтобы у Цете­га была воз­мож­ность слать сво­им людям гон­цов (во мно­же­ст­вен­ном чис­ле!), да и взя­тие штур­мом дома знат­но­го рим­ля­ни­на на Пала­тине дело отнюдь не столь лег­кое, как это ино­гда утвер­жда­ет­ся¹¹. Одна­ко важ­нее все­го здесь то, что у Сал­лю­стия впер­вые засвиде­тель­ст­во­ва­на попыт­ка осво­бож­де­ния сто­рон­ни­ков Кати­ли­ны. При­чем рас­сказ о ней име­ет чет­кую логи­ку: дей­ст­вия Цице­ро­на и поста­нов­ка в сена­те вопро­са о судь­бе аре­сто­ван­ных напря­мую свя­за­ны с создав­шей­ся в горо­де опас­ной ситу­а­ци­ей. Немед­лен­ная казнь Лен­ту­ла и Цете­га ста­но­вит­ся государ­ст­вен­ной необ­хо­ди­мо­стью, и таким обра­зом, у нас появ­ля­ет­ся мотив, отсут­ст­ву­ю­щий в Чет­вер­той Кати­ли­на­рии.

Объ­яс­нить это мож­но сле­дую­щим обра­зом. Если утра­чен­ные ныне про­из­веде­ния Цице­ро­на были напи­са­ны до нача­ла 50-х гг. до н. э., когда его поло­же­ние было в целом устой­чи­во, то Сал­лю­стий работал над сво­им трудом в совер­шен­но иной обста­нов­ке — после изгна­ния Цице­ро­на и пред­ше­ст­ву­ю­щей это­му поли­ти­че­ской борь­бы. Сочи­не­ние De co­niu­ra­tio­ne Ca­ti­li­nae бес­цен­но для нас как источ­ник по раз­ви­тию антич­ной тра­ди­ции о собы­ти­ях 63 г. до н. э. В част­но­сти, Сал­лю­стий недву­смыс­лен­но ука­зы­ва­ет, что мож­но выде­лить в каче­стве осо­бо­го эта­па обрас­та­ние (непо­сред­ст­вен­но перед изгна­ни­ем Цице­ро­на) пер­во­на­чаль­но­го ядра допол­ни­тель­ны­ми оди­оз­ны­ми дета­ля­ми.

Пере­да­вая слу­хи о чаше с кро­вью, скре­пив­шей заго­вор на пер­вой встре­че зло­де­ев в доме Кати­ли­ны, Сал­лю­стий нахо­дит эту мрач­ную подроб­ность «мало­до­сто­вер­ной» (pa­rum con­per­tum — De co­niur. 22. 4), и добав­ля­ет: «неко­то­рые счи­та­ли, что и это, и мно­гое сверх того выду­ма­но (fic­ta et haec et mul­ta prae­te­rea) теми, кто рас­счи­ты­вал смяг­чить воз­ник­шую после нена­висть к Цице­ро­ну жесто­ко­стью пре­ступ­ле­ния (Ci­ce­ro­nis in­vi­diam quae pos­tea or­ta est le­ni­ri cre­de­bant at­ro­ci­ta­te sce­le­ris) понес­ших кару» (ibid. 22. 3). Весь­ма веро­ят­но, что, наряду с «мно­гим сверх того», воз­ник­ли и слу­хи о гото­вив­шем­ся осво­бож­де­нии аре­сто­ван­ных. Во вся­ком слу­чае, имен­но этот допол­ни­тель­ный мотив был тогда очень выго­ден Цице­ро­ну: казнь в Мамер­тин­ской тюрь­ме ста­но­ви­лась мерой вынуж­ден­ной и даже спа­си­тель­ной для рес­пуб­ли­ки.

Вто­рой раз Сал­лю­стий вкла­ды­ва­ет сло­ва об осво­бож­де­нии аре­сто­ван­ных в уста неко­е­го Л. Тарк­ви­ния. Послед­ний утвер­ждал в сена­те, что Красс яко­бы пере­да­вал через него Кати­лине: «Пусть того не стра­шит, что Лен­тул, Цетег и дру­гие участ­ни­ки заго­во­ра схва­че­ны; пусть тем более поспе­шит он подой­ти к горо­ду, чтобы укре­пить души осталь­ных и тем лег­че вырвать из опас­но­сти (eoque ma­gis pro­pe­ra­ret ad ur­bem ad­ce­de­re, quo et ce­te­ro­rum ani­mos re­fi­ce­ret et il­li fa­ci­lius e pe­ri­cu­lo eri­pe­ren­tur)» (ibid. 48. 4).

Здесь жизнь Лен­ту­ла и его това­ри­щей напря­мую зави­сит от дей­ст­вий Кати­ли­ны, какие-либо наме­ки на актив­ность участ­ни­ков заго­во­ра в горо­де отсут­ст­ву­ют. Опас­ность осво­бож­де­ния здесь, как и в с.194 Чет­вер­той Кати­ли­на­рии, потен­ци­аль­ная, и Сал­лю­стий никак не свя­зы­ва­ет меж­ду собой оба замыс­ла вырвать аре­сто­ван­ных из-под стра­жи; инте­рес для него пред­став­ля­ет преж­де все­го репу­та­ция Крас­са.

Донос был встре­чен сена­то­ра­ми враж­деб­но; даже если сло­ва Тарк­ви­ния и были прав­ди­вы, офи­ци­аль­но он был назван кле­вет­ни­ком (ibid. 43. 5—6). Хотя ситу­а­ция выгляде­ла непо­нят­ной еще для совре­мен­ни­ков (ibid. 43. 7—9), нам сей­час важ­ны не поли­ти­че­ские силы, сто­яв­шие за спи­ной Тарк­ви­ния, а то, что в дан­ном слу­чае мотив воз­мож­но­го осво­бож­де­ния заго­вор­щи­ков был пре­се­чен сра­зу же и актив­но­го мус­си­ро­ва­ния не полу­чил.

Изла­гая речь Като­на в сена­те, Сал­лю­стий так­же не счи­та­ет нуж­ным сде­лать акцент на попыт­ке вырвать из-под стра­жи Лен­ту­ла с Цете­гом. Ора­тор никак не исполь­зу­ет в ней столь выиг­рыш­ное обсто­я­тель­ство как угро­за осво­бож­де­ния опас­ных пре­ступ­ни­ков. И это при том, что, соглас­но Сал­лю­стию, при­готов­ле­ния к это­му уже шли вовсю, так что кон­сул, созвав сена­то­ров, обя­зан был поде­лить­ся с ними полу­чен­ны­ми сведе­ни­я­ми.

Сло­ва Като­на о необ­хо­ди­мо­сти быст­ро дей­ст­во­вать и о вра­гах внут­ри город­ских стен (ibid. 52. 35) вполне объ­яс­ни­мы общей опас­ной обста­нов­кой в Риме. С Цеза­рем же Катон в изо­бра­же­нии Сал­лю­стия поле­ми­зи­ру­ет сле­дую­щим обра­зом: «он (sc. Цезарь) пред­ла­га­ет при­нять поста­нов­ле­ние, чтобы иму­ще­ство их (sc. заго­вор­щи­ков) было пере­да­но в каз­ну, а они сами содер­жа­лись под стра­жей в муни­ци­пи­ях, опа­са­ясь, види­мо, что, если [заго­вор­щи­ки] оста­нут­ся в Риме, то их силой осво­бо­дят либо сообщ­ни­ки по заго­во­ру, либо орга­ни­зо­ван­ная тол­па (ti­mens, ne, si Ro­mae sint, aut a po­pu­la­ri­bus co­niu­ra­tio­nis aut a mul­ti­tu­di­ne con­duc­ta per vim eri­pian­tur). Слов­но дур­ные и пре­ступ­ные нахо­дят­ся исклю­чи­тель­но в горо­де, а не во всей Ита­лии, или слов­но дер­зо­сти не боль­ше там, где для защи­ты име­ют­ся мень­шие сред­ства (non ibi plus pos­sit auda­cia, ubi ad de­fen­dun­dum opes mi­no­res sunt)» (52. 14—15). Если попыт­ка осво­бо­дить заго­вор­щи­ков была бы столь близ­кой к осу­щест­вле­нию, как о том пишет Сал­лю­стий, подоб­ная фра­за не мог­ла бы быть про­из­не­се­на. Катон исхо­дит в сво­ей речи из совсем дру­го­го поло­же­ния дел — из потен­ци­аль­но воз­мож­но­го пово­рота собы­тий, но никак не из неот­вра­ти­мо надви­гаю­щей­ся опас­но­сти.

Три рас­смот­рен­ные выше места из моно­гра­фии Сал­лю­стия наво­дят на мысль, что автор соеди­нил в сво­ем повест­во­ва­нии два пла­ста тра­ди­ции о заго­во­ре: как сфор­ми­ро­вав­шей­ся до 60 г. до н. э. (вре­мя запи­си Цице­ро­ном кон­суль­ских речей и работы над мно­го­чис­лен­ны­ми вос­хва­ля­ю­щи­ми себя про­из­веде­ни­я­ми), так и заро­див­шей­ся око­ло 59—58 гг. до н. э. (пери­од поли­ти­че­ской борь­бы перед изгна­ни­ем Цице­ро­на). Сал­лю­стий не сумел орга­нич­но соеди­нить обе вер­сии, отче­го его рас­сказ о попыт­ке осво­бож­де­ния Лен­ту­ла и Цете­га ока­зал­ся несво­бод­ным от про­ти­во­ре­чий.

С точ­ки зре­ния раз­ви­тия тра­ди­ции инте­рес­но, какое отра­же­ние нашел инте­ре­су­ю­щий нас эпи­зод у Дио­на Кас­сия. Этот доста­точ­но позд­ний автор изла­га­ет собы­тия 3—5 декаб­ря наи­бо­лее близ­ко к повест­во­ва­нию Сал­лю­стия: «Тем вре­ме­нем мно­гие и рабы и сво­бод­ные, с.195 одни под воздей­ст­ви­ем стра­ха, дру­гие же и из-за состра­да­ния к Лен­ту­лу и про­чим, гото­ви­лись вырвать их всех из рук смер­ти (πα­ρασ­κευαζο­μέ­νων δὲ δὴ πολ­λῶν καὶ δούλων καὶ ἐλευ­θέρων, τῶν μὲν ὑπὸ δέους τῶν δὲ καὶ οἴκτῳ τοῦ τε Λεν­τούλου καὶ τῶν ἄλ­λων, ἐξαρ­πά­σαι πάν­τας αὐτοὺς ὅπως μὴ ἀπο­θάνω­σι). Узнав об этом, Цице­рон зара­нее занял ночью стра­жей и Капи­то­лий и форум» (XXXVII. 35. 3). Даже если Дио­ну Кас­сию были извест­ны мно­гие подроб­но­сти заго­во­ра, он их опус­ка­ет¹². Так исчез­ло из «Рим­ской исто­рии» имя Гая Цете­га; бли­жай­ши­ми сорат­ни­ка­ми Кати­ли­ны ста­но­вят­ся кон­сул Анто­ний и пре­тор Лен­тул (ibid. XXX. 4, XXXII. 3). Для Дио­на Кас­сия важ­ным пред­став­ля­лось офи­ци­аль­ное поло­же­ние зло­де­ев. Не зани­маю­щий ника­кой маги­ст­ра­ту­ры энер­гич­ный пото­мок древ­не­го знат­но­го рода, род­ст­вен­ник вид­но­го мари­ан­ца П. Цете­га гре­че­ско­го писа­те­ля, в отли­чие от Сал­лю­стия, не инте­ре­со­вал. Поэто­му Дион Кас­сий сохра­нил лишь кон­ту­ры той яркой, напол­нен­ной дета­ля­ми кар­ти­ны, кото­рая нари­со­ва­на в De co­niu­ra­tio­ne Ca­ti­li­nae.

На наш взгляд, свиде­тель­ство Сал­лю­стия о вто­ром эта­пе скла­ды­ва­ния антич­ной тра­ди­ции о заго­во­ре Кати­ли­ны дела­ет более понят­ным повест­во­ва­ние Плу­тар­ха. Гре­че­ско­му авто­ру было извест­но авто­био­гра­фи­че­ское сочи­не­ние Цице­ро­на (Caes. 8. 4) и, судя по все­му, имен­но оно лег­ло в осно­ву осве­ще­ния Плу­тар­хом собы­тий 63 г. до н. э. Когда опи­сы­ва­ют­ся дол­гие и мучи­тель­ные разду­мья Цице­ро­на о судь­бе аре­сто­ван­ных заго­вор­щи­ков, гово­рит­ся лишь, что тот «боял­ся исхо­дя­щей от них опас­но­сти (ὠρ­ρώ­δει τὸν ἀπ᾿ αὐτῶν κίν­δυ­νον), если обой­дет­ся с ними более мяг­ко¹³. Ведь, избе­жав смер­ти, они не удо­воль­ст­ву­ют­ся чем-то более уме­рен­ным, но раз­ра­зят­ся вся­че­ской дер­зо­стью, при­об­ре­тя, сверх ста­рой испор­чен­но­сти, новый гнев» (Cic. XIX. 7).

Здесь нет и наме­ка на попыт­ку осво­бож­де­ния, кон­су­ла вол­ну­ет не зав­траш­ний день с под­жо­га­ми и убий­ства­ми, а более или менее отда­лен­ное буду­щее. Инте­ре­су­ю­щий нас мотив так­же не нашел отра­же­ния в пере­да­вае­мой Плу­тар­хом речи Като­на (Ca­to Min. 23)¹⁴. Зато, опи­сы­вая вечер 5 декаб­ря, когда состо­я­лась казнь, гре­че­ский автор гово­рит о «мно­гих еще участ­ни­ках заго­во­ра на фору­ме, сто­яв­ших все вме­сте и не знаю­щих поло­же­ния дел, ожи­даю­щих ночи, как если бы были еще живы те мужи и мож­но было бы их вырвать из-под стра­жи» (πολ­λοὺς ἔτι τῶν ἀπὸ τῆς συ­νωμο­σίας ἐν ἀγορᾷ συ­νεσ­τῶ­τας ἀθρόους, καὶ τὴν μὲν πρᾶ­ξιν ἀγνοοῦν­τας, τῆν δὲ νύκ­τα προ­σμέ­νον­τας, ὡς ἔτι ζών­των τῶν ἀνδρῶν καὶ δυ­ναμέ­νων с.196 ἐξαρ­πασθῆ­ναι — Cic. XXII. 4). Имен­но этим людям, соглас­но био­гра­фу, Цице­рон адре­су­ет свое зна­ме­ни­тое vi­xe­runt. Таким обра­зом, либо на кон­су­ла сни­зо­шло оза­ре­ние о пла­нах собрав­ших­ся на фору­ме¹⁵, либо он уже имел к дан­но­му момен­ту какую-то инфор­ма­цию. В послед­нем слу­чае труд­но объ­яс­нить, поче­му это обсто­я­тель­ство не нашло отра­же­ния не толь­ко в домаш­них раз­мыш­ле­ни­ях Цице­ро­на, но и в Чет­вер­той Кати­ли­на­рии, содер­жа­ние кото­рой весь­ма крат­ко пере­да­но Плу­тар­хом (ibid. 21. 3). По наше­му мне­нию, неко­то­рая нело­гич­ность повест­во­ва­ния вызва­на здесь, как и у Сал­лю­стия, тем, что писа­тель соеди­нил две раз­ных тра­ди­ции: вос­хо­дя­щую к Περὶ τῆς ὑπα­τείας, напи­сан­но­му до 60 г. до н. э., и более позд­нюю, оправ­ды­ваю­щую казнь кати­ли­на­ри­ев ост­ро­той ситу­а­ции.

Соглас­но Аппи­а­ну, после того, как сенат заслу­шал алло­бро­гов, «Цице­рон <…>, поме­стив каж­до­го (заго­вор­щи­ка — Н. Б.) в дом пре­то­ров (ἕκασ­τον ἐς τὰς οἰκίας τῶν στρα­τηγῶν διαθείς), тот­час воз­вра­тил­ся и при­сту­пил к пода­че мне­ний отно­си­тель­но них. Вокруг сена­та было бес­по­кой­ство <…> и страх соучаст­ни­ков заго­во­ра (δέος τῶν συ­νεγ­νω­κότων). Слу­ги же и воль­ноот­пу­щен­ни­ки (θε­ράπον­τές τε καὶ ἐξε­λεύθε­ροι) само­го Лен­ту­ла и Цете­га, при­со­еди­нив к себе мно­гих ремес­лен­ни­ков (χει­ροτέχ­νας πολ­λοὺς προ­σλα­βόν­τες), зай­дя сза­ди, окру­жи­ли дома пре­то­ров, чтобы вырвать силой сво­их гос­под (ὡς τοὺς δεσ­πό­τας ἐξαρ­πα­σόμε­νοι). Узнав это, Цице­рон выбе­жал из сена­та; уста­но­вив в под­хо­дя­щих местах стра­жу, он воз­вра­тил­ся и уско­рил при­ня­тие реше­ния» (App. В. С. II. 5). Рас­сказ Аппи­а­на, на кото­рый ино­гда ссы­ла­ют­ся иссле­до­ва­те­ли¹⁶, как нетруд­но заме­тить, изоби­лу­ет неточ­но­стя­ми. Из сочи­не­ний рим­ских авто­ров, совре­мен­ни­ков собы­тий 63 г. до н. э., извест­но, что выступ­ле­ние свиде­те­лей обви­не­ния состо­я­лось на заседа­нии 3 декаб­ря, после чего Лен­тул с това­ри­ща­ми были пере­да­ны на пору­ки (Cic. Cat. IV. 13; Sall. De co­niur. 47. 4), и лишь 5 декаб­ря реши­лась их судь­ба. Дале­ко не все пору­чи­те­ли заго­вор­щи­ков были тогда пре­то­ра­ми¹⁷. Аппи­ан силь­но дра­ма­ти­зи­ру­ет ситу­а­цию, сокра­щая вре­мя про­ис­хо­дя­ще­го до одно­го дня и застав­ляя Цице­ро­на два­жды покидать сенат, чтобы при­нять неот­лож­ные меры. Гре­че­ский писа­тель допус­ка­ет и дру­гие ошиб­ки в рас­ска­зе о с.197 собы­ти­ях 63 г. до н. э., вопи­ю­щие с точ­ки зре­ния совре­мен­ни­ка¹⁸, поэто­му напа­де­ние на дома «пре­то­ров» уже не осо­бен­но удив­ля­ет¹⁹. Таким обра­зом, взя­тое в ком­плек­се с про­чей исто­ри­че­ской тра­ди­ци­ей сооб­ще­ние Аппи­а­на не может под­твер­дить реаль­ность попыт­ки осво­бо­дить кати­ли­на­ри­ев. Мы долж­ны отдать пред­по­чте­ние свиде­тель­ствам рим­ских совре­мен­ни­ков — Сал­лю­стия и преж­де все­го Цице­ро­на; тогда повест­во­ва­ние Аппи­а­на сле­ду­ет рас­смат­ри­вать как раз­ви­тие и доведе­ние до логи­че­ско­го кон­ца вер­сии, осно­ван­ной на рас­пус­кае­мых перед изгна­ни­ем Мар­ка Тул­лия слу­хах.

Of all the avai­lab­le ma­te­rial re­la­ted to the mat­ter, Ci­ce­ro ne­ver men­tions the li­be­ra­tion at­tempt in his works, whi­le Sal­lust in his nar­ra­tion brings to­ge­ther the two tra­di­tio­nal ver­sions — tho­se ori­gi­na­ted be­fo­re and af­ter Ci­ce­ro’s exi­le. The lat­ter was for­med by the ru­mours about the cruel treat­ment of the ar­res­ted per­sons and about the dan­ger of their li­be­ra­tion. Plu­tarch con­si­de­red the­se two ver­sions, too. Ap­pian’s nar­ra­tion about the con­spi­ra­cy of Ca­ti­li­na is abun­dant in rough mis­ta­kes and can’t be re­gar­ded as a re­liab­le sour­ce of the li­be­ra­tion at­tempt.