Картины из бытовой истории Рима
в эпоху от Августа до конца династии Антонинов.
Часть I.

с.85

5. Цере­мо­ни­ал.

К при­ви­ле­ги­ям дру­зей импе­ра­то­ра, хотя, быть может, толь­ко дру­зей пер­во­го клас­са, при­над­ле­жа­ло то, что они име­ли пра­во каж­дое утро являть­ся на поклон к импе­ра­то­ру¹. Фабий Мак­сим понял, что Август к нему неми­ло­стив, из того, что тот, на его обра­ще­ние при обыч­ном утрен­нем визи­те: «При­вет тебе, Цезарь», отве­тил: «Про­щай, Фабий»². Пли­ний Стар­ший, друг Вес­па­си­а­на, обык­но­вен­но посе­щал это­го импе­ра­то­ра, по-види­мо­му, обык­но­вен­но еже­днев­но до наступ­ле­ния дня, когда он уже с.86 откры­вал ауди­ен­цию³. Это пра­во в то вре­мя так­же было обя­зан­но­стью, кото­рую, конеч­но, едва ли мож­но было, без весь­ма важ­ных осно­ва­ний, без­на­ка­зан­но не испол­нить, хотя, конеч­но, и в этом не все импе­ра­то­ры были оди­на­ко­во стро­ги. Фрон­тон хва­лит­ся тем, что поль­зу­ет­ся любо­вью сво­его питом­ца Мар­ка Цеза­ря, несмот­ря на то, что он «не при­хо­дит в его дом посто­ян­но до зари, и не явля­ет­ся еже­днев­но на поклон»⁴. Часто так­же сена­то­ры явля­лись с утрен­ним визи­том к импе­ра­то­ру, как к пер­во­му лицу из их сосло­вия — ино­гда пооди­ноч­ке, ино­гда всей кор­по­ра­ци­ей. Подоб­ные при­е­мы про­ис­хо­ди­ли, конеч­но, осо­бен­но регу­ляр­но при радо­стях и тор­же­ст­вен­ных слу­ча­ях. Когда у Неро­на в 63 году от Поппеи роди­лась дочь в Антии, весь сенат отпра­вил­ся туда его поздра­вить. Один лишь Тра­сея, вождь оппо­зи­ции, не был допу­щен; он пере­нес это оскорб­ле­ние, пред­вест­ни­ка гро­зя­щей ему гибе­ли, с непо­ко­ле­би­мой твер­до­стью⁵.

Август не любил, чтобы сенат ходил к нему на поклон в дни заседа­ний, и при­вет­ст­во­вал сена­то­ров в курии, при­чем они долж­ны были сидеть на местах в его при­сут­ст­вии⁶; даже в глу­бо­кой ста­ро­сти он запре­щал являть­ся к себе на поклон⁷. Тибе­рий, не желая под­вер­гать себя посто­ян­но­му бес­по­кой­ству от отдель­ных посе­ще­ний, уже в нача­ле сво­его прав­ле­ния пред­ло­жил сена­ту при­хо­дить к нему всем соста­вом⁸. По-види­мо­му, жен­щи­ны и дети из сена­тор­ских семей так­же ино­гда пред­став­ля­лись импе­ра­то­ру. Так рас­ска­зы­ва­ют, буд­то бы Август пред­ска­зал власть буду­ще­му импе­ра­то­ру Галь­бе, когда тот еще маль­чи­ком при­вет­ст­во­вал его в чис­ле сво­их сверст­ни­ков⁹. Сре­ди лиц, являв­ших­ся на при­ем к Клав­дию, упо­ми­на­ют­ся жен­щи­ны, маль­чи­ки и девоч­ки¹⁰.

Ино­гда импе­ра­то­ры при­ни­ма­ли у себя, кро­ме сена­то­ров, так­же и всад­ни­ков¹¹; от вре­ме­ни до вре­ме­ни на при­ем допус­ка­лись и лица 3-го сосло­вия. Поль­зу­ясь этим слу­ча­ем, мно­гие из посе­ти­те­лей пода­ва­ли про­ше­ния импе­ра­то­рам¹², кото­рые, по мере воз­мож­но­сти, ста­ра­лись быть мило­сти­вы­ми; Август, напри­мер, заме­тив нере­ши­тель­ность одно­го из при­шед­ших при пода­че про­ше­ния, шут­ли­во ска­зал ему, что он похож на чело­ве­ка, желаю­ще­го дать малень­кую моне­ту сло­ну¹³. Сеян выра­жал неудо­воль­ст­вие по пово­ду наплы­ва наро­да и мас­сы при­хо­див­ших, чтобы побудить Тибе­рия поки­нуть Рим¹⁴.

В нача­ле сво­его прав­ле­ния Нерон обна­ру­жи­вал уди­ви­тель­ную память, поимен­но обра­ща­ясь к при­хо­див­шим к нему лицам всех сосло­вий¹⁵. Но осо­бен­но доступ­ным был Вес­па­си­ан. Две­ри его двор­ца в Сал­лю­сти­е­вых садах, где он обык­но­вен­но жил, были целый день откры­ты, не толь­ко для сена­то­ров, но и для лиц дру­гих сосло­вий¹⁶. Алек­сандр Север при­ни­мал у себя толь­ко почтен­ных и извест­ных с хоро­шей сто­ро­ны лиц и объ­явил через героль­да, что никто не дол­жен являть­ся с с.87 при­вет­ст­ви­ем к импе­ра­то­ру, кто созна­ет за собою нечест­ный посту­пок, ина­че, в слу­чае обна­ру­же­ния, он будет под­верг­нут смерт­ной каз­ни¹⁷.

Общий при­ем (pub­li­ca, pro­mis­cua sa­lu­ta­tio) про­ис­хо­дил обык­но­вен­но по празд­нич­ным дням¹⁸, к кото­рым, веро­ят­но, при­чис­лял­ся и день вос­ше­ст­вия на пре­стол. Фрон­тон в одном пись­ме к Анто­ни­ну Пию изви­ня­ет­ся, что он, вслед­ст­вие рев­ма­тиз­ма, не мог явить­ся с поздрав­ле­ни­ем в этот день¹⁹. Осо­бен­но тор­же­ст­вен­ный при­ем бывал 1-го янва­ря. Дво­рец рос­кош­но укра­шал­ся²⁰ (Нерон, напри­мер, был похо­ро­нен обер­ну­тым в белые, ткан­ные золо­том ков­ры, кото­рые слу­жи­ли укра­ше­ни­ем при послед­нем ново­год­нем при­е­ме), импе­ра­то­ры при­ни­ма­ли ново­год­ние подар­ки (stre­nae, ét­ren­nes) и дари­ли сами²¹. Август употреб­лял эти день­ги на покуп­ку ста­туй, кото­рые он потом рас­пре­де­лял по город­ским квар­та­лам. В нача­ле прав­ле­ния у Тибе­рия был обы­чай отве­чать на каж­дый дар в четы­ре раза боль­шим подар­ком, пере­да­вае­мым им соб­ст­вен­но­руч­но, но затем он вооб­ще пере­стал дарить, так как ему в тече­ние все­го меся­ца при­хо­ди­лось при­ни­мать посе­ти­те­лей, не попав­ших к нему 1-го янва­ря, и начал даже уез­жать из горо­да на этот день. Впо­след­ст­вии вре­мя выда­чи ново­год­них подар­ков было им огра­ни­че­но толь­ко днем 1-го янва­ря. Чтобы уве­ли­чить свою каз­ну, Кали­гу­ла эдик­том заявил пол­ную готов­ность при­ни­мать подар­ки и стал лич­но на пло­ща­ди перед двор­цом брать все, что при­но­си­ла ему тол­па, состо­яв­шая из пред­ста­ви­те­лей всех сосло­вий. Это зло­употреб­ле­ние было уни­что­же­но эдик­том Клав­дия, но обы­чай едва ли совер­шен­но исчез.

Тор­же­ст­вен­ный при­ем целых кор­по­ра­ций и сосло­вий у импе­ра­триц про­ис­хо­дил, оче­вид­но, лишь в исклю­чи­тель­ных слу­ча­ях. Сооб­ща­ет­ся толь­ко о трех из них, дей­ст­ви­тель­но участ­во­вав­ших в управ­ле­нии или желав­ших казать­ся сопра­ви­тель­ни­ца­ми²². Дион рас­ска­зы­ва­ет, что Ливия, заняв выдаю­ще­е­ся поло­же­ние сре­ди жен­щин после того, как ее сын достиг вла­сти, ста­ла при­ни­мать во вся­кое вре­мя при­хо­див­ших к ней сена­то­ров и лиц из дру­гих сосло­вий, желав­ших быть ей пред­став­лен­ны­ми; все эти посе­ще­ния вно­си­лись в еже­днев­ную газе­ту²³. Подоб­ное им сооб­ща­ет­ся и об Агрип­пине²⁴, кото­рая при Клав­дии при­сут­ст­во­ва­ла (веро­ят­но, окру­жен­ная шта­том знат­ных жен­щин) на при­е­мах послов и при дру­гих государ­ст­вен­ных актах: она жела­ла оста­вить за собой это пра­во и при Нероне, но он в 55 г. назна­чил ей дру­гое место­жи­тель­ство, чтобы пре­кра­тить ее утрен­ние при­е­мы²⁵.

Юлия Дом­на, кото­рой ее сын Кара­кал­ла в свое отсут­ст­вие пору­чил часть дел, «при­ни­ма­ла пуб­лич­но всех знат­ных»²⁶. Не гово­ря уже о жен­щи­нах, и высо­ко­по­став­лен­ные муж­чи­ны при­ни­ма­лись импе­ра­три­ца­ми во все вре­ме­на. Алек­сандр Север запре­тил жен­щи­нам с дур­ной сла­вой являть­ся с.88 к его мате­ри и жене²⁷. Еще во вре­мя Иеро­ни­ма мно­же­ство лиц явля­лось на поклон к супру­ге импе­ра­то­ра²⁸.

В при­ем­ные дни на пло­ща­ди перед двор­цом все­гда соби­ра­лась огром­ная тол­па из лиц всех сосло­вий, ожи­дая объ­яв­ле­ния при­е­ма. Гел­лий²⁹ сооб­ща­ет несколь­ко раз­го­во­ров меж­ду уче­ны­ми дру­зья­ми, напр. Фаво­ри­ном, Фрон­то­ном, Суль­пи­ци­ем, Апол­ли­на­ри­ем и др., завя­зав­ших­ся во вре­мя подоб­но­го ожи­да­ния. Но и в дру­гие дни на пло­ща­ди ред­ко быва­ло пусто. Апол­ло­ний Тиа­н­ский у Фило­стра­та срав­ни­ва­ет эту тол­кот­ню перед двор­цом с обще­ст­вен­ны­ми баня­ми, при­чем вхо­дя­щие для покло­на и выхо­дя­щие из двор­ца упо­доб­ля­ют­ся им иду­щим купать­ся и выку­пав­шим­ся³⁰. Кро­ме боль­шо­го чис­ла при­хо­див­ших по служ­бе или по делам, на пло­ща­ди тол­ка­лось мно­го желав­ших увидеть и при­вет­ст­во­вать импе­ра­то­ра при выхо­де и при спус­ке его с Пала­ти­на или явив­ших­ся с целью подать ему про­ше­ние³¹; были люди, кото­рые чуть не по десять раз спус­ка­лись и под­ни­ма­лись по Свя­щен­ной ули­це к двор­цу, чтобы заста­вить дру­гих думать, что у них есть зна­ком­ства при дво­ре³².

При­ем про­ис­хо­дил ран­ним утром, в тот час, в кото­рый рим­ляне обык­но­вен­но ходи­ли в гости. Поэто­му мно­гие явля­лись еще до рас­све­та³³. Вес­па­си­ан, как было ска­за­но выше, допус­кал к себе дру­зей в этот ран­ний час, чтобы раз­го­ва­ри­вать с ними, лежа в посте­ли и во вре­мя оде­ва­ния³⁴. Так как и теат­раль­ные пред­став­ле­ния начи­на­лись тоже рано утром, то импе­ра­то­ры (чтобы изба­вить сво­их посе­ти­те­лей от лиш­ней ходь­бы) ино­гда про­во­ди­ли ночь перед пред­став­ле­ни­ем (или даже несколь­ко, как Тибе­рий)³⁵ в доме како­го-нибудь отпу­щен­ни­ка вбли­зи теат­ра; Адри­ан в такие дни совсем не при­ни­мал у себя³⁶.

Во двор­це ста­но­ви­лась обык­но­вен­но на стра­жу целая когор­та пре­то­ри­ан­цев (1000 чел.)³⁷, оде­тая в тоги (одеж­ду мир­но­го вре­ме­ни)³⁸; вто­рой пост нахо­дил­ся, по-види­мо­му, у вхо­да во дво­рец³⁹. Послед­нее мож­но заклю­чить из того, что Дион осо­бен­но под­чер­ки­ва­ет, что у откры­тых две­рей двор­ца Вес­па­си­а­на не было ника­кой стра­жи⁴⁰. Неко­то­рые из после­дую­щих импе­ра­то­ров, напр. Нер­ва и Тра­ян, по-види­мо­му, сле­до­ва­ли это­му при­ме­ру⁴¹. Но когда 22 янва­ря 205 г. Плав­ти­ан был позван во дво­рец для выслу­ша­ния смерт­но­го при­го­во­ра, «стра­жа у решет­ки» впу­сти­ла лишь его одно­го, отстра­нив его спут­ни­ков⁴². В нача­ле прав­ле­ния Неро­на Агрип­пи­на дер­жа­ла у себя на служ­бе, кро­ме пре­то­ри­ан­цев, еще гер­ман­ских кон­ных страж­ни­ков; послед­них содер­жа­ли и дру­гие чле­ны импе­ра­тор­ской фами­лии⁴³.

При­хо­див­шие на при­ем под­вер­га­лись ино­гда обыс­ку с целью най­ти у них ору­жие. Когда при Авгу­сте про­ис­хо­ди­ла очист­ка сена­та с с.89 исклю­че­ни­ем из его соста­ва цело­го ряда чле­нов, обыс­ку под­вер­га­лись даже сена­то­ры⁴⁴. Все­го стро­же были обыс­ки при Клав­дии, извест­ном сво­ею тру­со­стью. Лишь через мно­го вре­ме­ни и с боль­шим трудом уда­лось его скло­нить к запре­ще­нию ощу­пы­вать жен­щин и детей и отни­мать пись­мен­ные при­над­леж­но­сти у сопро­вож­дав­ших при­хо­дя­щих на при­ем и пис­цов⁴⁵. В 47 г., во вре­мя боль­шо­го при­е­ма, был схва­чен всад­ник, имев­ший при себе кин­жал⁴⁶. Клав­дий давал тем, кто имел сво­бод­ный доступ к нему, золо­той пер­стень со сво­им изо­бра­же­ни­ем, — мера эта пове­ла к мно­гим зло­употреб­ле­ни­ям⁴⁷. Вес­па­си­ан пре­кра­тил обыс­ки уже во вре­мя граж­дан­ской вой­ны⁴⁸, зна­чит, они про­дол­жа­ли еще суще­ст­во­вать при бли­жай­ших пре­ем­ни­ках Клав­дия. Как отно­си­лись к это­му позд­ней­шие импе­ра­то­ры — неиз­вест­но; во вре­мя Дио­на обыс­ки, по-види­мо­му, не про­из­во­ди­лись.

Во двор­це суще­ст­во­вал целый штат при­двор­ной при­слу­ги, обя­зан­ной наблюдать за поряд­ком, вызы­вать посе­ти­те­лей и вво­дить их (ab ad­mis­sio­ne, ad­mis­sio­na­les)⁴⁹. Коли­че­ство этой при­слу­ги было, веро­ят­но, очень вели­ко, так как ауди­ен­ции пред­ста­ви­те­лей всех про­вин­ций про­ис­хо­ди­ли почти бес­пре­рыв­но. Филон упо­ми­на­ет како­го-то Гомила, кото­рый дол­жен был вво­дить послов и бла­го­да­ря кото­ро­му Кали­гу­ла согла­сил­ся при­нять иудей­скую депу­та­цию⁵⁰. К чис­лу этих слу­жа­щих при­над­ле­жа­ли, конеч­но, и пере­вод­чи­ки. Труд­ность досту­па к импе­ра­то­ру была раз­лич­на. Пли­ний Млад­ший опи­сы­ва­ет при­ем у Тра­я­на, в про­ти­во­по­лож­ность при­е­му его пред­ше­ст­вен­ни­ка, сле­дую­щим обра­зом: «Здесь нет ника­ких засо­вов, нет цело­го ряда уни­же­ний; пере­сту­пив­ший уже тыся­чу поро­гов не встре­тит новых, кото­рые оста­ва­лись бы закры­ты­ми и меша­ли ему. Глу­бо­кая тиши­на царит вокруг и в осо­бен­но­сти вбли­зи тебя; все дела­ет­ся так бес­шум­но и с такой пред­у­преди­тель­но­стью, что из цар­ско­го двор­ца мож­но выне­сти при­мер покоя и про­стоты для сво­его малень­ко­го, огра­ни­чен­но­го хозяй­ства»⁵¹. Уже во вре­мя при­об­ре­таю­щей все боль­шее гос­под­ство восточ­ной пыш­но­сти, Алек­сандр Север давал ауди­ен­ции, как любой сена­тор: зана­ве­си импе­ра­тор­ско­го каби­не­та были раз­дви­ну­ты и при­сут­ст­во­ва­ли толь­ко слу­ги, дежу­рив­шие у две­рей, «тогда как рань­ше импе­ра­то­ра невоз­мож­но было при­вет­ст­во­вать, так как его совсем не было вид­но»⁵².

Во вре­мя при­е­ма импе­ра­тор и при­хо­дя­щие были оде­ты в тогу; этот обы­чай сохра­нил­ся до IV века⁵³. Появ­ле­ние Гал­ли­е­на в Риме на ауди­ен­ци­ях в одеж­де вои­на (chla­mys), укра­шен­ной застеж­ка­ми, свер­кав­ши­ми дра­го­цен­ны­ми каме­нья­ми, явля­ет­ся пока­за­те­лем пере­хо­да импе­ра­тор­ской вла­сти в воен­ное гос­под­ство⁵⁴. Марк Авре­лий и Алек­сандр Север носи­ли тогу даже в дру­гих горо­дах Ита­лии⁵⁵. В туни­ке импе­ра­тор мог пока­зы­вать­ся толь­ко дру­зьям; это рас­ска­зы­ва­ют осо­бен­но про Анто­ни­на Пия, желая под­черк­нуть непо­сред­ст­вен­ность его обхож­де­ния⁵⁶. Но и Марк Авре­лий научил­ся у Юния Русти­ка «не рас­ха­жи­вать дома в тоге — и вооб­ще не с.90 делать ниче­го подоб­но­го»⁵⁷. Гру­бым нару­ше­ни­ем эти­ке­та было появ­ле­ние Неро­на на при­е­ме сена­то­ров в заткан­ной цве­та­ми туни­ке, с кисей­ным плат­ком вокруг шеи. И в этом отно­ше­нии, по сло­вам Дио­на, он нару­шал обы­чай, явля­ясь пуб­лич­но в непод­по­я­сан­ной туни­ке⁵⁸. Ком­мод так­же при­ни­мал сенат, обле­чен­ный в белую шел­ко­вую, заткан­ную золо­том туни­ку с рука­ва­ми⁵⁹. Кара­кал­ла разда­вал наро­ду в боль­шом коли­че­стве обувь, от кото­рой он полу­чил свое про­зви­ще и тре­бо­вал, чтобы к нему явля­лись в ней⁶⁰. Мак­рин наме­ре­вал­ся сде­лать такой же пода­рок от име­ни сво­его сына, чтобы заво­е­вать ему рас­по­ло­же­ние наро­да⁶¹. Бли­жай­шие дру­зья при­ни­ма­лись во вре­мя рес­пуб­ли­ки пооди­ноч­ке; но нам совсем неиз­вест­но, насколь­ко этот обы­чай удер­жал­ся в импе­ра­тор­ское вре­мя, хотя при слу­чае сооб­ща­ет­ся, что неред­ко про­ис­хо­ди­ли зло­употреб­ле­ния таки­ми част­ны­ми ауди­ен­ци­я­ми, глав­ным обра­зом, с целью рас­про­стра­не­ния лож­ных слу­хов. Вслед­ст­вие это­го, Алек­сандр Север всех сво­их дру­зей при­ни­мал сооб­ща и толь­ко одно­го сво­его пре­фек­та Уль­пи­а­на допус­кал к себе без свиде­те­лей⁶². Дру­зей, по край­ней мере бли­жай­ших из них, импе­ра­то­ры при­вет­ст­во­ва­ли поце­лу­ем; так, напри­мер, Отон был при­нят Галь­бой «по обык­но­ве­нию» в день смер­ти послед­не­го⁶³. Этот обы­чай воз­ник, по-види­мо­му, лишь при Авгу­сте⁶⁴ и прак­ти­ко­вал­ся пер­во­на­чаль­но исклю­чи­тель­но в кру­гу зна­ти. Это под­твер­жда­ет­ся сле­дую­щим обсто­я­тель­ст­вом: когда в поло­вине прав­ле­ния Тибе­рия в Рим была зане­се­на зараз­ная лич­на́я сыпь, она не рас­про­стра­ни­лась на жен­щин, рабов и лиц сред­не­го и низ­ше­го сосло­вия, а захва­ти­ла исклю­чи­тель­но знат­ных (pro­ce­res), кото­рые зара­жа­лись друг от дру­га бла­го­да­ря поце­лу­ям⁶⁵. Тибе­рий и сам, по-види­мо­му, стра­дал этой сыпью. Еще во вре­ме­на Гале­на суще­ст­во­ва­ла «мазь импе­ра­то­ра Тибе­рия про­тив лиша­ев»⁶⁶. Веро­ят­но на послед­ст­вия этой же болез­ни ссы­ла­ет­ся и Тацит, когда он в чис­ле моти­вов, заста­вив­ших его поки­нуть Рим в 26 г. упо­ми­на­ет меж­ду про­чим обез­обра­же­ние его лица опу­хо­ля­ми и пла­сты­ря­ми⁶⁷; лече­ние этой сыпи при­жи­га­ни­я­ми остав­ля­ло, по сло­вам Пли­ния, руб­цы, кото­рые были еще без­образ­нее самой сыпи. Неиз­вест­но, этой ли зараз­ной болез­нью был вызван эдикт Тибе­рия, запре­щав­ший «еже­днев­ные поце­луи» во вре­мя при­е­ма при дво­ре⁶⁸. То, каким обра­зом Вале­рий Мак­сим ста­ра­ет­ся защи­тить это дей­ст­вие импе­ра­то­ра, пока­зы­ва­ет, что эдикт про­из­вел небла­го­при­ят­ное впе­чат­ле­ние. «Ведь и царей Нуми­дии не сле­ду­ет винить за то, что они, сле­дуя обы­чаю сво­его наро­да, не дава­ли нико­му поце­луя. То, что под­ня­то на высоту, долж­но быть осво­бож­де­но от уни­жаю­ще­го все­об­ще­го обы­чая, чтобы стать пред­ме­том еще боль­ше­го почи­та­ния»⁶⁹. От ари­сто­кра­тии этот обы­чай поце­луя пере­шел затем и в дру­гие сосло­вия. Во вре­мя Доми­ти­а­на (а может быть и рань­ше) он был уже все­об­щим, и Мар­ти­ал неод­но­крат­но жалу­ет­ся, что в Риме нико­гда нель­зя ускольз­нуть от поце­лу­ев⁷⁰.

с.91 Очень может быть, что рим­ская знать заим­ст­во­ва­ла этот ранее неиз­вест­ный там обы­чай с восто­ка. При пер­сид­ском дво­ре толь­ко род­ст­вен­ни­ки царя име­ли пра­во цело­вать его⁷¹. Алек­сандр, введ­ший при сво­ем дво­ре вооб­ще мно­го обы­ча­ев пер­сид­ско­го эти­ке­та⁷², пере­ня­тых затем у него диа­до­ха­ми, в осо­бен­но­сти, Селев­кида­ми и Пто­ле­ме­я­ми⁷³, по-види­мо­му, пре­до­ста­вил сво­им дру­зьям и почет­ное пра­во цело­вать царя⁷⁴. Заим­ст­во­ва­ния из восточ­но­го эти­ке­та обы­ча­ев, не про­ти­во­ре­чив­ших рим­ским нра­вам, не долж­но удив­лять нас, тем более, что уже при Кали­гу­ле «неко­то­рые лица вве­ли в Ита­лии вар­вар­ский обы­чай зем­ных покло­нов, про­ти­во­ре­ча­щий поня­тию рим­ской сво­бо­ды»⁷⁵. После сво­его воз­вра­ще­ния из Сирии отец импе­ра­то­ра Вител­лия покло­нил­ся Кали­гу­ле как боже­ству; явив­шись, как все моля­щи­е­ся, с покры­той голо­вой он, повер­нув­шись кру­гом, бро­сил­ся перед импе­ра­то­ром на зем­лю⁷⁶. Кали­гу­ла, «чело­век, кото­рый, каза­лось, был рож­ден для того, чтобы изме­нять обы­чаи сво­бод­но­го государ­ства в духе пер­сид­ско­го раб­ства», даро­вав жизнь кон­су­ла­ру Пом­пею Пен­ну, велел ему поце­ло­вать свою левую золотую туф­лю, покры­тую жем­чу­га­ми⁷⁷. Дру­гие ока­зы­ва­ли ему это почи­та­ние доб­ро­воль­но, напри­мер, кон­сул Пом­по­ний Секунд неза­дол­го до его смер­ти⁷⁸. Без­услов­ное запре­ще­ние проски­не­зы Клав­ди­ем застав­ля­ет пред­по­ла­гать, что эта фор­ма при­вет­ст­вия неред­ко употреб­ля­лась при Кали­гу­ле⁷⁹. Доми­ти­ан опять потре­бо­вал уни­зи­тель­ных зна­ков почте­ния, так как Пли­ний хва­лит Тра­я­на за то, что он, в про­ти­во­по­лож­ность сво­е­му пред­ше­ст­вен­ни­ку, не застав­лял сво­их сограж­дан обни­мать его коле­ни и не отве­чал дви­же­ни­ем руки на поце­луй⁸⁰. Юрист П. Ювен­тий Цельс, обви­нен­ный в 95 г. в заго­во­ре про­тив Доми­ти­а­на, попро­сил тай­ной ауди­ен­ции у импе­ра­то­ра; во вре­мя нее он обра­щал­ся к нему с молит­вой, назы­вая его гос­по­ди­ном и богом⁸¹. Но Доми­ти­ан, по-види­мо­му, не захо­дил так дале­ко, как Кали­гу­ла. Эпи­к­тет гово­рит, что, если бы кого-нибудь при­нуди­ли поце­ло­вать ноги импе­ра­то­ра, он бы счел это за непо­мер­ную тира­нию⁸². Лишь Эла­га­бал стал сно­ва тре­бо­вать себе покло­не­ния как богу, но это было пре­кра­ще­но Алек­сан­дром Севе­ром⁸³. С тече­ни­ем вре­ме­ни покло­не­ние под­дан­ных дела­лось все более обыч­ным; в послед­ний пери­од древ­но­сти поце­луй импе­ра­то­ра счи­тал­ся ред­кой и высо­кой честью⁸⁴.

При рим­ском дво­ре на честь поце­луя импе­ра­то­ра пре­тен­до­ва­ли и сена­то­ры, как чле­ны одно­го с ним сосло­вия. Пли­ний, опи­сы­вая въезд Тра­я­на в Рим в каче­стве импе­ра­то­ра, гово­рит: «всем было отрад­но видеть, что ты с поце­лу­ем встре­тил сенат подоб­но тому, как с поце­лу­ем про­щал­ся с ним; что ты отли­чил луч­ших из всад­ни­ков, с.92 назы­вая их по име­ни, не нуж­да­ясь при этом в под­сказ­чи­ке; отрад­но так­же, что ты сво­их кли­ен­тов при­вет­ст­во­вал чуть ли не пер­вы­ми, удо­ста­и­вая их зна­ков тво­е­го дове­рия»⁸⁵. Мож­но пред­по­ла­гать, что наблюдае­мые тут раз­ли­чия в при­вет­ст­вии сосло­вий прак­ти­ко­ва­лись и на при­двор­ных при­е­мах; всад­ни­ки, достиг­шие выс­ших долж­но­стей или быв­шие дру­зья­ми импе­ра­то­ра, удо­ста­и­ва­лись той же чести, на кото­рую сена­то­ры име­ли пра­во по сво­е­му обще­ст­вен­но­му поло­же­нию. Выше уже было упо­мя­ну­то, что Тибе­рий совер­шен­но упразд­нил обы­чай при­вет­ст­вия поце­лу­ем, Кали­гу­ла «цело­вал лишь очень немно­гих — осталь­ным, даже сена­то­рам, он про­тя­ги­вал для поце­луя руку или ногу. Поэто­му, удо­сто­ив­ши­е­ся его поце­луя при­но­си­ли и ему за это бла­го­дар­ность в сена­те, хотя все они пре­крас­но зна­ли, что он еже­днев­но цело­вал тан­цов­щиц»⁸⁶. Нерон выра­зил свою нена­висть к сена­ту так­же и тем, что при сво­ем отъ­езде в Гре­цию и по воз­вра­ще­нии оттуда он не поце­ло­вал нико­го из сена­то­ров и даже не отве­тил на их при­вет­ст­вия⁸⁷. Такие нару­ше­ния обы­чая тем более непри­ят­но пора­жа­ли, чем незна­чи­тель­нее и вме­сте с тем рас­про­стра­нен­нее дела­лась эта фор­ма при­вет­ст­вия импе­ра­то­ра по отно­ше­нию к лицам пер­во­го сосло­вия. Даже Доми­ти­ан, извест­ный, по сло­вам Пли­ния, сво­им высо­ко­ме­ри­ем, при­вет­ст­во­вал крат­ким объ­я­ти­ем воз­вра­тив­ше­го­ся из Бри­тан­нии Агри­ко­лу, хотя свида­ние это было наме­рен­но холод­ным, и при­ехав­ший не удо­сто­ил­ся даже раз­го­во­ра⁸⁸. Оче­редь объ­я­тий обу­слов­ли­ва­лась, без сомне­ния, ран­гом при­хо­дя­щих. Марк Авре­лий выде­лял очень близ­ко сто­яв­ше­го к нему Юния Русти­ка (два­жды назна­чен­но­го им кон­су­лом) тем, что цело­вал его рань­ше, чем пре­фек­та пре­то­рия, кото­рый, сле­до­ва­тель­но, в то вре­мя имел пра­во на пер­вый поце­луй импе­ра­то­ра⁸⁹. Ком­мод посто­ян­но при всех обни­мал, цело­вал и назы­вал отцом уби­то­го им впо­след­ст­вии Юли­а­на, зани­мав­ше­го пост пре­фек­та. Вооб­ще неве­ро­ят­но, чтобы все при­сут­ст­ву­ю­щие на при­е­ме при­вет­ст­во­ва­лись поце­лу­ем. Фрон­тон рас­ска­зы­ва­ет, что его цар­ст­вен­ный уче­ник Л. Вер допус­кал его в свою спаль­ню, чтобы пер­вым поце­ло­вать его, «не обидев нико­го дру­го­го»; затем он, по сво­е­му обык­но­ве­нию, подроб­но рас­про­стра­ня­ет­ся о том, что ему при­над­ле­жит осо­бое пра­во на этот поце­луй, так как ему дове­ре­ны уста и речь импе­ра­то­ра. Фрон­тон вооб­ще счи­та­ет поце­луй осо­бой честью, возда­вае­мой чело­ве­че­ст­вом ора­тор­ско­му искус­ству⁹⁰. Насколь­ко твер­до уже во II веке были уста­нов­ле­ны порядок и гра­да­ция импе­ра­тор­ских при­вет­ст­вий, и какое зна­че­ние ему при­да­ва­ли полу­чаю­щие эту честь, вид­но из над­гроб­ной над­пи­си пре­то­ра А. Пло­тия Саби­на: после пере­чис­лен­ных в нис­хо­дя­щем поряд­ке его долж­но­стей ска­за­но, что «он полу­чал вто­рой при­вет импе­ра­то­ра Анто­ни­на Пия»⁹¹. В IV веке порядок ауди­ен­ций у глав­ных санов­ни­ков⁹² (or­do sa­lu­ta­tio­nis) был так­же стро­го регу­ли­ро­ван, при­чем было уста­нов­ле­но, какие лица име­ли пра­во быть при­вет­ст­ву­е­мы поце­лу­ем⁹³. В про­вин­ци­ях кури­а­лы, испол­нив­шие в сво­ем горо­де все от них с.93 тре­бу­е­мое, полу­ча­ли пра­во на поце­луй намест­ни­ка и мог­ли так­же сидеть в его при­сут­ст­вии⁹⁴. Поце­луй импе­ра­то­ра был тогда ред­кой поче­стью⁹⁵. В тече­ние пер­вых сто­ле­тий импе­ра­то­ры про­яв­ля­ли боль­шую веж­ли­вость по отно­ше­нию к пер­во­му сосло­вию на офи­ци­аль­ных при­е­мах; зато тем тяже­лее и глуб­же чув­ст­во­ва­лось то умыш­лен­ное непо­чте­ние, с кото­рым неко­то­рые из них отно­си­лись к это­му сосло­вию. То, что Цезарь сидя при­нял весь сенат, при­нес­ший ему почет­ные декре­ты, было при­ня­то как пору­га­ние сена­та, отве­том на кото­рое была непри­ми­ри­мая нена­висть⁹⁶, так как издав­на сена­ту при­над­ле­жа­ло почет­ное пра­во сидеть перед маги­ст­ра­том в то вре­мя, как дру­гие граж­дане долж­ны были сто­ять⁹⁷. Тем веж­ли­вее были Август и Тибе­рий; послед­ний — даже до почти­тель­но­сти⁹⁸. В тече­ние двух пер­вых сто­ле­тий, кро­ме Кали­гу­лы и Неро­на, может быть, толь­ко два импе­ра­то­ра, Доми­ти­ан и Ком­мод, выра­жа­ли свою нелю­бовь к сена­ту так­же сво­им поведе­ни­ем. Пли­ний опи­сы­ва­ет про­ти­во­по­лож­ный харак­тер при­е­ма у Доми­ти­а­на и Тра­я­на. К пер­во­му явля­лись со стра­хом, нере­ши­тель­но, точ­но идя навстре­чу опас­но­сти; после при­вет­ст­вия все раз­бе­га­лись, и во двор­це ста­но­ви­лось пусто; ужас и угро­зы вита­ли вокруг вхо­да. При­ня­тые импе­ра­то­ром боя­лись не менее недо­пу­щен­ных к нему. На само­го импе­ра­то­ра боя­лись взгля­нуть или встре­тить­ся с ним; не реша­лись заго­во­рить с ним, ни подой­ти к нему. Напро­тив, Тра­ян лас­ко­во при­ни­мал всех, уже зара­нее ожи­дая посе­ти­те­лей, и про­во­дил с ними зна­чи­тель­ную часть сво­его доро­го­го вре­ме­ни; все явля­лись к нему без­за­бот­но и радост­но, при­хо­дя ино­гда и по соб­ст­вен­ной надоб­но­сти. Если кто-нибудь не являл­ся в при­ем­ный день, ему не надо было даже изви­нять­ся в этом⁹⁹. Такая при­вет­ли­вость очень рас­тя­ги­ва­ла часы при­е­ма; при­готов­ля­ясь к нему, Анто­нин Пий в ста­ро­сти под­креп­лял­ся обык­но­вен­но сухим хле­бом¹⁰⁰. Пер­ти­нак «был все­гда веж­лив с посе­ти­те­ля­ми, желав­ши­ми гово­рить с ним»¹⁰¹. Алек­сандр Север застав­лял садить­ся всех сена­то­ров во вре­мя утрен­не­го при­е­ма¹⁰². Напро­тив, Кара­кал­ла (на сво­их зим­них квар­ти­рах в Нико­мидии) застав­лял их ино­гда целы­ми дня­ми про­ста­и­вать перед двор­цом, при­чем слу­ча­лось, что, про­дер­жав их до само­го вече­ра, он все-таки не назна­чал им при­е­ма¹⁰³. Дион счи­та­ет непри­лич­ным, что Эла­га­бал при­ни­мал сена­то­ров, лежа в посте­ли¹⁰⁴.

Кро­ме пуб­лич­ных ауди­ен­ций, импе­ра­то­ры устра­и­ва­ли так назы­вае­мые обще­ст­вен­ные пиры (con­vi­via pub­li­ca)¹⁰⁵, в кото­рых при­ни­ма­ло уча­стие очень боль­шое чис­ло лиц. Клав­дий впер­вые стал назна­чать в этих слу­ча­ях стра­жу; это наблюда­ет­ся еще и при Алек­сан­дре Севе­ре¹⁰⁶. Кали­гу­ла позвал всад­ни­ка Пас­то­ра на такой пир, немно­го спу­стя после того, как с.94 каз­нил его сына, при­чем он был «сотым гостем»¹⁰⁷. У Клав­дия, осо­бен­но любив­ше­го эти огром­ные пиры, соби­ра­лось обык­но­вен­но до 600 лиц¹⁰⁸; Алек­сандр Север, напро­тив, не любил их: ему каза­лось, по его соб­ст­вен­но­му выра­же­нию, что он ест в цир­ке или теат­ре. При­гла­ша­лись не толь­ко сена­то­ры и всад­ни­ки, но и лица третье­го сосло­вия. Август делал очень стро­гий выбор сре­ди сосло­вий и отдель­ных лиц: к его сто­лу не допус­кал­ся ни один воль­ноот­пу­щен­ник, кро­ме Мена­та, но и послед­ний полу­чил эту воз­мож­ность толь­ко после того, как ему были даны пра­ва сво­бод­но­рож­ден­но­го. Август сам писал, что при­гла­сил лицо, слу­жив­шее у него в ден­щи­ках, и в доме кото­ро­го ему при­шлось одна­жды жить¹⁰⁹. Это опре­де­лен­ное упо­ми­на­ние об исклю­че­нии от сто­ла отпу­щен­ни­ков при Авгу­сте застав­ля­ет пред­по­ла­гать менее стро­гое отно­ше­ние к ним со сто­ро­ны позд­ней­ших импе­ра­то­ров, что и понят­но, так как сосло­вие это полу­ча­ло все боль­шее вли­я­ние и зна­че­ние.

Сена­то­ров импе­ра­то­ры уго­ща­ли не толь­ко со всад­ни­ка­ми¹¹⁰, но и отдель­но. В пер­вые дни прав­ле­ния Ото­на за импе­ра­тор­ским сто­лом обеда­ло 80 сена­то­ров, неко­то­рые при­хо­ди­ли с жена­ми¹¹¹. Жены сена­то­ров, по-види­мо­му, вооб­ще неред­ко при­ни­ма­ли уча­стие в этих тра­пе­зах. Кали­гу­ла при­гла­шал знат­ней­ших жен­щин с мужья­ми или без них, а тем жен­щи­нам, кото­рые ему осо­бен­но нра­ви­лись, он посы­лал раз­вод­ные от име­ни их отсут­ст­ву­ю­щих мужей¹¹². Клав­дий одна­жды спро­сил за сто­лом П. Сци­пи­о­на, поче­му тот не при­вел с собой жены — меж­ду тем, жена его, Поппея Саби­на (мать жены Неро­на) была доведе­на до само­убий­ства в тюрь­ме ста­ра­ни­я­ми Мес­са­ли­ны. Пер­ти­нак в пер­вый же день сво­его прав­ле­ния при­гла­сил к сто­лу маги­ст­ра­тов и знат­ней­ших (pro­ce­res) из сена­то­ров; этот обы­чай (con­sue­tu­di­nem) был упразд­нен Ком­мо­дом¹¹³. Во вре­мя пиров импе­ра­то­ры ока­зы­ва­ли боль­шие поче­сти сена­ту, в осо­бен­но­сти же кон­су­лам. Тибе­рий, при­гла­шая этих послед­них, встре­чал их у две­рей и так­же про­во­жал их при ухо­де¹¹⁴. По-види­мо­му, за сто­лом они сиде­ли обык­но­вен­но по обе сто­ро­ны импе­ра­то­ра¹¹⁵. Адри­ан так­же стоя при­ни­мал при­хо­див­ших к его сто­лу сена­то­ров¹¹⁶. Отпус­кая сво­их гостей, Тибе­рий ста­но­вил­ся обык­но­вен­но в середине три­кли­ния, ста­вил рядом с собой лик­то­ра и про­щал­ся с каж­дым ухо­дя­щим отдель­но¹¹⁷. Даже самые знат­ные счи­та­ли честью для себя быть при­гла­шен­ны­ми к сто­лу импе­ра­то­ра. Тибе­рий, вооб­ще любив­ший спер­ва успо­ка­и­вать свои буду­щие жерт­вы, поре­шив каз­нить Дру­за Либо­на, дал ему пре­ту­ру и часто при­гла­шал его к сво­е­му сто­лу¹¹⁸. Зна­ком невидан­но­го под­чи­не­ния было при­не­се­ние буду­щим импе­ра­то­ром Вес­па­си­а­ном бла­го­дар­но­сти Кали­гу­ле перед всем сена­том за такое при­гла­ше­ние к сто­лу¹¹⁹. Еще боль­ше это отли­чие цени­лось менее знат­ны­ми людь­ми. Мар­ти­ал заяв­ля­ет, что, если бы его одно­вре­мен­но при­гла­си­ли к сто­лу Доми­ти­а­на и Юпи­те­ра, он бы не поко­ле­бал­ся в с.95 выбо­ре, даже, если бы небо ока­за­лось бли­же двор­ца¹²⁰. Ста­тий, увен­чан­ный уже рань­ше на празд­ни­ке Минер­вы, веро­ят­но, бла­го­да­ря сво­ей сла­ве как поэта, был при­гла­шен к сто­лу импе­ра­то­ра. Свою бла­го­дар­ность за пер­вое при­гла­ше­ние на «эту свя­тей­шую тра­пе­зу» он выра­зил в длин­ном, напы­щен­ном сти­хотво­ре­нии¹²¹. Ему пред­став­ля­лось, буд­то он нахо­дит­ся у сто­ла Юпи­те­ра; этот день явля­ет­ся пер­вым днем его суще­ст­во­ва­ния, пред­две­ри­ем новой жиз­ни. Неуже­ли в самом деле ему было воз­мож­но созер­цать этот лик за куб­ком, неуже­ли он мог оста­вать­ся сидеть на месте в при­сут­ст­вии импе­ра­то­ра? — Одна­жды Кали­гу­ла узнал, что какой-то бога­тый про­вин­ци­ал под­ку­пил 200000 сестер­ци­я­ми его слу­жи­те­лей, кото­рые заве­до­ва­ли при­гла­ше­ни­ем гостей. Импе­ра­тор не рас­сер­дил­ся, что эта честь оце­ни­ва­лась так высо­ко, и на дру­гой день на аук­ци­оне пере­дал через послан­но­го про­вин­ци­а­лу без­де­луш­ку за ту же цену с прось­бой прий­ти обедать, на этот раз по при­гла­ше­нию само­го импе­ра­то­ра¹²². Ино­гда во вре­мя этих собра­ний сме­шан­но­го обще­ства про­ис­хо­ди­ли раз­ные непри­ят­ные слу­чаи. Так, напри­мер, одна­жды за сто­лом Клав­дия на одно­го из гостей (впо­след­ст­вии столь вли­я­тель­но­го Т. Виния, при­над­ле­жав­ше­го к ран­гу пре­то­ров) пало подо­зре­ние в кра­же золо­то­го куб­ка; на сле­дую­щий день он был вновь при­гла­шен, но перед ним сто­ял уже гли­ня­ный кубок¹²³. Обра­ще­ние импе­ра­то­ров с гостя­ми было, конеч­но, раз­лич­ным. Август был с ними очень любе­зен. Он вызы­вал их при­ни­мать уча­стие в раз­го­во­ре, если они мол­ча­ли или гово­ри­ли тихо, или при­бе­гал для раз­вле­че­ния их к речам, тан­цо­рам и шутам; часто он сам являл­ся уже после нача­ла пира и затем ухо­дил до окон­ча­ния его, при­чем гости не долж­ны были сму­щать­ся этим¹²⁴. О тра­пе­зах Тита так­же гово­рит­ся, что они были более при­ят­ны, чем рас­то­чи­тель­ны¹²⁵. Отно­си­тель­но Доми­ти­а­на мы име­ем два совер­шен­но про­ти­во­ре­чи­вых свиде­тель­ства: Ста­тия, кото­рый, в упо­мя­ну­том уже сти­хотво­ре­нии, явля­ет­ся совер­шен­но опья­нен­ным мило­сти­вым при­гла­ше­ни­ем импе­ра­то­ра, и Пли­ния Млад­ше­го, кото­рый дает волю сво­е­му воз­му­ще­нию по пово­ду высо­ко­мер­но­го обра­ще­ния, кото­ро­му под­вер­га­лись там сена­то­ры. Ста­тий опи­сы­ва­ет рос­кошь бес­чис­лен­ных колонн из дра­го­цен­но­го мра­мо­ра, гро­мад­ные залы, сво­ды, высоту кото­рых едва может изме­рить уста­лый взор, золо­че­ный пото­лок, — во всем этом вели­ко­ле­пии импе­ра­тор при­гла­сил сена­то­ров и всад­ни­ков рас­по­ло­жить­ся за тыся­чью сто­ла­ми. Но у поэта не было вре­ме­ни обра­тить вни­ма­ния ни на бога­тые яст­ва, ни на сто­лы с нож­ка­ми из сло­но­вой кости, ни на тол­пы слуг — нет, толь­ко на него, на него одно­го он смот­рел, как он радост­ным вели­чи­ем смяг­чал лучи соб­ст­вен­но­го сия­ния и т. д.¹²⁶. По сло­вам Пли­ния, Доми­ти­ан, уже начи­ная с полу­дня, насы­щал­ся на оди­но­ких куте­жах, так что сидел потом в каче­стве зри­те­ля и наблюда­те­ля сре­ди сво­их гостей. Со все­ми при­зна­ка­ми пре­сы­ще­ния он застав­лял бро­сать яст­ва, а не пода­вать их, и, про­де­лав с види­мым уси­ли­ем всю эту паро­дию общей тра­пезы, уеди­нял­ся опять для сво­их тай­ных рас­пут­ных куте­жей¹²⁷. с.96 Напро­тив, у Тра­я­на не золо­то и сереб­ро, не изыс­кан­ность кух­ни бро­са­лись в гла­за, а любез­ность и дру­же­ское обра­ще­ние хозя­и­на: за его сто­лом не было замор­ских суе­ве­рий, ника­кой извра­щен­ной рас­пу­щен­но­сти, слы­ша­лись лас­ко­вые при­гла­ше­ния, при­стой­ные шут­ки и заме­ча­лось ува­же­ние к науч­ным стрем­ле­ни­ям. Он любил общие пиры, вызы­вал при­сут­ст­ву­ю­щих на раз­го­вор и сам под­дер­жи­вал его; при­вет­ли­вость импе­ра­то­ра про­для­ла тра­пе­зу, если его уме­рен­ность была спо­соб­на сокра­тить ее¹²⁸; (на самом деле, Тра­ян не отли­чал­ся этой послед­ней доб­ро­де­те­лью, он любил, напро­тив, мно­го пить)¹²⁹. Когда Пли­ний был вызван с дру­ги­ми в совет импе­ра­то­ра в Цен­тум­цел­лы, Тра­ян каж­дый день соби­рал всех за сво­им сто­лом, казав­шим­ся слиш­ком про­стым для импе­ра­тор­ско­го. Ино­гда игра­ла музы­ка, ино­гда ночь про­хо­ди­ла в при­ят­ных раз­го­во­рах. При ухо­де все полу­ча­ли подар­ки¹³⁰. Гости Доми­ти­а­на под­вер­га­лись не толь­ко нера­душ­но­му, но под­час даже уни­зи­тель­но­му обра­ще­нию. Доми­ти­ан при­гла­сил к сто­лу пер­вых сена­то­ров и всад­ни­ков; зал был обит чер­ным, слу­ги оде­ты в чер­ные одеж­ды и похо­жи на при­виде­ния, куша­нья пода­ны в чер­ной посуде, точ­но при помин­ках, око­ло каж­до­го гостя — дос­ка с его име­нем и зажжен­ный кан­де­лябр — слов­но в моги­лах. Гости воз­вра­ща­лись домой в стра­хе, ожи­дая с каж­дой мину­той смерт­но­го при­го­во­ра, но вме­сто это­го полу­чи­ли дра­го­цен­ные подар­ки¹³¹. Эла­га­бал запи­рал напив­ших­ся допья­на дру­зей сво­их и пус­кал на них диких зве­рей, обез­вре­жен­ных бла­го­да­ря выло­ман­ным зубам; гово­рят, что мно­гие уми­ра­ли от стра­ха; более незна­чи­тель­ным дру­зьям он под­кла­ды­вал для лежа­ния за сто­лом подуш­ки, напол­нен­ные возду­хом, кото­рый затем выпус­кал­ся¹³². При Авгу­сте уго­ще­ние было очень про­стым, оно состо­я­ло из трех, самое боль­шее, из шести блюд¹³³. У Тибе­рия, желав­ше­го воздей­ст­во­вать на всех сво­ей уме­рен­но­стью, стол бывал даже непри­лич­но скуд­ным¹³⁴. Напро­тив, рос­кош­ны­ми были пуб­лич­ные уго­ще­ния вооб­ще береж­ли­во­го Вес­па­си­а­на, так как этим он ста­рал­ся под­дер­жать тор­гу­ю­щих съест­ны­ми про­дук­та­ми¹³⁵, но в сво­ем соб­ст­вен­ном сто­ле он был при­ме­ром уме­рен­но­сти¹³⁶. Ком­мод давал свои пиры с чудо­вищ­ной рас­то­чи­тель­но­стью, кото­рая затем была до неко­то­рой сте­пе­ни сокра­ще­на Пер­ти­на­ком¹³⁷. Алек­сандр Север соблюдал такую же про­стоту на боль­ших тра­пе­зах, как и в самом тес­ном кру­гу¹³⁸. Обыч­ное в част­ной жиз­ни рим­лян раз­ли­чие в уго­ще­нии лиц, при­над­ле­жа­щих к неоди­на­ко­вым сосло­ви­ям и ран­гам, не наблюда­лось за импе­ра­тор­ским сто­лом. По край­ней мере, Адри­ан при­ка­зы­вал пода­вать себе куша­нья, пред­на­зна­чен­ные для самых отда­лен­ных сто­лов, чтобы пред­у­предить зло­употреб­ле­ния со сто­ро­ны при­слу­ги¹³⁹.

Если, в смыс­ле уго­ще­ния, импе­ра­тор­ский стол мало чем отли­чал­ся от сто­ла знат­ных людей, то зато он выде­лял­ся сво­ей посудой, убран­ст­вом и при­слу­гой, хотя эта раз­ни­ца раз­ви­лась, несо­мнен­но, посте­пен­но (едва ли рань­ше кон­ца I века) и изме­ня­лась в раз­лич­ное вре­мя. Об этом, как и вооб­ще о подоб­ных вещах, мы име­ем лишь раз­бро­сан­ные и с.97 слу­чай­ные сведе­ния. Подоб­но дру­гим импе­ра­то­рам (Кали­гу­ле, Нер­ве, Тра­я­ну, Анто­ни­ну Пию и Пер­ти­на­ку)¹⁴⁰, Марк Авре­лий устро­ил боль­шой аук­ци­он дра­го­цен­ных вещей импе­ра­тор­ско­го оби­хо­да для покры­тия издер­жек мар­ко­манн­ской вой­ны; сре­ди этих вещей нахо­ди­лись золотые, хру­сталь­ные и мирро­вые куб­ки. Впо­след­ст­вии он раз­ре­шил купив­шим воз­вра­щать вещи по той же цене; при этом он, одна­ко, пре­до­ста­вил им пол­ную сво­бо­ду и раз­ре­шил знат­ным поль­зо­вать­ся при пирах такой же сто­ло­вой посудой, как и он сам¹⁴¹, и употреб­лять золотые покро­вы для дива­нов у сто­лов; пер­вым под­дан­ным, вос­поль­зо­вав­шим­ся этим поз­во­ле­ни­ем, был, по-види­мо­му, буду­щий импе­ра­тор Эла­га­бал¹⁴². Шитые и ткан­ные золо­том ска­тер­ти стал употреб­лять впер­вые Адри­ан, это­му потом стал под­ра­жать Эла­га­бал; он завел и такие ска­тер­ти, на кото­рых были вытка­ны или выши­ты изо­бра­же­ния пода­вае­мых блюд. На сто­ле Алек­сандра Севе­ра были все­гда про­стые, укра­шен­ные толь­ко ярко-крас­ны­ми поло­са­ми, ска­тер­ти. Гал­ли­ен, напро­тив, употреб­лял все­гда золотые покро­вы¹⁴³. Употреб­ле­ние золо­той сто­ло­вой посуды, по-види­мо­му, явля­ет­ся пре­ро­га­ти­вой импе­ра­то­ров с тех пор, как Тибе­рий (в 16 г.) огра­ни­чил ее употреб­ле­ние у част­ных лиц толь­ко жерт­вен­ны­ми обряда­ми¹⁴⁴. Авре­ли­ан дал опре­де­лен­ное раз­ре­ше­ние сно­ва употреб­лять ее¹⁴⁵.

В одеж­де тоже появи­лось мно­гое, что со вре­ме­нем ста­ло при­над­леж­но­стью толь­ко при­двор­ной при­слу­ги. Еще наслед­ни­ком пре­сто­ла Доми­ти­ан пори­цал зятя сво­его бра­та за то, что он оде­вал сво­их слуг в белые одеж­ды. Он выра­зил свое неудо­воль­ст­вие извест­ным сти­хом Гоме­ра: «нет в мно­го­вла­стии бла­га, да будет еди­ный вла­сти­тель!» — Это рас­ска­зы­ва­ет­ся, прав­да, как при­мер его неграж­дан­ско­го высо­ко­ме­рия¹⁴⁶. Марк Авре­лий научил­ся у сво­его отца обхо­дить­ся без тело­хра­ни­те­лей, без осо­бой одеж­ды для слуг и без всей осталь­ной рос­ко­ши¹⁴⁷. И в этом отно­ше­нии эти­кет утвер­жда­ет­ся лишь поз­же. Про Авре­ли­а­на опре­де­лен­но гово­рит­ся, что он, став импе­ра­то­ром, не изме­нил одеж­ды сво­их рабов¹⁴⁸. По-види­мо­му, золо­то в осо­бен­но­сти отли­ча­ло костюм двор­цо­вых слуг. Алек­сандр Север, двор кото­ро­го отли­чал­ся изыс­кан­ной про­стотой, и при пуб­лич­ных пирах не давал при­слу­ге являть­ся в золотых оде­я­ни­ях; золотую сто­ло­вую посу­ду он тоже исклю­чил из употреб­ле­ния¹⁴⁹. Еще во вто­рой поло­вине IV века шитые золо­том туни­ки счи­та­лись спе­ци­аль­ной одеж­дой двор­цо­вой при­слу­ги¹⁵⁰.

Гости явля­лись на пиры, как и на утрен­ние при­е­мы, в тоге, по край­ней мере, так было еще при Мар­ке Авре­лии. При­гла­шен­ный им к сто­лу Сеп­ти­мий Север явил­ся в пла­ще, вме­сто тоги. Ему была пода­на тога импе­ра­то­ра, что ста­ли счи­тать пред­зна­ме­но­ва­ни­ем его буду­щей вла­сти¹⁵¹. Мож­но с.98 пред­по­ло­жить, что и здесь употреб­ле­ние рим­ско­го граж­дан­ско­го пла­тья сохра­ни­лось до очень позд­не­го вре­ме­ни. Понят­но, что сена­то­ры и всад­ни­ки не явля­лись без крас­ной пур­пу­ро­вой поло­сы на туни­ке; маги­ст­ра­ты, по-види­мо­му, наде­ва­ли, для при­сут­ст­вия при импе­ра­тор­ском сто­ле, кро­ме того, зна­ки сво­его досто­ин­ства. Когда в 70 г. пир Ото­на был пре­рван сол­дат­ским мяте­жом, маги­ст­ра­ты сбро­си­ли зна­ки сво­его отли­чия, чтобы бежать неузнан­ны­ми¹⁵². Во вре­мя само­го пира тогу спус­ка­ли с пле­ча; так посту­пал, по-види­мо­му, Адри­ан, по свиде­тель­ству его био­гра­фа¹⁵³. Во вто­рой поло­вине III века уста­но­вил­ся обы­чай, чтобы сол­да­ты явля­лись на пир в сво­ей воен­ной одеж­де¹⁵⁴.