Русский перевод И. М. Масюкова под общей редакцией Н. А. Машкина.
ОГИЗ ГОСПОЛИТИЗДАТ, Москва, 1941.
Постраничная нумерация примечаний в электронной публикации заменена на сквозную по главам.
Все даты по тексту — от основания Рима, в квадратных скобках — до нашей эры.
Голубым цветом проставлена нумерация страниц по изданию Моммзена 1995 г. (СПб, «Наука»—«Ювента»).
с.277
Одной из голов «трехглавого чудовища» долгое время считался Марк Красс, хотя он, собственно, не играл этой роли. Настоящим правителям, Помпею и Цезарю, он был полезен для установления равновесия или, вернее сказать, он перетягивал весы на сторону Цезаря против Помпея. Роль эта была не очень почетна. Однако страстное честолюбие никогда не мешало Крассу преследовать личную выгоду. Он был купец и допускал, чтобы с ним торговались. Ему предлагали немного, но получить больше было невозможно, и при виде находившихся перед ним груд золота он старался забыть глодавшее его честолюбие и недовольство своим положением человека, столь близкого к власти и все же лишенного ее. Однако совещание в Луке изменило положение дел и для него; чтобы после таких значительных уступок сохранить и впредь перевес над Помпеем, Цезарь дал своему старому союзнику Крассу возможность достигнуть в Сирии посредством войны с парфянами того, чего достиг сам Цезарь благодаря войне в Галлии. Трудно было сказать, возбуждали ли эти новые перспективы больше алчность к золоту, сделавшуюся теперь для шестидесятилетнего старика второй натурой и все сильнее разгоравшуюся с каждым приобретенным им миллионом, или же скорее честолюбие, долго с трудом сдерживаемое в груди седовласого старца и теперь воспылавшее в ней мрачным пламенем. Он прибыл в Сирию еще в начале 700 г. [54 г.], не дождавшись даже окончания срока своего консульства для того, чтобы отправиться в путь. Полный торопливой страстности, он, казалось, хотел воспользоваться каждой минутой, чтобы вознаградить себя за потерянное время, прибавить к сокровищам Запада еще и сокровища Востока и добиться власти и славы военачальника так же быстро, как Цезарь, и без труда, как Помпей.
| Экспедиция против парфян |
Между тем парфянская война уже началась. О нелояльном отношении Помпея к парфянам уже говорилось выше (стр. 120); он не считался с установленной договором границей по Евфрату и с.278 передал ряд парфянских областей Армении, ставшей теперь римским вассальным государством. Царь Фраат примирился с этим; однако после того как он был убит своими двумя сыновьями, Митрадатом и Ородом, новый царь Митрадат немедленно объявил войну царю Армении Артавазду, сыну незадолго до этого умершего Тиграна (приблизительно в 698 г. [56 г.]1). Это было вместе с тем объявлением войны
| План похода |
Новый Александр, однако, не спешил. Прежде чем привести в исполнение свои грандиозные планы, он нашел достаточно времени для очень сложных и выгодных побочных операций; по приказанию Красса, из храма Деркеты в Гиераполе Бамбике, из храма Ягве в Иерусалиме и других богатых святилищ сирийской провинции были изъяты все богатства; от всех подданных требовалось выполнение воинской повинности или же, — еще лучше, денежный выкуп. Военные операции первого лета ограничились обширной разведкой в Месопотамии, римляне перешли Евфрат, разбили парфянского сатрапа близ Ихны (на реке Белике, к северу от Ракки) и с.279 заняли ближайшие города, в том числе Никефорий (Ракка), после чего вернулись в Сирию, разместив всюду гарнизоны. До тех пор оставался нерешенным вопрос о том, идти ли в Парфянское царство окольным путем, через Армению, или же прямой дорогой, по Месопотамской пустыне. Первый путь, проходивший по гористым странам, управляемым союзниками Рима, был наиболее безопасен; царь Артавазд лично прибыл в главную римскую квартиру, чтобы отстаивать этот план похода. Но упомянутая рекогносцировка решила дело в пользу перехода через Месопотамию. Многочисленные цветущие греческие города на Евфрате и Тигре, в особенности Селевкия, относились безусловно враждебно к парфянскому господству; как некогда граждане Карр (стр. 118), так теперь все греческие города, с которыми римляне соприкасались, доказали на деле свою готовность свергнуть нестерпимое чужеземное иго и встретить римлян как избавителей, почти как соотечественников. Арабский князь Абгар, господствовавший в пустыне от Эдессы до Карр, а в силу этого и над прямой дорогой от Евфрата до Тигра, прибыл в лагерь римлян, чтобы лично заверить их в своей преданности. Парфяне же оказались совершенно не подготовленными.
| Переход через Евфрат |
Этому известию противоречило сообщение арабского князя Абгара о том, что парфяне очищают свои западные владения и что будто бы они уже уложили свои сокровища и двинулись вперед, чтобы искать убежища у гирканов и скифов, и что настигнуть их можно, делая быстрые переходы по кратчайшему пути. Таким же быстрым маршем, вероятно, удастся догнать и уничтожить, по крайней мере, арьергард главной армии, предводительствуемой Силлаком и визирем, и завладеть богатой добычей. Эти сообщения дружественных бедуинов решили вопрос о направлении похода; римское войско, состоявшее из семи легионов, 4 тыс. всадников и стольких же стрелков и метателей копий, удалилось от Евфрата и углубилось в негостеприимные равнины северной Месопотамии.
| Переход через пустыню |
с.280 Врага нигде не было видно; только голод, жажда и бесконечная песчаная пустыня, казалось, сторожили у преддверия Востока. Наконец, после многодневного тяжелого перехода, недалеко от первой реки, через которую пришлось переправляться римскому войску, реки Балисс (Белик), показались первые неприятельские всадники. Абгар и его арабы были посланы на разведку; парфянские конные отряды отступили к реке и затем исчезли, преследуемые Абгаром и его воинами. Нетерпеливо ждали римляне его возвращения и более точных известий. Полководец надеялся встретиться, наконец, с вечно отступающим врагом; его сын, молодой и храбрый Публий (стр. 216), сражавшийся с большим успехом в Галлии под начальством Цезаря и отправленный им во главе кельтского конного отряда для участия в парфянской войне, был одушевлен бурным воинственным пылом. Не получая известий, римляне решили идти наудачу; был подан знак к выступлению, Балисс перейден; после краткого недостаточного отдыха безостановочным маршем двинулись дальше. Как вдруг раздались звуки парфянских литавр, со, всех сторон развевались шелковые, шитые золотом знамена, под лучами жаркого полуденного солнца сверкали железные шлемы и латы; возле великого визиря стоял князь Абгар со своими бедуинами.
| Римская и парфянская тактики |
Слишком поздно поняли римляне, в какую ловушку они попали. Опытный взгляд визиря видел опасность и средства ее предотвратить. С восточной пехотой ничего нельзя было сделать против римской линейной пехоты; он избавился от всей этой массы, непригодной для генерального сражения, отправив ее против Армении под личным руководством царя Орода. Таким образом, он помешал царю Артавазду присоединить к войску Красса обещанные 10 тыс. всадников, отсутствие которых Красс теперь так сильно ощущал. Римской пехоте с ее неподражаемой тактикой визирь противопоставил другую тактику, совершенно противоположную. Его войско состояло
На вопрос, при каких обстоятельствах возникла у парфян эта новая тактика — первая национальная тактика, в своей природной обстановке превзошедшая римскую, — мы, к сожалению, можем ответить лишь предположениями. Конные копьеносцы и стрелки применялись на Востоке с очень древних времен и составляли ядро войска еще при Кире и Дарии, но до этого времени этот род войск играл лишь второстепенную роль и употреблялся, главным образом, для прикрытия никуда негодной восточной пехоты. Парфянское войско вовсе не отличалось в этом случае от остальных восточных армий. Известны такие примеры, когда пехота составляла пять шестых всего войска. В походе же Красса конница впервые
| Битва при Каррах |
При таких обстоятельствах, среди песчаной пустыни, в 6 милях к югу от Карр (Харан), где стоял римский гарнизон, а в северном направлении несколько ближе к Ихне, произошла первая битва между римлянами и парфянами. Римские стрелки были посланы вперед, но тотчас же отступили вследствие огромного превосходства сил и большей силе и дальности боя парфянских луков. Легионы, выстроенные по обе стороны густым каре из 12 когорт, несмотря на мнение более рассудительных офицеров, советовавших идти против врага по возможности развернутым строем, вскоре были опережены и осыпаны страшными стрелами, которыми парфянские воины, не целясь, попадали в римских солдат и на которые римляне не могли отвечать. Надежда, что неприятель растратит свои запасы стрел, исчезла при одном взгляде на бесконечный ряд нагруженных стрелами верблюдов. Все дальше распространялись парфяне. Для того чтобы натиск не превратился в окружение, Публий Красс с отборным корпусом, состоявшим из всадников, стрелков и линейной пехоты, двинулся для нападения. Неприятель действительно отказался от намерения замкнуть кольцо и отступил, преследуемый необузданным вождем римлян. Когда же увлеченный этой погоней корпус Публия окончательно потерял из виду главную армию, тяжелая конница сдержала его напор и налетевшие со всех сторон парфянские отряды опутали его точно сетью. Видя, в каком количестве и как бесполезно падали его солдаты, настигнутые стрелами конных стрелков, Публий в отчаянии бросился со своей незащищенной панцирями кельтской конницей на закованных в железо неприятельских всадников; напрасно совершало чудеса безграничное мужество его кельтов, хватавших копья руками или спрыгивавших с коней, чтобы закалывать врагов. Остатки корпуса, а с ними и раненый с.283 в правую руку вождь были оттеснены на небольшую возвышенность, где еще лучше могли служить мишенью неприятельским стрелкам. Месопотамские греки, хорошо знавшие местность, умоляли Публия уехать с ними и постараться таким образом спастись; но он не пожелал отделить свою судьбу от судьбы тех храбрецов, которых его безумная смелость обрекла на смерть, и приказал своему щитоносцу заколоть себя. Большинство офицеров,
| Отступление к Каррам |
Римляне, конечно, не стали ждать их возвращения. Подчиненные Крассу военачальники Кассий и Октавий, видя, что Красс совершенно потерял голову, отдали приказ выступить немедленно и по возможности бесшумно всем людям, еще способным передвигаться, оставив позади раненых и пропавших без вести — около 4 тыс. человек, — для того чтобы самим искать убежища за стенами Карр. Остатки римского войска спаслись от казавшегося неизбежным уничтожения благодаря тому, что парфяне, вернувшись на следующий день, прежде всего стали искать и убивать отдельных оставшихся людей, между тем как население и гарнизон Карр, заблаговременно уведомленные о катастрофе беглецами, быстро двинулись навстречу разбитому войску. Об осаде Карр парфянские всадники не могли и думать. Римляне, однако, вскоре добровольно удалились; неизвестно, вынуждены ли они были это сделать из-за недостатка съестных припасов или малодушной поспешности главнокомандующего, которого солдаты безуспешно пытались сместить и заменить Кассием. Войско двинулось по направлению к армянским горам. Двигаясь ночью и отдыхая днем, Октавий с отрядом в 5 тыс. человек добрался до крепости Синнаки, находящейся всего лишь на расстоянии одного дня пути от спасительных высот, и освободил с опасностью для собственной жизни главнокомандующего, с.284 которого проводник сбил с пути и выдал врагу. Тогда к римскому лагерю подъехал визирь и от имени своего царя предложил римлянам мир и дружбу, а также личное свидание двух полководцев.
| Нападение под Синнакой |
Совершенно деморализованное римское войско умоляло и, наконец, даже заставило своего полководца согласиться на это предложение. Визирь принял консуляра и его штаб с обычными почестями и опять предложил дружественный союз. Со справедливой горечью напомнив о судьбе договоров, заключенных с Помпеем и Лукуллом относительно границы по Евфрату, он требовал только, чтобы условия союза были немедленно изложены письменно. Подвели богато убранного иноходца, это был подарок царя римскому военачальнику; слуги визиря теснились вокруг Красса, торопясь посадить его на лошадь. Римским офицерам показалось, что они хотят овладеть особой главнокомандующего; Октавий, не имея при себе оружия, выхватил меч из ножен одного парфянина и заколол конюха. В поднявшейся после этого свалке были убиты все римские офицеры;
| Мы несем домой Из далеких гор Славную добычу, Кровавую дичь. |
Со времен Ахеменидов это была первая победа, одержанная Востоком над Западом; глубокий смысл заключался в том, что для празднования этой победы лучшее произведение западного мира, греческая трагедия, в этом страшном фарсе сама над собой издевалась устами своих павших представителей. Римское гражданство и гений Эллады одновременно начинали подпадать под власть султанизма.
| Последствия поражения |
Эта катастрофа, страшная сама по себе, казалось, должна была стать страшной и по своим последствиям и потрясти основы римского могущества на Востоке. Мало того, что парфяне неограниченно господствовали теперь по ту сторону Евфрата, что Армения, еще до катастрофы с Крассом отпавшая от союза с Римом, вступила благодаря ей в клиентелу парфян, что верным гражданам Карр жестоко отомстил за их преданность римлянам поставленный над ними парфянами новый властелин, — один из вероломных путеводителей римлян, по имени Андромах, — парфяне серьезно
| Отражение парфян |
Так как парфяне, — как некогда и Красс, — не торопились с нападением и отправили за Евфрат в 701 и 702 гг. [53, 52 гг.] лишь несколько слабых летучих отрядов, которые легко было отбросить назад, Кассию с.286 оставалось достаточно времени, чтобы несколько привести в порядок войско и при помощи верного приверженца римлян Ирода Антипатра усмирить иудеев, озлобленных разграблением храма, совершенным Крассом, и решившихся теперь взяться за оружие. Таким образом, римское правительство имело бы достаточно времени, чтобы выслать свежие войска для обороны границ; это, однако, не было сделано ввиду первых судорог начинавшейся революции; когда, наконец, в 703 г. [51 г.] на Евфрате появилась сильная парфянская армия, Кассий по-прежнему мог противопоставить ей только два слабых легиона, составленных из остатков войска Красса. Конечно, с этими силами он не мог ни помешать переправе, ни защитить провинции. Сирия была наводнена парфянами, и вся Передняя Азия дрогнула. Но парфяне не умели осаждать городов. Они не только отступили, ничего не добившись, от Антиохии, куда Кассий бросился со своими войсками, но на обратном пути попали в засаду, устроенную конницей Кассия, и были здесь разбиты римской пехотой; в числе убитых оказался сам князь Осак. Друзья и недруги поняли, что парфянская армия, руководимая заурядным полководцем, в обыкновенных условиях стоила не больше всякой другой восточной армии. Тем не менее наступление не было отменено. Зимой 703/704 г. [51/50 г.] Пакор еще стоял лагерем в Киррестике по эту сторону Евфрата, и новый наместник Сирии Марк Бибул, такой же ничтожный полководец, как и неспособный государственный человек, не сумел сделать ничего лучшего, как запереться в своих крепостях. Всюду ждали, что война вспыхнет с новой силой в 704 г. [50 г.]. Но вместо того чтобы направить оружие против римлян, Пакор направил его против своего собственного отца и для этого даже вступил в соглашение с самим римским наместником. Это, конечно, не смыло пятна с римского щита и не восстановило значения Рима на Востоке, тем не менее парфянскому нашествию на Переднюю Азию наступил конец, и граница по Евфрату была сохранена, по крайней мере, временно.
| Впечатление, произведенное в Риме поражением при Каррах |
Между тем в Риме из клокотавшего революционного вулкана поднимались клубы одуряющего дыма. Дошло до того, что больше не находили ни одного солдата, ни одного денария для отражения национального врага Рима, и никто больше не думал о судьбах народов. К числу самых страшных знамений времени можно отнести то обстоятельство, что ужасающее национальное несчастье,
| Добрые отношения между властителями нарушены |
После того как на совещании в Луке в апреле 698 г. [56 г.] Цезарь сделал Помпею значительные уступки и благодаря этому установилось равновесие между обоими правителями, их отношения не были лишены внешних условий прочности, поскольку разделение по существу неделимой монархической власти может быть вообще прочно. Решились ли правители хоть временно поддерживать друг друга и без задних мыслей взаимно признавать свою равноправность, — это другой вопрос. Выше было уже указано, что Цезарь хотел этого, так как ценой уравнения своих прав с Помпеем он выигрывал время, необходимое для покорения Галлии. Что касается Помпея, то вряд ли он когда-нибудь серьезно относился к принципу коллегиальности. Это была одна из тех мелких и ничтожных натур, по отношению к которым опасно проявлять великодушие; его ограниченному уму, без сомнения, казалось проявлением мудрости при первом же случае подставить ногу неохотно признанному сопернику; его низкая душа жаждала возможности отплатить за унижение, причиненное ему снисходительностью Цезаря. Но если Помпей по своей тупой и ленивой натуре, по-видимому, никогда не собирался дать Цезарю место рядом с собой, то намерение расторгнуть союз дошло до его сознания лишь постепенно. Публика, вообще лучше, чем он сам, понимавшая намерения и взгляды Помпея, не ошиблась относительно того, что во всяком случае со смертью прекрасной Юлии, умершей в цвете лет (осенью 700 г. [54 г.], вскоре за ней последовал в могилу и ее единственный ребенок), личная связь между ее отцом и мужем была порвана. Цезарь пытался восстановить разорванные судьбой родственные связи; он просил руки единственной дочери Помпея, а ему предложил в жены свою ближайшую родственницу, внучку сестры Октавию. Однако Помпей оставил свою дочь ее прежнему супругу Фавсту Сулле, сыну правителя, и сам женился на дочери Квинта Метелла Сципиона. Личный разрыв таким образом наступил. Помпей первый положил ему начало. Все ждали, что за этим немедленно последует и политический разрыв, но ошиблись; в общественных делах временно сохранялось еще коллегиальное соглашение. Причина заключалась в том, что Цезарь не хотел открыто порвать связь, пока покорение Галлии не станет совершившимся фактом; Помпей же — пока принятие диктатуры не отдаст целиком в его власть все правительственные функции и всю Италию. Странно и все же понятно, что правители в этом оказывали поддержку друг с.288 другу. После катастрофы при Адуатуке Помпей заимообразно уступил Цезарю зимой 700 г. [54 г.] один из находившихся в отпуску италийских легионов, с другой стороны, Цезарь дал Помпею свое согласие и
| Диктатура Помпея |
Лишь после того, как в начале 702 г. [52 г.] Помпей захватил в свои руки консульскую власть и влияние в столице, безусловно превышавшее влияние Цезаря, и когда все военнообязанные Италии присягнули ему, он решил как можно скорее открыто порвать с Цезарем. Это намерение проявилось достаточно ясно.
| Замаскированные выпады Помпея против Цезаря |
Если после свалки на Аппиевой дороге суд с беспощадной суровостью карал именно старых демократических приверженцев Цезаря (стр. 276), это еще могло считаться простой бестактностью. Если новый закон об избирательных махинациях, получивший обратную силу до 684 г. [70 г.], распространялся и на происшествия, сопровождавшие избрание Цезаря в консулы (стр. 274), то и это, может быть, было не больше, чем бестактностью, хотя немало цезарианцев видело в этом определенное намерение. При всем желании нельзя было больше закрывать глаза, когда Помпей избрал себе в коллеги по консульству не своего прежнего тестя Цезаря, что надо было сделать по положению вещей и что требовалось неоднократно, а посадил возле себя целиком зависимого от него статиста, своего нового тестя Сципиона (стр. 276); еще меньше можно было обманываться, когда Помпей продлил себе срок наместничества в Испании еще на пять лет, т. е. до 709 г. [45 г.], и вместе с тем добился выдачи из государственной казны значительной суммы на жалованье войскам, не только не выговорив для Цезаря такого же продления власти и такой же выдачи денег, а, напротив, опубликовал новые постановления относительно замещения должности наместников, подготовлявшие отозвание Цезаря раньше установленного срока. Эти агрессивные выходки, несомненно, должны были подорвать положение Цезаря, чтобы затем низвергнуть его. Момент был как нельзя более благоприятный. Цезарь лишь потому сделал в Луке столько уступок Помпею, что Красс и его сирийская армия неизбежно перешли бы к Цезарю в случае разрыва с Помпеем, так как на Красса, глубоко враждебного Помпею со времен Суллы и почти так же давно лично и политически связанного с Цезарем, на Красса, который по особенностям своего характера удовлетворился бы, в случае, если бы ему не удалось стать царем Рима, хотя бы ролью банкира нового римского царя, Цезарь мог вообще рассчитывать и ни в каком случае не опасался увидеть в нем союзника своих врагов. Июньская катастрофа 701 г. [53 г.], во время которой погибли в Сирии и армия и полководец, была поэтому тяжелым ударом и для Цезаря. Несколько месяцев спустя в Галлии, казавшейся окончательно с.289 покоренной, вспыхнуло национальное восстание, более сильное, чем когда-либо, и против Цезаря впервые выступил достойный соперник в лице арвернского царя Верцингеторига. Судьба опять повернулась лицом к Помпею. Красс умер, вся Галлия была охвачена восстанием, Помпей фактически стал диктатором Рима и повелителем сената, — чего только он мог бы добиться, если бы вместо того, чтобы вести сложную интригу против Цезаря, он просто заставил сенат или гражданство немедленно отозвать Цезаря из Галлии! Но Помпей никогда не умел использовать момент. Он ясно обнаружил свое стремление к разрыву; еще в 702 г. [52 г.] его поступки не позволяли в этом сомневаться, а весной 703 г. [51 г.] он уже открыто проявил намерение порвать отношения с Цезарем, но все не порывал их, и месяцы протекали один за другим совершенно безрезультатно.
| Старые партийные имена и новые претенденты |
| Демократия и Цезарь |
Цезарь не имел выбора. С самого начала он был глубоко убежденным демократом; монархия, как он ее понимал, скорее внешним образом, чем по существу, отличалась от народного правления Гракха, вместе с тем он был государственным человеком со слишком возвышенными и серьезными взглядами, чтобы скрывать свои убеждения и бороться под каким-либо другим знаменем, кроме своего собственного. Непосредственная польза, которую давал ему избранный им девиз, была незначительна, она заключалась, главным образом, в том, что избавляла Цезаря от неудобства называть царскую власть своим именем и этим ненавистным словом пугать массу безразличных людей и своих приверженцев. Реальной пользы демократические лозунги не приносили с тех пор, как Клодий опозорил и сделал смешными идеалы Гракхов, — где был тот сколько-нибудь значительный круг людей, который бы, за исключением транспаданцев, принял участие в борьбе благодаря этому боевому лозунгу?
| Аристократия и Помпей |
с.290 Это определило бы роль Помпея в предстоящем состязании, если бы и без того не было вполне понятно, что он должен выступать в нем как полководец законной республики. Природа предназначила ему больше, чем кому-либо другому, роль члена аристократии, и лишь случайные и чисто эгоистические мотивы сделали его перебежчиком из аристократического лагеря в демократический. Если он теперь вернулся к своим сулланским традициям, то это было не только в порядке вещей, но и чрезвычайно полезно. Насколько устарели демократические боевые лозунги, настолько же сильно должно было быть действие консервативного лозунга, если он провозглашался подходящим для этого человеком. Может быть, большинство и во всяком случае основное ядро граждан принадлежало к конституционной партии; по своей численности и нравственной силе она вполне могла вмешаться в предстоящую борьбу претендентов энергичным, может быть, решающим образом. Ей недоставало только вождя. Марк Катон, ее глава в данную минуту, как мог, исполнял свои обязанности, ежедневно подвергая свою жизнь опасности и не имея даже, может быть, надежды на успех. Его верность долгу достойна уважения, но все же оставаться последним на потерянном посту похвально для солдата, а не для полководца. Он не умел ни организовать, ни своевременно увлечь в бой громадный резерв, организовавшийся как бы сам собой в Италии для поддержки партии свергнутого правительства; что же касается дела, от которого, в сущности, все зависело, — влияния на
| Республиканцы |
Таким образом, республиканская оппозиция, которая в течение многих лет должна была довольствоваться ролью постороннего зрителя и едва смела время от времени посвистывать, теперь, благодаря предстоящему разрыву между правителями, снова очутилась на политической арене. Это был прежде всего кружок, сгруппировавшийся около Катона, т. е. те республиканцы, которые решили начать борьбу за республику и, во всяком случае, против монархии и чем скорее, тем лучше. Плачевный исход попытки 698 г. [56 г.] сразу показал им, что сами по себе они не в состоянии ни вести войну, ни даже вызвать ее; всем было известно, что хотя весь состав сената за немногими исключениями и был враждебен монархии, но большинство его хотело восстановить олигархическое правление, когда это можно будет сделать без риска, а до этого, конечно, было еще далеко. Имея перед собой, с одной стороны, правителей, с другой — это бессильное большинство, требовавшее прежде всего и во что бы то ни стало мира и больше всего не расположенное к решительному разрыву с тем или другим из правителей, партия Катона видела единственную возможность достигнуть восстановления старого порядка в союзе с менее опасным из правителей. Если бы Помпей высказался в пользу олигархической конституции и предложил бороться за нее против Цезаря, то республиканская оппозиция могла и даже должна была бы признать
| Союз республиканцев с Помпеем |
с.292 Заключение союза между Помпеем и партией Катона последовало сравнительно скоро. Еще во время диктатуры Помпея с обеих сторон произошло заметное сближение. Весь образ действий Помпея во время Милонова кризиса, его резкий отказ предлагавшим ему диктатуру плебеям, определенно выраженное им намерение принять эту должность только от сената, его неумолимая строгость ко всевозможным нарушителям порядка и в особенности к крайним демократам, поразительная предупредительность, с которой он относился к Катону и его единомышленникам, — все это настолько же должно было привлечь друзей порядка, как и оскорбить демократа Цезаря. С другой стороны, Катон и его приверженцы приняли с незначительными изменениями предложение передать диктатуру Помпею, вместо того чтобы с обычным ригоризмом бороться против него. Помпей получил единоличную консульскую власть прямо из рук Бибула и Катона. Если, таким образом, еще в начале 702 г. [52 г.] партия Катона и Помпей, негласно по крайней мере, были уже заодно, то союз мог считаться формально заключенным с тех пор, как во время консульских выборов на 703 г. [51 г.] сам Катон, правда, не был избран, но зато выбор пал наряду с незначительным членом сенатского большинства на самого решительного приверженца Катона — Марка Клавдия Марцелла. Марцелл не был бурным энтузиастом, а еще меньше гением, но зато стойким и строгим аристократом, именно тем человеком, который мог объявить войну Цезарю, когда она должна была начаться. При существующих обстоятельствах этот выбор, особенно удивительный после репрессивных мер, непосредственно перед тем принятых против республиканской оппозиции, вряд ли мог произойти иначе, как с разрешения или по крайней мере молчаливого согласия тогдашнего правителя Рима. По обыкновению, медленно и тяжеловесно, но неуклонно Помпей шел к разрыву.
| Пассивное сопротивление Цезаря |
Цезарь, наоборот, не имел намерения именно в это время порвать с Помпеем. Конечно, он не мог серьезно желать долгое время делить власть с каким-нибудь коллегой и меньше всего с таким ничтожным, как Помпей; без сомнения, он давно уже решил после покорения Галлии завладеть единоличной властью и в случае нужды добиться этого даже силой оружия. Но человек, подобный Цезарю, больше политик, чем воин, — не мог не понимать, что наладить деятельность государственного организма силой оружия значило глубоко и надолго потрясти его, и поэтому он должен был стараться разрешить осложнения мирными средствами или по крайней мере без открытой междоусобной войны. Если же гражданская война все-таки была неизбежна, то Цезарь во всяком случае не
Сообразно с этим он и стал действовать. Разумеется, он начал вооружаться; благодаря новому набору зимой 702/703 г. [52/51 г.] число его легионов, включая те, которые были взяты у Помпея, возросло до 11. Но вместе с тем он открыто и прямо одобрил образ действий Помпея во время диктатуры и достигнутое им восстановление порядка, отвергал как клевету предостережения услужливых друзей, считая для себя успехом, когда ему удавалось отсрочить катастрофу еще хотя бы на день, смотрел сквозь пальцы на все, чего можно было не замечать, переносил все, что можно было терпеть, непоколебимо держась только с.294 одного требования, чтобы по истечении срока его наместничества в 705 г. [49 г.] ему досталось вторичное консульство на 706 г. [48 г.], допускаемое республиканским государственным правом и обещанное ему Помпеем по особому договору.
| Подготовка нападок на Цезаря |
Этот вопрос и стал теперь предметом начавшейся дипломатической войны. Если бы Цезарь был вынужден сложить с себя должность наместника еще до конца декабря 705 г. [49 г.] или отсрочить принятие службы в столице позже 1 января 706 г. [48 г.], если бы, таким образом,
| Попытка недопущения кандидатуры Цезаря в консулы |
По существующему избирательному порядку, каждый кандидат на консульство был обязан лично явиться до выборов, т. е. за полгода до вступления в должность, к руководившему выборами магистрату и потребовать внесения своего имени в официальный список кандидатов. При заключении договора в Луке считалось само собой понятным, что Цезарь будет избавлен от этой чисто формальной обязанности, от которой кандидаты часто освобождались; но декрета по этому вопросу еще не было, и так как Помпей руководил теперь всем правительственным аппаратом, Цезарь в этом отношении зависел от своего соперника. По непонятной причине Помпей добровольно отказался от этой выгодной для себя позиции; с его согласия и во время его диктатуры (702 г.) [52 г.] особым законом, предложенным трибунами, Цезарь был освобожден от личного заявления о своей кандидатуре. Когда же вскоре после этого был установлен новый порядок выборов (стр. 274), обязательство для кандидатов записываться лично было вновь подтверждено, причем не делалось никаких исключений в пользу тех, которые были освобождены от этой обязанности предшествующими народными постановлениями; по формальному праву, привилегия, предоставленная Цезарю, аннулировалась позднейшим общим законом. Цезарь принес жалобу, и дополнительная статья была введена в закон, но не утверждена особым постановлением народного собрания, так что это определение оказалось простой вставкой в уже существующий закон и могло считаться юридически недействительным. Итак, Помпей предпочел дать то, чего просто мог не давать, чтобы затем взять это обратно и, наконец, самым некорректным образом скрыть эту отмену.
| Попытка сократить срок наместничества Цезаря |
с.295 Если все это должно было косвенно содействовать сокращению срока наместничества Цезаря, то изданное одновременно с этим положение о наместничествах уже прямо преследовало эту цель. Десять лет, на время которых постановлением, предложенным Помпеем сообща с Крассом, наместничество было гарантировано Цезарю, по принятому тогда летоисчислению тянулись с 1 марта 695 г. [59 г.] до конца февраля 705 г. [49 г.]. Так как, далее, по примеру прежних лет, за проконсулом или пропретором оставалось право вступить в свою провинциальную должность немедленно по окончании срока консульства или преторства, то преемник Цезаря должен был избираться из городских должностных лиц не 704, а 705 г. [50, 49 гг.] и, следовательно, не мог вступить в должность раньше 1 января 706 г. [48 г.]. Таким образом, Цезарь имел еще право сохранить власть в течение последних 10 месяцев 705 г. [49 г.] не на основании закона Помпея — Лициния, а согласно старинному правилу, по которому власть, данная на срок, удерживалась даже по истечении этого срока до прибытия преемника. С тех же пор, как новый закон 702 г. [52 г.] призывал к постам наместников не тех преторов и консулов, которые выбывали из должности в том же году, а тех, которые выбыли за пять лет до этого или даже раньше (стр. 274), установив, таким образом, вместо практиковавшегося до
| Прения об отозвании Цезаря |
Происки конституционной партии все усиливались. Согласно обычаю, сенат должен был обсуждать вопрос о наместничествах на 705 г. [49 г.], если они предназначались бывшим консулам, в начале 703 г. [51 г.], если же бывшим преторам, то в начале 704 г. [50 г.]; первое совещание дало и первый повод завести в сенате речь о назначении новых наместников для обеих Галлий, а вместе с тем с.296 и повод к открытому столкновению между представлявшей Помпея конституционной партией и приверженцами Цезаря в сенате. Консул Марк Марцелл предложил передать с 1 марта 705 г. [49 г.] двум консулярам, которых следовало наделить наместничествами, два наместнических поста, до тех пор управлявшихся проконсулом Гаем Цезарем. Долго сдерживавшееся озлобление прорвалось бурным потоком сквозь поднятые, наконец, шлюзы; во время этих переговоров было высказано все то, что накопилось в душе катонианцев против Цезаря. Для них было несомненно, что право заочно записываться на консульские выборы, предоставленное исключительным законом проконсулу Цезарю, отменялось позднейшим постановлением народного собрания и не могло быть допущено и в будущем. По их мнению, сенат должен был заставить этого магистрата немедленно распустить выслуживших свой срок солдат, так как покорение Галлии уже было закончено. Начатая же Цезарем в Верхней Италии раздача прав гражданства и основание колоний были признаны антиконституционными и недействительными; чтобы еще лучше разъяснить свое мнение, Марцелл приговорил одного видного члена совета Цезаревой колонии в Коме к телесному наказанию, применявшемуся только к людям, не имевшим прав гражданства, тогда как если бы даже эта местность и не пользовалась правом полного гражданства, а только латинским правом, это лицо могло требовать для себя прав римского гражданина (стр. 263). Тогдашние представители интересов Цезаря, — главным из которых был Гай Вибий Панса, сын человека, проскрибированного Суллой, но все-таки сделавший политическую карьеру и бывший прежде военачальником в армии Цезаря, а в этом году ставший народным трибуном, — заявили в сенате, что как положение дел в Галлии, так и справедливость требуют не только не отзывать Цезаря раньше времени, а, напротив, — оставить за ним командование наряду с консульством. Несомненно, они указывали на то, что несколько лет назад Помпей точно таким же
Таким образом, стороны высказались, но от этого дело не пошло быстрее. Сенатское большинство, предвидя разрыв, по целым месяцам не допускало созыва заседания, которое имело бы решающее значение; немало месяцев прошло еще из-за колебаний самого Помпея. Наконец, он прервал свое молчание и все еще, конечно, сдержанно и неопределенно, но уже достаточно ясно пошел против своего прежнего союзника, став на сторону конституционной партии. Требование цезарианцев сосредоточить в руках их главы консульство и с.297 проконсульскую власть было кратко и резко отвергнуто; грубо и неуклюже Помпей добавил, что это предложение кажется ему не лучше, чем если бы сын заявил желание высечь отца. В принципе он настолько согласился с предложением Марцелла, что высказал свое намерение не позволить Цезарю непосредственно соединить консульство с проконсульством. Он дал, однако, понять, не высказавшись, впрочем, насчет этого достаточно определенно, что Цезарь, может быть, будет в крайнем случае допущен к выборам на 706 г. [48 г.] без личного заявления с его стороны и что за ним будет также оставлено и наместничество до 13 ноября 705 г. [49 г.]. Прежде всего этот неисправимо колеблющийся человек согласился отсрочить назначение преемника Цезарю до марта 704 г. [50 г.], как этого требовали защитники Цезаря, вероятно, на основании одной из статей Помпее-Лициниева закона, запрещавшего до начала последнего года Цезаревой наместнической деятельности всякое обсуждение вопроса об его преемнике.
В этом смысле и было вынесено постановление сената (29 сентября 703 г. [51 г.]). Рассмотрение вопроса о замещении галльских наместничеств было назначено на 1 марта 704 г. [50 г.], но к роспуску войска Цезаря, как это было когда-то сделано народным постановлением относительно армии Лукулла (стр. 65, 91), приступили настолько решительно, что его ветеранам было предложено за отпуском обращаться непосредственно в сенат. Защитники Цезаря добились, правда, насколько это разрешала конституция, кассации этих постановлений своим трибунским veto; однако Помпей очень определенно высказался в том смысле, что должностные лица обязаны безусловно повиноваться сенату и что интерцессия и другие такие же устаревшие формальности ничего не изменят в этом деле. Олигархическая партия, орудием которой стал теперь Помпей, довольно ясно проявляла намерение после какой-нибудь победы пересмотреть конституцию и устранить все, что напоминало о свободе народа; вероятно, по той же причине эта партия в своих нападках против Цезаря не хотела пользоваться комициями. Таким образом, союз Помпея с конституционной партией был формально провозглашен, приговор над Цезарем, очевидно, уже вынесен, и только не назначено время выступления. Все выборы на следующий год были проведены во враждебном ему духе.
| Контрмеры Цезаря |
Во время этих приготовлений враждебной ему партии к войне Цезарю удалось справиться с галльским восстанием и восстановить мир во всех покоренных землях. Еще летом 703 г. [51 г.] под удобным предлогом охраны границ (стр. 244), но, по-видимому, с
| Курион |
Для переговоров с сенатом Цезарю удалось не только подкупить одного из консулов того года, Луция Эмилия Павла, но и народного трибуна Гая Куриона, по-видимому, самого выдающегося из беспутных гениев этой эпохи2, человека неподражаемого по аристократическому изяществу плавной и остроумной речи, уменью интриговать и той активности, которая сказывается в энергичных и развращенных натурах больше всего именно в моменты праздности, неподражаемого и по своей распущенности и по своему таланту делать долги — их определяли в 60 млн. сестерциев — и по своей нравственной и политической беспринципности. Он уже раньше хотел продаться Цезарю, но получил отказ. Дарования, обнаруженные им с тех пор в нападках на Цезаря, заставили этого последнего все-таки купить Куриона. Цена была высока, но товар стоил этих денег. В первые месяцы своего трибуната Курион разыгрывал роль независимого республиканца и поэтому громил как Цезаря, так и Помпея. Независимым, как казалось, положением, которое ему давала эта роль, он воспользовался с редким уменьем для того, чтобы, когда в марте 704 г. [50 г.] снова был поднят в сенате вопрос о замещении галльских наместничеств на следующий год, целиком принять это постановление, но вместе с тем потребовать одновременного его распространения и на Помпея и его чрезвычайную власть.
| Прения об отозвании Цезаря и Помпея |
с.299 Данные им разъяснения, что конституционного порядка можно добиться только устранением всех чрезвычайных должностей, что Помпей, получив проконсульство только из рук сената, еще гораздо меньше Цезаря мог отказать ему в повиновении, что одностороннее устранение одного из двух военачальников только увеличило бы
| Отозвание Цезаря и Помпея |
Голосование предложения Куриона больше нельзя было откладывать; оно, наконец, состоялось и подтвердило полное поражение партии Помпея и Катона. 370 голосами против 20 сенат постановил немедленно пригласить проконсулов Испании и обеих Галлий сложить с себя полномочия; с непередаваемым ликованием встретили добрые римские граждане радостную весть о спасительном поступке Куриона. Помпей был отозван наравне с Цезарем, но, в то время как Цезарь готов был исполнить это приказание, Помпей наотрез отказался повиноваться. Председательствовавший консул Гай Марцелл, двоюродный брат Марка Марцелла, так же как и он принадлежавший к Катоновой партии, обратился с горькой укоризненной речью к раболепному большинству; ведь досадно было оказаться разбитым в своем собственном стане, побежденным посреди фаланги трусов. Но разве можно было победить под руководством вождя, который, вместо того чтобы кратко и определенно давать приказания сенаторам, на старости лет снова обучался у профессора ораторскому с.300 искусству, чтобы своим подновленным красноречием победить молодое, свежее и блестящее дарование Куриона?
| Объявление войны |
Разбитая в сенате коалиция находилась в самом тяжелом положении. Фракция Катона решила довести дело до разрыва и увлечь за собой сенат; вместо этого она видела теперь, к своей большой досаде, как ее судно разбилось о подводный камень бесхарактерности большинства. Вожди ее должны были выслушивать со стороны Помпея самые горькие упреки; резко и вполне основательно указывал он на опасности мнимого мира, и хотя от него одного зависело быстро разрубить узел, его союзники отлично знали, что никогда этого не дождутся от него и что им самим придется положить конец, как они это обещали. После того как поборники конституции и сенатской власти объявили конституционные права граждан и народных трибунов пустой формальностью (стр. 297), они увидели, что теперь необходимо поступить таким же образом и с постановлениями самого сената и спасти законное правительство против его воли, так как
Поговаривали о том (октябрь 704 г. [50 г.]), что Цезарь перевел четыре легиона из Трансальпинской Галлии в Цизальпинскую и разместил их около Плацентии. Хотя это перемещение вполне соответствовало полномочиям наместника, хотя Курион в сенате ясно доказал полную неосновательность этого слуха и хотя сенат большинством голосов отклонил предложение консула Гая Марцелла предписать Помпею выступить в поход против Цезаря, однако названный консул вместе с обоими консулами, выбранными на 705 г. [49 г.] из рядов Катоновой партии, явились к Помпею, и эти три лица собственной властью предложили полководцу стать во главе обоих легионов, находившихся в Капуе, и по своему усмотрению призвать к оружию италийское ополчение. Трудно было придумать более противозаконные полномочия для объявления гражданской войны, но считаться с такими второстепенными соображениями было некогда; Помпей их принял. Начались военные приготовления, набор солдат. В декабре 704 г. [50 г.] Помпей покинул столицу, чтобы самому лично ускорить эти приготовления.
| Ультиматум Цезаря |
Цезарю удалось навязать своим противникам инициативу гражданской войны. Оставаясь на почве законности, он заставил Помпея объявить войну и притом не в качестве представителя законной власти, а в качестве полководца, выдвинутого явно революционным сенатским меньшинством, терроризующим большинство. с.301 Этот успех имел немалое значение, хотя массы инстинктивно понимали, что в этой войне дело идет не о формально юридических вопросах. Когда же война была объявлена, в интересы Цезаря входило как можно скорее довести дело до столкновения. Вооружения противника только начались, и даже столица еще не была занята войсками. Через 10—
| Последние прения в сенате |
с.302 Курион согласился еще раз отправиться в качестве представителя своего господина в самое логовище льва. Три дня мчался он от Равенны до Рима; когда новые консулы Луций Лентул и Гай Марцелл младший3 в первый раз собрали сенат 1 января 705 г. [49 г.], Курион передал собранию послание полководца сенату. Народные трибуны Марк Антоний, известный в скандальной городской хронике как ближайший друг Куриона и соучастник всех его безумств, но в то же время известный со времен египетских и галльских походов как блестящий кавалерийский офицер, и Квинт Кассий, бывший когда-то квестором Помпея, соблюдавшие в отсутствие Куриона интересы Цезаря в Риме, заставили сенат немедленно прочесть послание. Серьезные и ясные выражения, в которых Цезарь указывал на опасность гражданской войны, на всеобщее желание мира, на заносчивость Помпея и свою собственную уступчивость, неотразимая сила и правдивость его тона, условия соглашения, без сомнения, поразившие своей умеренностью даже приверженцев Помпея, открытое заявление, что теперь он в последний раз протягивает руку для примирения, произвели самое глубокое впечатление. Несмотря на страх перед солдатами Помпея, стекавшимися в столицу в большом количестве, в настроении большинства нельзя было сомневаться; опасно было бы дать ему проявиться. Консулы, пользуясь своим правом председателей, воспротивились голосованию снова выдвинутого Цезарем предложения одновременно обязать обоих наместников сложить с себя власть, а также всех затронутых его посланием планов примирения, как и внесенного Марком Целием Руфом и Марком Калидием предложения заставить Помпея немедленно уехать в Испанию. Даже предложение одного из самых решительных противников Цезаря, более дальновидного, чем его партия, Марка Марцелла, советовавшего отложить решение до тех пор, пока италийское ополчение не будет призвано и не защитит сенат, — даже это предложение не удалось проголосовать. Помпей поручил своему постоянному глашатаю Квинту Сципиону объявить, что он решил теперь или никогда взять на себя защиту сената и
| Цезарь вступает в Италию |
Но этого было уже достаточно. Когда Цезарь узнал от трибунов, бежавших в его лагерь и умолявших о защите, как были приняты в столице его предложения, он собрал солдат тринадцатого легиона, пришедшего тем временем с места своей стоянки в Тергесте (Триест) в Равенну, и объяснил им положение вещей. В блестящей речи, произнесенной в ту тяжелую минуту, когда вместе с его судьбой решались и судьбы мира, он проявил себя не только гениальным знатоком человеческих душ и властителем умов, не только щедрым военачальником и победоносным полководцем, обращавшимся к тем воинам, которые были им призваны и целых восемь лет с возрастающим энтузиазмом шли за его знаменем. Эту речь произнес энергичный и последовательный государственный человек, который в течение двадцати девяти лет отстаивал дело свободы как при благоприятных, так и при неблагоприятных условиях, несмотря на кинжалы убийц, палачей аристократии, мечи германцев, волны неведомого Океана, никогда не отступая и не колеблясь; тот самый человек, который уничтожил сулланскую конституцию, свергнул владычество сената, усилил и организовал во время борьбы по ту сторону Альп безоружную и беззащитную до этого демократию; он говорил не Клодиевой публике, республиканский энтузиазм которой давно уже погас и превратился в пепел, а молодым бойцам, пришедшим из городов и сел Северной Италии, которые еще четко и ясно воспринимали грандиозную идею гражданской свободы, еще способны были бороться и умереть за свои идеалы; получившим революционным путем из рук Цезаря гражданские права для своей родины, в чем им отказывало правительство; обреченным в случае падения Цезаря на гибель под ударами топоров и розог (стр. 297), имевшим уже несомненное доказательство, с какой неумолимой жестокостью олигархия хотела применить карательные меры против транспаданцев. Перед такими-то слушателями изложил этот замечательный оратор положение вещей. Он говорил о той благодарности за завоевание Галлии, которую готовила знать армии и ее полководцу; о пренебрежительном упразднении комиций; с.304 о
ПРИМЕЧАНИЯ
