Заметки об экономическом факторе в сочинениях Саллюстия

Один из моих кол­лег, узнав, что я соби­ра­юсь работать над ста­тьей по озна­чен­ной теме, уди­вил­ся: а о чем тут гово­рить? Ведь Сал­лю­стий — писа­тель-мора­лист, глав­ное для него — дух, о каком инте­ре­се к эко­но­ми­ке может идти речь? Не при­хо­дит­ся удив­лять­ся, что спе­ци­аль­ные иссле­до­ва­ния на соот­вет­ст­ву­ю­щую тему в миро­вой исто­рио­гра­фии, насколь­ко мне извест­но, пока отсут­ст­ву­ют.

Но не будем торо­пить­ся с выво­да­ми. Рас­смот­рим несколь­ко эпи­зо­дов из сочи­не­ний Сал­лю­стия, в кото­рых содер­жит­ся не слиш­ком обиль­ный, но порою очень пока­за­тель­ный мате­ри­ал эко­но­ми­че­ско­го харак­те­ра.

Для нача­ла обра­тим­ся к так назы­вае­мо­му афри­кан­ско­му экс­кур­су из «Югур­тин­ской вой­ны» (гл. 17–19). В нем рас­ска­зы­ва­ет­ся о при­род­ных усло­ви­ях севе­ро-запад­ной Афри­ки и о про­ис­хож­де­нии мест­ных наро­дов — нуми­дий­цев и мавре­тан­цев. Автор отме­ча­ет (17. 5), что зем­ля там пло­до­род­на в отно­ше­нии зла­ков, но не для выра­щи­ва­ния дере­вьев, а так­же при­год­на для раз­веде­ния скота (ager fru­gum fer­ti­lis, bo­nus pe­co­ri, ar­bo­ri in­fe­cun­dus) — вни­ма­ние к эко­но­ми­че­ским воз­мож­но­стям тех кра­ев оче­вид­но. Но еще более инте­ре­сен рас­сказ о мест­ном «этно­ге­не­зе». Або­ри­ге­ны — гету­лы и ливий­цы, — изо­бра­же­ны дика­ря­ми, у кото­рых, как и у цик­ло­пов в «Одис­сее», нет ни зем­леде­лия, ни вла­сти зако­на. Затем в Север­ную Афри­ку при­бы­ва­ют пер­сы, мидий­цы и армяне. Они «пере­плы­ли на судах в Афри­ку и заня­ли края, лежа­щие у наше­го моря; но пер­сы дер­жа­лись бли­же к бере­гу Оке­а­на. Они поль­зо­ва­лись киле­вы­ми дни­ща­ми пере­вер­ну­тых кораб­лей как шала­ша­ми, пото­му что в тех зем­лях не име­лось [под­хо­дя­ще­го] мате­ри­а­ла, и купить или обме­нять его у испан­цев воз­мож­но­сти не было (quia ne­que ma­te­ria in ag­ris ne­que ab His­pa­nis emun­di aut mu­tan­di co­pia erat). Бес­край­ние про­сто­ры моря и незна­ние язы­ка пре­пят­ст­во­ва­ли тор­гов­ле» (18. 5–6)¹. В кон­це кон­цов, пер­сы сли­лись с гету­ла­ми, а мидяне и армяне, сме­шав­шись с ливий­ца­ми, обра­зо­ва­ли народ мав­ров. Послед­ние ста­ли воз­во­дить горо­да, пове­ли мено­вую тор­гов­лю с Испа­ни­ей, от с.153 кото­рой их отде­лял лишь про­лив (18. 9: iique ma­tu­re op­pi­da ha­bue­re; nam fre­to di­vi­si ab His­pa­nia mu­ta­re res in­ter se insti­tue­rant). Пер­сы же нача­ли заво­е­вы­вать бли­жай­шие к Кар­фа­ге­ну зем­ли, т. е. Нуми­дию, и овла­де­ли в ито­ге боль­шею частью внут­рен­них рай­о­нов Афри­ки (Af­ri­cae pars in­fe­rior ple­ra­que), тогда как дру­гие афри­кан­ские зем­ли захва­ти­ли мав­ры (18. 11–12).

Роль эко­но­ми­че­ских аспек­тов в этом пас­са­же очень зна­чи­тель­на. Любо­пыт­ные наблюде­ния в дан­ной свя­зи сде­лал Р. Мор­стейн-Маркс: ведь если гово­рить об або­ри­ге­нах, то гету­лы пре­вос­хо­дят ливий­цев; меж­ду тем они жили южнее, тогда как ливий­цы — бли­же к Афри­кан­ско­му морю (18. 9: Li­byes nam ii pro­pius ma­re Af­ri­cum agi­ta­bant, Gae­tu­li sub so­le ma­gis, haud pro­cul ab ar­do­ri­bus). Что же каса­ет­ся приш­лых наро­дов, армян, мидий­цев и пер­сов, то пер­вые и вто­рые, как уже гово­ри­лось, заня­лись ком­мер­ци­ей и постро­и­ли горо­да, а третьи ни тем, ни дру­гим не зани­ма­ют­ся и даже пере­во­ра­чи­ва­ют кораб­ли вверх дни­ща­ми. При этом имен­но пер­сы ока­зы­ва­ют­ся самы­ми доб­лест­ны­ми из чис­ла при­шель­цев. Таким обра­зом, не толь­ко бли­зость циви­ли­за­ции, но и заня­тия тор­гов­лей и город­ской образ жиз­ни ока­зы­ва­ют пагуб­ное вли­я­ние, а те, кто от них избав­лен, обре­та­ют пре­вос­ход­ство².

В отно­ше­нии город­ско­го обра­за жиз­ни как отри­ца­тель­но­го фак­то­ра в гла­зах Сал­лю­стия мож­но спо­рить — ведь и рим­ляне не чуж­ды ему (Sall. Cat. 6. 2)³. Зато не вызы­ва­ет сомне­ний нега­тив­ная оцен­ка море­пла­ва­ния и тор­гов­ли, вос­хо­дя­щая к Пла­то­ну (Legg. IV. 704a–705b). И в дан­ном пунк­те рим­ский писа­тель отли­ча­ет­ся от Фукидида, под­ра­жа­те­лем кото­ро­го его назы­вал Вел­лей Патер­кул (II. 36. 2), — ведь гре­че­ский исто­рик, напро­тив, счи­тал тор­гов­лю и море­пла­ва­ние важ­ней­ши­ми фак­то­ра­ми накоп­ле­ния богатств и уси­ле­ния могу­ще­ства (I. 2–19)⁴.

Счи­тал ли Сал­лю­стий отказ пер­сов — буду­щих нуми­дий­цев — отка­зом от норм циви­ли­зо­ван­ной жиз­ни, что они про­де­мон­стри­ро­ва­ли пре­вра­ще­ни­ем кораб­лей в жили­ща, когда пере­вер­ну­ли их дни­ща­ми вверх?⁵ Это вполне воз­мож­но, посколь­ку писа­тель вооб­ще скло­нен изо­бра­жать нуми­дий­цев более при­ми­тив­ным наро­дом, чем они были на самом деле, пред­став­ляя их кочев­ни­ка­ми, чем-то вро­де геро­до­тов­ских ски­фов, он в то же вре­мя пока­зы­ва­ет, как дале­ко зашла урба­ни­за­ция в Нуми­дии⁶. Нуми­дий­цы здо­ро­вы, быст­ры, вынос­ли­вы, едят для уто­ле­ния голо­да, а не ради чре­во­уго­дия и т. д. (Sall. Iug. 17. 6; 89. 8). Таков и сам Югур­та, в обра­зе кото­ро­го (6. 1) мож­но усмот­реть нема­ло с.154 черт ксе­но­фон­тов­ско­го Кира⁷. Но все отно­си­тель­но — если бы нуми­дий­цы слу­жи­ли рим­ля­нам, то они, по-види­мо­му, были бы в их гла­зах почти иде­аль­ным наро­дом, но сто­и­ло им под­нять ору­жие про­тив Рима — и их досто­ин­ства пре­вра­ти­лись в вос­при­я­тии Сал­лю­стия в недо­стат­ки. Отказ от мор­ской тор­гов­ли сле­ду­ет оце­ни­вать соот­вет­ст­ву­ю­щим обра­зом как сво­его рода con­di­tio si­ne qua non: этот шаг мог сде­лать нуми­дий­цев наряду с дру­ги­ми поис­ти­не вели­ким наро­дом, но посколь­ку свои доб­ле­сти они употре­би­ли во зло, то и упо­мя­ну­тый отказ утра­тил поло­жи­тель­ный смысл (или так и не при­об­рел его).

Свое­об­раз­ное отно­ше­ние Сал­лю­стия к эко­но­ми­че­ско­му фак­то­ру демон­стри­ру­ет и исто­рия о разде­ле Нуми­дии сенат­ской комис­си­ей во гла­ве с Луци­ем Опи­ми­ем. Хотя тот был вра­гом Югур­ты, послед­ний, по сло­вам Сал­лю­стия, под­ку­пил его, в резуль­та­те чего ему доста­лась сосед­няя с Мавре­та­ни­ей (т. е. запад­ная) часть Нуми­дии, оха­рак­те­ри­зо­ван­ная как ag­ro vi­ris­que opu­len­tior. Адгер­ба­лу же ото­шла терри­то­рия, луч­шая лишь на пер­вый взгляд, бога­тая гава­ня­ми и стро­е­ни­я­ми — spe­cie quam usu po­tio­rem, quae por­tuo­sior et aedi­fi­ciis ma­gis (Iug. 16. 5).

Писа­тель, как видим, весь­ма осто­ро­жен (если не дву­смыс­лен) в выра­же­ни­ях — что пони­мать под ag­ro? Со вре­мен Момм­зе­на в этих сло­вах видят ука­за­ние на пло­до­род­ность запад­ной Нуми­дии⁸, хотя ука­зы­ва­лось, что сель­ское хозяй­ство луч­ше было раз­ви­то как раз в тех обла­стях, кото­рые ото­шли к Адгер­ба­лу⁹. Но в любом слу­чае полу­ча­ет­ся, что Сал­лю­стий уде­лил вни­ма­ние эко­но­ми­че­ско­му фак­то­ру. В этом, одна­ко, поз­во­ли­тель­но усо­мнить­ся. Сло­во­со­че­та­ние ag­ro… opu­len­tior может пони­мать­ся в том смыс­ле, что Югур­те доста­лась про­сто более обшир­ная, а не пло­до­род­ная терри­то­рия, бла­го Сал­лю­стий был масте­ром неожи­дан­но­го сло­во­употреб­ле­ния¹⁰.

Что же каса­ет­ся Адгер­ба­ла, то вновь воз­ни­ка­ет тема мор­ской тор­гов­ли — ему доста­лись гава­ни. Неуди­ви­тель­но, что Сал­лю­стий назы­ва­ет зем­ли, ото­шед­шие сыну Миципсы, луч­ши­ми лишь по види­мо­сти — то, что мож­но счесть пре­иму­ще­ст­вом, на деле явля­ет­ся недо­стат­ком¹¹. Вновь при­по­ми­на­ет­ся Пла­тон: нера­зум­ные афин­ские поли­ти­ки «наби­ли город гава­ня­ми, вер­фя­ми… и про­чим вздо­ром, забыв о воз­держ­но­сти и спра­вед­ли­во­сти» (Gorg. 519a)¹². Конеч­но, о спра­вед­ли­во­сти с.155 нуми­дий­цев у Сал­лю­стия речи не идет, а вот их воз­держ­ность он не отри­ца­ет — доста­точ­но вспом­нить извест­ный пас­саж о том, что те из них, кто жил вда­ли от моря (pro­cul a ma­ri), лег­ко пере­но­си­ли нехват­ку воды, а еда слу­жи­ла им для уто­ле­ния голо­да, а не для удо­воль­ст­вия — ci­bus il­lis ad­vor­sum fa­mem at­que si­tim, non lu­bi­di­ni ne­que lu­xu­riae erat (Sall. Iug. 89. 7–8). И имен­но такие люди и ока­за­лись под вла­стью Югур­ты — несо­мнен­но, это и под­ра­зу­ме­вал Сал­лю­стий, харак­те­ри­зуя вла­де­ния послед­не­го как vi­ris opu­len­tior, ведь лег­кая победа над Адгер­ба­лом под­твер­жда­ет подоб­ный ход мыс­ли¹³. «Могу­ще­ство обес­пе­чи­ва­ет­ся не мате­ри­аль­ны­ми ресур­са­ми, а мораль­ны­ми каче­ства­ми людей», — резю­ми­ру­ет Р. Мор­стейн-Маркс¹⁴.

И еще несколь­ко слов о мор­ской тор­гов­ле. Дело в том, что у Сал­лю­стия есть одно место, кото­рое поз­во­ля­ет пред­по­ла­гать как мини­мум не отри­ца­тель­ное отно­ше­ние к это­му роду дея­тель­но­сти. В «Заго­во­ре Кати­ли­ны» (2. 7) он пишет: «Успе­хи людей при заня­ти­ях зем­леде­ли­ем, море­пла­ва­ни­ем, стро­и­тель­ст­вом цели­ком зави­сят от их доб­рых качеств» (quae ho­mi­nes arant, na­vi­gant, aedi­fi­cant, vir­tu­ti om­nia pa­rent)¹⁵. Выхо­дит, для море­пла­ва­ния и под­ра­зу­ме­вае­мой под ним мор­ской тор­гов­ли (ибо речь явно об эко­но­ми­че­ской дея­тель­но­сти — arant, aedi­fi­cant), тре­бу­ет­ся vir­tus, а пото­му это ока­зы­ва­ет­ся делом вполне достой­ным. Но не будем забы­вать о мно­го­знач­но­сти поня­тия vir­tus у Сал­лю­стия — это и сум­ма всех доб­ро­де­те­лей, и храб­рость вои­нов, и «локо­мо­тив духа»¹⁶. Дума­ет­ся, что при­ме­ни­тель­но к море­пла­ва­нию сло­во vir­tus употреб­ле­но про­сто в зна­че­нии храб­ро­сти, кото­рая моря­кам, есте­ствен­но, нуж­на. По отно­ше­нию к зем­леде­лию, конеч­но, под­ра­зу­ме­ва­ют­ся иные кон­нота­ции.

Но вот что обра­ща­ет на себя вни­ма­ние: гово­ря о сво­ем досу­ге, Сал­лю­стий — явно в пику Като­ну Цен­зо­рию и сле­дую­ще­му за ним Цице­ро­ну¹⁷ — пишет, что зем­леде­лие и охота — обя­зан­но­сти рабов (ag­rum co­lun­do aut ve­nan­do, ser­vi­li­bus of­fi­ciis — Cat. 4. 1). Как пони­мать столь пре­зри­тель­ное отно­ше­ние к почет­но­му кре­стьян­ско­му тру­ду, кото­ро­го не чуж­да­лись и леген­дар­ные пред­ки? По мне­нию Р. Сай­ма, речь идет лишь о совре­мен­ном Сал­лю­стию сель­ском хозяй­стве Ита­лии с его лати­фун­ди­я­ми. Кро­ме того, ядо­ви­тое заме­ча­ние Сал­лю­стия — ответ на похва­лу цице­ро­нов­ско­го Като­на пре­ле­стям сель­ской жиз­ни (De sen. 51–60) — «воз­мож­но, кто-то из дру­зей с доб­ры­ми или дур­ны­ми наме­ре­ни­я­ми ука­зал на [трак­тат] Ca­to Maior и убеж­дал Сал­лю­стия в том, что фер­ма или сад — самое под­хо­дя­щее для отстав­но­го сена­то­ра на склоне лет, полез­ное для тела и духа». Одна­ко иде­а­ли­зи­ро­ван­ный образ с.156 любя­ще­го копать­ся в саду Като­на вряд ли понра­вил­ся быв­ше­му намест­ни­ку Афри­ки¹⁸. Д. С. Ливин не согла­сил­ся с этим, счи­тая, что текст Сал­лю­стия слиш­ком некоррек­тен для таких выво­дов, и пред­ло­жил еще более изощ­рен­ное объ­яс­не­ние: «Пусть и при­со­еди­ня­ясь к Като­ну, он, как пред­став­ля­ет­ся, отри­ца­ет, что, подоб­но Като­ну, в состо­я­нии соче­тать в себе каче­ства чело­ве­ка дей­ст­ву­ю­ще­го и чело­ве­ка пишу­ще­го; но Сал­лю­стий так­же пола­га­ет, что одна из сфер дея­тель­но­сти, в кото­рых Катон пре­успел сам, в сущ­но­сти, вооб­ще не име­ла пря­мо­го отно­ше­ния к доб­ро­де­те­ли. Ины­ми сло­ва­ми, пред­став­ляя като­но­ву кон­цеп­цию доб­ро­де­те­ли, он, види­мо, ста­вит под вопрос, соот­вет­ст­во­вал ли Катон соб­ст­вен­ным стан­дар­там»¹⁹.

Дума­ет­ся, что бли­же к истине Сайм — вряд ли Сал­лю­стий сомне­вал­ся в доб­ро­де­те­лях про­слав­лен­но­го Като­на. Веро­ят­нее, он спо­рил с соб­ст­вен­ны­ми совре­мен­ни­ка­ми, слиш­ком любив­ши­ми повто­рять сен­тен­ции Мар­ка Пор­ция, в том чис­ле, конеч­но, и с Цице­ро­ном. Речь шла не столь­ко о каком-то кон­крет­ном трак­та­те, сколь­ко о кру­ге идей. При этом оцен­ка зем­леде­лия и охоты как заня­тий рабов не отно­сит­ся к древним вре­ме­нам, когда рим­ляне не пре­да­ва­лись еще интел­лек­ту­аль­ным заня­ти­ям, о поль­зе кото­рых (преж­де все­го исто­рио­пи­са­ния) Сал­лю­стий так мно­го рас­суж­да­ет во введе­ни­ях к «Заго­во­ру Кати­ли­ны» и «Югур­тин­ской войне».

Обра­тим­ся теперь к важ­ней­ше­му пунк­ту раз­мыш­ле­ний Сал­лю­стия — осуж­де­нию богат­ства. «Алч­ность — это страсть к день­гам, чего не поже­лал бы ни один муд­рый чело­век (ava­ri­tia pe­cu­niae stu­dium ha­bet, quam ne­mo sa­piens con­cu­pi­vit)» (Cat. 11. 3). С этой точ­ки зре­ния — как, впро­чем и с дру­гих, — совре­мен­ни­ки Сал­лю­стия заслу­жи­ва­ют само­го суро­во­го осуж­де­ния. «Най­дет­ся ли при нынеш­них нра­вах чело­век, кото­рый сопер­ни­чал бы со сво­и­ми пред­ка­ми в чест­но­сти и упор­стве, а не в богат­стве и рас­то­чи­тель­стве?» (Iug. 4. 7). После паде­ния Кар­фа­ге­на «знать нача­ла про­из­воль­но поль­зо­вать­ся сво­им высо­ким поло­же­ни­ем, народ — сво­ей сво­бо­дой, каж­дый начал гра­бить, хва­тать (tra­he­re, ra­pe­re); так обе сто­ро­ны рас­та­щи­ли все» (41. 5)²⁰. «Народ стра­дал от служ­бы в вой­ске и от бед­но­сти; воен­ную добы­чу рас­хи­ща­ли пол­ко­вод­цы и их при­бли­жен­ные. В то же вре­мя роди­те­лей и малень­ких детей сол­дат, если их соседя­ми являл­ся могу­ще­ст­вен­ный чело­век (po­ten­tior), выго­ня­ли из жилищ. Так вме­сте с могу­ще­ст­вом рас­про­стра­ня­лась без­мер­ная и нена­сыт­ная алч­ность (cum po­ten­tia ava­ri­tia si­ne mo­do mo­des­tia­que in­va­de­re)» (41. 7–9). Ины­ми сло­ва­ми, неко­гда доб­лест­ные потом­ки Рому­ла ста­ли реа­ги­ро­вать на мате­ри­аль­ные сти­му­лы, от чего их рань­ше более или менее удер­жи­вал страх перед вра­га­ми. Конеч­но, Сал­лю­стия «инте­ре­су­ет не столь­ко ava­ri­tia как порок, как про­яв­ле­ние эго­из­ма, раз­ру­шаю­ще­го душу, с.157 сколь­ко истин­ная систе­ма цен­но­стей res pub­li­ca, кото­рая нахо­дит­ся в опас­но­сти, когда день­ги ока­зы­ва­ют­ся в поче­те»²¹. Одна­ко эта идея при­сут­ст­ву­ет как бы на вто­ром плане, а повест­во­ва­ние пере­пол­не­но имен­но фак­та­ми, свиде­тель­ст­ву­ю­щи­ми о гос­под­стве ava­ri­tia. Как тут не вспом­нить пас­саж Пла­то­на о пере­мене в нра­вах жите­лей Атлан­ти­ды: они пре­зи­ра­ли все, «кро­ме доб­ро­де­те­ли, ни во что не ста­ви­ли богат­ство… почи­та­ли чуть ли не за досад­ное бре­мя груды золота и про­чих сокро­вищ… Пока они так рас­суж­да­ли, а боже­ст­вен­ная при­ро­да сохра­ня­ла в них свою силу, все их досто­я­ние… воз­рас­та­ло. Но когда уна­сле­до­ван­ная от бога доля осла­бе­ла, мно­го­крат­но рас­т­во­ря­ясь в смерт­ной при­ме­си, и воз­об­ла­дал чело­ве­че­ский нрав, тогда они ока­за­лись не в состо­я­нии долее выно­сить свое богат­ство и утра­ти­ли бла­го­при­стой­ность» (Crit. 120e–121b)²².

Но вот что осо­бен­но инте­рес­но: Сал­лю­стий при­зна­ет, что сам в моло­до­сти был под­вер­жен am­bi­tio ma­la (Cat. 3. 3–4. 2), одна­ко теперь-то он ото­шел от поли­ти­ки (Cat. 4. 1; Iug. 4. 3) и тем самым обре­та­ет мораль­ное пра­во судить тех, кто про­дол­жа­ет ею зани­мать­ся²³. А вот о сво­ей алч­но­сти и непра­вед­но при­об­ре­тен­ных богат­ствах (от кото­рых он не отка­зал­ся!) писа­тель мол­чит.

Соб­ст­вен­но, имен­но алч­ность (ava­ri­tia) в осно­ве обще­ст­вен­ных кон­флик­тов и в «Заго­во­ре Кати­ли­ны», и в «Югур­тин­ской войне». В пер­вом слу­чае все­му виной рост дол­гов (преж­де все­го у рас­то­чи­тель­ных юнцов) и разо­ре­ние вете­ра­нов Сул­лы, про­жив­ших награб­лен­ное и наде­яв­ших­ся теперь путем новой граж­дан­ской вой­ны обо­га­тить­ся (Cat. 16. 4; 20. 13; 33. 1 etc.). Во вто­ром Югур­та, руко­вод­ст­ву­ясь прин­ци­пом Ro­mae om­nia ve­na­lia es­se (8. 1), под­ку­па­ет сена­то­ров одно­го за дру­гим и втап­ты­ва­ет в грязь честь и сла­ву рим­ской дер­жа­вы, кото­рая не засту­па­ет­ся за сво­его дру­га и союз­ни­ка Адгер­ба­ла и поз­во­ля­ет ковар­но­му Югур­те убить его, да и рим­ские вое­на­чаль­ни­ки, послан­ные про­тив послед­не­го, ведут вой­ну вяло, пред­по­чи­тая инте­ре­сам Рима и соб­ст­вен­ной сла­ве цар­ские день­ги²⁴. Взят­ки берут не толь­ко пол­ко­вод­цы, но даже цен­ту­ри­он при­ми­пил — отнюдь не нобиль (Iug. 38. 6)²⁵. с.158 Как при­го­вор Риму зву­чит зна­ме­ни­тая фра­за Югур­ты: ur­bem ve­na­lem et ma­tu­re pe­ri­tu­ram, si empto­rem in­ve­ne­rit (35. 10)²⁶.

Видит ли Сал­лю­стий какой-либо выход из создав­ше­го­ся поло­же­ния? Лишь в одном месте мож­но най­ти нечто подоб­ное: кати­ли­на­рий Гай Ман­лий пишет кон­су­ля­ру Квин­ту Мар­цию Рек­су о том, что пред­ки не раз помо­га­ли сво­и­ми поста­нов­ле­ни­я­ми запу­тав­ше­му­ся в дол­гах плеб­су, а недав­но (соглас­но зако­ну Вале­рия) сокра­ти­ли сум­му дол­га, раз­ре­шив выпла­чи­вать его не сереб­ром, а медью (Cat. 33. 2)²⁷. Но это еди­нич­ный слу­чай, к тому же соот­вет­ст­ву­ю­щее суж­де­ние исхо­дит из уст заго­вор­щи­ка, ста­вя­ще­го уль­ти­ма­тум сена­ту. Судя по все­му настрою сочи­не­ний Сал­лю­стия, а так­же с уче­том вли­я­ния на него фило­со­фии Пла­то­на, выход он видел в нрав­ст­вен­ном совер­шен­ст­во­ва­нии, хотя и не опро­бо­вал этот метод на себе.

В то же вре­мя никто из глав­ных геро­ев сочи­не­ний Сал­лю­стия — как отри­ца­тель­ные, так и поло­жи­тель­ные — не под­вер­же­ны это­му поро­ку. Прав­да, о Кати­лине гово­рит­ся (5. 5), что он жаден до чужо­го (alie­ni ad­pe­tens), но все же сло­во ava­ri­tia не про­из­но­сит­ся, да и не она, а стрем­ле­ние к reg­num руко­во­дит его дей­ст­ви­я­ми (5. 6). То же мож­но ска­зать и о Югур­те — для него важ­на власть, а богат­ство — лишь сред­ство дости­же­ния целей. Сал­лю­стий не пишет даже о кон­фис­ка­ци­ях иму­ще­ства каз­нен­ных им по лож­ным подо­зре­ни­ям (см.: Iug. 72. 1; 74. 1). Не на таких ли людей, сво­бод­ных от ava­ri­tia, писа­тель и воз­ла­га­ет свои надеж­ды? Вспом­ним зна­ме­ни­тое окон­ча­ние «Югур­тин­ской вой­ны», под­ра­зу­ме­ваю­щее Мария — et ea tem­pes­ta­te spes at­que opes ci­vi­ta­tis in il­lo si­tae (114. 4). Соб­ст­вен­но, имен­но бла­го­да­ря Метел­лу и Марию, кото­рых не инте­ре­со­ва­ли цар­ские день­ги, Рим и побеж­да­ет Нуми­дию. Но сло­ва Сал­лю­стия пол­ны иро­нии — Марий оправ­да­ет надеж­ды государ­ства и победит гер­ман­цев, но потом ввергнет государ­ство в граж­дан­скую вой­ну²⁸. Ста­ло быть, ava­ri­tia менее страш­на, чем am­bi­tio? Наш автор пишет, что вто­рое бли­же к vir­tus, чем пер­вое (Cat. 11. 1). Одна­ко он, как мы виде­ли, при­зна­ет за собой am­bi­tio ma­la, но никак не ava­ri­tia. По-види­мо­му, в гла­зах Сал­лю­стия пер­вое опас­нее, вто­рое — постыд­нее. Сле­ду­ет иметь в виду два обсто­я­тель­ства: 1) не отри­цая за собой в про­шлом am­bi­tio ma­la, Сал­лю­стий не рис­ку­ет под­верг­нуть­ся обви­не­нию в раз­жи­га­нии сму­ты, как Марий; 2) он изба­вил­ся от нее, пре­кра­тив поли­ти­че­скую дея­тель­ность, а вот дока­зать избав­ле­ние от ava­ri­tia ему было бы затруд­ни­тель­но.

Нель­зя при этом не отме­тить, что мате­ри­ал, при­во­ди­мый писа­те­лем, не все­гда под­твер­жда­ет его соб­ст­вен­ные тези­сы в отно­ше­нии ava­ri­tia. Выше уже цити­ро­ва­лись сло­ва пле­бей­ско­го три­бу­на Гая Мем­мия (Iug. 41. 7) о том, что алч­ные пол­ко­вод­цы и их при­бли­жен­ные с.159 рас­хи­ща­ют добы­чу (prae­das bel­li­cas im­pe­ra­to­res cum pau­cis di­ri­pie­bant). Но в рас­ска­зе о Югур­тин­ской войне мы най­дем лишь один при­мер тако­го рода (32. 4) — после отъ­езда кон­су­ла Луция Каль­пур­ния Бес­тии остав­лен­ные им вое­на­чаль­ни­ки ста­ли соби­рать добы­чу с поко­рен­ных тузем­цев (pars ex pa­ca­tis prae­das age­bant). Это явно вто­ро­сте­пен­ные лица — qui in Nu­mi­dia re­lic­ti a Bes­tia exer­ci­tui praee­rant, но гово­рит­ся, что они сле­до­ва­ли при­ме­ру глав­но­ко­ман­дую­ще­го, se­cu­ti mo­rem im­pe­ra­to­ris sui plu­ru­ma et fla­gi­tio­sis­su­ma fa­ci­no­ra fe­ce­re (32. 2). И тем не менее в отно­ше­нии само­го Бес­тии и его пре­ем­ни­ка Аль­би­на ниче­го подоб­но­го не сооб­ща­ет­ся, так что в рам­ках Bel­lum Iugur­thi­num речь может идти лишь о помощ­ни­ках вое­на­чаль­ни­ков, но не о них самих.

Зато куда боль­ше при­ме­ров дру­го­го рода. Метелл, разо­ряя Нуми­дию, сжи­га­ет горо­да и кре­по­сти, уби­ва­ет взрос­лых нуми­дий­цев, осталь­ное отда­ет вои­нам на раз­граб­ле­ние — alia om­nia mi­li­tum prae­dam es­se (54. 6). Вооду­шев­ляя сол­дат перед штур­мом Ваги, он обе­ща­ет отдать им добы­чу, prae­dam be­nig­ne os­ten­tat (68. 3), что и испол­ня­ет (69. 3). Марий, упраж­няя ново­бран­цев, идет в бога­тые обла­сти Нуми­дии и так­же отда­ет им эти зем­ли на поток и раз­граб­ле­ние — prae­da onus­tum pro­fi­cis­ci­tur, om­nia ibi cap­ta mi­li­ti­bus do­nat (87. 1). То же про­ис­хо­дит при взя­тии Кап­сы (91. 6).

Меж­ду тем, как пишет К. Врет­ска, «добы­ча, взя­тая во вра­же­ской стране, по ста­рин­но­му обы­чаю и за неболь­ши­ми исклю­че­ни­я­ми при захва­те горо­дов явля­лась государ­ст­вен­ным иму­ще­ст­вом, а из сум­мы, полу­чен­ной при ее про­да­же, про­из­во­ди­лись выпла­ты офи­це­рам и сол­да­там после три­ум­фа. Так посту­пил Катон по воз­вра­ще­нии из Испа­нии». Далее он срав­ни­ва­ет рас­сказ Сал­лю­стия в Iug. 87. 1 с опи­са­ни­ем одно­го из похо­дов Като­на Стар­ше­го в Испа­нии и его речью перед вои­на­ми у Ливия (XXXIV. 15. 9; 34. 13 sqq.), нахо­дя боль­шое сход­ство меж­ду эти­ми пас­са­жа­ми. «Мож­но пред­по­ла­гать исполь­зо­ва­ние [Сал­лю­стия] в каче­стве источ­ни­ка. Но там есть и одно важ­ное раз­ли­чие: Катон ни сло­ва не гово­рит о том, что раздел добы­чи будет про­из­во­дить­ся до три­ум­фа. Что с ним про­ис­хо­ди­ло, пока­зы­ва­ет поведе­ние Метел­ла: “там (в Цир­те) он собрал добы­чу, плен­ных и обо­зы”²⁹ (81. 2). Такой порядок еще Ливий при­зна­вал истин­ным, рим­ским». Марий же ведет себя ина­че, и в ито­ге рекру­ты, будучи неиму­щи­ми, ожи­да­ют новых воз­мож­но­стей для гра­бе­жа. Сал­лю­стий воз­дер­жи­ва­ет­ся от ком­мен­та­ри­ев, но ведь он уже выше и так гово­рил об am­bi­tio Мария, тогда как Метелл сумел най­ти золотую середи­ну in­ter am­bi­tio­nem sae­vi­tiam­que (45. 1)³⁰.

Не во всем мож­но согла­сить­ся с суж­де­ни­я­ми немец­ко­го уче­но­го. Преж­де все­го, сле­ду­ет отме­тить, что добы­чей рас­по­ря­жал­ся пол­ко­во­дец, и имен­но он решал, пере­дать ее в эра­рий, при­сво­ить или с.160 поде­лить меж­ду офи­це­ра­ми и вои­на­ми³¹. Что каса­ет­ся Метел­ла, то сам же Врет­ска ссы­ла­ет­ся на эпи­зо­ды, когда тот не отка­зы­вал вои­нам в добы­че и даже сам обе­щал ее (54. 6; 68. 3; 69. 3)³². Мож­но, прав­да, отне­сти их к «исклю­че­ни­ям», касаю­щим­ся взя­тия горо­дов, но в 54. 6 речь идет и о сель­ской мест­но­сти (ag­ros vas­tat). Если уж гово­рить о раз­ни­це меж­ду Метел­лом и Мари­ем, то нуж­но обра­тить вни­ма­ние на дру­гое. В 54. 1 Метелл заяв­ля­ет вои­нам, что они доволь­но сра­жа­лись ради победы, теперь им пред­сто­ит поста­рать­ся уже ради добы­чи (pro vic­to­ria sa­tis iam pug­na­tum, re­li­cuos la­bo­res pro prae­da fo­re), при­чем имен­но после это­го мы и встре­ча­ем сооб­ще­ния о том, как Метелл пре­до­став­лял воз­мож­ность вои­нам обо­га­тить­ся за счет гра­бе­жа. Марий же дает такую воз­мож­ность ново­бран­цам (no­vi mi­li­tes).

И еще один момент, свя­зан­ный с алч­но­стью и добы­чей как дви­жу­щи­ми (эко­но­ми­че­ски­ми!) моти­ва­ми дей­ст­вий рим­ских вое­на­чаль­ни­ков в ходе Bel­lum Iugur­thi­num. Марий напа­да­ет на вра­же­скую цита­дель близ Мулук­ки, где спря­та­ны сокро­ви­ща царя (ibi re­gis the­sau­ri erant) (92. 6). Это дало В. Шуру повод утвер­ждать, что сал­лю­сти­е­вым Мари­ем дви­жет алч­ность³³, а Г. Бре­шиа пишет еще и о двой­ном стан­дар­те — в сво­ей зна­ме­ни­той речи перед наро­дом арпи­нат обви­ня­ет пол­ко­вод­цев, коман­до­вав­ших в Нуми­дии до него, в ava­ri­tia (85. 46)³⁴. Каза­лось бы, «ули­ки» доволь­но серь­ез­ные — ведь то же сде­лал в свое вре­мя и Авл Посту­мий, оса­див­ший Суту­лу, о кото­рой ска­за­но сло­во в сло­во, что и о мулукк­ской кре­по­сти — ubi re­gis the­sau­ri erant. При­чем о Посту­мии тут же спе­ци­аль­но гово­рит­ся, что он соби­рал­ся или выиг­рать вой­ну, или полу­чить от Югур­ты день­ги, aut con­fi­ciun­di bel­li aut ter­ro­re exer­ci­tus ab re­ge pe­cu­niae ca­piun­dae (37. 3). Одна­ко вряд ли Г. Бре­шиа спра­вед­ли­во ста­вит Мария на одну дос­ку с таким мало­по­чтен­ным пер­со­на­жем — во-пер­вых, нигде не гово­рит­ся о стра­сти к богат­ству, как мы это видим в отно­ше­нии Посту­мия. Во-вто­рых, Метелл так­же захва­тил один из горо­дов, где хра­ни­лись богат­ства царя, Талу (гл. 75–76), но ни Шур, ни Бре­шиа не упре­ка­ют его за это в алч­но­сти, посколь­ку день­ги — одно из важ­ней­ших средств вой­ны, и стрем­ле­ние лишить их про­тив­ни­ка вполне разум­но. Тем же, оче­вид­но, руко­вод­ст­ву­ет­ся и Марий — и у Сал­лю­стия, и в дей­ст­ви­тель­но­сти. Имен­но после поте­ри зна­чи­тель­ной части богатств Югур­та попа­да­ет с.161 в крайне тяже­лое поло­же­ние и вынуж­ден обра­тить­ся к Бок­ху (97. 1)³⁵. Да и не пишет автор ни об ava­ri­tia³⁶, ни о при­сво­е­нии Мари­ем добы­чи, а вот о том, как он давал вои­нам пожи­вить­ся, упо­ми­на­ет.

Если гово­рить об алч­но­сти как дви­жу­щей силе войн, то мы обна­ру­жи­ва­ем про­ти­во­ре­чи­вое отно­ше­ние к это­му обсто­я­тель­ству у Сал­лю­стия: и Югур­та, и Мит­ри­дат обви­ня­ют рим­лян в том, что они жаж­дут завла­деть чужим (Iug. 81. 1: Ro­ma­nos ini­us­tos, pro­fun­da ava­ri­tia; Hist. IV. 69. 6: cu­pi­do pro­fun­da im­pe­ri et di­vi­tia­rum). Не раз гово­ри­лось, что не сто­ит вос­при­ни­мать эти пас­са­жи как пря­мое выра­же­ние мыс­лей само­го Сал­лю­стия³⁷. И дело не толь­ко в том, пра­вы ли Югур­та и Мит­ри­дат в дан­ном кон­крет­ном слу­чае — важ­но, что рим­ляне вооб­ще войн ради нажи­вы не ведут, при­чем это каса­ет­ся не толь­ко «ста­рых, доб­рых» вре­мен, но и эпо­хи Сал­лю­стия: вой­на про­тив Югур­ты была нача­та про­тив воли алч­ных руко­во­ди­те­лей сена­та, да и Мит­ри­дат пер­вым обна­жил меч (у Сал­лю­стия на сей счет ниче­го не гово­рит­ся, но этот факт обще­из­ве­стен).

Коль ско­ро зашла речь об «Исто­рии», отме­тим, что эко­но­ми­че­ский аспект при­сут­ст­ву­ет в ней посто­ян­но: Марк Лепид заяв­ля­ет, что по мило­сти Сул­лы народ, лишив­шись хлеб­ных дота­ций, не полу­ча­ет пищи, поло­жен­ной даже рабам (inops des­pec­tus­que ne ser­vi­lia qui­dem ali­men­ta re­li­cua ha­bet), а вете­ра­ны Сул­лы высе­ле­ны на болота и в леса (re­le­ga­ti in pa­lu­des et sil­vas) (I. 55. 11 и 23); Луций Филипп обви­ня­ет Лепида, что тот полу­чил кон­суль­ство с помо­щью гра­бе­жей (ex ra­pi­nis), т. е. бла­го­да­ря полу­чен­ным в резуль­та­те их средств (I. 55. 4); народ, воз­му­щен­ный доро­го­виз­ной зер­на, напа­да­ет на кон­су­лов Гая Кот­ту и Луция Окта­вия (II. 45); Кот­та в речи перед наро­дом объ­яс­ня­ет тяже­лое поло­же­ние боль­ши­ми рас­хо­да­ми на вой­ны — денеж­ны­ми и про­до­воль­ст­вен­ны­ми (II. 47. 6); нако­нец, все пись­мо Пом­пея посвя­ще­но упре­кам в адрес сена­та, не ока­зы­ваю­ще­го сво­е­му пол­ко­вод­цу, с точ­ки зре­ния послед­не­го, долж­ной помо­щи, в том чис­ле и финан­со­вой (II. 98). Но обра­тим вни­ма­ние на пас­саж из речи пле­бей­ско­го три­бу­на Гая Лици­ния Мак­ра, в целом, по-види­мо­му, сим­па­тич­но­го Сал­лю­стию и выра­жаю­ще­го мно­гие его мыс­ли³⁸. Упре­кая народ в без­дей­ст­вии в усло­ви­ях угне­те­ния его пра­вя­щей вер­хуш­ки (do­mi­na­tio pau­co­rum — зву­чит в выс­шей сте­пе­ни акту­аль­но!), он иро­ни­че­ски вопро­ша­ет: «Или, быть с.162 может, этот неожи­дан­но издан­ный хлеб­ный закон воз­на­граж­да­ет вас за ваши труды? Но зако­ном этим они оце­ни­ли нашу общую сво­бо­ду в пять моди­ев, что, по прав­де гово­ря, не боль­ше тюрем­но­го пай­ка (qui pro­fec­to non ampli­us pos­sunt ali­men­tis car­ce­ris)» (III. 48. 19). Но пред­ста­вим себе, что речь шла бы о деся­ти или даже пят­на­дца­ти моди­ях. Одна­ко стран­но думать, что в этом слу­чае Макр и вслед за ним Сал­лю­стий сочли бы, что это доста­точ­ная пла­та за лише­ние сво­бо­ды.

Выво­ды, кото­рые сле­ду­ют из все­го это­го, доста­точ­но оче­вид­ны — Сал­лю­стий не сбра­сы­вал эко­но­ми­ку и эко­но­ми­че­ские сти­му­лы со сче­тов, но их воздей­ст­вие виде­лось ему лишь в отри­ца­тель­ном све­те. Одна­ко сво­ей зада­чей я ста­вил не столь­ко глу­бо­кие обоб­ще­ния, сколь­ко пред­ва­ри­тель­ные наблюде­ния, како­вые и выно­шу на суд чита­те­ля.

Ko­ro­len­kow A. V.
Zum öko­no­mi­schen Fak­tor in Wer­ken des Sal­lusts

Die Ana­ly­se der Wer­ke von Sal­lust zeigt, dass der Schriftstel­ler ig­no­riert den öko­no­mi­schen Fak­tor nicht, aber als ne­ga­tiv ihn bet­rach­tet (vor­nehmlich ava­ri­tia). Er beg­rüsst er­sichtlih ein Ver­zicht der Per­ser (sa­gen­haf­ten Uh­ra­nen der Nu­mi­dier) auf den See­hand­lung (un­ver­kennbar Einfluss der pla­to­ni­schen Ideen). Unglück der Rö­mer wäre mit der Sehnsucht nach Geld beeinflusst (öko­no­mi­sch Fak­tor!). Sal­lust von Sal­lust nach, am­bi­tio ist nä­her zu vir­tus, als ava­ri­tia. Des­halb be­fol­gen Sal­lust’s Pro­ta­go­nis­ten die ava­ri­tia nicht, obgleich näm­lich ava­ri­tia in Grundla­ge der ge­sell­schaftli­chen Konflik­ten in Ca­ti­li­na und Bel­lum Iugur­thi­num liegt. Zu ava­ri­tia nei­gen die Ne­ben­ges­tal­ten (die Se­na­to­ren neh­men Bes­te­chungsgeld, die Sol­da­ten su­chen eine Beu­tung, der Plebs lasst sei­ne Frei­heit für Kor­naus­tei­lung um­tau­schen u. s. w.).