Древности эпох камня и бронзы на античных памятниках Боспора

с.200 При рас­коп­ках мно­гих бос­пор­ских горо­дов (Пан­ти­ка­пея, Ним­фея, Тири­та­ки, Мир­ме­кия, Фана­го­рии, Китея, Илу­ра­та) были обна­ру­же­ны древ­но­сти архео­ло­ги­че­ских эпох, весь­ма отда­лен­ных от антич­ной. Все эти вещи про­ис­хо­ди­ли из куль­тур­ных сло­ев VI в. до н. э. — IV в. н. э. Они доста­точ­но раз­но­об­раз­ны по сво­е­му ассор­ти­мен­ту: камен­ные орудия труда, орга­ни­че­ские ока­ме­не­ло­сти, антро­по­морф­ные изва­я­ния и фраг­мен­ты кера­ми­ки. Сре­ди них очень мало изде­лий из брон­зы. Извест­ны толь­ко 3 секи­ры, упо­ми­нае­мые В. А. Горо­д­цо­вым как про­ис­хо­дя­щие из Кер­чи. Одна из них, явно импорт­ная, опуб­ли­ко­ва­на¹. На ней выгра­ви­ро­ва­ны изо­бра­же­ния быка и сол­неч­но­го дис­ка, что поз­во­ля­ет опре­де­лить ее назна­че­ние как риту­аль­ное. Сле­ду­ет так­же упо­мя­нуть камен­ный топор пери­о­да энео­ли­та и двух­ло­паст­ный нако­неч­ник стре­лы или дро­ти­ка из Оль­вии². В ран­них (VI—V вв. до н. э.) сло­ях антич­ных посе­ле­ний встре­ча­ют­ся фраг­мен­ты леп­ных зало­ще­ных серо­гли­ня­ных сосудов с нарез­ным орна­мен­том (VII—VI вв.), при­над­ле­жа­щих догре­че­ско­му насе­ле­нию Бос­по­ра. Они мог­ли быть при­вне­се­ны мест­ным насе­ле­ни­ем, пере­се­ляв­шим­ся в антич­ные горо­да.

Что же каса­ет­ся изде­лий из кам­ня, то все они при­над­ле­жат архео­ло­ги­че­ским куль­ту­рам дос­киф­ско­го пери­о­да, рас­про­стра­нен­ным в Север­ном При­чер­но­мо­рье задол­го до при­хо­да гре­ков. Иссле­до­ва­те­ли-анти­ко­веды³ отно­сят такие вещи ко вре­ме­ни позд­ней брон­зы, т. е. к рубе­жу II—I тыся­че­ле­тий до н. э. без доста­точ­но­го на то осно­ва­ния. В дей­ст­ви­тель­но­сти, вре­мя изготов­ле­ния упо­ми­нае­мых арте­фак­тов может быть обо­зна­че­но от позд­не­го палео­ли­та до кон­ца эпо­хи брон­зы (от XII до I тыс. лет до н. э.). Несо­мнен­но, что такие мате­ри­а­лы явля­ют­ся чуже­род­ны­ми веща­ми в антич­ной куль­ту­ре и нуж­да­ют­ся в допол­ни­тель­ной интер­пре­та­ции.

До сих пор эти древ­но­сти рас­смат­ри­ва­лись как свиде­тель­ства суще­ст­во­ва­ния вар­вар­ско­го догре­че­ско­го насе­ле­ния и его посе­ле­ний на местах бос­пор­ских горо­дов в пери­од, непо­сред­ст­вен­но пред­ше­ст­ву­ю­щий гре­че­ской коло­ни­за­ции⁴. Может быть, поэто­му и появи­лась тра­ди­ция все их, без долж­ной клас­си­фи­ка­ции, дати­ро­вать кон­цом эпо­хи брон­зы по наи­бо­лее позд­ним экзем­пля­рам. Сре­ди этих нахо­док мож­но выде­лить 4 груп­пы: 1) крем­не­вые орудия труда и их фраг­мен­ты с.201 (как пра­ви­ло, они отно­сят­ся к эпо­хе кам­ня); 2) камен­ные топо­ры и их фраг­мен­ты, дати­ру­е­мые пери­о­дом позд­не­го нео­ли­та — брон­зы; 3) ока­ме­не­лые позвон­ки кито­об­раз­ных (палео­лит); 4) антро­по­морф­ные изва­я­ния, харак­тер­ные для эпо­хи позд­ней брон­зы — конец II — нача­ло I тыся­че­ле­тия до н. э.

В пер­вой груп­пе орудия труда из крем­ня пред­став­ле­ны в сле­дую­щем ассор­ти­мен­те: скреб­ла на отще­пах и ост­ро­ко­неч­ни­ки верх­не­па­лео­ли­ти­че­ско­го обли­ка (Пан­ти­ка­пей, Ним­фей, Китей); ноже­вид­ные пла­сти­ны (их боль­шин­ство) изготов­лен­ные в верх­не­па­лео­ли­ти­че­ской и мезо­ли­ти­че­ской тех­ни­ке (Пан­ти­ка­пей, Мир­ме­кий, Тири­та­ка, Ним­фей, Илу­рат, Китей); ножи и их фраг­мен­ты, выпол­нен­ные на осно­ве ноже­вид­ных пла­стин в тех­ни­ке отжим­ной рету­ши нео­ли­та — брон­зы (Пан­ти­ка­пей, Мир­ме­кий, Тири­та­ка, Ним­фей, Фана­го­рия); нако­неч­ни­ки стрел и копий вре­ме­ни нео­ли­та — брон­зы (Оль­вия, Мир­ме­кий, Китей); нук­ле­усы мезо­ли­та и нео­ли­та. Послед­ние носят на себе следы повтор­но­го исполь­зо­ва­ния. Из них дела­ли лощи­ла, рас­ти­раль­ни­ки и точиль­ные кам­ни, хотя кре­мень — мало­по­д­хо­дя­щий мате­ри­ал для таких целей.

К сожа­ле­нию, стра­ти­гра­фия нахо­док крем­не­вых изде­лий дале­ко не все­гда фик­си­ру­ет­ся в архео­ло­ги­че­ских отче­тах. В тех же слу­ча­ях, когда место наход­ки ука­за­но, боль­шин­ство пред­ме­тов, осо­бен­но ноже­вид­ные пла­сти­ны и ножи, зафик­си­ро­ва­но в куль­то­вых ком­плек­сах (Мир­ме­кий, Тири­та­ка, Ним­фей, Китей); скреб­ла и часть ноже­вид­ных пла­стин — на дне хозяй­ст­вен­ных ям, вино­де­лен, рыбо­за­со­лоч­ных ванн и водо­сбор­ных цистерн. Все­го в двух слу­ча­ях (в Тири­та­ке и Китее) крем­не­вые изде­лия обна­ру­же­ны при рас­коп­ках жилых домов.

Орудия вто­рой груп­пы — камен­ные топо­ры, молоты или була­вы и их фраг­мен­ты — най­де­ны почти во всех бос­пор­ских горо­дах. Одна­ко толь­ко еди­нич­ные пред­ме­ты могут по архив­ным дан­ным быть свя­за­ны с каки­ми-то ком­плек­са­ми. Чаще все­го в отче­тах лишь кон­ста­ти­ру­ет­ся факт их при­сут­ст­вия в том или ином антич­ном слое на очень обшир­ной пло­ща­ди. Дан­ные по Китею более кон­крет­ны: здесь топор, фраг­мент топо­ра и була­вы обна­ру­же­ны в куль­то­вых ком­плек­сах (город­ском и домаш­нем свя­ти­ли­щах). Топор из Илу­ра­та най­ден в поме­ще­нии с алта­ря­ми. Ана­ло­гич­ные изде­лия зафик­си­ро­ва­ны так­же внут­ри вино­дель­ни, пифо­са, хозяй­ст­вен­ной ямы и крайне ред­ко в жилых поме­ще­ни­ях (Тири­та­ка, Илу­рат) и в вымост­ке (Пан­ти­ка­пей).

К дан­ной груп­пе сле­ду­ет, веро­ят­но, отне­сти и 8 длин­ных мас­сив­ных галек секи­ро­об­раз­ной фор­мы дли­ной от 9 до 14 см, най­ден­ных в элли­ни­сти­че­ских сло­ях китей­ских свя­ти­лищ. Фор­ма их, без­услов­но, ассо­ции­ро­ва­лась с топо­ра­ми. При­но­ше­ния галек в каче­стве воти­вов отме­че­ны в сакраль­ных ком­плек­сах Олим­пии⁵.

Памят­ни­ки третьей груп­пы — ока­ме­не­ло­сти эпо­хи палео­ли­та — при­сут­ст­ву­ют сре­ди жерт­во­при­но­ше­ний в китей­ских риту­аль­ных ком­плек­сах. Все 4 наход­ки — это позвон­ки дель­фи­нов и кито­об­раз­ных. Они могут быть свя­за­ны с цере­мо­ни­я­ми в честь Афро­ди­ты в ее мор­ских ипо­ста­сях⁶.

с.202 Памят­ни­ки чет­вер­той груп­пы — антро­по­морф­ные изва­я­ния эпо­хи позд­ней брон­зы — най­де­ны при рас­коп­ках Оль­вии и Тири­та­ки. Две тири­так­ские сте­лы (муж­ская и жен­ская) опуб­ли­ко­ва­ны и хоро­шо извест­ны⁷. Они были най­де­ны поло­жен­ны­ми плаш­мя («лицом» вниз) в осно­ва­нии кре­пост­ной сте­ны V в. до н. э. Памят­ник из Оль­вии нахо­дил­ся в соста­ве закла­да под­бой­ной моги­лы V в. до н. э. и так­же был обра­щен лице­вой сто­ро­ной вниз, т. е. внутрь погре­баль­ной каме­ры. По мне­нию Б. В. Фар­ма­ков­ско­го, он отно­сит­ся к дос­киф­ско­му вре­ме­ни или даже к нео­ли­ту⁸. В севе­ро­при­чер­но­мор­ских антич­ных цен­трах и на Бос­по­ре, в част­но­сти, антро­по­морф­ным изва­я­ни­ям при­да­ва­лась роль обе­ре­га⁹. Вклю­чен­ные в раз­лич­но­го рода стро­и­тель­ные объ­ек­ты, они все­гда раз­ме­ща­лись соот­вет­ст­вен­но, как бы охра­няя «вве­рен­ные им соору­же­ния». При этом сле­ду­ет заме­тить, что слож­ная фор­ма антро­по­морф­ных памят­ни­ков пред­став­ля­ла для это­го зна­чи­тель­ные неудоб­ства. Тем не менее, такие изва­я­ния все­гда стре­ми­лись сохра­нить целы­ми. Чаще все­го, для таких целей употреб­ля­лись антич­ные памят­ни­ки, но если попа­да­лись более древ­ние, исполь­зо­ва­ли и их.

Таким обра­зом, боль­шин­ство наших объ­ек­тов иссле­до­ва­ния так или ина­че свя­за­ны с куль­то­вы­ми ком­плек­са­ми и места­ми, где они мог­ли играть роль хто­ни­че­ских апотро­пе­ев. Впер­вые гипо­те­за о том, что камен­ные топо­ры в антич­но­сти слу­жи­ли аму­ле­та­ми, была выска­за­на в кон­це XIX в. А. С. Ува­ро­вым, Н. И. Весе­лов­ским и В. А. Горо­д­цо­вым¹⁰. Они отме­ча­ли, что в эпо­ху ран­не­го и позд­не­го желе­за таким топо­рам при­пи­сы­ва­лось боже­ст­вен­ное небес­ное про­ис­хож­де­ние, кото­рое про­сле­жи­ва­ет­ся даже в их назва­ни­ях: ἀστρο­πελευ­κόν — «звезд­ный», т. е. «небес­ный» топор. Их име­но­ва­ли так­же «гром­ны­ми» (гро­мо­вы­ми) топо­ра­ми (Ува­ров, Весе­лов­ский). И в древ­не­гре­че­ском, и в сред­не­ве­ко­вом обще­ствах все древ­ние камен­ные орудия счи­та­лись пред­о­хра­ни­тель­ны­ми сред­ства­ми от вся­ких бед и злых духов, а ино­гда им при­пи­сы­ва­лась и лекар­ст­вен­ная сила (Весе­лов­ский). Отме­ча­ют­ся слу­чаи кол­лек­ци­о­ни­ро­ва­ния таких релик­тов (Август), под­но­ше­ния их в каче­стве самых доро­гих подар­ков (Алек­сей Ком­нин Ген­ри­ху IV), при­ме­не­ние их в каче­стве риту­аль­но­го ору­жия у страж­ни­ков (в охране Хуби­лая были 2 стра­жа с неф­ри­то­вы­ми топо­ра­ми. Лето­пись Чэ-гэнь-лу). Их оправ­ля­ли в золо­то и сереб­ро и исполь­зо­ва­ли в метал­ли­че­ских руко­ят­ках (Ува­ров, Весе­лов­ский). Выска­зы­ва­лось пред­по­ло­же­ние и о том, что в пери­од ран­не­го желе­за камен­ные топо­ры «назна­ча­ют­ся для парад­ных потреб­но­стей, играя роль началь­ни­че­ских и, может быть, жре­че­ских зна­ков отли­чия» (Горо­д­цов).

с.203 К сожа­ле­нию, в даль­ней­шем, все эти взгляды не полу­чи­ли долж­но­го раз­ви­тия.

Интер­пре­та­ция нахо­док эпох кам­ня и брон­зы воз­рож­да­ет­ся в 50-е гг. XX века. Она была обу­слов­ле­на наход­ка­ми целых серий таких вещей при рас­коп­ках раз­ных горо­дов Север­но­го При­чер­но­мо­рья. Авто­ра­ми новой точ­ки зре­ния на эти мате­ри­а­лы ста­ли В. Ф. Гай­ду­ке­вич и В. Д. Бла­ват­ский¹¹. Она сво­ди­лась к сле­дую­ще­му: все такие древ­но­сти были най­де­ны жите­ля­ми бос­пор­ских горо­дов на месте или побли­зо­сти от послед­них при зем­ля­ных работах. Камен­ные орудия труда и их фраг­мен­ты при­но­си­лись в дома и исполь­зо­ва­лись в каче­стве рас­ти­раль­ни­ков, пестов, точил, о чем свиде­тель­ст­ву­ют следы вто­рич­ной сра­ботан­но­сти. Само же при­сут­ст­вие таких нахо­док в аре­а­ле гре­че­ской ойку­ме­ны под­твер­жда­ет то, что антич­ные коло­нии в Север­ном При­чер­но­мо­рье воз­ни­ка­ли на местах, заня­тых с кон­ца II тыся­че­ле­тия мест­ным насе­ле­ни­ем. Вполне веро­ят­но, что имен­но в рус­ле этой кон­цеп­ции все камен­ные релик­ты из антич­ных сло­ев дати­ро­ва­лись толь­ко пери­о­дом позд­ней брон­зы и счи­та­лись непо­сред­ст­вен­но пред­ше­ст­ву­ю­щи­ми гре­че­ской куль­ту­ре в при­бреж­ных рай­о­нах Север­но­го При­чер­но­мо­рья. Такое тол­ко­ва­ние изу­чае­мых нахо­док оста­ва­лось неиз­мен­ным око­ло 50 лет.

Обра­ще­ние к сведе­ни­ям антич­ных пись­мен­ных источ­ни­ков, мате­ри­а­лам соб­ст­вен­ных рас­ко­пок на горо­ди­ще Китей и к архив­ным дан­ным, поз­во­ля­ю­щим судить о место­на­хож­де­нии той или иной вещи эпо­хи кам­ня-брон­зы в антич­ных куль­тур­ных сло­ях дру­гих бос­пор­ских горо­дов, поз­во­ля­ет сде­лать неко­то­рые пред­ва­ри­тель­ные выво­ды об осо­бом «ста­ту­се» этих древ­но­стей в миро­воз­зре­нии и рели­ги­оз­ных обрядах бос­пор­ско­го насе­ле­ния.

Отно­ше­ние гре­ков к раз­лич­ным доис­то­ри­че­ским дико­вин­кам, попа­дав­шим к ним, было не толь­ко ува­жи­тель­ным, что свой­ст­вен­но любо­му циви­ли­зо­ван­но­му наро­ду, но и сакраль­ным. Такая точ­ка зре­ния нашла свое отра­же­ние в трудах Пла­то­на, Фукидида, Пав­са­ния, Лукре­ция, Све­то­ния. Ины­ми сло­ва­ми, она свой­ст­вен­на всей эпо­хе антич­но­сти. Кости дале­ких пред­ков и вещи, свиде­тель­ст­ву­ю­щие об их геро­и­че­ских дея­ни­ях, все­гда вызы­ва­ли инте­рес и почи­та­лись свя­ты­ней (Фукидид, Пла­тон). Ста­рин­ные изде­лия, веду­щие свое про­ис­хож­де­ние со вре­мен Тро­ян­ской вой­ны и еще более древ­ние, хра­ни­лись в хра­мах и свя­ти­ли­щах, о чем нахо­дим десят­ки при­ме­ров у Пав­са­ния. Импе­ра­тор Август соби­рал и хра­нил древ­но­сти и гигант­ские кости на сво­ей вил­ле на о. Капри (Suet. Aug. 72. 3). Лукре­ций Кар упо­ми­на­ет, что нашед­шие камен­ные орудия древ­но­сти хра­ни­ли их и носи­ли при себе в самых доро­гих опра­вах (Lucr. 5). Извест­ны камен­ные топо­ры из Афин и Алек­сан­дрии с гре­че­ски­ми вотив­ны­ми над­пи­ся­ми (Ува­ров). В пер­вых веках н. э. камен­ные орудия фигу­ри­ро­ва­ли в риту­а­лах в честь бога Мит­ры (Ува­ров).

Поэто­му, види­мо, камен­ные древ­но­сти, будучи слу­чай­но най­ден­ны­ми, не выбра­сы­ва­лись, а при­но­си­лись в бос­пор­ские горо­да их жите­ля­ми. Если же про­следить, где и в каких ком­плек­сах най­де­ны эти вещи, то ста­но­вит­ся оче­вид­ным, что боль­шин­ство их про­ис­хо­дит из свя­ти­лищ и раз­лич­ных сакраль­ных мест, свя­зан­ных с жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми. При­ме­ры: наход­ки в Китее на терри­то­рии с.204 город­ско­го свя­ти­ли­ща и при­ле­гаю­щей к нему пло­ща­ди (рас­ко­пы II, V), в боль­шом куль­то­вом поме­ще­нии на рас­ко­пе IV; в Тири­та­ке — в золь­ни­ке, нахо­дя­щем­ся за пре­де­ла­ми горо­да в 500 м к севе­ру¹²; в Илу­ра­те — в поме­ще­нии с алта­рем над ямой¹³; в Ним­фее — на терри­то­рии свя­ти­лищ Каби­ров и Демет­ры и хра­ма Афро­ди­ты¹⁴, а так­же в погре­бе­ни­ях на нек­ро­по­ле¹⁵; в Мир­ме­кии — в рас­се­ли­нах мате­ри­ко­вой ска­лы вме­сте с золой, облом­ка­ми родос­ско-ионий­ской кера­ми­ки и жен­ской голов­кой самос­ской терра­ко­ты¹⁶.

В тех слу­ча­ях, когда подоб­ные наход­ки сде­ла­ны в хозяй­ст­вен­ных или фор­ти­фи­ка­ци­он­ных построй­ках и в закла­дах могил, так­же замет­ны следы како­го-то риту­а­ла, свиде­тель­ст­ву­ю­щие о функ­ции обе­ре­гов, при­да­вав­шей­ся таким древ­но­стям. Они, как уже отме­ча­лось, мог­ли нахо­дить­ся внут­ри вино­де­лен, рыбо­за­со­лоч­ных ванн, водо­сбор­ных цистерн и т. д. В Илу­ра­те извест­на сту­па, нахо­дя­ща­я­ся в поме­ще­нии с алта­рем. Пестом к ней слу­жил топор-молот с едва наме­чен­ным, но не высвер­лен­ным отвер­сти­ем. Наи­бо­лее веро­ят­ным во всех этих ситу­а­ци­ях будет пред­по­ло­же­ние, что после соору­же­ния и перед нача­лом хозяй­ст­вен­но­го функ­ци­о­ни­ро­ва­ния постро­ек камен­ные арте­фак­ты древ­но­сти кла­лись внутрь созна­тель­но и сопро­вож­да­лись каким-то риту­а­лом. Веро­ят­нее все­го, они при­зва­ны были обес­пе­чить дол­гую жизнь соору­же­ни­ям и охра­нять их содер­жи­мое.

В слу­ча­ях, когда в клад­ку стен или могил поме­ща­лись древ­ние антро­по­морф­ные изва­я­ния, под­ра­зу­ме­ва­лись, ско­рее все­го, те же цели. Об обряде, сопро­вож­даю­щем такие дей­ст­вия, мож­но судить по инте­рес­ной наход­ке в Тири­та­ке: в самом нача­ле под­зем­но­го хода, веду­ще­го за пре­де­лы кре­пост­ных стен, над кам­ня­ми пере­кры­тия (поверх них) лежа­ло антро­по­морф­ное изва­я­ние «лицом» вниз, т. е. ко вхо­ду. Оно, веро­ят­но, выпол­ня­ло функ­ции жерт­вен­но­го сто­ла, т. к. внеш­няя поверх­ность его име­ет следы обжи­га. То, что изва­я­ние антич­ное, в дан­ном слу­чае не игра­ет осо­бой роли, т. к. пред­на­зна­че­ние исполь­зу­е­мых подоб­ным обра­зом антро­по­мор­фов оста­ва­лось в пред­став­ле­ни­ях бос­пор­ско­го насе­ле­ния оди­на­ко­вым.

Камен­ные топо­ры и их фраг­мен­ты, обна­ру­жен­ные в местах жерт­во­при­но­ше­ний, заслу­жи­ва­ют осо­бо­го вни­ма­ния. Все такие наход­ки носят следы дли­тель­но­го исполь­зо­ва­ния, веро­ят­но, имев­ше­го место уже в антич­ный пери­од: даже облом­ки топо­ров и недо­свер­лен­ные секи­ры каким-то обра­зом исполь­зо­ва­лись в свя­ти­ли­щах, т. к. все их гра­ни сра­бота­ны и загла­же­ны до поли­ро­ван­но­го состо­я­ния. Но како­во же мог­ло быть их функ­цио­наль­ное назна­че­ние? Точ­но отве­тить на этот вопрос пока нель­зя. Пред­по­ла­гать же мож­но сле­дую­щее. Еще с кри­то-микен­ской эпо­хи топор-секи­ра в созна­нии гре­ков ассо­ции­ро­вал­ся с тра­ди­ци­ей жерт­во­при­но­ше­ния живот­ных. Такие обряды име­ли место и в Север­ном При­чер­но­мо­рье, в том чис­ле, и на Бос­по­ре. Не слу­чай­но в куль­то­вых ком­плек­сах это­го государ­ства на местах жерт­во­при­но­ше­ний ино­гда нахо­дят лез­вия ножей с.205 (Мир­ме­кий, Китей). Все они неве­ли­ки по раз­ме­ру, и труд­но пред­ста­вить, чтобы имен­но таким ножом умерщ­вля­ли быка или дру­гое круп­ное живот­ное. В этой свя­зи вспо­ми­на­ет­ся жерт­во­при­но­ше­ние Зев­су Поли­эю в Атти­ке, когда жерт­вен­ный бык уби­вал­ся топо­ром, при­чем жрец бро­сал топор в голо­ву живот­но­го (Paus. 1. 24. 4; 28. 11). Пав­са­ний опи­сы­ва­ет так­же трон, сто­я­щий перед хра­мом Апол­ло­на Ликий­ско­го в Арго­лиде. На нем было изо­бра­же­ние девуш­ки, бро­саю­щей в быка камень (Paus. II. 19. 7). Если пред­ста­вить, что нечто подоб­ное мог­ло про­ис­хо­дить и в бос­пор­ских свя­ти­ли­щах, то ста­но­вит­ся понят­ным отсут­ст­вие в них метал­ли­че­ских топо­ров и употреб­ле­ние камен­ных (в том чис­ле, недо­де­лан­ных, а так­же ока­ме­не­лых позвон­ков живот­ных и секи­ро­вид­ной галь­ки), вполне при­год­ных для таких целей. Объ­яс­ня­ет­ся и их сра­ботан­ность от доста­точ­но часто­го исполь­зо­ва­ния. В обрядах жерт­во­при­но­ше­ния вполне мог­ли най­ти себе место и крем­не­вые ножи, ноже­вид­ные пла­сти­ны, и рез­цы, встре­чаю­щи­е­ся в сакраль­ных ком­плек­сах Бос­по­ра. Разу­ме­ет­ся, такая попыт­ка рекон­струк­ции обряда жерт­во­при­но­ше­ний на Бос­по­ре может быть пред­ло­же­на лишь в каче­стве очень осто­рож­ной гипо­те­зы. Но нель­зя не заме­тить, что: а) при­сут­ст­вие древ­но­стей эпох кам­ня и брон­зы в антич­ных сло­ях горо­дов Бос­по­ра не носит слу­чай­но­го харак­те­ра, а явля­ет­ся отра­же­ни­ем осо­бен­но­стей рели­ги­оз­но­го миро­воз­зре­ния бос­по­рян; б) боль­шин­ство таких нахо­док сде­ла­ны в сакраль­ных ком­плек­сах и, оче­вид­но, свя­за­ны с хро­ни­че­ски­ми куль­то­вы­ми обряда­ми, ско­рее все­го, жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми; в) обна­ру­же­ние этих древ­но­стей в хозяй­ст­вен­ных, архи­тек­тур­ных и погре­баль­ных соору­же­ни­ях так­же свиде­тель­ст­ву­ет об исполь­зо­ва­нии их в каче­стве обе­ре­гов и апотро­пе­ев. При­чем, они могут быть истол­ко­ва­ны и как дар под­зем­ным боже­ствам — в зем­ле най­де­ны, в зем­лю воз­вра­ще­ны.

Все это поз­во­ля­ет судить о неко­то­рых мало­из­вест­ных до сих пор аспек­тах рели­ги­оз­ной жиз­ни и миро­воз­зре­ния бос­по­рян.