Был ли греческий полис государством?*

с.17 В совре­мен­ной гума­ни­тар­ной нау­ке идет интен­сив­ный про­цесс позна­ния фун­да­мен­таль­ных основ эво­лю­ции чело­ве­ка и обще­ства, в кото­ром опре­де­ля­ю­щую роль игра­ет поиск и раз­ра­бот­ка новых науч­ных пара­дигм. Осо­бую интен­сив­ность он при­об­рел в оте­че­ст­вен­ной исто­ри­че­ской нау­ке после отка­за от марк­сист­ской кон­цеп­ции тео­рии обще­ст­вен­но-эко­но­ми­че­ских фор­ма­ций. Здесь свою роль сыг­ра­ла и явная неудо­вле­тво­рен­ность иссле­до­ва­те­лей офи­ци­аль­ной мето­до­ло­ги­ей исто­рии, в кото­рую никак не укла­ды­ва­лись не про­сто фак­ты, а целые их бло­ки. Кро­ме того, нель­зя сбра­сы­вать со сче­та идео­ло­ги­че­ские уста­нов­ки «свы­ше» нача­ла 90-х годов, в той или иной фор­ме при­зы­вав­шие исто­ри­ков к замене тра­ди­ци­он­но­го фор­ма­ци­он­но­го под­хо­да на циви­ли­за­ци­он­ный, и бур­ный поток новой исто­ри­че­ской инфор­ма­ции, в том чис­ле кон­цеп­ту­аль­но­го харак­те­ра, хлы­нув­ший в нашу стра­ну через пере­вод­ные кни­ги, Интернет и пря­мые кон­так­ты с уче­ны­ми Запа­да.

В резуль­та­те мас­со­во­го отка­за от «един­ст­вен­но пра­виль­ной мето­до­ло­гии», но и не обре­те­ния желан­ной новой, в нашей нау­ке созда­лось весь­ма неустой­чи­вое интел­лек­ту­аль­ное поле, бла­го­при­ят­ст­ву­ю­щее рас­про­стра­не­нию и сосу­ще­ст­во­ва­нию не толь­ко про­ти­во­ре­ча­щих друг дру­гу, но и под­час про­сто вза­и­мо­ис­клю­чаю­щих кон­цеп­ций. При этом диа­па­зон исто­ри­че­ских оце­нок настоль­ко широк, что ино­гда пора­жа­ет и не диле­тан­тов. Все эти тен­ден­ции в пол­ной мере про­яви­лись в такой «веч­ной» теме, как про­бле­ма про­ис­хож­де­ния государ­ства и его сущ­но­сти. В исто­ри­че­ских иссле­до­ва­ни­ях послед­не­го вре­ме­ни здесь обо­зна­чи­лись два край­них под­хо­да — тен­ден­ция к мак­си­маль­но­му удрев­не­нию государ­ст­вен­но­сти, с одной сто­ро­ны, и ради­каль­но­му ее омо­ло­же­нию, с дру­гой.

Пер­вый под­ход актив­но про­кла­ды­ва­ет себе доро­гу в оте­че­ст­вен­ной архео­ло­ги­че­ской нау­ке, где мож­но встре­тить утвер­жде­ния о появ­ле­нии ран­них при­зна­ков государ­ст­вен­но­сти уже у пас­ту­ше­ских пле­мен степ­ной и лесо­степ­ной Евра­зии в эпо­ху сред­ней брон­зы¹ или далее еще в энео­ли­те у ското­во­дов древ­не­ям­ной куль­ту­ры III тыс. до н. э.². Прав­да, про­вер­ка исто­ри­ко-архео­ло­ги­че­ских осно­ва­ний этих с.18 гипо­тез пока­зы­ва­ет их шат­кость для степ­ных куль­тур II тыс. до н. э., кото­рые по ком­плек­су при­зна­ков явно еще име­ли дого­судар­ст­вен­ный харак­тер, или их пол­ную без­осно­ва­тель­ность для III тыс. до н. э. преж­де все­го из-за отсут­ст­вия пря­мых исто­ри­че­ских и архео­ло­ги­че­ских свиде­тельств суще­ст­во­ва­ния столь ран­ней государ­ст­вен­но­сти на про­сто­рах буду­щей Рос­сии³.

С дру­гой сто­ро­ны, на рубе­же 80—90-х годов на стра­ни­цах жур­на­ла «Вест­ник древ­ней исто­рии» раз­вер­ну­лась ини­ции­ро­ван­ная ста­тьей Е. М. Шта­ер­ман⁴ ост­рая и обсто­я­тель­ная дис­кус­сия о вре­ме­ни воз­ник­но­ве­ния государ­ства в Древ­нем Риме. Исхо­дя из тра­ди­ци­он­но­го марк­сист­ско­го опре­де­ле­ния государ­ства как аппа­ра­та наси­лия и име­ю­щих­ся в рас­по­ря­же­нии иссле­до­ва­тель­ни­цы исто­ри­че­ских фак­тов, она при­шла к заклю­че­нию о позд­нем появ­ле­нии государ­ст­вен­но­сти в Риме — не ранее I в. до н. э., то есть по суще­ству лишь с эпо­хи прин­ци­па­та Авгу­ста. Пара­док­саль­ность это­го выво­да заклю­ча­лась еще и в том, что, исхо­дя из опре­де­ле­ния государ­ства и его важ­ней­ших атри­бу­тов у Ф. Энгель­са, Е. М. Шта­ер­ман ради­каль­но разо­шлась с клас­си­ком в вопро­се о вре­ме­ни его воз­ник­но­ве­ния в Риме, кото­рое он отно­сил к кон­цу цар­ской эпо­хи (рефор­ма Сер­вия Тул­лия)⁵. Хотя боль­шин­ство участ­ни­ков спо­ра не под­дер­жа­ли основ­ную идею Е. М. Шта­ер­ман, нача­тая ею дис­кус­сия ока­за­лась весь­ма пло­до­твор­ной и полез­ной не толь­ко для одних анти­ко­ве­дов, так как она высве­ти­ла мно­гие сла­бые сто­ро­ны марк­сист­ской кон­цеп­ции государ­ства, кото­рая не в послед­нюю оче­редь созда­ва­лась на мате­ри­а­лах исто­рии антич­ных Афин и Рима.

Как извест­но, иссле­до­ва­ние ран­ней государ­ст­вен­но­сти име­ет не толь­ко чисто исто­ри­че­ское, но и важ­ное мето­до­ло­ги­че­ское зна­че­ние, так как имен­но в древ­но­сти впер­вые в исто­рии фор­ми­ро­вал­ся «архе­тип» государ­ства вооб­ще. Поэто­му вполне поня­тен посто­ян­ный инте­рес исто­ри­ков и поли­то­ло­гов к антич­но­му гре­че­ско­му поли­су и рим­ской циви­тас, кото­рые от Ари­сто­те­ля до Марк­са рас­смат­ри­ва­лись как сво­его рода эта­лон ран­ней государ­ст­вен­но­сти.

Одна­ко в самые послед­ние годы вновь появи­лись серь­ез­ные осно­ва­ния для науч­ной дис­кус­сии теперь уже о при­ро­де антич­но­го гре­че­ско­го поли­са. В 1994 г. изра­иль­ский анти­ко­вед Майкл Берент защи­тил в Кем­бри­дже док­тор­скую дис­сер­та­цию, в кото­рой попы­тал­ся обос­но­вать кон­цеп­цию о без­го­судар­ст­вен­ном харак­те­ре антич­но­го клас­си­че­ско­го поли­са⁶. Дис­сер­та­ция до сих пор не изда­на, но ее основ­ные поло­же­ния опуб­ли­ко­ва­ны в пери­о­ди­че­ской печа­ти. В 2000 г. М. Берент с.19 опуб­ли­ко­вал весь­ма про­стран­ную ста­тью на рус­ском язы­ке под гово­ря­щим само за себя назва­ни­ем «Без­го­судар­ст­вен­ный полис: ран­нее государ­ство и древ­не­гре­че­ское обще­ство»⁷. Для нашей темы осо­бен­но пока­за­те­лен ее пара­граф, назван­ный «Соци­аль­ная антро­по­ло­гия и миф о гре­че­ском государ­стве». Насколь­ко мне извест­но, сре­ди зару­беж­ных анти­ко­ве­дов взгляды М. Берен­та не полу­чи­ли осо­бой под­держ­ки. Но в послед­нее вре­мя они нашли сто­рон­ни­ков в нашей стране, прав­да, не сре­ди анти­ко­ве­дов. Из рос­сий­ских иссле­до­ва­те­лей близ­ких взглядов на харак­тер гре­че­ской государ­ст­вен­но­сти при­дер­жи­ва­ет­ся соци­аль­ный антро­по­лог А. В. Корота­ев. Недав­но он сме­ло сопо­ста­вил антич­ный полис с так назы­вае­мы­ми гор­ски­ми сооб­ще­ства­ми типа «воль­ных сооб­ществ нагор­но­го Даге­ста­на»⁸. В послед­нее вре­мя вслед за М. Берен­том иссле­до­ва­тель усмат­ри­ва­ет в антич­ной граж­дан­ской общине исто­ри­че­скую аль­тер­на­ти­ву государ­ству, отли­чи­тель­ны­ми при­зна­ка­ми кото­ро­го он счи­та­ет нали­чие поли­ти­че­ской иерар­хии и цен­тра­ли­за­ции. Эти взгляды разде­ля­ют и его соав­то­ры Н. Н. Кра­дин и В. А. Лын­ша, пола­гаю­щие уже дока­зан­ным без­го­судар­ст­вен­ный харак­тер антич­но­го поли­са⁹.

Постав­лен­ная эти­ми иссле­до­ва­те­ля­ми про­бле­ма суще­ст­во­ва­ния без­го­судар­ст­вен­ных, но уже и не пер­во­быт­ных обществ, без­услов­но, заслу­жи­ва­ет само­го серь­ез­но­го вни­ма­ния, осо­бен­но со сто­ро­ны тех уче­ных, кото­рые изу­ча­ют «пери­фе­рий­ные» по отно­ше­нию к поя­су циви­ли­за­ций обще­ства: от пустын­ной Ара­вии и Саха­ры до степ­ной Евра­зии. Но весь вопрос в том — сле­ду­ет ли к ним отно­сить и клас­си­че­ский полис? Я вижу за всем этим не толь­ко игру уче­но­го ума (а она, кажет­ся, в этих работах при­сут­ст­ву­ет), но, преж­де все­го, поиск ново­го под­хо­да к про­бле­ме государ­ства, в том чис­ле к фено­ме­ну антич­но­го поли­са.

На пер­вый взгляд, сама поста­нов­ка вопро­са о без­го­судар­ст­вен­но­сти антич­но­го поли­са пока­жет­ся стран­ной любо­му мало-маль­ски обра­зо­ван­но­му исто­ри­ку¹⁰. Сами элли­ны счи­та­ли полис не толь­ко наи­бо­лее совер­шен­ной фор­мой чело­ве­че­ско­го сооб­ще­ства, но и наи­луч­шим поли­ти­че­ским стро­ем (Arist. Pol. VII. 6. 11327b). Мно­гие его граж­дане, исклю­чи­тель­но мобиль­ные в силу антич­но­го обра­за жиз­ни, были хоро­шо зна­ко­мы с дру­ги­ми фор­ма­ми государ­ст­вен­но­сти, в том чис­ле таки­ми, с.20 для кото­рых полис­ная фор­ма соци­аль­но­го бытия не явля­лась нор­мой. Гре­че­ские исто­ри­ки и фило­со­фы в лице наи­бо­лее глу­бо­ко мыс­ля­щих пред­ста­ви­те­лей, от Геро­до­та до Ари­сто­те­ля, хотя и хоро­шо осо­зна­ва­ли спе­ци­фи­ку род­ных поли­тий, тем не менее, не сомне­ва­лись, что поли­сы, несмот­ря на их очень неболь­шие раз­ме­ры, при­над­ле­жат к поли­ти­че­ским обра­зо­ва­ни­ям того же (напри­мер, Кар­фа­ген на Запа­де; см.: Arist. Pol. II. 8. 1—9. 1273b) или даже еще более высо­ко­го ран­га, чем вели­кие «цар­ства» (βα­σιλείαι) и «дер­жа­вы» (ἀρχαί) Восто­ка (Мидия, Пер­сия)¹¹. Исто­ри­че­ские пре­иму­ще­ства полис­но­го строя дока­за­ны победа­ми на полях Мара­фо­на и Пла­тей, в водах Сала­ми­на и у мыса Мика­ле. Нет сомне­ния, что в мас­со­вом созна­нии гре­ков арха­и­че­ско­го и клас­си­че­ско­го вре­ме­ни проч­но утвер­дил­ся взгляд на полис как на типич­но гре­че­скую и выс­шую фор­му орга­ни­за­ции государ­ст­вен­но­го бытия¹². Но как недав­но убеди­тель­но пока­за­ла Кла­удиа Танк, у ряда гре­че­ских авто­ров V—IV вв. до н. э. — Эсхи­ла (Pers. 511), Пла­то­на (Leg. 697c—d), Ксе­но­фон­та (Cy­rop. I. 5. 8) — сло­во «полис», хотя и не часто, но все же исполь­зо­ва­лось в раз­ных кон­текстах в отно­ше­нии Пер­сии, в том чис­ле и для обо­зна­че­ния дер­жа­вы Ахе­ме­нидов в целом¹³. Извест­но, что полис слу­жил элли­нам сво­его рода нагляд­ной моде­лью для пони­ма­ния иных, чуж­дых элли­нам форм государ­ст­вен­но­сти, в том чис­ле «восточ­ных дес­по­тий». Один из самых нагляд­ных при­ме­ров имма­нент­но­го сопо­став­ле­ния поли­са и дес­по­тии при­во­дит Геро­дот в извест­ной исто­рии мидий­ца Дей­о­ки (I. 96—101)¹⁴.

Пара­док­саль­ность самой поста­нов­ки вопро­са о «без­го­судар­ст­вен­ном поли­се» состо­ит и в том, что имен­но срав­ни­тель­ное изу­че­ние антич­но­го поли­са Пла­то­ном и Ари­сто­те­лем зало­жи­ло осно­вы евро­пей­ской поли­то­ло­гии — мно­гие ее фун­да­мен­таль­ные идеи и почти вся совре­мен­ная поли­ти­че­ская тер­ми­но­ло­гия в конеч­ном ито­ге вос­хо­дит к язы­ку гре­че­ско­го поли­са или рим­ской циви­тас. Начи­ная с эпо­хи Воз­рож­де­ния, евро­пей­ская поли­ти­че­ская мысль рас­смат­ри­ва­ла исто­рию Афин и Рима как клас­си­че­ские пути ста­нов­ле­ния государ­ст­вен­но­сти, с чем сей­час, прав­да, труд­но согла­сить­ся. Тем не менее, вопрос о «поли­се без государ­ства» (the sta­te­less po­lis) постав­лен. Кажет­ся, его поста­нов­ка обу­слов­ле­на как слож­но­стью и мно­го­гран­но­стью про­бле­мы государ­ства, труд­но­стя­ми его уни­вер­саль­ной дефи­ни­ции, так и несо­мнен­ной исто­ри­че­ской спе­ци­фи­кой антич­но­го поли­са как осо­бой с.21 фор­мы соци­аль­но­сти и государ­ст­вен­но­сти¹⁵. В кон­тек­сте аутен­тич­ных гре­че­ских источ­ни­ков полис высту­па­ет то как город, то как государ­ство, то как граж­дан­ская общи­на.

В этом смыс­ле весь­ма пока­за­тель­на пози­ция М. Берен­та. Он доволь­но отри­ца­тель­но отно­сит­ся к марк­сист­ско­му уче­нию о государ­стве как орудии гос­под­ства одно­го клас­са над дру­гим и при­дер­жи­ва­ет­ся уче­ния Эрн­ста Гелл­не­ра о «древ­нем аграр­ном государ­стве». Но соот­вет­ст­ву­ет ли антич­ный полис основ­ным кри­те­ри­ям «аграр­но­го государ­ства», хотя бы пото­му, что с клас­си­че­ской эпо­хи боль­шин­ство граж­дан про­жи­ва­ло в горо­дах, в усло­ви­ях город­ско­го соци­у­ма и город­ской куль­ту­ры? Да и опре­де­ле­ние само­го государ­ства у Э. Гелл­не­ра отли­ча­ет­ся неко­то­рой мето­до­ло­ги­че­ской узо­стью, посколь­ку, с его точ­ки зре­ния, «государ­ство суще­ст­ву­ет там, где спе­ци­а­ли­зи­ро­ван­ные орга­ны под­дер­жа­ния поряд­ка, как, напри­мер, поли­ция и суд, отде­ли­лись от осталь­ных сфер обще­ст­вен­ной жиз­ни. Они и есть государ­ство»¹⁶. Мне кажет­ся, что и в этом опре­де­ле­нии мы име­ем дело с при­ме­ром науч­но­го редук­ци­о­низ­ма — отож­дест­вле­ни­ем государ­ства толь­ко с государ­ст­вен­ным меха­низ­мом. С дру­гой сто­ро­ны, вряд ли пра­во­мер­но совре­мен­ный тип государ­ства с раз­ви­тым бюро­кра­ти­че­ским аппа­ра­том, сло­жив­ший­ся в Евро­пе лишь в Новое вре­мя, выда­вать за уни­вер­саль­ную модель государ­ст­вен­но­сти для всех вре­мен и наро­дов. При вни­ма­тель­ном про­чте­нии ста­тьи М. Берен­та скла­ды­ва­ет­ся впе­чат­ле­ние, что он исхо­дит из ста­рой социо­ло­ги­че­ской тео­рии государ­ства как аппа­ра­та при­нуж­де­ния. Но уже доволь­но дав­но была выдви­ну­та дру­гая кон­цеп­ция, где государ­ство высту­па­ет в каче­стве регу­ля­то­ра соци­аль­ных отно­ше­ний. Она вос­хо­дит к уче­нию Ари­сто­те­ля о «бла­гой жиз­ни» граж­дан как основ­ной цели поли­са (Pol. I. 1. 1. 1252a)¹⁷. Мне пред­став­ля­ет­ся, что эта кон­цеп­ция помо­га­ет глуб­же понять двой­ст­вен­ную при­ро­ду антич­ной государ­ст­вен­но­сти, кото­рая фор­маль­но, с точ­ки зре­ния инсти­ту­а­ли­за­ции ее основ­ных орга­нов, кажет­ся менее раз­ви­той по срав­не­нию с «восточ­ны­ми дес­по­ти­я­ми», но на деле на мно­го веков и даже тыся­че­ле­тий опе­ре­див­шей свое вре­мя. Поэто­му необ­хо­ди­мо иное, более уни­вер­саль­ное опре­де­ле­ние государ­ства, поз­во­ля­ю­щее пре­одо­леть узость его ново­ев­ро­пей­ских и совре­мен­ных форм и в то же вре­мя, чет­ко отли­чаю­щее его от более ран­них поли­тий, таких, как пле­мя и вожде­ство. Под­хо­ды к тако­му опре­де­ле­нию мож­но най­ти у Мак­са Вебе­ра. У него государ­ство высту­па­ет как орга­ни­за­ция поли­ти­че­ской вла­сти, направ­лен­ная на под­дер­жа­ние обще­ст­вен­но­го поряд­ка в уже стра­ти­фи­ци­ро­ван­ном обще­стве, орга­ни­зо­ван­ном по терри­то­ри­аль­но­му прин­ци­пу с помо­щью име­ю­щих­ся в его рас­по­ря­же­нии леги­тим­ных средств, вклю­чая моно­по­лию на леги­тим­ное наси­лие¹⁸. Суть это­го с.22 опре­де­ле­ния государ­ства разде­ля­ют и совре­мен­ные тео­ре­ти­ки поли­ти­че­ской нау­ки¹⁹.

Рас­смот­рим основ­ные аргу­мен­ты М. Берен­та в поль­зу его кон­цеп­ции «без­го­судар­ст­вен­но­го поли­са». Исход­ный ее тезис сфор­му­ли­ро­ван так: полис не был государ­ст­вом, а ско­рее тем, что антро­по­ло­ги назы­ва­ют «без­го­судар­ст­вен­ным обще­ст­вом». Под ним пони­ма­ет­ся эга­ли­тар­ное нестра­ти­фи­ци­ро­ван­ное обще­ство, харак­те­ри­зу­ю­ще­е­ся отсут­ст­ви­ем аппа­ра­та при­нуж­де­ния²⁰. М. Берент утвер­жда­ет, что, в отли­чие от государ­ства, в поли­се пра­во на при­ме­не­ние наси­лия не было моно­по­ли­зи­ро­ва­но пра­ви­тель­ст­вом или пра­вя­щим клас­сом. Воз­мож­ность исполь­зо­вать силу более или менее рав­но­мер­но рас­пре­де­ле­на сре­ди воору­жен­но­го или потен­ци­аль­но воору­жен­но­го насе­ле­ния. Поэто­му полис, за исклю­че­ни­ем Спар­ты, и не рас­по­ла­гал посто­ян­ной арми­ей.

Но, если поду­мать, это так и не так. Дей­ст­ви­тель­но, при­ня­то счи­тать, что в мир­ное вре­мя в клас­си­че­ском поли­се посто­ян­ной армии как тако­вой не было — на слу­чай вой­ны соби­ра­лось опол­че­ние (гопли­тия) из всех бое­спо­соб­ных граж­дан. Одна­ко посмот­рим на фак­ти­че­скую сто­ро­ну дела на при­ме­ре Афин эпо­хи клас­си­ки, когда у них были посто­ян­ные армия и флот. На рубе­же VI—V вв. до н. э. Афи­ны нахо­ди­лись в состо­я­нии вой­ны с Эги­ной, а через несколь­ко лет нача­лись пяти­де­ся­ти­лет­ние Гре­ко-пер­сид­ские вой­ны. После реа­ли­за­ции «мор­ской про­грам­мы» Феми­сток­ла, с нача­ла 470-х гг. до н. э., афи­няне име­ли боль­шой посто­ян­ный флот (в отдель­ные годы в нем слу­жи­ло до 30 тысяч чело­век) и сухо­пут­ную армию. Они не были рас­пу­ще­ны после Кал­ли­е­ва мира 449 г. до н. э. Наобо­рот, были созда­ны посто­ян­ные воен­но-мор­ские силы Афин­ской архэ, в состав кото­рых вхо­ди­ло от 100 до 300 три­ер и до 12000 гопли­тов. В 431 г. до н. э. вспых­ну­ла печаль­но извест­ная Пело­пон­нес­ская вой­на. Афин­ская армия и флот вое­ва­ли дол­гих 27 лет. Таким обра­зом, в тече­ние V в. до н. э. мы не набе­рем и деся­ти­ле­тия, когда все афин­ские граж­дане нахо­ди­лись дома. К тому же, армия и флот в Афи­нах исполь­зо­ва­лись не толь­ко для обо­ро­ны стра­ны, но и в каче­стве репрес­сив­но­го аппа­ра­та про­тив непо­кор­ных союз­ни­ков (подав­ле­ние вос­ста­ний на Само­се в 440—439 гг. до н. э. и почти одно­вре­мен­но в Визан­тии, в 428 г. на Мити­лене, в 427 г. до н. э. на Кер­ки­ре и др.). С этой же целью на зем­ли союз­ни­ков выво­ди­лись афин­ские кле­ру­хии, являв­ши­е­ся одно­вре­мен­но воен­ны­ми гар­ни­зо­на­ми. При Перик­ле общее чис­ло кле­ру­хов достиг­ло 12000 чело­век. Извест­на и неудач­ная попыт­ка Кимо­на в 464—462 гг. до н. э. исполь­зо­вать афин­ских гопли­тов для подав­ле­ния вос­ста­ния спар­тан­ских ило­тов. Когда речь идет о воору­жен­ных силах Афин, не сле­ду­ет сбра­сы­вать со сче­тов и афин­скую эфе­бию. В ней соче­та­лись и инсти­тут воз­раст­ных ини­ци­а­ций, и обя­за­тель­ная воен­ная под­готов­ка, и служ­ба юно­шей 18—20 лет по охране рубе­жей род­но­го поли­са²¹.

с.23 М. Берент утвер­жда­ет, что в поли­сах так и не была раз­ра­бота­на поли­цей­ская систе­ма, за исклю­че­ни­ем неболь­шо­го чис­ла обще­ст­вен­но исполь­зу­е­мых рабов, кото­ры­ми рас­по­ря­жа­лись маги­ст­ра­ты²². Но тут же он вынуж­ден сде­лать ого­вор­ку, пото­му что в Афи­нах суще­ст­во­вал отряд скиф­ских луч­ни­ков, по его оцен­ке «веро­ят­но, более деко­ра­тив­ный, чем полез­ный, осо­бен­но для под­дер­жа­ния поряд­ка в судах и собра­ни­ях».

Судя по вазо­пи­си, какие-то скиф­ские луч­ни­ки появи­лись в Афи­нах еще при Писи­стра­те. Извест­но, что не ранее 476 г. до н. э. афин­ские вла­сти заку­пи­ли боль­шой отряд ски­фов-рабов для несе­ния город­ской поли­цей­ской служ­бы²³. Пер­во­на­чаль­но было куп­ле­но 300 ски­фов-рабов (An­doc. De pa­ce. 5). Затем, по свиде­тель­ствам схо­лий к Ари­сто­фа­ну (Schol in Ac­har. 54) и сло­ва­ря Суды (s. v. το­ξόται), их чис­ло буд­то бы воз­рос­ло до 1000. Вме­сте с тем не сле­ду­ет забы­вать, что с кон­ца V в. до н. э. в кон­тин­гент «скиф­ских стрел­ков» вхо­ди­ли сво­бод­ные афи­няне, полу­чав­шие за служ­бу при­лич­ное еже­днев­ное денеж­ное жало­ва­ние. На это пря­мо ука­зы­ва­ет про­де­лан­ный Ф. Лис­са­ра­гом ана­лиз имен погиб­ших луч­ни­ков по спис­кам²⁴. При­сут­ст­вие ски­фов-поли­цей­ских на афин­ских ули­цах было настоль­ко обыч­ным делом, что в 425 г. до н. э. Ари­сто­фан ввел образ одно­го из них в комедию «Ахар­няне». Скиф-поли­цей­ский внешне рази­тель­но отли­чал­ся от афин­ских граж­дан. Он был одет в непри­выч­ную для элли­нов одеж­ду, состо­я­щую из курт­ки и шта­нов, у него была нагай­ка — орудие и сим­вол его вла­сти, он гово­рил на лома­ном полу­вар­вар­ском язы­ке. Вопре­ки утвер­жде­нию М. Берен­та, источ­ни­ки свиде­тель­ст­ву­ют, что скиф­ский поли­цей­ский отряд в Афи­нах не был таким уж деко­ра­тив­ным и соци­аль­но бес­по­лез­ным. Он насчи­ты­вал несколь­ко сот чело­век, то есть один скиф-поли­цей­ский при­хо­дил­ся при­мер­но на сот­ню граж­дан. Кро­ме «скиф­ских луч­ни­ков» в поли­цей­ские отряды из чис­ла афи­нян изби­ра­лись асти­но­мы, аго­ра­но­мы и про­чие город­ские маги­ст­ра­ты, кото­рые при­смат­ри­ва­ли за поряд­ком в обще­ст­вен­ных местах, в том чис­ле и на город­ских рын­ках (Arist. Ath. pol. 50—51). Они име­ли пра­во нала­гать на нару­ши­те­лей денеж­ные штра­фы в раз­ме­ре до 50 сереб­ря­ных драхм. Что каса­ет­ся Спар­ты, то хоро­шо извест­но, что там для посто­ян­но­го подав­ле­ния сво­бо­до­лю­би­вых ило­тов, кро­ме все­гда гото­вых к бою «рав­ных», была спе­ци­аль­ная тай­ная поли­ция. Она регу­ляр­но при­вле­ка­ла к рабо­те «спар­тан­ских сод­миль­цев» — юно­шей, кото­рые были обя­за­ны участ­во­вать в кро­ва­вых «крип­ти­ях» — целе­на­прав­лен­ных убий­ствах наи­бо­лее силь­ных и непо­кор­ных ило­тов.

М. Берент прав, когда пишет, что в клас­си­че­ских поли­сах тюрем­ное заклю­че­ние не явля­лось осо­бой мерой нака­за­ния²⁵. Для это­го гре­ки, как впро­чем, и рим­ляне, не сажа­ли пре­ступ­ни­ков в тюрь­му с.24 «на срок». В отли­чие от нас, им, ско­рее все­го, это было «не по кар­ма­ну». Да и уро­вень уго­лов­ной пре­ступ­но­сти в поли­сах, бла­го­да­ря высо­ко­раз­ви­то­му пра­во­со­зна­нию, види­мо, не тре­бо­вал содер­жа­ния в заклю­че­нии мас­сы сограж­дан, пре­сту­пив­ших закон. Тем не менее, судя по свиде­тель­ству Ари­сто­те­ля (Pol. VI. 5. 5. 1322a), в каж­дом поли­се была своя тюрь­ма. И в Афи­нах, и в Риме тюрь­ма была лишь вре­мен­ным местом заклю­че­ния аре­сто­ван­ных, где их дер­жа­ли толь­ко до суда или испол­не­ния смерт­но­го при­го­во­ра. В афин­ской государ­ст­вен­ной тюрь­ме осуж­ден­ный нахо­дил­ся под над­зо­ром «Один­на­дца­ти» (ἕνδε­κα) — выбор­ных маги­ст­ра­тов, следив­ших за содер­жа­ни­ем под стра­жей и каз­ня­ми (Arist. Ath. pol. 52. 1). В такой тюрь­ме сидел вели­кий Сократ, кото­рый сам при­вел в испол­не­ние выне­сен­ный ему судом смерт­ный при­го­вор, при­няв чашу с цику­той. В иных слу­ча­ях смерт­ный при­го­вор испол­нял государ­ст­вен­ный раб-палач (δή­μιος).

В клас­си­че­ском поли­се посто­ян­ный аппа­рат при­нуж­де­ния по срав­не­нию с совре­мен­ным дей­ст­ви­тель­но был мал. Но хоро­шо извест­но, что его раз­ме­ры зави­сят не столь­ко от зре­ло­сти государ­ства (ина­че самы­ми совер­шен­ны­ми государ­ства­ми при­дет­ся при­знать дес­по­тии, импе­рии и раз­лич­но­го рода дик­та­ту­ры), сколь­ко от реаль­ной потреб­но­сти дер­жать обще­ство в жест­кой узде. В гре­че­ском поли­се и рим­ской рес­пуб­ли­ке сла­бость и немно­го­чис­лен­ность государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та ком­пен­си­ро­ва­лась дру­ги­ми соци­аль­ны­ми регу­ля­то­ра­ми, сре­ди кото­рых исклю­чи­тель­но важ­ную роль игра­ли «оте­че­ские уста­нов­ле­ния» и «заве­ты пред­ков» вро­де рим­ско­го mos maio­rum, полис­ные иде­а­лы и полис­ная мораль, вли­я­тель­ное обще­ст­вен­ное мне­ние и т. п. И в этом смыс­ле антич­ная государ­ст­вен­ность, кажет­ся, забе­жа­ла дале­ко впе­ред, намно­го опе­ре­див свою эпо­ху.

М. Берент спе­ци­аль­но рас­смат­ри­ва­ет вопрос о нало­гах как о внеш­нем уни­вер­саль­ном при­зна­ке государ­ства. Он при­хо­дит к спра­вед­ли­во­му заклю­че­нию об отсут­ст­вии в поли­сах регу­ляр­но­го пря­мо­го нало­го­об­ло­же­ния граж­дан. Но поче­му толь­ко послед­нее может счи­тать­ся атри­бу­том государ­ства? В Афи­нах еще в арха­и­че­скую эпо­ху соби­рал­ся налог по подат­ным окру­гам-нав­кра­ри­ям на стро­и­тель­ство государ­ст­вен­ных судов. Как извест­но, в середине VI в. до н. э. при Писи­стра­те в Атти­ке был уста­нов­лен налог в раз­ме­ре ¹∕₁₀ (Arist. Ath. pol. 16. 4), види­мо, сни­жен­ный при Писи­стра­ти­дах до ¹∕₂₀ части дохо­дов с зем­ли (Thuc. VI. 54. 5). В V в. до н. э. афи­няне нало­гов не пла­ти­ли, государ­ству вполне хва­та­ло форо­са — сна­ча­ла доб­ро­воль­ной, а затем при­нуди­тель­ной еже­год­ной денеж­ной пода­ти союз­ни­ков — при­мер­но полу­то­ра сотен поли­сов, вхо­див­ших в архэ. Раз­мер форо­са вырос с 460 до 900 талан­тов в год кану­на Пело­пон­нес­ской вой­ны и достиг 1200—1300 талан­тов к 425 г. до н. э. (Plut. Arist. 24. 3). Этих средств афи­ня­нам с лих­вой хва­та­ло не толь­ко на содер­жа­ние сило­во­го аппа­ра­та в лице посто­ян­ной сухо­пут­ной армии и флота, соору­же­ния Длин­ных стен, но и для укра­ше­ния Акро­по­ля и горо­да. В позд­не­клас­си­че­ских Афи­нах нало­го­во­го обло­же­ния всех граж­дан так­же не было. Но была выра­бота­на весь­ма ори­ги­наль­ная систе­ма изъ­я­тия и пере­рас­пре­де­ле­ния денеж­ных средств у самых бога­тых граж­дан в виде чрез­вы­чай­ных (воен­ных) с.25 и празд­нич­ных литур­гий. Таким обра­зом, бре­мя нало­гов было воз­ло­же­но на наи­бо­лее состо­я­тель­ных граж­дан чис­лом при­мер­но в 1200 чело­век. В рес­пуб­ли­кан­ском Риме посто­ян­ные нало­ги, за исклю­че­ни­ем воен­но­го три­бу­та с граж­дан­ско­го насе­ле­ния, прак­ти­че­ски не взи­ма­лись. Да и послед­ний окон­ча­тель­но был отме­нен после победы в III Македон­ской войне в 168 г. до н. э. К это­му вре­ме­ни Рим­ское государ­ство име­ло дру­гие, гру­бые, но весь­ма эффек­тив­ные источ­ни­ки попол­не­ния государ­ст­вен­ной каз­ны за счет пря­мо­го ограб­ле­ния и нало­го­об­ло­же­ния сна­ча­ла ита­ли­ков, затем мно­го­мил­ли­он­но­го подат­но­го насе­ле­ния про­вин­ций.

При ана­ли­зе финан­сов гре­че­ско­го поли­са М. Берент упу­стил такую важ­ную сто­ро­ну дея­тель­но­сти любо­го государ­ства, как нали­чие полис­ных денеж­ных систем. Хоро­шо извест­но, что и боль­шие, и малые гре­че­ские поли­сы чека­ни­ли соб­ст­вен­ную моне­ту. А моне­та была не толь­ко сред­ст­вом денеж­но­го обра­ще­ния, но и дей­ст­вен­ным мате­ри­а­лом для про­па­ган­ды полис­но­го суве­ре­ни­те­та. Выпуск соб­ст­вен­ной моне­ты име­ет прин­ци­пи­аль­ное зна­че­ние для опре­де­ле­ния ста­ту­са поли­сов как суве­рен­ных государств²⁶.

Стре­мясь дока­зать без­го­судар­ст­вен­ный харак­тер клас­си­че­ско­го поли­са, М. Берент отри­ца­ет суще­ст­во­ва­ние в нем тако­го важ­ней­ше­го государ­ст­вен­но­го инсти­ту­та как пра­ви­тель­ство, фак­ти­че­ски при­зна­вая тако­вым лишь цен­траль­ный бюро­кра­ти­че­ский аппа­рат. А его в Афи­нах и дру­гих поли­сах в при­выч­ных нам фор­мах дей­ст­ви­тель­но не было. Наем­ны­ми государ­ст­вен­ны­ми работ­ни­ка­ми были, пожа­луй, лишь пис­цы, да и те про­ис­хо­ди­ли глав­ным обра­зом из государ­ст­вен­ных рабов. Одна­ко хоть и выбор­ный и поэто­му меня­ю­щий­ся, но посто­ян­но дей­ст­ву­ю­щий в тече­ние года аппа­рат государ­ст­вен­ных слу­жа­щих в Афи­нах был. Еже­год­но в его состав вхо­ди­ло не менее 700 маги­ст­ра­тов, 500 чле­нов Сове­та (βου­λή), 6000 при­сяж­ных судей гели­эи. Конеч­но, не все избран­ные булев­ты и тем более не все при­сяж­ные судьи каж­дый день нахо­ди­лись в при­сут­ст­вен­ных местах — свои государ­ст­вен­ные обя­зан­но­сти они испол­ня­ли по уста­нов­лен­ной оче­ред­но­сти соглас­но глав­но­му прин­ци­пу полис­но­го строя — «пра­вить и быть управ­ля­е­мы­ми» (Arist. Pol. VII. 3. 4. 1333a). Но важ­но то, что со вто­рой поло­ви­ны V в. до н. э. все нуж­даю­щи­е­ся выбор­ные маги­ст­ра­ты ста­ли полу­чать спе­ци­аль­ную денеж­ную пла­ту за испол­не­ние сво­их обя­зан­но­стей, так назы­вае­мую диэту, в виде воз­на­граж­де­ния за работу в суде (δι­κασ­τι­κόν), Сове­те (βου­λευ­τικόν), народ­ном собра­нии (ἐκκλη­σιασ­τι­κόν). В нача­ле она была неве­ли­ка и рав­ня­лась 2—3 мед­ным обо­лам, на кото­рые граж­да­ни­ну дей­ст­ви­тель­но мож­но было лишь про­кор­мить­ся в день заседа­ния. Затем, в нача­ле IV в. до н. э., раз­мер пла­ты за уча­стие в народ­ном собра­нии вырос до 1—1.5 сереб­ря­ных драхм (Arist. Ath. pol. 62. 2). Выпла­та диэты силь­но акти­ви­зи­ро­ва­ла мало­иму­щих афин­ских граж­дан. Были и дру­гие фор­мы их соци­аль­ной под­держ­ки, вклю­чая государ­ст­вен­ную заботу о ста­ри­ках, инва­лидах, детях-сиротах²⁷. При Перик­ле афи­няне с.26 вплот­ную при­бли­зи­лись к реа­ли­за­ции прин­ци­па равен­ства граж­дан в заня­тии долж­но­стей (исо­ти­мия). По под­сче­там уче­ных, в эпо­ху рас­цве­та афин­ской демо­кра­тии око­ло тре­ти граж­дан одно­вре­мен­но зани­ма­ли ту или иную государ­ст­вен­ную долж­ность.

В антич­ном поли­се VI—V вв. до н. э. мы наблюда­ем слож­ный и про­ти­во­ре­чи­вый про­цесс посте­пен­но­го отде­ле­ния пуб­лич­ной вла­сти от мас­сы граж­дан. Пред­став­ле­ние элли­нов об ἀρχή как вла­сти-поряд­ке, в отли­чие от ἀναρ­χή, насту­пив­шей в Атти­ке на пятый год после реформ Соло­на из-за того, что не был избран архонт, отчет­ли­во про­сту­па­ет у Ари­сто­те­ля (Ath. pol. 13. 1). Государ­ст­вен­ная власть вполне инсти­ту­а­ли­зи­ро­ва­лась в Афи­нах в таких государ­ст­вен­ных орга­нах как Совет 500 и мно­же­стве выбор­ных годич­ных маги­ст­ра­тур (ἀρχαί). Не поз­же V в. до н. э. элли­ны хоро­шо осо­зна­ва­ли раз­ни­цу меж­ду ста­ту­сом ἀρχαί (букв. «власт­ву­ю­щих») и ἀρχό­μενοι («под­власт­ных»). Это было замет­но даже внешне — в тече­ние все­го сро­ка пол­но­мо­чий полис­ный маги­ст­рат носил на голо­ве почет­ный мир­то­вый венок. В IV в. до н. э. Ари­сто­тель дает вполне чет­кое опре­де­ле­ние полис­ных «долж­ност­ных лиц», их прав и пол­но­мо­чий (Pol. IV. 12. 3—9. 1299b—1300a). Но, к сча­стью для афи­нян и граж­дан дру­гих демо­кра­ти­че­ских поли­сов, власть архон­тов (в широ­ком смыс­ле это­го сло­ва) не отде­ли­лась от наро­да настоль­ко, насколь­ко это слу­чи­лось в любом совре­мен­ном бюро­кра­ти­че­ском государ­стве. Если исхо­дить лишь из фор­маль­но­го кри­те­рия государ­ст­вен­но­сти — нали­чия мно­го­чис­лен­но­го и раз­ветв­лен­но­го аппа­ра­та гос­слу­жа­щих, — то одним из самых «про­дви­ну­тых» государств при­дет­ся счи­тать «восточ­ные дес­по­тии» или совре­мен­ную Рос­сию, где инте­ре­сы гипер­тро­фи­ро­ван­но­го чинов­ни­чье­го аппа­ра­та и наро­да рас­хо­дят­ся очень дале­ко. Как и во всех слож­ных соци­аль­ных обра­зо­ва­ни­ях, пуб­лич­ная власть в гре­че­ских поли­сах отде­ля­лась от граж­дан­ства, но граж­дане име­ли боль­шие воз­мож­но­сти дер­жать эту власть под сво­им каж­до­днев­ным кон­тро­лем. Сама крат­ковре­мен­ность пре­бы­ва­ния маги­ст­ра­та на полис­ной долж­но­сти и соблюде­ние прин­ци­па оче­ред­но­сти в какой-то мере пред­от­вра­ща­ли пол­ное отде­ле­ние этих «слуг государ­ства» от обще­ства. Поэто­му пуб­лич­ная власть в поли­се не была такой тяже­лой и тем более столь мате­ри­аль­но обре­ме­ни­тель­ной для граж­дан как, напри­мер, содер­жа­ние совре­мен­но­го государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та.

Более того, имен­но в клас­си­че­скую эпо­ху в поли­се зарож­да­ет­ся фун­да­мен­таль­ный прин­цип постро­е­ния совре­мен­но­го государ­ства, осно­ван­ный на разде­ле­нии вла­стей. «Во вся­ком государ­стве, — писал Ари­сто­тель, — этих состав­ных частей три… Вот эти три части: пер­вая — зако­но­ве­ща­тель­ный орган, рас­смат­ри­ваю­щий дела государ­ства, вто­рая — долж­но­сти, третья — судеб­ные орга­ны» (Pol. IV. 1. 1. 1297b). Такое разде­ле­ние государ­ст­вен­ных вла­стей в Афи­нах наме­ти­лось уже в VI в. до н. э. в резуль­та­те реформ Соло­на и Кли­сфе­на. Как дале­ко оно зашло к кон­цу клас­си­че­ской эпо­хи, в дета­лях пока­зы­ва­ет вто­рая часть «Афин­ской поли­тии» Ари­сто­те­ля. Такой диф­фе­рен­ци­а­ции вет­вей вла­сти не было в терри­то­ри­аль­ных государ­ствах Древ­не­го Восто­ка.

Мало соот­вет­ст­ву­ет фак­там и еще одно утвер­жде­ние М. Берен­та о при­ро­де вла­сти афин­ских лиде­ров. По его мне­нию, афин­ский лидер-дема­гог был про­сто хариз­ма­ти­че­ской лич­но­стью и не зани­мал ника­ких с.27 фор­маль­ных государ­ст­вен­ных постов. Но это не так. Тот же Перикл был не про­сто дема­го­гом (букв. «вождем наро­да»), а зани­мал долж­но­сти архон­та и стра­те­га. На этом посту он был вполне леги­тим­ным гла­вой афин­ско­го государ­ства с 441 по 429 г. до н. э.

М. Берент пол­но­стью обо­шел мол­ча­ни­ем такую важ­ную функ­цию поли­са как правотвор­че­ство, резуль­та­том кото­ро­го было зако­но­да­тель­ство. В VII—VI вв. до н. э. в гре­че­ских поли­сах при­ни­ма­лись писа­ные зако­ны, кото­рые затем неод­но­крат­но обнов­ля­лись²⁸. Они пуб­лич­но выстав­ля­лись на аго­ре и были доступ­ны любо­му граж­да­ни­ну. Как извест­но, писа­ное зако­но­да­тель­ство, преж­де все­го выра­жав­шее поли­ти­че­скую волю власт­ву­ю­ще­го сосло­вия, поз­же клас­са, счи­та­ет­ся непре­мен­ным атри­бу­том уже сфор­ми­ро­вав­ше­го­ся государ­ства. Во вся­ком слу­чае, в без­го­судар­ст­вен­ных обще­ствах оно неиз­вест­но. К V в. до н. э. у элли­нов уже выра­бота­лось пред­став­ле­ние о законе как пер­во­ос­но­ве суще­ст­во­ва­ния поли­са (извест­ный фраг­мент Герак­ли­та: μά­χεσ­θαι χρὴ τὸν δῆ­μον ὑπὲρ τοῦ νό­μου ὅκωσ­περ τείχεος — frag. 44. Diels-Kranz; ср.: νό­μος ὁ πάν­των βα­σιλεύς θνα­τῶν τε καὶ ἀθα­νάτων — Pind. Frag. 169a. 1—2. Maeh­ler). B IV в. до н. э. в твор­че­стве Пла­то­на, речах Демо­сфе­на оно раз­ви­ва­ет­ся в строй­ное пра­во­вое уче­ние, в кото­ром закон высту­па­ет фак­ти­че­ски как самая сущ­ность поли­са²⁹.

Так­же неиз­вест­ны в без­го­судар­ст­вен­ных обще­ствах и горо­да, являв­ши­е­ся не про­сто посе­ле­ни­я­ми, сре­дото­чи­я­ми тор­го­во-ремес­лен­ной жиз­ни, но и адми­ни­ст­ра­тив­ны­ми цен­тра­ми боль­шин­ства гре­че­ских поли­сов. В послед­ние деся­ти­ле­тия ста­но­вит­ся все более оче­вид­ной тес­ней­шая вза­и­мо­связь и вза­и­мо­за­ви­си­мость меж­ду эко­но­ми­че­ским ростом антич­ных горо­дов и услож­не­ни­ем полис­но­го управ­лен­че­ско­го аппа­ра­та³⁰. Весь­ма раз­ви­тые антич­ные урба­ни­сти­че­ские струк­ту­ры с аго­рой в цен­тре, где пуб­лич­но выстав­ля­лись высе­чен­ные в камне важ­ней­шие декре­ты и про­чие офи­ци­аль­ные поста­нов­ле­ния, пло­хо увя­зы­ва­ют­ся с гипо­те­зой М. Берен­та о него­судар­ст­вен­ном харак­те­ре антич­ной полис­ной орга­ни­за­ции³¹.

Отри­ца­ние нали­чия в поли­се государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та при­во­дит М. Берен­та к ито­го­во­му заклю­че­нию: «по боль­шо­му сче­ту полис не был инстру­мен­том для при­сво­е­ния при­ба­воч­но­го про­дук­та»³². Он уве­рен­но пишет об отсут­ст­вии меха­низ­ма при­нуж­де­ния в гре­че­ских поли­сах, есте­ствен­но, делая ого­вор­ку лишь для Спар­ты с ее жесто­чай­шей экс­плуа­та­ци­ей под­не­воль­ных ило­тов. Сей­час, после паде­ния марк­сист­ской пара­диг­мы государ­ства как орудия и меха­низ­ма подав­ле­ния, создан­но­го в первую оче­редь для обес­пе­че­ния экс­плуа­та­ции угне­тен­ных, ста­но­вит­ся все более оче­вид­ной узость и огра­ни­чен­ность ста­рой соци­аль­ной кон­цеп­ции государ­ства лишь как репрес­сив­ной силы. Не толь­ко с.28 антич­ный полис, но и клас­си­че­ское бур­жу­аз­ное государ­ство как тако­вое не явля­лись пря­мым инстру­мен­том при­сво­е­ния при­ба­воч­но­го про­дук­та. Это более харак­тер­но для «восточ­ных дес­по­тий», где для этих целей суще­ст­во­ва­ло спе­ци­аль­ное ведом­ство, а ино­гда даже целый государ­ст­вен­ный («цар­ский») сек­тор эко­но­ми­ки, зани­мав­ший­ся экс­плуа­та­ци­ей под­не­воль­ных работ­ни­ков раб­ско­го типа. С само­го момен­та воз­ник­но­ве­ния любое государ­ство явля­лось орга­ни­за­ци­ей, создаю­щей усло­вия, в той или иной мере необ­хо­ди­мые для регу­ляр­но­го при­сво­е­ния и пере­рас­пре­де­ле­ния при­ба­воч­но­го про­дук­та. Види­мо, в этом состо­ит одна из уни­вер­саль­ных функ­ций государ­ства. С этой зада­чей пре­крас­но справ­лял­ся антич­ный полис как кол­лек­тив сво­бод­ных пол­но­прав­ных граж­дан, при­чем дей­ст­ви­тель­но в боль­шин­стве слу­ча­ев без посто­ян­но­го спе­ци­аль­но­го репрес­сив­но­го аппа­ра­та.

Эту спе­ци­фи­ку поли­са хоро­шо пони­ма­ли древ­ние. По Ксе­но­фон­ту, все хозя­е­ва рабов в общине дей­ст­ву­ют вме­сте, как «доб­ро­воль­ная стра­жа» (Hie­ro. 4. 3). Не могу здесь не при­ве­сти извест­ное рас­суж­де­ние Сокра­та в «Государ­стве» Пла­то­на, пре­дель­но откро­вен­но рас­кры­ваю­ще­го соци­аль­ную при­ро­ду клас­си­че­ско­го поли­са. Сократ пред­ла­га­ет пред­ста­вить собе­сед­ни­ку Глав­ко­ну, что «если некий бог взял бы одно­го чело­ве­ка, кото­рый обла­дал пятью­де­ся­тью или более раба­ми и пере­нес бы его с женой и детьми, его това­ра­ми и дви­жи­мым иму­ще­ст­вом и его раба­ми в пустын­ное место, где не было бы ника­ко­го дру­го­го сво­бод­но­рож­ден­но­го чело­ве­ка, чтобы помочь ему; не будет ли он в боль­шом стра­хе, что он сам, его жена и дети будут уби­ты раба­ми?» В реаль­ной же жиз­ни на помощь част­но­му лицу, по сло­вам Глав­ко­на, при­хо­дит весь полис (578e). Нако­нец, не сле­ду­ет забы­вать и того, что Ари­сто­тель в самом нача­ле сво­его зна­ме­ни­то­го трак­та­та попы­тал­ся тео­ре­ти­че­ски обос­но­вать необ­хо­ди­мость раб­ства как соци­аль­но­го инсти­ту­та, без кото­ро­го была невоз­мож­на «бла­гая жизнь» его сооте­че­ст­вен­ни­ков (Pol. I. 1. 5—10. 1252b). По мне­нию А. И. Дова­ту­ра, уже одно­го фак­та вклю­че­ния Ста­ги­ри­том в чис­ло пер­вич­ных чело­ве­че­ских объ­еди­не­ний, наряду с супру­же­ской парой, соеди­не­ния гос­по­ди­на и раба, было бы доста­точ­но, чтобы гово­рить об огром­ном чис­ле рабов в Гре­ции и роли рабо­вла­де­ния в жиз­ни гре­че­ско­го обще­ства³³.

Мне кажет­ся, ярче репрес­сив­ную рабо­вла­дель­че­скую при­ро­ду клас­си­че­ско­го поли­са как спло­чен­но­го кол­лек­ти­ва сво­бод­ных граж­дан — реаль­ных и потен­ци­аль­ных рабо­вла­дель­цев — опи­сать про­сто невоз­мож­но, тем более, что это свиде­тель­ства совре­мен­ни­ков. Граж­дане V—IV вв. до н. э. вынуж­де­ны жить поли­сом, пото­му что не могут пооди­ноч­ке управ­лять сво­и­ми, даже рас­се­ян­ны­ми по усадь­бам и эрга­сте­ри­ям раба­ми. И в дан­ном слу­чае не так важ­но, мно­го или мало было рабов в клас­си­че­ском поли­се. Даже если они состав­ля­ли, как счи­та­ет М. Берент, все­го 30—40 % насе­ле­ния, рабо­вла­дель­че­ский уклад дол­жен был играть опре­де­ля­ю­щую роль и в эко­но­ми­ке, и в жиз­ни если не всех, то боль­шин­ства граж­дан. Имен­но бла­го­да­ря инсти­ту­ту клас­си­че­ско­го раб­ства антич­ная циви­ли­за­ция достиг­ла того, чего достиг­ла, намно­го пре­взой­дя те весь­ма скром­ные есте­ствен­ные ресур­сы и воз­мож­но­сти, с.29 кото­ры­ми обла­дал древ­ний мир Сре­ди­зем­но­мо­рья. Антич­ный рабо­вла­дель­че­ский спо­соб про­из­вод­ства (или уклад) — это не выдум­ка марк­си­стов, как сей­час пишут неко­то­рые не очень све­ду­щие в антич­ной исто­рии уче­ные, а исто­ри­че­ский факт, нахо­дя­щий все новые и новые под­твер­жде­ния в раз­но­об­раз­ных источ­ни­ках. До К. Марк­са в этом был убеж­ден А. Сен-Симон, о том же писа­ли такие дале­кие от марк­сиз­ма мыс­ли­те­ли, как А. Вал­лон и Ф. Ниц­ше. Пожа­луй, ярче все­го рабо­вла­дель­че­скую при­ро­ду «пре­крас­ной Антич­но­сти» выра­зил немец­кий поэт Гот­ф­рид Бенн: «антич­ное обще­ство поко­и­лось на костях рабов, оно кру­ши­ло эти кости — а навер­ху рас­цве­тал город. Навер­ху квадри­ги белых коней и звук име­ни вели­ко­го моря — а вни­зу не умол­кал метал­ли­че­ский лязг — цепи…» (пер. С. С. Аве­рин­це­ва)³⁴.

Хоро­шо извест­но, что рабы обес­пе­чи­ва­ли мно­гих сво­бод­ных — пол­но­стью или частич­но — не толь­ко всем необ­хо­ди­мым, но и пре­до­став­ля­ли им сво­бод­ное вре­мя (σχο­λή), столь необ­хо­ди­мое для заня­тия поли­ти­кой, нау­кой, искус­ст­вом и спор­том. Без это­го, веро­ят­но, и не было бы той бле­стя­щей «циви­ли­за­ции досу­га», како­вой и была антич­ность. Кажет­ся, имен­но бла­го­да­ря бес­по­щад­ной экс­плуа­та­ции рабов-чуже­зем­цев, антич­ное обще­ство по уров­ню жиз­ни и потреб­ля­е­мых благ забе­жа­ло несколь­ко впе­ред, намно­го опе­ре­див те име­ю­щи­е­ся воз­мож­но­сти, кото­ры­ми рас­по­ла­гал древ­ний сре­ди­зем­но­мор­ский мир. Обла­дая более мощ­ным эко­но­ми­че­ским потен­ци­а­лом, оно через неэк­ви­ва­лент­ный обмен втя­ги­ва­ло в себя луч­шие люд­ские и мате­ри­аль­ные ресур­сы окру­жав­шей его огром­ной «вар­вар­ской пери­фе­рии». В этом про­ти­во­ре­чии сле­ду­ет искать одну из глав­ных, если не самую глав­ную при­чи­ну невидан­но­го взле­та, а затем и страш­ной гибе­ли антич­ной циви­ли­за­ции.

В заклю­че­нии сво­ей ста­тьи М. Берент неод­но­крат­но про­во­дит одну и ту же мысль: «полис ста­вит под сомне­ние мно­гие основ­ные поло­же­ния совре­мен­ной соци­аль­ной антро­по­ло­гии, напри­мер, поло­же­ние о том, что государ­ство явля­ет­ся непре­мен­ным усло­ви­ем для циви­ли­за­ции». Уче­ный утвер­жда­ет, что гре­че­ское обще­ство было и циви­ли­зо­ван­ным, и без­го­судар­ст­вен­ным. Более того в кон­це ста­тьи он ста­вит перед чита­те­ля­ми несколь­ко вопро­сов. В част­но­сти, как мож­но объ­яс­нить суще­ст­во­ва­ние циви­ли­зо­ван­ной жиз­ни в без­го­судар­ст­вен­ных усло­ви­ях Гре­ции? И заклю­ча­ет: «отве­ты на эти вопро­сы выхо­дят за пре­де­лы ста­тьи»³⁵. Я думаю, что при подоб­ной поста­нов­ке вопро­сов, отве­тов на них про­сто не будет. Не будет преж­де все­го пото­му, что наду­ман­ным пред­став­ля­ет­ся его исход­ный тезис о без­го­судар­ст­вен­но­сти антич­но­го поли­са.

Как извест­но, новая иссле­до­ва­тель­ская пара­диг­ма име­ет пра­во на суще­ст­во­ва­ние тогда, когда она по сво­им эври­сти­че­ским воз­мож­но­стям пре­вос­хо­дит ста­рую. Но ста­рая кон­цеп­ция поли­са как свое­об­раз­но­го государ­ства дава­ла отве­ты — логич­ные и убеди­тель­ные — почти на все затро­ну­тые М. Берен­том вопро­сы. Поэто­му здесь умест­но с.30 вспом­нить зна­ме­ни­тое пра­ви­ло «брит­вы Окка­ма»: «не сле­ду­ет умно­жать чис­ло сущ­но­стей без надоб­но­сти». Кажет­ся, к чис­лу таких наду­ман­ных сущ­но­стей и при­над­ле­жит идея М. Берен­та о «без­го­судар­ст­вен­ном поли­се». Но, к сожа­ле­нию, его основ­ной вывод без кри­ти­че­ской про­вер­ки уже нача­ли актив­но исполь­зо­вать неко­то­рые наши соци­аль­ные антро­по­ло­ги как послед­нее сло­во нау­ки по про­бле­мам антич­ной государ­ст­вен­но­сти и, более того, на его осно­ве делать еще более дале­ко иду­щие заклю­че­ния.

Как точ­нее опре­де­лить государ­ст­вен­ную спе­ци­фи­ку антич­но­го поли­са? Мне кажет­ся, бли­же все­го его сущ­но­сти отве­ча­ет лако­нич­ная дефи­ни­ция поли­са у В. Г. Ран­сим­эна — это «граж­дан­ское государ­ство», точ­нее одна из его раз­но­вид­но­стей³⁶. А вот в пони­ма­нии соци­аль­ной при­ро­ды гре­че­ско­го поли­са или рим­ской циви­тас никто еще не пре­взо­шел, может быть, несколь­ко абстракт­но­го, но по сути сво­ей очень глу­бо­ко­го опре­де­ле­ния К. Марк­са и Ф. Энгель­са в «Немец­кой идео­ло­гии»: «граж­дане государ­ства лишь сооб­ща вла­де­ют сво­и­ми работаю­щи­ми раба­ми и уже в силу это­го свя­за­ны фор­мой общин­ной соб­ст­вен­но­сти. Это сов­мест­ная част­ная соб­ст­вен­ность актив­ных граж­дан государ­ства, вынуж­ден­ных перед лицом рабов сохра­нять эту есте­ствен­но воз­ник­шую фор­му ассо­ци­а­ции»³⁷.

Мне кажет­ся, М. Берент в сво­ей ста­тье акцен­ти­ро­вал вни­ма­ние лишь на одной сто­роне полис­ной жиз­ни, а их было как мини­мум две: 1) граж­дан­ская (соб­ст­вен­но полис как общи­на) и 2) власт­но-государ­ст­вен­ная (не в послед­нюю оче­редь для физи­че­ско­го и мораль­но­го подав­ле­ния всех экс­плу­а­ти­ру­е­мых сло­ев насе­ле­ния: рабов, ило­тов, сво­бод­ных неграж­дан типа афин­ских мете­ков или спар­тан­ских пери­э­ков). Если в пер­вой отно­ше­ния дей­ст­ви­тель­но стро­и­лись пре­иму­ще­ст­вен­но по гори­зон­та­ли и бази­ро­ва­лись на прин­ци­пах солидар­но­сти, кол­лек­ти­виз­ма, коор­ди­на­ции, «филан­тро­пии», то во вто­рой — по вер­ти­ка­ли в фор­ме жест­кой соци­аль­ной иерар­хии: «граж­дане» — «сво­бод­ные неграж­дане» — «рабы». Пер­вая ипо­стась про­яв­ля­ла себя «внут­ри» поли­са часто как пря­мая демо­кра­тия. Вто­рая все­гда была повер­ну­та «нару­жу» как власть при­ви­ле­ги­ро­ван­но­го граж­дан­ско­го мень­шин­ства, поль­зу­ю­ще­го­ся все­ми бла­га­ми полис­ной жиз­ни. Кажет­ся, М. Берент силь­но упро­стил про­бле­му, сво­дя государ­ство лишь к нали­чию бюро­кра­ти­че­ско­го аппа­ра­та и меха­низ­ма подав­ле­ния. Но государ­ство — это еще и аппа­рат управ­ле­ния кон­крет­ным обще­ст­вом, в том чис­ле и выбор­ный.

Так что, завер­шая ана­лиз оче­ред­ной реви­зии тра­ди­ци­он­ной кон­цеп­ции антич­но­го поли­са, хоте­лось бы еще раз вер­нуть­ся к назва­нию клю­че­во­го пара­гра­фа ста­тьи М. Берен­та — «Соци­аль­ная антро­по­ло­гия и миф о гре­че­ском государ­стве». Думаю, что в све­те совре­мен­ной тео­рии государ­ства и име­ю­щих­ся в рас­по­ря­же­нии иссле­до­ва­те­лей исто­ри­че­ских дан­ных антич­ная полис­ная государ­ст­вен­ность все-таки не была с.31 мифом. Ско­рее совре­мен­ным науч­ным мифом сле­ду­ет при­знать основ­ной тезис ста­тьи М. Берен­та о «без­го­судар­ст­вен­ном поли­се».

После­сло­вие

Уже после завер­ше­ния насто­я­щей работы в биб­лио­те­ке Инсти­ту­та Май­не­ке (Сво­бод­ный Бер­лин­ский уни­вер­си­тет) в 2004 г. мне уда­лось озна­ко­мить­ся с оче­ред­ным томом «Цен­тра полис­ных иссле­до­ва­ний» в Копен­га­гене, откры­ваю­щим­ся ста­тьей М. Г. Хан­се­на на ту же тему³⁸. Она цели­ком посвя­ще­на кри­ти­ке кон­цеп­ции «без­го­судар­ст­вен­но­го поли­са» М. Берен­та. М. Г. Хан­сен — при­знан­ный спе­ци­а­лист по исто­рии и тео­рии антич­но­го гре­че­ско­го поли­са — рас­смот­рел вопрос о соот­вет­ст­вии это­го соци­аль­но-поли­ти­че­ско­го инсти­ту­та ново­ев­ро­пей­ским и совре­мен­ным науч­ным пред­став­ле­ни­ям о государ­стве, его сущ­но­сти и при­зна­ках. Его ито­го­вое заклю­че­ние поко­ит­ся на иных тео­ре­ти­че­ских осно­ва­ни­ях, но очень близ­ко наше­му: «Если при иссле­до­ва­нии поли­са при­ме­нить имен­но этно­ло­ги­че­ское разде­ле­ние на ран­ние государ­ства и без­го­судар­ст­вен­ные обще­ства, клас­си­че­ский гре­че­ский полис будет отно­сить­ся к ран­ним государ­ствам»³⁹. Опи­ра­ясь на кон­крет­ные нарра­тив­ные и эпи­гра­фи­че­ские источ­ни­ки, М. Г. Хан­сен сумел назвать 36 видов пол­но­мо­чий (!), вхо­див­ших в ком­пе­тен­цию антич­но­го поли­са⁴⁰. С точ­ки зре­ния совре­мен­ной тео­рии, не все их мож­но при­знать государ­ст­вен­ны­ми. Но важ­но то, что в сово­куп­но­сти они сов­па­да­ют с пол­ным спек­тром функ­ций государ­ства как тако­во­го, хотя, разу­ме­ет­ся, есть и суще­ст­вен­ные раз­ли­чия. Дат­ский иссле­до­ва­тель обра­тил вни­ма­ние на такой важ­ный при­знак государ­ства, как терри­то­рия, несо­мнен­но, при­су­щий и поли­су⁴¹. Он при­вел ряд инте­рес­ных свиде­тельств о вос­при­я­тии граж­да­на­ми хоры сво­его поли­са как терри­то­рии, на кото­рую рас­про­стра­ня­ет­ся его ἀρχή, а так­же о полис­ных гра­ни­цах, кото­рые часто отме­ча­лись спе­ци­аль­ны­ми погра­нич­ны­ми кам­ня­ми (ὅροι). Им собра­ны очень важ­ные свиде­тель­ства о нали­чии в клас­си­че­ских поли­сах посто­ян­ных воен­ных кон­тин­ген­тов⁴², что застав­ля­ет усо­мнить­ся в широ­ко рас­про­стра­нен­ном пред­став­ле­нии, что в мир­ное вре­мя в поли­се не было каких-либо воору­жен­ных сил.

Ale­xan­der P. Med­ve­dev (Vo­ro­nezh).
War die grie­chi­sche Po­lis ein Staat?

In dem Auf­satz wird die strit­ti­ge Fra­ge nach dem his­to­ri­schen Sta­tus der altgrie­chi­schen Staat­lich­keit in Zu­sam­men­hang mit den Ar­bei­ten des is­rae­li­schen An­ti­ken­forschers M. Be­rent un­ter­sucht, der den с.32 nichtstaat­li­chen Cha­rak­ter der klas­si­schen an­ti­ken Po­lis zu beg­rün­den ver­such­te. Der Autor ana­ly­siert die wesentli­chen Ar­gu­men­te von M. Be­rent zu­gunsten sei­ner Kon­zep­tion von der Po­lis als «nichtstaat­li­cher Ge­sell­schaft» und zeigt, dass die meis­ten von ih­nen un­beg­rün­det sind. Die spe­zi­fi­sche skla­ven­hal­te­ri­sche Form der klas­si­schen Po­lis bes­tä­ti­gen die Zeug­nis­se von Xe­no­phon (Hie­ro. 4, 3) und Pla­ton (Resp. 578e). M. Be­rent rich­tet sei­ne Auf­merksam­keit nur auf eine Sei­te des Le­bens in der Po­lis, es gab aber min­des­tens zwei: 1. die zi­vi­le (die eigentli­che Po­lis als Ge­mein­de), und 2. die staat­lich-herr­schaftli­che, nicht zu­letzt für die phy­si­sche und mo­ra­li­sche Un­terjo­chung der Skla­ven, He­lo­ten, sol­cher freien Nicht-Bür­ger wie die at­he­ni­schen Me­te­ken oder der spar­ta­ni­schen Pe­riö­ken. Hin­sichtlich der ersten Sei­ten wur­den die Be­zie­hun­gen tat­säch­lich vorwie­gend ho­ri­zon­tal ge­baut und fußten auf den Prin­zi­pien der So­li­da­ri­tät, des Kol­lek­ti­vis­mus und der Koor­di­na­tion. In Be­zug auf die zwei­te Sei­te do­mi­nier­te die Ver­ti­ka­le in Form der so­zia­len Hie­rar­chie: «Bür­ger» — «freie Nichtbür­ger» — «Skla­ven». Die erste Erschei­nungsform zeig­te sich «in­ner­halb» der Po­lis häu­fig als De­mok­ra­tie, die zwei­te of­fen­bar­te sich «nach außen» als Herr­schaft einer pri­vi­le­gier­ten Min­der­heit, die al­le Vor­tei­le des Po­lis-Le­bens zu nut­zen verstand.