Марк Антоний Критский — ординарный человек с неординарными полномочиями

с.105 В антич­ной исто­рии есть поли­ти­ки, и их не так уж мало, кото­рым явно не повез­ло. Как пра­ви­ло, они не отно­сят­ся к дея­те­лям пер­во­го ряда, сведе­ния о них крайне ску­пы, раз­роз­нен­ны и зача­стую носят толь­ко ком­про­ме­ти­ру­ю­щий харак­тер, пред­при­я­тия их закан­чи­ва­ют­ся неуда­чей и вооб­ще кажет­ся, что их талан­ты явно несо­из­ме­ри­мы с зада­чей, кото­рую им при­шлось решать волею судь­бы. Одним из таких поли­ти­ков был Марк Анто­ний Крит­ский, сын зна­ме­ни­то­го ора­то­ра, пав­ше­го жерт­вой мари­ан­ских репрес­сий, и отец ещё более зна­ме­ни­то­го три­ум­ви­ра. Мы не зна­ем ни вре­ме­ни его рож­де­ния, ни карье­ры, ни поли­ти­че­ских при­стра­стий; если бы не слу­чай­ное упо­ми­на­ние у Цице­ро­на, ниче­го не зна­ли бы о его пер­вом бра­ке, а если бы сын его не был так про­слав­лен — не зна­ли бы ниче­го о лич­ной жиз­ни вооб­ще. Более того, толь­ко Плу­тарх донёс до нас хоть какие-то поло­жи­тель­ные отзы­вы о его харак­те­ре, ина­че нам при­шлось бы оста­вать­ся в пле­ну того нега­тив­но­го обра­за, кото­рый пред­ста­ёт в «Верри­нах» Цице­ро­на и фраг­мен­тах «Исто­рий» Сал­лю­стия. Таким он и вошёл в исто­рию — алч­ный намест­ник, при­тес­няв­ший и гра­бив­ший союз­ные горо­да едва ли не хуже пира­тов, с кото­ры­ми дол­жен был бороть­ся, неудач­ли­вый и само­уве­рен­ный пол­ко­во­дец, чьих вои­нов зако­ва­ли в цепи, заготов­лен­ные им для плен­ных вра­гов, чело­век, полу­чив­ший про­зви­ще «Крит­ский» не в память об одер­жан­ной победе, а в насмеш­ку за поне­сён­ное пора­же­ние.

Одна­ко даже те скуд­ные дан­ные, кото­рые име­ют­ся в нашем рас­по­ря­же­нии, поз­во­ля­ют несколь­ко скоррек­ти­ро­вать этот образ. Cur­sus ho­no­rum Анто­ния нам неиз­ве­стен — соб­ст­вен­но, из всей его био­гра­фии мы зна­ем толь­ко о собы­ти­ях её послед­них трёх лет. Осно­во­по­ла­гаю­щие сведе­ния о его пол­но­мо­чи­ях содер­жат­ся в сооб­ще­нии Вел­лея Патер­ку­ла. Гово­ря о законе Габи­ния, кото­рый пре­до­став­лял Гн. Пом­пею Маг­ну чрез­вы­чай­ный импе­рий для борь­бы с пира­та­ми, он пишет: «Этот сена­тус­кон­сульт рас­про­стра­нил власть одно­го чело­ве­ка почти на весь мир; но хотя такое же реше­ние было при­ня­то семью года­ми ранее при­ме­ни­тель­но к пре­то­ру М. Анто­нию, — ино­гда лич­ность вредит при­ме­ру, кото­рый она даёт, умень­шая или уве­ли­чи­вая зависть, — в отно­ше­нии Анто­ния это вос­при­ня­ли рав­но­душ­но — ведь ред­ко с.106 завиду­ют сла­ве тех, чье­го могу­ще­ства не боят­ся» (Vell. Pat. II. 31. 3. Пер. А. И. Неми­ров­ско­го).

Этот пас­саж содер­жит ряд очень важ­ных момен­тов. Во-пер­вых, в нём име­ет­ся точ­ная дати­ров­ка пре­ту­ры Анто­ния — семью года­ми рань­ше зако­на Габи­ния, hoc an­te sep­ten­nium, т. е. 74 г. до н. э. Во-вто­рых, объ­ём пол­но­мо­чий Анто­ния был таким же, как в даль­ней­шем у Гн. Пом­пея. Нако­нец, назна­че­ние он полу­чил в силу того, что его могу­ще­ства не опа­са­лись, т. е. чрез­вы­чай­ные пол­но­мо­чия были даны вполне зауряд­но­му чело­ве­ку. Допол­ни­тель­ные сведе­ния содер­жат­ся у Псев­до-Аско­ния, по сло­вам кото­ро­го Анто­ний «полу­чил по слу­чаю в сена­те неогра­ни­чен­ное попе­че­ние бла­го­да­ря кон­су­лу Кот­те и при помо­щи кли­ки Цете­га (gra­tia Cot­tae con­su­lis et Ce­the­gi fac­tio­ne in se­na­tu cu­ra­tio­nem in­fi­ni­tam nac­tus)» (Ps.-Asc. P. 206 St.). Таким обра­зом, как кажет­ся, Анто­ний полу­чил свои пол­но­мо­чия в резуль­та­те не народ­но­го голо­со­ва­ния, а реше­ния сена­та, кото­рое было резуль­та­том заку­лис­ных махи­на­ций и помо­щи вли­я­тель­ных поли­ти­ков¹. Что каса­ет­ся М. Авре­лия Кот­ты, одно­го из кон­су­лов 74 г. до н. э., то здесь, воз­мож­но, сыг­ра­ли свою роль род­ст­вен­ные свя­зи, хотя и доволь­но отда­лён­ные: Анто­ний был женат на Юлии, доче­ри Л. Юлия Цеза­ря, а Авре­лия, сест­ра Кот­ты, была заму­жем за Г. Юли­ем Цеза­рем, отцом дик­та­то­ра². Учи­ты­вая, что сам Кот­та в даль­ней­шем полу­чил назна­че­ние вести борь­бу с Мит­ри­да­том на море, он вполне мог поза­бо­тить­ся и о том, чтобы пол­но­мо­чия для борь­бы с пира­та­ми доста­лись чело­ве­ку, для него не посто­рон­не­му.

Роль в этом деле Цете­га — слу­чай ещё более инте­рес­ный. Мы, к сожа­ле­нию, зна­ем о нём слиш­ком мало, но из того, что нам извест­но, выри­со­вы­ва­ет­ся фигу­ра сво­его рода «серо­го кар­ди­на­ла» рим­ской поли­ти­ки того вре­ме­ни. Преж­де все­го, нет дан­ных, зани­мал ли этот чело­век куруль­ные маги­ст­ра­ту­ры. Во вся­ком слу­чае, он не был кон­су­ля­ром, а пото­му не вхо­дил в фор­маль­но наи­бо­лее вли­я­тель­ную груп­пу сена­то­ров. При всём том он высту­па­ет как гла­ва соб­ст­вен­ной груп­пи­ров­ки (кото­рая име­ну­ет­ся сло­вом fac­tio, име­ю­щим нега­тив­ный отте­нок), доста­точ­но вли­я­тель­ной, чтобы про­ве­сти в сена­те то или иное с.107 реше­ние. Сто­ит вспом­нить, что Л. Лици­ний Лукулл, домо­га­ясь восточ­но­го коман­до­ва­ния, тоже вос­поль­зо­вал­ся вли­я­ни­ем Цете­га³.

Пол­но­мо­чия Анто­ния источ­ни­ки опи­сы­ва­ют как im­pe­rium in­fi­ni­tum (Cic. II Verr. II. 8; III. 213) или cu­ra­tio in­fi­ni­ta to­tius orae ma­ri­ti­mae (Ps.-Asc. 202; 259 St.), а сам он опре­де­ля­ет­ся как orae ma­ri­ti­mae prae­po­si­tus (Schol. Bob. 96 St.) или orae ma­ri­ti­mae, qua Ro­ma­num es­set im­pe­rium, cu­ra­tor (Sall. Hist. III. 2 Maur.). Прав­да, в декре­те из Эпидав­ра его пол­но­мо­чия фор­му­ли­ру­ют­ся гораздо более узко — ὁ ἐπὶ Κρη­τῶν στρα­τηγός (IG. IV2. 66) одна­ко это вполне мог­ло быть свя­за­но с тем, что вто­рую поло­ви­ну сро­ка сво­его коман­до­ва­ния Анто­ний посвя­тил пре­иму­ще­ст­вен­но опе­ра­ци­ям про­тив кри­тян.

Сам собой напра­ши­ва­ет­ся вопрос: что сле­ду­ет пони­мать под тер­ми­ном im­pe­rium in­fi­ni­tum? Д. Бал­сдон под­чёр­ки­ва­ет, что это соче­та­ние слов встре­ча­ет­ся толь­ко у Цице­ро­на и лишь в трёх речах — вто­рой и третьей про­тив Верре­са (II Verr. II. 8; III. 213) и «О сво­ём доме» (Dom. 23; 55)⁴. Кон­текст, в кото­ром встре­ча­ет­ся инте­ре­су­ю­щий нас тер­мин, весь­ма пока­за­те­лен. Ш. Джейм­сон по пово­ду его употреб­ле­ния заме­ча­ет: «В “Верри­нах”, в том кон­тек­сте, где он напа­да­ет на Верре­са за то, что тот брал себе за обра­зец Анто­ния, Цице­рон пре­зри­тель­но и с иро­ни­ей гово­рит об il­lud in­fi­ni­tum im­pe­rium и о том, что Анто­ний сде­лал in is­to in­fi­ni­to im­pe­rio»⁵. То же самое рито­ри­че­ское с.108 пре­уве­ли­че­ние, по мне­нию Ш. Джейм­со­на, при­сут­ст­ву­ет и в речи «О сво­ём доме», где ата­ке со сто­ро­ны ора­то­ра под­вер­га­ют­ся Пизон и Габи­ний. Итак, сло­ва Цице­ро­на явля­ют­ся чистой воды рито­ри­кой, при­чём в зави­си­мо­сти от постро­е­ния фра­зы и тре­бо­ва­ний рит­ма ора­тор гово­рил то im­pe­rium in­fi­ni­tum, то in­fi­ni­tum im­pe­rium⁶. Ника­ко­го кон­сти­ту­ци­он­но­го смыс­ла это соче­та­ние не име­ет и употреб­ля­ет­ся лишь для того, чтобы под­черк­нуть несов­па­де­ние боль­шо­го объ­ё­ма пол­но­мо­чий и малых достиг­ну­тых резуль­та­тов⁷.

Иное дело сведе­ния, кото­рые содер­жат­ся у Вел­лея Патер­ку­ла. Он гово­рит о том, что Анто­ний имел такой же импе­рий, как семью года­ми поз­же Гн. Пом­пей Вели­кий, т. е. «импе­рий, рав­ный про­кон­суль­ско­му во всех про­вин­ци­ях, на рас­сто­я­нии до пяти­де­ся­ти миль от моря (im­pe­rium aequ­um in om­ni­bus pro­vin­ciis cum pro­con­su­li­bus us­que ad quin­qua­ge­si­mum mi­lia­rium a ma­ri)» (II. 31. 3)⁸. Таким обра­зом, впер­вые в рим­ской исто­рии созда­ва­лось коман­до­ва­ние, кото­рое не огра­ни­чи­ва­лось локаль­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми, а рас­про­стра­ня­лось на всё побе­ре­жье Сре­ди­зем­но­го моря⁹. Одна­ко даль­ней­шие дета­ли нам неиз­вест­ны. П. с.109 Фукар уве­рен­но пишет, что «так же, как поз­же Пом­пей, Анто­ний мог назна­чить столь­ко лега­тов, сколь­ко хотел», при­во­дя в дока­за­тель­ство то, что нам извест­ны име­на несколь­ких под­чи­нён­ных Анто­нию офи­це­ров¹⁰. Осно­ва­ний для тако­го выво­да источ­ни­ки не дают. Сле­ду­ет под­черк­нуть, что речь идёт толь­ко о сход­стве импе­рия двух коман­дую­щих; какие кон­крет­но назна­че­ния и ассиг­но­ва­ния сопут­ст­во­ва­ли чрез­вы­чай­ным пол­но­мо­чи­ям Анто­ния, мы не зна­ем¹¹. Если у нас и есть скуд­ные ука­за­ния источ­ни­ков, то они гово­рят о том, что мате­ри­аль­но опе­ра­ции Анто­ния были обес­пе­че­ны очень сла­бо. Поэто­му неуди­ви­тель­но, что в тра­ди­ции такое замет­ное место зани­ма­ют упо­ми­на­ния о его рек­ви­зи­ци­ях. В отсут­ст­вие дру­гих средств на веде­ние вой­ны ему волей-нево­лей при­хо­ди­лось воз­ла­гать её бре­мя на союз­ни­ков и под­дан­ных¹².

О ходе опе­ра­ций мы зна­ем очень немно­гое, глав­ным обра­зом, из фраг­мен­тов «Исто­рий» Сал­лю­стия и речей Цице­ро­на. На осно­ва­нии этих сведе­ний слож­но судить, имел ли Анто­ний стра­те­ги­че­ский план веде­ния опе­ра­ций, рас­счи­тан­ный на дли­тель­ную пер­спек­ти­ву, или его дей­ст­вия по сути сво­ей пред­при­ни­ма­лись ad hoc и носи­ли хао­ти­че­ский харак­тер¹³. При этом доволь­но чёт­ко мож­но выде­лить два эта­па кам­па­нии: запад­ный (74—73 гг.) и восточ­ный (72—71 гг.). На пер­вом из них с.110 дей­ст­вия про­ис­хо­ди­ли у побе­ре­жий, при­ле­гаю­щих к Ита­лии, — в Лигу­рии и на Сици­лии. При­чи­ны это­го оче­вид­ны: снаб­же­ние Рима хле­бом было пер­во­оче­ред­ной зада­чей, необ­хо­ди­мо было обес­пе­чить его без­опас­ный под­воз¹⁴. Цице­рон, гово­ря об этом пери­о­де, рису­ет дело как череду сплош­ных наси­лий. Это и понят­но: Анто­ний в дан­ном слу­чае сопо­став­ля­ет­ся с Верре­сом, кото­рый явля­ет­ся глав­ным объ­ек­том ата­ки. «Зна­чит, из чис­ла всех пре­то­ров, кон­су­лов и пол­ко­вод­цев ты выбрал для под­ра­жа­ния одно­го М. Анто­ния, а изо всех дей­ст­вий Анто­ния имен­но самое гнус­ное! […] Что же каса­ет­ся Анто­ния, то он мно­го дур­но­го сде­лал, мно­го наме­рен был сде­лать в ущерб и союз­ни­кам и про­из­во­ди­тель­но­сти про­вин­ций, но смерть застиг­ла его сре­ди его неспра­вед­ли­во­стей и гра­бе­жей; а ты защи­ща­ешь сво­его кли­ен­та, ссы­ла­ясь на при­мер Μ. Анто­ния, — как буд­то сенат, народ и суд одоб­ри­ли все его поступ­ки и наме­ре­ния!» — пыла­ет пра­вед­ным гне­вом вели­кий ора­тор (Cic. II. Verr. III. 213. Пер. Ф. Ф. Зелин­ско­го). В чём заклю­ча­ет­ся «самое гнус­ное» дея­ние Анто­ния, Цице­рон объ­яс­ня­ет чуть поз­же: «В то же почти вре­мя и пре­тор Анто­ний оце­нил хлеб в три дена­рия, но после жат­вы, когда цены на него были крайне низ­ки, и зем­ледель­цы пред­по­чли бы отдать его даром; он гово­рил, что оце­нил хлеб во столь­ко же, во сколь­ко Сакер­дот, и не лгал, но одной и той же оцен­кой один помог зем­ледель­цам, дру­гой — разо­рил их» (Ibid. 215).

Итак, кар­ти­на выглядит сле­дую­щим обра­зом: Анто­ний заме­нил нату­раль­ные постав­ки их денеж­ным экви­ва­лен­том, при­чём завы­сил цену зер­на или, может быть, не учёл раз­ни­цы цен сра­зу после жат­вы и на про­тя­же­нии осталь­ной части года, вос­поль­зо­вав­шись ценой, кото­рую уста­но­вил в нача­ле сво­его намест­ни­че­ства про­пре­тор Г. Лици­ний Сакер­дот и кото­рая была на тот момент почти вдвое ниже реаль­ной рыноч­ной цены (Cic. II. Verr. III. 214). Поэто­му, если оста­вить в сто­роне явно рито­ри­че­ские вос­кли­ца­ния Цице­ро­на о том, что зем­ледель­цы пред­по­чли бы отдать зер­но даром, сле­ду­ет при­знать, что вина Анто­ния в дан­ном слу­чае силь­но пре­уве­ли­че­на.

Нечто подоб­ное мож­но ска­зать и о дру­гом извест­ном нам слу­чае рек­ви­зи­ций на Сици­лии — один из пре­фек­тов Анто­ния попы­тал­ся отнять у неко­ей Аго­ниды, жен­щи­ны из Лили­бея, рабов, состав­ляв­ших её оркестр, под пред­ло­гом, что они нуж­ны ему во фло­те (Cic. Div. in Caec. 55). П. Фукар ком­мен­ти­ру­ет это дей­ст­вие: «Он нани­мал рабов, чтобы уком­плек­то­вать эки­паж флота. Кажет­ся, что это было ещё с.111 одним сред­ст­вом огра­бить про­вин­ци­а­лов, так как он ста­рал­ся выби­рать доро­гих рабов, чтобы затем про­да­вать осво­бож­де­ние по гораздо более высо­кой цене»¹⁵. Но в источ­ни­ке нет даже намё­ка на что-то подоб­ное. Мы вновь ока­зы­ваем­ся залож­ни­ка­ми сооб­ще­ний Цице­ро­на, кото­ро­му вынуж­де­ны верить на сло­во. Одна­ко и в этом слу­чае дея­тель­ность безы­мян­но­го пре­фек­та Анто­ния явля­ет­ся лишь «про­ло­гом» к дея­тель­но­сти Верре­са, кото­рый в конеч­ном счё­те и извлёк выго­ду из этой ситу­а­ции. Кста­ти, на то, что рим­ский офи­цер дей­ст­во­вал в пра­во­вом поле, а отнюдь не по про­из­во­лу, кос­вен­но ука­зы­ва­ет и то, что Аго­нида попы­та­лась отсто­ять своё иму­ще­ство через суд, при­чём ссы­ла­ясь не на неза­кон­ность рек­ви­зи­ции как тако­вой, а на то, что и сама она, и её иму­ще­ство при­над­ле­жат Вене­ре Эри­цин­ской, чьей отпу­щен­ни­цей она явля­ет­ся.

Всё это ска­за­но не для того, чтобы дока­зать, буд­то Анто­ний не зани­мал­ся вымо­га­тель­ства­ми, — вряд ли в то вре­мя нашёл­ся бы рим­ский маги­ст­рат, совер­шен­но непо­вин­ный в этом гре­хе, и Анто­ний был не луч­ше и не хуже дру­гих¹⁶. Но всё-таки его дея­тель­ность не сто­ит трак­то­вать исклю­чи­тель­но нега­тив­но. Не полу­чая доста­точ­но­го содер­жа­ния для сво­их сил, он добы­вал необ­хо­ди­мое так, как мог, — за счёт рек­ви­зи­ций у союз­ни­ков. К это­му сле­ду­ет доба­вить, что он, как кажет­ся, при­сту­пил и к осу­щест­вле­нию чисто воен­ных задач. Два фраг­мен­та из «Исто­рий» Сал­лю­стия повест­ву­ют о бое­вых дей­ст­ви­ях, кото­рые Анто­ний вёл, по-види­мо­му, летом 73 г. (III. 5—6 Maur. = III. 6—7 MGus­hin). В пер­вом из них речь идёт о бое­вых дей­ст­ви­ях у побе­ре­жья Лигу­рии, когда рим­ляне вели сра­же­ние про­тив лигу­ров на суше и на море без осо­бо­го успе­ха, а затем, после их отступ­ле­ния в Аль­пы, было реше­но дви­гать­ся в Испа­нию про­тив Сер­то­рия. Обра­ща­ет на себя вни­ма­ние, что реше­ние при­ни­ма­ет­ся на неко­ем «сове­те», кото­рый коман­дую­щий, веро­ят­но, про­вёл со сво­и­ми лега­та­ми. Высад­ка про­изо­шла на зем­лях аре­си­на­ри­ев, при­чём рим­ский флот при­был туда в поряд­ке и без потерь.

с.112 В сле­дую­щем фраг­мен­те гово­рит­ся о дей­ст­ви­ях, кото­рые про­хо­ди­ли в рай­оне неко­е­го горо­да на р. Дилун. Судя по все­му, на бере­гах этой реки ско­пи­лось доволь­но мно­го вра­гов, пре­пят­ст­во­вав­ших пере­пра­ве, но Анто­ний осу­ще­ст­вил её, исполь­зо­вав воен­ную хит­рость. Прав­да, взять город, «удоб­ный для обес­пе­че­ния свя­зей с Ита­ли­ей», ему всё-таки не уда­лось.

Вопрос о том, где про­ис­хо­ди­ли эти собы­тия, обсто­я­тель­но рас­смот­рел А. Шуль­тен. Он отож­де­ст­вил упо­ми­нае­мых здесь аре­си­на­ри­ев с ибе­рий­ским пле­ме­нем эре­но­си­ев, о кото­ром пишет Поли­бий (III. 35. 2), чья терри­то­рия нахо­ди­лась меж­ду Пире­не­ями и р. Ибер¹⁷. Соот­вет­ст­вен­но город, о кото­ром идёт речь — это Эмпо­ри­он, а река — Муга, самая боль­шая из трёх рек, нахо­дя­щи­е­ся меж­ду Эбро и Пире­не­ями¹⁸.

Таким обра­зом, дей­ст­вия Анто­ния мож­но частич­но лока­ли­зо­вать и отыс­кать в них опре­де­лён­ный смысл. Собрав необ­хо­ди­мые для вой­ны ресур­сы, он при­сту­пил к реше­нию насущ­ной зада­чи — обес­пе­че­нию без­опас­но­сти ком­му­ни­ка­ций у запад­но­го побе­ре­жья Ита­лии¹⁹. Ско­рее все­го, стра­те­ги­че­ско­го пла­на, подоб­но­го пла­ну Пом­пея, у него не было²⁰, он дей­ст­во­вал сооб­раз­но с обсто­я­тель­ства­ми — но не сле­ду­ет забы­вать, что Анто­ний про­во­дил опе­ра­ции, когда в Испа­нии ещё не завер­ши­лась Сер­то­ри­ан­ская вой­на, на Восто­ке шла борь­ба с Мит­ри­да­том, а в самой Ита­лии раз­го­ра­лось вос­ста­ние Спар­та­ка. В этих усло­ви­ях есте­ствен­ным было направ­лять силы в первую оче­редь туда, где гро­зи­ла наи­боль­шая опас­ность в дан­ный момент, а это, несо­мнен­но, была запад­ная часть дер­жа­вы.

с.113 К 72 г. ситу­а­ция на запа­де изме­ни­лась в луч­шую сто­ро­ну²¹, теперь мож­но было пере­бро­сить силы на восток. Лите­ра­тур­ная тра­ди­ция гово­рит лишь об опе­ра­ци­ях Анто­ния про­тив кри­тян, при­чём в крайне нега­тив­ном для него све­те. Тон здесь зада­ёт Флор: «Марк Анто­ний… был так уве­рен в победе, что вёз на кораб­лях боль­ше оков для плен­ных, чем ору­жия. И попла­тил­ся за свою опро­мет­чи­вость, ибо враг пере­хва­тил мно­го кораб­лей. Кри­тяне при­вя­за­ли тела плен­ни­ков к пару­сам и якор­ным кана­там и на манер три­ум­фа­то­ров пол­ным ходом вер­ну­лись в свои гава­ни» (I. 42. 2—3. Пер. А. И. Неми­ров­ско­го). Это, в сущ­но­сти, един­ст­вен­ная раз­вёр­ну­тая харак­те­ри­сти­ка крит­ской кам­па­нии Анто­ния. Эпи­то­ма­тор Тита Ливия опи­сы­ва­ет собы­тия пре­дель­но общей фра­зой: «Пре­тор Марк Анто­ний завер­шил сво­ей смер­тью вой­ну про­тив кри­тян, кото­рую начал не осо­бен­но бла­го­по­луч­но»²².

На осно­ва­нии этих пас­са­жей дей­ст­вия Анто­ния харак­те­ри­зу­ют­ся самым уни­чи­жи­тель­ным обра­зом. Так, ещё В. Дру­манн писал о том, что он поте­рял боль­шую часть сво­его флота и вско­ре умер «от сты­да и с.114 горя (von Scham und Kum­mer)»²³. Клебс име­ну­ет его пора­же­ние позор­ным — schimpfli­che Nie­der­la­ge; при этом он повто­ря­ет откро­вен­но рито­ри­че­ское утвер­жде­ние Фло­ра, что на кораб­лях Анто­ния было боль­ше цепей, чем ору­жия²⁴. П. Фукар назы­ва­ет его пора­же­ние одним из самых уни­зи­тель­ных, кото­рые потер­пе­ли рим­ляне, а заклю­чён­ный после него мир — позор­ным²⁵. Такая оцен­ка это­го мира — общее место в работах, посвя­щён­ных дан­но­му пери­о­ду, и никто, стро­го гово­ря, не пытал­ся всерь­ёз разо­брать­ся, что же про­изо­шло на самом деле²⁶. К это­му добав­ля­ет­ся его про­зви­ще Cre­ti­cus, кото­рое обыч­но трак­ту­ет­ся как иро­ни­че­ское, дан­ное в насмеш­ку над его «успе­ха­ми»²⁷. Меж­ду тем, как спра­вед­ли­во под­черк­нул Дж. Лин­дер­ский, в источ­ни­ках нет даже намё­ка на воз­мож­ность такой трак­тов­ки²⁸.

Преж­де все­го, что нам извест­но о дей­ст­ви­ях Анто­ния в восточ­ной части Сре­ди­зем­но­го моря? Судя по все­му, он исполь­зо­вал здесь тот же сце­на­рий, что и на запа­де: сна­ча­ла под­готов­ка, сбор средств сре­ди союз­ни­ков, а затем — удар в направ­ле­нии, кото­рое каза­лось наи­бо­лее важ­ным. В этом смыс­ле мож­но отча­сти согла­сить­ся с П. Фука­ром: в 72 г. не было при­чи­ны ата­ко­вать Кили­кию, где рим­ляне уже нанес­ли удар по пира­там тре­мя деся­ти­ле­ти­я­ми ранее²⁹. Конеч­но, кили­кий­ское пират­ство про­дол­жа­ло суще­ст­во­вать, но с точ­ки зре­ния без­опас­но­сти и снаб­же­ния Ита­лии Крит был важ­нее.

Един­ст­вен­ным источ­ни­ком, по кото­ро­му мож­но соста­вить суж­де­ние о дей­ст­ви­ях Анто­ния в Гре­ции, явля­ют­ся над­пи­си. Они обсто­я­тель­но про­ана­ли­зи­ро­ва­ны П. Фука­ром, но пара­док­саль­ным обра­зом он оста­ёт­ся под вли­я­ни­ем тра­ди­ци­он­ной нега­тив­ной оцен­ки лич­но­сти рим­ско­го коман­дую­ще­го и не дела­ет из этих дан­ных долж­ных выво­дов. Таких над­пи­сей немно­го, все­го две, да ещё две сомни­тель­ных, с.115 посколь­ку они с рав­ным успе­хом могут быть отне­се­ны и к отцу, и к сыну. Пер­вая из них — над­пись из Эпидав­ра, в кото­рой речь идёт о рас­квар­ти­ро­ван­ном там с июня 72 г. по июль 71 г. рим­ском гар­ни­зоне. Из тек­ста эпидавр­ской над­пи­си вид­но, что офи­це­ры Анто­ния зани­ма­лись набо­ром войск в Элла­де, гото­вясь к кам­па­нии сле­дую­ще­го года. Судя по тому, что некий Эвант сумел добить­ся осво­бож­де­ния сво­его поли­са от соот­вет­ст­ву­ю­щей повин­но­сти, надо пола­гать, гре­ки без осо­бой охоты дава­ли то, что от них тре­бу­ет­ся, и поль­зо­ва­лись любой воз­мож­но­стью, чтобы избе­жать набо­ра. Это было вполне есте­ствен­но, как есте­ствен­но и допу­ще­ние, что здесь не обхо­ди­лось без зло­употреб­ле­ний, и Эвант полу­чил упо­мя­ну­тую милость не бес­плат­но — но, как спра­вед­ли­во заме­ча­ет П. Фукар, о таких вещах в почёт­ных над­пи­сях не гово­рит­ся³⁰.

Гораздо луч­ше извест­на ситу­а­ция, кото­рая сло­жи­лась в Гити­оне, самом круп­ном пор­ту Лако­ни­ки. Отно­ся­щу­ю­ся к это­му горо­ду над­пись (IG. V. 1. 1146 = Syll³ 748) обсто­я­тель­но иссле­до­вал П. Фукар, на выво­ды кото­ро­го мы и будем опи­рать­ся. Насколь­ко мож­но судить, пер­во­на­чаль­но в этот город были при­сла­ны три лега­та Анто­ния (Г. Юлий, П. Автро­ний и Фуль­вий) и ещё два долж­ност­ных лица, ста­тус кото­рых неиз­ве­стен (Кв. Анхар­ний и Г. Гал­лий)³¹. Эти пред­ста­ви­те­ли рим­ской вла­сти долж­ны были потре­бо­вать у горо­да вои­нов для уча­стия в опе­ра­ци­ях про­тив пира­тов, зер­но и одеж­ду, при­чём, судя по тому, что взи­ма­лось это κα­τὰ τὸ ἐπι­βάλ­λον τᾶι πό­λει ἁμῶν, рек­ви­зи­ции и набо­ры охва­ти­ли всю про­вин­цию. Затем Анто­ний сам при­был в Гити­он для сбо­ра денег и полу­чил 4200 драхм от ита­лий­ских бан­ки­ров бра­тьев Кло­аци­ев, за что жите­ли горо­да выра­зи­ли им при­зна­тель­ность в почёт­ной над­пи­си. Так что мы име­ем здесь тот же сце­на­рий, что и на запа­де: Анто­ний начи­на­ет со сбо­ра средств на вой­ну, а затем огра­ни­чи­ва­ет­ся чисто обо­ро­ни­тель­ны­ми меро­при­я­ти­я­ми, раз­ме­щая рим­ские гар­ни­зо­ны в горо­дах, кото­рым мог­ли угро­жать пира­ты.

Обез­опа­сив хотя бы на вре­мя Гре­цию, Анто­ний раз­вер­нул опе­ра­ции про­тив Кри­та. О них тоже извест­но не столь уж мно­го, но кар­ти­на всё-таки слож­нее, чем про­сто «позор­ное пора­же­ние». Ост­ров Крит наряду с Кили­ки­ей был издав­на изве­стен как круп­ней­ший центр с.116 пират­ства в Сре­ди­зем­но­мо­рье³². Поэто­му ата­ка про­тив него объ­яс­ня­лась не про­сто жела­ни­ем поко­рить ост­ров, на кото­рое ука­зы­ва­ет Флор (I. 42. 1), но была вполне моти­ви­ро­ван­ной с учё­том поли­ти­че­ской обста­нов­ки. Преж­де все­го, на Крит было направ­ле­но посоль­ство — веро­ят­но, потре­бо­вав­шее пре­кра­тить ока­зы­вать под­держ­ку пира­там; одна­ко это посоль­ство встре­ти­ло пре­не­бре­жи­тель­ный при­ём и полу­чи­ло высо­ко­мер­ный ответ (App. Sic. 6. 1: ὑπε­ριδεῖν καὶ ὑπερ­φά­νως ἀποκ­ρι­νασ­θαι). Тогда Анто­ний начал бое­вые дей­ст­вия, кото­рые вёл, по заме­ча­нию Аппи­а­на, неудач­но (ibid. 6. 2: οὐ πρᾶ­ξαι κα­λῶς). Из сооб­ще­ния Фло­ра (как и все­гда у это­го авто­ра, до край­но­сти пафос­но­го и рито­ри­че­ско­го) мож­но заклю­чить, что какой-то отряд, вхо­див­ший в вой­ско Анто­ния, потер­пел пора­же­ние — но нет даже намё­ка на то, что коман­до­вал им сам Анто­ний или что пора­же­ние носи­ло ката­стро­фи­че­ский харак­тер для всей опе­ра­ции³³. Даль­ней­шие собы­тия не вполне понят­ны. Дж. Лин­дер­ский пред­по­ло­жил, что Анто­ний всё-таки выса­дил­ся на ост­ро­ве и раз­вер­нул бое­вые дей­ст­вия на суше. По его мне­нию, из рас­ска­за Дио­на Кас­сия о посоль­стве кри­тян в Рим, мож­но заклю­чить, что к ним в плен попа­ли люди Анто­ния — кве­стор и его вои­ны, при­чём кри­тяне сохра­ни­ли им жизнь³⁴. Это про­изо­шло во вре­мя сухо­пут­ной опе­ра­ции, при­чём Анто­ний, заклю­чив дого­вор, спас сво­их вои­нов, и пото­му его про­зви­ще мож­но сопо­ста­вить с про­зви­щем Сп. Посту­мия Аль­би­на, полу­чен­ным им после Кав­дин­ско­го пора­же­ния³⁵. Пред­ло­жен­ная рекон­струк­ция не лише­на инте­ре­са, но места­ми кажет­ся слиш­ком про­из­воль­ной. Преж­де все­го, из трёх авто­ров, кото­рые рас­ска­зы­ва­ют о посоль­стве кри­тян, эпи­зод с кве­сто­ром упо­ми­на­ет толь­ко Дион Кас­сий. Но его текст, если при­нять такую интер­пре­та­цию, в ряде мест вызы­ва­ет недо­уме­ние. В нём гово­рит­ся, что кри­тяне наде­я­лись εὐερ­γε­σίαν… τῆς τοῦ τα­μίου τῶν τε с.117 συστρα­τιωτῶν αὐτῶν σω­τηρίας εὐρη­σεσ­θαι (Dio Cass. Fr. 111). Оче­вид­но, что без зна­ния пред­ше­ст­ву­ю­щих собы­тий невоз­мож­но понять, что автор под­ра­зу­ме­ва­ет под сло­вом σω­τηρία. Из даль­ней­ше­го тек­ста сле­ду­ет, что кри­тяне не ста­ли истреб­лять захва­чен­ных в плен рим­лян. Но в этом слу­чае стран­но, что послы кри­тян, при­быв­шие для рати­фи­ка­ции мира, наде­ют­ся на полу­че­ние бла­го­дар­но­сти за сохра­не­ние жиз­ни плен­ным — с точ­ки зре­ния рим­лян, это мог­ло быть смяг­чаю­щим обсто­я­тель­ст­вом, но не осно­ва­ни­ем для выра­же­ния вра­гу при­зна­тель­но­сти. Одна­ко кар­ти­на ста­но­вит­ся более логич­ной, если допу­стить, что у Дио­на Кас­сия речь идёт не о высад­ке на ост­ров, а о тех же собы­ти­ях, что и у Сал­лю­стия и Фло­ра, т. е. о пора­же­нии на море, кото­рое спер­ва потер­пел Анто­ний. Кар­ти­на здесь может быть, напри­мер, такой. Непо­сред­ст­вен­но после сра­же­ния воен­ные пред­во­ди­те­ли кри­тян, тор­же­ст­вуя победу, истя­за­ли плен­ных; но по воз­вра­ще­нии в гавань город­ские вла­сти не поз­во­ли­ли им пре­дать плен­ных каз­ни — и это дей­ст­ви­тель­но мож­но было попы­тать­ся поста­вить себе в заслу­гу при пере­го­во­рах с рим­ля­на­ми. Дру­гое дело, что сенат не при­нял это во вни­ма­ние и выдви­нул такие же усло­вия, какие предъ­яв­ля­лись и дру­гим раз­гром­лен­ным вра­гам³⁶.

Если вер­нуть­ся к идее о высад­ке Анто­ния на Кри­те и веде­нии там бое­вых дей­ст­вий, то она всё-таки кажет­ся доволь­но веро­ят­ной, пусть даже мы не зна­ем ника­ких подроб­но­стей. В поль­зу это­го гово­рит сам мир, заклю­чён­ный им с кри­тя­на­ми, и про­зви­ще, кото­рое он полу­чил. Нуж­но иметь в виду, что поко­ре­ние ост­ро­ва не вхо­ди­ло в зада­чу Анто­ния, кото­рая была гораздо шире. Речь шла об обузда­нии пират­ства во всём Сре­ди­зем­но­мо­рье, кам­па­ния про­тив одно­го ост­ро­ва (а не его заво­е­ва­ние) мог­ла быть лишь частью этой боль­шой зада­чи. В дан­ном отно­ше­нии Анто­ний добил­ся опре­де­лён­ных успе­хов — ско­рее все­го, кри­тяне по усло­ви­ям заклю­чён­но­го с ним согла­ше­ния обя­за­лись пре­кра­тить сотруд­ни­че­ство с Мит­ри­да­том и пира­та­ми. С учё­том это­го сле­ду­ет оце­ни­вать и про­зви­ще Анто­ния. Веро­ят­нее все­го, оно было при­ня­то как некая декла­ра­ция о побед­ном завер­ше­нии кам­па­нии и, без­услов­но, не явля­лось офи­ци­аль­ным титу­лом, на кото­рый мож­но было пре­тен­до­вать толь­ко после празд­но­ва­ния три­ум­фа и сенат­ско­го с.118 поста­нов­ле­ния³⁷. Как знать, воз­мож­но, Анто­ний стал бы пре­тен­до­вать на три­умф, и имя «Крит­ский» долж­но было озна­ме­но­вать эти пре­тен­зии, но судь­ба рас­по­ряди­лась ина­че: Анто­ний умер на Кри­те или у его бере­гов. Все попыт­ки свя­зать его смерть с поне­сён­ным пора­же­ни­ем несо­сто­я­тель­ны — post hoc non est er­go hoc, а о при­чине смер­ти Анто­ния источ­ни­ки не сооб­ща­ют ниче­го.

Итак, каков резуль­тат? Преж­де все­го, сле­ду­ет кон­ста­ти­ро­вать, что образ Анто­ния, кото­рый рекон­струи­ро­вал­ся ранее, доста­точ­но силь­но иска­жён в источ­ни­ках. Он, конеч­но, не отно­сил­ся к чис­лу выдаю­щих­ся дея­те­лей, но не являл собой и такую алч­ную и само­уве­рен­ную без­дар­ность, какой его склон­ны изо­бра­жать. Это был вполне зауряд­ный пред­ста­ви­тель рим­ско­го ноби­ли­те­та, не луч­ше и не хуже дру­гих. Чрез­вы­чай­ное коман­до­ва­ние на море с таким же успе­хом мог­ло быть пору­че­но любо­му из них — и почти навер­ня­ка каж­дый дей­ст­во­вал бы сход­ным обра­зом. Обви­не­ния в том, что Анто­ний боль­ше забо­тил­ся о соб­ст­вен­ном обо­га­ще­нии, чем о выпол­не­нии воз­ло­жен­ной на него зада­чи, вряд ли обос­но­ва­ны. Раз­роз­нен­ные свиде­тель­ства поз­во­ля­ют заклю­чить, что так­ти­че­ские зада­чи он решал доволь­но успеш­но — в кон­це кон­цов, ком­му­ни­ка­ции с Испа­ни­ей он обез­опа­сил и добил­ся того, чтобы кри­тяне пре­кра­ти­ли ока­зы­вать под­держ­ку пира­там и Мит­ри­да­ту. Но чтобы покон­чить с пират­ст­вом если не пол­но­стью, то на дол­гое вре­мя, тре­бо­ва­лись нема­лые спо­соб­но­сти к стра­те­ги­че­ско­му пла­ни­ро­ва­нию, кото­рым он явно не обла­дал. Впро­чем, спра­вед­ли­во­сти ради сто­ит отме­тить, что ко вре­ме­ни, когда зада­ча борь­бы с пира­та­ми была пору­че­на Пом­пею, вся обста­нов­ка в Сре­ди­зем­но­мо­рье изме­ни­лась для Рима в луч­шую сто­ро­ну, и новый коман­дую­щий, обре­тя те же пол­но­мо­чия, полу­чил в своё рас­по­ря­же­ние и гораздо бóльшие ресур­сы.