Предоставлено автором.
с.140 История союза между Митридатом VI Евпатором и Квинтом Серторием не раз привлекала внимание учёных. Этот вопрос проработан в научной литературе чрезвычайно тщательно — и в отношении хронологии событий, и обстоятельств заключения союзного договора, и его последствий высказывались самые различные точки зрения, и всё же, как представляется, далеко не все вопросы разрешены удовлетворительно. Поэтому остаётся простор для дальнейших исследований по данной тематике.
Нередко считается, что первые контакты между Митридатом и Серторием имели место уже в 79 г.1 Такой вывод делается на основании сообщения Цицерона о том, что Веррес продал Л. Магию и Л. Фаннию миопарон, «на котором они плавали ко всем врагам народа римского от Диания до Синопы (hoc illi navigio ad omnis populi Romani hostis usque ab Dianio ad Sinopam navigaverunt)» (Verr. II. 1. 87). Как известно, Дианий являлся военно-морской базой Сертория (Strabo. III. 4. 6), а Магий и Фанний — инициаторами союза между марианским проконсулом и Митридатом (App. Mithr. 68. 287), столицей которого была Синопа.
Эта точка зрения вызвала немало возражений. Из слов Цицерона не следует напрямую, что Магий и Фанний уже тогда, в 79 г., направились с дипломатической миссией от Митридата к Серторию. Сложившаяся на тот момент внешнеполитическая ситуация не способствовала их контактам (и уж тем более переговорам)2 в 79 г. Митридат, незадолго до этого закончивший войну с Муреной, стремился к прочному миру с Римом и добивался письменного закрепления условий заключённого в устной форме Дарданского договора 85 г. Связи с Серторием в этом случае его компрометировали и на тот момент с.141 оказывались несвоевременными3. Да и вообще в 79 г. мятежный проконсул представлял собою слишком незначительную величину, чтобы интересовать Митридата4.
Автор и сам не отрицает гипотетичности своих выводов, которые в столь осторожной форме вполне могут быть приняты — речь шла скорее о зондаже, а не о переговорах6, и в любом случае нет доказательств, что зондаж этот начался уже в 79 г., ибо когда именно Магий и Фанний отправились в Испанию, Цицерон не говорит.
К середине
У Диодора сохранилось сообщение о том, что союз против Рима Митридату предлагали ещё восставшие италийцы во время Союзнической войны, призывая его высадиться на Апеннинском п-ове, но царь отвечал, что сначала хочет покорить Азию (XXXVII. 2. 11). Как полагал Г. Де Санктис, «очевидно, он не предвидел, что римляне, втянутые в столь тяжёлую войну на [Апеннинском] полуострове, смогут одновременно вступить в борьбу с ним за обладание Азией»9. Б. Макгинг же считает предложение италийцев не слишком перспективным, поскольку Союзническая война к тому времени уже почти закончилась10. Конечно, можно усомниться в справедливости столь скептической оценки, ибо неизвестно, как развернулись бы события, откликнись царь на призыв инсургентов11. Однако позволительно поставить под вопрос достоверность самого сообщения Диодора. Учитывая, что в устроенной Митридатом резне в Азии пострадали и италийцы (App. Mithr. 22. 85; 23. 91), вряд ли последние стали бы обращаться к нему. Кроме того, маловероятно, что царь собирался вторгаться в Италию даже после покорения Азии — после эфесской резни он вряд ли мог рассчитывать на какую-либо поддержку на Апеннинском п-ове, что делало высадку на его земле бесперспективной с.143 (помощь греческих общин, которая тоже не была гарантирована, оказалась бы совершенно недостаточной). Наконец, возникает вопрос об источниках, на которые опирается рассказ Диодора. Знать об этой миссии могли немногие, и вряд ли они стали бы рассказывать о ней римлянам. Всё встаёт на свои места, если предположить, что последние и были авторами всей этой истории, сфабрикованной ими в пропагандистских целях12. В их глазах такой союз выглядел вполне естественно как сговор их злейших врагов, а такие «мелочи», как избиение италийцев в Азии, ставившее под вопрос возможность подобного соглашения, имели значение лишь в глазах самих италийцев, но никак не римлян. Таким же домыслом римской пропаганды можно считать и намерения Митридата вторгнуться в Италию после покорения Азии — аналогичные планы царю приписывали даже в конце Третьей Митридатовой войны13, что выглядело и вовсе абсурдом14.
Правда, высказывалось мнение, что союзники чеканили монеты из золота, присланного им Митридатом15. Однако это всего лишь предположение, да и финансовая помощь отнюдь не равна военному союзу и уж тем более планам вторжения в Италию.
с.144 С учётом сказанного представляется в высшей степени сомнительной гипотеза Э. Габбы о том, что союз с Митридатом стал результатом влияния италийцев, прямо участвовавших в серторианском движении или тайно поддерживавших его, в особенности с юга Апеннинского п-ова, ибо коммерсанты из этих краёв имели особенно тесные торговые связи с Востоком16. Конечно, деловые люди Италии поддерживали отношения со всеми, кто готов был платить им за товары и информацию, в т. ч. с Митридатом и Серторием, но отсюда отнюдь не следует, будто именно они склонили Сертория к союзу с царём Понта — слишком очевидно, что такая идея не вызвала бы энтузиазма у италийцев (см. выше). Да и мятежный проконсул имел для этого альянса собственные резоны.
Идея же заключения союза принадлежала, по сообщениям Аппиана и Орозия, фимбрианским офицерам, находившимся при понтийском дворе — Л. Магию и Л. Фаннию, которые убедили Митридата в перспективности такого соглашения (App. Mithr. 68. 287; Oros. VI. 2. 12), причём особо указывалось на мощь созданной Серторием армии и на его военные успехи.
Как сообщает Плутарх (Sert. 23. 4), в Испанию отправились послы царя «с адресованными Серторию письмами и с предложениями, которые они должны были передать ему на словах» (пер.
с.145 Положение повстанцев, вопреки мнению М. Гельцера18, было далеко не блестящим — в ходе кампании 75 г. они потеряли значительную часть средиземноморского побережья Испании, Ближней Кельтиберии и области ваккеев19, так что сам факт союза с непримиримым врагом Рима у «сенаторов» возражений не вызвал. Не пугала инсургентов из числа римлян и возможная негативная реакция жителей Рима и Италии, которую мог вызывать союз с царём Понта20. Согласно Плутарху, споры разгорелись лишь вокруг некоторых условий соглашения. Митридат претендовал на Вифинию, Каппадокию, а также римскую провинцию Азия. Едва ли не все «сенаторы» будто бы соглашались на это требование (τῶν ἄλλων δέχεσται τἀς προκλήσεις — вероятно, риторическое преувеличение), но Серторий решительно отказался уступить Митридату Азию, считая её неотъемлемою частью римской державы (Plut. Sert. 23. 4—
Несмотря на то, что союз Митридата и Сертория изучен чрезвычайно тщательно, никто, насколько мне известно, до сих пор не задался вопросом: почему царь Понта вообще пошёл на такой союз, если повстанцы в Испании и так продолжали борьбу? Уговаривать их воевать с сенатом и дальше нужды не было. Оказывать помощь деньгами Митридат мог без всякого соглашения. Причины его инициативы видятся в следующем. Самим фактом договора о союзе он полностью ликвидировал всякую возможность примирения серторианцев и сената. Сейчас такая мысль кажется странной, ибо до гибели Сертория ни о каком компромиссе не могло идти и речи, но в тот момент ясности не было — как раз в 75 г. трибунам вновь разрешили занимать другие должности21, и кто мог гарантировать, что завтра, в условиях с.146 надвигающейся войны с Понтом, не зашла бы речь и о примирении с повстанцами в Испании? Возможно, информаторы царя придали слишком много значения каким-то ничего не обязывающим репликам сенаторов, брошенным ими в беседах за чашей вина. В конце концов, заключая союз с Серторием, царь ничего не терял, поскольку вопрос о войне был решён. Вероятно, он всерьёз рассчитывал на успех Сертория, поскольку иначе не стал бы затрагивать вопрос о землях Азии — перед его глазами стоял пример Суллы, который, пользуясь понтийскими деньгами и кораблями, сумел вырвать победу у марианцев22. А ведь режим последних пользовался поддержкой большей части Италии (App. B
Б. Скардильи полагает, что переговоры тянулись долго (если считать, что они начались уже в 79 г., о чём см. выше), причём по вине Сертория, который решился на союз с Понтом только после известий о выступлении против него Помпея23. Выше, однако, уже говорилось, что столь ранняя датировка начала серьёзных контактов между Митридатом и Серторием вряд ли верна. Скорее, Митридат предложил союз лишь тогда, когда получил сведения о тяжёлом состоянии Никомеда IV24, что ставило вопрос о вифинском наследстве в с.147 практическую плоскость. И оснований отказываться от помощи Понта в тяжёлых условиях борьбы с Метеллом и Помпеем у Сертория и его соратников не было — Плутарх сообщает о спорах в эмигрантском «сенате» лишь по поводу условий соглашения.
Так или иначе, договор был заключён на следующих условиях: к Митридату отходили Вифиния, Каппадокия (Plut. Sert. 24. 3), а по данным Аппиана ещё и Галатия, Пафлагония и Aзия (Mithr. 68. 288). Кроме того, к нему из Испании были отправлены римские офицеры с отрядом солдат во главе с М. Марием25, который должен был добиться ратификации соглашения Митридатом (Sertorius… M. Marium firmandi foederis causa misit: Oros. VI. 2. 12)26 и, согласно Плутарху, становился наместником провинции Азия. В обмен на это Митридат обещал прислать Серторию 3000 талантов27 и 40 кораблей (Plut. Sert. 24. 3).
Разночтение между Плутархом и Аппианом в вопросе о малоазийских царствах (первый говорит о двух, второй о четырёх) можно понимать по-разному. Проще всего предположить, что царь претендовал на все четыре царства и провинцию, а потом отказался от Азии. Но в принципе не исключено, что он претендовал на два царства и римскую провинцию, от которой отказался, выторговав себе в обмен Галатию и Пафлагонию. Правда, эта комбинация представляется несколько громоздкой и рискованной — логичнее просить больше, с.148 чтобы и получить больше. Впрочем, некоторые исследователи считают, что и Азия «осталась» за царём Понта (см. ниже).
Вопрос об Азии вызвал чрезвычайно много споров среди учёных, хотя имел скорее знаковое, чем практическое значение, поскольку речь шла о дележе шкуры неубитого медведя — по остроумному выражению Т. Моммзена, условия мира подлежали ратификации на поле боя28. Большинство историков приняло версию Плутарха об отказе передать провинцию Митридату29, хотя были и сомневающиеся30. Х. Берве однозначно отверг сообщение херонейского писателя, предпочтя ему данные Аппиана. По его мнению, уступить должен был именно Серторий, поскольку он срочно нуждался в деньгах и кораблях, а сам мог дать взамен лишь нескольких офицеров и отряд воинов. Царь же, в свою очередь, не оставил бы притязаний на Азию, которая была для него целью войны31.
Думается, однако, что Митридат не придавал уступке Азии большого значения32 — вряд ли он и впрямь рассчитывал получить права на неё даже от находившегося в стеснённых обстоятельствах Сертория (захват римской провинции многократно увеличивал опасность новой войны в будущем, что в планы царя явно не входило). Но с.149 смысл это требование имело. В случае победы повстанцев обнародование факта передачи ими достояния римского народа могло стать одним из козырей в пропагандистской борьбе. Кроме того, царь и его послы набивали цену. Ведь Серторий мог отказать и в передаче малоазийских областей, т. к. согласие на это было серьёзным отступлением от традиционной римской политики на Востоке33. А вот они представляли немалое значение для Митридата: обладание Вифинией позволяло контролировать Боспорский пролив, а через Каппадокию шёл чрезвычайно важный для царя «сирийский» торговый путь, потому-то царь так упорно боролся за эту небогатую область34. (Неудивительно, что Плутарх упоминает именно эти территории, опуская Галатию и Пафлагонию.)
Причиной чрезмерного внимания историков к проблеме уступки Азии стал характер изложения Плутарха. Желая подчеркнуть величие Сертория, он подробно и не без драматических эффектов описывает данный эпизод. Выстраиваются две оппозиции: 1. Серторий и эмигрантский «сенат». Мятежный проконсул отвергает притязания Митридата на Азию вопреки мнению «сенаторов»: «Не следует искать успеха за счёт владений отечества, ибо благородный муж жаждет только той победы, которая одержана честно, а ценой позора он не согласится даже спасти себе жизнь». 2. Серторий и Митридат. Царь, узнав о непреклонности римлянина, восклицает: «Какие же требования предъявит нам Серторий, воссев на Палатинском холме, если теперь, загнанный к самому Атлантическому морю, он устанавливает границы нашего царства и грозит войной35, если мы попытаемся занять Азию?» Тем не менее царь принимает условия римлянина (Sert. 23—
Театральность «речей» Серторий и Митридата, создающая эффект диалога, очевидна и производит впечатление. Именно это, думается, и послужило одной из причин того, что некоторые историки ставят под сомнение весь пассаж36. Но при этом обычно оспаривается отказ Сертория передать царю Азию. Однако от внимания сторонников данной точки зрения ускользнуло то, что вряд ли вопрос о римской с.150 провинции вообще играл в переговорах ту роль, которую вольно или невольно придавал ей Плутарх. Что же касается Аппиана, то он пользовался, очевидно, антисерторианской традицией37, которая приписала Серторию отказ от Азии в пользу Митридата, чтобы дополнительно дискредитировать мятежника38.
Однако в договоре были и другие, куда менее «схоластические» статьи. Митридат получал отряд солдат и офицеров во главе с М. Марием (Plut. Luc. 8. 5)39, которые были необходимы ему для предпринятой им реорганизации армии по римскому образцу40. Марий доблестно сражался с римлянами и стал одним из творцов победы под Халкедоном (Oros. VI. 2. 13). Однако он, возможно, нужен был царю и для других целей. Полисы Азии, наученные горьким опытом Первой Митридатовой войны и последующих лет, отнюдь не были склонны так легко переходить на сторону понтийского царя, как прежде. Но если они не хотели сдаваться Митридату, то могли подчиниться Марию, облечённому империем41 представителю «законной» римской власти42. Правда, в ходе начавшейся в 73 г. войны они не спешили признавать ни Митридата, ни Мария, хотя те обещали отмену налогов и прочие привилегии (см. Plut. Sert. 24. 5)43, однако знал ли это царь на момент заключения союза?
с.151 В целом же, субсидируя Сертория, Митридат, по выражению У. Беннета, делал «мудрое военное вложение»44. Повстанцы оттягивали на себя до 14 легионов45, и царь был заинтересован в том, чтобы это продолжалось как можно дольше46.
Что же приобретала от союза с Митридатом другая сторона — серторианцы? И получили ли они вообще помощь от царя? Одни учёные отвечают на этот вопрос положительно47, другие — отрицательно48. Иногда указывается, что Митридат отправил в Испанию флот, но опоздал — мятежный проконсул уже погиб. В доказательство приводится сообщение Мемнона (43. 1) о перехвате легатом Лукулла Валерием Триарием понтийских судов, возвращавшихся из Испании в 72 г.49 Очевидно, однако, что это мог быть не первый рейс царских кораблей (или кораблей союзных царю пиратов) — вряд ли контакты между Митридатом и Серторием прекратились после выполнения сторонами условий договора50. Да и вообще непонятно, почему Митридат оказался «не в состоянии помочь своим союзникам», как пишет
Когда же был заключён союз между Митридатом и Серторием?56 Обычно его относят к 75 г.57, причём чаще к началу этого года58. Б. Макгинг же датирует договор летом 74 г., поскольку Аппиан пишет о прошествии остатка лета и зимы до начала войны (т. е. 73 г.) после описания истории с заключением союза (Mithr. 68—
Аргументация американского автора представляется весьма спорной. Нет никаких доказательств того, что переговоры происходили именно на побережье65 — кроме разве соображения, что это было безопаснее всего для царских послов, которые в противном случае подвергались опасности попасть в плен. Данное обстоятельство нельзя сбрасывать со счетов (см. ниже), но ведь и Серторий вряд ли стал бы собирать свой «сенат» в столь угрожаемом месте, каким был для инсургентов на тот момент испанский Левант. Что же до второго его довода, то Страбон прямо указывает, что последние сражения Серторий давал под Дианием и Тарраконом (III. 4. 10), которые находились как раз на средиземноморском побережье. Наконец, взять Дианий с.154 было не так-то просто, поскольку, по сообщению того же автора (III. 4. 6), этот пункт хорошо укреплён самою природой. Но пребывание в тех краях, разумеется, было связано с немалой опасностью.
Тем не менее сама по себе датировка
Ещё более конкретен Ф. Гарсиа Мора. Первое посольство к Серторию он относит к лету — осени 75 г. Зимою 75—
С переговорами Сертория и Митридата связан один эпизод, упомянутый у Цицерона. Последний сообщает, что к Помпею в Испанию прибыли послы понтийского царя (De imp. Pomp. 46). Х. Берве считал, что они хотели разведать военную обстановку на Пиренейском п-ове71. M. Гельцер же полагал, что они хотели выяснить настроения Помпея и стоявшей за ним «партии войны»72. Но какие бы точки зрения ни высказывались73, до сих пор, кажется, не подвергалось сомнению то, что послы направлялись именно к Помпею. Между тем это трудно представить — ведь в то время он отнюдь не был самой влиятельной фигурой в римской политике, да и решения принимались в Риме.
Единственным правдоподобным объяснением представляется то, что дипломаты Митридата, направляясь к Серторию, были задержаны по дороге воинами Помпея. Понтийцы, очевидно, не растерялись и во избежание неприятностей объявили, что целью их путешествия является ставка Помпея. Аналогичный случай имел место и во время Второй Пунической войны, когда Ксенофан, посол Филиппа V Македонского к Ганнибалу, попав в руки римских солдат, объявил, будто направляется в Италию для заключения союза между Римом и Македонией. В первый раз трюк удался, и лишь при втором задержании хитроумного грека разоблачили (Liv. XXIII. 33. 4—
Стало ли соглашение между царём Понта и марианским проконсулом поводом к Третьей Митридатовой войне, как иногда считается?74 На этот вопрос при нынешнем состоянии источников ответить трудно. Равным образом возможно предположить, что Митридат вторгся в Вифинию не дожидаясь объявления войны со стороны римлян, пока они не заняли её достаточно крупными силами.
И последний момент. Оценивая пакт между царём Понта и мятежным проконсулом, Х. Берве патетически восклицал: «Необходимо подчеркнуть, что» после Кориолана «Серторий был первым римлянином, о котором есть сведения как об открыто заключившем союз против отечества и что даже в последнее столетие Республики такое поведение должно было восприниматься как нечто неслыханное, как чудовищное преступление против государства»75. Но воспринималось ли это так в действительности? Цицерон, не раз упоминавший в своих речах этот союз и даже говоривший, что Серторий был опаснее Митридата (De imp. Pomp. 9—
Возвращаясь к Серторию, отметим, что тем более не воспринимали его поведение как «чудовищное преступление» позднейшие античные авторы79. Как указывал П. Тревес ещё в 1932 г., обвинения в адрес Сертория имеют «своими истоками пустые националистические предрассудки девятнадцатого столетия. Исократ, который писал Филиппу [с призывом] умиротворить Грецию; Демосфен, который с.158 после убийства Филиппа просил, как он это делал ещё задолго до Херонеи, у великого царя против Александра помощи и золота, превозносились либеральной (Нибур) и презирались империалистической (Дройзен — Белох) историографией прошедшего столетия»80. Между тем уже Сулла, заключая с тем же Митридатом соглашение в Дардане в 85 г., фактически договаривался с ним не только о мире, но и о союзе81. Последующие десятилетия дали немало примеров такого рода — Катилина и аллоброги, Метелл Сципион и Юба, Антоний и Клеопатра. Правда, никто из названных иноземцев не был виновен в гибели тысяч римских граждан, как Митридат, но ведь и Суллу в 85 г. это не остановило. Как не без иронии заметил В. Эренберг по поводу «государственной измены» Сертория, «история всех времён знает примеры того, что это понятие весьма относительно. Граница между партийными настроениями и изменой стране и государству, между преступлением и долгом патриота весьма расплывчата»82.
Итак, Серторий при полной поддержке своих соратников пошёл на союз с царём, который стоял на пороге войны с Римом, и у значительной части его современников и всех известных нам античных авторов это не вызвало особого осуждения. Трудно представить себе нечто подобное веком раньше, как и взятие Рима собственными войсками, проскрипции и многое другое. Сознание римлян начало меняться, и союз Митридата и Сертория, как и реакция на него современников, стали ещё одним — и весьма красноречивым — тому подтверждением.
ПРИМЕЧАНИЯ