О целях семейного законодательства Октавиана Августа

с.222 В череде внут­ри­по­ли­ти­че­ских меро­при­я­тий, про­веден­ных импе­ра­то­ром Авгу­стом, важ­ное место зани­ма­ет зако­но­да­тель­ство в отно­ше­нии семьи и бра­ка, соста­вив­шее, по сути, глав­ное содер­жа­ние всей зако­но­да­тель­ной дея­тель­но­сти прин­цеп­са. Текст самих зако­нов до нас не дошел. В трудах антич­ных авто­ров (Про­пер­ция, Гора­ция, Вел­лея Патер­ку­ла, Таци­та, Фло­ра, Дио­на Кас­сия и др.) содер­жат­ся лишь общие заме­ча­ния о них. Наи­бо­лее пол­ную инфор­ма­цию об этих зако­нах дают нам юриди­че­ские памят­ни­ки и, преж­де все­го, Диге­сты. Отно­си­тель­ная скудость свиде­тельств источ­ни­ков по это­му вопро­су поро­ди­ла в совре­мен­ной исто­рио­гра­фии нескон­чае­мые спо­ры. Но несмот­ря на все попыт­ки иссле­до­ва­те­лей, все­объ­ем­лю­щей оцен­ки это зако­но­да­тель­ство все еще пока не полу­чи­ло.

с.223 В исто­рио­гра­фии в изу­че­нии семей­но­го зако­но­да­тель­ства Авгу­ста наме­ти­лось несколь­ко под­хо­дов. Уче­ные, пред­став­ляв­шие мора­ли­за­тор­ское направ­ле­ние, не стре­ми­лись понять при­чин при­ня­тия семей­но-брач­но­го зако­но­да­тель­ства, вполне согла­ша­ясь с их трак­тов­кой в офи­ци­оз­ных источ­ни­ках эпо­хи Авгу­ста. Их основ­ное вни­ма­ние было направ­ле­но на мораль­ную оцен­ку поступ­ков Авгу­ста и его бли­жай­ше­го окру­же­ния, с явным моти­вом осуж­де­ния [1, c. 219; 2, c. 162; 3, c. 101; 4, p. 443, 445].

Боль­шое чис­ло при­вер­жен­цев имел демо­гра­фи­че­ский под­ход. Иссле­до­ва­те­ли, зани­мав­шие такую пози­цию, рас­смат­ри­ва­ли брач­ное зако­но­да­тель­ство как один из сти­му­лов уве­ли­че­ния граж­дан­ско­го насе­ле­ния, сокра­тив­ше­го­ся за вре­мя граж­дан­ских войн [см., напр.: 5, p. 425—484; 6, c. 482, 484].

В совет­ской исто­рио­гра­фии, тра­ди­ци­он­но, боль­шое вни­ма­ние уде­ля­лось соци­аль­ным и поли­ти­че­ским при­чи­нам при­ня­тия зако­нов о бра­ке и семье. По мне­нию боль­шин­ства уче­ных, семей­ная поли­ти­ка Авгу­ста была направ­ле­на на пре­одо­ле­ние двух обсто­я­тельств: чис­лен­но­го умень­ше­ния граж­дан­ско­го насе­ле­ния и про­са­чи­ва­ния в ряды граж­дан­ства про­вин­ци­а­лов и воль­ноот­пу­щен­ни­ков [7, c. 403; 11, c. 418—426; 12, c. 114—115; 13, c. 115]. Кро­ме того, под­чер­ки­ва­лась связь брач­но­го зако­но­да­тель­ства с поли­ти­кой укреп­ле­ния рабо­вла­де­ния [11, c. 418—426].

Совре­мен­ные иссле­до­ва­те­ли стре­мят­ся вый­ти за рам­ки этих под­хо­дов, акцен­ти­руя свое вни­ма­ние на отдель­ных аспек­тах семей­но­го зако­но­да­тель­ства Авгу­ста. Ори­ги­наль­ную трак­тов­ку зако­нов о бра­ке и семье пред­ло­жил М. Леви. Гово­ря о сослов­ной направ­лен­но­сти зако­нов, италь­ян­ский уче­ный видит в них сред­ство для шан­та­жа ари­сто­кра­тии [6, p. 175]. По мне­нию К. Галин­ски, семей­ное зако­но­да­тель­ство Авгу­ста свя­за­но с «импе­ри­а­ли­сти­че­ской» поли­ти­кой пер­во­го импе­ра­то­ра, зако­ны кото­ро­го были направ­ле­ны на воз­рож­де­ние ста­рой ари­сто­кра­тии, при­зван­ной повеле­вать под­чи­нен­ны­ми наро­да­ми. Поэто­му она долж­на быть высо­ко­мо­раль­ной, так как толь­ко в этом слу­чае заво­е­ва­ние Римом дру­гих наро­дов оправ­ды­ва­ет себя в гла­зах самих рим­лян и с точ­ки зре­ния ius gen­tium [7, S. 126—144]. Вен­гер­ский иссле­до­ва­тель П. Цил­лаг свя­зы­ва­ет семей­ное зако­но­да­тель­ство с ори­ен­та­ци­ей Авгу­ста на про­шлое и нра­вы пред­ков [8, р. 138]. Для Я. Ю. Меже­риц­ко­го брач­но-семей­ное зако­но­да­тель­ство было состав­ной частью обшир­ной про­грам­мы вос­ста­нов­ле­ния «нра­вов пред­ков» и шире — все­го ком­плек­са меро­при­я­тий, направ­лен­ных на созда­ние гар­мо­ни­зи­ро­ван­но­го обще­ства («рес­пуб­ли­ки») посред­ст­вом поли­ти­че­ско­го уре­гу­ли­ро­ва­ния и нрав­ст­вен­но­го очи­ще­ния [14, c. 239].

Таким обра­зом, исто­рио­гра­фия семей­но­го зако­но­да­тель­ства Авгу­ста про­де­ла­ла эво­лю­цию от общих мора­ли­за­тор­ских оце­нок к попыт­кам рацио­наль­но­го объ­яс­не­ния целей и при­чин его при­ня­тия. Более чем с.224 за сто­лет­ний пери­од было выдви­ну­то доволь­но зна­чи­тель­ное коли­че­ство тео­рий, но ни одна из них не полу­чи­ла все­об­ще­го при­зна­ния. По наше­му мне­нию, зако­ны Авгу­ста в отно­ше­нии семьи и бра­ка сле­ду­ет рас­смат­ри­вать в близ­кой зави­си­мо­сти от попы­ток прин­цеп­са укре­пить свою мораль­ную власть и идео­ло­ги­че­ски обос­но­вать свой, фак­ти­че­ски, неза­кон­ный при­ход к вла­сти. Аргу­мен­та­ция это­го утвер­жде­ния и явля­ет­ся целью нашей ста­тьи. Такая трак­тов­ка семей­но­го зако­но­да­тель­ства Авгу­ста поз­во­лит по-ново­му взгля­нуть на место этих реформ во внут­рен­ней поли­ти­ке Авгу­ста.

Тео­рия «паде­ния нра­вов» как при­чи­ны упад­ка государ­ства име­ла в Риме глу­бо­кие кор­ни, ухо­дя­щие еще в дого­судар­ст­вен­ную эпо­ху. Уче­ные уже дав­но заме­ти­ли осо­бен­но­сти миро­вос­при­я­тия чле­нов аграр­ных общин, одной из кото­рых была и рим­ская ci­vi­tas. В их созна­нии были зало­же­ны цик­лич­ность и посто­ян­ство, когда из года в год осно­вой их суще­ст­во­ва­ния являл­ся успеш­ный сбор уро­жая. В усло­ви­ях низ­ко­го тех­ни­че­ско­го раз­ви­тия про­из­вод­ства опыт, накап­ли­вав­ший­ся в тече­ние веков и пере­да­вав­ший­ся из поко­ле­ния в поко­ле­ние, являл­ся един­ст­вен­ным зало­гом выжи­ва­ния общи­ны. Забве­ние или отход от это­го опы­та гро­зи­ли неуро­жа­ем и даже гибе­лью общи­ны. Поэто­му, отход от уста­нов­ле­ний преды­ду­щих поко­ле­ний, тра­ди­ци­он­но­го укла­да жиз­ни (вызван­но­го, напри­мер, ростом мате­ри­аль­ных благ в обще­стве) в под­со­зна­нии общин­ни­ков ассо­ции­ро­вал­ся с ухо­дом от заве­тов пред­ков, паде­ни­ем нра­вов и, в конеч­ном сче­те, с упад­ком общи­ны [15, с. 29—37].

Упо­ми­на­ния о паде­нии нра­вов совре­мен­но­го им обще­ства нахо­дят еще в эло­ги­ях Сци­пи­о­нов [ILS, I, № 1—7], древ­ней­шие из кото­рых отно­сят­ся к III в. до н. э., в отрыв­ках Невия и Энния [Naev., 90; Enn., 467]. У авто­ров II в. до н. э. Като­на Цен­зо­ра и Луци­лия уче­ние о «паде­нии нра­вов» уже более раз­ви­то [Plut. Mor., 198d — 199e; Lu­cil. Sat., I, 4—13]. У мора­ли­стов после­дую­щих вре­мен это уче­ние при­ни­ма­ет окон­ча­тель­ные фор­мы. При­чи­ной нрав­ст­вен­но­го упад­ка одни из них счи­та­ли избав­ле­ние от «стра­ха перед вра­гом» (me­tus hos­ti­lis) [Vell. Pat., II, 1; Sal­lust. Bel. Iug., 41, Cat., 10—13; Liv. Per., 9; Hor. Carm., III, 5, 39—40], дру­гие — вли­я­ние заво­е­ван­ных стран: Гре­ции, Пер­га­ма, Вифи­нии, Селев­кид­ско­го цар­ства [Flor., I, 47; Lu­cil. Sa­tir., I, 10—13; Val. Max., IX, 1, 3]. Все это, по мне­нию рим­ских мора­ли­стов, при­ве­ло к исчез­но­ве­нию в рим­ском обще­стве ста­рых отцов­ских доб­ле­стей: pie­tas (бла­го­че­стие), vir­tus (муже­ство), fi­des (вера), на сме­ну кото­рым при­шли поро­ки: ava­ri­tia (алч­ность), va­ni­tas (тще­сла­вие) и im­pu­di­ci­tia (раз­врат); след­ст­ви­ем чего, в конеч­ном сче­те, стал упа­док государ­ства и нескон­чае­мые граж­дан­ские вой­ны, заняв­шие весь I в. до н. э.

Выход из создав­ше­го­ся поло­же­ния тео­ре­ти­че­ски пытал­ся обос­но­вать Цице­рон в сво­ем трак­та­те «О государ­стве». Для него, как и для его совре­мен­ни­ков, при­чи­ной граж­дан­ских войн был отход от древ­них мораль­но-эти­че­ских норм, «паде­ние нра­вов». Соот­вет­ст­вен­но, Цице­рон с.225 счи­тал, что поту­шить граж­дан­ские вой­ны и воз­ро­дить былую сла­ву Рима может лишь нрав­ст­вен­ная рефор­ма. Для ее осу­щест­вле­ния он пред­ла­гал уве­ли­чить монар­хи­че­скую состав­ля­ю­щую трех­чле­на (монар­хии, рес­пуб­ли­ки и демо­кра­тии, но в рам­ках рес­пуб­ли­ки) и пору­чить ее про­веде­ние част­но­му лицу, кото­ро­го он назы­ва­ет rec­tor et gu­ber­na­tor rei pub­li­cae (руко­во­ди­тель и пра­ви­тель государ­ства) [см.: 16, c. 212—223].

Поэто­му про­веде­ние в жизнь семей­но­го зако­но­да­тель­ства игра­ло огром­ную роль, ибо в гла­зах рим­лян толь­ко нрав­ст­вен­ная рефор­ма обще­ства может поло­жить конец граж­дан­ским вой­нам и при­ве­сти рим­скую ci­vi­tas к про­цве­та­нию.

Август про­вел такие зако­ны. Но его рефор­мы в новых усло­ви­ях, когда в государ­стве в руках одно­го чело­ве­ка сосре­дото­чи­лась огром­ная власть, полу­чи­ли новый смысл. Мы не будем здесь при­во­дить все сохра­нив­ши­е­ся сведе­ния об этих зако­нах, кото­рые доста­точ­но хоро­шо изло­же­ны как в рос­сий­ской, так и запад­ной исто­рио­гра­фии [см.: 8, p. 17—24; 11, c. 419—425; 12, c. 114—116; 14, c. 232—234; 17; 18; 19, p. 85—88], но толь­ко под­черк­нем узло­вые момен­ты.

В 18 г. до н. э. было изда­но несколь­ко зако­нов, из кото­рых мы зна­ем назва­ние двух. Это lex de ma­ri­tan­dis or­di­ni­bus (закон о поряд­ке бра­ков сосло­вий) и lex Julia de adul­te­riis coer­cen­dis (Юли­ев закон про­тив пре­лю­бо­де­я­ний). Они каса­лись толь­ко лиц сена­тор­ско­го и всад­ни­че­ско­го сосло­вий [Ul­pian. Epit., XVI, 1]. При­чем, сена­то­рам запре­ща­лось всту­пать в брак с дочерь­ми воль­ноот­пу­щен­ни­ков, но это раз­ре­ша­лось пред­ста­ви­те­лям дру­гих сосло­вий [Dig., XXIII, 2, 44]. Зако­на­ми под­твер­жда­лась власть отца и мужа [Dig., XLVIII, 5, 24]. Зако­ны выно­си­ли дела об адюль­те­ре за рам­ки семьи, и дела­ли их объ­ек­том пуб­лич­но­го раз­би­ра­тель­ства перед судом (iudi­cia pub­li­ca) [Paul. Sent., II, 2, 14].

В это же вре­мя Август про­вел ряд зако­нов, не свя­зан­ных с семьей, но направ­лен­ных на оздо­ров­ле­ние нра­вов рим­ско­го обще­ства. Самым зна­чи­тель­ным из них был lex sumptua­na (закон про­тив рос­ко­ши). По это­му зако­ну, нель­зя было тра­тить на устрой­ство каких-либо пир­шеств более 400 сестер­ци­ев, если это был обык­но­вен­ный день, более 800 — если это был празд­ник, более 1000 — если это была свадь­ба. [Aul. Gell., II, 24, 14—15]. Осо­бый закон (lex Iulia de ves­ti­tu et ha­bi­tu) запре­щал рос­кошь в жен­ской одеж­де. Еще один закон был направ­лен про­тив трат при построй­ке зда­ний [11, c. 426].

Стро­го­сти это­го зако­но­да­тель­ства вызва­ли широ­кое недо­воль­ство в выс­ших сло­ях обще­ства, кото­рое заста­ви­ло Авгу­ста пой­ти на уступ­ки. Резуль­та­том это­го было изда­ние в 9 г. н. э. так назы­вае­мо­го зако­на Папия и Поппея (lex Pa­pia Рорра­еа). Закон уста­нав­ли­вал опре­де­лен­ные пре­иму­ще­ства для тех, кто име­ет детей. Рас­ши­ря­лись рам­ки род­ст­вен­ных отно­ше­ний, внут­ри кото­рых раз­ре­ша­лась сво­бо­да заве­ща­ний. Был уве­ли­чен срок вдов­ства до 2, 5 лет [Tac. Ann., III, 25, 28; Gai­us., II, 286a; III, 42—44]. с.226 Офи­ци­оз­ная лите­ра­ту­ра утвер­жда­ла, что в резуль­та­те семей­ной поли­ти­ки Авгу­ста рим­ское обще­ство вер­ну­лось к обы­ча­ям и нра­вам пред­ков. «Я воз­вра­тил мно­гие при­ме­ры пред­ков, в наш век уже вышед­шие из употреб­ле­ния», — гово­рил Август [RGDA, 8]. Вел­лей Патер­кул гово­рил о полез­но­сти Юли­е­вых зако­нов [Vell. Pat., II, 89]. Гора­ций писал, что Авгу­сту уда­лось обуздать нрав и обы­чаи обще­ства, обра­тив­ше­го­ся к поро­кам и рос­ко­ши [Hor. Carm., IV, 5, 22]. То же утвер­ждал и Флор [Flor., II, 34].

Но дей­ст­ви­тель­ность была дале­ка от этой иде­аль­ной кар­ти­ны. Эти суро­вые зако­ны не были попу­ляр­ны. Так, Све­то­ний и Дион Кас­сий пере­да­ют, что эти­ми зако­на­ми были недо­воль­ны всад­ни­ки [Suet. Aug., 34; Dio Cass., LIV, 16, 1]. Так­же были недо­воль­ны и сена­то­ры. Не осме­ли­ва­ясь выра­жать про­тест пря­мо, они часто зада­ва­ли про­во­ка­ци­он­ные вопро­сы. Одна­жды, в сена­те у Авгу­ста спро­си­ли, что сде­лать с тем граж­да­ни­ном, кото­рый был рань­ше любов­ни­ком замуж­ней жен­щи­ны, а потом увел ее от мужа. Это был намек на само­го Авгу­ста. [Dio Cass., LIV, 18]. О непо­пу­ляр­но­сти зако­нов свиде­тель­ст­ву­ет и успех поэ­мы Овидия «Ars aman­di». M. M. Покров­ский с пол­ной убеди­тель­но­стью дока­зал, что Овидий паро­ди­ру­ет язык lex de adul­te­riis coer­cen­dis на при­ме­рах, взя­тых из гре­че­ской мифо­ло­гии [20, c. 178].

Итак, зако­ны вызва­ли широ­кое недо­воль­ство. Но в таком слу­чае перед нами вста­ет вопрос о целях это­го зако­но­да­тель­ства. Нуж­но при­нять во вни­ма­ние, что мыш­ле­ние древ­них наро­дов, в том чис­ле и рим­лян, было более ирра­цио­наль­ным, чем у совре­мен­ных людей. Для рим­лян эпо­хи Авгу­ста его власть моти­ви­ро­ва­лась не поли­ти­че­ски­ми, а мораль­ны­ми осно­ва­ни­я­ми, она была не «могу­ще­ст­вом» (іmperіum), а «авто­ри­те­том» (auc­torіtas) [RGDA, 34]. По наше­му мне­нию, семей­ное зако­но­да­тель­ство Авгу­ста было состав­ной частью ряда меро­при­я­тий, кото­рые пер­вый рим­ский импе­ра­тор про­вел на про­тя­же­нии 18—17 гг. до н. э. с целью обнов­ле­ния рим­ско­го обще­ства, очи­ще­ния его от граж­дан­ских войн и его вступ­ле­ния в новую эпо­ху — «Золо­той век», а тем самым он леги­ти­ми­ро­вал и свое исклю­чи­тель­ное поло­же­ние в рим­ском государ­стве.

17 г. до н. э. стал пово­рот­ным годом прин­ци­па­та Авгу­ста. Имен­но в этом году были про­веде­ны секу­ляр­ные игры, кото­рые нес­ли огром­ную идео­ло­ги­че­скую нагруз­ку. В созна­нии рим­лян lu­di sae­cu­la­res были сим­во­ли­че­ской гра­ни­цей, обо­зна­чав­шей конец одно­го sae­cu­lum’а и нача­ло дру­го­го. Во вре­мя их празд­но­ва­ния все насе­ле­ние долж­но было очи­стить­ся от преж­них гре­хов (в нашем слу­чае от сквер­ны граж­дан­ских войн), чтобы в новой эпо­хе начать новую жизнь. Для наших даль­ней­ших рас­суж­де­ний весь­ма важ­но то, что сами рим­ляне виде­ли связь меж­ду про­веде­ни­ем секу­ляр­ных игр и при­ня­ти­ем семей­но­го зако­но­да­тель­ства. В част­но­сти, зако­ны Авгу­ста о семье и бра­ке упо­ми­на­ют­ся в секу­ляр­ном гимне, кото­рый был напи­сан Гора­ци­ем спе­ци­аль­но для его испол­не­ния с.227 во вре­мя празд­но­ва­ния сто­лет­них игр [Hor. Carm. Sae­cul., 17—20]. В Com­men­ta­rium lu­do­rum sae­cu­la­rum V (этот офи­ци­аль­ный отчет о про­веде­нии секу­ляр­ных игр был высе­чен на колонне, спе­ци­аль­но уста­нов­лен­ной в честь празд­но­ва­ния сто­лет­них игр) было вклю­че­но осо­бое реше­ние рим­ско­го сена­та, отме­няв­шее на вре­мя празд­неств запрет для без­брач­ных посе­щать пуб­лич­ные зре­ли­ща, кото­рый уста­нав­ли­вал­ся по lex de adul­te­riis coer­cen­dis [CIL, VI, № 32323, 50—57].

Кро­ме того, в 17 г. до н. э. слу­чи­лось еще одно важ­ное собы­тие. В этом году окон­чил­ся пер­вый деся­ти­лет­ний срок «чрез­вы­чай­ной» маги­ст­ра­ту­ры Авгу­ста. Источ­ни­ки сохра­ни­ли ука­за­ние на то, что прин­цепс стре­мил­ся увя­зать про­веде­ние сто­лет­них игр с окон­ча­ни­ем это­го сро­ка [см.: 21, с. 242—246]. Поэто­му, в свя­зи с выше ска­зан­ным, вопрос о пери­о­ди­за­ции зако­нов (а имен­но дока­за­тель­ство того, что осно­во­по­ла­гаю­щая часть семей­но-брач­но­го зако­но­да­тель­ства была при­ня­та в 18 г. до н. э.) ста­но­вит­ся для нас весь­ма важ­ным.

Обыч­но счи­та­ет­ся, что пер­вая попыт­ка про­веде­ния lex de ma­ri­tan­dis or­di­ni­bus отно­сит­ся к 28 г. до н. э., и в дока­за­тель­ство это­му при­во­дят едва ли не един­ст­вен­ный источ­ник — эле­гию Про­пер­ция, в кото­рой поэт выска­зы­вал свою радость по пово­ду отме­ны како­го-то зако­на [Prop., II, 7]. Одна­ко в исто­рио­гра­фии суще­ст­ву­ет весь­ма аргу­мен­ти­ро­ван­ное мне­ние, разде­ля­е­мое и нами, соглас­но кото­ро­му, в 28 г. до н. э. Окта­виан не при­ни­мал ника­ко­го зако­на о поряд­ке бра­ков сосло­вий, а пово­дом для радо­сти Про­пер­ция были извест­ные шаги импе­ра­то­ра, направ­лен­ные на отме­ну чрез­вы­чай­ных рас­по­ря­же­ний три­ум­ви­ров [3, c. 258; 14, с. 228—232; 19]. Ско­рее все­го, в 28 г. до н. э. Окта­виан отме­нил вме­сте с дол­га­ми государ­ству [Dio Cass., LIII, 1] дол­ги по нало­гам на холо­стя­ков и без­дет­ных, носив­ших, как и сами дол­ги, чрез­вы­чай­ный харак­тер.

Вме­сте с тем, в лите­ра­ту­ре, кро­ме упо­мя­ну­тых выше 28 и 18 гг. до н. э., при­во­дят­ся еще несколь­ко дат, кото­рые свя­за­ны с семей­ным зако­но­да­тель­ст­вом — это 11 г. до н. э. и 4 и 9 гг. н. э. [11, c. 421]. Боль­шин­ство уче­ных, вооб­ще отка­зы­ва­ет­ся ука­зать кон­крет­ную дату при­ня­тия этих зако­нов, огра­ни­чи­вая их раз­мы­ты­ми хро­но­ло­ги­че­ски­ми рам­ка­ми, меж­ду 18 г. до н. э. и 9 г. н. э. [9, c. 114—115; 10, c. 115; 14, c. 238; 22, с. 136]. Одну из этих дат, а имен­но, — 9 г. н. э., мож­но a prio­ri не оспа­ри­вать. В этот год был при­нят не новый закон, а лишь смяг­чен lex de ma­ri­tan­dis or­di­ni­bus. Что каса­ет­ся двух дру­гих дат: 11 г. до н. э. и 4 г. н. э., то по мне­нию ряда уче­ных в эти годы мог­ли быть вне­се­ны лишь неболь­шие поправ­ки в уже при­ня­тый закон о поряд­ке бра­ков сосло­вий [11, c. 421; 14, c. 235; 23, p. 23—24]. Напри­мер, ста­ли раз­ли­чать без­дет­ных (or­bi) от без­брач­ных (cae­li­bes) [11, с. 421; 23, p. 3—22]. Таким обра­зом, отдель­ных зако­нов боль­ше не при­ни­ма­лось, а вно­си­лись допол­не­ния, вызван­ные как несо­вер­шен­ст­вом пер­во­на­чаль­ной редак­ции, так и силь­ным дав­ле­ни­ем выс­ших сосло­вий рим­ско­го государ­ства, недо­воль­ных этим зако­но­да­тель­ст­вом.

с.228 Наи­бо­лее веро­ят­ной при­чи­ной того, что семей­ное зако­но­да­тель­ство было при­ня­то «еди­ным паке­том» в 18 г. до н. э., было то, что в 17 г. до н. э. исте­кал срок вла­сти Окта­ви­а­на (в 27 г. до н. э. Август полу­чил от сена­та im­pe­rium сро­ком на 10 лет, кото­рый после это­го посто­ян­но про­дле­вал­ся [Dio Cass., LIII, 16]) и, ско­рее все­го, импе­ра­тор хотел отпразд­но­вать это собы­тие осо­бен­но тор­же­ст­вен­ным обра­зом. Види­мо, прин­цепс хотел под­черк­нуть, что за вре­мя его «чрез­вы­чай­ных пол­но­мо­чий» он сво­и­ми дей­ст­ви­я­ми настоль­ко спо­соб­ст­во­вал воз­рож­де­нию рим­ской общи­ны, что логи­че­ским завер­ше­ни­ем нахож­де­ния его у вла­сти ста­ло окон­ча­тель­ное очи­ще­ние воз­ро­див­ше­го­ся обще­ства от сквер­ны граж­дан­ских войн и его вступ­ле­ние в новую счаст­ли­вую эпо­ху. Сле­дую­щий год после деся­ти­лет­не­го пре­бы­ва­ния у вла­сти Авгу­ста (сенат «про­длил» ему власть еще на пять лет) стал для рим­ско­го обще­ства пер­вым годом «золо­то­го века», вре­ме­ни мира, про­цве­та­ния и могу­ще­ства рим­ско­го государ­ства. А над всем этим сто­я­ла фигу­ра одно­го чело­ве­ка — Авгу­ста, при­няв­ше­го на себя тита­ни­че­скую заботу об опе­ке над рим­ской общи­ной.

Забота о росте насе­ле­ния и, в част­но­сти, об уве­ли­че­нии чис­ла буду­щих сол­дат была, ско­рее, офи­ци­аль­ным моти­вом брач­но­го зако­но­да­тель­ства, чем истин­ной его при­чи­ной [7, S. 127; 11, c. 426]. Зако­ны рас­про­стра­ня­лись, глав­ным обра­зом, на выс­шие слои, на низ­шие сосло­вия рас­про­стра­ня­лись лишь при­ви­ле­гии, свя­зан­ные с мно­го­дет­но­стью (а извест­но, что рядо­вы­ми вои­на­ми были выход­цы имен­но из низ­ших сосло­вий). Иссле­до­ва­те­ли, при­дер­жи­ваю­щи­е­ся мне­ния, что при­чи­ной при­ня­тия зако­нов была забота о росте насе­ле­ния, ссы­ла­ют­ся на дан­ные рим­ских цен­зов, кото­рые при­во­дит сам Август [RGDA, 8]. Но в нау­ке суще­ст­ву­ет доста­точ­но аргу­мен­ти­ро­ван­ная точ­ка зре­ния [см.: 7, S. 127; 11, с. 418], разде­ля­е­мая и нами, соглас­но кото­рой инфиль­тра­ция воль­ноот­пу­щен­ни­ков в ряды рим­ских граж­дан в кон­це рес­пуб­ли­ки и в эпо­ху Авгу­ста достиг­ла очень боль­ших мас­шта­бов, что, в конеч­ном сче­те, (наряду с пре­до­став­ле­ни­ем граж­дан­ства отдель­ным общи­нам и вои­нам вспо­мо­га­тель­ных леги­о­нов) и ска­за­лось на огром­ном раз­ры­ве меж­ду дан­ны­ми цен­за 70 г. до н. э. (910 тыс. — [14, с. 225]) и дан­ны­ми — 14 г. н. э. (4937 тыс. — [RGDA, 8]).

Ко все­му это­му, прин­цепс, на про­тя­же­нии все­го вре­ме­ни нахож­де­ния у вла­сти, широ­ко рекла­ми­ро­вал свои меро­при­я­тия, поль­зу­ясь лите­ра­тур­ной аги­та­ци­ей о бли­зя­щем­ся «золо­том веке». В «Эне­иде» Вер­ги­лия пря­мо гово­рит­ся, что «Август Цезарь, отцом боже­ст­вен­ным вскорм­лен­ный, сно­ва век вернет золо­той на Латин­ские паш­ни» [Verg. Aen., VI, 789—795]. Вто­рит ему и Гора­ций: «Вот и Вер­ность, Мир, вот и Честь, и древ­ний/ Стыд, и Доб­лесть вновь, из забве­нья вый­дя, / К нам назад идут, и Оби­лье с пол­ным/ Бли­зит­ся рогом» (пер. Н. С. Гинц­бур­га) [Гора­ций. Юби­лей­ный гимн, 57—60]. Эта аги­та­ция име­ла настоль­ко боль­шой успех, что более деся­ти лет спу­стя, после про­веде­ния секу­ляр­ных игр, Овидий гово­рит в сво­их сти­хах о том, что Рим живет в эпо­ху «золо­то­го века» [Ovid. Ars Aman., II, 278—279].

с.229 Еще одним актом этой про­па­ган­ды была чекан­ка монет с сим­во­ли­кой секу­ляр­ных игр и близ­ко­го при­хо­да «Сатур­но­ва цар­ства». Для эпо­хи Авгу­ста извест­но 4 серии секу­ляр­ных дена­ри­ев. На одной из них, на ревер­се, изо­бра­жен Август, подаю­щий рим­ским граж­да­нам спе­ци­аль­ные пред­ме­ты для очи­ще­ния [24, pl. XVII, 8]. Сре­ди мно­гих эмис­сий, посвя­щен­ных про­па­ган­де насту­пив­ше­го «золо­то­го века», наи­бо­лее харак­тер­ны моне­ты с изо­бра­же­ни­ем коло­сьев и козе­ро­га, несу­ще­го рог изоби­лия, что ука­зы­ва­ло на при­шед­ший век пло­до­ро­дия и изоби­лия [11, табл. V, 5, 6]. Идея вступ­ле­ния обще­ства в новую эпо­ху выра­жа­лась и в скульп­ту­ре, и в архи­тек­ту­ре. Наи­бо­лее ярки­ми памят­ни­ка­ми такой про­па­ган­ды явля­ют­ся ста­туя Авгу­ста из Pri­ma Por­ta и Алтарь Мира (Ara Pa­cis) [см.: 11, c. 536; 25, c. 11—12; 26. p. 172—192]. Наступ­ле­ние ново­го века про­па­ган­ди­ро­ва­лось и в искус­стве малых форм. До наше­го вре­ме­ни сохра­ни­лась так назы­вае­мая «Гем­ма Авгу­ста», создан­ная рез­чи­ка­ми при­двор­ной мастер­ской. Верх­ний уро­вень гем­мы пред­став­ля­ет Авгу­ста сидя­щим на троне вме­сте с боги­ней Ромой. На его голо­ву опус­ка­ет венок жен­щи­на, сим­во­ли­зи­ру­ю­щая, веро­ят­но, ойку­ме­ну. У ног Авгу­ста — орел Юпи­те­ра и Мать Зем­ля с дву­мя мла­ден­ца­ми и рогом изоби­лия [26, p. 230—238; 27, c. 167].

Таким обра­зом, по наше­му мне­нию, Август в 18—17 гг. до н. э., попы­тал­ся под­ве­сти итог сво­его деся­ти­лет­не­го сро­ка «чрез­вы­чай­ных пол­но­мо­чий» с помо­щью цело­го ряда меро­при­я­тий. Про­веде­ние секу­ляр­ных игр ста­ло вехой в ста­нов­ле­нии идео­ло­гии ран­не­го прин­ци­па­та. Lu­di sae­cu­la­res очи­ща­ли рим­ское обще­ство от сквер­ны граж­дан­ских войн и сим­во­ли­зи­ро­ва­ли новую эпо­ху — эпо­ху мира и бла­го­ден­ст­вия, про­воз­гла­шая наступ­ле­ние «золо­то­го века». В свою оче­редь, семей­ное зако­но­да­тель­ство Авгу­ста, тес­но свя­зан­ное с игра­ми и при­ня­тое за неко­то­рое вре­мя до их про­веде­ния, мораль­но воз­рож­да­ло рим­ское обще­ство, как бы под­готав­ли­вая его к вступ­ле­нию в новую эпо­ху. Эти меро­при­я­тия широ­ко про­па­ган­ди­ро­ва­лись прин­цеп­сом в лите­ра­ту­ре, в чекан­ке монет с подоб­ной сим­во­ли­кой, в скульп­ту­ре, в искус­стве малых форм и т. д. Воз­ро­див и укре­пив мораль­ны­ми усто­я­ми рим­ское обще­ство (= государ­ство) в гла­зах совре­мен­ни­ков, кото­рое соглас­но офи­ци­аль­ной про­па­ган­де теперь жило в эпо­ху «золо­то­го века», Август тем самым смог укре­пить и уве­ли­чить свою мораль­ную власть (auc­to­ri­tas). Теперь прин­цепс не был воен­ным вождем Ита­лии и победи­те­лем Секс­та Пом­пея и Анто­ния, вер­нув­шим государ­ству сво­бо­ду. С это­го вре­ме­ни Август стал пода­те­лем благ, про­цве­та­ния и могу­ще­ства для все­го Рим­ско­го государ­ства¹. Он смог идео­ло­ги­че­ски с.230 лега­ли­зо­вать свое поло­же­ние и стать тем rec­tor et gu­ber­na­tor rei pub­li­cae (образ кото­ро­го был выведен Цице­ро­ном), выде­ляв­шим­ся из обще­ства сво­им поло­же­ни­ем и авто­ри­те­том, имев­шим все осно­ва­ния нахо­дить­ся у вла­сти, ведь его лич­ность ста­ла зало­гом бла­го­со­сто­я­ния и про­цве­та­ния рим­ской общи­ны.

Лите­ра­ту­ра

1. Шам­па­ньи. Цеза­ри. — СПб.; М., 1882. — T. 1.

2. Ростов­цев М. И. Август // НЭС. — Б. г. — Т. 1.

3. Ферре­ро Г. Вели­чие и паде­ние Рима. — М., 1923 — Т. 5.

4. Sy­me R. The Ro­man re­vo­lu­tion. — Oxf., 1939.

5. Cambrid­ge An­cient His­to­ry. — Cambr., 1934 — Vol. 10.

6. Le­vi M. A. Il tem­po di Augus­to. — Flo­ren­ce, 1951.

7. Ga­linsky К. Augus­tus le­gis­la­tion on mo­rals and mar­ria­ge // Phi­lo­lo­gus. — 1981 — Bd. 125.

8. Csil­lag P. The Augus­tan laws of fa­mi­ly re­la­tions. — Bu­da­pest, 1976.

9. Сер­ге­ев В. С. Очер­ки по исто­рии Древ­не­го Рима. — М., 1938. — Ч. 2.

10. Ковалев С. И. Исто­рия Рима. — Л., 1986.

11. Маш­кин Н. А. Прин­ци­пат Авгу­ста. Про­ис­хож­де­ние и соци­аль­ная сущ­ность. — М.; Л., 1949.

12. Его­ров А. Б. Рим на гра­ни эпох: про­бле­ма про­ис­хож­де­ния и фор­ми­ро­ва­ния прин­ци­па­та. — Л., 1985.

13. Шиф­ман И. Ш. Цезарь Август. — Л., 1990.

14. Меже­риц­кий Я. Ю. «Рес­пуб­ли­кан­ская монар­хия»: мета­мор­фо­зы идео­ло­гии и поли­ти­ки импе­ра­то­ра Авгу­ста. — М.; Калу­га, 1994.

15. Кна­бе Г. С. Кор­не­лий Тацит. (Вре­мя. Жизнь. Кни­ги) — М., 1981.

16. Утчен­ко С. Л. Идей­но-поли­ти­че­ская борь­ба в Риме нака­нуне паде­ния рес­пуб­ли­ки. — М., 1952.

17. Fer­re­ro Ra­dit­sa L. Augus­tus’ le­gis­la­tion con­cer­ning mar­ria­ge, proc­rea­tion, lo­ve af­fairs and adul­te­ry // ANRW II. — 1980. — Bd. 13.

18. Wal­la­ce-Had­rill A. Fa­mi­ly and in­he­ri­tan­ce in the Augus­tan mar­ria­ge laws // PCPhS. — 1981. — Vol. 27. — № 8.

19. Ba­dian Е. А. A phan­tom mar­ria­ge law // Phi­lo­lo­gus. — 1985. — Bd. 129.

20. Покров­ский М. М. Очер­ки по исто­рии и лите­ра­ту­ре // ЖМНП. — 1907. — № 10.

21. Бази­нер О. Lu­di sae­cu­la­res. — Вар­ша­ва, 1901.

22. Кна­бе Г. С. Рим­ское обще­ство в эпо­ху ран­ней Импе­рии // Исто­рия древ­не­го мира — М., 1989. — T. 3.

с.231

23. As­tol­fi R. La lex Iulia et Pa­pia — Pa­do­va, 1986.

24. Mat­tingly Н. Coins of the Ro­man Em­pi­re in the Bri­tish mu­seum. Ca­ta­lo­gue. — Lon­don, 1965. — Vol. 1.

25. Чер­ны­шев Ю. Г. Соци­аль­но-уто­пи­че­ские идеи и миф о «золо­том веке» в Древ­нем Риме. — Ново­си­бирск, 1994. — Ч. 2.

26. Zan­ker P. The power of ima­ges in the age of Augus­tus. — Ann Ar­bor, 1988.

27. Вулих Н. В., Неве­ров О. Я. Роль искус­ства в про­па­ган­де офи­ци­аль­ной идео­ло­гии прин­ци­па­та Авгу­ста // ВДИ. — 1988. — № 1.

28. Cla­vel-Lévêque M. L’Em­pi­re en jeux. Es­pa­ce sym­bo­li­que et pra­ti­que so­cia­le dans le mon­de ro­main. — P., 1984.