Август и наследие Цезаря

с.47 Т. Момм­зен ощу­тил и зафик­си­ро­вал глу­бо­кое раз­ли­чие меж­ду Цеза­рем и Авгу­стом: пер­вый был геге­льян­ским все­мир­но-исто­ри­че­ским дея­те­лем, замыс­лив­шим и наме­тив­шим ту демо­кра­ти­че­скую и воен­ную монар­хию, кото­рая была вопло­ще­на на прак­ти­ке лишь Севе­ра­ми, спу­стя два века; вто­рой был авто­ром ком­про­мис­са с сена­том, кото­рый немец­кий исто­рик назвал «диар­хи­ей»¹.

После Момм­зе­на судь­бы этих дво­их дея­те­лей разо­шлись ещё боль­ше: Т. Райс Холмс видел в Цеза­ре пол­ко­во­д­ца, заво­е­вав­ше­го Гал­лию, вторг­ше­го­ся в Бри­та­нию и напра­вив­ше­го все уси­лия на внеш­ние рубе­жи государ­ства (res pub­li­ca), а в Авгу­сте — созда­те­ля новой поли­ти­че­ской струк­ту­ры, «архи­тек­то­ра Рим­ской импе­рии»²; Эд. Мей­ер про­ти­во­по­став­лял монар­хию Цеза­ря прин­ци­па­ту как два раз­ных и несов­ме­сти­мых реше­ния и, явно сле­дуя за Момм­зе­ном, огра­ни­чил­ся тем, что в каче­стве образ­ца для Авгу­ста заме­нил Цице­ро­на Пом­пе­ем³; в любом слу­чае было ясно, что обра­зец для прин­цеп­са сле­ду­ет искать сре­ди вра­гов Цеза­ря. В 30-е гг. пре­зре­ние Штрас­бур­ге­ра к Цеза­рю как бес­прин­цип­но­му аван­тю­ри­сту, спо­соб­но­му лишь на раз­ру­ше­ние, решаю­щим обра­зом повли­я­ло на создан­ный позд­нее Хр. Мей­е­ром образ Цеза­ря как героя оди­но­кой доб­ле­сти (ἀρισ­τεία), кото­рый устрем­лял взор в про­шлое и увяз в кри­зи­се, не имея аль­тер­на­тив­ных пред­ло­же­ний: лишь Август нашёл реше­ние, о кото­ром Цезарь даже не заду­мы­вал­ся⁴. С дру­гой сто­ро­ны, в те же самые 30-е годы пре­зре­ние Сай­ма к Авгу­сту, соци­аль­но­му парве­ню, спо­соб­но­му лишь заме­нить с помо­щью наси­лия наи­луч­ший пра­вя­щий класс с.48 новой эли­той — жад­ной, над­мен­ной и лишён­ной доб­ле­сти, при­ве­ло к тому же само­му резуль­та­ту, хоть и начи­на­лось с про­ти­во­по­лож­ной оцен­ки: лишь Август раз­ру­шил соци­аль­но-поли­ти­че­скую систе­му гос­под­ства рес­пуб­ли­кан­ско­го ноби­ли­те­та, к кото­рой пат­ри­ций Цезарь все­це­ло при­над­ле­жал, и заме­нил её монар­хи­ей⁵.

Меж­ду дву­мя миро­вы­ми вой­на­ми и до 1960-х гг. самым авто­ри­тет­ным исклю­че­ни­ем из этой интер­пре­та­ци­он­ной тен­ден­ции являл­ся Ж. Кар­ко­пи­но⁶: этот фран­цуз­ский исто­рик пред­став­лял Цеза­ря, монар­ха-бла­го­де­те­ля, в кото­ром сме­ша­лись рим­ско-этрус­ские и, в ещё боль­шей сте­пе­ни, элли­ни­сти­че­ские эле­мен­ты, как под­лин­но­го осно­ва­те­ля Рим­ской импе­рии; таким обра­зом, в общих чер­тах он усмат­ри­вал пре­ем­ст­вен­ность меж­ду Цеза­рем и Авгу­стом, так ска­зать, в «кон­сти­ту­ци­он­ной» плос­ко­сти, но, конеч­но, в работах Кар­ко­пи­но пред­став­лен и раз­рыв, пожа­луй, ещё более рез­кий, меж­ду элли­низ­мом Цеза­ря и ита­ло­цен­триз­мом Авгу­ста: они оба рас­смат­ри­ва­ют­ся как монар­хи, но куль­тур­ные кор­ни этих двух монар­хий совер­шен­но раз­лич­ны.

После II миро­вой вой­ны италь­ян­ская исто­рио­гра­фия в лице сво­их наи­бо­лее авто­ри­тет­ных пред­ста­ви­те­лей отра­зи­ла это отсут­ст­вие пре­ем­ст­вен­но­сти меж­ду Цеза­рем и Авгу­стом и меж­ду их эпо­ха­ми: Э. Лепо­ре с нема­лой про­ни­ца­тель­но­стью иссле­до­вал фигу­ру цице­ро­нов­ско­го прин­цеп­са, чтобы поме­стить её в его вре­мя и пере­смот­реть её воз­мож­ное вли­я­ние на после­дую­щие дости­же­ния Авгу­ста⁷; Э. Габ­ба в ходе иссле­до­ва­ний, кото­рые от Грак­хов и ита­лий­ско­го вопро­са, через дик­та­ту­ру Сул­лы при­ве­ли его к монар­хии Авгу­ста, так и не посвя­тил моно­гра­фии фигу­ре Цеза­ря, слов­но он пред­став­лял собой некое отступ­ле­ние, кото­рое отвле­ка­ло бы от сути и, с дру­гой сто­ро­ны, мог­ло быть про­пу­ще­но при рас­смот­ре­нии эво­лю­ции — в осталь­ном линей­ной и после­до­ва­тель­ной⁸.

Немец­кая исто­рио­гра­фия, рас­смат­ри­ваю­щая этот вопрос из эпо­хи Авгу­ста, под­твер­жда­ет ту же самую кон­цеп­цию: Й. Блай­кен в эпи­ло­ге к сво­ей авто­ри­тет­ной моно­гра­фии об Авгу­сте, про­ти­во­по­став­ля­ет Цеза­рю, заво­е­ва­те­лю и раз­ру­ши­те­лю, с одной сто­ро­ны — вели­ко­го рефор­ма­то­ра Сул­лу, а с дру­гой сто­ро­ны — иде­аль­но­го после­до­ва­те­ля это­го послед­не­го, Авгу­ста, «архи­тек­то­ра Рим­ской импе­рии» (Bau­meis­ter des rö­mi­schen Kai­ser­reichs): заме­тим, что этот же тер­мин исполь­зу­ет и Райс Холмс⁹. Более осто­рож­ный и гиб­кий Кинаст с.49 при­зна­ёт суще­ст­во­ва­ние опре­де­лён­ной пре­ем­ст­вен­но­сти меж­ду Цеза­рем и Авгу­стом во внеш­ней поли­ти­ке, в выво­де коло­ний, в город­ском стро­и­тель­стве, но под­твер­жда­ет раз­ли­чие меж­ду ними, свя­зан­ное с кон­цеп­ци­ей и фор­мой их вла­сти¹⁰.

Меж­ду 1988 и 2001 гг. три моно­гра­фии вновь откры­ли деба­ты о Цеза­ре: П. М. Мар­тен попы­тал­ся выявить харак­те­ри­сти­ки вла­сти Цеза­ря в све­те монар­хи­че­ских пред­став­ле­ний, не чуж­дых рим­ской тра­ди­ции; М. Йене в сво­ей рабо­те иссле­до­вал «Государ­ство дик­та­то­ра Цеза­ря», а эта поста­нов­ка вопро­са пред­по­ла­га­ет, в про­ти­во­по­лож­ность мне­нию Мей­е­ра, что Цезарь по мень­шей мере имел какой-то про­ект рефор­ми­ро­ва­ния государ­ства (res pub­li­ca); я же под­черк­нул зна­че­ние рели­гии в поли­ти­ке Цеза­ря и кон­сер­ва­тив­ный харак­тер его пред­став­ле­ний о государ­стве (res pub­li­ca), наце­лен­ных на рестав­ра­цию древ­них и под­лин­ных нра­вов пред­ков (mos maio­rum), к чему стре­ми­лись попу­ля­ры, начи­ная с Грак­хов, и боль­шая часть ита­лий­ских элит¹¹.

Ни одна из трёх этих моно­гра­фий не име­ет сво­им пред­ме­том Авгу­ста и, в целом, эпо­ху после Цеза­ря, но ясно, что кос­вен­но они ста­вят сле­дую­щие вопро­сы. Как соот­но­сят­ся меж­ду собой монар­хи­че­ские кон­цеп­ции Цеза­ря и Авгу­ста? Как соот­но­сят­ся меж­ду собой «государ­ст­вен­ные» рефор­мы, нача­тые Цеза­рем и осу­щест­влён­ные Авгу­стом? Нако­нец, как соот­но­сят­ся меж­ду собой кон­сер­ва­тизм Цеза­ря и хоро­шо извест­ный — осо­бен­но в рели­ги­оз­ной сфе­ре — кон­сер­ва­тизм Авгу­ста?

Мне кажет­ся, что ито­ги послед­них иссле­до­ва­ний поз­во­ля­ют под­сту­пить­ся к этим вопро­сам. Я же пока отло­жу их, чтобы про­яс­нить дру­гой спор­ный пункт.

Пре­об­ла­даю­щая кон­цеп­ция, соглас­но кото­рой меж­ду Цеза­рем и Авгу­стом наблюда­ет­ся раз­рыв и осно­ва­те­лем прин­ци­па­та цели­ком и пол­но­стью явля­ет­ся Август, хоро­шо осо­зна­ёт, что отправ­ной пункт во вза­и­моот­но­ше­ни­ях меж­ду эти­ми дво­и­ми как раз гово­рит не в её поль­зу. Я хочу ска­зать, что моло­дой Гай Окта­вий в 44 г. до н. э. смог совер­шить своё вос­хож­де­ние к вла­сти (Aufstieg zur Macht, как назы­ва­ет­ся пре­крас­ная кни­га А. Аль­фёль­ди¹²) бла­го­да­ря име­ни Цеза­ря, уна­сле­до­ван­но­му им в резуль­та­те усы­нов­ле­ния и утвер­жде­ния заве­ща­ния пре­то­ром Луци­ем Анто­ни­ем, и бла­го­да­ря вер­но­сти и содей­ст­вию дру­зей Цеза­ря (ami­ci Cae­sa­ris) — Баль­ба, Оппия, Матия и дру­гих, не поску­пив­ших­ся ни на сове­ты, ни на денеж­ную под­держ­ку. Бла­го­да­ря сво­е­му ново­му име­ни Гай Окта­вий, став­ший Гаем Юли­ем Цеза­рем Окта­виа­ном, смог обра­тить­ся к сол­да­там сво­е­му при­ём­но­го отца и при­об­ре­сти их решаю­щую под­держ­ку, кото­рая авто­ма­ти­че­ски сде­ла­ла его «вла­сте­ли­ном вой­ны», не усту­паю­щим Мар­ку Анто­нию; бла­го­да­ря с.50 усы­нов­ле­нию он мог сослать­ся на тре­бо­ва­ния бла­го­че­стия (pie­tas) для обос­но­ва­ния соб­ст­вен­ной поли­ти­ки, наце­лен­ной в пер­вое вре­мя исклю­чи­тель­но на вен­дет­ту, на част­ную месть (ul­tio) убий­цам Цеза­ря; нако­нец, опять-таки бла­го­да­ря усы­нов­ле­нию с 42 г. до н. э., когда Цезарь был офи­ци­аль­но объ­яв­лен Боже­ст­вен­ным Юли­ем (di­vus Iuli­us), Окта­виан ока­зал­ся сыном бога — поло­же­ние поис­ти­не уни­каль­ное. После окон­ча­тель­но­го раз­гро­ма убийц Цеза­ря, то есть рес­пуб­ли­кан­цев, при Филип­пах в 42 г. до н. э. и после быст­ро­го исчез­но­ве­ния иллю­зий о мир­ном сосу­ще­ст­во­ва­нии Окта­ви­а­на и Анто­ния, воз­ник­ших у Пол­ли­о­на и дру­гих цеза­ри­ан­цев в свя­зи с Брун­ди­зий­ским миром в 40 г. до н. э., граж­дан­ский кон­фликт до 30 г. до н. э. раз­ви­вал­ся как дуэль меж­ду дву­мя лиде­ра­ми цеза­ри­ан­ской пар­тии (pars cae­sa­ria­na), кото­рые оба пре­тен­до­ва­ли на наслед­ство покой­но­го дик­та­то­ра, и в этих обсто­я­тель­ствах для Окта­ви­а­на сно­ва име­ла важ­ное зна­че­ние воз­мож­ность укра­сить себя име­нем Цеза­ря. Таким обра­зом, до 30 г. до н. э., до окон­ча­ния граж­дан­ских войн Окта­виа­ну было жиз­нен­но необ­хо­ди­мо апел­ли­ро­вать к сво­е­му при­ём­но­му отцу и его поли­ти­че­ско­му наследию.

Одна­ко после воз­вра­ще­ния в Рим в 29 г. до н. э. Окта­ви­а­на ожи­да­ли целых 43 года прав­ле­ния, на про­тя­же­нии кото­рых он, буд­то бы, посте­пен­но дистан­ци­ро­вал­ся от наследия Цеза­ря и дости­гал ком­про­мис­са меж­ду монар­хи­че­ской сущ­но­стью сво­ей вла­сти и чуть ли мани­а­каль­ным сохра­не­ни­ем рес­пуб­ли­кан­ских форм и цен­траль­ной роли сена­та; посту­пая так, он, буд­то бы, учи­ты­вал настой­чи­вые прось­бы, адре­со­ван­ные ранее Цице­ро­ном Цеза­рю, осо­бен­но в речи «О воз­вра­ще­нии Мар­цел­ла», и тогда твёр­до отверг­ну­тые¹³; таким обра­зом, путь Окта­ви­а­на, тем вре­ме­нем став­ше­го Авгу­стом, буд­то бы пред­став­лял собой, так ска­зать, посте­пен­ную эво­лю­цию (или регресс) от край­них пози­ций Цеза­ря к уме­рен­ным пози­ци­ям Цице­ро­на, кото­рый посмерт­но одер­жал слав­ную победу над сво­им сопер­ни­ком.

В каче­стве дока­за­тельств и эта­пов этой эво­лю­ции рас­смат­ри­ва­ет­ся сле­дую­щее: a) сама кон­фи­гу­ра­ция вла­сти Авгу­ста меж­ду 27 и 23 гг. до н. э., после её фор­маль­но­го воз­вра­ще­ния сена­ту и рим­ско­му наро­ду: три­бун­ская власть и про­кон­суль­ский импе­рий (tri­bu­ni­cia po­tes­tas и im­pe­rium pro­con­su­la­re)¹⁴ были рес­пуб­ли­кан­ски­ми атри­бу­та­ми, а от дик­та­ту­ры не оста­лось и следа; b) кри­зис 2 г. до н. э., вызвав­ший непо­пра­ви­мый раз­рыв меж­ду Авгу­стом и теми чле­на­ми его семьи — преж­де все­го Юли­ей Стар­шей, её мате­рью Скри­бо­ни­ей и истин­ным или пред­по­ла­гае­мым любов­ни­ком Юлом Анто­ни­ем, — кото­рые апел­ли­ро­ва­ли к Мар­ку Анто­нию и, через него, к Цеза­рю, желая раз­ви­тия прин­ци­па­та в более авто­кра­ти­че­ском и элли­ни­зи­ру­ю­щем направ­ле­нии, а не толь­ко воз­вра­та к экс­пан­сии на Восто­ке про­тив пар­фян: этот кри­зис был пре­одо­лён в пол­ном согла­сии с сена­том, от лица кото­ро­го име­ни­тый пред­ста­ви­тель рес­пуб­ли­кан­ско­го про­шло­го, Марк Вале­рий Мес­са­ла Кор­вин, по это­му слу­чаю назвал Авгу­ста дву­смыс­лен­ным титу­лом «отец оте­че­ства» (pa­ter pat­riae), с.51 ранее при­над­ле­жав­шим как Цеза­рю, так и Цице­ро­ну; с) явное дистан­ци­ро­ва­ние Авгу­ста от неко­то­рых наи­бо­лее важ­ных состав­ля­ю­щих поли­ти­ки Цеза­ря, в част­но­сти, рез­кая пере­ме­на в сфе­ре пре­до­став­ле­ния граж­дан­ства про­вин­ци­а­лам, сокра­ще­ние воен­ных кад­ров, дан­ный Тибе­рию совет отка­зать­ся от любых внеш­них заво­е­ва­ний; d) стрем­ле­ние к всё более суро­вой рели­ги­оз­ной и мораль­ной рестав­ра­ции, в осно­ве кото­рой лежа­ла сакраль­ность семьи и бра­ка: здесь может пока­зать­ся поис­ти­не вопи­ю­щей про­ти­во­по­лож­ность меж­ду скан­даль­ным рома­ном Цеза­ря с Клео­патрой, родив­шей от него сына, кото­ро­го дик­та­тор даже поз­во­лил себе при­знать¹⁵, и бра­ком Авгу­ста и Ливии, про­длив­шим­ся 52 года; e) нако­нец, двой­ное свиде­тель­ство об этой поли­ти­ке, пред­став­лен­ное в поли­ти­че­ском заве­ща­нии — «Дея­ни­ях», где акцент сде­лан на воз­вра­ще­нии государ­ства (res pub­li­ca) его закон­ным вла­дель­цам — сена­ту и наро­ду¹⁶, и в пере­да­че памя­ти о себе на усмот­ре­ние само­го сена­та, кото­ро­му после смер­ти Авгу­ста над­ле­жа­ло либо обо­же­ст­вить его, либо пре­дать про­кля­тию (dam­na­tio).

Это досье выглядит солид­ным и вну­ши­тель­ным, так как вклю­ча­ет в себя самые раз­ные аспек­ты: от «кон­сти­ту­ци­он­ных» до эти­ко-рели­ги­оз­ных, от отно­ше­ний с сена­том, вой­ском, про­вин­ци­а­ла­ми до внеш­ней поли­ти­ки. Кажет­ся, что в конеч­ном счё­те его под­твер­жда­ет и «судь­ба» Цеза­ря в куль­ту­ре эпо­хи Авгу­ста¹⁷: Вер­ги­лий упо­ми­на­ет его в VI кни­ге «Эне­иды» толь­ко как боже­ст­вен­но­го отца Авгу­ста¹⁸; Про­пер­ций назы­ва­ет его четы­ре­жды, при­зна­ёт его вели­чие, но без коле­ба­ний пред­по­чи­та­ет ему Гая Мария; он прак­ти­че­ски отсут­ст­ву­ет в поэ­зии Гора­ция¹⁹; исто­рио­гра­фия этой эпо­хи начи­на­ет­ся с цеза­ри­ан­ца, Гая Ази­ния Пол­ли­о­на, но закан­чи­ва­ет­ся обиль­ны­ми труда­ми носталь­ги­ру­ю­щих рес­пуб­ли­кан­цев: Ливий, кото­ро­го сам Август назы­вал пом­пе­ян­цем, нисколь­ко из-за это­го не постра­дал²⁰; исто­рик Авл Кре­му­ций Корд, вос­хва­ляв­ший Цеза­ря и Авгу­ста, но при этом пре­воз­но­сив­ший так­же Бру­та и Кас­сия, навлёк на себя сожже­ние соб­ст­вен­ных книг в 25 г. н. э., но та же самая пози­ция обна­ру­жи­ва­ет­ся вско­ре и у Сене­ки Стар­ше­го²¹; прин­цепс, со сво­ей сто­ро­ны, с похва­лой отзы­вал­ся об иконе Рес­пуб­ли­ки — с.52 Катоне, про­тив кото­ро­го Цезарь напи­сал своё самое оди­оз­ное и рез­кое сочи­не­ние — «Анти­ка­тон»; кро­ме того Август занял­ся цен­зу­ри­ро­ва­ни­ем юно­ше­ской поэ­зии сво­его боже­ст­вен­но­го отца и дистан­ци­ро­вал­ся от неё, отка­зав­шись сочи­нять сти­хи, кото­рые Цезарь, напро­тив, писал вплоть до 45 г. до н. э., когда была созда­на поэ­ма «Путь»²³: поэ­зии, лег­ко­мыс­лен­но­му про­яв­ле­нию чело­ве­че­ской сла­бо­сти, он про­ти­во­по­ста­вил суро­вый исто­ри­че­ский доку­мент — «Дея­ния». Толь­ко у Овидия, начи­ная с «Фаст» и закан­чи­вая финаль­ным сопо­став­ле­ни­ем (com­pa­ra­tio) «Мета­мор­фоз», Цезарь зани­ма­ет важ­ней­шее место на сцене рим­ской куль­ту­ры, но мы зна­ем, где и как окон­чил свою жизнь Овидий²⁴.

Одна­ко если пере­смот­реть выше­пе­ре­чис­лен­ные пунк­ты в све­те новых иссле­до­ва­ний, посвя­щён­ных Цеза­рю, в кото­рых его лич­ность очер­че­на несколь­ко ина­че, чем её обыч­но вос­при­ни­ма­ют, а так­же в све­те новых источ­ни­ков, доступ­ных нам сего­дня, — преж­де все­го это поста­нов­ле­ние сена­та о Гнее Пизоне-отце (SC de Cn. Pi­so­ne pat­re), то выво­ды могут ока­зать­ся уже не столь одно­знач­ны­ми.

* * *

1. С инсти­ту­цио­наль­ной точ­ки зре­ния Август дей­ст­ви­тель­но офор­мил свои пол­но­мо­чия таким обра­зом, что они выгляде­ли более тра­ди­ци­он­но, луч­ше соот­вет­ст­во­ва­ли рес­пуб­ли­кан­ским услов­но­стям и, сле­до­ва­тель­но, мень­ше раз­дра­жа­ли чув­ст­ви­тель­ный сенат, по срав­не­нию с пол­но­мо­чи­я­ми Цеза­ря; столь же вер­но и то, что разде­ле­ние вла­сти меж­ду сена­том, маги­ст­ра­та­ми и коми­ци­я­ми, очер­чен­ное Цице­ро­ном в трак­та­те «О зако­нах» и сведён­ное Цеза­рем к диа­лек­ти­ке дик­та­то­ра и воору­жён­но­го наро­да, пред­став­лен­но­го вой­ском, было, види­мо, вос­ста­нов­ле­но Авгу­стом как вза­и­моот­но­ше­ния прин­цеп­са — выс­ше­го маги­ст­ра­та в рес­пуб­ли­ке — и сена­та, при сохра­не­нии коми­ций, лишён­ных, одна­ко, сколь­ко-нибудь суще­ст­вен­ной роли²⁵.

С дру­гой сто­ро­ны, чёт­кое разде­ле­ние, после­до­ва­тель­но тео­ре­ти­че­ски обос­но­ван­ное Цице­ро­ном — на сей раз в трак­та­те «О государ­стве», — меж­ду свет­ской сфе­рой, отно­ся­щей­ся к сена­ту, и рели­ги­оз­ной сфе­рой, отно­ся­щей­ся к ауспи­ци­ям, было отбро­ше­но Цеза­рем, кото­рый в сво­ём лице — дик­та­то­ра и вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка — объ­еди­нил обе эти сфе­ры²⁶. Здесь Август поосте­рёг­ся воз­вра­щать­ся назад: наряду со свет­ски­ми пол­но­мо­чи­я­ми — три­бун­ской вла­стью (tri­bu­ni­cia po­tes­tas)²⁷ и про­кон­суль­ским импе­ри­ем — он сра­зу поже­лал с.53 соеди­нить сакраль­ный ком­по­нент; одна­ко, не имея воз­мож­но­сти занять долж­ность вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка, при­над­ле­жав­шую Лепиду до его смер­ти в 12 г. до н. э., он уже в 27 г. до н. э. при­ду­мал себе ког­но­мен «Август», пред­по­ла­гав­ший осо­бую и непо­сред­ст­вен­ную связь с боже­ст­вен­но­стью, доб­ро­де­те­ля­ми кото­рой Август был наде­лён (auc­tus) с рож­де­ния, а теперь в свою оче­редь мог укре­пить (auge­re) государ­ство (res pub­li­ca); связь с Цеза­рем и его наследи­ем здесь оче­вид­на и ста­но­вит­ся ещё оче­вид­нее, если заду­мать­ся о том, что ког­но­мен «Август» пред­ло­жил ему Луций Муна­ций Планк, ста­рый друг и сорат­ник Цеза­ря, кото­рый вме­сте с Пол­ли­о­ном и дру­ги­ми поста­рал­ся удер­жать цеза­ри­ан­скую пар­тию (pars Cae­sa­ria­na) от рас­па­да после смер­ти Цеза­ря и сохра­нить память о нём²⁸. Есте­ствен­но, с 12 г. до н. э. Август был так­же вер­хов­ным пон­ти­фи­ком и, как извест­но, долж­ность гла­вы капи­то­лий­ской рели­гии оста­ва­лась исклю­чи­тель­ной при­над­леж­но­стью импе­ра­то­ров вплоть до Гра­ци­а­на. Таким обра­зом, имен­но Цезарь наде­лил фигу­ру прин­цеп­са фун­да­мен­таль­ной харак­те­ри­сти­кой — выс­шей вла­стью, как поли­ти­че­ской, так и рели­ги­оз­ной, в государ­стве, — и Август при­дер­жи­вал­ся того же пред­став­ле­ния.

В неко­то­рых отно­ше­ни­ях более баналь­ным, но не менее зна­чи­мым явле­ни­ем ста­ло при­ня­тие дина­сти­че­ско­го прин­ци­па: ни Цезарь, ни Август не име­ли сыно­вей, но оба счи­та­ли, что их соб­ст­вен­ная власть не долж­на выхо­дить за пре­де­лы их соб­ст­вен­ной семьи; пре­ем­ст­вен­ность обес­пе­чи­ва­лась за счёт жен­ской линии, в соот­вет­ст­вии с уста­нов­кой, харак­тер­ной для рим­ско­го родо­во­го мен­та­ли­те­та²⁹: Цезарь создал обра­зец с помо­щью сво­ей пле­мян­ни­цы Атии (Гай Окта­вий), кото­ро­му неуклон­но сле­до­вал Август с помо­щью сво­ей сест­ры Окта­вии (Мар­целл), доче­ри Юлии (Гай и Луций Цеза­ри) и, нако­нец, жены Ливии (Тибе­рий), и эта модель затем поль­зо­ва­лась боль­шим успе­хом на про­тя­же­нии всей эпо­хи Ран­ней импе­рии. Таким обра­зом, и в весь­ма дели­кат­ном вопро­се насле­до­ва­ния имен­но Цезарь наме­тил путь, а Август без коле­ба­ний про­сле­до­вал по нему, несмот­ря на хоро­шо извест­ные затруд­не­ния, выпав­шие ему на долю: здесь в прин­ци­па­те Авгу­ста не наблюда­ет­ся ника­кой эво­лю­ции и ника­ко­го посте­пен­но­го отхо­да от наследия Цеза­ря, но, напро­тив, упор­ное сле­до­ва­ние ему до само­го кон­ца.

По это­му пер­во­му пунк­ту напра­ши­ва­ет­ся вывод, что в инсти­ту­цио­наль­ном плане пре­ем­ст­вен­ность меж­ду Цеза­рем и Авгу­стом опре­де­ли­ла по мень­шей мере две доволь­но важ­ные харак­те­ри­сти­ки прин­ци­па­та: сли­я­ние в одном лице свет­ской и рели­ги­оз­ной вла­сти и монар­хи­че­скую кон­фи­гу­ра­цию, обу­слов­лен­ную родо­вой схе­мой кров­но­го насле­до­ва­ния.

с.54 2. Если гово­рить о внут­ри­по­ли­ти­че­ской борь­бе, то оппо­зи­ция, воз­ник­шая в семье само­го́ Авгу­ста, дей­ст­ви­тель­но созда­ва­ла ему всё боль­ше про­блем по срав­не­нию с рес­пуб­ли­кан­ской оппо­зи­ци­ей; если исклю­чить так назы­вае­мый заго­вор Муре­ны в 23 г. до н. э.³⁰, с кото­рым свя­за­но мно­го неяс­но­стей, то люди, тос­ко­вав­шие по рес­пуб­ли­кан­ской сво­бо­де (li­ber­tas), огра­ни­чи­ва­лись отдель­ны­ми акци­я­ми про­те­ста, таки­ми как отказ Мес­са­лы при­нять «неграж­дан­ст­вен­ную власть» (in­ci­vi­lis po­tes­tas) город­ско­го пре­фек­та в 26 г. до н. э.³¹, или посвя­ща­ли себя фрон­дёр­ско­му исто­рио­пи­са­нию; напро­тив, заго­во­ры двух Юлий во 2 г. до н. э. и 6 г. н. э., и преж­де все­го пер­вый из них, поро­ди­ли опас­ную рас­прю, в ходе кото­рой вокруг пред­ста­ви­тель­ниц «дина­стии» спло­ти­лись вли­я­тель­ные пред­ста­ви­те­ли остат­ков ноби­ли­те­та (Анто­ний, Гракх, Сци­пи­он во 2 г. до н. э., Эми­лий Павел в 6 г. н. э.).

Одна­ко здесь тре­бу­ет­ся не иссле­до­вать эту оппо­зи­цию, но рас­смот­реть, име­ла ли она осно­ва­ния упре­кать Авгу­ста в пре­да­тель­стве наследия Цеза­ря. Пред­по­ла­гае­мое пре­да­тель­ство было трой­ным: во-пер­вых, Август не стал пра­вить совер­шен­но авто­кра­ти­че­ски и не отка­зал­ся от поис­ков ком­про­мис­са с сена­том; во-вто­рых, он не реа­ли­зо­вал пар­фян­ские пла­ны Цеза­ря и Анто­ния и ото­мстил за Кар­ры лишь дипло­ма­ти­че­ски­ми мера­ми, а не ору­жи­ем; нако­нец, в-третьих, он заду­мал постро­ить импе­рию с цен­тром в Ита­лии, осно­ван­ную на «согла­сии всей Ита­лии» (con­sen­sus to­tius Ita­liae) и пре­не­брёг в ней наи­бо­лее про­све­щён­ны­ми восточ­ны­ми и элли­ни­зи­ру­ю­щи­ми эле­мен­та­ми.

Пер­вый из этих упрё­ков содер­жит долю прав­ды; по край­ней мере фор­маль­но Август добил­ся сотруд­ни­че­ства с сена­том, от кото­ро­го Цезарь реши­тель­но отка­зал­ся. Вто­рой упрёк осно­ван на недоб­ро­со­вест­ном недо­ра­зу­ме­нии: цель состо­я­ла в том, чтобы пред­ста­вить Анто­ния (а не Авгу­ста) про­дол­жа­те­лем поли­ти­ки Цеза­ря на Восто­ке на осно­ва­нии свя­зи обо­их с Клео­патрой и заду­ман­но­го Цеза­рем пар­фян­ско­го похо­да и Пар­фян­ской вой­ны (bel­lum Par­thi­cum) Анто­ния; преж­де все­го Овидий настой­чи­во уко­ря­ет Авгу­ста в недо­ста­точ­ной по срав­не­нию с Цеза­рем актив­но­сти в отно­ше­нии Пар­фии³³; но в дей­ст­ви­тель­но­сти Цезарь наме­ре­вал­ся про­ве­сти на Восто­ке все­го три года, чтобы укре­пить гра­ни­цы, и эта цель уже была достиг­ну­та Анто­ни­ем, когда он рас­про­стра­нил с.55 рим­ский про­тек­то­рат на Арме­нию³⁴: нет и следа вели­ких заво­е­ва­ний по сто­пам Алек­сандра, раз­ве что как раз в источ­ни­ках эпо­хи Авгу­ста, кото­рые с лёг­ко­стью при­пи­сы­ва­ли покой­но­му Цеза­рю те наме­ре­ния, кото­рые живой Август не осу­ще­ст­вил³⁵, одна­ко сле­ду­ет ещё раз под­черк­нуть, что на пар­фян­ском фрон­те наблюда­ет­ся пол­ная пре­ем­ст­вен­ность рим­ской поли­ти­ки Цеза­ря, Анто­ния и Авгу­ста³⁶ и что вся­кое их про­ти­во­по­став­ле­ние — это все­го лишь искус­ст­вен­ный при­ём, пред­на­зна­чен­ный для внут­ри­по­ли­ти­че­ской поле­ми­ки. Нако­нец, тре­тий упрёк выте­ка­ет из вто­ро­го; если фил­эл­ли­низм Анто­ния неоспо­рим, то фил­эл­ли­низм Цеза­ря оста­ёт­ся доволь­но неправ­до­по­доб­ным: нет ника­ких при­зна­ков вли­я­ния Клео­пат­ры и пре­бы­ва­ния Цеза­ря в Егип­те на после­дую­щие его поли­ти­че­ские реше­ния; напро­тив, перед лицом мас­си­лий­цев в 49 г. до н. э. он обос­но­вы­вал леги­тим­ность сво­ей вла­сти «авто­ри­те­том Ита­лии» (auc­to­ri­tas Ita­liae)³⁷, и в 31 г. до н. э. эта фор­му­лу почти дослов­но повто­рил Окта­виан в отно­ше­нии «согла­сия» (con­sen­sus). Одна­ко два поли­ти­че­ских поня­тия «Ита­лия» и «Восток» в то вре­мя были несов­ме­сти­мы: необ­хо­ди­мо было выби­рать меж­ду ними, и Цезарь сде­лал такой же выбор, как и Окта­виан, — но иной, чем Анто­ний.

По вто­ро­му пунк­ту пред­став­ля­ет­ся разум­ным сде­лать вывод, что не сле­ду­ет при­ни­мать на веру образ Цеза­ря, создан­ный внут­рен­ней оппо­зи­ци­ей «дому Авгу­ста»: насто­я­щий Цезарь ори­ен­ти­ро­вал­ся на Восток гораздо мень­ше, чем на Ита­лию, что в конеч­ном счё­те гораздо луч­ше согла­су­ет­ся с поли­ти­кой его наслед­ни­ка, чем уве­ря­ли про­тив­ни­ки прин­цеп­са.

3. Что каса­ет­ся про­вин­ци­аль­ной и внеш­ней поли­ти­ки, то мы толь­ко что уста­но­ви­ли согла­со­ван­ность меро­при­я­тий Цеза­ря и Авгу­ста в отно­ше­нии пар­фян: на Восто­ке они не рас­ши­ря­ли гра­ни­цы, уста­нов­лен­ные Пом­пе­ем, а огра­ни­чи­ва­лись их укреп­ле­ни­ем. Про­ти­во­по­лож­но­стью такой поли­ти­ке явля­ет­ся реши­тель­ная экс­пан­сия в евро­пей­ский вар­вар­ский мир (bar­ba­ri­cum); заво­е­вав Гал­лию, Цезарь урав­но­ве­сил на Запа­де вла­ды­че­ство Рима, кото­рое бла­го­да­ря заво­е­ва­ни­ям Пом­пея нача­ло скло­нять­ся на Восток, и, кро­ме того, поза­бо­тил­ся о раз­гра­ни­че­нии Гал­лии, пре­вра­щён­ной в про­вин­цию, и дру­гих терри­то­рий, Бри­та­нии и Гер­ма­нии; он пер­вым вторг­ся на эти зем­ли, одна­ко они обе­ща­ли совер­шен­но раз­ные пер­спек­ти­вы: Бри­та­ния, при­над­ле­жав­шая к тому же кельт­ско­му миру, что и Гал­лия, в буду­щем мог­ла быть инте­гри­ро­ва­на в Рим­скую импе­рию, тогда как зарейн­ская Гер­ма­ния была сочте­на чуж­дой стра­ной, не под­даю­щей­ся асси­ми­ля­ции; Август на про­тя­же­нии все­го сво­его дол­го­го прин­ци­па­та с.56 энер­гич­но про­во­дил заво­е­ва­тель­ную поли­ти­ку в север­ной Испа­нии, в илли­рий­ско-пан­нон­ской обла­сти, вдоль Аль­пий­ской дуги и, нако­нец, в Гер­ма­нии: здесь он до само­го кон­ца наме­ре­вал­ся осно­вать про­вин­цию Гер­ма­ния с гра­ни­цей по Эль­бе и, при­ка­зы­вая Тибе­рию дер­жать­ся в пре­де­лах достиг­ну­тых рубе­жей³⁸, имел в виду новые гра­ни­цы, рас­ши­рен­ные им до Эль­бы; тогда же он обос­но­вал свою неза­ин­те­ре­со­ван­ность в Бри­та­нии, пола­гая, что рас­хо­ды на её поко­ре­ние эко­но­ми­че­ски не оку­пят­ся³⁹. Здесь мы дей­ст­ви­тель­но отме­ча­ем зна­чи­тель­ное рас­хож­де­ние меж­ду Цеза­рем и Авгу­стом, но не в том смыс­ле, что пер­вый про­во­дил экс­пан­си­о­нист­скую поли­ти­ку, а вто­рой — поли­ти­ку сдер­жи­ва­ния (как если бы Цезарь был отча­ян­ным заво­е­ва­те­лем, а Август — бла­го­ра­зум­ным паци­фи­стом!), а в том смыс­ле, что в опи­са­нии гал­ло-гер­ман­ской этно­гра­фии, кото­рое содер­жит­ся в VI кни­ге «Галль­ской вой­ны» Цезарь под­спуд­но дал совет не рис­ко­вать, втор­га­ясь в Гер­ма­нию, а Август к нему не при­слу­шал­ся. Таким обра­зом, мож­но сде­лать вывод, что сде­лав один и тот же выбор в поль­зу рас­ши­ре­ния вла­де­ний Рима на вар­вар­ском Запа­де, Цезарь и Август разо­шлись в отно­ше­нии Бри­та­нии, ука­зан­ной пер­вым, и Гер­ма­нии, избран­ной вто­рым⁴⁰.

Если гово­рить о про­вин­ци­а­лах, то не вызы­ва­ет сомне­ний, что Август доволь­но осто­рож­но пре­до­став­лял им граж­дан­ство: Цезарь, воз­мож­но, рас­про­стра­нил бы граж­дан­ство на Нар­бон­скую Гал­лию, о чём ходи­ли слу­хи⁴¹, одна­ко он это­го не сде­лал; неиз­вест­но, рас­про­стра­нил ли он граж­дан­ство на гре­че­скую Сици­лию, как уве­рял Марк Анто­ний, но в любом слу­чае Август лишил её граж­дан­ства⁴². Одна­ко столь же несо­мнен­но и то, что интен­сив­ная коло­ни­аль­ная поли­ти­ка, про­во­див­ша­я­ся Цеза­рем преж­де все­го на Запа­де, нашла в Авгу­сте настоль­ко рев­ност­но­го под­ра­жа­те­ля, что он огра­ни­чил­ся изме­не­ни­ем кри­те­ри­ев опре­де­ле­ния самих коло­ний (теперь они были не кли­ент­ски­ми, но воен­ны­ми), все­гда оста­ва­ясь, впро­чем, в киль­ва­те­ре цеза­ри­ан­ской моде­ли⁴³.

Что каса­ет­ся воен­ной сфе­ры, лег­ко заме­тить, что Август нико­гда не имел той хариз­ма­тич­ной свя­зи с вой­ска­ми, кото­рая объ­еди­ня­ла сол­дат с Цеза­рем, и что на про­тя­же­нии сво­его дол­го­го прав­ле­ния он рас­пу­стил несколь­ко леги­о­нов, уна­сле­до­ван­ных после граж­дан­ских войн, и даже не поза­бо­тил­ся о замене трёх леги­о­нов, уни­что­жен­ных вме­сте с Варом в Тев­то­бург­ском лесу. Для Цеза­ря сол­да­ты были преж­де все­го сорат­ни­ка­ми, с кото­ры­ми его свя­зы­ва­ла глу­бо­кая и искрен­няя при­вя­зан­ность, людь­ми, спо­соб­ны­ми про­те­сто­вать и бун­то­вать, но все­гда соеди­нён­ны­ми с ним лич­ны­ми и непо­сред­ст­вен­ны­ми обя­за­тель­ства­ми, его при­ви­ле­ги­ро­ван­ны­ми собе­сед­ни­ка­ми и, таким обра­зом, с.57 надёж­ны­ми посред­ни­ка­ми, выра­жав­ши­ми ита­лий­ское обще­ст­вен­ное мне­ние; у Авгу­ста же сол­да­ты, пожа­луй, вызы­ва­ли преж­де все­го тре­во­ги и опа­се­ния, как поли­ти­че­ские, так и эко­но­ми­че­ские, осо­бен­но в послед­ние годы его прав­ле­ния. В этом смыс­ле чрез­вы­чай­но пока­за­тель­но, что в 20 г. н. э. в поста­нов­ле­нии сена­та о Пизоне-отце (SC de Cn. Pi­so­ne pat­re), то есть в офи­ци­аль­ном доку­мен­те, выве­шен­ном в зим­них лаге­рях всех леги­о­нов, Тибе­рий при­зна­ёт, что дина­стия (do­mus Augus­ta) опи­ра­ет­ся исклю­чи­тель­но на вер­ность сол­дат⁴⁴; столь весо­мое утвер­жде­ние — «тай­на импе­рии» (ar­ca­num im­pe­rii), кото­рая, соглас­но Таци­ту, была рас­кры­та лишь в 69 г. до н. э.⁴⁵, но, как ока­за­лось, была хоро­шо извест­на уже пер­вым импе­ра­то­рам — едва ли мог­ло быть ори­ги­наль­ным пло­дом поли­ти­че­ской мыс­ли Тибе­рия: Август дол­жен был разде­лять это мне­ние и хоро­шо пони­мать, что его власть, замас­ки­ро­ван­ная под граж­дан­ский прин­ци­пат, в реаль­но­сти пред­став­ля­ла собой воен­ную монар­хию. И сно­ва, как и во внеш­ней поли­ти­ке, здесь обна­ру­жи­ва­ет­ся суще­ст­вен­ное сход­ство с Цеза­рем, внут­ри кото­ро­го име­ет­ся важ­ное раз­ли­чие: то есть, они оба при­зна­ва­ли воен­ную осно­ву сво­ей монар­хии, одна­ко Цезарь оце­ни­вал её вполне пози­тив­но, тогда как Август видел в ней и опас­но­сти.

4. В мораль­ном плане про­ти­во­по­став­ле­ние Цеза­ря, неве­ру­ю­ще­го эпи­ку­рей­ца, и Авгу­ста, бла­го­че­сти­во­го почи­та­те­ля богов, про­ти­во­по­став­ле­ние их лич­ной жиз­ни — бес­по­рядоч­ной у пер­во­го и воз­дер­жан­ной у вто­ро­го, не долж­но при­во­дить к пута­ни­це меж­ду инди­виду­аль­ны­ми осо­бен­но­стя­ми этих людей и их пуб­лич­ны­ми пози­ци­я­ми: лишь послед­ние пред­став­ля­ют инте­рес для дан­ной работы. В таком слу­чае рели­ги­оз­ный кон­сер­ва­тизм Авгу­ста нахо­дит любо­пыт­ные пре­цеден­ты у Цеза­ря: рве­ние, с кото­рым он испол­нял свои обя­зан­но­сти вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка, пред­по­чте­ние, ока­зан­ное авгу­рам перед гаруспи­ка­ми, воз­рож­де­ние древ­них цере­мо­ний, выро­див­ших­ся в тра­ди­ци­он­ные гуля­ния (сто­ит вспом­нить о выбо­ре Лупер­ка­лий для отка­за от монар­хи­че­ской диа­де­мы), нако­нец, инте­рес к древ­ней­шей латин­ской рели­гии, побудив­ший Варро­на посвя­тить ему «Древ­но­сти»⁴⁶. Даже издан­ное меж­ду 18 и 9 гг. до н. э. брач­ное зако­но­да­тель­ство Авгу­ста⁴⁷, в чис­ле глав­ных целей кото­ро­го было укреп­ле­ние семей­ной мора­ли и повы­ше­ние рож­дае­мо­сти, име­ет ещё вполне живые пре­цеден­ты в преды­ду­щем поко­ле­нии, посколь­ку Цице­рон вклю­чил прось­бу о содей­ст­вии демо­гра­фи­че­ско­му росту в про­грам­му прав­ле­ния, пред­ло­жен­ную Цеза­рю с.58 в речи «В защи­ту Мар­цел­ла»⁴⁸; в ответ на этот и ана­ло­гич­ные при­зы­вы Цезарь в 46 г. до н. э. внёс закон про­тив рос­ко­ши (lex sumptua­ria), дей­ст­вие кото­ро­го поста­рал­ся рас­про­стра­нить так­же на воен­но­слу­жа­щих, и преж­де все­го обес­пе­чил пре­до­став­ле­ние себе пре­фек­ту­ры нра­вов (prae­fec­tu­ra mo­rum) — в 46 г. до н. э. на три года (воз­мож­но, в 44 г. до н. э. она была пре­об­ра­зо­ва­на в пожиз­нен­ную цен­зу­ру)⁴⁹: всё ука­зы­ва­ет на то, что эта пре­фек­ту­ра нра­вов пред­став­ля­ла собой осо­бый раздел цен­зор­ских пол­но­мо­чий, выде­лен­ный для того, чтобы вме­ши­вать­ся в обы­чаи наи­бо­лее состо­я­тель­ных сосло­вий и под­дер­жи­вать пол­но­мо­чия дик­та­то­ра при назна­че­нии новых сена­то­ров; общая цель, несо­мнен­но, состо­я­ла в том, чтобы кон­тро­ли­ро­вать зажи­точ­ные клас­сы, что в точ­но­сти делал и Август, осо­бен­но в ходе пере­смот­ра спис­ков сена­та (lec­tio se­na­tus) в 18 г. до н. э.⁵⁰.

В целом, пуб­лич­ный образ Цеза­ря обла­да­ет арха­и­зи­ру­ю­щи­ми чер­та­ми, кото­рые обу­слов­ле­ны под­чёр­ки­ва­ни­ем аль­бан­ско­го про­ис­хож­де­ния его семьи, его при­над­леж­но­стью к попу­ля­рам, необ­хо­ди­мо­стью учи­ты­вать ита­лий­ское обще­ст­вен­ное мне­ние и, нако­нец, выбо­ром неко­то­рых арха­и­че­ских образ­цов (Ромул, Сер­вий Тул­лий)⁵¹ для оформ­ле­ния его соб­ст­вен­ной вла­сти; одна­ко — и это сто­ит ещё раз под­твер­дить, — в его обра­зе не наблюда­ют­ся ни элли­ни­зи­ру­ю­щие, ни восточ­ные вли­я­ния; при­ведём лишь два мно­го­зна­чи­тель­ных при­ме­ра: в поли­ти­че­ской прак­ти­ке дик­та­то­ра отсут­ст­ву­ют при­зна­ки эпи­ку­рей­ства, а под­ра­жа­ние Алек­сан­дру (imi­ta­tio Ale­xandri), столь важ­ное для Пом­пея, было, по-види­мо­му, столь же чуж­до Цеза­рю, как и его при­ём­но­му сыну⁵². Ввиду это­го кли­мат кон­сер­ва­тив­ной рестав­ра­ции, опре­де­ляв­ший рели­ги­оз­но-эти­че­ский дух прин­ци­па­та Авгу­ста, не про­ти­во­ре­чит неко­то­рым соот­вет­ст­ву­ю­щим харак­те­ри­сти­кам пуб­лич­ной пер­со­ны Цеза­ря.

5. Послед­ний пункт свя­зан со вза­и­моот­но­ше­ни­я­ми прин­цеп­са с сена­том, кото­рый при Авгу­сте сно­ва стал играть роль про­вод­ни­ка меро­при­я­тий прин­цеп­са, а после его смер­ти — и роль его судьи. Конеч­но, с точ­ки зре­ния сена­та Цезарь дол­жен был вой­ти в пере­чень «дур­ных прин­цеп­сов» (ma­li prin­ci­pes), тогда как Август откры­вал пере­чень «хоро­ших прин­цеп­сов» (bo­ni prin­ci­pes); обо­жест­вле­ние Цеза­ря в 42 г. до н. э. не состо­я­лось бы, если бы рес­пуб­ли­ку тогда не кон­тро­ли­ро­вал три­ум­ви­рат цеза­ри­ан­цев, тогда как обо­жест­вле­ние Авгу­ста уже счи­та­лось само собой разу­ме­ю­щим­ся.

Итак, с точ­ки зре­ния сена­та вся­кие попыт­ки сгла­дить раз­ли­чия меж­ду с.59 отцом и сыном — заня­тие бес­по­лез­ное и оши­боч­ное. Одна­ко в чём состо­я­ли раз­ли­чия с точ­ки зре­ния дик­та­то­ра и прин­цеп­са? Вспом­ним, с каким ста­ра­ни­ем и усер­ди­ем Цезарь под­гото­вил своё посмерт­ное обо­жест­вле­ние: он ещё при жиз­ни, имея воз­мож­ность навя­зать свою волю, добил­ся от сена­то­ров его одоб­ре­ния, одна­ко «замо­ро­зил» его… до момен­та соб­ст­вен­ной смер­ти⁵³. Раз­ны­ми мето­да­ми — что было неиз­беж­но имен­но пото­му, что вза­и­мо­дей­ст­вие с сена­том про­ис­хо­ди­ло в раз­ном кли­ма­те, — и Цезарь, и Август «перед лицом смер­ти»⁵⁴ пред­опре­де­ли­ли, одна­ко, один и тот же пере­ход от жиз­ни смерт­но­го к обо­жест­вле­нию, кото­ро­го ожи­дал каж­дый выдаю­щий­ся рим­ля­нин во сла­ву соб­ст­вен­но­го рода, как свиде­тель­ст­ву­ет «Сон Сци­пи­о­на».

* * *

Про­ведён­ное иссле­до­ва­ние пока­зы­ва­ет, насколь­ко слож­ным было пере­пле­те­ние вза­и­мо­свя­зей меж­ду Цеза­рем и Авгу­стом, и застав­ля­ет отверг­нуть пред­став­ле­ние о после­до­ва­тель­ной эво­лю­ции Авгу­ста в смыс­ле всё боль­ше­го отда­ле­ния от цеза­ри­ан­ско­го наследия. Послед­ние сооб­ра­же­ния отно­си­тель­но куль­тур­ной сфе­ры в широ­ком смыс­ле сло­ва сиг­на­ли­зи­ру­ют об обрат­ном.

Дей­ст­ви­тель­но, как уже отме­ча­лось выше, «фор­ту­на» Цеза­ря в эпо­ху Авгу­ста была в целом скром­ной; к это­му мож­но доба­вить, что в 59 г. до н. э. Цезарь пла­ни­ро­вал осу­ще­ст­вить нор­ма­тив­ный син­тез дей­ст­ву­ю­щей пра­во­вой систе­мы, чтобы сде­лать её при­ме­не­ние более надёж­ным как в Ита­лии, так и в про­вин­ци­ях: это дело было пору­че­но Авлу Офи­лию, а в прав­ле­ние Тибе­рия его про­дол­жил Мазу­рий Сабин, одна­ко при Авгу­сте оно было при­оста­нов­ле­но и воз­об­ла­да­ли, види­мо, дру­гие пози­ции (Марк Анти­стий Лабе­он)⁵⁵; кро­ме того, если в эпо­ху Цеза­ря опти­мат­ская поли­ти­че­ская куль­ту­ра (Цице­рон), види­мо, посто­ян­но под­вер­га­лась ата­кам более агрес­сив­ной и инно­ва­ци­он­ной попу­ляр­ской поли­ти­че­ской куль­ту­ры (прак­ти­ка Цеза­ря, тео­рия Сал­лю­стия)⁵⁶, то в эпо­ху Авгу­ста, види­мо, пре­об­ла­да­ла логи­ка син­те­за, потреб­но­сти в систе­ма­ти­за­ции уже суще­ст­ву­ю­ще­го, заме­нив­шая твор­че­скую актив­ность преды­ду­ще­го поко­ле­ния; уже никто не писал трак­та­тов «О государ­стве», посколь­ку в этом не было смыс­ла, а Ливий нало­жил свою авто­ри­тет­ную печать на все пред­ше­ст­во­вав­шие бес­по­рядоч­ные исто­ри­че­ские сочи­не­ния⁵⁷.

с.60 С дру­гой сто­ро­ны, про­чие про­ек­ты Цеза­ря были реа­ли­зо­ва­ны. Дик­та­тор пору­чил Варро­ну созда­ние пуб­лич­ной биб­лио­те­ки, и при Авгу­сте её осно­вал Ази­ний Пол­ли­он. Город­ской облик Рима пре­об­ра­зил­ся в духе Цеза­ря и его бур­ной стро­и­тель­ной дея­тель­но­сти: от ста­ро­го Рим­ско­го фору­ма вокруг Регии (кото­рую позд­нее реста­ври­ро­вал его вер­ный сто­рон­ник Гней Доми­ций Каль­вин) до ново­го фору­ма Цеза­ря и работ, пред­при­ня­тых меж­ду Мар­со­вым полем и Вати­ка­ном и пред­по­ла­гав­ших рас­ши­ре­ние поме­рия; в дан­ной сфе­ре к дик­та­то­ру вполне при­ме­ни­мы сло­ва, кото­рые обыч­но повто­ря­ют об Авгу­сте: он при­нял Рим камен­ным, а оста­вил мра­мор­ным: в деле пере­строй­ки сто­ли­цы мира пре­ем­ст­вен­ность меж­ду отцом и сыном неоспо­ри­ма⁵⁸. Нако­нец, саму повсе­днев­ную жизнь ново­го поко­ле­ния рим­ских граж­дан и их под­дан­ных теперь регу­ли­ро­вал кален­дарь, от кото­ро­го уже невоз­мож­но было отка­зать­ся: Цезарь ввёл его в дей­ст­вие, а Август сохра­нил, огра­ни­чив­шись неболь­шим тех­ни­че­ским уточ­не­ни­ем⁵⁹.

* * *

Цезарь пра­вил Римом все­го лишь три года, Август — сорок три⁶⁰. Если заду­мать­ся об этой огром­ной раз­ни­це, то мож­но лишь изум­лять­ся, обна­ру­жив в прин­ци­па­те Авгу­ста столь зна­чи­тель­ную часть наследия Цеза­ря: дина­сти­че­ский прин­цип, свет­ский и одно­вре­мен­но свя­щен­ный харак­тер вла­сти, осо­зна­ние воен­ной осно­вы этой вла­сти, харак­тер внеш­ней поли­ти­ки в отно­ше­нии пар­фян и, частич­но, евро­пей­ско­го вар­вар­ско­го мира, ита­ло­цен­тризм, арха­и­зи­ру­ю­щий кон­сер­ва­тизм, урба­ни­сти­че­ская рево­лю­ция в Риме, стрем­ле­ние обес­пе­чить своё посмерт­ное обо­жест­вле­ние.

Все эти эле­мен­ты, взя­тые вме­сте, обра­зу­ют весь­ма зна­чи­тель­ный кор­пус, кото­рый, на мой взгляд, тре­бу­ет разде­лить меж­ду отцом и сыном заслу­ги и ответ­ст­вен­ность за созда­ние прин­ци­па­та и «отдать кеса­ре­ву кеса­ре­во», не пре­умень­шая роль Авгу­ста.

Крат­кая про­дол­жи­тель­ность дик­та­ту­ры Цеза­ря и его вне­зап­ная и с.61 насиль­ст­вен­ная смерть заста­ви­ли исто­ри­ков усо­мнить­ся в его спо­соб­но­сти обес­пе­чить ста­биль­ный пере­ход от рес­пуб­ли­ки к прин­ци­па­ту и, сле­до­ва­тель­но, повли­ять на буду­ще­го Авгу­ста. Таким обра­зом недо­оце­ни­ва­ет­ся неза­ме­ни­мое посред­ни­че­ство дру­зей Цеза­ря (ami­ci Cae­sa­ris), тех вер­ных сорат­ни­ков покой­но­го дик­та­то­ра, кото­рые сопро­вож­да­ли моло­до­го Окта­ви­а­на при вос­хож­де­нии к вла­сти и рев­ност­но хра­ни­ли наследие Цеза­ря: Бальб, Оппий и Матий со сво­и­ми сове­та­ми и финан­со­вой под­держ­кой уже в 44/43 гг. до н. э., а так­же Планк, пред­ло­жив­ший ког­но­мен «Август», Пол­ли­он и Каль­вин, про­дол­жив­шие куль­тур­ные и урба­ни­сти­че­ские про­ек­ты Цеза­ря. Имен­но пре­бы­ва­ние дру­зей Цеза­ря рядом с Авгу­стом пред­став­ля­ет собой необ­хо­ди­мое свя­зу­ю­щее зве­но для пони­ма­ния того, каким обра­зом вли­я­ние Цеза­ря, его идей и замыс­лов мог­ло сохра­нять­ся дол­гое вре­мя после мар­тов­ских ид 44 г. до н. э. и сопро­вож­дать прин­цеп­са как порой обре­ме­ни­тель­ное, часто очень пло­до­твор­ное и в любом слу­чае посто­ян­ное и неустра­ни­мое наследие.

С дру­гой сто­ро­ны, вопрос о том, внёс ли Цезарь свой вклад в созда­ние рим­ской монар­хии и если да, то какой имен­но, ста­вит­ся не толь­ко в наше вре­мя. Уже в антич­но­сти мне­ния по это­му пово­ду разде­ли­лись: сена­тор­ская тра­ди­ция, слив­ша­я­ся воеди­но в труде Дио­на Кас­сия, пре­воз­но­си­ла совер­шён­ное Бру­том и Кас­си­ем тира­но­убий­ство, а пото­му была очень заин­те­ре­со­ва­на в том, чтобы рас­ши­рить раз­рыв меж­ду дик­та­ту­рой Цеза­ря и прин­ци­па­том Авгу­ста, кото­рый она дати­ро­ва­ла с 29 г. до н. э.⁶¹; авгу­стов­ская тра­ди­ция (Ливий), в свою оче­редь, вынуж­де­на была при­умень­шить роль Цеза­ря, чтобы сде­лать Авгу­ста осно­ва­те­лем прин­ци­па­та с 27 г. до н. э.⁶²; неко­то­рые хри­сти­ане (воз­мож­но, Мели­тон Сар­дий­ский и несо­мнен­но Оро­зий) позд­нее пыта­лись про­де­мон­стри­ро­вать удач­ное сов­па­де­ние нача­ла импе­рии с Бого­во­пло­ще­ни­ем и с помо­щью это­го син­хро­низ­ма обос­но­вать «тео­ло­гию Авгу­ста»⁶³; одна­ко про­вин­ци­а­лы смот­ре­ли на дело ина­че: Иосиф Фла­вий без коле­ба­ний под­счи­тал про­дол­жи­тель­ность прав­ле­ния пер­во­го импе­ра­то­ра Цеза­ря в три года и шесть или семь меся­цев⁶⁴; этот рас­чёт пере­шёл в хри­сти­ан­скую хро­но­гра­фию, а в ней наряду с ним появил­ся дру­гой рас­чёт, соглас­но кото­ро­му прав­ле­ние Цеза­ря про­дол­жа­лась целых восем­на­дцать лет, с 60 г. до н. э. (год созда­ния пер­во­го три­ум­ви­ра­та)⁶⁵; так­же и в Риме с.62 эту вто­рую воз­мож­ность нако­нец ста­ли при­ни­мать во вни­ма­ние: Тра­ян — не слу­чай­но пер­вый импе­ра­тор «из про­вин­ций» (ex pro­vin­ciis) — счи­тал Цеза­ря осно­ва­те­лем импе­рии, и в прав­ле­ние Адри­а­на Све­то­ний разде­лял это тол­ко­ва­ние в сво­ём био­гра­фи­че­ском труде⁶⁶.

Пола­гаю, что и мы долж­ны сми­рить­ся с этой двой­ст­вен­но­стью: созда­ние прин­ци­па­та не было делом одно­го чело­ве­ка.