Цезарь, Цицерон и долговая проблема

с.128 Цель насто­я­щей ста­тьи — иссле­до­вать дол­го­вую про­бле­му в Риме в эпо­ху Цице­ро­на. Часть этих рас­суж­де­ний не вызо­вет спо­ров или, по мень­шей мере, ока­жет­ся чита­те­лям зна­ко­мой; это опи­са­ние того, каким обра­зом рим­ские поли­ти­ки жили в состо­я­нии посто­ян­ной задол­жен­но­сти. Осталь­ные рас­суж­де­ния будут, пря­мо ска­жем, более спе­ку­ля­тив­ны­ми; здесь дока­зы­ва­ет­ся, что при­бы­тие Цеза­ря в Рим в 49 г. до н. э. вызва­ло кри­зис, кото­рый до неко­то­рой сте­пе­ни был неиз­беж­ным, но Цезарь в резуль­та­те пред­при­нял опре­де­лён­ные меры для его раз­ре­ше­ния, кото­рые сыг­ра­ли важ­ную роль в даль­ней­шем раз­ви­тии рим­ско­го пра­ва¹.

I

Рим­ские сена­то­ры и рим­ские всад­ни­ки, конеч­но, были состо­я­тель­ны­ми людь­ми, ста­тус (dig­ni­tas) кото­рых был осно­ван на вла­де­нии иму­ще­ст­вен­ным цен­зом, види­мо, состав­ляв­шим в Позд­ней рес­пуб­ли­ке 400 тыс. сестер­ци­ев. Мно­гие иссле­до­ва­те­ли — преж­де все­го М. Гель­цер — подроб­но пока­за­ли, как тимо­кра­ти­че­ское, почти плу­то­кра­ти­че­ское устрой­ство рим­ско­го обще­ства опре­де­ля­ло рим­ское поли­ти­че­ское поведе­ние и уста­нов­ки, и, наде­юсь, я могу не оста­нав­ли­вать­ся на этом вопро­се², так как основ­ные пунк­ты всем зна­ко­мы. Фор­маль­но обще­ст­вен­ная дея­тель­ность нико­гда не опла­чи­ва­лась, поэто­му рас­хо­ды сена­то­ра были вели­ки. Но доста­точ­но оче­вид­но, что в Позд­ней Рес­пуб­ли­ке сто­и­мость уча­стия в поли­ти­че­ской жиз­ни рез­ко уве­ли­чи­лась. Внешне это выра­жа­лось в воз­рас­та­нии рос­ко­ши сена­тор­ских домов³, росте рас­хо­дов на эдиль­ские и про­чие игры⁴ и, нако­нец, в при­ня­тии всё новых зако­нов о нару­ше­ни­ях на выбо­рах или неза­кон­ном вли­я­нии (am­bi­tus). Это было вызва­но уси­ле­ни­ем сопер­ни­че­ства за государ­ст­вен­ные долж­но­сти. Мето­ды убеж­де­ния тако­го элек­то­ра­та, как город­ской плебс (plebs ur­ba­na), были бес­ко­неч­но раз­но­об­раз­ны, мно­гие из них закон­ны, мно­гие неза­кон­ны (поэто­му их сле­до­ва­ло избе­гать) и почти все — доро­го­сто­я­щи⁵. Отсюда воз­ник­ло дру­гой зна­ко­мый нам порок Позд­ней Рес­пуб­ли­ки — обы­чай брать в долг во вре­мя пред­вы­бор­ной кам­па­нии в рас­чё­те на полу­че­ние про­вин­ции⁶. Рим­ский сена­тор, осо­бен­но в нача­ле карье­ры, часто имел дол­ги, силь­но пре­вы­шав­шие его состо­я­ние и доступ­ные ему ресур­сы. Награ­ды, то есть поли­ти­че­ское про­дви­же­ние и повы­ше­ние ста­ту­са (dig­ni­tas), были вели­ки, но вели­ки были и рис­ки.

В чём же состо­я­ли эти рис­ки? Преж­де все­го в том, что, если ваши креди­то­ры утра­тят веру в вас или вашу уда­чу, вы може­те вне­зап­но обанк­ро­тить­ся, а рим­ское рес­пуб­ли­кан­ское пра­во в таких слу­ча­ях было непо­мер­но суро­во. Рим­ляне, как отме­ча­ет Поли­бий⁷, были без­жа­лост­ны к тем, кто не дер­жит сло­во или не выпол­ня­ет дого­вор. Если неспо­соб­ность запла­тить была дока­за­на в суде, то сле­до­ва­ла proscrip­tio bo­no­rum (всё иму­ще­ство про­да­ва­лось с тор­гов, а выруч­ка рас­пре­де­ля­лась сре­ди креди­то­ров), а в боль­шин­стве слу­ча­ев так­же и in­fa­mia (фор­маль­ный запрет вхо­дить в сенат, зани­мать маги­ст­ра­ту­ры и быть судьёй), ины­ми сло­ва­ми — поли­ти­че­ская смерть⁸. Даже если банк­рот­ства уда­ва­лось избе­жать, послед­ст­вия мог­ли быть очень тяжё­лы­ми; если слиш­ком боль­шая часть иму­ще­ства нахо­ди­лась в зало­ге, то цен­зо­ры мог­ли исклю­чить его вла­дель­ца из сена­та. с.129 Имен­но так постра­дал в 70 г. до н. э. Гай Анто­ний, кол­ле­га Цице­ро­на по кон­суль­ству, «quod prop­ter aeris alie­ni mag­ni­tu­di­nem prae­dia man­ci­pa­rit, bo­na­que sua in po­tes­ta­te non ha­beat»^[1] (As­con. 84 C) — то есть утра­тил закон­ный кон­троль над сво­им иму­ще­ст­вом. Чтобы оста­вать­ся сена­то­ром, необ­хо­ди­мо было под­дер­жи­вать не толь­ко репу­та­цию (exis­ti­ma­tio), но и дове­рие к себе (fi­des), и оба этих поня­тия в какой-то сте­пе­ни вклю­ча­ли финан­со­вую неза­ви­си­мость⁹. В более низ­ком соци­аль­ном слое рим­ские пра­во­вые санк­ции про­тив несо­сто­я­тель­но­го долж­ни­ка тоже по совре­мен­ным стан­дар­там были очень суро­вы. В древ­ние вре­ме­на креди­тор, види­мо, мог схва­тить, обра­тить в раб­ство и, нако­нец, даже убить долж­ни­ка, слов­но пре­ступ­ни­ка. Но эти поряд­ки, оче­вид­но, были отме­не­ны на ран­ней ста­дии, в эпо­ху борь­бы сосло­вий, кото­рую живо опи­са­ли такие исто­ри­ки-попу­ля­ры, как Лици­ний Макр¹⁰. Бла­го­да­ря введе­нию пре­тор­ской юрис­дик­ции взыс­ка­ние по заклад­ной, несо­мнен­но, обре­ло более мяг­кие фор­мы; одна­ко долж­ник всё рав­но мог быть выдан сво­е­му креди­то­ру во вре­мен­ную зави­си­мость (ad­dic­tio), чтобы отра­ботать долг¹¹. Одна­ко такая систе­ма может пока­зать­ся жесто­кой лишь в срав­не­нии с отно­си­тель­но новы­ми пред­став­ле­ни­я­ми; по стан­дар­там совре­мен­но­го ей нерим­ско­го мира она была гуман­ной: в Гре­ции, Азии и Гал­лии по-преж­не­му мож­но было обра­тить долж­ни­ка в раб­ство, про­дать его за гра­ни­цу или лишить граж­дан­ских прав (ибо нет сведе­ний о том, что кто-то после­до­вал пре­цеден­ту, создан­но­му зна­ме­ни­тым зако­ном Соло­на в Афи­нах), и пре­то­ры, несо­мнен­но, обес­пе­чи­ва­ли не столь упро­щён­ную и более фор­маль­ную систе­му¹². Конеч­но, мно­гие бед­ные граж­дане по-преж­не­му обра­ща­лись в зави­си­мость и, види­мо, попа­да­ли в част­ные тюрь­мы, но извест­но, что в эпо­ху Рес­пуб­ли­ки это мог­ло быть резуль­та­том нефор­маль­ных согла­ше­ний, в кото­рых суды ника­кой роли не игра­ли. До сих пор неяс­но, в каких пре­де­лах пре­тор мог — или имел пра­во — вме­шать­ся, чтобы вос­пре­пят­ст­во­вать чело­ве­ку в отда­лён­ной обла­сти отдать в залог само­го себя или свои услу­ги, даже на самых невы­год­ных усло­ви­ях¹³. Одна­ко дух рим­ско­го пра­ва был явно враж­де­бен подоб­ным обы­ча­ям; ясно, что ко вре­ме­нам Импе­рии уже пред­при­ни­ма­лись реаль­ные попыт­ки внед­рить в про­вин­ци­ях рим­ский с.130 прин­цип, соглас­но кото­ро­му обра­ще­ние в зави­си­мость или заклю­че­ние в тюрь­му долж­но было совер­шать­ся толь­ко по реше­нию суда¹⁴. Одна­ко даже по стан­дар­там того вре­ме­ни санк­ции мог­ли пока­зать­ся неоправ­дан­но суро­вы­ми; едва ли они соот­вет­ст­во­ва­ли важ­ной роли денеж­но­го обме­на в обще­стве; напро­тив, раз­ви­тие циви­ли­за­ции мог­ло содей­ст­во­вать сокры­тию наи­худ­ших жесто­ко­стей, ибо обра­ще­ние в зави­си­мость граж­да­ни­на было неудоб­но для обе­их сто­рон.

Таким обра­зом, при­сту­пая к соис­ка­нию долж­но­сти, поли­тик дол­жен был пом­нить, какая судь­ба ожи­да­ет его, если уда­ча от него отвер­нёт­ся, а его поли­ти­че­ская звезда зай­дёт. Но в тече­ние како­го-то вре­ме­ни мож­но было, при­ла­гая опре­де­лён­ные уси­лия, пред­от­вра­щать дур­ные послед­ст­вия или избе­гать их. В 60-е гг. до н. э. дол­ги моло­до­го Цеза­ря состав­ля­ли 25 млн. сестер­ци­ев — или, по край­ней мере, так гово­ри­ли; в свой эди­ли­тет он силь­но потра­тил­ся на игры, кото­рые, есте­ствен­но, затми­ли игры его кол­ле­ги Бибу­ла¹⁵. Уве­рен­ность Цеза­ря в себе (его вра­ги назва­ли бы её бес­стыд­ст­вом (im­pu­den­tia)) была без­гра­нич­на. Когда в 63 г. он доби­вал­ся долж­но­сти вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка, его сопер­ник Катул пред­ло­жил запла­тить часть его дол­гов в обмен на отказ от соис­ка­ния, но Цезарь сумел занять день­ги в дру­гом месте, и его сло­ва, обра­щён­ные к мате­ри, демон­стри­ру­ют, что он пони­мал свой выбор: ему пред­сто­я­ло стать либо вер­хов­ным пон­ти­фи­ком, либо изгнан­ни­ком¹⁶. Долж­ни­ку мог­ло быть опас­но обна­ру­жи­вать своё поло­же­ние, и он про­дол­жал брать в долг. Поли­ти­че­ская или денеж­ная неуда­ча неиз­беж­но вела к ката­стро­фе. Мно­го задол­жав­ший ари­сто­крат был не менее скло­нен к рево­лю­ции, чем разо­рив­ший­ся бед­няк, что лег­ко увидеть на при­ме­ре кри­зи­са, свя­зан­но­го с Кати­ли­ной. Наряду с бед­ны­ми суще­ст­во­ва­ли люди, кото­рые, по сло­вам Цице­ро­на, име­ли мно­го дол­гов, но упор­но дер­жа­лись за своё иму­ще­ство и гото­вы были устро­ить рево­лю­цию, чтобы не пла­тить¹⁷. «Ho­rum ho­mi­num spe­cies est ho­nes­tis­si­ma, — вос­кли­цал Цице­рон, — vo­lun­tas ve­ro et cau­sa im­pu­den­tis­si­ma»^[2]. К этой любо­пыт­ной кате­го­рии мы вер­нём­ся поз­же. Зем­ля была ося­зае­мым акти­вом и наи­луч­шим обес­пе­че­ни­ем, тогда как денеж­ные дол­ги мож­но было отсро­чить, реструк­ту­ри­зи­ро­вать или заклю­чить новое согла­ше­ние. Поли­ти­че­ская щед­рость (li­be­ra­li­tas), по сло­вам Цице­ро­на, тре­бо­ва­ла взять на себя дол­ги дру­га (ami­cus), если он в этом нуж­дал­ся; и чело­ве­ку, зани­мав­ше­му высо­кое поло­же­ние в обще­стве, было жиз­нен­но важ­но как мож­но доль­ше дер­жать­ся подаль­ше от судов¹⁸. В таких обсто­я­тель­ствах доволь­но гру­бые и сокру­ши­тель­ные послед­ст­вия про­цеду­ры взыс­ка­ния дол­га мог­ли лишь ухуд­шить дело. Какое то вре­мя чело­век мог укло­нять­ся от судов, но если он допус­кал ошиб­ку в управ­ле­нии сво­им иму­ще­ст­вом и обна­ру­жи­вал свою несо­сто­я­тель­ность, для него всё было кон­че­но. В мир­ные и ста­биль­ные вре­ме­на подоб­ная систе­ма мог­ла работать, но граж­дан­ская вой­на слиш­ком ясно пока­за­ла её опас­но­сти. Во вся­ком слу­чае, в деле Кати­ли­ны всё это вскры­лось, и когда в 62 г. Цице­рон купил доро­гой дом на Пала­тине, то в шут­ку ска­зал, буд­то задол­жал столь­ко, что готов при­со­еди­нить­ся к любой рево­лю­ции¹⁹.

Ввиду это­го денеж­ные дела поли­ти­ков неред­ко при­хо­ди­ли в очень слож­ное и запу­тан­ное состо­я­ние. Чтобы уско­рить свою ран­нюю карье­ру, Цезарь при­шлось залезть в огром­ные дол­ги, и его поло­же­ние выпра­ви­лось лишь после того, как он полу­чил доступ к галль­ско­му золоту. Извест­но, что он был заме­шан в пред­вы­бор­ный скан­дал 54 г. до н. э.²⁰, утвер­жде­ние, что Цезарь «под­ку­пил» или убедил Луция Эми­лия Пав­ла, кон­су­ла 50 г. до н. э., и три­бу­на Кури­о­на, выпла­тив их дол­ги или пору­чив­шись за них, несо­мнен­но, — слиш­ком про­стое объ­яс­не­ние их поли­ти­ки в целом²¹, но нет сомне­ний, что хит­ро­ум­ные суб­сидии Цеза­ря неред­ко шли на поль­зу его делу. Мно­гие, подоб­но Тре­ба­цию Тесте, отправ­ля­лись в Гал­лию, чтобы «купать­ся в золо­те»²². В кон­це 50-х гг. до н. э. поли­ти­че­ское поло­же­ние само­го Цице­ро­на ослож­нял круп­ный заём, взя­тый у Цеза­ря; с.131 Лен­тул Крус был весь в дол­гах и нена­дё­жен²³. Сам Цезарь не про­во­дил рез­ких раз­ли­чий меж­ду союз­ни­ка­ми и вра­га­ми и, несо­мнен­но, так посту­па­ли и дру­гие, о ком у нас гораздо мень­ше сведе­ний. Как недав­но пока­за­ли Шекл­тон Бэй­ли и Брант, разде­ле­ние сто­рон в граж­дан­ской войне не под­да­ёт­ся про­сто­му и един­ст­вен­но­му объ­яс­не­нию, и в обо­их лаге­рях нахо­ди­лись как долж­ни­ки, так и креди­то­ры; несо­мнен­но, вой­на поста­ви­ла боль­шин­ство участ­ни­ков перед выбо­ром, кото­ро­го невоз­мож­но было избе­жать²⁴. Но финан­со­вая задол­жен­ность и весь ком­плекс зай­мов и креди­тов, сопро­вож­дав­ших карье­ры мно­гих сена­то­ров, ино­гда дол­жен был под­ры­вать их поли­ти­че­ские пози­ции и накла­ды­вать огра­ни­че­ния на их иде­а­ли­сти­че­ские убеж­де­ния.

Сле­ду­ет отка­зать­ся от совре­мен­ных пред­став­ле­ний о том, что сена­тор имел мало дело­вых инте­ре­сов, а его финан­со­вые дела были при­ми­тив­ны или очень про­сты. Нет осно­ва­ний счи­тать, что слож­ные финан­со­вые сдел­ки, упо­мя­ну­тые в пись­мах Цице­ро­на, были чем-то необыч­ным²⁵, и боль­шин­ство сена­то­ров начи­ная с Като­на Стар­ше­го были не про­сто земле­вла­дель­ца­ми, но и про­фес­сио­наль­ны­ми поли­ти­ка­ми, для кото­рых все источ­ни­ки дохо­да были лишь сред­ства­ми поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти²⁶. Напри­мер, ясно, что поли­ти­че­ские лиде­ры Позд­ней Рес­пуб­ли­ки мог­ли наме­рен­но вести опре­де­лён­ную финан­со­вую игру ради дости­же­ния поли­ти­че­ских целей. В 49 г., когда Цезарь ост­ро нуж­дал­ся в налич­но­сти, он, по его сло­вам, «занял денег у воен­ных три­бу­нов и цен­ту­ри­о­нов и рас­пре­де­лил их меж­ду сво­и­ми сол­да­та­ми. Этим он вдвойне выиг­рал; зай­мом он при­вя­зал к себе цен­ту­ри­о­нов, а щед­ро­стью купил рас­по­ло­же­ние сол­дат», а Дион Кас­сий сооб­ща­ет, что Цезарь неред­ко навя­зы­вал зай­мы с этой целью²⁷; он кон­фис­ко­вал поме­стья одно­го бога­ча в Малой Азии, но поз­во­лил их выку­пить за 2000 талан­тов²⁸. Нет осно­ва­ний усмат­ри­вать в репли­ке Цеза­ря какой-то цинизм; есте­ствен­но было счи­тать, что чело­век, у кото­ро­го ты занял боль­шую сум­му, вслед­ст­вие это­го будет силь­нее заин­те­ре­со­ван в тво­ей победе. Самые тяжё­лые послед­ст­вия подоб­ных обы­ча­ев наблюда­лись в про­вин­ци­ях, но ими не огра­ни­чи­ва­лись. Цице­рон несколь­ко раз попа­дал в ловуш­ку — и к Цеза­рю, и к дру­гим людям. Воз­вра­ща­ясь в Рим в 50 г. до н. э., он оста­вил в Азии 2,2 млн. сестер­ци­ев; посколь­ку он хоро­шо знал, что пом­пе­ян­цы зарят­ся на эти день­ги, его инте­рес к делу Пом­пея оста­вал­ся ост­рым²⁹. Пом­пе­ян­цы дей­ст­ви­тель­но их захва­ти­ли, и поэто­му в пер­вые годы дик­та­ту­ры Цеза­ря Цице­рон очень нуж­дал­ся в день­гах. Но даже в таких обсто­я­тель­ствах Фаб­е­рий, лов­кий и зло­ве­щий сек­ре­тарь Цеза­ря в 47 или 46 гг. до н. э. каким-то обра­зом сумел уго­во­рить Цице­ро­на дать ему в долг круп­ную сум­му³⁰. С это­го нача­лась дол­гая исто­рия: Цице­рон посто­ян­но про­сил Атти­ка взыс­кать эту сум­му, но Фаб­е­рий успеш­но укло­нял­ся, а заин­те­ре­со­вать этим делом Оппия и Баль­ба не уда­ва­лось³¹. Фаб­е­рий всё откла­ды­вал выпла­ту, и Цице­рон уже отча­ял­ся; нако­нец Фаб­е­рий, вме­сто того, чтобы упла­тить налич­ны­ми, пере­дал Цице­ро­ну несколь­ко рас­пи­сок сво­их соб­ст­вен­ных долж­ни­ков. Тот немед­лен­но попро­сил Атти­ка изу­чить их име­на (no­mi­na), поло­же­ние и репу­та­цию; и на этой муче­ни­че­ской ноте дан­ная тема исче­за­ет из пере­пис­ки Цице­ро­на³². Был ли вопрос решён, или долг так и остал­ся невы­пла­чен­ным? Труд­но отде­лать­ся от подо­зре­ния, что заём, пре­до­став­лен­ный Цице­ро­ном, был сво­его рода зало­гом лояль­но­сти, подоб­ным тому, о кото­ром гово­рил Цезарь. Более того, эта исто­рия иллю­ст­ри­ру­ет как стро­и­лись не толь­ко исход­ные отно­ше­ния долж­ни­ка и креди­то­ра, но и отно­ше­ния вто­ро­го уров­ня: про­да­жа и покуп­ка чужих дол­гов, — про­цесс, извест­ный юри­стам как de­le­ga­tio de­bi­to­ris и хоро­шо засвиде­тель­ст­во­ван­ный в эпо­ху Цице­ро­на³³.

с.132

II

Исто­ри­ки гово­рят, что в 49 г. до н. э., когда нача­лась граж­дан­ская вой­на, раз­ра­зил­ся «кредит­ный кри­зис». В чём имен­но состо­ял кри­зис? Его пер­вым эле­мен­том, несо­мнен­но, явля­лась все­го лишь поли­ти­че­ская неста­биль­ность. Мож­но было ожи­дать, что мно­гих людей отстра­нят от вла­сти, изго­нят или убьют, поэто­му сле­до­ва­ло вер­нуть себе день­ги, дан­ные в долг. В пере­пис­ке Цице­ро­на мно­го­крат­но упо­ми­на­ют­ся страх перед отме­ной дол­гов (ta­bu­lae no­vae), воз­вра­ще­ни­ем изгнан­ни­ков, про­скрип­ци­я­ми, кон­фис­ка­ци­я­ми, и Цице­рон опа­сал­ся не толь­ко за Пом­пея и его сто­рон­ни­ков³⁴. Откры­то зву­ча­ли угро­зы, ходи­ли слу­хи об угро­зах, и мно­гие пом­ни­ли, что слу­чи­лось при Сул­ле. Свиде­тель­ства скуд­ны, но нет сомне­ний в том, что город­ская бед­но­та стра­да­ла из-за неиз­беж­ных рис­ков для импор­та зер­на, как ранее стра­да­ла в 70-х гг. до н. э.; к это­му при­ба­ви­лись труд­но­сти с арен­дой. Но вто­рой фак­тор был более харак­тер­ным — это нехват­ка налич­ных денег, то есть монет. Цезарь упо­ми­на­ет, что в 49 г. до н. э. «упал кредит» (fi­des… es­set an­gus­tior), а Цице­рон в пись­мах 49 и 48 гг. до н. э. часто воз­вра­ща­ет­ся к теме доро­го­виз­ны денег (num­mo­rum ca­ri­tas)³⁵. Дело было не толь­ко в том, что бан­ки­ры пря­та­ли день­ги и отка­зы­ва­лись с ними рас­ста­вать­ся; денег не было в нали­чии в более ощу­ти­мом смыс­ле. В раз­го­во­ре с Цице­ро­ном, кото­рый тот позд­нее мрач­но пере­ска­зал, Сер­вий Суль­пи­ций Руф утвер­ждал, что ожи­да­ет несча­стий «вслед­ст­вие денеж­ных затруд­не­ний обо­их» (prop­ter ut­rius­que dif­fi­cul­ta­tem pe­cu­nia­riam, Att. X. 14. 1). На пер­вый взгляд, это выглядит как пара­докс. И Цезарь, и Пом­пей были бога­ты­ми людь­ми; Цезарь вла­дел золо­том Гал­лии, Пом­пей — золо­том Ита­лии и ещё более круп­ны­ми богат­ства­ми на Восто­ке. Не хва­та­ло имен­но налич­ных денег. В усло­ви­ях антич­но­го мира это не уди­ви­тель­но. В тре­вож­ные вре­ме­на кредит рушил­ся, и богат­ство чело­ве­ка сво­ди­лось к тем денеж­ным сум­мам, кото­рые бук­валь­но под­дер­жи­ва­ли кредит­ные отно­ше­ния. Более того, чекан­ка име­ла малую фиду­ци­ар­ную цен­ность; налич­ные день­ги лег­че было хра­нить и пере­ме­щать, чем това­ры или иму­ще­ство, поэто­му они мог­ли счи­тать­ся менее рис­ко­ван­ны­ми акти­ва­ми³⁶. Но в 49 г. до н. э., в ещё боль­шей сте­пе­ни, чем в ходе ана­ло­гич­ных кри­зи­сов 86 и 63 гг. до н. э., про­бле­му зна­чи­тель­но усу­гу­би­ли потреб­но­сти самих вла­сти­те­лей. Сол­да­там тре­бо­ва­лось пла­тить, при­чём немед­лен­но, ибо леги­он не стал бы сра­жать­ся про­тив леги­о­на без круп­но­го поощ­ре­ния. Поэто­му обе сто­ро­ны исполь­зо­ва­ли все сред­ства, чтобы собрать день­ги. Цезарь про­да­вал галль­ское золо­то по цене 3000 сестер­ци­ев за фунт, что состав­ля­ло поло­ви­ну его под­лин­ной сто­и­мо­сти; а когда были про­да­ны огром­ные поме­стья Пом­пея, то выру­чить уда­лось лишь пять­де­сят мил­ли­о­нов дена­ри­ев — сме­хотвор­но малень­кую сум­му³⁷. Цезарь гово­рил: «Сол­да­ты и день­ги: если у тебя нет одно­го, то ско­ро не будет и вто­ро­го» (Cass. Dio XLII. 49. 5). В Риме самым спор­ным поступ­ком Цеза­ря, силь­нее все­го поста­вив­шим под удар его про­шлую сла­ву за мило­сер­дие (cle­men­tia), стал захват каз­ны (aera­rium) и содер­жав­ших­ся в ней налич­ных денег³⁸. Офи­це­ров Цеза­ря или даже запу­ган­ных граж­дан, вро­де Цице­ро­на, мож­но было удо­вле­тво­рить век­се­лем, а на сле­дую­щем эта­пе — даже горст­кой чужих век­се­лей и дол­го­вых рас­пи­сок. Для сол­дат, слу­жа­щих в армии, они были так же бес­по­лез­ны, как и золотые слит­ки.

Симп­то­мы, воз­ник­шие в 49 г. до н. э., не были совер­шен­но новым явле­ни­ем. Во вре­мя Вто­рой Пуни­че­ской вой­ны сенат два­жды сни­жал содер­жа­ние дра­го­цен­ных метал­лов в моне­тах и очень силь­но пола­гал­ся на зай­мы, взя­тые у част­ных лиц; но изви­не­ни­я­ми и оправ­да­ни­я­ми этой поли­ти­ки слу­жи­ли воен­ные нуж­ды³⁹. Такое же напря­же­ние воз­ник­ло во вре­мя Союз­ни­че­ской вой­ны, и содер­жа­ние дра­го­цен­но­го метал­ла в моне­тах сно­ва было сни­же­но; собы­тия сле­дую­щих лет — убий­ство Сем­п­ро­ния Азел­ли­о­на, «унци­аль­ный закон» 88 г. до н. э., Вале­ри­ев закон 86 г. до н. э. о сокра­ще­нии дол­гов и попыт­ка пре­то­ров вос­ста­но­вить денеж­ное обра­ще­ние — свиде­тель­ст­ву­ют о том, что воен­ные рас­хо­ды сно­ва поро­ди­ли повсе­мест­ную задол­жен­ность и с.133 ост­рую нехват­ку налич­ных денег. Вслед­ст­вие заго­во­ра Кати­ли­ны вол­не­ния вокруг дол­гов вновь вышли на пере­д­ний план в поли­ти­ке; и если их изна­чаль­ные при­чи­ны мож­но искать в эко­но­ми­че­ских послед­ст­ви­ях и рас­хо­дах, свя­зан­ных с вой­на­ми про­тив Сер­то­рия, пира­тов и Мит­ри­да­та, то глав­ные при­чи­ны недо­воль­ства были внут­рен­ни­ми: нуж­да бед­ня­ков и жесто­кие взыс­ка­ния бога­чей; и каз­на (aera­rium) в то вре­мя не мог­ла ока­зать помощь, выпу­стив на рынок боль­ше налич­но­сти⁴⁰. Но в граж­дан­ской войне 49 г. до н. э. те же самые эле­мен­ты сло­жи­лись в новый узор, ибо к дол­гам, порож­дён­ным поли­ти­че­ской борь­бой пред­ше­ст­ву­ю­щих лет, доба­ви­лись дол­ги, вызван­ные изъ­я­ти­ем налич­ных денег, и воз­ме­ще­ние мож­но было полу­чить толь­ко за счёт про­иг­рав­шей сто­ро­ны. Людям, желав­шим сохра­нить ней­тра­ли­тет, веро­ят­но, труд­но было про­ти­во­сто­ять угро­зам и убеж­де­нию, и в пору, когда земель­ной соб­ст­вен­но­сти гро­зи­ла опас­ность, они тоже жела­ли спря­тать день­ги. О воздей­ст­вии этих про­цес­сов на бед­ные клас­сы у нас мало сведе­ний, но оце­нить его мож­но по пред­ло­же­ни­ям Целия и Дола­бел­лы об отмене аренд­ной пла­ты и дол­гов; оба этих пред­ло­же­ния отра­жа­ют труд­но­сти с упла­той и, несо­мнен­но, более общий эко­но­ми­че­ский кри­зис. Цице­рон в 49 г. до н. э. не видел ника­ко­го выхо­да; конеч­но, любые меры долж­ны были исхо­дить от само­го Рим­ско­го государ­ства, и едва ли они ста­ли бы без­бо­лез­нен­ны­ми.

Итак, ост­рый кри­зис 49 г. до н. э. был порож­дён и ослож­нён сов­мест­ным воздей­ст­ви­ем трёх сил. Поли­ти­че­ская неста­биль­ность, нехват­ка налич­ных денег и нако­нец — но не в послед­нюю оче­редь — жесто­кость зако­нов о банк­рот­стве и дол­гах.

Сведе­ний о мерах, при­ня­тых в дик­та­ту­ру Цеза­ря отно­си­тель­но дол­гов, очень мно­го, но они несколь­ко про­ти­во­ре­чат друг дру­гу. В осно­ву сле­ду­ет поло­жить рас­сказ само­го Цеза­ря; его мож­но допол­нить подроб­но­стя­ми из дру­гих источ­ни­ков, в основ­ном из Дио­на Кас­сия.

(i) В кон­це 49 г. до н. э. Цезарь при­был в Рим и обна­ру­жил паде­ние креди­та (fi­des an­gus­tior). Как он, так и Дион Кас­сий объ­яс­ня­ют⁴¹: три­бу­ны уже пони­зи­ли став­ки по креди­там, но про­бле­мы всё рав­но сохра­ня­лись. День­ги, пре­до­став­лен­ные в долг, невоз­мож­но было полу­чить обрат­но; даже если долж­ник пред­ла­гал в воз­ме­ще­ние свой дом или зем­лю, креди­тор ниче­го не мог за них полу­чить, посколь­ку рынок был непо­во­рот­лив, и при ост­рой нехват­ке налич­но­сти цены обру­ши­лись⁴². Цезарь рас­по­рядил­ся, чтобы тре­тей­ские судьи оце­ни­ва­ли соб­ст­вен­ность по дово­ен­ным ценам, а креди­то­ры при­ни­ма­ли недви­жи­мость или её части в упла­ту дол­га в ожи­да­нии, что вско­ре цены вер­нут­ся к нор­ме. Кро­ме того, чтобы акти­ви­зи­ро­вать денеж­ный обо­рот, он воз­ро­дил ста­рый закон, запре­щав­ший хра­нить налич­ны­ми более 60 тыс. сестер­ци­ев.

(ii) В 48 г. до н. э. новый город­ской пре­тор Тре­бо­ний, дове­рен­ный цеза­ри­а­нец, ввёл в дей­ст­вие новую систе­му оцен­ки. Но Целий Руф, при­я­тель Цице­ро­на, вме­шал­ся — либо от обиды, что Цезарь пред­по­чёл дру­го­го, либо из убеж­де­ния, что мер Цеза­ря недо­ста­точ­но, — и поме­шал Тре­бо­нию вести дела. Затем Целий обра­тил­ся к дема­го­гии и нашёл сто­рон­ни­ков пред­ло­же­ния о пол­ном про­ще­нии дол­гов и отмене аренд­ной пла­ты на год. Целий был изгнан из Рима и где-то в нача­ле мар­та откры­то под­нял вос­ста­ние, в кото­ром встре­тил свою смерть. Таков рас­сказ Цеза­ря⁴³.

(iii) Далее, Дион Кас­сий (XLII. 51. 1) сооб­ща­ет, что Цезарь (A) в уго­ду наро­ду спи­сал все про­цен­ты по дол­гам, нако­пив­ши­е­ся с нача­ла вой­ны; (B) одно­вре­мен­но отме­нил на год аренд­ную пла­ту, не пре­вы­шав­шую 2000 сестер­ци­ев; (C) а так­же «повы­сил оцен­ку иму­ще­ства, кото­рое закон тре­бо­вал пере­дать в упла­ту дол­га, до той, что суще­ст­во­ва­ла в то вре­мя (то есть в момент воз­ник­но­ве­ния дол­га)». Дион Кас­сий дати­ру­ет эти собы­тия осе­нью 47 г. до н. э., после воз­вра­ще­ния Цеза­ря из Азии; но эти гла­вы содер­жат неко­то­рую хро­но­ло­ги­че­скую пута­ни­цу, и пред­став­ля­ет­ся, что Дион Кас­сий, по сво­е­му обык­но­ве­нию, сгруп­пи­ро­вал ряд внут­ри­по­ли­ти­че­ских меро­при­я­тий в одно отступ­ле­ние, не отно­ся­ще­е­ся к опре­де­лён­но­му вре­ме­ни⁴⁴. В поль­зу это­го пред­по­ло­же­ния гово­рит свиде­тель­ство Остий­ских фаст, в кото­рых отме­на аренд­ной пла­ты на год отне­се­на к 48 г. до н. э.; это собы­тие выпа­да­ет с.134 на конец года, так как в преды­ду­щей запи­си сооб­ща­ет­ся о смер­ти Пом­пея, слу­чив­шей­ся 28 сен­тяб­ря⁴⁵.

(iv) Рас­сказ Све­то­ния (Iul. 42) немно­го отли­ча­ет­ся, но тоже пред­по­ла­га­ет дати­ров­ку 48 г. до н. э. Цезарь поста­но­вил, что долж­на (как и ранее) про­во­дить­ся про­цеду­ра оцен­ки, но теперь вычел из дово­ен­ной цены, уста­нов­лен­ной оцен­щи­ка­ми, все про­цен­ты, упла­чен­ные или фор­маль­но запи­сан­ные как упла­чен­ные⁴⁶. Таким обра­зом креди­то­ры поте­ря­ли сум­мы, экви­ва­лент­ные чет­вер­ти зай­ма (quar­ta pars cre­di­ti). Мак­си­маль­ная закон­ная про­цент­ная став­ка состав­ля­ла в Риме 12 % в год; и если с нача­ла вой­ны про­шло ров­но два года (49 и 48 гг. до н. э.), это при­ве­ло бы к поте­ре 24 % — чет­вер­ти основ­но­го капи­та­ла. И если сле­ду­ет иден­ти­фи­ци­ро­вать меро­при­я­тие, опи­сан­ное Све­то­ни­ем, с тем, кото­рое упо­ми­на­ет Дион Кас­сий (а пред­став­ля­ет­ся, что их сле­ду­ет иден­ти­фи­ци­ро­вать), то ариф­ме­ти­ка ука­зы­ва­ет, что его сле­ду­ет дати­ро­вать кон­цом 48 г. до н. э. Мож­но пред­по­ло­жить, что Цезарь при­ка­зал пре­то­рам сле­дую­ще­го года (47 г. до н. э.) про­дол­жить про­цеду­ру оцен­ки иму­ще­ства, вычи­тая из оце­ноч­ных цен уже упла­чен­ные про­цен­ты.

(v) Отсюда сле­ду­ет, что Дион Кас­сий оши­ба­ет­ся, дати­руя эти собы­тия кон­цом 47 г. до н. э.; они отно­сят­ся к кон­цу 48 г. до н. э. (отсут­ст­вие Цеза­ря не явля­ет­ся пре­пят­ст­ви­ем). Пред­ло­же­ния Дола­бел­лы долж­ны сле­до­вать за ними; он стре­мил­ся к пол­ной отмене дол­гов и, веро­ят­но, всех задол­жен­но­стей по аренд­ной пла­те. Эти пред­ло­же­ния долж­ны были пре­взой­ти преды­ду­щие рас­по­ря­же­ния Цеза­ря, кото­рые, несо­мнен­но, не удо­вле­тво­ри­ли бога­тых долж­ни­ков и не реши­ли более про­стые про­бле­мы город­ской бед­но­ты⁴⁷. Анто­ний рез­ко вос­про­ти­вил­ся Дола­бел­ле, и толь­ко воз­вра­ще­ние Цеза­ря поз­во­ли­ло вос­ста­но­вить мир.

(vi) Кро­ме того, в рас­ска­зе об эко­но­ми­че­ском кри­зи­се в прав­ле­ние Тибе­рия Тацит упо­ми­на­ет “lex Cae­sa­ris dic­ta­to­ris de mo­do cre­den­di pos­si­den­di­que intra Ita­liam”^[3] (Ann. VI. 16—17). Тацит под­ра­зу­ме­ва­ет, что этот закон огра­ни­чи­вал про­цент­ные став­ки, и, учи­ты­вая поста­нов­ле­ние сена­та, при­ня­тое в 33 г. н. э., “ut fae­ne­ra­to­res duas pat­ri­mo­nii par­tes in so­lo col­lo­ca­rent, de­bi­to­res to­ti­dem aeris alie­ni sta­tim sol­ve­rent”^[4] (Suet. Tib. 48), обыч­но счи­та­ет­ся, что закон Цеза­ря тоже пред­пи­сы­вал инве­сти­ро­вать часть капи­та­ла в ита­лий­скую зем­лю, отсюда “pos­si­den­di intra Ita­liam”. Не вполне ясно, какое место этот закон зани­мал в про­грам­ме Цеза­ря; иссле­до­ва­те­ли иден­ти­фи­ци­ро­ва­ли его с (воз­рож­дён­ным) зако­ном Цеза­ря про­тив запа­са­ния денег, при­ня­тым в 49 г. до н. э., но тре­бо­ва­ние об инве­сти­ро­ва­нии в ита­лий­скую зем­лю пред­по­ла­га­ет его дати­ров­ку более спо­кой­ным пери­о­дом⁴⁸. Новый закон о том же самом пред­ме­те, кото­рый мож­но иден­ти­фи­ци­ро­вать с зако­ном, упо­мя­ну­тым у Таци­та, вполне может отно­сить­ся к кон­цу 46 или 45 гг. до н. э., когда Цезарь в долж­но­сти пре­фек­та нра­вов (prae­fec­tus mo­rum) про­вёл целый букет реформ. Из сочи­не­ний Цице­ро­на вид­но, что в 45 г. до н. э. труд­но­сти с креди­том ещё суще­ст­во­ва­ли, и в целом мало­ве­ро­ят­но, что пред­ше­ст­ву­ю­щие меро­при­я­тия Цеза­ря при­нес­ли чудес­ное исце­ле­ние⁴⁹. Дей­ст­ви­тель­но, как будет пока­за­но ниже, есть осно­ва­ния пред­по­ла­гать суще­ст­во­ва­ние ещё одно­го важ­но­го зако­на, веро­ят­но, наи­бо­лее дол­го­веч­но­го из всех.

Одна­ко воз­ни­ка­ет вопрос о том, какую пра­во­вую фор­му при­ня­ли меро­при­я­тия Цеза­ря. Момм­зен стран­ным обра­зом иден­ти­фи­ци­ру­ет «закон» (lex), упо­мя­ну­тый Таци­том, с реше­ни­ем Цеза­ря об учреж­де­нии оцен­ки, при­ня­тым в кон­це 49 г. до н. э. (и повто­рён­ным в 48 г. до н. э.)⁵⁰. Эту гипо­те­зу сле­ду­ет отверг­нуть. Сам Цезарь два­жды исполь­зу­ет один и тот же гла­гол — con­sti­tuit (BC. III. 1. 2) и con­sti­tue­rat (BC. III. 20. 1)^[5], — и, что при­ме­ча­тель­но, не упо­ми­на­ет о том, что Целий Руф нару­шал недав­но при­ня­тый закон. Фор­маль­но Цезарь мог адре­со­вать своё реше­ние, при­ня­тое на осно­ва­нии дик­та­тор­ских пол­но­мо­чий или после обсуж­де­ния в сена­те, одним толь­ко пре­то­рам. Учреж­де­ние ново­го спо­со­ба упла­ты (so­lu­tio) дол­га не тре­бо­ва­ло при­ня­тия зако­на. Ранее упла­та дол­га путём пере­да­чи иму­ще­ства (da­tio in so­lu­tum) была воз­мож­на по согла­ше­нию сто­рон. Теперь введён­ная пре­то­ра­ми новая про­цеду­ра, вклю­чаю­щая оцен­щи­ков и оцен­ку по дово­ен­ным ценам, мог­ла быть реа­ли­зо­ва­на про­сто в силу экс­цеп­ции (iure ex­cep­tio­nis), в той сфе­ре, с.135 где пре­то­ры мог­ли сво­бод­но вво­дить инно­ва­ции⁵¹. Два иска, кото­рые с наи­боль­шей веро­ят­но­стью отно­си­лись к дол­гам, — иск об опре­де­лён­ной сум­ме дол­га (ac­tio pe­cu­niae cer­tae cre­di­tae) и иск из сти­пу­ля­ции (ac­tio ex sti­pu­la­tu) — не пред­став­ля­ли бы ника­ких труд­но­стей. Инструк­ция Цеза­ря, веро­ят­но, дей­ст­во­ва­ла на про­тя­же­нии 48 и 47 гг. до н. э. и про­дол­жа­ла дей­ст­во­вать в 46 г. до н. э., о чём свиде­тель­ст­ву­ют пись­ма Цице­ро­на, кото­рый испы­ты­вал отвра­ще­ние к этим новым оцен­кам (aes­ti­ma­tio­nes). Для Цице­ро­на и его дру­зей новая систе­ма, несо­мнен­но, озна­ча­ла убыт­ки, и в пись­ме к Папи­рию Пету он шутил: «Но то, что ты клят­вен­но заяв­ля­ешь мне о непла­те­же­спо­соб­но­сти, не име­ет зна­че­ния; … теперь же, хотя ты и теря­ешь иму­ще­ство так рав­но­душ­но, у тебя нет осно­ва­ний не счи­тать, что, при­ни­мая меня как гостя, ты при­ни­ма­ешь какую-то “оцен­ку”; тем не менее от дру­га это более лег­кий удар, чем от долж­ни­ка» (пер. В. О. Горен­штей­на)⁵². Цезарь, види­мо, хоро­шо это пони­мал. Если выпла­тить дол­ги день­га­ми было невоз­мож­но вслед­ст­вие нехват­ки налич­но­сти, то пра­во­вой меха­низм, поз­во­ля­ю­щий пере­дать в упла­ту дол­га адек­ват­но оце­нен­ное иму­ще­ство, мог быть доста­точ­но болез­нен­ным, но удо­вле­тво­рял потреб­но­сти как креди­то­ра, так и долж­ни­ка. Цице­рон про­ком­мен­ти­ро­вал это очень рез­ко: немно­гие долж­ни­ки, по его мне­нию, мог­ли откры­то при­вет­ст­во­вать меро­при­я­тия Цеза­ря, ибо чрез­мер­ная радость выда­ва­ла бы их несо­сто­я­тель­ность (Off. II. 79). Для Цице­ро­на это был вопрос сохра­не­ния лица, вопрос чести, а не про­сто пред­мет для дис­кус­сии. Сам Цезарь⁵³ реко­мен­до­вал свои меры, при­ня­тые в 49 г. до н. э., как «наи­бо­лее целе­со­об­раз­ные… для защи­ты доб­ро­го име­ни долж­ни­ков» (ad de­bi­to­rum tuen­dam exis­ti­ma­tio­nem, пер. М. М. Покров­ско­го). Таким обра­зом, про­бле­ма состо­я­ла в том, чтобы най­ти достой­ный выход для несо­сто­я­тель­ных долж­ни­ков. Одна­ко не явля­лись ли преж­ние ука­за­ния Цеза­ря пре­то­рам слиш­ком уяз­ви­мы­ми? Раз­ве не мог новый Целий или Дола­бел­ла отме­нить столь непроч­ный порядок? Веро­ят­но, Цезарь поду­мал о какой-то более посто­ян­ной мере.

III

Из более позд­них пра­во­вых кодек­сов изве­стен закон, име­ю­щий на удив­ле­ние похо­жее содер­жа­ние и цель. Это Юли­ев закон об уступ­ке иму­ще­ства (Lex Julia de bo­nis ce­den­dis), учреж­дав­ший новую про­цеду­ру выпла­ты дол­га — уступ­ку иму­ще­ства (ces­sio bo­no­rum). В рам­ках этой про­цеду­ры долж­ник мог при­знать себя несо­сто­я­тель­ным перед пре­то­ром или дру­гим маги­ст­ра­том, а затем с раз­ре­ше­ния маги­ст­ра­та «усту­пить» свою зем­лю или иму­ще­ство в счёт дол­га, сохра­нив за собой доста­точ­но соб­ст­вен­но­сти, чтобы обес­пе­чить себе жизнь⁵⁴. Таким обра­зом он не под­вер­гал­ся граж­дан­ско­му бес­че­стью (in­fa­mia) и пол­но­стью избе­гал лич­но­го аре­ста; вто­рич­но предъ­явить иск по пово­ду того же само­го дол­га было нель­зя, если толь­ко долж­ник в про­ме­жут­ке не обза­вёл­ся круп­ной сум­мой денег; в дру­гих сфе­рах ему тоже пре­до­став­ля­лась защи­та⁵⁵. Одна­ко, посколь­ку цитат из зако­на не сохра­ни­лось, суще­ст­ву­ют неко­то­рые сомне­ния отно­си­тель­но изна­чаль­ных мас­шта­бов этой инно­ва­ции. Напри­мер, ясно, что уступ­ка иму­ще­ства (ces­sio bo­no­rum) рас­про­стра­ня­лась не на всех долж­ни­ков и име­ла исклю­чи­тель­но раз­ре­ши­тель­ный харак­тер; ибо её часто опи­сы­ва­ют как бла­го­де­я­ние (be­ne­fi­cium) в поль­зу долж­ни­ка, кото­рое пре­до­став­ля­лось лишь тем, кто имел какое-то убеди­тель­ное оправ­да­ние⁵⁶. Более того, чело­век, не имев­ший ника­ко­го иму­ще­ства (bo­na) для уступ­ки, едва ли мог вос­поль­зо­вать­ся такой воз­мож­но­стью, и если столь неиму­щий чело­век вооб­ще мог взять в долг круп­ные сум­мы денег, невоз­мож­но пове­рить, что рим­ское дол­го­вое пра­во мог­ло осво­бо­дить его от дол­гов соглас­но зако­ну. Неиму­ще­му долж­ни­ку про­ще было бежать; аль­тер­на­ти­вой явля­лось пре­вра­ще­ние в кре­пост­но­го — чрез­вы­чай­ная обре­ме­ни­тель­ность подоб­но­го спо­со­ба уре­гу­ли­ро­ва­ния дол­гов мог­ла слу­жить неко­то­рой защи­той от него. Далее, нет сомне­ний в том, что лич­ный арест долж­ни­ка сохра­нял­ся, осо­бен­но в про­вин­ци­ях, где уже дав­но рас­про­стра­ни­лись более упро­щён­ные про­цеду­ры.

На осно­ва­нии этих свиде­тельств в исто­рио­гра­фии — преж­де все­го, в важ­ном иссле­до­ва­нии Э. фон Вёса, — был сде­лан вывод, что изна­чаль­но закон имел огра­ни­чен­ную сфе­ру дей­ст­вия, мало спо­соб­ст­во­вал огра­ни­че­нию лич­но­го закре­по­ще­ния⁵⁷ и лишь позд­нее был рас­ши­рен импе­ра­тор­ски­ми рас­по­ря­же­ни­я­ми, так что сло­жи­лось с.136 то поло­же­ние, кото­рое разъ­яс­ня­ет­ся в пра­во­вых кодек­сах. При Фео­до­сии доста­точ­но было сде­лать декла­ра­цию о наме­ре­ни­ях, чтобы полу­чить пра­во на уступ­ку иму­ще­ства (ces­sio bo­no­rum), «ex qua­li­bet cau­sa fa­cien­da scru­pu­lo­si­ta­te prio­rum le­gum explo­sa»^[6] (Cod. Just. 7. 71. 6); это может озна­чать, что со вре­ме­нем кате­го­рии долж­ни­ков, кото­рые мог­ли при­тя­зать на неё, ста­ли опре­де­лять­ся более вели­ко­душ­но. Но такая аргу­мен­та­ция не про­хо­дит про­вер­ку: свиде­тель­ства папи­ру­сов, даже с учё­том осо­бо­го пра­во­во­го и моне­тар­но­го поло­же­ния рим­ско­го Егип­та, ясно пока­зы­ва­ют, что основ­ные харак­те­ри­сти­ки уступ­ки иму­ще­ства (ces­sio bo­no­rum) были уста­нов­ле­ны рань­ше, и дают неко­то­рые под­сказ­ки отно­си­тель­но того, каким спо­со­бом она осу­ществля­лась⁵⁸. Из доку­мен­та, в кото­ром содер­жат­ся судеб­ные реше­ния пре­фек­та Муна­ция Фелик­са (ок. 150 г. н. э.) ясно, что к это­му вре­ме­ни к ней были допу­ще­ны ино­зем­цы (pe­re­gri­nes) — воз­мож­но, это про­изо­шло ещё рань­ше;⁵⁹ кро­ме того, пре­фект пре­до­ста­вил пра­во уступ­ки чело­ве­ку, опи­сав­ше­му себя как ἄπο­ρος, то есть при­над­ле­жав­ше­му к клас­су без­зе­мель­ных бед­ня­ков в Егип­те⁶⁰. Этот же доку­мент свиде­тель­ст­ву­ет, что пред­ше­ст­ву­ю­щая попыт­ка обма­нуть креди­то­ров (fra­us cre­di­to­rum) лиши­ла бы долж­ни­ка пра­ва на уступ­ку⁶¹. Дру­гие папи­ру­сы ука­зы­ва­ют на то, что пра­во пре­до­став­лять эту при­ви­ле­гию при­над­ле­жа­ло не толь­ко пре­фек­ту, но и низ­шим маги­ст­ра­там⁶². Пра­во уступ­ки иму­ще­ства было так­же пре­до­став­ле­но чело­ве­ку, кото­рый отка­зал­ся испол­нять литур­гии и «креди­тор» кото­ро­го уна­сле­до­вал обя­за­тель­ство об их испол­не­нии, — эта про­цеду­ра более или менее экви­ва­лент­на анти­до­зе в афин­ском пра­ве, но её рас­про­стра­не­ние на литур­гии, ско­рее все­го, ста­ло новой тен­ден­ци­ей её исполь­зо­ва­ния в про­вин­ци­ях, а иссле­до­ва­те­ли счи­та­ют его инно­ва­ци­ей эпо­хи Севе­ров⁶³. Вошло в обы­чай остав­лять долж­ни­ку опре­де­лён­ную часть его иму­ще­ства, чтобы он мог про­кор­мить­ся; упо­ми­на­ют­ся одна шестая и одна треть⁶⁴. Прав­да, в несколь­ких доку­мен­тах гово­рит­ся о долж­ни­ках, неза­кон­но заклю­чён­ных в тюрь­му и став­ших жерт­ва­ми зло­употреб­ле­ний, кото­рые апел­ли­ро­ва­ли об осво­бож­де­нии путём уступ­ки иму­ще­ства;⁶⁵ но, учи­ты­вая позд­нюю дати­ров­ку этих доку­мен­тов и упо­мя­ну­тые в них неуряди­цы, они не могут рас­це­ни­вать­ся как отра­же­ние нор­маль­но­го исполь­зо­ва­ния уступ­ки иму­ще­ства или как дока­за­тель­ство пара­док­саль­но­го мне­ния, буд­то бла­го­де­я­ние (be­ne­fi­cium) обыч­но сле­до­ва­ло за лич­ным аре­стом⁶⁶.

Закон явно смяг­чил суро­вые поряд­ки Позд­ней рес­пуб­ли­ки, по край­ней мере, для тех людей, для кото­рых про­да­жа иму­ще­ства была един­ст­вен­ным выхо­дом. Посколь­ку суще­ст­во­ва­ла воз­мож­ность, что креди­то­ру не удаст­ся полу­чить пол­ное воз­ме­ще­ние, закон рас­про­стра­нял­ся не на всех долж­ни­ков, но учреж­дал «бла­го­де­я­ние» (be­ne­fi­cium), кото­ре пре­до­став­ля­лось тем, кто имел какое-то разум­ное оправ­да­ние. Рас­по­ря­же­ние импе­ра­то­ра Гра­ци­а­на, отдан­ное в 379 г. н. э. (Cod. Theod. 4. 20. 1), гла­си­ло, что долж­ник не впра­ве был при­ве­сти лег­ко­вес­ное оправ­да­ние, но дол­жен был дока­зать, что постра­дал от како­го-то сти­хий­но­го бед­ст­вия, рас­трат (di­la­pi­da­tio­nes), раз­боя (lat­ro­ci­nia), кораб­ле­кру­ше­ний (nauf­ra­gia) или пожа­ров (in­cen­dia)⁶⁷. Это позд­нее свиде­тель­ство, но обыч­но счи­та­ет­ся, что оно пере­да­ёт точ­ные с.137 выра­же­ния Юли­е­ва зако­на, ввиду его при­ме­ча­тель­но­го сход­ства с пас­са­жем Сене­ки (Be­nef. VII. 16): «Quid? tu tam inpru­den­tes iudi­cas maio­res nostros fuis­se ut non in­tel­le­ge­rent ini­quis­si­mum es­se eodem lo­co ha­be­ri eum, qui pe­cu­niam quam a cre­di­to­ri ac­ce­pe­rat li­bi­di­ne aut alea ab­sumpsit, et eum, qui in­cen­dio aut lat­ro­ci­nio aut ali­quo ca­su tris­tio­re alie­na cum suis per­di­dit? nul­lam ex­cu­sa­tio­nem re­ce­pe­runt ut ho­mi­nes sci­rent fi­dem uti­que praes­tan­dam. sa­tius enim erat a pau­cis etiam ius­tam ex­cu­sa­tio­nem non ac­ci­pi quam ab om­ni­bus ali­quam tempta­ri»^[7]. Пред­став­ля­ет­ся обос­но­ван­ным пред­по­ло­же­ние, что Сене­ка здесь наме­ка­ет на какой-то раздел Юли­е­ва зако­на об уступ­ке иму­ще­ства (Lex Julia de bo­nis ce­den­dis), кото­ро­му он про­ти­во­по­став­ля­ет пози­цию «наших пред­ков» (maio­res nostri), после­до­ва­тель­но исполь­зуя про­шед­шее вре­мя⁶⁸. Кого Сене­ка назы­ва­ет «наши­ми пред­ка­ми»? Как дати­ру­ет­ся Юли­ев закон, учредив­ший уступ­ку иму­ще­ства?

Обще­при­ня­тые воз­зре­ния по это­му вопро­су вос­хо­дят к вен­ско­му иссле­до­ва­те­лю Мори­цу Влас­са­ку, кото­рый счи­тал, что этот закон мог быть про­ведён толь­ко Авгу­стом⁶⁹. Сле­ду­ет крат­ко рас­смот­реть его дово­ды.

(i) В 17 г. до н. э. Август про­вёл свой Юли­ев закон о част­ных судах (lex Julia iudi­cio­rum pri­va­to­rum), повлек­ший за собой круп­ную рефор­му всех граж­дан­ских судов. По мне­нию Влас­са­ка, это и был инте­ре­су­ю­щий нас Юли­ев закон, посколь­ку уступ­ка иму­ще­ства (ces­sio bo­no­rum) была все­го лишь про­цедур­ной инно­ва­ци­ей. Но пред­по­ло­же­ние, что уступ­ка иму­ще­ства пред­став­ля­ла собой лишь про­цедур­ное, а не мате­ри­аль­ное нов­ше­ство, неправ­до­по­доб­но. В резуль­та­те пре­тор­ский эдикт был изме­нён в четы­рёх местах, что весь­ма отли­ча­лось от учреж­де­ния Цеза­рем «оцен­ки» в 49 г. до н. э.⁷⁰ Ни один антич­ный источ­ник не свя­зы­ва­ет уступ­ку иму­ще­ства с этим зако­ном Авгу­ста; напро­тив, закон, учредив­ший уступ­ку иму­ще­ства, по мень­шей мере один раз назван Юли­е­вым зако­ном об уступ­ке иму­ще­ства (Lex Julia de bo­nis ce­den­dis: Cod. Just. 7. 71. 4). В любом слу­чае, это был осо­бый закон.

(ii) Эдикт Тибе­рия Юлия Алек­сандра, пре­фек­та Егип­та в 69 г. н. э. (OGIS 669. 1. 16), содер­жит туман­ное ука­за­ние на уста­нов­ле­ние Боже­ст­вен­но­го Авгу­ста, соглас­но кото­ро­му дол­ги сле­ду­ет взи­мать из иму­ще­ства долж­ни­ка, не нала­гая на него лич­ные нака­за­ния. Ясно, что уступ­ка иму­ще­ства появ­ля­ет­ся в Егип­те рано и, воз­мож­но, впер­вые засвиде­тель­ст­во­ва­на в 5 г. до н. э. Поэто­му Влас­сак счи­та­ет, что это дол­жен быть закон Авгу­ста⁷¹. Но в этом урав­не­нии слиш­ком мно­го неиз­вест­ных. В опре­де­лён­ном смыс­ле всё рим­ское пра­во внед­рил в Егип­те Август, когда сде­лал его про­вин­ци­ей. Воз­мож­но, Тибе­рий Юлий Алек­сандр хотел ска­зать имен­но это? Неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли вооб­ще сомне­ва­ют­ся, что он имел в виду уступ­ку иму­ще­ства⁷². В любом слу­чае, упо­ми­на­ние Юли­е­ва зако­на как «поже­ла­ния» или «наме­ре­ния» (βου­λή­σις) Авгу­ста выглядит очень стран­но. Это свиде­тель­ство слиш­ком неод­но­знач­но и не может иметь боль­шо­го веса; в луч­шем слу­чае оно даёт ter­mi­nus an­te quem.

(iii) Нако­нец, Влас­сак исполь­зу­ет аргу­мен­та­цию от умол­ча­ния. Уступ­ка иму­ще­ства не упо­ми­на­ет­ся в цеза­ри­ан­ских доку­мен­тах — таких, как Руб­ри­ев закон (Lex Rub­ria), гл. XXI—XXII; но этот закон обыч­но дати­ру­ет­ся 49 г. до н. э., рань­ше Юли­е­ва зако­на. О нём не сооб­ща­ет и сам Цезарь, но его рас­сказ дохо­дит толь­ко до 48 г. до н. э. Цице­рон тоже не упо­ми­на­ет этот закон, но он почти не ссы­ла­ет­ся на весь ком­плекс соци­аль­ных меро­при­я­тий Цеза­ря⁷³.

Аргу­мен­та­ция в поль­зу того, что уступ­ка иму­ще­ства была учреж­де­на при Авгу­сте, явно сла­ба. Как и в слу­чае с дру­ги­ми Юли­е­вы­ми зако­на­ми, сле­ду­ет при­знать, что его автор­ство пред­став­ля­ет насто­я­щую про­бле­му. Был ли это закон Цеза­ря? Кон­крет­ных дока­за­тельств в поль­зу это­го нет, и аргу­мен­ты, как и все­гда, вынуж­ден­но будут кос­вен­ны­ми.

Если уступ­ка иму­ще­ства была учреж­де­на ради удо­вле­тво­ре­ния какой-то потреб­но­сти, то это, несо­мнен­но, была харак­тер­ная для Позд­ней рес­пуб­ли­ки про­бле­ма, состо­яв­шая в том, что чело­век мог быть по уши в дол­гах, но цеп­лять­ся за своё иму­ще­ство, чтоб сохра­нить свой ста­тус и избе­жать граж­дан­ско­го бес­че­стья (in­fa­mia), даже ценой рево­лю­ции⁷⁴. Цице­рон, как мы пом­ним, во вто­рой речи про­тив Кати­ли­ны гово­рил о груп­пе чуть ли не ува­жае­мых людей, кото­рые упор­но дер­жат­ся за свою зем­лю, укло­ня­ясь от разо­ре­ния и банк­рот­ства, и горя­чо под­дер­жи­ва­ют Кати­ли­ну: «ho­rum ho­mi­num spe­cies est ho­nes­tis­si­ma, с.138 vo­lun­tas ve­ro et cau­sa im­pu­den­tis­si­ma»^[8]. Цезарь в 49 г. до н. э. заяв­лял, что облег­чил их труд­но­сти. Он рас­по­рядил­ся, чтобы иму­ще­ство оце­ни­ва­лось и чтобы долж­ни­ки име­ли воз­мож­ность пере­дать креди­то­рам иму­ще­ство в счёт дол­га; это долж­но было умень­шить страх перед отме­ной дол­гов (no­vae ta­bu­lae) и было луч­шим сред­ст­вом сохра­не­ния доб­ро­го име­ни долж­ни­ков («ad de­bi­to­rum tuen­dam exis­ti­ma­tio­nem es­se ap­tis­si­mum exis­ti­ma­vit»^[9], BC. III. 1. 3). Одна­ко ещё важ­нее при­ме­ча­тель­ная вспыш­ка Цеза­ря (III. 20. 3—6) в опи­са­нии попыт­ки Целия Руфа отме­нить его рас­по­ря­же­ния: Целий под­дер­жи­вал идею отме­ны дол­гов (no­vae ta­bu­lae) чисто дема­го­ги­че­ски, но на самом деле защи­щал инте­ре­сы непла­тель­щи­ков, вла­де­ю­щих зем­лёй:⁷⁵ «Оправ­ды­вать­ся бед­но­стью, жало­вать­ся на свой лич­ный и обще­ст­вен­ный крах и ссы­лать­ся на затруд­не­ния с аук­ци­о­ном, — на это не тре­бу­ет­ся боль­шой сме­ло­сти; но что за дер­зость и что за бес­стыд­ство (im­pu­den­tia) — при­зна­вать себя долж­ни­ком и в то же вре­мя стре­мить­ся сохра­нить за собою свое иму­ще­ство в непри­кос­но­вен­ном виде!»^[10]. Любо­пыт­но, что эти сло­ва напо­ми­на­ют фра­зы из речи Цице­ро­на про­тив Кати­ли­ны; более того, сло­ва Цеза­ря («ino­piam ex­cu­sa­re et ca­la­mi­ta­tem aut prop­riam suam aut tem­po­rum que­ri»^[11]) пора­зи­тель­но похо­жи на сло­ва Сене­ки («in­cen­dio… lat­ro­ci­nio aut ali­quo ca­su tris­tio­re… nul­lam ex­cu­sa­tio­nem re­ce­pe­runt»^[12]), кото­рые, по мне­нию мно­гих иссле­до­ва­те­лей, содер­жат отзвук само­го Юли­е­ва зако­на об уступ­ке иму­ще­ства. Как извест­но из позд­них источ­ни­ков, заяв­лен­ная цель Юли­е­ва зако­на состо­я­ла в том, чтобы дать разо­рив­ше­му­ся или почти разо­рив­ше­му­ся долж­ни­ку гиб­кий и почёт­ный спо­соб уре­гу­ли­ро­ва­ния, поз­во­ля­ю­щий избе­жать бес­че­стья (in­fa­mia) и поте­ри репу­та­ции; мож­но пред­по­ло­жить, что в 49 г. до н. э. Цезарь пре­сле­до­вал те же цели.

В этом году, соглас­но рас­ска­зу Цеза­ря, ника­кой дол­го­вой закон не при­ни­мал­ся, и хотя Дион Кас­сий упо­ми­на­ет о воз­об­нов­ле­нии неко­е­го зако­на, это каса­ет­ся лишь запре­та на накоп­ле­ние монет (XLI. 38. 1 ff.). Про­цеду­ры оцен­ки, учреж­дён­ные Цеза­рем, хоро­шо засвиде­тель­ст­во­ва­ны в пись­мах Цице­ро­на до нача­ла 45 г. до н. э., но нет и намё­ка на уступ­ку иму­ще­ства (ces­sio bo­no­rum). Одна­ко ука­за­ние на неё, по всей веро­ят­но­сти, содер­жит­ся в зна­ме­ни­том пись­ме Гая Матия Цице­ро­ну, где он защи­щал свою при­вя­зан­ность к погиб­ше­му Цеза­рю (Fam. XI. 28. 2). Под­дер­жав Цеза­ря, Матий не толь­ко не пре­сле­до­вал корыст­ные инте­ре­сы, но даже поте­рял день­ги из-за зако­на, бла­готвор­но­го для мно­гих ста­рых пом­пе­ян­цев: «at­que etiam res fa­mi­lia­ris mea le­ge Cae­sa­ris de­mi­nu­ta est, cui­us be­ne­fi­cio ple­ri­que, qui Cae­sa­ris mor­te lae­tan­tur, re­man­se­runt in ci­vi­ta­te»^[13]. Упо­мя­ну­тый здесь закон нико­гда не уда­ва­лось уве­рен­но иден­ти­фи­ци­ро­вать⁷⁶; но из всех извест­ных или пред­по­ла­гае­мых эко­но­ми­че­ских мер Цеза­ря толь­ко Юли­ев закон об уступ­ке иму­ще­ства одно­вре­мен­но тре­бо­вал от креди­то­ров частич­но уме­рить свои тре­бо­ва­ния и давал пом­пе­ян­цам спа­се­ние от рас­про­да­жи иму­ще­ства и граж­дан­ско­го бес­че­стья (proscrip­tio и in­fa­mia). Соот­вет­ст­вие зако­ну, упо­мя­ну­то­му Мати­ем, наво­дит на раз­мыш­ле­ния, и Юли­ев закон мож­но пред­по­ло­жи­тель­но дати­ро­вать 46 или 45 гг. до н. э., одно­вре­мен­но с основ­ным соци­аль­ным зако­но­да­тель­ст­вом Цеза­ря: в этот пери­од сохра­ня­лись, в сущ­но­сти, преж­ние про­бле­мы, свя­зан­ные с креди­том, и при этом откры­то про­дви­га­лись при­ми­ри­тель­ные наме­ре­ния Цеза­ря.

Оста­ёт­ся взгля­нуть на самое пол­ное и самое извест­ное рас­смот­ре­ние дол­го­во­го пра­ва и дол­го­вой эко­но­ми­ки в трак­та­те Цице­ро­на «Об обя­зан­но­стях» (II. 78 f.). Этот пред­мет вво­дит­ся как при­мер жад­но­сти (ava­ri­tia) и щед­рых раздач (lar­gi­tio) в поли­ти­ке, но иссле­до­ва­те­ли обыч­но не счи­та­ют, что взгляды Цице­ро­на опре­де­ля­лись поло­же­ни­ем дел в Риме, и пола­га­ют, что он вос­про­из­во­дит док­три­ны гре­че­ских авто­ров, осо­бен­но Пане­тия, и тему отме­ны дол­гов (χρέων ἀπο­κοπή) в элли­ни­сти­че­ской тео­рии. Но раз­ве он не дол­жен был иметь в виду Цеза­ря? Рас­смат­ри­вая аргу­мен­та­цию Цице­ро­на, сле­ду­ет пом­нить о двух вещах. Во-пер­вых, у Цице­ро­на было мно­го дру­зей, кото­рым, как ста­рым пом­пе­ян­цам и нынеш­ним долж­ни­кам, были отвра­ти­тель­ны меро­при­я­тия Цеза­ря и кото­рые пред­по­чли бы упря­мо дер­жать­ся за своё — раз­ве до победы Цеза­ря при Мун­де в 45 г. не сохра­ня­лась надеж­да? — чем отка­зать­ся от вся­ких прав на свои поме­стья⁷⁸. С дру­гой сто­ро­ны, суще­ст­во­ва­ли такие люди, как Папи­рий Пет или Гай Матий, — ростов­щи­ки, для кото­рых меро­при­я­тия Цеза­ря озна­ча­ли финан­со­вые поте­ри, а воз­вра­ще­ние их денег в пол­ном объ­ё­ме было важ­нее, чем воз­мож­ная угро­за с.139 бес­по­ряд­ков. Во-вто­рых, Цице­ро­ну мешал его соб­ст­вен­ный тезис о том, что Цезарь был все­гда одним и тем же (sem­per idem) и его поли­ти­ка не изме­ни­лась с 60-х гг., когда он (как обыч­но утвер­ждал Цице­рон) под­дер­жи­вал пла­ны дема­го­гов по рас­пре­де­ле­нию зем­ли и отмене дол­гов. Если учесть эти огра­ни­че­ния, то аргу­мен­та­ция Цице­ро­на ста­но­вит­ся понят­нее.

Он начи­на­ет с выпа­да про­тив государ­ст­вен­ных дея­те­лей, «кото­рые счи­та­ют себя сто­рон­ни­ка­ми наро­да» (qui se po­pu­la­res vo­lunt, II. 78) и, высту­пая за земель­ные зако­ны и отме­ну дол­гов, подо­рва­ли согла­сие в обще­стве, в обо­их слу­ча­ях лишая людей их соб­ст­вен­но­сти⁷⁹. Более того, такие меры при­чи­ня­ют вред государ­ству, но не при­но­сят той попу­ляр­но­сти, ради кото­рой они заду­мы­ва­лись. Люди, поте­ряв­шие своё иму­ще­ство, есте­ствен­но, оже­сто­ча­ют­ся (80); люди, кото­рым оно пере­да­ёт­ся (“cui da­ta est”) утвер­жда­ют, что не жела­ли его (так в ходе оце­нок (aes­ti­ma­tio­nes) Цеза­ря креди­то­ры хоте­ли полу­чить не зем­лю, а налич­ные день­ги)⁸⁰; а сам долж­ник не может про­явить слиш­ком уж горя­чую бла­го­дар­ность, ибо таким обра­зом обна­ру­жит перед все­ми соб­ст­вен­ную несо­сто­я­тель­ность. Пред­ло­же­ния Агида и Лисанд­ра об отмене дол­гов и разде­ле зем­ли (243 г. до н. э.) погу­би­ли Спар­ту⁸¹. Одна­ко Арат из Сики­о­на, столк­нув­шись с подоб­ным кри­зи­сом, дей­ст­во­вал муд­ро и сохра­нил согла­сие (con­cor­dia, 81—82). Вос­поль­зо­вав­шись круп­ной денеж­ной помо­щью от Пто­ле­мея, он пред­при­нял пере­оцен­ку иму­ще­ства, побудив одних взять день­ги и отка­зать­ся от удер­жи­вае­мой ими зем­ли, а дру­гих — при­нять денеж­ную ком­пен­са­цию за зем­лю, ранее при­над­ле­жав­шую им (“per­fe­cit­que aes­ti­man­dis pos­ses­sio­ni­bus ut per­sua­de­ret aliis, ut pe­cu­niam ac­ci­pe­re mal­lent, pos­ses­sio­ni­bus ce­de­rent, aliis ut com­mo­dius pu­ta­rent nu­me­ra­ri si­bi quod tan­ti es­set quam suum re­cu­pe­ra­re”^[14])⁸². О если бы столь разум­ная поли­ти­ка про­во­ди­лась в Риме! Но здесь идут раз­го­во­ры о бес­плат­ной арен­де и укло­не­нии от пла­те­жей (83). Далее Цице­рон изла­га­ет соб­ст­вен­ные взгляды (84): если дол­го­вой кри­зис гро­зит нане­сти ущерб государ­ству, то сле­ду­ет под­дер­жи­вать кредит (fi­des), а для это­го зажи­точ­ный чело­век (lo­cup­les) дол­жен сохра­нять своё иму­ще­ство, а долж­ник не дол­жен обо­га­щать­ся за счёт чужих денег. Имен­но так Цице­рон и дей­ст­во­вал в своё кон­суль­ство: «Нико­гда еще не было более зна­чи­тель­ных дол­гов, и нико­гда не были они упла­че­ны луч­ше и лег­че; ибо утра­та надеж­ды обма­нуть повлек­ла за собою необ­хо­ди­мость упла­тить^[15] (sol­ven­di ne­ces­si­tas con­se­cu­ta est)»⁸³. Далее Цице­рон пря­мо наме­ка­ет на Цеза­ря: тогда Цице­рон его победил, но теперь, взяв верх, Цезарь добил­ся сво­их изна­чаль­ных зло­дей­ских целей⁸⁴. Под­лин­ный государ­ст­вен­ный дея­тель дол­жен обес­пе­чить соблюде­ние спра­вед­ли­во­сти, чтобы в судах бога­тые не лиша­лись сво­его иму­ще­ства, а бед­ные не были обма­ну­ты из-за сво­его низ­ко­го поло­же­ния (85). Ибо, как ранее ука­зы­вал Цице­рон, если бога­тые будут соблюдать пра­ви­ла вели­ко­ду­шия (li­be­ra­li­tas), то, отста­и­вая свои тре­бо­ва­ния, не про­явят ни жесто­ко­сти, ни алч­но­сти (II. 64). Но для сохра­не­ния креди­та (fi­des), источ­ни­ка спра­вед­ли­во­сти и дове­рия людей друг к дру­гу, суро­вые тре­бо­ва­ния зако­на долж­ны соблюдать­ся⁸⁵.

Эта тема име­ет общий харак­тер, но ясно, что Цице­рон имел в виду меро­при­я­тия Цеза­ря, и тер­ми­но­ло­гия, свя­зан­ная с оцен­кой (aes­ti­ma­tio) и спи­са­ни­ем дол­гов, отно­сит­ся к цеза­ри­ан­ско­му Риму. Рас­про­стра­нён­ные в элли­ни­сти­че­скую эпо­ху спо­ры, в кото­рых отме­на дол­гов и пере­рас­пре­де­ле­ние зем­ли часто шли рука об руку, долж­ны были казать­ся чрез­вы­чай­но акту­аль­ны­ми; и в Риме, где по ито­гам граж­дан­ской вой­ны одна пар­тия отня­ла власть у дру­гой, были вполне ожи­дае­мы коле­ба­ния креди­та и пере­ход зем­ли из одних рук в дру­гие. Слож­нее понять, какую фор­му при­ня­ли бы пред­ло­же­ния само­го Цице­ро­на, кото­рые он упо­ми­на­ет: «mul­tis ra­tio­ni­bus ca­ve­ri po­test»^[16] (84). Неуже­ли он счи­тал, что мож­но сно­ва при­ме­нить те меры, к кото­рым он при­бег в 63 г. до н. э.? Ско­рее, его реше­ние напо­ми­на­ло бы реше­ние Ара­та — созда­ние государ­ст­вен­но­го фон­да, кото­рый мог бы пре­до­став­лять зай­мы под низ­кие про­цен­ты или даже выпла­чи­вать пря­мые суб­сидии. Такая идея с.140 не была бы бес­пре­цедент­ной⁸⁶. Но если пред­ло­же­ние Цице­ро­на состо­я­ло в этом, то его непо­сред­ст­вен­ный эффект, пожа­луй, был бы неве­лик, ибо успех зави­сел бы от нали­чия у государ­ства сво­бод­ных денег; Цезарь, несо­мнен­но, знал луч­ше Цице­ро­на, что взять их негде⁸⁷. Но инте­рес­нее все­го в сло­вах Цице­ро­на, на мой взгляд, его попыт­ка отве­тить на аргу­мен­та­цию Цеза­ря и кон­фликт прин­ци­пов, лежа­щий в осно­ве спо­ра меж­ду ними. Утвер­жде­ние, что Цезарь дей­ст­во­вал как попу­ляр, доста­точ­но спра­вед­ли­во, и в 49 г. до н. э., если верить Дио­ну Кас­сию, он обос­но­вы­вал одну свою меру, ссы­ла­ясь на преж­ние зако­ны — несо­мнен­но, при­над­ле­жав­шие к попу­ляр­ской тра­ди­ции⁸⁸. Итак, аргу­мен­та­ция Цеза­ря мог­ла выглядеть сле­дую­щим обра­зом: «Упла­та дол­гов налич­ны­ми в насто­я­щее вре­мя нера­зум­на, а то и невоз­мож­на; поэто­му будет спра­вед­ли­во, если долж­ни­ки усту­пят свои зем­ли без утра­ты чести, в закон­ном поряд­ке. Част­ные и государ­ст­вен­ные невзго­ды и бед­ст­вия слиш­ком часто слу­жат пред­ло­гом для неуступ­чи­во­сти или задер­жек, кото­рые могут пред­став­лять опас­ность; поэто­му, если долж­ник может дока­зать свои невзго­ды или неспо­соб­ность упла­тить, мы пред­ла­га­ем ему усту­пить креди­то­ру соб­ст­вен­ность по спра­вед­ли­вой оцен­ке. Что же до Целия Руфа и ему подоб­ных, то они воз­буж­да­ют раздо­ры сво­и­ми раз­го­во­ра­ми о “новых таб­ли­цах”, но защи­ща­ют толь­ко земле­вла­дель­цев и банк­ротов».

При­мер­но так мож­но рекон­струи­ро­вать обос­но­ва­ние, кото­рое Цезарь дал оцен­ке иму­ще­ства (aes­ti­ma­tio­nes) как частич­но­му реше­нию про­бле­мы. В моём изло­же­нии оно содер­жит так­же моти­ва­цию для Юли­е­ва зако­на об уступ­ке иму­ще­ства — боль­ше, чем любые обсто­я­тель­ства в эпо­ху про­цве­та­ния при Авгу­сте⁸⁹. До сих пор у пре­то­ра было мало воз­мож­но­стей для спра­вед­ли­во­го уре­гу­ли­ро­ва­ния; у него было мало спо­со­бов при­нудить долж­ни­ка к упла­те, за исклю­че­ни­ем край­ней меры — опи­си и рас­про­да­жи иму­ще­ства (proscrip­tio и ven­di­tio bo­no­rum). Эта про­цеду­ра была не толь­ко гро­мозд­кой, но и под­вер­жен­ной зло­употреб­ле­ни­ям со сто­ро­ны нетер­пе­ли­вых заи­мо­дав­цев, кото­рые мог­ли объ­еди­нять­ся, чтобы уско­рить кон­фис­ка­цию иму­ще­ства долж­ни­ка. Подоб­ное раз­ви­тие собы­тий — это не про­сто тео­ре­ти­че­ская воз­мож­ность: в 63 г. до н. э. Цице­рон пря­мо угро­жал: «Или вы жде­те введе­ния новых дол­го­вых запи­сей? Заблуж­да­ют­ся люди, ожи­даю­щие их от Кати­ли­ны. Нет, мной будут выстав­ле­ны новые запи­си, но толь­ко насчет про­да­жи с аук­ци­о­на»^[17] (Cat. II. 18). И хотя позд­нее Цице­рон рас­суж­дал ина­че, ибо сре­ди его дру­зей теперь было мно­го долж­ни­ков, пра­во­вая дилем­ма оста­ва­лась преж­ней. В усло­ви­ях нехват­ки налич­но­сти, когда цены были низ­ки­ми, а креди­то­ров инте­ре­со­ва­ли толь­ко налич­ные день­ги, чело­век неожи­дан­но мог ока­зать­ся несо­сто­я­тель­ным, а жесто­кий метод кон­фис­ка­ции, несо­мнен­но, был очень соблаз­ни­те­лен. Закон ока­зы­вал бла­го­де­я­ние (be­ne­fi­cium) или помощь (auxi­lium); если банк­рот из-за како­го-то бед­ст­вия (ca­la­mi­tas) — пожа­ра, ограб­ле­ния, кораб­ле­кру­ше­ния или дру­гих непо­д­власт­ных ему обсто­я­тельств — не мог выпла­тить долг налич­ны­ми, то он имел воз­мож­ность пред­ло­жить уступ­ку сво­его иму­ще­ства, сохра­нив какую-то его часть, необ­хо­ди­мую для выжи­ва­ния; он не терял граж­дан­ской чести и не попа­дал в дол­го­вое раб­ство; и важ­ную роль здесь игра­ло реше­ние пре­то­ра⁹⁰. Ясно, что закон не отме­нял и, веро­ят­но, не мог пол­но­стью отме­нить преж­ние мето­ды обра­ще­ния взыс­ка­ния на лич­ность; но он поз­во­лил про­бить объ­ек­тив­но необ­хо­ди­мую брешь в ста­рин­ных стро­гих пра­ви­лах, с помо­щью кото­рых рим­ское пра­во обыч­но под­дер­жи­ва­ло свя­тость дого­во­ров⁹¹. Отзву­ки прин­ци­пи­аль­ных спо­ров и даже сход­ство выра­же­ний, кото­рые обна­ру­жи­ва­ют­ся у Цице­ро­на, Цеза­ря, Сене­ки и, нако­нец, в кодек­сах Фео­до­сия и Юсти­ни­а­на, как мне кажет­ся, дают самые вес­кие осно­ва­ния при­знать Цеза­ря авто­ром Юли­е­ва зако­на об уступ­ке иму­ще­ства (Lex Julia de bo­nis ce­den­dis) — зако­на, кото­рый, как выра­зил­ся Момм­зен⁹², с.141, «пер­вый даро­вал обре­ме­нен­но­му дол­га­ми чело­ве­ку то пра­во, на кото­рое и поныне опи­ра­ют­ся наши зако­ны о кон­кур­сах»^[18].

Таким обра­зом, в 49 г. до н. э. Цезарь столк­нул­ся с дол­го­вым кри­зи­сом бес­пре­цедент­ных мас­шта­бов, кото­рый был обу­слов­лен отча­сти тен­ден­ци­я­ми, при­су­щи­ми рим­ской поли­ти­че­ской жиз­ни, но отча­сти так­же ста­рин­ной суро­во­стью рим­ских зако­нов. Для его раз­ре­ше­ния он (i) при­нял вре­мен­ные меры 49 и 48 гг. до н. э., учредив­шие оцен­ки (aes­ti­ma­tio­nes) и закон­ную пере­да­чу иму­ще­ства; (ii) в 49 г. до н. э. и позд­нее, в 46 или 45 гг. до н. э., про­вёл закон, извест­ный Таци­ту как закон «о поряд­ке креди­то­ва­ния и вла­де­ния» (de mo­do cre­den­di et pos­si­den­di), кото­рый огра­ни­чи­вал хра­не­ние налич­ных денег и тре­бо­вал инве­сти­ро­вать их в ита­лий­скую зем­лю; (iii) веро­ят­но, тогда же (в 46—45 гг. до н. э.) про­вёл Юли­ев закон, учредив­ший уступ­ку иму­ще­ства (ces­sio bo­no­rum). Послед­ний имел самую дол­гую исто­рию. В сле­дую­щие века импе­ра­тор­ское пра­ви­тель­ство, пыта­ясь убедить или даже заста­вить про­вин­ци­а­лов при­нять рим­ские зако­ны, учреди­ло для дол­го­вых спо­ров более мяг­кие и щадя­щие фор­мы и про­цеду­ры, чем всё, что суще­ст­во­ва­ло в про­вин­ци­ях до той поры. Почёт­ное место в этом про­цес­се зани­мал Юли­ев закон; он поз­во­лил смяг­чить — там, где не мог отме­нить, — дав­нюю и посто­ян­ную жесто­кость ростов­щи­ков и их неогра­ни­чен­ные пра­ва в отно­ше­нии долж­ни­ков. Финан­со­вые интри­ги в уми­раю­щей Рес­пуб­ли­ке были слож­ны и зача­стую непри­гляд­ны; и тот факт, что они вызва­ли к жиз­ни столь бла­готвор­ную меру, как Юли­ев закон, может пока­зать­ся испол­нен­ным иро­нии, но отнюдь не уди­ви­тель­ным.