Pax Romana и римский «империализм» в I в. н. э.

Введе­ние

По мере рас­ши­ре­ния Рим­ской сре­ди­зем­но­мор­ской дер­жа­вы рим­ляне все более убеж­да­ли себя в том, что они самим про­виде­ни­ем при­зва­ны власт­во­вать над миром, а пото­му посте­пен­но про­ник­лись чув­ст­вом соб­ст­вен­но­го пре­вос­ход­ства над все­ми «чужа­ка­ми», будь то гре­ки или вар­ва­ры. Отно­ше­ния рим­лян с поко­рен­ны­ми наро­да­ми на про­тя­же­нии веков во мно­гом опре­де­ля­ло чув­ство пре­вос­ход­ства, одна­ко на прак­ти­ке рим­ские вла­сти мог­ли (когда с.77 хоте­ли!) быть доста­точ­но гиб­ки­ми и реа­ли­стич­ны­ми. Этот нюанс нашел свое отра­же­ние и в идео­ло­гии. Так, Про­пер­ций писал в одной из сво­их эле­гий о Рим­ской дер­жа­ве: «Это стра­на, кото­рая силь­на ору­жи­ем, но не спо­соб­на / на ковар­ство — о Рим, мол­ве не стыд­но за твою исто­рию. / У нас ост­рый меч, но мы столь же и бла­го­че­сти­вы — / Наш гнев уме­ет сдер­жи­вать свою побед­ную длань» (Pro­pert. III. 22. 20—22. Пер. А. И. Люб­жи­на).

Мето­ды и мате­ри­а­лы

В эпо­ху «Авгу­сто­ва мира» Вер­ги­лий писал в «Эне­иде»: «Рим­ля­нин! Ты научись наро­да­ми пра­вить дер­жав­но — / В этом искус­ство твое! — нала­гать усло­вия мира, / Милость покор­ным являть и сми­рять вой­ною над­мен­ных!» (Verg. Aen. VI. 851—853. Пер. С. А. Оше­ро­ва под ред. Ф. А. Пет­ров­ско­го). В этой чекан­ной фор­му­ле про­сто и ясно сфор­му­ли­ро­ва­ны основ­ные зада­чи рим­ской импер­ской поли­ти­ки. Меж­ду тем еще в 66 г. до н. э. в одном из сво­их пуб­лич­ных выступ­ле­ний Цице­рон заявил: «Труд­но выра­зить сло­ва­ми, кви­ри­ты, как чуже­зем­ные наро­ды нена­видят нас за рас­пу­щен­ность и неспра­вед­ли­вость тех людей, кото­рых мы в тече­ние послед­не­го вре­ме­ни к ним посы­ла­ли обле­чен­ны­ми импе­ри­ем. Как вы дума­е­те, остал­ся ли в тех кра­ях хотя бы один храм, к кото­ро­му наши долж­ност­ные лица отнес­лись бы с долж­ным ува­же­ни­ем, как к свя­ти­ли­щу, хотя бы один город, кото­рый они при­зна­ли бы непри­кос­но­вен­ным, хотя бы один дом, доста­точ­но креп­ко запер­тый и защи­щен­ный? Они уже выис­ки­ва­ют бога­тые и бла­го­ден­ст­ву­ю­щие горо­да, чтобы объ­явить им вой­ну под любым пред­ло­гом, лишь бы полу­чить воз­мож­ность раз­гра­бить их» (Cic. Leg. Ma­nil. 65. Пер. В. О. Горен­штей­на).

Порой нена­висть про­вин­ци­а­лов к рим­ля­нам при­во­ди­ла к таким кро­ва­вым экс­цес­сам, как «Эфес­ская рез­ня» 88 г. до н. э., когда по при­ка­зу царя Мит­ри­да­та VI Эвпа­то­ра в Малой Азии при пол­ной под­держ­ке и горя­чем уча­стии мест­но­го насе­ле­ния были пере­би­ты все «оде­тые в тогу», т. е. не толь­ко рим­ляне и ита­ли­ки, но даже гре­ки и ази­а­ты, полу­чив­шие пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства, вме­сте с чле­на­ми их семей, раба­ми и воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми — все­го поряд­ка 80 тыс. чело­век.

Сер­то­ри­ан­ская вой­на в Испа­нии, три вой­ны с Мит­ри­да­том, заво­е­ва­ние Цеза­рем Гал­лии, решаю­щая фаза борь­бы Анто­ния с Окта­виа­ном, а так­же дру­гие вой­ны и раз­но­го рода локаль­ные кон­флик­ты с уча­сти­ем рим­лян, гре­ков и вар­ва­ров на этом пере­лом­ном эта­пе рим­ской исто­рии выяви­ли крайне непро­стой харак­тер вза­и­моот­но­ше­ний «при­род­ных» рим­лян с их соседя­ми — союз­ни­ка­ми или про­вин­ци­а­ла­ми, дру­зья­ми или вра­га­ми, быв­ши­ми или потен­ци­аль­ны­ми, тай­ны­ми или явны­ми. Кри­зис рес­пуб­ли­кан­ской фор­мы прав­ле­ния и нача­ло фор­ми­ро­ва­ния монар­хи­че­ских струк­тур на рубе­же эр потре­бо­ва­ли не толь­ко пере­строй­ки самой систе­мы про­вин­ци­аль­но­го управ­ле­ния, ока­зав­шей­ся крайне неэф­фек­тив­ной, но и суще­ст­вен­ных изме­не­ний в поли­ти­ке и идео­ло­гии импер­ских вла­стей по отно­ше­нию к про­вин­ци­а­лам и «чужа­кам» вооб­ще.

Важ­но отме­тить сле­дую­щее: рим­ляне, имея в виду пред­ста­ви­те­лей дру­гих наро­дов, нико­гда не про­во­ди­ли ни в тео­рии, ни тем более в повсе­днев­ной с.78 жиз­ни столь же рез­кой гра­ни, кото­рая все­гда про­ле­га­ла — по край­ней мере, в тео­рии — меж­ду гре­ка­ми и вар­ва­ра­ми. При­чи­ны под­час весь­ма агрес­сив­но­го и непри­ми­ри­мо­го рим­ско­го нега­ти­виз­ма по отно­ше­нию к вар­ва­рам в извест­ной сте­пе­ни коре­нят­ся в гре­че­ской анти­вар­вар­ской тра­ди­ции. Не сле­ду­ет сбра­сы­вать со сче­тов так­же фак­тор воен­ной угро­зы, реаль­ной или вооб­ра­жае­мой, со сто­ро­ны вар­ва­ров. В конеч­ном сче­те рим­ляне суме­ли пре­одо­леть узкий «нацио­на­лизм» и созда­ли вели­кую дер­жа­ву, про­су­ще­ст­во­вав­шую пол­ты­ся­чи лет.

Иссле­до­ва­ние про­бле­мы

Рим­ляне, любив­шие име­но­вать себя «вла­сти­те­ля­ми мира» (Cic. Mur. 75; App. Bell. Ci­vil. I. 11; Po­lyb. I. 1. 5; Plut. Tib. Gracch. 9) [17. P. 18], поро­ди­ли такой исто­ри­че­ский фено­мен, как рим­ский «импе­ри­а­лизм»¹. За послед­ние пол­то­ра века в анти­ко­веде­нии сфор­ми­ро­ва­лись, как мини­мум, три раз­ных под­хо­да к изу­че­нию дан­но­го фено­ме­на. В середине XIX в. появи­лась тео­рия «обо­ро­ни­тель­но­го импе­ри­а­лиз­ма» (Т. Момм­зен, Т. Франк, М. Олло, Ж. Кар­ко­пи­но), в соот­вет­ст­вии с кото­рой рим­ляне созда­ли свою дер­жа­ву, защи­щая самих себя и сво­их союз­ни­ков от напа­де­ний со сто­ро­ны воин­ст­вен­ных соседей². Анти­по­дом этой тео­рии ста­ла тео­рия «агрес­сив­но­го импе­ри­а­лиз­ма» (У. Хэррис, П. Брант, Э. Бэди­ан), соглас­но кото­рой рим­ская внеш­няя поли­ти­ка была изна­чаль­но агрес­сив­ной в силу яко­бы имма­нент­но при­су­ще­го рим­ля­нам мили­та­риз­ма и «воин­ст­вен­но­го духа». Как это часто быва­ет, про­ме­жу­точ­ное поло­же­ние меж­ду дву­мя край­но­стя­ми занял тре­тий под­ход (самые вид­ные пред­ста­ви­те­ли — А. Экс­тайн и Г. Вульф), наи­бо­лее взве­шен­ный и рацио­наль­ный [17. P. 12—13]³. Адеп­ты это­го под­хо­да исхо­ди­ли из того, что рим­скую внеш­нюю поли­ти­ку на про­тя­же­нии веков опре­де­ля­ло мно­же­ство раз­ных фак­то­ров как объ­ек­тив­но­го, так и субъ­ек­тив­но­го свой­ства, а вовсе не пре­сло­ву­тый мили­та­ризм, пони­мае­мый как некая пато­ло­ги­че­ская рим­ская агрес­сив­ность. Эти фак­то­ры необ­хо­ди­мо изу­чать и ана­ли­зи­ро­вать. В кон­тек­сте дан­но­го под­хо­да Рим рас­смат­ри­ва­ет­ся как один из участ­ни­ков систе­мы меж­ду­на­род­ных отно­ше­ний, сло­жив­шей­ся в Сре­ди­зем­но­мо­рье в I тыс. до н. э. Для этой систе­мы были харак­тер­ны бес­ко­неч­ные меж­го­судар­ст­вен­ные воен­ные кон­флик­ты и «анар­хия» (послед­няя пони­ма­ет­ся как мно­го­по­ляр­ная систе­ма, лишен­ная при­знан­но­го лиде­ра⁴ и каких бы то ни было норм меж­ду­на­род­но­го пра­ва).

с.79 Так, по мне­нию А. Экс­тай­на, «успе­хи рим­лян были обу­слов­ле­ны сла­бо­стью и уяз­ви­мо­стью реаль­ных и потен­ци­аль­ных про­тив­ни­ков Рима в отно­ше­нии моби­ли­за­ции обще­ства в усло­ви­ях воен­ной угро­зы наряду с пре­иму­ще­ства­ми Рима в этом плане» [15. P. 311].

Без­услов­но, нель­зя сво­дить при­чи­ны столь дли­тель­но­го суще­ст­во­ва­ния Рим­ской импе­рии, объ­еди­няв­шей в сво­их гра­ни­цах десят­ки раз­но­род­ных терри­то­рий и сот­ни раз­лич­ных этно­сов, народ­но­стей и пле­мен, нахо­див­ших­ся на раз­ных ста­ди­ях исто­ри­че­ско­го раз­ви­тия, к одно­му лишь фак­то­ру гру­бой силы и при­нуж­де­ния. Как спра­вед­ли­во отме­тил Е. В. Смы­ков, «если при­зна­вать, что все раз­но­род­ные терри­то­рии, в раз­ное вре­мя вошед­шие в состав Рим­ской импе­рии, спла­чи­ва­ла лишь сила — поче­му в таком слу­чае это государ­ст­вен­ное обра­зо­ва­ние ока­за­лось столь проч­ным и не рас­па­лось даже в пери­о­ды опу­сто­ши­тель­ных граж­дан­ских войн, когда мощь государ­ства рас­тра­чи­ва­лась в бра­то­убий­ст­вен­ной бойне? Оче­вид­но, при­зна­ние рим­ской поли­ти­ки исклю­чи­тель­но агрес­сив­ной и заво­е­ва­тель­ной не вполне соот­вет­ст­ву­ет исто­ри­че­ским реа­ли­ям и не дает отве­ты на воз­ни­каю­щие вопро­сы» [4. С. 3].

У рим­лян не было тер­ми­на, ана­ло­гич­но­го позд­ней­ше­му тер­ми­ну «импе­ри­а­лизм», посколь­ку латин­ские авто­ры прак­ти­че­ски не тео­ре­ти­зи­ро­ва­ли на эту тему; имея в виду рас­ши­ре­ние рим­ско­го гос­под­ства, наи­бо­лее близ­ким по смыс­лу сле­ду­ет при­знать гре­че­ское сло­во «геге­мо­ния» (см., напр.: Po­lyb. I. 63. 9; Strab. VI. 4. 2) [16. P. 39—40]. В свою оче­редь тер­мин «импе­ри­а­лизм» явля­ет­ся про­из­вод­ным от латин­ско­го im­pe­rium — «воен­ная власть». В I в. до н. э. к тра­ди­ци­он­но­му зна­че­нию тер­ми­на im­pe­rium доба­ви­лось еще одно — «дер­жа­ва»⁵. Его мы нахо­дим у Цице­ро­на (Cic. Balb. 64; Prov. con­s. 33; Mur. 58; Mil. 83) и Сал­лю­стия (Sall. Cat. 10. 1). Во вре­ме­на прин­ци­па­та Авгу­ста сло­во­со­че­та­ние im­pe­rium po­pu­li Ro­ma­ni ста­ло озна­чать то, что сего­дня мы назы­ваем Рим­ской импе­ри­ей [16. P. 43].

В осно­ве рим­ской внеш­не­по­ли­ти­че­ской пара­диг­мы, сфор­ми­ро­вав­шей­ся в эпо­ху Рес­пуб­ли­ки, лежа­ло поня­тие «спра­вед­ли­вой вой­ны» (bel­lum ius­tum) (Cic. Off. I. 34—36) [30. P. 29—30]. «Спра­вед­ли­вой» при­зна­ва­лась толь­ко та вой­на, кото­рую рим­ляне объ­яви­ли и вели по всем пра­ви­лам с достой­ным про­тив­ни­ком во имя «спра­вед­ли­вой» цели, т. е. защи­щая либо самих себя, либо сво­их союз­ни­ков (Cic. Rep. III. 35) [22. S. 9 ff.]. Напро­тив, необъ­яв­лен­ные вой­ны вро­де bel­lum ser­vi­le («раб­ская вой­на», при­ме­ры — две вой­ны с раба­ми на Сици­лии и дви­же­ние Спар­та­ка) или пар­ти­зан­ской («малой») вой­ны, кото­рые велись «не по пра­ви­лам», счи­та­лись «раз­бо­ем» (lat­ro­ci­nium). В «Диге­стах» Пом­по­ний пишет: «“Hos­tes” hi sunt, qui no­bis aut qui­bus nos pub­li­ce bel­lum dec­re­vi­mus: ce­te­ri “lat­ro­nes” aut “prae­do­nes” sunt» («Вра­ги — это те, кто нам или кому мы пуб­лич­но объ­яви­ли вой­ну; все осталь­ные явля­ют­ся раз­бой­ни­ка­ми или гра­би­те­ля­ми») (Pom­pon. Dig. 50. 16. 118. Пер. В. О. Ники­ши­на. Ср.: Ul­pian. Dig. 49. 15. 24). Таким обра­зом, hos­tes — это вра­ги Рима в «пра­виль­ной», т. е. объ­яв­лен­ной по всем пра­ви­лам, с соблюде­ни­ем над­ле­жа­щих обрядов и про­цеду­ры войне, тогда как lat­ro­nes («раз­бой­ни­ки») суть вра­ги Рима в «непра­виль­ной», т. е. с.80 необъ­яв­лен­ной войне [12. P. 17 ff.; 18. P. 214 ss.; 20. P. 17]. Когда у латин­ских авто­ров речь захо­дит о кри­ти­ке издер­жек рим­ско­го «импе­ри­а­лиз­ма», «раз­бой­ни­ка­ми» (lat­ro­nes) они назы­ва­ют самих рим­лян. Так, в «Пись­ме Мит­ри­да­та» у Сал­лю­стия рим­ляне назва­ны «раз­бой­ни­ка­ми, гра­бя­щи­ми наро­ды» (lat­ro­nes gen­tium) (Sall. Hist. IV. 69. 22. Пер. В. О. Горен­штей­на). У Таци­та в «Агри­ко­ле» Кал­гак име­ну­ет рим­лян «рас­хи­ти­те­ля­ми все­го мира» (rap­to­res or­bis) (Tac. Agr. 30. 5. Пер. А. С. Бобо­ви­ча под ред. М. Е. Сер­ге­ен­ко)⁶. Срав­не­ния Рима с раз­бой­ни­ком (lat­ro) мы нахо­дим так­же у Пом­пея Тро­га (Ius­tin. XXXVIII. 4. 2) и Кур­ция Руфа (Curt. VII. 8. 19).

Опи­ра­ясь на поня­тие bel­lum ius­tum, Цице­рон дал фило­соф­ско-нрав­ст­вен­ное оправ­да­ние рим­ской терри­то­ри­аль­ной экс­пан­сии (Cic. Rep. III. 34—37) [31. S. 89—93]. Здесь мы стал­ки­ва­ем­ся с любо­пыт­ным пара­док­сом. На зака­те Рес­пуб­ли­ки Цице­рон, а в пери­од Прин­ци­па­та Тацит, с одной сто­ро­ны, оправ­ды­ва­ют рим­ский «импе­ри­а­лизм», видя в нем бла­го для поко­рен­ных наро­дов — при усло­вии «спра­вед­ли­вой вла­сти» (ius­tum im­pe­rium), но с дру­гой — кри­ти­ку­ют его же за ряд издер­жек. Так, Цице­рон утвер­ждал, что власть Рима над дру­ги­ми наро­да­ми обу­слов­ле­на рим­ской доб­ле­стью (prop­ter vir­tu­tem om­ni­bus na­tio­ni­bus im­pe­rat) (Cic. Verr. II. 4. 81. Ср.: Cic. Mur. 22), что рим­ляне бога­ми и самой при­ро­дой пред­на­зна­че­ны для гос­под­ства (Cic. Phil. VI. 19; X. 20), кото­рое виде­лось ему как сво­его рода «про­тек­то­рат»⁷ над дру­ги­ми наро­да­ми (pat­ro­ci­nium or­bis ter­ra­rum) (Cic. Off. II. 26—27). Вме­сте с тем тот же Цице­рон при­зна­вал не толь­ко то, что рим­ляне наряду с вой­на­ми для защи­ты союз­ни­ков вели так­же вой­ны «за вла­ды­че­ство» (de im­pe­rio) (Cic. Off. I. 38; II. 26), но и то, что они сами под­час посту­па­ли неспра­вед­ли­во по отно­ше­нию к сво­им соседям-вар­ва­рам (Cic. Rep. III. 16 [подроб­нее см.: 26]; Fam. XV. 1. 5), кото­рые, слу­ча­лось, начи­на­ли про­тив них «спра­вед­ли­вую вой­ну» (Cic. Prov. con­s. 4). Кро­ме того, Цице­рон суро­во пори­цал зло­употреб­ле­ния рим­ской про­вин­ци­аль­ной адми­ни­ст­ра­ции (Cic. Leg. agr. II. 45—47; Prov. con­s. 5—7; Leg. Man. 40—41; Dom. 23; Sest. 93—94). Клас­си­че­ским образ­цом бес­ком­про­мисс­но­го обли­че­ния тво­ри­мо­го рим­ским намест­ни­ком про­из­во­ла явля­ют­ся зна­ме­ни­тые верри­ны.

с.81 В свою оче­редь Тацит про­ти­во­по­став­ля­ет нала­гае­мо­му на побеж­ден­ных «спра­вед­ли­во­му» рим­ско­му гос­под­ству (Ro­ma­num ius, vic­tis im­po­si­tu­rum) (Tac. Ann. XV. 6), кото­рое было бы для них «бла­гом», раз­вра­щаю­щее вли­я­ние циви­ли­за­ции на неис­ку­шен­ных вар­ва­ров (Tac. Germ. 5; 15) и, как след­ст­вие, пор­чу нра­вов «бла­го­род­ных дика­рей». Вре­мя от вре­ме­ни воз­ни­кав­шие вос­ста­ния про­тив рим­ско­го вла­ды­че­ства дали осно­ва­ние Таци­ту вло­жить в уста бри­тан­ца Кал­га­ка сло­ва о том, что даже союз­ни­ков Рима из чис­ла гал­лов, гер­ман­цев и бри­тан­цев до поры удер­жи­ва­ют на рим­ской служ­бе me­tus ac ter­ror («боязнь и устра­ше­ние»), а вовсе не ca­ri­tas («искрен­няя при­вер­жен­ность») (Tac. Agr. 32). Поэто­му рим­ля­нам при­хо­ди­лось посто­ян­но опа­сать­ся «выступ­ле­ний враж­деб­ных наро­дов» (tu­mul­tus hos­ti­lis) (Tac. Ann. IV. 29). Резуль­та­том тако­го поло­же­ния вещей ста­ло про­веде­ние поли­ти­ки «разде­ляй и власт­вуй»: по сло­вам Юлия Циви­ли­са, “pro­vin­cia­rum san­gui­ne pro­vin­cias vin­ci” (Tac. Hist. IV. 17). Суть этой поли­ти­ки заклю­ча­лась в том, чтобы все­ми сред­ства­ми раз­жи­гать сре­ди вар­ва­ров сму­ты и меж­до­усо­бия с целью исполь­зо­вать это состо­я­ние неста­биль­но­сти в сво­их поли­ти­че­ских инте­ре­сах (Tac. Ann. XII. 48). Тако­ва была «цена про­бле­мы»: для рим­лян — пла­та за импер­ские амби­ции, для поко­рен­ных наро­дов — пла­та за «бла­га» рома­ни­за­ции. Как писал Г. С. Кна­бе, «вос­ста­ния неиз­мен­но подав­ля­лись, но ощу­ще­ние жесто­ко­сти и бес­че­ло­веч­но­сти рим­ской вла­сти, напо­ра и силы, с кото­рой все мест­ное, кор­не­вое, свое стре­ми­лось выбить­ся из-под это­го прес­са, было все­об­щим. К нему при­со­еди­ня­лось, впро­чем, и дру­гое чув­ство. При всем гне­те и наси­лии рим­ское гос­под­ство озна­ча­ло рост богат­ства, рас­про­стра­не­ние циви­ли­за­ции, услож­не­ние жиз­ни и труда, тор­же­ство над хао­тич­ны­ми сила­ми при­ро­ды. Насиль­ст­вен­но насаж­дае­мая рим­ская государ­ст­вен­ность вос­при­ни­ма­лась как пла­та за при­об­ще­ние к клас­си­че­ской антич­ной куль­ту­ре» [2. С. 84—85].

По сло­вам Тима Кор­нел­ла, «рим­ляне были импе­ри­а­ли­ста­ми и гор­ди­лись этим» [13. P. 141. О рим­ском «импе­ри­а­лиз­ме» эпо­хи Рес­пуб­ли­ки см.: 14]. К IV в. до н. э. «вой­на для Рима была соци­аль­ной, поли­ти­че­ской и эко­но­ми­че­ской необ­хо­ди­мо­стью» [14. P. 572]. Так было на про­тя­же­нии веков, одна­ко в кон­це Рес­пуб­ли­ки — нача­ле Импе­рии ситу­а­ция в корне меня­ет­ся. Послед­ний мощ­ный всплеск рим­ско­го «импе­ри­а­лиз­ма» при­хо­дит­ся на вре­мя прин­ци­па­та Авгу­ста [подроб­нее см.: 11. P. 96 ff]. Хариз­ма­тич­ный наслед­ник Цеза­ря при­со­еди­нил к импе­рии Еги­пет, Пан­но­нию, Мёзию, Норик, Рецию, меч­тая о поко­ре­нии Бри­та­нии, Пар­фии и дале­кой Индии [11. P. 108]. Исклю­чи­тель­но важ­ной, рубеж­ной вехой в исто­рии Авгу­сто­ва «импе­ри­а­лиз­ма» ста­ла, без­услов­но, cla­des Va­ria­na (9 г.), поло­жив­шая конец меч­там Авгу­ста и его бли­жай­ше­го окру­же­ния о заво­е­ва­нии Гер­ма­нии. Раз­гром леги­о­нов Квин­ти­лия Вара в Тев­то­бург­ском лесу в извест­ном смыс­ле уда­рил по «засто­яв­шим­ся умам», остудив пыл агрес­сив­но настро­ен­ных рим­ских кон­сер­ва­то­ров во гла­ве с Авгу­стом и осве­жив в кол­лек­тив­ной исто­ри­че­ской памя­ти рим­лян их дав­ние «фобии», свя­зан­ные с гал­ла­ми и гер­ман­ца­ми [8. S. 45]. После гибе­ли леги­о­нов Вара рим­ляне, види­мо, всерь­ез опа­са­лись гер­ман­ско­го втор­же­ния в Ита­лию, хотя ника­кой реаль­ной угро­зы Риму со сто­ро­ны гер­ман­цев тогда не было. с.82 Как удач­но выска­зал­ся в свое вре­мя Питер Брант, «реак­ция рим­лян на веро­ят­ную угро­зу напо­ми­на­ет реак­цию воз­буж­ден­но­го тиг­ра, потре­во­жен­но­го во вре­мя еды» [10. P. 177]. Поэто­му после ката­стро­фы в Тев­то­бург­ском лесу гер­ман­цев в Риме ста­ли еще боль­ше боять­ся и нена­видеть. След­ст­ви­ем это­го яви­лись изгна­ние гал­лов и гер­ман­цев из Рима по при­ка­зу Авгу­ста (Dio Cass. LVI. 23. 4) и жесто­кие акции в отно­ше­нии мир­но­го насе­ле­ния в ходе рим­ских воен­ных экс­пе­ди­ций за Рейн; об одной из таких акций сооб­ща­ет Тацит (Tac. Ann. I. 51).

Нако­нец, Август начал созда­вать на рубе­жах импе­рии защит­ный «пояс» в виде вас­саль­ных царств, кото­рые в слу­чае воен­ной угро­зы долж­ны были при­нять на себя пер­вый удар вар­вар­ских пол­чищ⁸. «Сто­я­щи­ми на стра­же дер­жа­вы» име­ну­ют­ся эти государ­ст­вен­ные обра­зо­ва­ния в над­пи­си из Кизи­ка, дати­ро­ван­ной 37 г. до н. э. (IGR. Vol. IV. 145, v. 3). Впро­чем, Дэвид Бра­унд в сво­ей клас­си­че­ской рабо­те убеди­тель­но пока­зал, что рас­смат­ри­вать вас­саль­ные цар­ства лишь как буфер­ные государ­ства в обще­при­ня­том смыс­ле это­го тер­ми­на, введен­но­го в обо­рот в 1920-х гг. лор­дом Дж. Кер­зо­ном (buf­fer sta­tes), т. е. как стра­ны, рас­по­ло­жен­ные меж­ду враж­дую­щи­ми вели­ки­ми дер­жа­ва­ми, разде­ля­ю­щие их и обес­пе­чи­ваю­щие таким обра­зом отсут­ст­вие общих гра­ниц, было бы невер­но [9. P. 91, n. 1—2]. Здесь необ­хо­ди­мо пом­нить об амби­ва­лент­ной сущ­но­сти рим­ско­го инсти­ту­та патро­на­та-кли­ен­те­лы: кли­ент и патрон тра­ди­ци­он­но были свя­за­ны вза­им­ны­ми обя­за­тель­ства­ми [9. P. 93. Ср.: 23. P. 33, n. 47. См. так­же: 6]. Соот­вет­ст­вен­но, если вас­саль­ные цари защи­ща­ли импе­рию, то и импе­рия, в свою оче­редь, защи­ща­ла их и в слу­чае надоб­но­сти ока­зы­ва­ла (или не ока­зы­ва­ла, при небла­го­при­ят­ном обо­ро­те собы­тий огра­ни­чи­ва­ясь пре­до­став­ле­ни­ем поли­ти­че­ско­го убе­жи­ща изгнан­но­му из сво­его цар­ства монар­ху и его семье: 27. P. 47—48) помощь вой­ска­ми, ору­жи­ем и день­га­ми. В све­те тако­го под­хо­да «буфер­ная» тео­рия в чистом виде дает сбой [11. P. 299]: ведь если вас­саль­ные цар­ство были «буфе­ром» для Рима⁹, то и Рим, со сво­ей сто­ро­ны, являл­ся «буфе­ром» для вас­саль­ных царств [11. P. 93].

После смер­ти Авгу­ста (14 г.), заве­щав­ше­го сво­е­му пре­ем­ни­ку воз­дер­жать­ся от рас­ши­ре­ния гра­ниц импе­рии (con­si­lium coer­cen­di intra ter­mi­nus im­pe­rii) (Tac. Ann. I. 11. Ср.: Dio Cass. LVI. 33. 5), терри­то­ри­аль­ная экс­пан­сия Рима посте­пен­но схо­дит на нет. В 16 г. Тибе­рий ото­звал Гер­ма­ни­ка с теат­ра воен­ных дей­ст­вий, и рим­ляне пере­шли к обо­роне на рейн­ском рубе­же (Tac. Ann. II. 26). Более того, Тацит пишет о рез­ком сни­же­нии воен­ной актив­но­сти Рима при Тибе­рии по срав­не­нию с эпо­хой Рес­пуб­ли­ки (Tac. Ann. IV. 32. Ср.: Tac. Ann. I. 3; II. 26; VI. 32; Agr. 13). Извест­но, что в пери­од Прин­ци­па­та име­ли место локаль­ные воору­жен­ные кон­флик­ты на гра­ни­цах и вос­ста­ния в про­вин­ци­ях, как-то: вос­ста­ния Так­фа­ри­на­та (17—24 гг.), Фло­ра и Сакро­ви­ра (21 г.), с.83 Боудик­ки (61 г.), Циви­ли­са (69—70 гг.), два гран­ди­оз­ных вос­ста­ния в Иудее (66—73 и 132—135 гг.). О мно­гих воен­ных кон­флик­тах мы, оче­вид­но, про­сто-напро­сто не зна­ем, посколь­ку наши источ­ни­ки о них не сооб­ща­ют. По мне­нию Т. Кор­нел­ла, все дело в том, что вой­ны в эпо­ху Рес­пуб­ли­ки отли­ча­лись по сво­е­му харак­те­ру от войн пери­о­да Прин­ци­па­та: пер­вые велись ради заво­е­ва­ния новых земель, тогда как вто­рые глав­ным обра­зом име­ли сво­ей целью удер­жа­ние уже заво­е­ван­ных терри­то­рий, а так­же подав­ле­ние вос­ста­ний и мяте­жей в про­вин­ци­ях [13. P. 153]. Харак­тер­но, что при этом в рам­ках офи­ци­аль­ной импер­ской идео­ло­гии про­дол­жа­ла суще­ст­во­вать пара­диг­ма im­pe­rium si­ne fi­ne («импе­рия без гра­ниц»), нашед­шая свое отра­же­ние в лите­ра­тур­ных про­из­веде­ни­ях, над­пи­сях и монет­ной чекан­ке, а идея рас­ши­ре­ния импе­рии (pro­pa­ga­tio im­pe­rii) жила в умах рим­лян и при Анто­ни­нах, и при Севе­рах [32. P. 298—299].

Разу­ме­ет­ся, харак­тер войн менял­ся посте­пен­но. Нача­ло это­го дли­тель­но­го про­цес­са, види­мо, сле­ду­ет отне­сти ко II в. до н. э.: чем даль­ше, тем про­дол­жи­тель­нее ста­но­ви­лись мир­ные «интер­лю­дии», еже­год­ные кам­па­нии посте­пен­но сме­ни­лись посто­ян­ным воен­ным при­сут­ст­ви­ем в про­вин­ци­ях, а со вре­мен Грак­хов уча­сти­лись внут­рен­ние кон­флик­ты — граж­дан­ские вой­ны в Ита­лии, вос­ста­ния и мяте­жи в про­вин­ци­ях [13. P. 157 ff.; 14. P. 582].

По выра­же­нию Т. Кор­нел­ла, «рим­ская Рес­пуб­ли­ка… пала жерт­вой соб­ст­вен­но­го успе­ха» [13. P. 158]. Уже с I в. до н. э. круп­ные захват­ни­че­ские аван­тю­ры, такие как заво­е­ва­ние Гал­лии, втор­же­ние в Бри­та­нию или поко­ре­ние Дакии, носи­ли исклю­чи­тель­ный харак­тер и слу­ча­лись крайне ред­ко, мили­та­ризм рим­ско­го обще­ства в целом и ари­сто­кра­тии в част­но­сти неуклон­но сни­жал­ся [14. P. 574—575]. В этом плане внеш­не­по­ли­ти­че­ский курс Ран­ней импе­рии мало чем отли­чал­ся от внеш­не­по­ли­ти­че­ско­го кур­са пери­о­да Позд­ней рес­пуб­ли­ки. Эту тен­ден­цию нару­шил всплеск «импе­ри­а­лиз­ма» при Авгу­сте.

Чем мож­но объ­яс­нить дан­ный фено­мен? Во-пер­вых, не будем забы­вать, что Прин­ци­пат, кото­рый во II в. пред­став­лял­ся неко­то­рым совре­мен­ни­кам монар­хи­ей без цар­ских рега­лий (Suet. Tib. 14. 2), во вре­ме­на Авгу­ста и Тибе­рия офи­ци­аль­но име­но­вал­ся «вос­ста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­кой» (res pub­li­ca res­ti­tu­ta). В рам­ках этой сугу­бо кон­сер­ва­тив­ной идео­ло­ге­мы был по-сво­е­му логи­чен и даже, пожа­луй, неиз­бе­жен воз­врат к рес­пуб­ли­кан­ско­му «импе­ри­а­лиз­му», т. е. к актив­ной внеш­ней поли­ти­ке и, кон­крет­но, к заво­е­ва­тель­ным вой­нам. Во-вто­рых, огром­ная армия (25 леги­о­нов) не мог­ла дол­го нахо­дить­ся в без­дей­ст­вии. В-третьих, Август, види­мо, стре­мил­ся под­твер­дить свое рено­ме достой­но­го наслед­ни­ка Цеза­ря — вели­ко­го заво­е­ва­те­ля и пол­ко­во­д­ца. В-чет­вер­тых, про­веде­ние актив­ной внеш­ней поли­ти­ки было необ­хо­ди­мо из сооб­ра­же­ний пре­сти­жа пра­вя­щей дина­стии [13. P. 161—162].

Интел­лек­ту­а­лы Авгу­сто­ва «золо­то­го века» чут­ко вос­при­ня­ли и отра­зи­ли в сво­их про­из­веде­ни­ях вели­ко­дер­жав­ные устрем­ле­ния осно­ва­те­ля Прин­ци­па­та; при­мер — извест­ные пас­са­жи у Тита Ливия («нет чело­ве­че­ских сил, спо­соб­ных про­ти­вить­ся рим­ско­му ору­жию») (Liv. I. 16. 7. Пер. В. М. Сми­ри­на) и Вер­ги­лия («Рим до пре­де­лов все­лен­ной рас­ши­рит вла­сти пре­де­лы сво­ей» (Verg. Aen. VI. 781—782. Пер. С. А. Оше­ро­ва под ред. Ф. А. Пет­ров­ско­го)). Вме­сте с тем, с.84 по-види­мо­му, не при­хо­дит­ся всерь­ез гово­рить о том, что такой осто­рож­ный и в выс­шей сте­пе­ни осмот­ри­тель­ный поли­тик-праг­ма­тик, каким был Август, в сво­ем внеш­не­по­ли­ти­че­ском кур­се руко­вод­ст­во­вал­ся агрес­сив­ной стра­те­ги­ей.

К нача­лу новой эры рим­ская поли­ти­ка «пер­ма­нент­ной» терри­то­ри­аль­ной экс­пан­сии, по-види­мо­му, пол­но­стью себя исчер­па­ла. Про­воз­гла­ше­ние «Авгу­сто­ва мира» (pax Augus­ta) гре­че­ские и рим­ские писа­те­ли объ­яс­ня­ли тем, что рим­ляне к тому вре­ме­ни уже заво­е­ва­ли луч­шую часть ойку­ме­ны, а вое­вать за бес­плод­ные и скуд­ные зем­ли вар­ва­ров про­сто не име­ло для них ника­ко­го смыс­ла (Strab. VI. 4. 2; XVII. 3. 24; App. Praef. 7; Flor. II. 29. 20).

В совре­мен­ной исто­рио­гра­фии на сей счет суще­ст­ву­ет вполне обос­но­ван­ное мне­ние, что решаю­щую роль в отка­зе наслед­ни­ков Авгу­ста от поли­ти­ки «агрес­сив­но­го импе­ри­а­лиз­ма» сыг­рал сам факт появ­ле­ния про­фес­сио­наль­ной армии и воен­ных (vi­ri mi­li­ta­res), для кото­рых вой­на ста­ла ремеслом. В резуль­та­те мили­та­ри­за­ция рим­ско­го обще­ства посте­пен­но ста­ла схо­дить на нет, людей, све­ду­щих в воен­ном деле, ста­но­ви­лось все мень­ше, а тех, кто был совер­шен­но незна­ком с армей­ски­ми реа­ли­я­ми и абсо­лют­но рав­но­ду­шен к воен­но­му реме­с­лу, напро­тив, все боль­ше. Ины­ми сло­ва­ми, вой­на ста­ла «незна­ко­мой реаль­но­стью» для боль­шин­ства жите­лей мно­го­на­цио­наль­ной импе­рии [13. P. 168], прин­цеп­сы же, если и отправ­ля­лись в заво­е­ва­тель­ный поход, то исклю­чи­тель­но из сооб­ра­же­ний поли­ти­че­ско­го пре­сти­жа. Если так, то ука­зан­ные объ­ек­тив­ные обсто­я­тель­ства, надо пола­гать, зна­чи­тель­но облег­ча­ли глав­ную зада­чу, сто­яв­шую перед импер­ской про­па­ган­дой: сде­лать так, чтобы насе­ле­ние Рим­ской импе­рии пове­ри­ло в иден­тич­ность поня­тий «импе­рия» и «мир» [33. P. 178]¹⁰.

Резуль­та­ты

Само уста­нов­ле­ние режи­ма прин­ци­па­та, когда, по сло­вам Таци­та, «в инте­ре­сах спо­кой­ст­вия и без­опас­но­сти всю власть при­шлось сосре­дото­чить в руках одно­го чело­ве­ка» (Tac. Hist. I. 1. Пер. Г. С. Кна­бе под ред. М. Е. Гра­барь-Пас­сек), со вре­ме­нем было осмыс­ле­но — и про­кла­ми­ро­ва­лось — как «уста­нов­ле­ние граж­дан­ско­го мира» (pax ci­vi­lis) (Suet. Claud. 41. 2). Про­па­ган­да убеж­да­ла граж­дан в том, что Август «уми­ротво­рил» и «вос­ста­но­вил» рес­пуб­ли­ку, осво­бо­див ее от вла­сти «пар­тий», сму­ты, голо­да и стра­ха; он обуздал пира­тов и вер­нул гос­по­дам бег­лых рабов, вос­ста­но­вив сво­бо­ду, закон­ный порядок в государ­стве и пра­во част­ной соб­ст­вен­но­сти. Как утвер­ждал сам Август в сво­их «Дея­ни­ях», «после того как я поту­шил граж­дан­ские вой­ны, вла­дея при все­об­щем согла­сии выс­шей вла­стью, я пере­дал государ­ство из сво­ей вла­сти в рас­по­ря­же­ние сена­та и наро­да рим­ско­го» (RGDA. XXXIV. Пер. А. Л. Смыш­ля­е­ва). На авер­се монет, отче­ка­нен­ных в 28 г. до н. э., кра­со­ва­лась леген­да: li­ber­ta­tis po­pu­li Ro­ma­ni vin­dex («защит­ник сво­бо­ды рим­ско­го наро­да»), тогда с.85 как на ревер­се была изо­бра­же­на боги­ня мира Пакс (Pax). Так закла­ды­ва­лись идео­ло­ги­че­ские осно­вы прин­ци­па­та Авгу­ста [1. С. 334]¹¹. В этой свя­зи необ­хо­ди­мо при­знать, что лозунг pax Ro­ma­na, явля­ясь без­услов­ным идео­ло­ги­че­ским штам­пом (ср. с тира­дой мятеж­но­го брит­та Кал­га­ка в интер­пре­та­ции Таци­та: «создав пусты­ню, они (рим­ляне. — В. Н.) гово­рят, что при­нес­ли мир» (ubi so­li­tu­di­nem fa­ciunt, pa­cem ap­pel­lant: Tac. Agr. 30)), во мно­гом отве­чал реаль­ной дей­ст­ви­тель­но­сти и не мог не поль­зо­вать­ся под­держ­кой в мас­сах¹². Хотя на деле, разу­ме­ет­ся, «мир» в про­вин­ци­ях был весь­ма отно­си­тель­ным [13. P. 188—189]. В этом отно­ше­нии весь­ма харак­тер­ным пред­став­ля­ет­ся при­мер Гал­лии.

Когда в 48 г. Клав­дий даро­вал сво­им зем­ля­кам, знат­ным и бога­тым выхо­д­цам из Лугдун­ской Гал­лии (неда­ром Сене­ка в сво­ем «Апо­ко­ло­кин­то­си­се» назвал Клав­дия «гал­лом»: Sen. Apo­col. 6. 1), пра­во заседать в сена­те и зани­мать почет­ные долж­но­сти в Риме (ius ho­no­rum), кон­сер­ва­то­ры напом­ни­ли прин­цеп­су о веко­вом me­tus Gal­li­cus: «Или нам мало, что вене­ты и инсуб­ры про­рва­лись в курию, и мы жаж­дем ока­зать­ся как бы в пле­ну у тол­пы чуже­зем­цев?» (Tac. Ann. XI. 23. Здесь и далее цит. в пер. А. С. Бобо­ви­ча под ред. Я. М. Боров­ско­го и М. Е. Сер­ге­ен­ко). В ответ Клав­дий заявил о том, что гал­лы свя­за­ны с рим­ля­на­ми «общ­но­стью нра­вов, сход­ством жиз­нен­ных пра­вил, род­ст­вом» (ibid. 24)¹³. Свою аргу­мен­та­цию импе­ра­тор под­кре­пил тези­сом о «сто­лет­ней вер­но­сти» гал­лов Риму (CIL XIII 1668 [= ILS 212] col. II 33—34: “cen­tum an­no­rum im­mo­bi­lem fi­dem ob­se­qui­um­que”). Полу­ча­ет­ся, что, по вер­сии Клав­дия, после поко­ре­ния Гал­лии Цеза­рем (51 г. до н. э.) в отно­ше­ни­ях меж­ду гал­ла­ми и рим­ля­на­ми царил «неру­ши­мый и проч­ный мир» (con­ti­nua in­de ac fi­da pax) (Tac. Ann. XI. 24). И это при­том, что в 21 г. н. э. вос­ста­ли эдуи и тре­ве­ры под пред­во­ди­тель­ст­вом Фло­ра и Сакро­ви­ра (Tac. Ann. III. 40—46; Vell. II. 129. 3), да и до того в Гал­лии вре­мя от вре­ме­ни велись воен­ные дей­ст­вия (гал­лы вос­ста­ва­ли в 38 и 31—27 гг. до н. э.) [33. P. 187]! Хотя Тацит и пишет, что Гал­лия в этот пери­од была зами­ре­на (Tac. Hist. I. 16), одна­ко архео­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния убеж­да­ют нас в обрат­ном. Речь идет, преж­де все­го, о пре­крас­но укреп­лен­ных фор­тах, рас­ко­пан­ных на терри­то­рии быв­ших галль­ских про­вин­ций. Таким обра­зом, Гал­лия вовсе не была зами­ре­на настоль­ко, насколь­ко это­го хоте­лось бы Тибе­рию или Клав­дию [33. P. 188, n. 1].

Заклю­че­ние

Поня­тие pax Ro­ma­na вклю­ча­ло в себя два ком­по­нен­та: мир в про­вин­ци­ях и без­опас­ность гра­ниц [33. P. 179]. Гра­ни­цы импе­рии отде­ля­ли мир с.86 циви­ли­за­ции (im­pe­rium Ro­ma­num [о нем см.: 29]), эту, по сло­вам Фер­г­ю­са Мил­ла­ра, «слож­ную систе­му, вклю­чав­шую в себя мно­го раз­ных гео­гра­фи­че­ских зон, этни­че­ских групп и поли­ти­че­ских устройств» [25. P. 229], от мира вар­вар­ства. Как писал Дак­ре Бал­сдон, «если рим­ля­нин окиды­вал взо­ром мир, он видел циви­ли­за­цию в Гре­ции и — не каж­дый грек согла­сил­ся бы с ним — в Риме (так­же, может быть, в дале­кой Индии), и он нахо­дил ее во всех тех, кто был доста­точ­но рома­ни­зо­ван (в неко­то­рых слу­ча­ях, как ска­зал бы Тацит, черес­чур рома­ни­зо­ван). То были дети све­та; все осталь­ное уто­па­ло во тьме вар­вар­ства» [7. P. 63—64]. В пер­спек­ти­ве про­стран­ство циви­ли­за­ции мог­ло рас­ши­рять­ся (пара­диг­ма im­pe­rium si­ne fi­ne: Verg. Aen. I. 279). Как ост­ро­ум­но заме­тил Грег Вульф, «гра­ни­цы импер­ско­го пери­о­да явля­лись систе­ма­ми ком­му­ни­ка­ций и раз­вер­ты­ва­ния, а вовсе не пре­де­ла­ми Рим­ской дер­жа­вы, и рим­ские писа­те­ли не счи­та­ли, что вой­ска слу­жат лишь обо­ро­ни­тель­ным целям» [33. P. 180].

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

AAWM — Ab­hand­lun­gen der Geis­tes- und So­zialwis­sen­schaftli­chen Klas­se der Aka­de­mie der Wis­sen­schaf­ten und der Li­te­ra­tur in Mainz.

CAH — The Cambrid­ge An­cient His­to­ry.

CIL — Cor­pus Inscrip­tio­num La­ti­na­rum.

CQ — Clas­si­cal Quar­ter­ly.

IGR — Inscrip­tio­nes Grae­cae ad res Ro­ma­nas per­ti­nen­tes.

ILS — Inscrip­tio­nes La­ti­nae Se­lec­tae.

JRS — The Jour­nal of Ro­man Stu­dies.

RGDA — Res ges­tae di­vi Augus­ti.

ЛИТЕРАТУРА

[1] Абрам­зон М. Г. Моне­ты как сред­ство про­па­ган­ды офи­ци­аль­ной поли­ти­ки Рим­ской импе­рии. М., 1995.

[2] Кна­бе Г. С. Кор­не­лий Тацит. Вре­мя. Жизнь. Кни­ги. М., 1981.

[3] Ники­шин В. О. Как куль­ту­ра пре­одо­ле­ла нега­тив­ный сте­рео­тип: порт­рет мавре­тан­ско­го царя Юбы II в кон­тек­сте рим­ских этни­че­ских пред­рас­суд­ков // Еги­пет и сопре­дель­ные стра­ны. Вып. 2. 2017. С. 43—59.

[4] Смы­ков Е. В. Новые под­хо­ды к иссле­до­ва­нию рим­ской восточ­ной поли­ти­ки. Сара­тов, 2010.

[5] Шта­ер­ман Е. М. Соци­аль­ные осно­вы рели­гии древ­не­го Рима. М., 1987.

[6] Ami­ci — so­cii — clien­tes? Ab­hän­gi­ge Herr­schaft im Im­pe­rium Ro­ma­num (Ber­lin Stu­dies of the An­cient World. Vol. 31) / Hrsg. E. Baltru­sch und J. Wil­ker. Ber­lin, 2015.

[7] Balsdon J. P. V. D. Ro­mans and Aliens. L., 1979.

[8] Bel­len H. Me­tus Gal­li­cus — Me­tus Pu­ni­cus. Zum Furchtmo­tiv in der rö­mi­schen Re­pub­lic / AAWM. 3. 1985.

с.87 [9] Braund D. C. Ro­me and the Friendly King: The Cha­rac­ter of the Client Kingship. L., 1984.

[10] Brunt P. A. “Laus im­pe­rii” // Im­pe­ria­lism in the An­cient World / Eds. P. D. A. Garnsey and C. R. Whit­ta­ker. Cambrid­ge, 1978. P. 159—191.

[11] Brunt P. A. Ro­man Im­pe­rial The­mes. Ox­ford, 1990.

[12] Bu­rian J. Lat­ro­nes. Ein Beg­riff in rö­mi­schen li­te­ra­ri­schen und juris­ti­schen Quel­len // Eire­ne. Stu­dia Grae­ca et La­ti­na. 21. 1984. S. 17—23.

[13] Cor­nell T. The end of Ro­man im­pe­rial ex­pan­sion // War and So­cie­ty in the Ro­man World / Lei­ces­ter-Not­tingham Stu­dies in An­cient So­cie­ty. Vol. 5 / Eds. J. Rich and G. Ship­ley. L., 1993. P. 139—170.

[14] Eckstein A. M. Con­cep­tua­li­zing Ro­man Im­pe­rial Ex­pan­sion un­der the Re­pub­lic // A Com­pa­nion to the Ro­man Re­pub­lic / Eds. N. Ro­senstein and R. Morstein-Marx. Ox­ford, 2006. P. 565—589.

[15] Eckstein A. M. Me­di­ter­ra­nean Anar­chy, In­tersta­te War, and the Ri­se of Ro­me. Ber­ke­ley and Los An­ge­les, 2006.

[16] Edwell P. De­fi­ni­tions of Ro­man Im­pe­ria­lism // A Com­pa­nion to Ro­man Im­pe­ria­lism (His­to­ry of War­fa­re. Vol. 81) / Ed. D. Hoyos. Lei­den — Bos­ton, 2013. P. 39—52.

[17] Ghio G. Ro­man Sol­diers on the Spot: In­teg­ra­tion and Is­sues. A ca­se stu­dy ba­sed on the pro­vin­ce of Egypt (I—II cen­tu­ry AD). Lei­den, 2017—2018.

[18] Giuffre V. “Lat­ro­nes de­ser­to­res­que” // La­beo. Ras­seg­na di di­rit­to ro­ma­no. 27. 1981. P. 214—218.

[19] Gruen E. S. The Hel­le­nis­tic World and the Co­ming of Ro­me. Vol. 1. Ber­ke­ley, 1984.

[20] Grü­newald Th. Ban­dits in the Ro­man Em­pi­re: Myth and Rea­li­ty. L.; N. Y., 2004.

[21] Har­ris W. V. War and Im­pe­ria­lism in Re­pub­li­can Ro­me, 327—70 BC. Ox­ford, 1979.

[22] Kroll W. Die Kul­tur der ci­ce­ro­ni­schen Zeit. Leip­zig, 1933.

[23] Lin­tott A. Im­pe­rium Ro­ma­num: Po­li­tics and Ad­mi­nistra­tion. L.; N. Y., 1993.

[24] Mad­sen J. M. The Pro­vin­cia­li­sa­tion of Ro­me // A Com­pa­nion to Ro­man Im­pe­ria­lism (His­to­ry of War­fa­re. Vol. 81) / Ed. D. Hoyos. Lei­den — Bos­ton, 2013. P. 305—318.

[25] Mil­lar F. Ro­me, the Greek World, and the East / Eds. H. M. Cot­ton and G. M. Ro­gers. Vol. 2. Go­vernment, So­cie­ty, and Cul­tu­re in the Ro­man Em­pi­re. L., 2004.

[26] Pa­ter­son J. Tran­sal­pi­nae gen­tes: Ci­ce­ro, De re pub­li­ca 3, 16 // CQ. 1978. 28. P. 452—458.

[27] Pitts L.-F. Re­la­tions between Ro­me and the Ger­man “Kings” on the Middle Da­nu­be in the First to Fourth Cen­tu­ries A. D. // JRS. 79. 1989. P. 45—58.

[28] Pot­ter D. The Li­mits of Rower // A Com­pa­nion to Ro­man Im­pe­ria­lism (His­to­ry of War­fa­re. Vol. 81) / Ed. D. Hoyos. Lei­den — Bos­ton, 2013. P. 319—332.

[29] Ri­chardson J. S. Im­pe­rium Ro­ma­num: Em­pi­re and the Lan­gua­ge of Power // JRS. 81. 1991. P. 1—9.

[30] Sto­ne M. The Ge­ne­sis of Ro­man Im­pe­ria­lism // A Com­pa­nion to Ro­man Im­pe­ria­lism (His­to­ry of War­fa­re. Vol. 81) / Ed. D. Hoyos. Lei­den — Bos­ton, 2013. P. 23—38.

[31] Vogt J. Ci­ce­ros Glau­be an Rom. Darmstadt, 1963.

[32] Whit­ta­ker C. R. Fron­tiers // CAH. 2nd ed. Vol. XI. The High Em­pi­re, AD 70—192 / Ed. A. K. Bowman. Cambrid­ge, 2008. P. 293—319.

[33] Woolf G. Ro­man pea­ce // War and So­cie­ty in the Ro­man World / Lei­ces­ter-Not­tingham Stu­dies in An­cient So­cie­ty. Vol. 5 / Eds. J. Rich and G. Ship­ley. L., 1993. P. 171—194.

с.88

RE­FE­REN­CES

[1] Ab­ram­zon M. G. Mo­ne­ty kak sredstvo pro­pa­gan­dy ofi­cial­noy po­li­ti­ki Rimskoj Im­pe­rii [The Coins as a mean of pro­pa­gan­da of the of­fi­cial po­li­cy of the Ro­man Em­pi­re]. М., 1995.

[2] Kna­be G. S. Kor­ne­lij Ta­cit. Vre­mya. Zhizn’. Kni­gi [Cor­ne­lius Ta­ci­tus. Ti­me. Li­fe. Books]. М., 1981.

[3] Ni­kis­hin V. O. Kak kul­tu­ra preo­do­le­la ne­ga­tiv­nyj ste­reo­tip: portret mav­re­tansko­go ca­rya Juby II v kon­tekste rimskih et­ni­ches­kih pred­ras­sud­kov [How the cul­tu­re over­ca­me a ne­ga­ti­ve ste­reo­ty­pe: the portrait of Mau­re­ta­nian king Juba II in the con­text of the Ro­man ra­cial preju­di­ces] // Egi­pet i sop­re­del’nye stra­ny [Egypt and neighbou­ring countries]. Vyp. 2. M., 2017. S. 43—59.

[4] Smy­kov E. V. No­vye pod­ho­dy k issle­do­va­niju rimskoj vos­toch­noj po­li­ti­ki [The new approa­ches of re­search of the Ro­man eas­tern po­li­cy]. Sa­ra­tov, 2010.

[5] Shtaer­man E. M. So­cial’nye os­no­vy re­li­gii drev­ne­go Ri­ma [So­cial ba­ses of the re­li­gion of An­cient Ro­me]. М., 1987.

[6] Ami­ci — so­cii — clien­tes? Ab­hän­gi­ge Herr­schaft im Im­pe­rium Ro­ma­num (Ber­lin Stu­dies of the An­cient World. Vol. 31) / Hrsg. E. Baltru­sch und J. Wil­ker. Ber­lin, 2015.

[7] Balsdon J. P. V. D. Ro­mans and Aliens. L., 1979.

[8] Bel­len H. Me­tus Gal­li­cus — Me­tus Pu­ni­cus. Zum Furchtmo­tiv in der rö­mi­schen Re­pub­lic / AAWM. 3. 1985.

[9] Braund D. C. Ro­me and the Friendly King: The Cha­rac­ter of the Client Kingship. L., 1984.

[10] Brunt P. A. “Laus im­pe­rii” // Im­pe­ria­lism in the An­cient World / Eds. P. D. A. Garnsey and C. R. Whit­ta­ker. Cambrid­ge, 1978. P. 159—191.

[11] Brunt P. A. Ro­man Im­pe­rial The­mes. Ox­ford, 1990.

[12] Bu­rian J. Lat­ro­nes. Ein Beg­riff in rö­mi­schen li­te­ra­ri­schen und juris­ti­schen Quel­len // Eire­ne. Stu­dia Grae­ca et La­ti­na. 21. 1984. S. 17—23.

[13] Cor­nell T. The end of Ro­man im­pe­rial ex­pan­sion // War and So­cie­ty in the Ro­man World / Lei­ces­ter-Not­tingham Stu­dies in An­cient So­cie­ty. Vol. 5 / Eds. J. Rich and G. Ship­ley. L., 1993. P. 139—170.

[14] Eckstein A. M. Con­cep­tua­li­zing Ro­man Im­pe­rial Ex­pan­sion un­der the Re­pub­lic // A Com­pa­nion to the Ro­man Re­pub­lic / Eds. N. Ro­senstein and R. Morstein-Marx. Ox­ford, 2006. P. 565—589.

[15] Eckstein A. M. Me­di­ter­ra­nean Anar­chy, In­tersta­te War, and the Ri­se of Ro­me. Ber­ke­ley and Los An­ge­les, 2006.

[16] Edwell P. De­fi­ni­tions of Ro­man Im­pe­ria­lism // A Com­pa­nion to Ro­man Im­pe­ria­lism (His­to­ry of War­fa­re. Vol. 81) / Ed. D. Hoyos. Lei­den — Bos­ton, 2013. P. 39—52.

[17] Ghio G. Ro­man Sol­diers on the Spot: In­teg­ra­tion and Is­sues. A ca­se stu­dy ba­sed on the pro­vin­ce of Egypt (I—II cen­tu­ry AD). Lei­den, 2017—2018.

[18] Giuffre V. “Lat­ro­nes de­ser­to­res­que” // La­beo. Ras­seg­na di di­rit­to ro­ma­no. 27. 1981. P. 214—218.

[19] Gruen E. S. The Hel­le­nis­tic World and the Co­ming of Ro­me. Vol. 1. Ber­ke­ley, 1984.

[20] Grü­newald Th. Ban­dits in the Ro­man Em­pi­re: Myth and Rea­li­ty. L.; N. Y., 2004.

[21] Har­ris W. V. War and Im­pe­ria­lism in Re­pub­li­can Ro­me, 327—70 BC. Ox­ford, 1979.

[22] Kroll W. Die Kul­tur der ci­ce­ro­ni­schen Zeit. Leip­zig, 1933.

с.89 [23] Lin­tott A. Im­pe­rium Ro­ma­num: Po­li­tics and Ad­mi­nistra­tion. L.; N. Y., 1993.

[24] Mad­sen J. M. The Pro­vin­cia­li­sa­tion of Ro­me // A Com­pa­nion to Ro­man Im­pe­ria­lism (His­to­ry of War­fa­re. Vol. 81) / Ed. D. Hoyos. Lei­den — Bos­ton, 2013. P. 305—318.

[25] Mil­lar F. Ro­me, the Greek World, and the East / Eds. H. M. Cot­ton and G. M. Ro­gers. Vol. 2. Go­vernment, So­cie­ty, and Cul­tu­re in the Ro­man Em­pi­re. L., 2004.

[26] Pa­ter­son J. Tran­sal­pi­nae gen­tes: Ci­ce­ro, De re pub­li­ca 3, 16 // CQ. 1978. 28. P. 452—458.

[27] Pitts L.-F. Re­la­tions between Ro­me and the Ger­man “Kings” on the Middle Da­nu­be in the First to Fourth Cen­tu­ries A. D. // JRS. 79. 1989. P. 45—58.

[28] Pot­ter D. The Li­mits of Rower // A Com­pa­nion to Ro­man Im­pe­ria­lism (His­to­ry of War­fa­re. Vol. 81) / Ed. D. Hoyos. Lei­den — Bos­ton, 2013. P. 319—332.

[29] Ri­chardson J. S. Im­pe­rium Ro­ma­num: Em­pi­re and the Lan­gua­ge of Power // JRS. 81. 1991. P. 1—9.

[30] Sto­ne M. The Ge­ne­sis of Ro­man Im­pe­ria­lism // A Com­pa­nion to Ro­man Im­pe­ria­lism (His­to­ry of War­fa­re. Vol. 81) / Ed. D. Hoyos. Lei­den — Bos­ton, 2013. P. 23—38.

[31] Vogt J. Ci­ce­ros Glau­be an Rom. Darmstadt, 1963.

[32] Whit­ta­ker C. R. Fron­tiers // CAH. 2nd ed. Vol. XI. The High Em­pi­re, AD 70—192 / Ed. A. K. Bowman. Cambrid­ge, 2008. P. 293—319.

[33] Woolf G. Ro­man pea­ce // War and So­cie­ty in the Ro­man World / Lei­ces­ter-Not­tingham Stu­dies in An­cient So­cie­ty. Vol. 5 / Eds. J. Rich and G. Ship­ley. L., 1993. P. 171—194.

Pax Ro­ma­na and the Ro­man “im­pe­ria­lism” in the 1st cen­tu­ry A. D.
Vla­di­mir O. Ni­kis­hin

Lo­mo­no­sov Mos­cow Sta­te Uni­ver­si­ty
Lo­mo­no­sovsky Av, 27-4, Mos­cow, Rus­sia, 119991

This ar­tic­le is de­vo­ted to such a his­to­ri­cal phe­no­me­non as the Ro­man “im­pe­ria­lism” in the epoch of Augus­tus and his co­ming suc­ces­sors. Des­pi­te the fact that the foun­der of the Prin­ci­pa­te had dec­la­red the co­ming of “pax Augus­ta”, he spent se­ve­ral wars of con­quest (for instan­ce, in Spain and Ger­ma­ny). But Ti­be­rius had al­rea­dy re­fu­sed of “aggres­si­ve im­pe­ria­lism”, then the Em­pi­re mo­ved to de­fen­se at all fron­tiers. The em­pe­rors of the 1st cen­tu­ry A. D. on­ly from ti­me to ti­me took off en­si­ve ac­tions (for example, in Ar­me­nia or Bri­tain). Pro­bab­ly, the­re were two rea­sons for the Ro­mans’ rejec­tion of ex­pan­sion po­li­cy. First of all, by that mo­ment they had al­rea­dy con­que­red prac­ti­cal­ly all the Me­di­ter­ra­nean, and the ex­pan­ding of the boun­da­ries of the Em­pi­re hadn’t sen­se any mo­re. Se­condly, the crea­tion of pro­fes­sio­nal ar­my led to the no­ti­ceab­le dec­li­ne of the mi­li­ta­ri­za­tion le­vel of the Ro­man so­cie­ty, which from that on was keen­ly in­te­res­ted in the kee­ping of pea­ce and sta­bi­li­ty all over the “pax Ro­ma­na”.

Keywords: the Ro­man “im­pe­ria­lism”, “de­fen­si­ve im­pe­ria­lism”, “aggres­si­ve im­pe­ria­lism”, “bel­lum ius­tum”, Quin­ti­lius Va­rus, Augus­tus, Clau­dius, Teu­to­bur­ger Fo­rest, vas­sal kingdoms, “pax Augus­ta”

с.90 Инфор­ма­ция об авто­ре / In­for­ma­tion about the aut­hor

Ники­шин Вла­ди­мир Оле­го­вич, кан­дидат исто­ри­че­ских наук, стар­ший пре­по­да­ва­тель кафед­ры исто­рии древ­не­го мира исто­ри­че­ско­го факуль­те­та МГУ име­ни М. В. Ломо­но­со­ва, Москва. E-mail: ci­ce­ro74@mail.ru

Ni­kis­hin Vla­di­mir Ole­go­vich, Can­di­da­te of His­to­ri­cal Scien­ces, se­nior tea­cher of the de­partment of the an­cient his­to­ry in the his­to­ry fa­cul­ty of M. V. Lo­mo­no­sov Mos­cow Sta­te Uni­ver­si­ty, Mos­cow. E-mail: ci­ce­ro74@mail.ru

Для цити­ро­ва­ния / For ci­ta­tion

Ники­шин В. О. Pax Ro­ma­na и рим­ский «импе­ри­а­лизм» в I в. н. э. // Вест­ник Рос­сий­ско­го уни­вер­си­те­та друж­бы наро­дов. Серия: Все­об­щая исто­рия. 2019. T. 11. № 1. С. 76—90.
http://dx.doi.org/10.22363/2312-8127-2019-11-1-76-90

Ni­kis­hin V. O. Pax Ro­ma­na and the Ro­man “im­pe­ria­lism” in the 1st cen­tu­ry A. D. // RUDN Jour­nal of World His­to­ry. 2019. Vol. 11. № 1. Pp. 76—90.
http://dx.doi.org/10.22363/2312-8127-2019-11-1-76-90

Руко­пись посту­пи­ла в редак­цию / Ar­tic­le re­cei­ved: 14.12.2018