Западная сенаторская аристократия во времена Аттилы:
идеология по ту сторону кризиса империи

с.285 Во вто­рой чет­вер­ти V века импе­ра­то­ры Фео­до­сий II и Вален­ти­ни­ан III, поло­жи­тель­но ото­звав­шись на прось­бу рим­ско­го сена­та, пове­ле­ли воз­двиг­нуть на фору­ме Тра­я­на золотую ста­тую с над­пи­сью на пьеде­ста­ле в честь быв­ше­го пре­фек­та Рима Фла­вия Оль­бия Авк­сен­тия Драв­ка (Fla­vius Ol­bius Auxen­tius Drau­cus)¹. Ина­че неиз­вест­ный нам пред­ста­ви­тель пат­ри­ци­ан­ско­го рода², Дравк пре­воз­но­сит­ся – посред­ст­вом посвя­ти­тель­но­го эпи­гра­фа, высе­чен­но­го на опо­ре, под­дер­жи­вав­шей sta­tuam auro с.286 ful­gen­tem – с необы­чай­ным вооду­шев­ле­ни­ем: текст над­пи­си отли­ча­ет­ся, с одной сто­ро­ны, лек­си­че­ской и син­та­к­си­че­ской избы­точ­но­стью, выхо­дя­щей дале­ко за рам­ки рито­ри­че­ско­го пре­уве­ли­че­ния, хотя и обыч­но­го в позд­не­ан­тич­ной почёт­ной эпи­гра­фи­ке, и, с дру­гой сто­ро­ны, осо­бой струк­ту­рой импе­ра­тор­ско­го энко­мия, кото­рый, явно опи­ра­ясь на лич­ность и карье­ру Драв­ка, рас­ши­ря­ет­ся до вовле­че­ния все­го сена­тор­ско­го собра­ния. В cur­sus Авк­сен­тия Драв­ка отме­че­ны испол­не­ние prompta de­vo­tio­ne обя­зан­но­стей кве­сту­ры и пре­ту­ры³, при­сво­е­ние co­mi­ti­va or­di­nis pri­mi, вика­ри­ат Рима⁴, co­mi­ti­va sac­ri con­sis­to­rii, пре­фек­ту­ра Горо­да. Но более важ­ным, чем пере­чис­ле­ние долж­но­стей и обя­зан­но­стей, пред­став­ля­ют­ся сопро­вож­даю­щие его при­ме­ча­ния, под­чёр­ки­ваю­щие, что адми­ни­ст­ра­тив­ная дея­тель­ность Драв­ка осу­ществля­лась с такой чест­но­стью, спо­соб­но­стью к рас­суди­тель­но­сти и уме­рен­но­стью (in­teg­ri­ta­te, с.287 cen­su­ra et mo­de­ra­tio­ne) и в соот­вет­ст­вии с такой урав­но­ве­шен­но­стью и ува­же­ни­ем к сво­ей долж­но­сти (ut sub­li­mis­simæ po­tes­ta­tis re­ve­ren­tiam ho­no­ri­fi­ca eius auc­to­ri­tas cus­to­di­ret et hu­ma­ni­ta­tem ama­bi­lis cen­su­ra ser­va­ret), что обес­пе­чи­ла ему импе­ра­тор­ское ува­же­ние и при­зна­тель­ность все­го сена­та; дей­ст­ви­тель­но, по прось­бе сена­та (pe­ti­tu se­na­tus, qui est ius­tus ar­bi­ter dig­ni­ta­tum), выра­жен­ной через направ­лен­ное к импе­ра­тор­ско­му дво­ру посоль­ство из мужей ex­cel­len­tes и mag­ni­fi­ci, ut im­pe­ra­to­rum dig­ni­tas cres­ce­ret, quæ pa­ri­bus stu­diis amo­re ius­ti­tiæ et prævi­den­tiæ de­si­de­ra­ban­tur, Фео­до­сий и Вален­ти­ни­ан отда­ли при­каз воз­двиг­нуть и раз­ме­стить на фору­ме Тра­я­на сия­ю­щую золо­том ста­тую в честь Авк­сен­тия Драв­ка и, в част­но­сти, ad re­mu­ne­ra­tio­nem ti­tu­los­que vir­tu­tum, quib. cir­ca rem pub­li­cam exi­mia sem­per pro­bi­tas in­vi­ta­tur.

При общей необыч­но­сти эпи­гра­фи­че­ско­го тек­ста осо­бен­но бро­са­ют­ся в гла­за два эле­мен­та: посвя­щаю­щие импе­ра­то­ры, с одной сто­ро­ны, энер­гич­но под­чёр­ки­ва­ют спо­соб­ность/пра­во сена­та без­оши­боч­но оце­ни­вать dig­ni­ta­tes и, таким обра­зом, при­сва­и­вать государ­ст­вен­ные долж­но­сти заслу­жи­ваю­щим их лицам, с дру­гой сто­ро­ны, про­слав­ля­ют при­мер пред­рас­по­ло­жен­но­сти сена­то­ров к ad­mi­nistra­tio, откры­то при­бе­гая к неко­то­рым из самых силь­ных тер­ми­нов само­го ясно­го идео­ло­ги­че­ско­го лек­си­ко­на (в этом смыс­ле сле­ду­ет обра­тить вни­ма­ние на мно­го­знач­ные и повто­ря­ю­щи­е­ся поня­тия me­ri­tum, mo­de­ra­tio, vir­tus, pro­bi­tas, кото­рые акти­ви­зи­ру­ют­ся и в то же вре­мя изме­ря­ют­ся и пре­воз­но­сят­ся посред­ст­вом пря­мо­го осу­щест­вле­ния вла­сти), пере­осмыс­лен­но­го глав­ным обра­зом во вто­рой поло­вине преды­ду­ще­го сто­ле­тия⁵. Гово­ря крат­ко, перед нами доку­мент, чей про­се­нат­ский идео­ло­ги­че­ский харак­тер кажет­ся одно­знач­ным, а поли­ти­ко-про­па­ган­дист­ский смысл под­твер­жда­ет­ся не толь­ко его импе­ра­тор­ской мат­ри­цей, но и поме­ще­ни­ем в пре­стиж­но-сим­во­ли­че­ской «вит­рине» тра­я­нов­ско­го фору­ма.

Но хотя в посвя­ще­нии авгу­стов Фео­до­сия II и Вален­ти­ни­а­на III обна­ру­жи­ва­ют­ся, как уже было ска­за­но, чёт­ко выра­жен­ные чер­ты осо­бен­но­сти, преж­де все­го в том, что каса­ет­ся струк­ту­ры тек­ста, перед нами, тем не менее, не изо­ли­ро­ван­ный источ­ник: дей­ст­ви­тель­но, несколь­ки­ми года­ми ранее дати­ру­ет­ся над­пись, так­же выре­зан­ная на поста­мен­те ста­туи, под­не­сён­ной в дар vir cla­ris­si­mus, город­ско­му пре­фек­ту и буду­ще­му импе­ра­то­ру Пет­ро­нию Мак­си­му пра­вя­щи­ми импе­ра­то­ра­ми Гоно­ри­ем, с.288 Фео­до­си­ем II и Кон­стан­ци­ем III, так­же уста­нов­лен­ной на фору­ме Тра­я­на⁶. В этом слу­чае ини­ци­а­ти­ва трёх импе­ра­то­ров так­же была вызва­на хода­тай­ст­вом сена­та (ad­pe­ti­tio­ne se­na­tus amplis­si­mi), и они при­со­еди­ни­лись к нему как cen­so­res re­mu­ne­ra­to­res­que vir­tu­tum; по их при­ка­зу ста­туя, как me­ri­to­rium pe­ren­ne mo­nu­men­tum, была воз­двиг­ну­та на fo­ro Ul­pio, cui­us a proa­vis ata­bisq. no­bi­li­tas pa­rib. ti­to­lo­rum in­sig­nib. or­na­tur; вме­сте с тем, заслу­ги Пет­ро­ния Мак­си­ма уве­ли­чи­ва­лись тем фак­том, что вся его отме­чен­ная в над­пи­си карье­ра вплоть до пре­стиж­но­го увен­ча­ния город­ской пре­фек­ту­рой была прой­де­на до дости­же­ния два­дца­ти пяти лет, и этим он pub­li­cum in se tes­ti­mo­nium et æter­no­rum prin­ci­pum judi­cium pro­vo­ca­vit⁷. Этот послед­ний эпи­гра­фи­че­ский текст, хотя и про­ник­ну­тый чуть более сдер­жан­ной тональ­но­стью, пред­став­ля­ет явную ана­ло­гию с преды­ду­щим, и в менее пря­мой, но не менее ясной фор­ме впи­сы­ва­ет­ся в ту же про­се­нат­скую идео­ло­ги­че­скую среду, к кото­рой, впро­чем, отно­сит­ся и боль­шая часть запад­ной сена­тор­ской эпи­гра­фи­ки пер­вой поло­ви­ны V века, в кото­рой невоз­мож­но уло­вить какие-либо явные симп­то­мы воз­мож­но­го в после­дую­щем сни­же­ния напря­жён­но­сти на фрон­те защи­ты эти­че­ско-поли­ти­че­ских пре­ро­га­тив выс­ше­го сосло­вия.

Как уже извест­но, в сво­его рода лабо­ра­то­рии идео­ло­ги­че­ско­го при­спо­саб­ли­ва­ния и пере­осмыс­ле­ния куль­ту­ры сена­тор­ско­го управ­ле­ния, дей­ст­во­вав­шей в тра­ди­ци­он­но-кон­сер­ва­тив­ных кру­гах рим­ской ари­сто­кра­тии кла­рис­си­мов во вто­рой поло­вине IV века, защи­та древ­них рес­пуб­ли­кан­ских маги­ст­ра­тур (дав­но лишён­ных какой-либо реаль­ной вла­сти и свя­зан­ных с весь­ма обре­ме­ни­тель­ны­ми обя­за­тель­ства­ми cu­ra lu­do­rum, но кото­рым всё ещё жела­ли при­дать боль­шую сим­во­ли­че­скую цен­ность) счи­та­лась одним из ква­ли­фи­ци­ру­ю­щих при­зна­ков поведе­ния чле­нов сосло­вия⁸. Квинт Авре­лий Сим­мах неод­но­крат­но под­твер­жда­ет полу­са­краль­ное зна­че­ние тра­ди­ци­он­ных маги­ст­ра­тур древ­не­го рес­пуб­ли­кан­ско­го cur­sus, с.289 сим­во­лов sta­tus, кото­рые с их вызы­ваю­щей вос­по­ми­на­ния силой, про­яв­ля­е­мой через lu­di, mu­ne­ra и дру­гие пред­став­ле­ния edi­tio­nes, сооб­ща­ли и про­воз­гла­ша­ли в обще­ст­вен­ном мне­нии меру вели­чия сосло­вия: соглас­но Сим­ма­ху, пре­стиж, при­об­ре­тае­мый каж­дым кла­рис­си­мом вслед­ст­вие про­веде­ния гран­ди­оз­ных игр, рас­про­стра­нял­ся на всё сена­тор­ское сосло­вие, чтобы затем ещё раз сни­зой­ти на каж­до­го отдель­но­го сена­то­ра и его семью, кото­рые, в свою оче­редь, не мог­ли не извлечь новые и допол­ни­тель­ные выго­ды от уве­ли­че­ния поли­ти­че­ско­го и соци­аль­но­го креди­та все­го сена­тор­ско­го клас­са⁹. Речь, одна­ко, шла о тео­ре­ти­че­ской пред­по­сыл­ке, пред­вос­хи­щав­шей средне- и дол­го­сроч­ные выго­ды и преж­де все­го с.290 ста­вив­шей дости­же­ние потен­ци­аль­ных и буду­щих инте­ре­сов и re­ve­nus^[3] в зави­си­мость от кон­крет­ной и непо­сред­ст­вен­ной реаль­но­сти обре­ме­ни­тель­ных орга­ни­за­ци­он­ных обя­за­тельств и рас­хо­дов, кото­рых тре­бо­ва­ли – напо­до­бие само­го насто­я­ще­го нало­го­об­ло­же­ния иму­ще­ства – mu­ne­ra и lu­di¹⁰. По этой при­чине ответ кла­рис­си­мов на при­зыв, исхо­див­ший от поли­ти­ко-идео­ло­ги­че­ско­го lea­dership^[4] сосло­вия, не укло­нять­ся от маги­ст­ра­тур и свя­зан­ных с ними обя­за­тельств, был по мень­шей мере про­ти­во­ре­чи­вым и, несо­мнен­но, обу­слов­ли­вал­ся дав­ле­ни­ем кон­крет­ных и сию­ми­нут­ных сооб­ра­же­ний эко­но­ми­че­ско­го харак­те­ра: осо­бен­но, но не толь­ко, тем, что пред­ста­ви­те­ля­ми сосло­вия с менее солид­ны­ми финан­со­вы­ми сред­ства­ми немед­лен­ная эко­но­ми­че­ская выго­да оце­ни­ва­лась выше как защи­ты тра­ди­ции¹¹, кото­рая к тому же в кон­крет­ном слу­чае не нахо­ди­ла даже дей­ст­вен­но­го и посто­ян­но­го соот­вет­ст­вия в исто­рии сена­тор­ско­го с.291 клас­са¹², так и пер­спек­ти­вы буду­щих льгот и пре­иму­ществ. Кос­вен­ным дока­за­тель­ст­вом труд­но­сти вос­при­я­тия «сим­ма­хи­ан­ско­го» посла­ния, отно­ся­ще­го­ся к тра­ди­ци­он­ным маги­ст­ра­ту­рам в среде or­do во вто­рой поло­вине IV века, слу­жит, напри­мер, иссле­до­ва­ние сена­тор­ско­го эпи­гра­фи­че­ско­го cur­sus, в кото­ром упо­ми­на­ние квес­тор­ской и пре­тор­ской маги­ст­ра­тур кажет­ся дале­ко не обыч­ным и посто­ян­ным, несмот­ря на то, что оста­ва­лась – неиз­мен­ная в меха­низ­ме сена­тор­ской карье­ры – необ­хо­ди­мость их обя­за­тель­но­го про­хож­де­ния для вступ­ле­ния в курию и для испол­не­ния долж­но­стей¹³; ины­ми сло­ва­ми, мы наблюда­ем – со сто­ро­ны «осно­вы» сосло­вия – с.292 бес­спор­ное сни­же­ние инте­ре­са к этим древним сим­во­лам вла­сти сена­тор­ско­го клас­са и обес­це­ни­ва­ние потен­ци­а­ла заслуг и пре­сти­жа, свя­зан­но­го с их при­ня­ти­ем. Одна­ко, если мы про­дол­жим исполь­зо­вать тот же инди­ка­тор в более широ­ком хро­но­ло­ги­че­ском диа­па­зоне, то заме­тим, что срав­не­ние сена­тор­ских cur­sus середи­ны/кон­ца IV века и пер­вой поло­ви­ны V века не выяв­ля­ет суще­ст­вен­ных раз­ли­чий: частота упо­ми­на­ния тра­ди­ци­он­ных рес­пуб­ли­кан­ских маги­ст­ра­тур в эпи­гра­фи­че­ских карье­рах пер­вой поло­ви­ны V века пред­став­ля­ет­ся ана­ло­гич­ной, если даже не боль­шей, если так­же при­нять во вни­ма­ние посте­пен­ное сокра­ще­ние эпи­гра­фи­че­ской про­дук­ции в целом, а сле­до­ва­тель­но, и сена­тор­ских ti­tu­li, по срав­не­нию с преды­ду­щи­ми деся­ти­ле­ти­я­ми. Ины­ми сло­ва­ми, нерас­по­ло­жен­ность, о кото­рой пред­у­преж­дал и сожа­лел Сим­мах, к рес­пуб­ли­кан­ским маги­ст­ра­ту­рам как кра­е­уголь­ным кам­ням сена­тор­ской «тра­ди­ции», не может рас­смат­ри­вать­ся – по край­ней мере до середи­ны V века – как симп­том необ­ра­ти­мо­го про­цес­са как поли­ти­че­ско­го, так и эти­ко-идео­ло­ги­че­ско­го упад­ка. Осно­ва­ния ста­туй с над­пи­ся­ми на фору­ме Тра­я­на, как и дру­гие эпи­гра­фи­че­ские доку­мен­ты того же пери­о­да рав­ной зна­чи­мо­сти – на ум при­хо­дят, если при­ве­сти лишь пару дру­гих при­ме­ча­тель­ных при­ме­ров, над­пись¹⁴, пре­под­не­сён­ная or­do и ci­ves Арич­чи^[5] Ани­цию Аци­лию Глаб­ри­о­ну Фаусту (Ani­cius Acili­us Glab­rio Faus­tus), пред­ста­ви­те­лю знат­ней­ше­го рода Ани­ци­ев, три­жды город­ско­му пре­фек­ту меж­ду 408 и 437 гг., пре­фек­ту пре­то­рия Ита­лии, Илли­ри­ка и Афри­ки в 437–438 гг., кон­су­лу 438 года и ещё раз пре­фек­ту пре­то­рия Ита­лии в 442 году, одной из клю­че­вых фигур запад­ной поли­ти­ки во вто­рой чет­вер­ти V века¹⁵; или рим­ская над­пись Фла­вия Руфия Пре­текста­та Посту­ми­а­на (Fl. Ru­fius Prætex­ta­tus Pos­tu­mia­nus) из Цей­о­ни­ев–Деци­ев, кон­су­ла 448 года, а до того с.293 два­жды пре­фек­та Рима¹⁶ – все они пока­зы­ва­ют вос­хо­дя­щие cur­sus, начи­наю­щи­е­ся с упо­ми­на­ния кве­сту­ры и пре­ту­ры, город­ской или по делам опе­ки, и, веро­ят­но, не слу­чай­но, что такое упо­ми­на­ние объ­еди­ня­ет эпи­гра­фы осо­бой важ­но­сти и поли­ти­ко-про­па­ган­дист­ско­го зна­че­ния.

Более того, как мы недав­но име­ли воз­мож­ность отме­тить¹⁷, несколь­ки­ми года­ми ранее высе­че­ния толь­ко что упо­мя­ну­тых над­пи­сей дати­ру­ет­ся то, что мож­но, пожа­луй, счи­тать наи­бо­лее ярким воз­ве­ли­че­ни­ем власт­ной функ­ции рим­ско­го сена­та, а имен­но in­ci­pit^[6] – по край­ней мере, в дошед­шей до нас вер­сии – De re­di­tu Рути­лия Клав­дия Нама­ци­а­на¹⁸: в стро­ках, с.294 пред­ше­ст­ву­ю­щих зна­ме­ни­то­му хва­леб­но­му гим­ну Риму и его веч­но­сти¹⁹, поэт и быв­ший город­ской пре­фект обра­ща­ет­ся к сена­ту и сена­тор­ско­му сосло­вию с эло­ги­ем, дости­гаю­щим тональ­но­сти, незна­ко­мой даже про­се­нат­ской пуб­ли­ци­сти­ке про­шло­го сто­ле­тия, кото­рая – о чём свиде­тель­ст­ву­ют преж­де все­го пись­ма Сим­ма­ха и как мы толь­ко что виде­ли в отно­ше­нии вопро­са тра­ди­ци­он­ных сена­тор­ских маги­ст­ра­тур – была задей­ст­во­ва­на в систе­ма­ти­че­ской рабо­те по идео­ло­ги­че­ской пере­ле­ги­ти­ма­ции руко­во­дя­щей роли сосло­вия, выра­бот­ке эффек­тив­ных стра­те­гий для защи­ты поли­ти­че­ских/инсти­ту­цио­наль­ных пре­ро­га­тив и соци­аль­но-эко­но­ми­че­ских при­ви­ле­гий сена­то­ров, а так­же пере­устрой­ству клас­со­вой солидар­но­сти вокруг цен­но­стей – реаль­ных или мни­мых – тра­ди­ции²⁰.

В нача­ле поэ­мы Рути­лий очер­чи­ва­ет образ сена­тор­ской курии как выс­ше­го и авто­ри­тет­но­го собра­ния, зем­ной моде­ли con­ci­lium sum­mi dei^{[7] 21}, с.295 спло­чён­но­го и свя­зан­но­го объ­еди­ня­ю­щей силой сверх­че­ло­ве­че­ской при­ро­ды, кото­рая, оче­вид­но, поз­во­ля­ет сена­то­рам чув­ст­во­вать себя выс­шим и «дру­гим» сосло­ви­ем и при­да­ёт закон­ную силу их пра­ву осу­ществлять управ­ле­ние импе­ри­ей. Сенат и сена­тор­ское сосло­вие (та no­bi­li­tas, кото­рая in­ge­ni­tum cu­mu­lat Ur­bis ho­no­re de­cus^[8] и кото­рой с небес нис­по­сла­ны семе­на доб­ро­де­те­ли) явля­ют­ся пер­вич­ным источ­ни­ком вла­сти и един­ства импе­рии, в рам­ках все­объ­ем­лю­ще­го поли­ти­че­ско­го/идео­ло­ги­че­ско­го ви́дения, исклю­чаю­ще­го или созна­тель­но умал­чи­ваю­ще­го о роли импе­ра­то­ра²².

С дру­гой сто­ро­ны, вся De re­di­tu выглядит наце­лен­ной на систе­ма­ти­че­ское пре­воз­не­се­ние сена­тор­ской «осо­бен­но­сти»; как было спра­вед­ли­во заме­че­но²³, путе­вая поэ­ма Рути­лия – в кото­рой опи­са­ние мест­но­стей и досто­при­ме­ча­тель­но­стей пере­пле­та­ет­ся с про­ри­сов­кой агио­гра­фи­че­ских про­фи­лей ноби­лей-кла­рис­си­мов с бле­стя­щей карье­рой²⁴ – пред­став­ля­ет собой и пред­ла­га­ет себя как сво­его рода посто­ян­ную с.296 дань как про­цве­та­нию вели­ких родов сосло­вия (тех самых, чьих пред­ста­ви­те­лей мы виде­ли чест­ву­е­мы­ми в упо­мя­ну­тых выше над­пи­сях), про­дол­жав­ше­му­ся даже в годы после захва­та полу­ост­ро­ва визи­гота­ми, так и неиз­мен­но­сти сена­тор­ской жиз­нен­ной моде­ли, pris­cus mos^{[9] 25}, кото­рая пере­жи­ла с.297 невреди­мой и уже в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни пере­ва­ри­ла (по край­ней мере, в поряд­ке поли­ти­ко-про­па­ган­дист­ско­го утвер­жде­ния) трав­му раз­граб­ле­ния Рима и вар­вар­ско­го осквер­не­ния свя­тынь тыся­че­лет­ней вла­сти Горо­да. Не толь­ко это, но и в рав­ной сте­пе­ни часто повто­ря­ю­щи­ми­ся в поэ­ме появ­ля­ют­ся, с одной сто­ро­ны, отсыл­ки к долж­но­стям реаль­ной вла­сти (таким как про­вин­ци­аль­ные губер­на­тор­ства²⁶, вика­ри­а­ты²⁷, город­ская пре­фек­ту­ра²⁸, пре­фек­ту­ры пре­то­рия²⁹) и к маги­ст­ра­ту­рам (таким как кон­су­лат³⁰), сим­во­лу тра­ди­ции сена­тор­ско­го прав­ле­ния – тра­ди­ции fre­na­ta po­tes­tas^{[10] 31}, вла­сти, осу­ществля­е­мой с уме­рен­но­стью, кото­рая долж­на была неиз­беж­но и неиз­мен­но при­во­дить к вос­тор­жен­но­му народ­но­му согла­сию с пра­ви­те­ля­ми – и, с дру­гой сто­ро­ны, обра­ще­ние (и опять в пол­ной ана­ло­гии с тем, что уже было отме­че­но в отно­ше­нии эпи­гра­фов фору­ма Тра­я­на вто­рой чет­вер­ти V века) к сена­тор­ско­му идео­ло­ги­че­ско­му лек­си­ко­ну, как он был пере­осмыс­лен в преды­ду­щие деся­ти­ле­тия: в тек­сте Рути­лия – при зна­чи­тель­ной семан­ти­че­ской тож­де­ст­вен­но­сти по отно­ше­нию, напри­мер, к язы­ку Сим­ма­ха – нахо­дят таким обра­зом насто­я­тель­ное и убеди­тель­ное пере­осмыс­ле­ние отно­си­тель­ные и мно­го­знач­ные поня­тия vir­tus³² и me­ri­tum³³, pris­ci mo­res³⁴, bo­ni³⁵; цен­ность cur­sus и ho­no­res, кото­рые – кро­ме похваль­ных и осо­бых исклю­че­ний³⁶ – не долж­ны отвер­гать­ся, даже когда они обре­ме­ни­тель­ны, посколь­ку лишь чле­нам сосло­вия при­су­ща спо­соб­ность к хоро­ше­му управ­ле­нию³⁷; могу­ще­ство и поли­ти­че­ское воздей­ст­вие fa­cun­dia^{[11] 38}; чув­ство re­ve­ren­tial^{[12] 39} и ami­ci­tial^[13] с.298 сосло­вия⁴⁰, кото­рые могут нару­шить толь­ко безум­цы; выс­ший прин­цип при­над­леж­но­сти к древ­ней­ше­му кор­ню сена­тор­ских родов, поли­ти­ко-сакраль­ные узы, даже в боль­шей сте­пе­ни, чем соци­аль­ные и сен­ти­мен­таль­ные, в кото­рых син­те­зи­ру­ет­ся и заклю­ча­ет­ся нераздель­ная сум­ма всех «бла­го­род­ных качеств», внут­ренне при­су­щих or­do⁴¹.

Ина­че гово­ря, Рути­лий очер­чи­ва­ет кон­ту­ры опре­де­лён­но­го поли­ти­че­ско­го эта­ло­на, наце­лен­но­го на пере­осмыс­ле­ние сена­тор­ской vir­tus как необ­хо­ди­мой и неза­ме­ни­мой не толь­ко мораль­ной, куль­тур­ной и идео­ло­ги­че­ской, но и прак­ти­че­ски опе­ра­цио­наль­ной осно­вы (сле­ду­ет ещё раз обра­тить вни­ма­ние на тот несо­мнен­но не слу­чай­ный факт, что более пятой части поэ­мы посвя­ще­но воз­ве­ли­чи­ва­нию знат­ней­ших мужей из пра­ви­тель­ст­вен­ных чле­нов сосло­вия, и все они – за исклю­че­ни­ем Лаха­ния, отца Рути­лия – живы и дея­тель­ны⁴²) для воз­рож­де­ния импе­рии после визи­гот­ско­го кри­зи­са и для нача­ла ново­го «веч­но­го» (dum sta­bunt terræ, dum po­lus astra fer­ret^{[14] 43}) пери­о­да про­цве­та­ния и хоро­ше­го управ­ле­ния вла­ды­че­ст­вом над наро­да­ми.

В опи­сан­ной Рути­ли­ем реаль­но­сти, где импе­ра­тор­ская власть отсут­ст­ву­ет или, по край­ней мере, игно­ри­ру­ет­ся и не ока­зы­ва­ет вли­я­ния⁴⁴, ответ­ст­вен­ность за управ­ле­ние государ­ст­вом кажет­ся вновь пол­но­стью воз­ло­жен­ной на сена­тор­ское сосло­вие⁴⁵, кото­ро­му как раз и над­ле­жит по пра­ву обре­ме­ни­тель­ная, с.299 но и вол­ни­тель­ная зада­ча мате­ри­аль­ной и мораль­ной рекон­струк­ции, а исто­ри­че­ская конъ­юнк­ту­ра кажет­ся пред­став­ля­ю­щей пано­ра­му поли­ти­че­ских воз­мож­но­стей для вос­ста­нов­ле­ния вла­сти сена­та, более широ­кой и пло­до­твор­ной, чем та, что откры­ва­лась взо­рам ари­сто­кра­тии кла­рис­си­мов преды­ду­ще­го сто­ле­тия, когда сопер­ни­че­ство за власть всё ещё про­ис­хо­ди­ло сре­ди слож­но­го спле­те­ния могу­ще­ст­вен­ных и по суще­ству рав­но­знач­ных сил.

Таким обра­зом, в раз­ных, но похо­жих фор­мах сена­тор­ские над­пи­си пер­вой поло­ви­ны V века и текст Рути­лия на уровне идей­но-про­па­ган­дист­ской рито­ри­ки под­дер­жи­ва­ют и уси­ли­ва­ют харак­тер­ную под­лин­ную чер­ту эпо­хи, в кото­рую, как с.300 обос­но­ван­но отме­ча­лось⁴⁶, ари­сто­кра­тия Рима или, луч­ше ска­зать, её вели­кие роды, суме­ли утвер­дить­ся в каче­стве решаю­ще­го эле­мен­та (хотя и не в одно­знач­ном смыс­ле) в отно­ше­ни­ях меж­ду дво­ром, Визан­тий­ской импе­ри­ей, вар­вар­ски­ми гене­ра­ла­ми и доволь­но строп­ти­вы­ми и тре­бо­ва­тель­ны­ми сила­ми феде­ра­тов. Это зна­чи­тель­ное вос­ста­нов­ле­ние поли­ти­че­ской роли и веса, несо­мнен­но, выиг­ра­ло и полу­чи­ло импульс от глу­бо­ко­го кри­зи­са запад­ной бюро­кра­ти­че­ски-импер­ской вла­сти, став­ше­го оче­вид­ным после разде­ле­ния на две части в 395 году, чтобы затем ещё более обост­рить­ся после окон­ча­ния эпо­хи Сти­ли­хо­на и раз­граб­ле­ния Рима, но это вос­ста­нов­ле­ние в любом слу­чае не про­изо­шло, если бы не две струк­тур­ные кон­стан­ты, кото­рые века­ми харак­те­ри­зо­ва­ли сена­тор­скую знать Горо­да и кото­рые были защи­ще­ны и воз­рож­де­ны в кон­стан­ти­нов­скую и после­кон­стан­ти­нов­скую эпо­хи: земель­ная рен­та и мораль­ный пре­стиж⁴⁷. В тече­ние V века весь­ма огра­ни­чен­ный круг вели­ких рим­ских сена­тор­ских родов⁴⁸, в эко­но­ми­че­ском плане сумев сохра­нить (а во мно­гих слу­ча­ях и уве­ли­чить) очень высо­кий уро­вень богат­ства, нажи­то­го имен­но за счёт земель­ной рен­ты, в соци­аль­ном плане не толь­ко – как мы виде­ли – под­твер­дил, но и укре­пил и рас­про­стра­нил в обще­ст­вен­ном мне­нии образ сена­тор­ско­го сосло­вия, более чем когда-либо упра­во­мо­чен­но­го – как хра­ни­тель, по боже­ст­вен­ной воле, se­mi­na vir­tu­tum^{[15] 49} и, сле­до­ва­тель­но, той «мора­ли», кото­рая сде­ла­ла его «све­том мира»⁵⁰ и «луч­шей частью рода чело­ве­че­ско­го»⁵¹ – вновь взять в свои руки бразды прав­ле­ния государ­ст­вом.

Эпо­ха Атти­лы – не толь­ко в соот­вет­ст­вии с темой насто­я­ще­го собра­ния – вполне может быть опре­де­ле­на тем, что, с одной сто­ро­ны, в свя­зи с раз­ви­ти­ем исто­ри­че­ских собы­тий для запад­ной сена­тор­ской ари­сто­кра­тии в с.301 целом посте­пен­но умень­ша­лась воз­мож­ность про­дол­жать осу­щест­вле­ние того адми­ни­ст­ра­тив­но­го кон­тро­ля над осью Гал­лия/Ита­лия/Рим/Афри­ка, кото­рый на про­тя­же­нии всей позд­ней импе­рии состав­лял неза­ме­ни­мое основ­ное ядро его ком­про­мисс­ной вла­сти⁵², и с этой точ­ки зре­ния рути­ли­е­ва иллю­зия о сена­тор­ском поли­ти­че­ском воз­рож­де­нии «рес­пуб­ли­кан­ско­го» типа долж­на была столк­нуть­ся с горь­кой реаль­но­стью посте­пен­но­го смы­ка­ния бо́льшей части про­стран­ства пря­мо­го веде­ния вла­сти в импе­рии, всё более обу­слов­лен­ной отно­ше­ни­я­ми с новы­ми нерим­ски­ми глав­ны­ми дей­ст­ву­ю­щи­ми сила­ми запад­ной поли­ти­че­ской сце­ны, хотя и вер­но, что в тот же пери­од огра­ни­чен­ная эли­та вели­ких сена­тор­ских родов Рима вновь вошла в чис­ло участ­ни­ков поли­ти­че­ской игры, ока­зы­вая эффек­тив­ное обу­слов­ли­ваю­щее и урав­но­ве­ши­ваю­щее воздей­ст­вие как на импе­ра­тор­ский двор, так и на «гене­ра­лис­си­му­сов», силь­ных людей и груп­пы дав­ле­ния внут­ри и за пре­де­ла­ми Запад­ной импе­рии⁵³.

Ины­ми сло­ва­ми, укреп­лён­ное идео­ло­ги­че­ски, упро­чен­ное и уме­ло ожив­лён­ное бла­го­да­ря новым при­вив­кам на тыся­че­лет­нем дре­ве тра­ди­ции, рим­ское сена­тор­ское сосло­вие смог­ло в тече­ние V века вновь обре­сти зна­чи­тель­ную часть сво­ей преж­ней спо­соб­но­сти кон­тро­ли­ро­вать и направ­лять дей­ст­вия пра­ви­тель­ства. Соглас­но кри­те­рию ана­ли­за, несо­мнен­но, упро­щаю­ще­го, но – в оче­вид­ных пре­де­лах вся­ко­го обоб­ще­ния – с.302 неда­лё­ко­го от реаль­но­сти, мож­но в ито­ге ска­зать, что в дол­гой исто­рии импе­рии от фазы соуправ­ле­ния вла­стью прин­цеп­сом и сена­том, учреж­дён­но­го Авгу­стом и про­су­ще­ст­во­вав­ше­го по суще­ству до эпо­хи Севе­ров, через кри­зис третье­го века осу­ще­ст­вил­ся пере­ход к фазе (харак­тер­ной преж­де все­го для IV века) анта­го­низ­ма и – несмот­ря на кон­стан­ти­нов­скую «готов­ность к диа­ло­гу» – посте­пен­но­го отстра­не­ния сена­та от уцелев­ших цен­тров реаль­ной вла­сти⁵⁴; одна­ко в деся­ти­ле­тия, насту­пив­шие после раз­граб­ле­ния Рима и нака­нуне кон­ца pars Oc­ci­den­tis, знат­ней­шее рим­ское сосло­вие смог­ло вер­нуть­ся на рав­но­прав­ные и пол­но­цен­ные пози­ции на поли­ти­че­ской арене, полу­чив от импе­ра­то­ра пуб­лич­ную санк­цию на свою исклю­чи­тель­ную спо­соб­ность к ad­mi­nistra­tio и на своё пра­во на lea­dership государ­ст­вом, как это, напри­мер, в явной и вряд ли опро­вер­гае­мой фор­ме демон­стри­ру­ет текст над­пи­си Оль­бия Авк­сен­тия Драв­ка.

Тони­зи­ру­ю­щее лекар­ство, состав­лен­ное в рав­ных про­пор­ци­ях из бла­го­при­ят­ной исто­ри­ко-поли­ти­че­ской конъ­юнк­ту­ры и проч­ной и обнов­лён­ной идео­ло­ги­че­ской систе­мы, подей­ст­во­ва­ло на тело рим­ской no­bi­li­tas настоль­ко эффек­тив­но, что поз­во­ли­ло ей пере­жить даже рас­пад той самой поли­ти­че­ской систе­мы, кото­рая была при­чи­ной её рож­де­ния и суще­ст­во­ва­ния. Дей­ст­ви­тель­но – как в пол­ной мере пока­за­ли как выше­упо­мя­ну­тые иссле­до­ва­ния, про­ведён­ные А. Шаста­ньо­лем на осно­ве крас­но­ре­чи­вых и кон­крет­ных свиде­тельств над­пи­сей на ска­мьях Коли­зея⁵⁵, так и крат­кие обзо­ры Л. Крак­ко Руд­жи­ни⁵⁶ – рим­ская сена­тор­ская ари­сто­кра­тия суме­ла обра­тить себе на поль­зу поли­ти­че­ский выбор вождя ски­ров Одо­ак­ра, сде­лав его глав­ной опо­рой сво­ей вла­сти и под­твер­див тем самым свою соци­аль­ную роль как един­ст­вен­ной истин­ной no­bi­li­tas и сохра­нив (или ещё более с.303 уси­лив) в пра­ви­тель­стве и адми­ни­ст­ра­ции спо­соб­ность к поли­ти­че­ско­му вли­я­нию, вновь обре­тён­ную в непо­сред­ст­вен­но пред­ше­ст­ву­ю­щие годы⁵⁷.

При­ви­ле­ги­ро­ван­ное соци­аль­но-поли­ти­че­ское поло­же­ние рим­ско­го и ита­лий­ско­го сена­тор­ско­го сосло­вия сохра­ня­лось – как хоро­шо извест­но – и при прав­ле­нии Тео­де­ри­ха, гаран­ти­ро­вав­ше­го сена­ту и cla­ris­si­mi ту же поли­ти­че­скую нишу⁵⁸. Хотя в эпо­ху Тео­де­ри­ха, несо­мнен­но, в рим­ской ари­сто­кра­ти­че­ски-сена­тор­ской эли­те ощу­ща­ют­ся, и с тече­ни­ем вре­ме­ни всё более силь­ные, симп­то­мы недо­воль­ства, вызван­ные «все­си­ли­ем гер­ман­ской поли­ти­че­ской вла­сти, вос­при­ни­мае­мой как чуж­дая рим­ским тра­ди­ци­ям»⁵⁹, тем не менее, необ­ра­ти­мый упа­док сена­тор­ской систе­мы в Ита­лии начал­ся толь­ко во вто­рой поло­вине сле­дую­ще­го сто­ле­тия, после визан­тий­ско­го заво­е­ва­ния и лан­го­бард­ско­го втор­же­ния. И хотя в кон­це V века и пер­вые деся­ти­ле­тия VI века в дру­гих запад­ных обла­стях, таких как визи­гот­ская, с.304 бур­гунд­ская и – преж­де все­го – франк­ская Гал­лия⁶⁰, нахо­дя­ща­я­ся в мень­шин­стве и оса­де сена­тор­ская знать упор­но защи­ща­ла своё пра­во по-преж­не­му при­зна­вать­ся соци­аль­ной и пра­вя­щей ари­сто­кра­ти­ей и поэто­му обост­ря­ла тональ­ность идео­ло­ги­че­ско­го пере­осмыс­ле­ния, обос­но­вы­вая даже расо­во-гене­ти­че­ски⁶¹ тра­ди­ци­он­ные и тыся­че­лет­ние акси­о­мы se­na­to­rii or­di­nis cel­si­tu­do^{[19] 62} и ex­cel­sa с.305 se­na­to­rii or­di­nis po­ten­tial^{[20] 63}, в Ита­лии путь фило­со­фии, веры и счаст­ли­во­го сою­за, прой­ден­ный, от Кас­си­о­до­ра до Боэция и Гри­го­рия Вели­ко­го, от тра­ди­ции и идео­ло­гии кла­рис­си­мов к хри­сти­ан­ской куль­ту­ре и тра­ди­ции таким обра­зом, что сохра­не­ние одно­го отож­дествля­ет­ся, вза­им­но под­дер­жи­ва­ет­ся и оправ­ды­ва­ет­ся сохра­не­ни­ем дру­го­го, и они пере­ме­сти­ли и про­дли­ли сена­тор­ское пре­вос­ход­ство с поли­ти­ко-мате­ри­аль­но­го на нрав­ст­вен­но-духов­ный уро­вень⁶⁴.

Оче­вид­но, что как в слу­чае Гал­лии, так и в слу­чае ост­ро­гот­ской Ита­лии мы стал­ки­ва­ем­ся с послед­ни­ми мучи­тель­ны­ми устрем­ле­ни­я­ми, пред­ше­ст­ву­ю­щи­ми дав­но пред­виден­но­му кон­цу; одна­ко задерж­ка, с кото­рой этот конец был достиг­нут, выжи­ва­ние после кра­ха всех дру­гих инсти­ту­цио­наль­ных и эти­ко-поли­ти­че­ских инстан­ций pars Oc­ci­den­tis, дол­гие пери­о­ды неожи­дан­ной жиз­не­спо­соб­но­сти, кото­рую – хотя и при­хо­дя­щий в упа­док – орга­низм or­do сумел про­явить даже после исчез­но­ве­ния струк­тур­ных и режим­ных пред­по­сы­лок, леги­ти­ми­ро­вав­ших его при­сут­ст­вие и роль, пред­став­ля­ют собой плод и вме­сте с тем дока­за­тель­ство силы, гиб­ко­сти и при­спо­соб­ля­е­мо­сти сена­тор­ско­го идео­ло­ги­че­ско­го аппа­ра­та. Это тот самый аппа­рат, кото­рый, несмот­ря на взлё­ты и паде­ния, обес­пе­чи­вал сена­тор­ской ари­сто­кра­тии более чем тыся­че­лет­нюю поли­ти­че­скую и соци­аль­ную геге­мо­нию в рим­ском государ­стве⁶⁵, а так­же поз­во­лил эли­те сосло­вия про­дол­жать поль­зо­вать­ся зна­чи­тель­ной вла­стью поли­ти­че­ско­го и куль­тур­но­го вли­я­ния в новых, мно­го­гран­ных реа­ли­ях, сопро­вож­дав­ших и непо­сред­ст­вен­но сле­до­вав­ших за кру­ше­ни­ем и рас­па­дом Запад­ной импе­рии.