Фрагменты прошлого.
Социально-экономический обзор системы землевладения в равеннских папирусах
© 2023 г. Перевод с английского В. Г. Изосина.
с.1 Введение
Не все папирусы происходят из долины Нила. Существует группа латинских документов, происходящих из церковных архивов Равенны, которые без помощи египетского климата успешно прошли через все климатические испытания истории. Первое упоминание о них содержится в письме, отправленном в 1433 году в адрес Козимо ди Медичи, деда знаменитого Лоренцо, а Жак Кюжа (Куяций) был первым, кто в 1561–1562 гг. прочитал каждый из них1. В 1805 году Гаэтано Марини собрал их и некоторые другие под обложкой одной книги2. Хотя большое количество этих папирусов было впоследствии переиздано по всей Европе, том Марини в целом служил стандартным изданием на протяжении всего XIX и до второй половины XX века3.
Именно в 1954 году Ян Улоф Чедер решил, что настало время для нового, исправленного издания. Каждый фрагмент Чедер снабдил библиографией, текстом, переводом, справочным аппаратом и комментарием. Например, девятнадцати документам, касающимся исключительно дарений, предшествует обширное введение (p. 250–279), в котором классифицируются различные элементы, выявленные в этих документах, и прослеживается их развитие. Его усилия были продолжительны и в какой-то момент, должно быть, утомительны, но они того стоили: оба издания – и это не преувеличение – шедевр.
Двадцать восемь документов первого тома содержат записи о владениях, завещания, назначение опекуна, отпущение на волю и – сердце этого собрания – девятнадцать дарений, в большинстве которых в качестве бенефициара фигурирует церковь Равенны. Документ № 2 – знаменитый фрагмент, в котором упоминается имущество, конфискованное Юстинианом у ариан и переданное равеннской церкви; №№ 10–11 – не менее известный документ, касающийся участка земли близ Сиракуз, который Одоакр подарил Пиерию, одному из своих влиятельных сторонников. Представлены все слои общества: от Стефана, vir illustris et magnificus (№№ 18–19), через зажиточного торговца шёлком (4–5B и 11–VI 2), до портного (14–15) и бывшего раба (20). Появляется много неграмотных, и не только из низших сословий: человек мог стать субдиаконом или добиться командования numerus, не будучи способным прочесть документ или подписать его иначе, как крестом (№№ 8, 23)4. Во втором томе, составленном пару лет спустя, была опубликована новая группа папирусов, в том же стиле, вместе с некоторыми замечаниями по поводу собственных более ранних соображений. с.2 Самое главное, была добавлена группа возмездных сделок вместе с комментариями по истории охватываемой ими собственности и её владельцев. Таким образом, эти записи следует рассматривать как вполне действующий архив юридических сделок/соглашений любого рода, с которым любая заинтересованная сторона могла ознакомиться и использовать в суде в качестве средства подтверждения исков о праве собственности или каком-либо другом законном праве/привилегии. В совокупности они демонстрируют, что документы продолжали играть важную роль в судебных процессах как в римскую, так и в более позднюю эпоху.
Что, однако, делает эти папирусы особенно интересными, так это тот факт, что они могут быть приняты в качестве основного доказательства существования сельскохозяйственной экономики и, возможно, оживлённого рынка земли. Мы видим готов и римлян, греков и евреев, покупающих и продающих друг другу земельные участки. Мы также видим, что они довольно много жертвуют церкви, которая, в свою очередь, иногда передаёт что-то в дар своим христианским последователям. И что примечательно, они охватывают большой промежуток времени: первый папирус датируется сентябрём 445 года, а последний – примерно 700 годом5.
Историки имеют примерное представление о том, как выглядела раннесредневековая аграрная экономика на Западе в VIII и IX веках, но им не удавалось составить такое же представление о предыдущих столетиях. Относительная нехватка практических знаний об этих столетиях на Западе – с V до VIII века – является следствием скудости пригодного для использования материала источников по этому периоду и, в особенности, практически характерного отсутствия документальных свидетельств. В этом вопросе историк поздней античности в значительной степени опирается на случайные, иногда идеализированные, упоминания о сельской жизни, почерпнутые в литературных источниках, варварских кодексах законов и довольно разрозненных археологических данных6. Для большей части восточного мира того же периода ситуация ненамного лучше. Здесь социально-экономический историк поздней античности вновь вынужден собирать воедино всё, что возможно, из литературных свидетельств, эпиграфики и археологических данных7.
Единственным регионом в римском мире, восточном или западном, для которого документальных свидетельств сохранилось достаточно, чтобы начать полезное и взвешенное изучение позднеантичной аграрной экономики, является Египет, от которого до нас дошли многочисленные собрания папирусов. В последние десятилетия папирусы раскрыли очень интересные и важные подробности позднеантичной экономики. И самое главное, на основе этих документальных папирусов сложилась относительно ясная картина с.3 позднеантичных аграрных социальных отношений в этом регионе8. Тем не менее, для многих сама мысль о том, что египетские папирусы могут рассказать нам что-либо об аграрной экономике на Западе, казалась неправдоподобной и притянутой за уши. Таковой, безусловно, была позиция Марка Блока, изложенная в его классическом эссе «The Rise of Dependent Cultivation»:
«Несомненно, египетские и африканские свидетельства могут пролить драгоценный свет на происхождение западной сеньории, но только если мы спросим их о том, что они могут оправданно предоставить, то есть информацию не о том, что мы изучаем, а об аналогичных вещах. Короче говоря, мы должны относиться к ним как к документам сравнительной истории»9.
Поэтому, пожалуй, довольно удивительно, что со времени труда Яна Улофа Чедера в
С другой стороны, довольно легко понять, почему учёные не обращались в большей мере – либо вовсе не обращались – к этим папирусам. Этот особенный период, с 445 до 700 гг. н.э., идеально помещается между двумя классическими группами историков – классиков и ранних медиевистов. Медиевистам рассматривать равеннские папирусы, по всей видимости, слишком рано, а для большинства классиков эти свидетельства, пожалуй, чуть запоздали. Они являются частью того периода, который нельзя с.4 чётко определить как «античный» или «средневековый», поскольку обе группы историков могут найти в этих папирусах фрагменты свидетельств, соотносимых с изучаемым ими периодом времени.
Каковы бы ни были причины, цель последующих глав – покончить с тьмой, окружавшей историографию позднеантичного землевладения на Западе. В заданных равеннскими папирусами рамках я сосредоточусь на некоторых конкретных вопросах, каждому из которых посвящена отдельная глава: организация сельского хозяйства в Равенне и её округе, социальная структура, пронизывающая системы землевладения в этих папирусах и, наконец, способы, посредством которых земельная собственность передавалась от одного владельца к другому. Конечно, есть причина, по которой я выбрал именно такую последовательность тем, каждая из которых ставит несколько необходимых и очень нужных вопросов. Прежде чем приступить к обсуждению социальных структур в системе землевладения, необходимо знать, как эти землевладения были организованы; прежде чем попытаться понять, как обменивался всякий объект собственности, как работали обращение и распределение, нужно знать, кем является большинство действующих лиц. Будем надеяться, что после переосмысления каждой темы мы, возможно, сможем ответить на вопрос: какую систему землевладения мы видим в равеннских папирусах с социально-экономической точки зрения?
Эта особая группа папирусов имеет ряд явных преимуществ как исторический источник. Например, они дают представление о личном опыте всех типов людей из всех классов, включая нескольких выходцев из маргинальных слоёв общества, о которых другие типы документации, например, фискальные отчёты, ничего не сообщают. Кроме того, папирусы касаются вопросов, непосредственно связанных с жизненными интересами большей части населения, землевладением, а следовательно, проникают в самую суть общественных механизмов. Возникающая картина никоим образом не является законченной, однако имеет ту положительную сторону, что все свидетельства связаны с конкретными временем и местом. В большинстве случаев имеется надёжное указание на социально-экономический статус основных участников, а также внутренний контроль предоставляемой информации, поскольку в каждую сделку вовлечено более одного лица, в основном свидетели, которые подтверждают социальный статус некоторых землевладельцев или крестьян, и так далее.
Таким образом, данный анализ не всегда опирается на экономические расчёты, оценки и вычисления, как это часто бывает в исследованиях, посвященных сельскохозяйственной экономике. Скорее я придерживаюсь мнения, что мы должны искать стоящего за текстами человека, чтобы увидеть, как выглядел его или её мир под влиянием определённых экономических условий и событий. И, конечно, было бы стыдно не сделать этого с этими папирусами просто потому, что они относятся к периоду значительных социальных изменений. После падения Римской империи именно Италия среди других регионов стала добычей многочисленных групп чужаков, каждая из которых пыталась бороться за своё существование, с.5 приспосабливаясь к существующей ситуации или ниспровергая её. В случае с равеннскими папирусами мы имеем дело не только с римлянами, которые как «народ» всё ещё были основными жителями Италии, но также с готами и, как мы увидим, с другими народами.
Такой социально-экономический анализ требует стандартной лексики. История, как известно, в отличие от многих других научных дисциплин использует лексику «обыденного языка» с использованием относительно небольшого числа технических неологизмов. Будучи не слишком саморефлексивной дисциплиной, история разработала технические значения для определённых слов, которые сильно варьируют от одной области дисциплины к другой и часто оспариваются практиками (таким спором является дискуссия о «феодале» или «феодализме», но есть, конечно, много других оспариваемых слов, таких как coloni)12. Я не считаю, что есть «правильные» и «неправильные» примеры такого использования, а проверить каждый систематически невозможно в любом случае. Всё, что можно сделать при использовании слов – это иметь ясное и последовательное предоставление о том, что они означают, и объяснить их читателю, если это необходимо. Я сделаю это в разных главах, поскольку слова fundi, крестьяне и (мелкий, средний, крупный) землевладелец могут показаться легко узнаваемыми и определяемыми, но они часто являются предметом дискуссии.
Последнее предупреждение: этот анализ достаточно пространен, но он рассматривает также большое количество первичных материалов, часто в гораздо более ограниченном объёме, чем привыкли читать некоторые эксперты в любой данной дисциплине. Здесь я использую эти материалы для того, чтобы прояснить различие или сходство в равеннских папирусах, показать, что является новым, а что нет. Вполне возможно, что эксперты – и вы, читатель – знают больше об этих отдельных фрагментах и вполне могут счесть моё отношение к ним поверхностным. Я, конечно, опустил много деталей, в то же время пытаясь уважать расхождение во мнениях. Для тех читателей, которые не знакомы с некоторыми из этих первоисточников, я добавил небольшое дополнение, которое объясняет используемые сокращения, и те места, где они могут быть обнаружены.
с.6 1. Экономические показатели в равеннских папирусах: fundi, massae, размеры и доходность
Данная глава посвящена организации сельскохозяйственных единиц, рассматриваемых с точки зрения землевладельцев. Поздне- и послеримский мир был, конечно, по преимуществу аграрным обществом, а ремесленный труд составлял лишь малую часть всей производительной деятельности13.
Организация сельского хозяйства отнюдь не обделена вниманием историков позднего Рима и раннего средневековья – она лежит в основе практически всех экономических анализов нашего периода. Многие учёные уверены в одном: предполагаемые системы, в которые были организованы землевладения под властью остроготов, византийцев и лангобардов, прочно основывались на уже имеющейся римской структуре, которая всё ещё существовала, когда появились первые готы. Эта идея полностью соответствует научным представлениям последнего десятилетия о том, что остроготское, византийское и лангобардское общества с самого начала были безусловно пронизаны римскими институтами, такими как централизованная администрация, а также политическими, социальными и культурными структурами, которые могли, возможно исключительно, быть связаны с их римскими предшественницами14. Эти общества существовали и, возможно, преуспевали на римских остатках. Выпуск монет в Италии Одоакром, Теодерихом и их преемниками; использование централизованных административных структур, таких как суды и советы (например, curia); строительство зданий, явно вдохновлённых римскими имперскими постройками, – всё это свидетельства предполагаемой «культуры подражания», наличие которой отмечает большинство учёных15.
Есть, однако, четыре автора, в течение довольно продолжительного времени выступавших на переднем крае «дискуссии о сельскохозяйственной организации». Первый из них, Томас Браун, оставил нам превосходный обзор некоторых важных первичных материалов и весьма необычный взгляд на (италийскую) византийскую сельскохозяйственную организацию. По его мнению, если не все, то почти все сельскохозяйственные единицы являлись рассредоточенными и контролировались либо церковью, либо влиятельными военными с.7 землевладельцами. Лишь на севере Италии Браун увидел несколько уцелевших мелких владельцев, хотя и им постоянно угрожали крупные сельскохозяйственные конгломерации аристократов16.
Второй, Паоло Делогу, создал похожий образ, характерной чертой которого является сильная – как культурная, так и экономическая – регионализация. Землевладения как крупных, так и мелких собственников неуклонно выпадали из более обширных сельскохозяйственных комплексов в Италии и Средиземноморье, что усиливалось периодом продолжительного упадка, деградацией городской структуры и демографическим спадом17. С его точки зрения, кризис в сельском хозяйстве развивался медленнее, уходя корнями в пятое столетие, – хотя, по его мнению, в сельской местности это было менее очевидно, чем в городах.
Третий автор, Крис Уикхэм, предположил, что в ландшафтах Запада неизменно преобладали поместья и мелкие владения, «… которые там, где они вообще существовали, были вторичны по отношению к государственной организации»18. В построенной Уикхэмом модели ключевой переменной является налог. По его мнению, именно налогообложение способствовало существованию такой мощной централизованной организации власти, каковой являлась поздняя Римская империя, порождая «побочные эффекты» в виде рыночной интеграции в экономику на широком круге территорий, что поддерживало аристократию за счёт огромного масштаба сопровождавшей её политической и экономической интеграции. По-видимому, именно завершение этого «века налогообложения» положило начало истории Запада на протяжении VI, VII и VIII столетий, а также означало углубление фрагментации и вело к локализованности беззащитных элит; аристократия всё более и более утрачивала свою значимость, при этом один эффект усиливал другой19. Типичным для Уикхэма является сильный акцент на археологических источниках, с помощью которых он совершил крупный прорыв в историографии сельской истории.
Четвёртый и последний автор – Джайрус Банаджи. Из четырёх авторов он единственный, кто уделяет особое внимание свидетельствам, происходящим из позднеантичных восточных территорий, с особым акцентом на организацию византийского поместья. Главный вывод его анализа сельскохозяйственной организации состоит в том, что падение поздней Римской империи изменило почти все аспекты землевладения, положив начало быстрому упадку «старых элит», доминировавших в городской и сельской жизни в более ранние периоды, и постепенному появлению, особенно в течение V века, нового слоя землевладельцев, обосновавшихся в огромных поместьях по всему восточному Средиземноморью20.
с.8 С точки зрения Брауна, Делогу, Уикхэма и Банаджи не было внезапного роста рассеянных землевладений; ключевое слово здесь – непрерывность. Могли поменяться те, кто населял земельные владения, но фактическая организация этих сельскохозяйственных единиц оставалась практически такой же, как и столетия назад. В этом заключается парадокс. Несмотря на то, что все эти авторы ищут перемены, их интерес оказывается уделённым периоду, который, как представляется, наиболее характерен целостностью, преемственностью и устойчивостью21. Однако весьма типично, что источники этих авторов прекрасно вписываются в их гипотезы и повествование. Тогда вопрос, конечно, заключается в том, насколько хорошо эти фрагменты представляют то, что имело место на самом деле. Видим ли мы преемственность потому, что эти авторы отобрали сотни маленьких кусочков, которые только и исключительно могут вписаться в рамки преемственности? Или преемственность и в самом деле существовала? Истина, скорее всего, находится посередине, и именно в этом моменте нам могут помочь равеннские папирусы. Чего не хватает оценкам Брауна, Делогу, Уикхэма и Банаджи, так это увеличения (zoom-in), которое дало бы представление о масштабе этих землевладений и об их благосостоянии. Равеннские папирусы – вот такой «увеличитель» (zoom-in), фокусирующийся на определённой области в определённых временных рамках. Были ли изменения или сохранялась преемственность – мы, вполне вероятно, увидим в этих документах.
Однако, когда дело доходит до определения организации сельскохозяйственных единиц, равеннские папирусы не являются идеальным источником. Как сказано во введении, одной из характеристик этих папирусов является то, что они представляют собой «сделки» или «расписки» прошлого. Одним из досадных побочных эффектов здесь является тот факт, что эти папирусы не представляют полный размер каждого землевладения или поместья. Как обычно бывает при сделках, в документе перечисляется только то, что было совершено, а не полный размер собственности владельца. Поэтому определённые оценки должны быть взяты из других современных источников. Это не означает, что мы снова попадаем в ту же парадоксальную ловушку, что и историки поздней античности и раннего средневековья – пока мы принимаем равеннские папирусы в качестве основного ориентира, мы должны быть в состоянии обнаружить правильный результат.
Для получения представления о размерах и доходности землевладений в равеннских папирусах следует поставить несколько вопросов, сформулированных как отдельные подзаголовки главы. Во-первых, будет приведён взгляд сверху вниз, что позволит выделить большинство региональных различий, которые мы можем увидеть в этих папирусах, подчёркивающих особенности социально-экономических тенденций. В этой части также будет уделено некоторое внимание названиям и местам расположения этих землевладений, поскольку они часто предоставляют ценную информацию о конкретном объекте недвижимости. Вторая часть даёт краткое с.9 введение к тому, каким способом подходить к размерам и доходности, комментируя также прежние методы оценки этих переменных. В конце будут даны некоторые приблизительные оценки доходности и размеров. Третий раздел начинается с некоторых общих замечаний о полученных к тому времени результатах, являющихся плодом некоторых теоретизаций предыдущей главы: репрезентативны ли они? Мысль заключается также в том, чтобы привести некоторые замечания о фрагментации, которую мы увидим в равеннских папирусах, и о возможном существовании земельного рынка. Под пятым заголовком центральным является более широкий вопрос, а именно: где и когда мы можем найти другие подобные землевладения в истории поздней античности или как они отличаются от того, что мы видим в равеннских папирусах. Наконец, даётся краткое заключение с некоторыми общими замечаниями по поводу подтверждающих данных.
Данные (см. Приложение 1), которые будут рассмотрены в этой главе, сильно напоминают нам задачу бухгалтера: запись каждой транзакции, которая кажется заслуживающей внимания. Каждый документ корпуса равеннских папирусов – это, по сути, проводка в журнале. Вы, как бухгалтер, вносите каждую журнальную проводку и решаете, к какому счёту её отнести. В конце, чтобы получить заключение, суммируются данные в каждом журнале. Именно так и следует рассматривать следующую главу: как итоговый отчёт большого количества проводок из ведомостей с данными и счетов. Бухгалтерский отчёт о прошлом.
1.1. Fundi, massae, названия и местоположения: региональные тенденции и не только
Римская система fundi и massae всё ещё применялась во времена вторжения и расселения остроготов и, похоже, никто не стремился её упразднить; по крайней мере, нам об этом ничего не известно. Fundi, по-видимому, были достаточно стабильными единицами, носившими постоянные индивидуальные названия, иногда описательные, но обычно происходившие от имени древнейшего владельца: Fundus Cornelanius[2]– самая известная форма22. Готы, византийцы и лангобарды никоим образом не меняли этих названий. Возможно, именование собственности не вызывало у них достаточного интереса либо – и это более правдоподобно – для центральной администрации было больше пользы, когда названия оставались прежними. Можно лишь представить, насколько утомительным было бы следить за изменением названия каждого куска собственности, независимо от его размера и важности, и переименование, безусловно, могло бы сделать только хуже. Также возможно, что для таких народов, как готы и византийцы, имелась социально-культурная причина не менять названия: римские наслаждения часто считались восхитительными, и приобретение части по-римски названной собственности могло бы укрепить их интеграцию23.
с.10 Fundus не был неделимой единицей. Простые землевладельцы или бедные фермеры, владевшие лишь одним небольшим участком земли, могли поделить его между своими наследниками или продать его часть, если были в долгах. Землевладельцы, находившиеся в лучшем положении, покупали эти небольшие участки и, в конечном счёте, владели лоскутным одеялом из кусков, не обязательно примыкавших друг к другу. Скорее всего, большая часть земельной собственности мелких и средних владельцев была рассеяна по большой площади, и только центральное селение или город были связующим их фактором; в равеннских папирусах большинство сделок приходится на небольшие доли fundi – половину, треть, одну шестую или даже восьмую долю, что свидетельствует о фрагментации в этом районе24.
Состоятельные римляне или готы, владевшие несколькими fundi, имели меньше причин дробить отдельные фермы, а самые богатые, включая королевских особ, таких как Одоакр и Теодерих, и великие церкви, владевшие многими участками, объединяли их в единицу massa25. Massae, как и fundi, не имели стандартного размера. Скорее, massae были группой fundi под единым управлением. Совершенно неясно, как эти massae были сформированы в правовом и организационном плане26. Было бы наиболее логично, если бы верховный собственник, богатый аристократ или землевладелец, установил централизованную систему для контроля отдельных участков; это произошло бы непосредственно перед прибытием остроготов и папирусы не содержат никаких намёков на возможные различия или изменения в последующие периоды. Как бы то ни было, крупная massa в P. Ital. 17 (Signia), переданная церкви в Риме, состояла из 31 целого fundus, половин двух других и трети ещё одного. Эти папирусы предполагают, что в любом случае в массиве имелись какие-то анклавы; нет сомнений, что три раздробленных fundi были разделены ещё до того, как более состоятельные землевладельцы приобрели их и, по-видимому, они лишь пока не смогли скупить остальные куски27.
Massae, по-видимому, являлись достаточно стабильными единицами, имевшими постоянные названия, обычно образованные, как и у fundi, от имени первоначального владельца, но они, естественно, могли быть разделены снова. В 533 году, как показано в P. Ital. 13, знатная, но неграмотная готская пара по именам Фелитанк (Felithanc) и Ранило (Ranilo) (или Фелитан (Felithan) и Рунило (Runilo)) отдала равеннской церкви половины двух massae: одной на территории Урбинума, другой на территории Лукки. Подобным же образом Одоакр, пообещав vir illustrius Пиерию (Pierius) земельные участки с годовым доходом в 690 солидов, сначала подарил ему остров Мелиту в Далмации (в Адриатическом море) и часть massa Pyramitana на территории Сиракуз. Когда Пиерий попросил оставшиеся fundi (он с.11 получил земли с годовым доходом в 650 солидов, а не 690), ему передали fundus Aemilianus, оставшуюся часть fundus Dubli и часть fundus Putaxiae – всё из той же massa Pyramitana28.
Massae и fundi – единственные структурные подразделения, используемые для административных целей в равеннских папирусах, но иногда мы встречаем и другие слова, используемые для описания полей и деревень или других сельскохозяйственных поселений. Например, часто используются слова casale или casa: P. Ital. 17 говорит о Casa Porcinare, Casa Viti, Casa Lari, Casa Basili, Casa Gini и даже о Tris Casas, а в P. Ital. 35 автор говорит о Casale Basianum. Скорее всего, casa была эквивалентна усадьбе или группе усадеб (Tris Casas), в которой дома земледельцев были собраны в разбросанную деревню с какой-то защитой в виде стен или валов и походили на более позднюю domusculta; но в то время как domusculta всегда была искусственным образованием, casales являлись результатом естественного развития. Интересно, что, похоже, часто этот термин используется для обозначения хозяйственных или жилых построек coloni29. Но ещё удивительнее название fundus в P. Ital. 31, где собственность носит имя числительное: Centum Viginti Quinque, или Сто Двадцать Пять. Название могло относиться к годовой арендной плате, которую приносило имущество (это определённо не значение цены, поскольку в документе уже указано, что этот fundus, вместе с ещё одним, имеет цену в 40 солидов), но более вероятно, что число показывает расстояние от этого поместья до Рима30. Некоторые massae могли также иметь обозначающие названия: Pyramitana, название, которое даётся одной из massae в P. Ital. 10–11, относится к древнему погребальному памятнику недалеко от острова Тапсо31. Этот участок, как мы предполагаем, был, скорее всего, расположен довольно близко к тому древнему месту. Лишь один папирус напоминает нам о возможности того, что собственность может быть названа в честь леса: P. Ital. 3 говорит о fundus Saltus Erudianus – «лес Эрудиана»32.
При всякой попытке изучения аграрной организации в равеннских папирусах и того периода, к которому они относятся, необходимо проводить различие между севером, где, по-видимому, преобладали мелкие раздробленные владения, и югом и островами (Сицилией и островом Мелита), где собственность была разделена на более крупные massae, обрабатываемые в качестве доменов прикреплёнными арендаторами, платившими фиксированную арендную плату33. Таким образом, равеннские папирусы сосредоточиваются в основном на (иногда очень) небольших fundi, иногда группах с.12 fundi, являющихся частью более крупных massae, но только в двух случаях на очень больших массивах земли, а именно в P. Ital. 10–11 и 17. Это поразительно, поскольку в другом источнике изображение совершенно иное: в письмах папы Григория акцент делается на обширных землевладениях и у нас почти нет подтверждений существования более мелких поместий на севере34.
Есть, однако, и одно сходство: в районе Рима некоторое время, казалось, преобладали крупные землевладения. Мы видим это в равеннских папирусах (P. Ital. 17 и, пожалуй, P. Ital. 21, но неясно, насколько велика должна была быть площадь), но также в Liber Censuum Romanæ Ecclesiæ, где мы видим заключённые папами арендные договоры, включающие предоставление всей площади от Porta Flaminia до Мульвийского моста Гонорием I, земли монастыря, предоставленные Григорием I за высокую арендную плату в 108 солидов, и massa, которая состояла из 10 непрерывно следующих fundi35. Когда документация становится более многочисленной и позже, мы, однако, обнаруживаем, что крупные предоставления совершаются людям, занимающим видное положение, но состоят из ряда очень мелких разрозненных единиц, а не больших связанных в целое объединений36. В конце концов, ситуация в округе Равенны и на остальном севере (если мы принимаем свидетельства, приведённые в равеннских папирусах) в итоге сложилась так же.
Эта модель рассеивания и раздробления отчасти может быть объяснена практикой делимого на части наследования. Об этой практике мы ещё поговорим в главе 3, но на данном этапе это, безусловно, предполагает, что хотя богатые представители элиты (или, по крайней мере, те, кто был достаточно богат, чтобы купить несколько участков собственности) были в состоянии приобрести несколько владений, скупая или присваивая собственность своих «бедных» соседей, они оставались, по-видимому, вполне удовлетворёнными получением своих доходов от прав на множество мелких и разрозненных крестьянских владений. Более крупные единицы становятся обычными лишь в X и XI вв. как результат incastellamento[5], расчисток и рационализации земельного достояния37.
Данные, полученные за пределами равеннских папирусов, показывают, что эта модель продолжала играть важную роль: в Codex traditionum Ecclesiae Ravennatis мы видим, что, хотя в начале IX века вдова magister militum приобрела три смежных земельных владения недалеко от Ези (Iesi, Aesis), большинство чиновников, получивших земли от равеннской церкви, приобрели небольшие разбросанные поместья; Маврикий (Maurice), magister militum Римини около 769 года, записан как получающий три отдельных дара, включающих sors, два fundi, часть casale и двухэтажный дом; в том же сборнике мы видим экзарха, приобретающего несколько отдельных имений в эмфитевсис с.13 от церкви за арендную плату в семь солидов (что довольно мало); дарение от неопределённой даты включает предоставление тринадцати усадеб монастырю в Падуе; документ 670 года перечисляет ряд casalia близ Чезены (Cesena), сданных в аренду высокопоставленным чиновникам церковью Градо, а надпись в церкви св. Аполлинария в Классисе фиксирует совершённое архиепископом Иоанном VI дарение усадьбы близ Равенны в обмен на две других около Фаэнцы и Имолы38.
Таким образом, все свидетельства указывают на мелких, средних и крупных землевладельцев, обладающих целым рядом разбросанных поместий. Отсюда следует, что одним из основных является вопрос о сохранении значительной роли рассредоточенных земельных владений. Из равеннских папирусов становится ясно, что в районах расселения в северной и центральной частях Италии землевладения были разделены – и незадолго до прихода готов это также имело место. Во всяком случае, речь не идёт о внезапном росте разрозненных землевладений или внезапном распаде «старой» и «более крупной» системы землевладения; вероятно, дробление там имело место в течение довольно долгого времени, а в некоторых областях (вокруг Рима) оно постепенно одержало верх39. На юге, однако, свидетельства не показывают того же самого: похоже, что там оставались доминирующими крупные поместья, обрабатываемые прикреплёнными арендаторами и рабами. Это может быть результатом односторонности источников либо это просто могло быть именно так. Однако тот факт, что область вокруг Рима показывает и то, и другое, причём в течение некоторого значительного времени, позволяет предполагать, что оба типа землевладений существовали рядом друг с другом.
Однако мы должны быть осторожны в том, где и когда провести черту для последней картины. Хотя землевладения были разбросаны в тех областях, которые засвидетельствованы в равеннских папирусах, а также появились и в других районах, мы должны, очевидно, ограничить это событие материковой частью Италии и остановиться на IX веке40. Судя по имеющимся данным, похоже, что к тому времени крупные землевладельцы не могли обладать земельными владениями в других регионах за пределами Италии, например, в других частях Средиземноморья; наиболее отдалённые владения, как мы видим, удерживаются на Сицилии и некоторых островах в Адриатическом море41. Это являет совершенный контраст с обширными владениями, которые мы наблюдаем непосредственно перед остроготским вторжением. До вторжений на Западе землевладельцы – как крупные, так и мелкие – редко владели одним консолидированным поместьем. Как правило, их владения были разбросаны и состояли из нескольких хозяйств – одни побольше, другие поменьше42. Но до прибытия готских племён в северную Италию крупные землевладельцы и res privata владели, помимо некоторых обширных массивов территории, в основном древними королевскими[6] землями и бесчисленными поместьями, приобретёнными с.14 по завещанию, как выморочное имущество или в результате конфискации. Это происходило в каждой провинции и почти в каждом городе. Раньше церкви Равенны, а также церкви в Риме и других городах получали в дар и наследовали отдалённые поместья. В IV столетии, как сообщают нам несколько источников, церковь Равенны[73] владела поместьями в Италии, но также двумя большими группами на Сицилии (как в P. Ital. 10–11[74]), семью массивами в Африке и двумя в Ахайе[75], а также рядом земель на востоке: в Антиохии, Тарсе, Александрии, Тире, Кирре[7] и других местах43. До V века поместья крупных землевладельцев также часто были разбросаны по многим провинциям и располагались далеко от настоящего собственника. Симмах в своих письмах упоминает двенадцать вилл, которыми он владел в разных частях Италии, и говорит о своих землях в Самнии, Апулии, Сицилии и Мавретании44. Биограф Мелании рисует яркую картину её неспешного продвижения из Рима в Карфаген, во время которого она систематически продавала свои поместья в Кампании, Апулии, Сицилии, Африке, Нумидии и Мавретании; она также владела землями в Испании, которые в тот момент были непригодны для продажи из-за варварских нашествий, и даже, как нам сообщают, в Британии45.
Ситуация, которую описывает биограф Мелании – когда варварские вторжения угрожают связям между землями их владельцев – похоже, имела место и после вторжения остроготов в Италию. В равеннских папирусах нет прямых свидетельств того, что землевладельцы обладали собственностью за пределами Италии, Сицилии или Сардинии. Поэтому не кажется удивительным то, что показывают как P. Ital. 13, так и Greg. Ep. XIV. 14, а именно, что церковь Равенны владела землями в Бононии, Урбинуме, Лукке, Форуме Корнелия[8], Аримине, Агубиуме и на Сицилии, но не в провинциях, например, Африке или Азии. Точно так же письма Кассиодора, книги законов Юстиниана и Codex Theodorici – хотя здесь, пожалуй, не место для их рассмотрения – не высказываются о владениях, которые могут быть расположены за пределами материковой Италии и её островов.
На Западе крупные вторжения германских отрядов, возможно, стали решающим эпизодом в крушении и окончательном распаде заморских и широко рассредоточенных земельных хозяйств46. Готы, вандалы, свевы, бургунды и аланы – все они захватили или потребовали и получили землю для расселения47. Там, где в прежние времена, под единым римским имперским знаменем, владения крупных землевладельцев охранялись непоколебимыми имперскими армиями, теперь рыскали визиготы, вандалы, франки и бретоны. Итак, владения большинства богатых землевладельцев были ограничены пределами каждого отдельного королевства, а в случае северных и центральных с.15 италийских землевладельцев – границами остроготской Италии, византийской Италии и, в некоторой степени, лангобардской Италии.
Кроме того, крупные и разрозненные комплексы были, пожалуй, более уязвимы для недобросовестности и неэффективности их управляющих, волнений среди рабов и отчуждения со стороны соседей. Мы не должны забывать, что нестабильность и политические разногласия, вызванные готскими войнами и лангобардскими вторжениями, несомненно, усугубили трудности управления отдалёнными или разрозненными поместьями, хотя бы управление поместьями на Сицилии было легче из-за относительной лёгкости морских коммуникаций. Действительно, в равеннских папирусах содержится достаточно свидетельств того, как отряды готских воинов разрывают протяжённые связи: в P. Ital. 12 мы видим, как несколько готских солдат посягают на собственность богатой вдовы, а в P. Ital. 49 – как гот Гундила пытается вернуть себе собственность, утраченную им в пользу алчных соседей. Таким образом, были разорваны протяжённые связи не только в масштабе средиземноморского мира, но и региональные.
1.2. Экономические теории и примерные оценки переменных показателей: размеры и доходность
Трудно управлять сельским хозяйством без какой-либо формы учёта. Какова арендная плата с этого поля или этого владения? Была ли она уплачена полностью? Насколько велико это поле? Или насколько мало? Хотя ранее в данной главе эти наречия (мало, велико, доходно и т.д.) придавали некоторую ясность общей картине земельных владений в равеннских папирусах, они не делают их рационально сопоставимыми. Важнее всего, что в данный момент мы не можем сравнить с тем, что видим в равеннских папирусах, другие известные с поздней античности системы землевладения. Сейчас цель состоит в том, чтобы теоретизировать решение этой проблемы, найти модель, с которой мы могли бы делать такие сравнения.
Прежде всего, нам нужно понять, как мы можем использовать единицы fundus или massa, и проверить, могут ли они использоваться для экономического анализа. Fundus или massa были прежде всего управленческими или бухгалтерскими единицами, «единицами собственности». С экономической точки зрения это означает, что fundi в равеннских папирусах должны интерпретироваться как понятие, которое обозначает, что собственник (или собственники) получали от них доход. Однако само это слово ничего не говорит о способе получения дохода, то есть о методе хозяйственного использования. Возможны как прямая эксплуатация, так и сдача в аренду, причём в обоих случаях мог быть задействован как fundus в целом, так и небольшие наделы, которые были частью этого fundus. Возможно, в более крупном масштабе подобное могло происходить и применительно к massae, где определённые fundi выполняли бы определённую задачу. Во всяком случае, они являются экономическими единицами лишь в той мере, в которой доходность fundus или massa в целом была внесена в бухгалтерский учёт под одной рубрикой.
Fundus или massa могли иметь только последнее ограниченное значение. Но также возможно, что fundus был «производственной единицей». Это, однако, ничего не говорит о структуре с.16 fundus или massa: «производственная единица» всё ещё может совпадать с «единицей собственности», но «единица собственности» также может состоять из нескольких «производственных единиц». Таким образом, сущность fundus как экономической единицы в равеннских папирусах сильно варьирует. Одна общая характеристика, однако, заключается в том, что те fundi, которые были засвидетельствованы, всегда являются отдельными экономическими единицами: они всегда были отдельной записью в счёте или счетах. Это означает, что являвшийся «производственной единицей» fundus всегда был независим в том смысле, что вне зависимости от того, являлся ли он частью комплекса смежных fundi, он, тем не менее, не составлял либо составлял не полностью просто одну «производственную единицу» вместе с другими fundi в комплексе48.
Последнее подтверждается всей совокупностью равеннских папирусов: хотя несколько fundi, частью рассеянные, а частью нет, названы в последовательном порядке, доход от них, в данном случае исключительно в солидах, отмечается отдельно. Также и размеры, если они вообще указаны, всегда отображаются как часть целого, но никогда не привязываются к нему с помощью совместимой переменной49. Таким образом, эта использующая «производственные единицы» система обозначения имеет для исследователя некоторое преимущество: она отмечает большинство переменных доходности, размера и т.д. соответственно для каждой части собственности.
На самом деле нет необходимости подчёркивать важность каждой переменной: доходность, например, говорит сама за себя50. Однако при экономическом анализе часто не хватает понимания важности размеров и того, как к ним подходить. Размеры каждого отдельного имения говорят многое о политических и социальных течениях того времени, но особенно – об экономических. Прежде всего, это увеличивает вероятность того, что земледелец или землевладелец будет использовать диверсификацию сельскохозяйственных культур. Увеличение размеров каждого землевладения либо накопление нескольких разрозненных землевладений означают, что в какой-то момент земля становится «лишней». На основе своих производственных планов земледелец может решать, сколько культур вырастить на этом участке земли51. Во-вторых, экономические атрибуты, которыми обладают землевладельцы, тесно связаны с размерами каждого землевладения, но также с тем, как организованы процессы сельскохозяйственного производства, и уровнем интенсификации52. Таким образом, размеры землевладения являются главным разграничителем между сельскохозяйственными производителями, разделяющим мелких, средних и крупных фермеров.
Таким образом, размеры землевладения сами по себе являются эффективным переменным показателем, позволяющим разделить признаки двух совершенно разных групп сельских производителей. В-третьих, размеры меняют с.17 траекторию развития каждого землевладения. Для небольших владений не существует единой доминирующей траектории землепользования. Леса или болота, очищенные для сельского хозяйства, могут оставаться на пару лет под временными культурами или могут быть преобразованы после первого года в пастбища, чтобы избежать лесной или иной естественной сукцессии[10]. В других случаях ландшафту разрешается «вырасти», если можно так выразиться, только когда почва истощается временными культурами.
Такое разнообразие обстоятельств обусловлено тем, что мелкие фермеры часто выбирают диверсифицированные системы интенсификации сельского хозяйства в качестве способа обеспечения своего существования. В свою очередь, эти участки диверсифицированной земли оставят следы в сельскохозяйственном ландшафте, состоящем из многочисленных рассеянных и небольших участков земли и расчищенных площадей. Иногда «лишнее» будет продаваться, но чаще всего не будет, сохраняясь на более поздние времена53. Крупный землевладелец имеет иную мотивацию, он будет пытаться достичь наибольших экономических выгод. Землевладельцы этого типа часто теснее связаны с рынками и обычно нанимают рабочую силу54. Они будут пытаться скупить лишние куски, расположенные поблизости от них, и эти отдельные более крупные владения часто гораздо лучше связаны друг с другом, чем более мелкие разрозненные участки55. Естественно, что эти крупные поместья часто обладают гораздо бо́льшими внутренними или внешними рынками сбыта, чем их более мелкие собратья, что подтверждается и проявляется во всех видах экономической деятельности56.
Хотя в равеннских папирусах засвидетельствованы переменные показатели размеров и доходности, их, к сожалению, недостаточно или, по крайней мере, они не всегда наличествуют57. Помимо того, что это многое говорит о важности каждой переменной для составителя перечня, это имеет значение и для экономического исследования данных документов58, а именно, что имеет место недостаток данных и это обстоятельство может воспрепятствовать проведению дальнейших исследований. Но данная проблема всегда была актуальна для поиска реальных экономических паттернов в поздней античности, особенно на Западе, и она, во всяком случае, привела к созданию целого ряда методов и моделей59. В 2015 году Кайл Харпер обновил несколько вариантов решения проблемы, которую он называет «проблемой средневзвешенного размера», хотя он пытался также решить проблему конвертации данных, ограниченных арендной платой, урожайностью и доходом. Эти подходы (см. табл. 1) были в основном взяты из более ранних работ и использованы вновь, причём Дункан-Джоунз и А. Х. М. Джоунз разработали наиболее правдоподобные и хорошо известные проекции и с.18 методы. Однако – и к этому пришёл и Харпер – каждый из этих подходов крайне несовершенен и сопряжён с разного рода эмпирическими и/или концептуальными недостатками60. Кроме того, если бы мы решили применить эти методы к равеннским папирусам, пришлось бы использовать переменные, отличающиеся непредсказуемостью и, самое главное, ведущие ко всё более возрастающей вероятности ошибок при дальнейших расчётах. Поэтому лучше ограничиться общими оценками наличных экономических единиц. Действуя в том же духе, в идеальном мире мы ответили бы на первый вопрос, проведя своего рода аудит благосостояния и дохода, который предложили Шайдель и Фризен, или Багнелл, для того, чтобы прояснить совокупную структуру землевладения и рассчитать для Италии общий «коэффициент Джини». Но опять же, это, очевидно, невозможно, поэтому в реальном мире мы должны взять те несовершенные и разрозненные данные равеннских папирусов, которые у нас есть, и использовать их по максимуму61.
Таблица 1. Четыре метода, использующие для расчёта средние размеры собственности, доходности и урожайности
Метод 1: Коэффициент пересчёта среднего дохода (недостаток: зависит от цены земли) Предположим доход в 6% Умножаем доход в солидах на 100/6 для определения стоимости актива Делим на среднюю цену земли: 5–10 солидов за югер ➝ 1,67–3,33 юг./сол. |
Метод 2: Коэффициент пересчёта дохода Апиона (недостаток: единичное оспоримое сравнение) Умножаем доход в солидах на доходную ставку Апионов ➝ 1,92 юг./сол. |
Метод 3: Коэффициент пересчёта средней урожайности (недостаток: урожайность, все цены на зерно неопределённые) Делаем обоснованные предположения о средней урожайности Вычитаем семена, налоги и расходы на потребление = чистая прибыль Умножаем среднюю чистую прибыль в зерне на цену зерна ➝ 1,67–3,33 юг./сол. |
Метод 4: Коэффициент среднего дохода от аренды (недостаток: исключительно египетский) В Египте три засвидетельствованы три типа аренды: фиксированная в деньгах, фиксированная в натуре, доля Находим среднюю аренду собственности (ок. 45 сол./юг.) ➝ 2,2 юг./сол. |
Два свидетельства предоставляют некоторую прямую информацию о размерах собственности. Оба относятся к VI веку и к области Фаэнцы. В первом из них, P. Ital. 30, гот Тульгило (Thulgilo), его жена Домника (Domnica) и их сын Девтерий (Deutherius)[76] продают участок земли, размер которого составляет двадцать югеров, с годовым доходом в 110 золотых солидов. Второе свидетельство, P. Ital. 31, является купчей также из Фаэнцы, но касается другого собственника, Домника (Domnicus), который продаёт два участка земли, два fundi размерами в семь югеров, за 40 золотых солидов. Следовательно, 1 югер стоит приблизительно (40/7) ≈ 5,714 солида, и 1 югер приносит приблизительно (110/20) ≈ 5,5 солида дохода (арендной платы). Разумеется, имеется веская причина, по которой необходимы как iugera в расчёте на доход, так и iugera в расчёте на цену, а именно: половина папирусов содержит величину годовой арендной платы или с.19 дохода, но не цену, а другая половина сообщает цену, но не арендную плату (см. приложение 1).
Но тогда возникает естественный вопрос: являются ли последние результаты репрезентативными и могут ли они использоваться для описания общей картины? В случае с ценами на землю мы, безусловно, должны быть озабочены тем, как они меняются с течением времени. Величина 5,714, вероятно, немного завышена в номинальном выражении по следующей причине: вероятно, к VI веку на Западе упали цены на землю – очевидно, поскольку упали цены на пшеницу62. Поэтому, если мы согласимся со столь часто принимаемым для западного средиземноморского мира рассказом об упадке, вполне возможно, что к VII и VIII столетиям цены немного снизились. В 2015 году Харпер зашёл так далеко, что даже утверждал, что величина цены земли должна быть повышена до 7,9 солида за югер; он пришёл к этому выводу, держа в уме поместье Апиона. Однако, хотя поместья Апиона и относятся (приблизительно) к рассматриваемому нами периоду, они были расположены в совершенно другой области и отличаются в очень многих отношениях63. В результате – и в соответствии с тем, что нам до сих пор было известно о цене земли на Западе – мы должны согласиться на величину в 5 солидов, не слишком низкую и не слишком высокую. Разумеется, если мы рассматриваем возможность повышения или понижения цены на землю, мы непременно должны подумать и о расширении диапазона ставок арендной платы. Однако доход в виде ренты часто фиксировался землевладельцем на длительное время64. Если мы изменим величину на ту, которую использует Харпер (1,67–3,33 солида на югер), это окажет огромное влияние на результат, и он получает свою величину из двух восточных владений65. Опять же, как и при использовании поместий Апиона при расчёте цены на землю, трудно поверить, что такой подход может быть репрезентативным для позднеантичного Запада; гораздо больше смысла имеет нечто более близкое к равеннским папирусам, отсюда и использование P. Ital. 30. Результаты предполагаемых размеров имений для каждого fundus или massa приведены в таблицах 2 и 3.
солидах) |
размер (в югерах) |
|||||
Terriaticus | ||||||
Domicilius | ||||||
Roborata | ||||||
Domitianus | ||||||
– | ||||||
– | ||||||
Custinis | ||||||
Casale Basianum | ||||||
Genicianus | ||||||
Genicianus | ||||||
– | ||||||
Raunis | ||||||
– |
размер (в югерах) |
||||||
Enporitana | ||||||
Anniana или Myrtus | ||||||
Apera | ||||||
Callius | ||||||
Fadilianensis | ||||||
Cassitana | ||||||
Saltus Erudianus | ||||||
– | ||||||
Noviciana | ||||||
Noviciana | ||||||
Simpliciaca или Candidiana |
||||||
Valeriaca | ||||||
Severiaca | ||||||
Micauri | ||||||
Pampiliana | ||||||
Pyramitana | ||||||
Melita | ||||||
Aemilianus | ||||||
Budius | ||||||
Potaxia | ||||||
Firmidiana | ||||||
Concordiacus |
1.3. Переоценка результатов: репрезентативность
При проведении выборочных исследований часто возникает необходимость в повторной оценке собранных данных для устранения отклонений и, таким образом, обеспечения репрезентативности результатов по группе в целом. Это означает, что мы должны практически объединить данные, собранные из папирусов в таблицах 2 и 3, и таким образом заново оценить свидетельства с целью обеспечения репрезентативности результирующих наборов данных. Проще говоря, теперь наша цель состоит в том, чтобы придать смысл приведённым выше названиям и числам.
С учётом этих результатов, даже если мы предположим, что цена и арендная плата земельной собственности в течение V, VI и VII веков значительно выросли, тем не менее, имеет место явное преобладание землевладений размером менее 20 югеров. Это становится ещё более очевидным, если мы решим отнести каждое землевладение к отдельному классу, используя iugera в качестве критерия для деления (см. таблицу 4). Таким образом, мы даже не рассматриваем более крупные massae как единое целое, а включаем все их отдельные fundi. Однако есть сомнения, правильно ли это отражает распределение собственности и, следовательно, богатства. Если доверять таблице 4, то можно было бы ожидать, что существует одна большая однородная группа очень мелких землевладельцев, владевших более или менее с.22 одинаковыми землями. Из папирусов мы знаем, что на самом деле разнообразие в богатстве было гораздо больше, чем показывают результаты. Некоторые собственники были достаточно богаты, чтобы иметь рабов или упряжку волов67. Другие вносили в арендованное владение немногим более, чем свой собственный труд и труд своих семей, либо арендаторы были должниками своего землевладельца, отрабатывая возникший долг68.
Кроме того, распределение владений и распределение земельного богатства не обязательно совпадают. Некоторые земли по своей природе лучше, а некоторые имеют более ценный оборотный капитал в строениях и относящемся к ним оборудовании69. Обрабатывающее землю сельское население увидит существенное различие между теми, чей доход зависит исключительно от наёмных работников, и теми, кто владеет землёй. Внутри последней группы земельное богатство будет самым крупным отдельным компонентом в неравенстве доходов70. Конечно, у класса рантье будет ещё более высокая корреляция между богатством и доходом, поскольку их собственный труд не задействован.
И есть ещё некоторые особенности, остающиеся скрытыми и, возможно, неоднозначными. Например, эти результаты почти ничего не говорят о фактическом размере собственности, которую обрабатывал каждый собственник. Помимо того, что мы знаем, что эти iugera были частью бо́льшего целого, нельзя сказать, что большинство этих землевладельцев владели менее чем 20 югерами. Как мы знаем, 20 югеров едва хватало для поддержания нормального домашнего хозяйства71. Если бы мы считали, что каждое из этих землевладений было у его владельца одним-единственным, и настаивали на том, что эти владельцы поддерживали себя исключительно этими маленькими кусочками (некоторые из которых составляли около 1 или 3 югеров!), то они должны были голодать и продавать себя в услужение; в любом случае, прожить на столь малых клочках земли с.23 невозможно. К счастью, имеется достаточно свидетельств, позволяющих нам считать, что в действительности дело обстояло иначе.
Как землевладелец мог сдавать землю в аренду более чем одному фермеру или, если угодно, арендатору, так и некоторые фермеры равеннских папирусов арендовали земли более чем у одного землевладельца, обрабатывая, таким образом, несколько земельных участков, а не один-единственный72. И те, кто был единственным владельцем своей собственности, обыкновенно владели более чем одним участком73. Такая ситуация создавала для крестьянина несколько преимуществ: во-первых, облегчала дробление земли и, следовательно, сводила к минимуму риск того, что стихийное бедствие или что-то ещё полностью уничтожит все его посевы; во-вторых, расширяла круг лиц, к которым можно было обратиться для привлечения дополнительного наёмного труда в определённое время года74.
Более того, из папирусов совершенно ясно, что эти землевладельцы могли позволить себе продать или подарить часть своей собственности, не подвергаясь экономическим рискам. В этих папирусах большинство собственников имеют и другие профессии: один зарабатывал себе на жизнь изготовлением брюк, другой – производством мыла, и мы можем даже отметить нескольких банкиров75. Эти небольшие участки земли представляли, по крайней мере для большинства этих людей, небольшые инвестиции или быстрый способ заработать деньги во время непредвиденных ситуаций76. Таким образом, даже при наличии дефицита доходов от мелких хозяйств, будь то вновь или давно созданных, он часто восполнялся за счёт побочной деятельности.
Этот перечень предполагает, что значительное количество земель перешло в другие руки в течение довольно короткого периода времени, что, возможно, указывает на активный рынок земли, который оказывал влияние на мелких, средних и крупных землевладельцев. Масштаб сделок был, во всяком случае, незначительным. И это, кажется, было неизменным. Многие землевладения перешли в руки церкви, а иногда в руки некоторых крупных землевладельцев, в течение примерно одного поколения, но большинство этих землевладельцев, хотя и приобретали землю у других систематически, одновременно приобретали только один или два fundi или massae77. Иногда такие поля примыкали к земле собственника, что является надёжным признаком некоего рода с.24 накопления, но такое происходило далеко не всегда78. Ни одна семья не отдавала всю свою землю более зажиточному землевладельцу, хотя такие неимоверные дары, скорее всего, регулярно оставлялись церкви по завещанию79. Некоторые лица появляются в этих текстах мимолётно, но нет никаких признаков их разорения.
Разумеется, эта динамика должна быть разной для каждой области, периода и вида деятельности. Например, крупный землевладелец, желающий продать большое количество земли, сочтёт менее затратным договориться о цене с одним покупателем, намеренным совершить крупное приобретение, а не торговаться с множеством мелких покупателей. В последнем случае затраты по сделке будут, конечно, включать многочисленные преддоговорные издержки80. Точно так же, если один человек стремился сформировать крупный непрерывный массив владений, ему, скорее всего, пришлось бы столкнуться с большим количеством высоких операционных издержек, возможно, включая даже затраты на придерживание, если он пытался составить это владение посредством нескольких некрупных сделок81. Кроме того, заключённые этими владельцами контракты были как кратко-, так и долгосрочными, хотя то немногое, что нам известно из других папирусов, свидетельствует о предпочтении долгосрочных обязательств82. Таким образом, вполне возможно, что постоянное количество сделок, которые мы находим в папирусах, происходящих из северных землевладений, могло быть обратным на юге – там, возможно, такие сделки происходили реже.
1.4. Расширенное сравнение
При сильном увеличении масштаба равеннские папирусы оказываются частью огромной головоломки. Полученные к настоящему времени данные использованы в нескольких исследованиях, которые задаются вопросом: как были организованы землевладения, насколько они велики и насколько богаты их собственники? В последние десятилетия появилось множество новых данных, и большинство этих материалов оказали заметное влияние на наше представление о позднеантичном землевладении. Куда, таким образом, следует отнести землевладения, которые мы видим в равеннских папирусах? И можно ли говорить об аналогичных системах землевладения?
Довольно сложно провести черту, когда приходится делать такого рода сравнения. Например, какое столетие порождает столь большие различия в экономических моделях, что их сравнение может оказаться бесплодным, или когда это произойдёт? Какая часть либо части собственности выпадают из той с.25 концептуальной и организационной области, которую иллюстрируют некоторые из этих позднеантичных землевладений? Однако в большинстве научных работ особое внимание уделено периоду с III до примерно VII века н.э., более или менее соответствуя тому, что мы теперь называем поздней античностью83. Это особое внимание вполне логично и ожидаемо. Все свидетельства до III (можно привести доводы и в пользу IV) века во многих отношениях (особенно по количеству, сложности и запутанности) резко отличаются от того, что мы видим позже84.
С другой стороны спектра мы располагаем источниками, относящимися к IX, X и последующим столетиям. Но и здесь свидетельства разрознены, нуждаются в интерпретации и на том, чем мы располагаем, трудно провести какое-то полезное сравнение. Уикхэм и Банаджи, которые смогли сделать далеко идущие и важные выводы относительно состояния этих последующих столетий, признают, что они полны трудностей и должны изучаться самостоятельно85. И на этом трудности не заканчиваются. Те переменные показатели, которые мы получили к настоящему времени, к сожалению, очень трудно использовать при сравнениях. Мы не обладаем сведениями о действительных полных размерах и не располагаем надёжными данными для расчёта совокупных доходов.
Поэтому лучшим способом для нас было бы отыскать системы землевладения, которые примерно так же выглядят, имеют похожую форму фрагментации, более или менее одинаковую структуру и, будем надеяться, таких же действующих лиц. И, конечно, лучше всего было бы использовать временной интервал, включающий в себя равеннские папирусы, – с V по VIII вв.
Одной из первых систем землевладения, которые следует рассмотреть для сравнения, является система поместий Апиона. Свидетельства об этой системе происходят из Египта VI века, в частности, из области Оксиринха. Среди различных типов документов, составленных этими поместьями, наиболее информативными являются так называемые счета управляющего поместьем или, как они названы в самих этих документах, «отчёты о поступлениях и счета расходов»86. Некоторые из этих документов сохранились в относительно неповреждённом состоянии, хотя существует гораздо большее число мелких фрагментов этих отчётов, большинство которых относится к сбору или расходованию некоторых продуктов, таких как вино87. Именно из первого корпуса документов, представляющего собой комплект отчётов в достаточно приемлемом состоянии, мы можем составить неплохое представление об общей структуре этих поместий88.
с.26 Документы свидетельствуют о существовании на удивление однородной модели, даже в случае папирусов с большим хронологическим интервалом. Каждый из папирусов представляет собой совокупность годовых отчётов, относящихся прежде всего к сельскохозяйственным объектам, составленных широким кругом лиц, имеющих звание управляющего (или pronoetes). В трёх случаях из четырёх отчёты, по-видимому, сводились к epoikia, вероятно, какой-то форме поселения. Каждый комплект отчётов охватывает шесть или семь таких поселений. В первой половине каждого комплекта указано, сколько было произведено каждым из этих населённых пунктов, после чего регистрируются платежи, поступившие от конкретных групп и отдельных лиц, большинство которых составляют группы из поселений, названных в начале документа. В конце документа обнаруживаются сложенные вместе крупные суммы, представляющие собой итоговую сумму поступлений от каждого поселения89. В P. Oxy. 3804 мы видим наиболее обширный набор этих отчётов, который касается семи epoikia90. В этом отчёте подробно описывается каждая сумма, внесённая отдельными лицами или некоторыми группами, причём большинство этих цифр связывается с происхождением по роду или по месту рождения плательщика91. В большинстве случаев эти лица характеризуются как apo tou autou ktemtos, что означает «происходящие из одного и того же землевладения» и указывает на то, что каждый epoikion был связан с определённой ktema или участком земли92. Для Египта имеются аналогичные свидетельства о подобных системах в окрестностях Оксиринха, а также в Арсинойском номе93.
Такая система имеет некоторое сходство с тем, что мы видим в равеннских папирусах, а именно, использование epoikia и ktema напоминает нам структуру fundi и massae, которую мы находим в большинстве наших папирусов. Кроме того, в P. Ital. 2 и 3 также можно увидеть отчёты, в которых указаны управляющие, прикреплённые арендаторы, а иногда и рабы, вместе с рядами сумм собранной арендной платы и местами происхождения. На этом, однако, сходство заканчивается. Поместья Апионов не были так раздроблены, как землевладения равеннских папирусов94. И, конечно же, представители землевладельческой элиты в каждой из этих египетских систем, по-видимому, гораздо больше зависели от сдачи земли в аренду, чем их равеннские собратья; иными словами, члены этой преимущественно египетской землевладельческой элиты были прежде всего рантье95. Кроме того, большинство этих поместий обрабатывались подневольной рабочей силой или арендаторами, обычно описываемыми как georgoi, которые, в дополнение к труду, также вносили арендную плату деньгами, натурой или и тем, и другим применительно к инфраструктуре и землям, связанным с каждым поселением. Однако в равеннских папирусах мы видим гораздо больше свободных собственников, некоторые из которых с.27 также занимаются побочным ремеслом и не находятся под систематическим «контролем» со стороны богатых аристократов96.
Западные свидетельства выглядят очень расплывчатыми. Применительно к V веку латинское житие св. Мелании Младшей сообщает, что она владела шестьюдесятью поселениями, называемыми villulae, по-видимому, населёнными сельскими servi97. Естественно, на ум приходят отчёты поместий в P. Ital. 3. Тем не менее, непонятно, действительно ли эти servi были рабами, или являлись кем-то более близким к coloni, как мы видим в P. Ital. 3. То же самое относится к разделённым на две части поместьям, которые мы находим в письмах папы Григория Великого, но из-за того, что эти поместья располагались на Сицилии, как это имеет место в случае с P. Ital. 3, мы могли бы сделать вывод, что имеем дело с coloni98. Но, опять же, и здесь существование мелких или средне-крупных свободных собственников остаётся под вопросом.
Похоже, что для позднеримской Галлии не сохранилось никаких свидетельств, равнозначных равеннским папирусам. Существенные детали проявляются в сочинениях Сальвиана Массилийского, который в V книге своего De Gubernatione Dei даёт яркое изображение состояния сельского хозяйства в поздней империи. Сальвиан описывает крестьян, передающих свои земельные участки крупному землевладельцу в обмен на его покровительство, в конечном счёте становясь его прикреплёнными coloni99. Мы также располагаем завещанием короля Лотаря и документами, исходящими от епископа Ремигия, и хотя оба документа свидетельствуют о двучастных поместьях, подобных тем, что мы находим в P. Ital. 3, опять же, нет никаких свидетельств о мелких или средне-крупных собственниках и, похоже, полностью отсутствовало дробление в какой-либо форме100.
Лишь позже, в VIII веке, можно обнаружить системы землевладения, в какой-то мере эквивалентные тому, что мы находим в равеннских папирусах. В первой области, Лукке и её окрестностях, мы видим одну богатую кафедральную церковь, свыше пятидесяти небольших церквей и большое число городских землевладельцев, каждый из которых обладает разрозненными участками в собственности. Несмотря на то, что общий размер такого землевладения был по современным меркам невелик, распространены они были повсеместно, на что указывают примерно триста луккских документов за столетие101. Ещё одна интересная особенность землевладения, как мелкого, так и крупного, в том числе с прикреплёнными крестьянами или арендаторами, заключается в том, что оно было крайне фрагментированным. У нас имеется грамота 762 года, в которой епископ по имени Передеус (Peredeus), по-видимому, член одной из крупнейших землевладельческих семей в Лукке, поделил некоторые земли со своим племянником Сундерадом (Sunderad). Сначала они разделили состоящее из нескольких участков небольшое поместье. с.28 Вскоре после этого они делят участки на двадцать отдельных полей и два больших яблоневых сада. Но важнее всего, что эти луккские документы описывают землевладения в терминах поместий и полей, показывая изолированные участки земли, разбросанные по всей сельской округе. Однако особое отличие от равеннских папирусов заключается в том, что эти документы вообще не фиксируют крупномасштабных земельных массивов, принадлежащих одному лицу, и вполне вероятно, принимая во внимание более поздние свидетельства из той же области, что они были редкостью102.
Хотя в Рейнской области, если сравнивать её с Италией, жили совсем другие политические деятели, структуру землевладения там отличала, по-видимому, такая же раздробленность, как в Лукке и в равеннских папирусах. Было лишь несколько консолидированных поместий, а большая часть земельной собственности состояла из разрозненных парцелл, даже у аристократов, которые, похоже, во многих случаях аккумулировали свои земельные участки довольно медленно, поле за полем. В документах, происходящих из наиболее документированных деревень (Dienheim, Bensheim, Bürstadt, Oppenheim и Menzingen), мы видим сложные переплетения не разделённых по статусу землевладельцев; существовали действительно крупные землевладельцы, такие как король и некоторые значимые местные аристократы103. Помимо них мы видим, как и в равеннских папирусах, сельских средних собственников и очень мелких владельцев-крестьян; они появляются в документах в качестве свидетелей, жертвователей церкви или людей, борющихся за свои средства к существованию в суде. Однако свободные арендаторы, обладавшие землёй как единственные владельцы, были, по-видимому, менее распространены, поскольку большинство упомянутых в наших грамотах фермеров являются «несвободными» servi и mancipia, что, по-видимому, довольно типично для франкских поместий, как ясно указывают более поздние документы IX века104. Значительная часть этих изолированных полей, например, виноградников, была отдана фермерам церковью – либо семьям их жертвователей, либо свободным крестьянам, чьи земли часто к ним примыкали105.
Таким образом, поздней античности были известны несколько систем землевладения, некоторые из которых близки к тому, что мы видим в равеннских папирусах. Однако необходимо помнить, что каждое из этих землевладений создавалось в соответствии с занимаемым ими местом в пространстве и времени. Представление о системе, чьей характерной чертой являются разрозненные землевладения, крупные или мелкие, является чистой абстракцией, если ситуация с каждым из них не воссоздана в присущих ей условиях. Наше понимание того, как общество справлялось с этими различиями и как они были зафиксированы, встречается с серьёзными трудностями. с.29 Таким образом, не существует единообразного массива землевладений по месту и времени, то есть они не были совершенно одинаковыми; точно так же не существовало однородного класса землевладельцев и т.д. Мы должны рассматривать каждый из приведённых примеров в соответствии с его собственными условиями.
1.5. Выводы
Итак, мы, подобно бухгалтеру, изучили эти счета с целью составления последовательного отчёта. И хотя этот отчёт имеет предположительный характер, многое прояснилось, а именно:
1. В папирусах засвидетельствовано несколько типов землевладений, основными из которых являются хозяйства, сдаваемые от имени владельца или владельцев в аренду, и самозанятые фермеры. С точки зрения бухгалтерского учёта эти имения могут быть fundi, которые могут являться частью massa.
2. Размеры каждого землевладения остаются неопределёнными, но мы можем быть уверены, что в этих папирусах перечислены несколько очень крупных землевладений, расположенных в окрестностях Рима, на Сицилии и на Мелите в Адриатическом море, а также средние и мелкие владения, которые можно обнаружить вблизи Равенны, Рима, Римини, Падуи, Болоньи и Лукки. Более крупные участки состоят из непрерывных массивов, некоторые из которых расположены близко друг к другу, хотя подобное наблюдается не всегда. Однако более мелкие участки, которые мы видим на севере, почти всегда были разрозненными.
3. Размеры того, что передаётся в северной и центральной частях Италии, составляют около 20 югеров, при этом имеется обширный рынок гораздо меньших участков разного размера. Размеры, засвидетельствованные на Сицилии и Мелите, составляют примерно 100 югеров, иногда – около 150 югеров.
4. Имеется достаточно указаний на то, что для этих меньших участков должен был существовать активный земельный рынок, где все без исключения собственники заключали сделки с очень небольшими участками земли. Более крупные участки передавались, пожалуй, не так часто.
В любом случае, предположение Уикхэма (и в некоторой степени Делогу) о том, что в ландшафте италийского запада неизменно преобладали поместья, а деревни «там, где они вообще существовали, были вторичны по отношению к поместной организации», –преувеличение106. По крайней мере, равеннские папирусы свидетельствуют об обратном, а именно о большой группе мелких владельцев, которая в некоторых определённых областях набирала силу. Если только возможное «расширение латифундий» не привело к полному и повсеместному сокращению этих форм землевладения и расселения, то более правдоподобным представляется предположение, что значительная часть землевладельцев продолжала проживать в такого рода агломерациях. Это не означает, что для западной сельской местности рассеянность была более характерна, чем для восточной, но равеннские папирусы, несомненно, показывают, что мы должны рассматривать вопрос о системах землевладения с учётом всех доступных источников, а не только того, что нам может (или не может) рассказать археология.
с.30 2. Социальные аспекты равеннских папирусов: социальная структура землевладения в P. Ital.
Целью данной главы является определение значимых характеристик участников земельного рынке, которые возможно выявить в равеннских папирусах. В частности, эта глава призвана показать, что каждый из тех «классов», которые мы видим в этих папирусах, имеет чётко выраженный набор заслуживающих особого внимания признаков. Важнейший нюанс поздней античности, заключающийся в том, что, за исключением некоторых групп, не существовало понятия об особом наборе классов, не должен помешать нам теоретизировать и помещать людей, которые могут быть связаны с этими позднеантичными землевладениями, в более чёткие рамки107.
Но зачем нужно смотреть на «участников землевладения» в равеннских папирусах? Во-первых, знания о таких участниках показывают, возможно ли составить чёткий профиль собственников. Например, в первой главе стало возможным заключить, что в любом случае существовало всего две группы землевладельцев, а именно те, кто унаследовал и преуспевал на очень крупных землевладениях на юге и Сицилии, и те, кто владел большими – хотя и не такими крупными, как у южных или сицилийских землевладельцев – участками земли в северной и центральной частях Италии. Но мы на самом деле не знаем, из кого состоит такая группа, когда речь заходит о реальных людях. Ещё только предстоит задать касающиеся социального профиля вопросы: кем были эти землевладельцы и кем были те люди, которые обрабатывали их земли? Откуда они происходят? Составляют ли они явную элиту? Во-вторых, когда мы предполагаем присутствие за свидетельствами этих фигур, их социологическое описание может иметь большое значение для нашего понимания взаимосвязей между статусом, богатством и властью, которые мы можем обнаружить в этих документах, способных показать реальные случаи взаимоотношений между собственником и работником, хозяином и арендатором. В-третьих, после такого исследования равеннские папирусы становятся – это, возможно, не имеет первостепенного значения для некоторых учёных – более «живыми». Зачастую исследования прекращаются после получения определенных результатов, например, общего показателя благосостояния. Такие простые и понятные результаты часто делают изученные свидетельства плоскими и «расчеловеченными», как будто за определёнными с.31 событиями не стояло никаких человеческих решений или взаимодействий. Равеннские папирусы – это, прежде всего, продукт человеческой деятельности, и то же самое касается названных в них земельных владений.
На эту конкретную тему нет ни одной особенно значимой работы, но затрагивающая её по касательной историография достаточно обширна. В последние десятилетия были проведены многочисленные исследования, пытавшиеся структурировать и упорядочить социальный ландшафт поздней античности. Хотя социальные структуры землевладения подвергались менее основательному изучению, из этого не следует, что существующие работы не имеют значения108. Сфера охвата, однако, всегда ограничивалась периодом с III до VII вв.; лишь в нескольких случаях границы были смещены чуть позднее. И что самое важное, лишь некоторые из них были достаточно конкретны в том смысле, что являли собой реальное «масштабирование» (zoom-in) местных отношений, а не всеобъемлющий набор правил, формулировок и идей109. Короче говоря, исследования социальных отношений внутри систем землевладения часто сосредоточены на макро-, а не на микроуровне.
Но что значит быть частью «системы землевладельцев»? Надо понимать, что то, с чем мы здесь имеем дело, является культурно обусловленным феноменом, а именно, принадлежность к группе землевладельцев или фермеров не сводится, например, к простому знанию землевладения, или латинской речи, или проживанию в определённых границах. И это в значительной степени вопрос того, чтобы другие относились к ним как к кому-то из класса землевладельцев. Теперь наиболее богатые представители землевладельческой элиты, очевидно, смогут заявить на это самые серьёзные притязания. Нашего пристального внимания заслуживает то, что было ими передано относительно социальной системы землевладения, безусловно составляющее львиную долю того, чем мы сейчас располагаем. Однако в ту минуту, когда мы выходим за пределы этих более заметных лиц, свидетельства становятся более туманными. Цифры, которые лишь косвенным образом связаны с этими землевладениями, возможно, были важны в то время, но в свидетельствах большинство их утрачено, и вопрос заключается в том, должны ли (и могут ли) они быть включены в наш анализ.
В конце концов, мы в значительной степени ограничены ситуацией, которая почти всегда преобладала в исследованиях поздней античности. Мы располагаем множеством разрозненных свидетельств, созданных множеством разных людей в поздней античности, хотя преимущественно различными представителями высшего класса или людьми, которые находятся в непосредственной связи с (частью) землевладения. Мы можем сделать немногим больше, чем взять имеющиеся у нас свидетельства и изучить их, обращая особое внимание на связанные с ними мелкие детали, надеясь таким образом преуспеть в выявлении социального профиля работавших на этих землях или владевших ими. Нравится нам это или нет, но в картине, которую мы с.32 создадим, неизбежно будут преобладать верхние слои общества. Несмотря на это, всегда необходимо смотреть дальше вниз по социальной лестинце и, по возможности, за пределы главных забот управляющего и хозяина. Из всего этого мы можем затем – хорошо ли, плохо ли –составить профиль тех, кто связан с землевладениями в собрании P. Ital.
В первой части идея заключается в том, чтобы определить экономическое и социальное положение крестьянина. Часто рассказы об их средствах к существованию состредоточены на их «плохом положении». Поскольку это можно сказать только о свидетельствах, относящихся к периоду до падения Рима (II, III и IV вв.) и гораздо более позднему (IX, X и XI вв.), возможно, стоит проверить, так ли обстояло дело и в находящихся между ними столетиях. Далее, во второй части ставится задача определить социально-экономическое положение среднего землевладельца. В большой схеме земельных структур о средних землевладельцах чаще всего забывают, но, как мы увидим, имеется достаточно указаний на то, что это группа принимала участие в определённой общественной сфере. В-третьих, мы рассмотрим явное преобладание военного и бюрократического класса землевладельцев, которое, по-видимому, оказало значительное влияние на сельскохозяйственный рынок. В-четвёртых, мы обсудим отсутствие в равеннских папирусах сельскохозяйственного рабства; в этой же части будут приведены некоторые замечания о важности P. Ital. 3, который может иметь ключевое значение для понимания перехода от землевладения, основанного на сельскохозяйственном рабстве, к феодальным крестьянским сообществам. В четвёртой[12] части мы попытаемся определить важность неримских групп в равеннских папирусах. Поскольку равеннские папирусы относятся к тому периоду, когда большие группы готов и лангобардов принимали участие в жизни римского общества, возникает очевидный вопрос – каким образом? Их участие в римском обществе часто вызывало споры, а об их месте в системе землевладения часто забывали. Иными словами, предыдущий вопрос требовал немного большего внимания.
В этой главе используется «тонкий» взгляд на социальную структуру, включающий лишь несколько ключевых переменных (которые будут вскоре показаны) и несколько базовых процессов, хотя в ней будут исподволь показаны некоторые долгосрочные отношения и структуры110. Следует сказать, что такой подход должен рассматриваться как особая перспектива или структура, а не как теоретическая парадигма, поскольку он может быть связан с общетеоретическими утверждениями, выходящими за рамки конкретных предметных проблем. Скорее он представляет набор базовых примеров и принципов, которые можно применить или проверить в других случаях. Самое главное, что эти принципы направляют наше внимание на иерархические процессы, посредством которых определённые макроструктуры становятся значимыми для реальной жизни отдельных [33] людей и, теоретически, на процессы, посредством которых эти лица приходят к изменению социальных систем, каких, как система землевладения.
2.1. Собственник-крестьянин
Что такое крестьянин? В начале этой главы у меня были некоторые затруднения с определением «землевладельца», поскольку для этого нужно использовать целый ряд различных критериев, учитывая, что немногие «землевладельцы» нашего периода были отделены от остального общества на каких-либо последовательных основаниях. Однако для крестьянства это немного проще, так как можно рассматривать это понятие как чисто экономическое. Из существующих характеристик крестьянина моя будет простой: крестьянин – это оседлый земледелец, возделывающий землю ради пропитания, самостоятельно выполняющий по крайней мере некоторые сельскохозяйственные работы и в какой-то степени контролирующий количество труда на земле. Крестьяне могут быть как землевладельцами, так и арендаторами. Какую-то часть времени – хотя не полный рабочий день – они могут быть ремесленниками, или у них также могут быть работники, обрабатывающие часть их земли, как это происходит у многих, особенно преуспевающих, земледельцев111.
Тем не менее, при любом использовании этих папирусов для характеристики крестьян существуют две специфические проблемы. Во-первых, они касаются прежде всего земли и, таким образом, дают представление лишь о тех типах общественных отношений, которые связаны с землёй, предоставляемой, продаваемой или сдаваемой в аренду другим. Совершенно верно, что сельскохозяйственная земля имеет решающее значение в любом аграрном обществе, поскольку она является непосредственным показателем богатства и статуса. Это означает, что связанные с землёй общественные отношения скорее всего будут репрезентативны и для других отношений. Но связанные с землёй сделки всегда относятся к числу наиболее формальных и торжественных актов, в которых участвуют крестьяне, и основанный на таких сделках анализ рискует выразить слишком иератическую, едва нюансированную картину масштабов социальной структуры. Во-вторых, при любом изучении крестьянского общества всегда нужно читать тот или иной набор папирусов, понимая, что большинство «авторов» (тех людей, которые их составили) не были крестьянами, а кто из них кем был на самом деле, вообще сказать нелегко – крестьянин не отдаст церкви пять поместий, но аристократ легко может отдать одно поле. Таким образом, вытекающая из этих папирусов локальная реконструкция в результате будет иметь дело как с крестьянами, так и с их более богатыми соседями, по крайней мере первоначально, и специфически крестьянское общество должно быть помещено в рамки свидетельств, которые довольно часто говорят нам больше об аристократах и церковниках.
В равеннских папирусах содержится не так много информации о земледельцах, хотя и гораздо больше, чем просто отрывочные упоминания (как, к сожалению, с.34 обстоит дело в случае с рабами (см. 2.4. Перемены в трудовой повинности: рабы и значение P. Ital. 3). В P. Ital. 1 мы располагаем внушительным списком с именами арендаторов, работающих в patrimonium отставного maior cubiculi по имени Лавриций (Lauricius); из P. Ital. 2 мы узнаём о Тициане (Titianus), арендаторе участка церковной земли, опосредованно принадлежащей Агнеллу (Agnellus), епископу Равенны; в P. Ital. 3 мы находим ещё один обширный список земледельцев и их в некоторой степени начальников, называемых allectori; P. Ital. 6 даёт нам готского земледельца Манну (Manna), который просит городской совет составить его завещание; в P. Ital. 8 мы видим вольноотпущенника Гудерита (Guderit), который, получив свободу от имени своего бывшего владельца, гота Колликта (Collictus), начал сельскохозяйственную деятельность, как кажется, не будучи связан ограничениями; в P. Ital. 20 две готские женщины по имени Сизивера (Sisivera) и Теудифара (Theudifara) – первая бывшая рабыня, а вторая бывшая хозяйка Сизиверы – работают на земельном участке неопределённого размера; в P. Ital. 35 человек по имени Домнин (Domninus), носивший титул vir honestus и agellario, продаёт два земельных участка более крупному землевладельцу vir clarissimus Деусдедиту (Deusdedit)112. Время от времени крестьяне носят такие титулы, как possessor, colonus и negotiator, указывающие на их правовое положение113.
Становится, однако, заметно туманнее, когда мы смотрим на некоторые другие папирусы, а именно P. Ital. 43, 44 и 49; причина в неполноте повторяющихся данных у авторов отдельных папирусов или в том, что материал был серьёзно повреждён. В P. Ital. 43 излагается судебная тяжба с готскими супругами Вадвульфом (Waduulfus) и Риккифридой (Riccifrida), получившими компенсацию в виде fundus от «корабельного магната» Льва114. Совершенно очевидно, что эти готы работали на земельных участках Льва, но не на том, которым они владеют помимо участков, на которых им было «приказано» (отношения между работником и собственником особенно расплывчаты) работать. Вполне вероятно, что супруги владели некоторыми земельными участками, а не только работали как прикреплённые к ним. Всё-таки весьма спорный случай и, к сожалению, не дающий ясного ответа на вопрос, где и как эти люди функционировали в системе общественного землевладения. P. Ital. 44 и 49 ещё более проблематичны, поскольку даны только имена, но не побочные занятия, сановные титулы или конкретные данные о земельных участках.
Отчасти из-за нехватки свидетельств сильно разнятся интерпретации социально-экономического положения крестьянского собственника. Шарль Диль и Л. М. Гартман предполагали наличие процесса, включающего рост крупных поместий, уменьшение мелких владений и с.35 исчезновение свободных крестьян115. Ни один из исследователей не развил в полной мере следствия из этой точки зрения и, как мы видели в главе 1, свидетельства, относящиеся к северной и центральной Италии, позволяют предположить, что нормой оставались небольшие рассредоточенные хозяйственные единицы. Их выводы в значительной мере основывались на очень разных патримониях римской церкви на Сицилии, подробно описанных в письмах Григория Великого. Однако даже в этих поместьях крестьяне обладали относительно высоким статусом, платили свою арендную плату наличными деньгами и несли личную ответственность за уплату налогов государству116.
Несколько иной подход был избран советским учёным Удальцовой. Основываясь на свидетельствах равеннских папирусов, она постулировала наличие в VI веке тенденции перехода от рабского к свободному крестьянскому труду. По её мнению, крупные владения, обрабатываемые рабами, сократились, поскольку крестьянам была предоставлена собственная земля и определённая степень независимости. Такая гипотеза соответствует марксистскому представлению о переходе от рабовладельческого способа производства к «феодализму» в смысле эксплуататорских отношений между землевладельцами и подчинённым крепостным крестьянством117. Однако такая интерпретация создаёт проблемы. Здесь использование colonus для обозначения крестьянина или «крепостного» с особым статусом перегружает термин, употребление которого весьма расплывчато. Его наиболее важная первоначальная коннотация относится не к экономическому или социальному статусу, а к налоговым обязательствам; colonus был прикреплён к земле государством, потому что был ценным источником налогообложения118. Удальцова, вероятно, недооценила долю свободных крестьян, плативших ренту, в позднеримский период и, безусловно, недооценила значение рабов после VI века, как будет показано в конце этой главы119.
Более сложная модель была предложена Андре Гийу. Он утверждал, что возник класс независимых крестьян, состоящих из coloni, получивших право собственности на землю, которую они обрабатывали, при условии, что они платят налог непосредственно государству, и предположительно приписал этим крестьянам обязанность военной службы. Такое развитие событий рассматривалось как следствие острой нехватки в VI веке рабочей силы, которая лишь постепенно смягчалась переселением выходцев с востока и привлечением солдат к сельскохозяйственной деятельности; присутствие этих новых элементов, в свою очередь, привело к положению, при котором многие coloni стали считаться свободными собственниками120.
с.36 Я бы поддержал последнюю аргументацию Гийу по двум простым причинам. Во-первых, свободные земледельцы в равеннских папирусах, являвшиеся арендаторами, ни в коем случае не были coloni в смысле прикреплённых крепостных. Из других источников нам известно, что контракты заключались на длительный срок в 29 лет, хотя и не на 30, чтобы обойти положение закона о том, что крестьянин, обрабатывавший владение в течение 30 лет, автоматически становился прикреплённым к нему. И конечно, некоторые из владельцев в этих папирусах, скорее всего, были полноправными собственниками; это несомненно в случаях P. Ital. 6, 8, 20, вопрос с остальными (P. Ital. 1, 2, 3, 43, 44, 49) является спорным121. О достаточно высоком статусе или о «сильном» социальном положении говорит и тот факт, что в некоторых случаях инициатива составления документа описывалась как исходящая от крестьянина; например, в P. Ital. 1 крестьяне Элевтерион (Eleutherio) и Зосим (Zosimus), по-видимому, имели регулярные контакты посредством папирусов со своим господином Лаврицием (Lauricius). Вполне возможно, что и другие крестьяне в P. Ital. 1 – Сизинний (Sisinnius), Транквилл (Tranquillus), Григорий (Gregorius), Куприон (Cuprio), Эвбуд (Eubudus) и Тициан (Titianus) ¬– имели аналогичные отношения с Лаврицием. То же самое относится к P. Ital. 6 и 20122.
Во-вторых, экономическое положение крестьян также, по-видимому, было относительно высоким. В то время как обычная рента в лангобардской Италии составляла треть выращенной пшеницы и половину произведённого вина, обычные ставки при экзархате составляли одну десятую (иногда одну седьмую) и одну четверть (или одну треть) соответственно123. Арендная плата или налоговое давление при остроготском режиме были, по-видимому, ещё ниже124. Причины такого расхождения неясны. Возможно, что острая нехватка рабочей силы или хорошо засвидетельствованная готовность угнетаемых крестьян бежать в другие края вынуждали хозяев предлагать крестьянам лучшие условия125. Ещё одно соображение состоит в том, что у господ в экзархате были иные способы изъятия излишков у крестьян, например, через налогообложение или другие проявления их политической власти126. Крестьяне в окрестностях Рима, возможно, пользовались таким же выгодным экономическим положением, как и те, кого мы видим в равеннских папирусах, хотя ранние папские арендные договоры предоставлялись скорее состоятельным лицам, чем скромным земледельцам127. Кроме того, к IX и X вв. термин colonus перестал относиться к личному статусу и обозначал только экономические обязательства – привязанность к casa с.37 colonaria и уплату относительно высоких взносов; это могло произойти лишь в результате какого-то развития, облегчившего социальное и экономическое положение крестьян128.
Важность сочетания высокого социального статуса и экономического положения трудно переоценить. По логике вещей, чем меньше земли принадлежало аристократии, тем больше была вероятность того, что она окажется в руках крестьян, и тем больше останется места для самостоятельных действий крестьян-собственников. Таким собственникам также не приходилось отдавать излишки другим лицам в виде налога. Что же касается зависимых арендаторов, то, хотя их автономия и зачастую их свобода были гораздо более ограничены, им тоже, возможно, жилось легче, чем при империи, поскольку, как уже говорилось, есть признаки того, что интенсивность эксплуатации арендаторов значительно снизилась. Таким образом, по сравнению с позднеримским миром к VII веку зависимые часто платили меньше, а крестьяне-собственники платили мало или вообще ничего; таких собственников также стало больше, а деградация государства создала больше пространства для значительной потенциальной крестьянской автономии129. Баланс сил временно сместился в пользу крестьян, а не господ. В результате экономические параметры, которые мы видим в равеннских папирусах, могут иногда сильно отличаться от параметров предыдущего и последующего периодов.
Было бы неправильно называть это революционным сдвигом, он был лишь частичным и не повлиял на то, что все крестьяне продолжали работать в пределах ограниченных натуральных хозяйств; для большинства людей это развитие было медленным и незаметным130. Кроме того, хотя лица, предоставлявшие аренду в равеннских папирусах, вряд ли осуществляли какую-либо сеньориальную юрисдикцию над этими арендаторами, или крестьянами, или как бы мы их не называли, поскольку римским правом это не предусматривалось, многие помещики должны были обладать de facto значительной властью благодаря своей экономической мощи и положению, и одновременному обладанию публичной юрисдикцией. На практике помещики могли осуществлять правосудие ввиду отсутствия в отдалённых районах государственных судов и невозможности провести различие между формальной юрисдикцией и правом землевладельца устанавливать «поместную дисциплину»131. Во всяком случае, хотя социальное и экономическое положение этих крестьян было, по-видимому, высоким, мы должны оценивать его с некоторым нюансом: их политическое положение, насколько мы можем судить, было намного хуже.
Наконец, мы должны рассмотреть влияние «раздробленности землевладения» на социальное положение крестьян. Как мы выяснили в главе 1, должно было существовать значительное количество разрозненных землевладений, если угодно, лоскутное одеяло из земельных участков, безусловно, на с.38 севере вокруг Равенны, Римини, Лукки и через некоторое время Рима. Если взглянуть на эту ситуацию с точки зрения деревни и её крестьянских жителей, то для них это прежде всего означало, что лишь немногие отдельные землевладельцы, если таковые вообще были, имели достаточно земли на местном уровне, чтобы извне доминировать над крестьянской общиной. Действительно, хотя вполне вероятно, что мало в каких деревнях вокруг таких городов, как Равенна, не было земельных участков городских собственников, в некоторых деревнях имелась земля только одного внешнего собственника. Скорее, в большинстве крестьянских общин должна была существовать сложная смесь владения собственностью внешними собственниками, зажиточными средними собственниками и собственниками-земледельцами, сплетёнными в устойчивую модель раздробленного владения, которая, вероятно, мало изменилась – если вообще изменилась – со времён падения Западной Римской империи.
2.2. Средние землевладельцы: гражданские лица, купцы и ремесленники
Если бы, однако, богатый крестьянин накопил столько земли, что ему не пришлось бы обрабатывать её напрямую, то, по моему определению, такой человек перестал бы быть крестьянином и стал бы «средним землевладельцем». Как правило, такие средние землевладельцы – там, где они существовали ¬– оставались в деревнях или городах и вместе со своими более богатыми соседями-землевладельцами составляли деревенскую или городскую элиту. Обычно они вели себя как другие сельские жители и вступали с ними в браки, хотя средние собственники, в частности, находились в структурно доминирующем положении, которое часто могло сохраняться в течение поколений; кроме того, учитывая, что в наш период редко проводилась чёткая граница между крестьянами и аристократами, средние собственники находились в самом низу социальной лестницы, которая могла привести честолюбивых и удачливых к аристократии. Эти черты отличают средних собственников от крестьянства в целом, что особенно важно, если вспомнить, что наша документация – даже когда она говорит нам о землевладении – как правило, рассказывает нам о его более богатых, а не о «бедных» представителях. Папирусы из Равенны изображают множество средних и крупных землевладельцев из разных слоёв общества: ремесленников, частных фермеров, купцов, солдат, готов, римлян, чиновников, которые покупают, продают, дарят и наследуют земельные владения. Мы рассмотрим некоторые из этих групп более подробно.
Первая заметная группа средних землевладельцев, которая появляется в равеннских папирусах, – это ремесленники и купцы. В P. Ital. 33 иудейский купец по имени Исакий (Isacius) решает вложить свои капиталы, приобретённые в мыловарении (занятие, в котором он оказался успешным), в несколько частей Fundus Domitianus. P. Ital. 14–15 представляет нам супругов Бона (Bonus) и Мартирию (Martyria), изготовителей брюк, которые также пытаются вложить свои капиталы в землевладение. Похоже, это работает, поскольку они смогли вложиться в пару рабов132. В P. Ital. 25 с.39 купец Мартин (Martinus), римлянин, инвестирует в ещё один земельный участок; из документа ясно, что Мартин делал это раньше, хотя существует неопределённость относительно конкретных характеристик его инвестиций. P. Ital. 29 говорит о римском банкире Василии (Basilius), который также вкладывается в часть имения. Аналогично в P. Ital. 38–41 банкир Теодор (Theodorus) инвестирует в комплекс домов с садами и аллеями133. Наконец, из P. Ital. 43 мы узнаём о Льве (Leo), владельце верфи или нескольких кораблей (количество и размеры которых, к сожалению, не вполне ясны), который проигрывает тяжбу с готскими супругами Риккифридой (Riccifrida) и Вадвульфом (Waduulfus). Хотя неизвестно, почему Риккифрида и Вадвульф имеют право на получение этого земельного участка, судовладелец Лев изображён состоятельным человеком (похоже, что он настаивает на оплате за супругов административных расходов по спору), который мог бы владеть большим числом земельных участков, чем обычный землевладелец134.
Некоторые из них были, по-видимому, особенно богаты, например, банкиры Теодор и Василий, мыловар Исакий, но большая часть этой группы состоит из обычных людей, имеющих вполне «усреднённый» доход. Эти данные свидетельствуют о тенденции как богатых, так и средней зажиточности купцов и ремесленников инвестировать в землю, вероятно, с целью вложить свои капиталы в более долгосрочный и «стабильный» ресурс. И действительно, тот, кто был готов вкладывать средства в земельную собственность, мог повысить свой экономический статус и социальное положение135.
В начале VI века эти средние собственники всё ещё играли важную роль в управлении городами, но в период 550–800 гг. в значительной степени утратили свои экономические и политические позиции. Равеннские папирусы заставляют нас поверить в то, что число купцов было стабильным: в период между 550 и 604 гг. упоминается один купец, Янн (Iannes), а между 604 и 751 гг. мы находим ещё одного, Мартина (Martinus)136. Но экономический упадок явно повлёк сокращение численности и благосостояния купцов. Если провести подсчёт также по другим современным источникам, то во второй половине VI века были отмечены пять negotiatores и только три бесспорных примера дошли до нас от периода с 604 до 751 гг.137
с.40 Сокращение числа тех, кто занимался профессиональной и ремесленной деятельностью, такой как банковское дело, составление юридических документов, производство шёлка и медицина, ещё более драматично: в равеннских папирусах зафиксировано 18 случаев с 552 по 604 гг. по сравнению со всего тремя в последующие 150 лет138. Если добавить то, что нам известно из других источников, то картина становится ещё более асимметричной: в период с 552 по 604 гг. зафиксированы 45 лиц по сравнению со всего шестью между 605 и 751 гг.139
Особенно неоднозначной остаётся судьба землевладельцев-банкиров. В равеннских папирусах в период между 450 и 700 гг. упоминаются только два банкира: Флавий Василий (Flavius Basilius) в P. Ital. 29 и Теодор (Theodorus) в P. Ital. 38–41. Мы знаем, что в VI веке положение банкиров было достаточно значимым для того, чтобы один их них, знаменитый Юлиан, предпринял строительство церквей св. Аполлинара в Классисе, св. Михаила и св. Витала в Равенне. Но их отсутствие в равеннских папирусах и других источниках подтверждает жалобу Григория Великого на то, что в Риме и его окрестностях остался только один банкир140.
Из других источников мы можем заключить, что некоторые ремесленники были достаточно богаты, чтобы обеспечить церковь дорогостоящими мозаиками. Однако, как и в случае с банкирами, ссылки на судовладельцев, портных и строителей в Истрии, достаточно состоятельных, чтобы финансировать напольные мозаики церквей в конце VI века, не находят соответствия в более поздних источниках141. Существует свидетельство VI века о гильдейской организации различных промыслов, таких как хлебопечение в Равенне, окрашивание тканей в Равенне и производство мыла с.41 в Неаполе; но хотя упоминания о гильдиях встречаются снова в X веке, в собрании документов P. Ital. нет конкретных свидетельств об их существовании в промежуточный период142.
В равеннских папирусах можно проследить существовавшую в конце VI века среди этих honesti (ранг, который, вполне естественно, носили средние собственники) тенденцию продавать свою собственность чиновникам и солдатам143. В какой-то мере этот упадок можно объяснить недостаточностью свидетельств, от которых можно было бы ожидать появления этой информации, таких как юридические документы и надписи, но главным фактором, несомненно, было социальное и политическое доминирование военных – к чему мы ещё вернёмся. Только в конце VIII века мы можем заметить экономический подъём, который мог привести к оживлению землевладельцев из числа ремесленников и купцов: Агнелл фиксирует удачную сделку, заключённую в Константинополе равеннским купцом, обладавшим необходимыми характеристиками землевладельца, а именно социальным и экономическим положением144. Похоже, что к IX веку эти ранее обладавшие рангом honesti средние собственники – как в Риме, так и в Равенне – смогли добиться более высоких постов, таких как консул, бывших до тех пор монополией военной элиты145. Мысль о том, что эти «средние» или «гражданские землевладельцы» оставались довольно важным экономическим, но не политическим элементом, противоречит высказанной Шарлем Дилем и поддержанной Георгием Острогорским позиции, согласно которой «…l’exercitus représente la classe moyenne des petits propriétaires»[17]146. Отчасти точка зрения Диля основывалась на ошибочном отождествлении milites и possessores в двух едва ли сопоставимых текстах, а отчасти – на предполагаемом сохранении римского института praebitio tironum, существование которого не засвидетельствовано и маловероятно147.
Следует, однако, отметить, что на протяжении всего этого периода, несмотря на политические потрясения, экономический спад и растущее влияние военных чиновников, сохранялся чётко различимый слой гражданских землевладельцев. Несомненно, что группа землевладельцев, прилагавших усилия исключительно для эксплуатации своих земель, в депрессивных условиях того периода могла оказаться в более выгодном положении, чем другие, получавшие свои доходы также от ремёсел и торговли148. Как бы то ни было, поскольку землевладельцы, отнесённые в VI веке к категории possessores, никогда не были чётко очерченной и устойчивой сплочённой группой с едиными ценностями, как сенаторская аристократия, у большинства с.42 из них было больше шансов выжить в последующие столетия149. Составление таблицы упоминаний такого рода землевладельцев подтверждает сохраняющуюся значимость группы: в равеннских папирусах доля участников, которых можно отнести к гражданским землевладельцам, составляет не менее 25 %150. Ещё один источник, Codex traditionum Ecclesiae Ravennatis, подтверждает эту точку зрения: из земельных пожалований, совершённых равеннской церковью между 692 и 769 гг., трое из одиннадцати получателей были гражданскими лицами (27,3 %)151. Предположительно, их должно было быть больше152.
2.3. Крупные землевладельцы: военные командиры и чиновники-бюрократы
Однако большая часть земель оказалась сосредоточена в руках либо церкви, либо чиновников-бюрократов, либо военных командиров. В третьей главе мы более подробно рассмотрим переход собственности в руки церкви, а пока остановимся исключительно на военных и чиновниках. В равеннских папирусах перечислено большое количество этих лиц: в P. Ital. 3 управляющему имением по имени Максим (Maximus) принадлежит очень большой земельный участок, названный Saltus Erudianus, на котором он надзирает не менее чем за одиннадцатью арендаторами и тремя allectori (служащими, собиравшими арендную плату с каждого отдельного землевладения); в P. Ital. 10–11 Пиерий (Pierius), комит готского короля Одоакра, получает пару обширных участков земли (они также упоминаются в главе 1); в P. Ital. 16 Иоанн (Johannes), «оруженосец» военачальника по имени Георгий (Georgius) (spatario quondam Georgii magristro militum) и командир феодосийского отряда (primicerii numerii felicum Theodosiacus), жертвует церкви Равенны несколько значительных участков земли; в P. Ital. 17 зафиксирован отец известной Флавии Ксантиппы (Flavia Xantippe), некий Мегист (Megistus), предположительно владеющий ещё большей землёй, чем его дочь, и в то же время являющийся секретарём императора (Megisti imperialis a secretis); в P. Ital. 21 иподиакон по имени Деусдедит (Deusdedit) унаследовал от своего отца, который был magister militum, обширные земли с рабами на них; в P. Ital. 22 Павлакис (Paulacis), воин из отряда Римини (Paulacine viro devote, milite numeri Arminiorum) и сын Стефана (Stefanus), командира веронского отряда (Stefani primicerii numeri Veronensium), дарит церкви Равенны обширный участок земли; в P. Ital. 23 Иоанн (Johannes), командир равеннского отряда (Prim. Num. Rav.), вместе со своей женой Стефанией (Stefania) дарит часть имения монастырю; в P. Ital. 31 Монтан (Montanus), с.43 нотарий королевской гардеробной (notari sacri vestearii domini nostri) соединяет между собой две отдельные части fundi, которые он покупает у лица по имени Домник (Domnicus); в P. Ital. 32 чиновник по имени Лаврентий (Laurentius) покупает значительный участок земли у двух лиц, именуемых Миланий (Milanus) и Геронтий (Gerontius); в P. Ital. 35 Деусдедит (Deusdedit), придворный чиновник ведомства священных щедрот (Palatino Sacrarum largitiorum), покупает у фермера Домнина (Domninus) две больших части имения; в P. Ital. 36 тот же Деусдедит перепродаёт часть имения готу Хильдигерну (Hildigernus), который мог быть военным чиновником; в P. Ital. 37 высокопоставленный военный по имени Иоанн (Iohannis) покупает часть имения, относящегося к тому же fundi, что и имение последнего Деусдедита (Genecianus), у готки Рустицианы (Rusticiana) с разрешения её мужа Тцитты (Tzitta), который является воином в отряде Persoarminiorum (что в Равенне). Ещё два папируса (P. Ital. 9, 13), к сожалению, более кратки и крайне расплывчаты в отношении социального профиля упомянутых в них лиц, хотя существует большая вероятность, что они на самом деле были частью этого класса военных или чиновных землевладельцев153.
Землевладение чиновников не было новым явлением: в VI веке гражданские губернаторы назначались в основном из числа крупных землевладельцев154. Прагматическая санкция предполагает, что чиновники будут достаточно богаты, чтобы компенсировать причинённый подданным ущерб за счёт собственного богатства, а письма папы Григория показывают, что чиновники, находившиеся под следствием следственной комиссии, опасались конфискации своей собственности или её захвата алчными соседями155. Папа приказал епископу Регия в Калабрии и управляющему кампанским патримонием защищать «земли и зависимых» бывшего префекта Григория, который также упоминается как владелец обширных земель в Бруттии156. Люди и поместья бывшего претора Романа в Бруттии, Кампании, Апулии и Калабрии, а также близ Сиракуз аналогичным образом находились под защитой агентов папы157.
Однако новым кажется «класс военных землевладельцев» и возникает вопрос, как эта группа приобрела такое количество собственности. Наиболее приемлемое объяснение исходит от Диля и Гартмана и состоит в следующем: гарнизоны, защищавшие италийское гражданское население в течение VI, VII и VIII вв., постепенно слились с местными гражданскими жителями, с.44 унаследовавшими от позднеримского периода определённые обязанности по самообороне и, таким образом, в каждом городе стало преобладать всеохватывающее exercitus гарнизонных войск. Постепенно эта группа солдат также срослась с классом местных землевладельцев или possessores. Государство санкционировало этот процесс, связав с владением землёй обязанность военной службы158. Другие исследователи приняли эту реконструкцию и отметили её черты, общие с широко распространённым представлением о «фемной системе», как основанной на организации обороны посредством посаженных на землю солдат159.
Контракты P. Ital. не предполагают ничего большего, чем простые экономические сделки, за исключением эпизодических дарений, совершаемых церковью с целью приобрести влияние на могущественных лиц. Нет никаких свидетельств принуждения государством церкви к сдаче земли в аренду или каких-либо обязательств военной службы; довольно интересно, что в P. Ital. 16 оговорка fori loci militiaeque perscribtione даже обозначает отказ дарителя от praescriptio fori, в соответствии с которым он обещает не прибегать к военной юрисдикции в случае возникновения какого-либо спора.
В любом случае, концентрации собственности в руках чиновников и военных должно было способствовать множество факторов. И те, и другие могли жениться на местных наследницах, а старшие офицеры могли использовать свою политическую власть для получения земли путём коррупции, вымогательства или экспроприации. Однако большая часть земли, по-видимому, была куплена (или, возможно, арендована) солдатами и чиновниками посредством законных сделок – процесс, вполне понятный в условиях того периода: церкви приходилось искать арендаторов для огромных земельных массивов, накопленных ею за последние десятилетия, и единственными группами с достаточными деньгами были армия либо государственные чиновники160. Растущая незащищённость и падение цен могли вынудить многих гражданских землевладельцев продать свои земли, часто просто для уплаты налогов; единственной выигрывавшей от этого группой были солдаты, получавшие относительно регулярное жалованье и освобождённые от подушного налога, которые, таким образом, могли приобретать землю на выгодных для покупателя условиях161.
Также имеется один пример государственного вмешательства, которое, возможно, способствовало приобретению солдатами земельной собственности, хотя это могло и не входить в намерения властей. Таковым был обычай hospitalitas, обязательного размещения в частных домах солдат гарнизона, издавна практиковавшегося в Римской империи162. Данные из Египта свидетельствуют о том, что войска, расквартированные в одном месте в течение длительного времени, могли получить контроль над собственностью путём либо запугивания, либо прямого захвата после смерти владельца163. Прямые упоминания о с.45 расквартировании в Италии V века очень редки, хотя в письме Григория Великого выражается озабоченность тем, что солдатам были предоставлены «особые помещения» в небольшом женском монастыре в Неаполе, а в одном кратком изложении Кодекса Юстиниана содержится загадочное положение о том, чего hospites не обязаны предоставлять164. С другой стороны, в нескольких документах встречается технический термин для таких помещений – metata165. Можно утверждать, что проблемы с финансами или всякого рода иными ресурсами могли приводить ко всё более частому обращению к частным зданиям из-за расходов на содержание настоящих казарм; в любом случае трудности с проживанием вполне могли побудить власти разрешить солдатам приобретать собственное имущество.
Логично предположить, что отдельные possessores пополняли ряды армии. Вероятно, эта группа охватывала гражданских землевладельцев самых разных степеней богатства и статуса166. Кроме того, мы видели, что многие, а может быть, и большинство гражданских землевладельцев испытывали серьёзные трудности уже в условиях конца VI века. Можно реконструировать ситуацию, в которой оказались те, кто уцелел к началу VII века: они утратили главный источник политической власти и социального престижа и, конечно же, должны были обратить внимание на те возможности самообогащения, которыми пользовались солдаты. Возможно, ещё одним фактором были фискальные соображения: солдаты были освобождены от подушного налога и, учитывая гибкость некоторых налоговых механизмов, ставки земельного налога могли уменьшаться, если possessor принимал на себя другие публичные обязательства, такие как военная служба. И, пожалуй, самое главное: с децентрализацией в эти столетия власти в Италии для амбициозных землевладельцев было естественным стать частью института, контролировавшего политическую систему и имевшего доступ к предоставляемым ею выгодам. Однако говорить о «слиянии» с армией целого класса нет оснований: к удивлению, отсутствуют конкретные случаи вступления possessores в армию, и вполне возможно, что многие из этих землевладельцев на самом деле оставались гражданскими167.
2.4. Перемены в трудовой повинности: рабы и значение
P. Ital. 3
О рабстве до сих пор было сказано немного. Тому есть причина: даже после тщательного изучения каждого предложения в этих папирусах обнаруживаются только несколько намёков на земельную экономику, основанную на рабском труде. Лишь в некоторых случаях мы видим их появление, а именно, очень кратко в P. Ital. 4–5, 6, 8, 9, 13, 14–15, 17 и 21. Пожалуй, P. Ital. 6 – наиболее интересный с.46 документ, упоминающий рабов и дающий некоторое представление о процессе их превращения в свободных граждан: два готских фермера, Нандерит (Nanderit) и Манна (Manna), указывают в своём завещании[78], что после их смерти трое рабов, чья семья обозначена только именем мужа – Альбанио (Albanio), получат свободу и римское гражданство168. Однако единственный папирус, действительно дающий нам значительный объём информации, а не просто упоминание об этих людях, – это P. Ital. 13169. Таким образом, на первый взгляд может показаться, что рабы не были так уж важны или просто не использовались регулярно, по крайней мере, если верить равеннским папирусам. Является ли такое представление искажённым? Не были ли свидетельства каким-то случайным образом изменены? Естественно, возникает вопрос – как мы можем объяснить заметное отсутствие рабства в равеннских папирусах?
Хотя в других источниках, таких как письма Григория, мало свидетельств того, что рабский труд значительно преобладал, похоже, что хозяева поддерживали свои поместья посредством прямого рабского труда, и в широком масштабе170. Например, в 599 году имперские чиновники в Неаполе поручили еврейским купцам приобрести рабов в Галлии, возможно, чтобы уменьшить нехватку рабочей силы в Италии, которая, как часто предполагалось, имела место в VI, VII и VIII вв.171 Также были опубликованы обширные работы об использовании рабского труда в остроготской Италии (и визиготской Испании), в которых делается вывод о том, что вклад рабов в накопление богатств должен был быть значителен172.
Также следует учитывать римские церкви, как ортодоксальные, так и арианские, поскольку они, естественно, владели обширными участками земли, которые нужно было обрабатывать. И здесь вновь присутствуют признаки регулярного использования рабского труда; на это указывают письма пап Пелагия I и Григория Великого. Последний понтифик стремился искоренить владение христианскими рабами евреями, но не обязательно возражал против владения ими мирянами в целом. Patricia Клементина в Неаполе, spectabilis Роман, patricius Венанций, бывший praetor Либертин на Сицилии и родной брат Григория в Бруттии – все они отмечены как владеющие рабами173. Они принадлежали и более скромному люду, например, слепому в Генуе, excubitor’у в Бруттии и defensor’у в Кампании174. Существовал процветающий рынок рабов, и многие рабы в с.47 Кампании бежали к лангобардам175. В одном интригующем случае перечислены родители, продающие своих детей176. То, что церковь продолжала владеть рабами и в следующем столетии, ясно из formulae, относящихся к их дарению, обмену и отпуску на волю177.
В то время как одни рабы явно использовались в качестве рабочих, другие трудились как платящие ренту арендаторы, чьё экономическое положение могло мало отличаться от положения свободных coloni178. Однако указание на большую степень их подчинённости власти хозяев можно найти в использовании рабов землевладельцами при нападениях на официальные власти. В 592 году рабы патриции Клементины подняли восстание против управляющего неаполитанской церкви179. В более поздний период византийского правления правящая элита Истрии владела рабами, и многие из приверженцев местных военачальников в римской Кампании, таких как Тото или Грациоз, могли быть рабами, хотя это спорно180. В конце VIII века папа Адриан I подарил рабов церквям св. Адриана и свв. Косьмы и Дамиана, когда преобразовал их в благотворительные центры (diaconiae)181. Можно, таким образом, с уверенностью сказать, что на протяжении столетий после падения Рима не было недостатка в свидетельствах существования рабов182.
Так по каким же причинам мы не видим последних в равеннских папирусах? Во-первых, нет ничего странного в том, что пожертвования и сделки в равеннских папирусах не включают рабов: они высоко ценились в те периоды нехватки рабочей силы. Люди, возможно, не были готовы отказываться от них при сделках, либо они слишком высоко ценились из-за работы на земле. Во-вторых, из статистического анализа следует, что в окрестностях Рима рабство начало вымирать ещё до VIII века183. В-третьих, мы должны помнить о связанных с рабством трудностях: рабы представляли собой значительный риск. Чем их больше, тем они дороже и опаснее для полиции. О них нужно заботиться как в разгар сезона, так и при его спаде, когда наёмные работники могут быть уволены, а арендаторы предоставлены самим себе. Как правило, они предполагают высокий уровень практической целесообразности продажи сельскохозяйственной продукции для покрытия этих рисков. Но если обмен столь велик, то в равной степени возможен и наёмный труд. Как с.48 утверждалось в последние десятилетия, период, когда рабы с наибольшей вероятностью будут выгодны, – это когда существует стабильный рынок сельскохозяйственной продукции, а также легкодоступный рынок рабов184. В общем и целом, в поздней Римской империи и позже если было одно, то не было другого, а именно: в VI веке войны произвели достаточно рабов, но на этот период также пришёлся экономический кризис. Точно так же устойчивое процветание в VI веке на Востоке привело к экономической стабильности, но рабы стоили дорого, поскольку не было новых войн, которые могли бы их «создать»185.
Последней альтернативой для крупных землевладельцев в тот кризисный момент, когда они не могли приобрести рабов, был, как мы видим в P. Ital. 3, наем рабочей силы. Этот документ вызвал гораздо больше дискуссий, чем любой другой из числа равеннских папирусов, и на то есть веская причина. По утверждению учёных, он является ключом к пониманию нарратива о переходе от рабства к крепостному праву, а также может быть связан с поместной генеалогией, которая, по мнению некоторых историков, простирается от надписи из Хенхир-Меттиха до полиптиха Сен-Жермена186. Как бы то ни было, папирусы содержат две большие колонки, расположенные по краям документа. С одной стороны перечислены сборы, причитающиеся с ряда арендаторов, хотя их имена или владения не указаны, в то время как на другой стороне, относящейся к территории Падуи, перечислены имена всех арендаторов и закреплённые за ними сборы. Итоговые данные в конце документа указывают на то, что в исходном документе могло быть десять столбцов, но это лишь предположение. Сборы выражены в деньгах, или xenia (это, по-видимому, стандартный латинский термин для таких подношений, как куры, яйца, утки, молоко, мёд, сало и т.д.), и operae, что означает труд, измеряемый per ebdomada[22], варьирующийся от нуля до трёх дней в неделю.
Во всяком случае, P. Ital. 3 перечисляет трудовые повинности и, в отличие от других равеннских папирусов, на довольно высоком уровне. Утверждалось, что этот документ представляет собой разовый случай, уникальный для Италии до 730 года. Это верно, хотя и не так уж удивительно, поскольку для Италии с V века до
Однако, что наиболее важно, P. Ital. 3 показывает, что у землевладельцев имелся ещё один вариант использования своих владений. Вместо того, чтобы привлекать не-крестьян, всегда составлявших меньшинство в сельской местности позднеримского периода, по крайней мере одно северное поместье использовало арендаторов (coloni), которые обрабатывали coloniae в качестве непосредственных работников. Если землевладелец желал управлять частью поместья непосредственно с целью извлечения прибыли, но должен был экономически себя обезопасить, то, пожалуй, самым безопасным решением было использование труда арендаторов. Реальность получения прибыли от этих землевладений дополнительно подчёркивается сильным акцентом на денежную ренту наряду с трудом. Возможно – типично это или нет – даже крестьяне могли надеяться на продажу здесь своей продукции, если у них были «излишки». В этом случае контекст P. Ital. 3 таков: возможность продажи сельскохозяйственных товаров при интенсификации сельского хозяйства, но главное – желание или необходимость сделать это без рабов, но посредством крестьянской трудовой повинности.
Уикхэм использовал данные P. Ital. 3 наряду с материалами археологического происхождения для оспаривания утверждения, что в конце античности не было медленного угасания рабства, но системы землевладения практически внезапно превратились из рабовладельческих в крестьянско-феодальные189. Возражая против этого, Кайл Харпер заявил, что такое изменение должно было происходить гораздо медленнее: должен был произойти переход от необычайно сложного общества (использовавшего рабов «в изобилии») к гораздо более простым формам социально-экономической организации, при которых прекратилось обычное использование сельскохозяйственных рабов190. Я поддержал бы Харпера, поскольку в его пользу можно привести гораздо больше аргументов. Не может быть совпадением, что в VIII веке по крайней мере некоторые servi и mancipia, хотя и носили первоначальное название рабов, на самом деле были арендаторами191. Это предполагает, что имел место медленный переход от использования рабов в прямом смысле к способу производства, при котором работники должны были выполнять работу рабов, но юридически ими не были. Это показывает использование римского прошлого, которое угасало медленно, очень медленно, но настолько окончательно, что его основные термины можно было использовать таким образом, который не имел ничего общего с миром Поздней империи. P. Ital. с.50 3 не является свидетельством быстрого перехода от рабовладельческого общества к феодальному; он, скорее, показывает, что во время кризиса у крупных землевладельцев, когда они нуждались в персонале для обработки своих земель, имелись и другие варианты выбора.
2.5. Неримские элементы: готы, выходцы с востока и отсутствие лангобардов
В равеннских папирусах нет упоминаний о готах, занимающих высшие должности, тем не менее они, похоже, занимали видное общественное положение. Гот по имени Вилиарих (Wiliaric) в 551 году владел книготорговым бизнесом и, возможно, был ответственен за выпуск знаменитого готского евангелия, известного как Codex Argenteus192. Недвижимость неподалёку от Урбино и Лукки, которую готская дама Ранило (Ranilo) пожертвовала в 553 году церкви Равенны, приносила годовой доход в размере 100 солидов193. Гот по имени Манна (Manna), бывший либо солдатом, либо мелким придворным чиновником, составил в 575 году своё завещание и привлёк в качестве свидетелей как готов, так и римлян194. Гот по имени Гундерит (Gunderit) был в 572 году секретарём курии Равенны, ответственным за внесение завещания в муниципальные акты195. Другие примеры показывают, насколько прочно готское меньшинство интегрировалось в римское население. Высокопоставленный гот, clarissimus Хольдигерн (Holdigern), зафиксирован в конце VI века как покупатель земли у римлянина196. В ходе разбирательства, состоявшегося в 557 году в муниципальном совете Риети по вопросу опеки над двумя готскими детьми, назначенным опекуном был римлянин-honestus и упоминался могущественный гот по имени Гундирит (Gundirit), подавший иск против отца мальчиков197. Около 600 года готская вольноотпущенница по имени Сизивера (Sisivera) пожертвовала землю церкви Равенны, что было засвидетельствовано несколькими римлянами, включая телохранителя, «младшего офицера» воинской части и сирийского купца198. Среди других готских собственников – освобождённый раб по имени Гудирит (Gudirit), умерший до 564 года, и Хильдигерн (Hildigernus), вероятно, высокопоставленный военный199.
Однако при отслеживании готов необходимо проявлять осмотрительность, поскольку не все готы носили готские имена. Например, из равеннских папирусов нам известен один случай, когда мы можем быть уверены, что с.51 гот получил латинское имя: в P. Ital. 13 Адемунт (Ademunt), сводный брат богатой дарительницы Ранило, зафиксированной в 553 году, известен также как Андрей (Andreas)200. Поскольку в равеннских папирусах имеется только один такой случай, можно было бы ожидать, что это аномалия. Однако из других папирологических корпусов мы можем сделать вывод, что такая практика была довольно распространённой. Например, в корпусе P. Dip. мы встречаем многочисленные упоминания о готах, носивших неготские имена: отец готского служителя арианской церкви по имени Миннуло (Minnulo) носил греческое имя Христодор (Christodorus); дама, умершая в 570 году в Модене, spectabilis Гундеберга (Gundeberga), имела альтернативное имя Нонника (Nonnica); есть веские основания считать засвидетельствованного в 539 году главу корпорации землевладельцев готом – несмотря на его имя Латин (Latinus) (!); в документе 551 года два готских клирика, Вилиенанк (Wilienanc) и Игила (Igila), также упомянуты под именами Миннул (Minnulus) и Даниил (Danihel)201. Если бы двое последних, Даниил и Миннул, фигурировали в том же папирусе, нося только свои латинские имена, у нас не было бы возможности идентифицировать их как готов.
Таким образом, за некоторыми римскими именами в равеннских папирусах и других местах могут скрываться землевладельцы и фермеры, а также чиновники готского происхождения, однако данное обстоятельство не имеет большого значения, поскольку можно предположить, что по своей культуре эти «готы» были полностью «романизированы». Они, несомненно, перешли в католицизм; эта романизирующая тенденция наблюдалась ещё до имперского завоевания в 540 году Равенны: в P. Ital. 49 мы видим готского графа по имени Гундила (Gundila), жертвующего в 530 году часть имения католическому монастырю Илии в Непи202. Как бы то ни было, следующие из этого краткого исследования выводы заключаются в том, что после 554 года (конец готской войны) готы, продолжавшие осознавать свою идентичность, сохранили собственность и определённый социальный статус, но не получили доступа к высшим должностям, бывшим ключом к значительной власти203.
Лангобардские имена в равеннских папирусах отсутствуют. Это странно, поскольку имеется достаточно свидетельств их участия в системе землевладения в то самое время, когда были составлены некоторые из равеннских папирусов: лангобардское имя Ануальд (Anuald) принадлежало трибуну, между 715 и 731 гг. получившему землю от римской церкви, и chartularius’у, посланному в 723 году в Равенну из Рима; Тото (Toto), герцог Непи, назначивший в 767 году антипапой своего брата Константина, имел лангобардское имя и владел некоторыми землями, и хотя имена его с.52 братьев были римскими, семья могла быть по происхождению лангобардской; два документа из регистра Фарфы, датированные 744 и 769 гг., показывают, что лангобардский священник по имени Гунтарий (Guntarius) и его жена пожертвовали монастырю участок земли, который позже был обратно арендован их сыном Теодором, офицером numerus Чивитавеккьи на римской территории204.
Возможно, конечно, что некоторые из римских чиновников в равеннских папирусах «скрытно» носили лангобардские имена или имели лангобардское происхождение, поскольку лангобарды обычно принимали римские имена даже в пределах своего собственного королевства: не менее 324 из 1511 лангобардов, зафиксированных в северной Италии, носили римские имена, тогда как в герцогстве Сполето этот показатель был ещё выше (112 из 411)205. То, что в действительности нам не очевидна их идентичность, может свидетельствовать о той быстроте, с какой исчез лангобардский язык и были восприняты римские практики в таких областях, как управление, военная организация и городская жизнь в самом лангобардском королевстве206. Престиж и авторитет империи, а также притягательная сила предлагаемых ею титулов и наград были столь велики, что варварам было трудно противостоять «романизации», если только они не находились в актуальном конфликте с империей или не придерживались особого вероисповедания, такого как язычество или арианство, отличавшего их от приверженцев официальной веры207.
Мы находим в равеннских папирусах только одного грека и одного еврея, владеющих землёй, но это не обязательно означает, что землёй владели лишь немногие выходцы с востока208. Следует, однако, чётко различать юг (включая Сицилию) и остальную часть полуострова. Для первой области имеется множество свидетельств значительной степени эллинизации с VI и до, по крайней мере, X века209. Греческий язык стал нормой для документов и долгое время оставался разговорным языком, а в церкви преобладали греческие обычаи; горячо обсуждалось, представляет ли этот южный греческий элемент пережиток доримской Magna Graecia или является отражением византийского влияния. Доводы в пользу существовавшего ранее греческого слоя наиболее убедительны для Сицилии, где большая часть ранних надписей составлена на греческом, а греческая литература, как и сложившиеся в VII веке тесные связи с Константинополем предполагают сильную греческую традицию210. Отрывок из Passio Sancti Apollinaris VII века, в котором греческий трибун пренебрежительно отзывается о римлянах, предполагает, что некоторые чиновники считались в Равенне явно греками. С другой стороны, тот же текст показывает определённую степень с.53 антагонизма между греческим и римским, и это подразумевает, что большая часть правящего класса к этому времени считала себя латинской и местной по своему мировоззрению211. Другие свидетельства подтверждают, что, хотя и имело место греческое присутствие, к VII веку оно незначительно повлияло на местную культуру, остававшуюся устойчиво латинской. Это подтверждается ограниченным использованием греческих терминов в равеннских папирусах, а также в истории Агнелла и анонимной Космографии; словарь и невысказанные предпосылки остаются строго латинскими. Для Апулии и Калабрии имеются веские аргументы в пользу широкомасштабной миграции войск, чиновников и беженцев с Востока (в результате нашествий варваров), но прямых доказательств того, что выходцы с востока владели значительными участками земли на юге в VII и VIII веках, не существует212.
Для остальной Италии мы можем указать несколько чиновников, которые, предположительно, владели землёй в северной части полуострова. В VII веке императорские секретари зафиксированы в Риме, а в начале VIII века в равеннских папирусах упоминается imperialis a secretis по имени Мегист (Megistus); возможно, он также владел землёй213. Однако значение землевладельцев с Востока можно оценить только в соотношении с численностью восточных иммигрантов в целом. Некоторые из них могут быть идентифицированы по иранским или семитским элементам в их именах или по греческому языку надписей, в которых они фигурируют, а другие характеризуются в источниках как грек, сириец или александриец214. Армяне особенно распространены в качестве офицеров или солдат в VI веке, но в 639 году члены первоначально армянского подразделения были латинянами или, по крайней мере, латинизированными иммигрантами; но, хотя мы можем быть почти уверены, что по крайней мере высшие офицеры со временем стали владеть какой-то землёй, прямых доказательств этого нет, как и владения землёй простыми солдатами215.
Один учёный, Андре Гийу, предпринял попытку оценить на основе имён соотношение «выходцев с востока» и «латинян» в области вокруг Равенны. Его расчёты должны были показать, что доля готов и выходцев с востока до 584 года (его дата «создания экзархата») составляла соответственно 16% и 14%, а после этого – 7% и 43%. Однако серьёзные недостатки в с.54 методике лишают силы его вывод о большом притоке в период экзархата выходцев с востока, что не позволяет придти к заключению о наличии действительно значительного числа землевладельцев восточного происхождения, а именно: количество документов слишком мало, а их хронологическое распределение слишком случайно, чтобы обеспечить репрезентативную выборку для статистического анализа. Существует множество эпиграфических свидетельств пребывания выходцев с востока в Италии с IV по VI вв.; в действительности их число сокращается в тот момент, когда Гийу постулировал крупномасштабную иммиграцию. Тем не менее, изучение численности восточных землевладельцев в Италии требует полного анализа различных профессиональных категорий и их особого вклада в жизнь общества. Кроме того, число восточных иммигрантов в секторе землевладения должно было колебаться в зависимости от экономических условий216. Гийу также задался вопросом, как скоро восточный иммигрант мог стать «нейтрализованным»; ассимиляция выходцев с востока в местное общество в Италии была, по-видимому, чрезвычайно быстрой, и поэтому вполне возможно, как и в случае с готами и лангобардами, что мы не видим в равеннских папирусах такого множества восточных землевладельцев просто потому, что они совершенно переменились217.
2.6. Выводы
Цель данной главы заключалась в том, чтобы увидеть за землевладениями, которые мы встречаем в равеннских папирусах, социальную структуру и определить социально-экономическое положение каждой из исследованных нами групп: крестьян, средне-крупных и крупных землевладельцев. В конце мы также определили социальное положение нескольких культурных групп: готов, лангобардов и отдельных лиц, пришедших с востока.
В равеннских папирусах содержится не так много свидетельств, определяющих социально-экономическое положение крестьянина. Часто нарративы и свидетельства затмеваются появлением более богатых действующих лиц: крупного землевладельца или аристократа. Однако из того, что мы видим, можно сделать вывод о достаточно прочном социальном и экономическом положении. Крестьянин в P. Ital. не был, как прежде, арендатором в смысле закреплённого крепостного; об этом, безусловно, говорят сроки договоров. Скорее, большинство этих лиц были собственниками в своём собственном праве. Кроме того, тот факт, что появление некоторых папирусов было инициативой крестьян, предполагает их прочное социальное положение. С экономической точки зрения дробление собственности было, несомненно, выгодным для крестьянина-собственника. Однако такое положение не было лишь приятным времяпровождением. Эти крестьяне жили в эпоху, для которой с.55 наводнения, войны и чума часто были закономерностью218. И, конечно, большинство аристократов, даже когда им не удавалось прикрепить крестьян к своей земле, занимали сильную судебную позицию, осуществляя с неё власть над своими небогатыми соседями.
В равеннских папирусах гораздо больше свидетельств о положении среднего землевладельца. Ремесленники, купцы, банкиры – все они вкладывали средства в земельную собственность. Хотя равеннские папирусы могут указывать на то, что их численность была стабильной, более вероятно, что после VI века она значительно сократилась. Например, упоминания о них остаются скудными. И это, конечно, объясняет, почему мы видим так много ремесленников, продающих свою собственность военным; во всяком случае, их политическое и экономическое положение менялось, и не в лучшую сторону. Однако есть свидетельства существования особой прослойки гражданских землевладельцев, которые во времена (краткого) процветания могли достичь статуса аристократа.
Мы также рассмотрели социально-экономическое положение тех, кто владел большей частью земли, то есть военных и чиновников. Хотя были прецеденты владения землёй чиновниками, военное землевладение кажется новшеством, по крайней мере, в таком объёме. Обе группы смогли собрать большие участки собственности, и они, скорее всего, были единственными, кто это сделал. Их должности приносили им средства, на которые они могли приобретать ещё больше участков земли. Вполне возможно, что к этой группе землевладельцев присоединилась большая группа possessores; их, несомненно, должно было привлечь понимание того, что определённые должности приносят богатство. И, по-видимому, из-за нехватки личного состава военные приняли эту группу.
Больше проблем поднимает дискуссия, связанная с использованием рабов. В равеннских папирусах почти нет свидетельств того, что рабы работали на земле. Это странно, поскольку существует достаточно свидетельств, предполагающих их существование. То, что мы до сих пор их не видим, может быть объяснено несколькими фактами: 1) в Риме и его округе прекратилось использование рабов в сельском хозяйстве; поскольку большинство равеннских папирусов сосредоточено на землевладениях на севере и недалеко от Рима, мы можем ожидать, что и там произошло нечто подобное; 2) рабов не приобретали из-за неудовлетворительных экономических условий; не хватало ресурсов; 3) приобретённые рабы не использовались в сельскохозяйственном производстве, поскольку считались слишком дорогими. Поэтому во времена кризиса, когда землевладельцы не могли использовать рабов, приходилось рассматривать другие варианты. Примером этого является P. Ital. 3: землевладелец вместо рабов использовал coloni, которых нанимал на значительное время. Этот папирус вписывается в мета-нарратив Кайла Харпера, который предполагает, что переход от рабовладельческого сельскохозяйственного землевладения к феодальному был очень медленным, но полным.
с.56 Наконец, мы рассмотрели положение и присутствие (либо отсутствие) нескольких групп. Готы неоднократно засвидетельствованы в равеннских папирусах и, по-видимому, достигли определённого социального статуса. Лангобарды в равеннских папирусах не фигурируют, а выходцы с востока появляются лишь эпизодически. Однако трудно что-либо сказать о масштабах, поскольку не все готы, лангобарды и выходцы с востока сохраняли свои первоначальные имена; чтобы ассимилироваться, они поменяли их на латинские.
с.57 3. Способы передачи: купля-продажа, дарение и наследование
Одним из наиболее показательных аспектов любого общества является распределение богатства. В позднеантичном мире, и определённо раньше и позже, стратификация землевладений по существу определяла расслоение богатства. Было, конечно, много других видов богатства: капиталы и товары для кредитования, сдаваемая в аренду городская собственность, производственные предприятия, рабы, корабли и так далее219. В какой-то мере они, несомненно, принадлежали тем же людям, которые владели сельскохозяйственными землями, – об этом свидетельствуют равеннские папирусы220. Но в силу своего идеологического аспекта земля занимала уникальное положение в экономике античности. Земельная собственность и её накопление рассматривались в древнем мире как абсолютная summum[23] богатства и собственности221. Таким образом, из почвы земли извлекалось не только материальное богатство, но и статус.
Есть, однако, нечто парадоксальное в идеологии, связанной с землевладением и обращением такого «стабильного» богатства. Зачем передавать часть собственности, если она обеспечивает владельцу не только богатство, но и видное общественное положение? Логично было бы ожидать, что владелец будет держаться за свою собственность, защищая её и возражая против передачи на неё права собственности. Равеннские папирусы показывают нам прямо противоположное, а именно то, что имело место обращение собственности, как мелкой, так и крупной222. Цель настоящей главы состоит в том, чтобы объяснить этот оборот путём переоценки различных способов передачи, посредством которых обращалась земля.
Именно способы, а не способ передачи – во множественном, а не единственном числе – поскольку существовали разные варианты. Некоторые из них более очевидны, чем другие: земля обращалась потому, что люди её продавали и покупали, но также благодаря практике наследования и дарения. Впоследствии эти способы передачи оказали влияние на социально-экономические уровни общества. Богатство, с.58 как бы банально это ни звучало, порождает власть. Точнее, концентрация богатства позволяет использовать такие средства, которые необходимы почти во всех обществах для обеспечения доступа к правительству или права на управление223. Эти средства могут варьировать от покупки соседской земли до пожертвований, когда богатство интенсивно накапливается в одном институте, в нашем случае – у церкви или военной бюрократии224. Здесь присутствует самоусиливающийся эффект: в той мере, в которой лица, обладающие властью, преуспевают в накоплении богатства, они побуждают других искать с ними близких отношений, которые, со своей стороны, обогащают тех, кто находится у власти225. Нет ничего удивительного в том множестве аристократов, которые решили принять участие в руководящих структурах церкви или военной бюрократии: это были те места, где можно было разбогатеть и добиться значимого общественного положения.
Нет ни одной дискуссии, касающейся исключительно оборота земли и собственности или способов их передачи. Логично, что дискуссии начались с объяснения каждого способа передачи в отдельности. Например, имеется довольно обширная литература о практике дарений в позднеантичном мире (и раннем средневековье)226. Подобным же образом исследователи сосредоточились на объяснении древних практик наследования или римской земельной экономики227. Но, насколько мне известно, нет ни одного литературного произведения, которое сочетало бы все способы вместе. Но должны ли мы этого ожидать? На сегодняшний день равеннские папирусы являются единственным собранием, в котором содержатся документы по управлению поместьями, а также по вопросам продажи, наследования и дарения. Во всех других древних источниках затрагивается один, иногда два из упомянутых вопросов, но никогда все вместе.
Наша цель тесно связана и с другими вопросами, например, о том, как католическая церковь сумела приобрести так много земельной собственности за столь короткое время228. Так же тесно она связана с дискуссией о том, оказали ли пагубные обстоятельства этих более поздних веков какое-либо влияние на существующую экономику229. Если это так, то мы наверняка сможем различить некоторые намёки, признаки или указания.
Кроме того, анализ различных способов передачи ставит вопрос о механизмах, определяющих рынок. Конечно, в главах 1 и 2 мы видели убедительные признаки рынка земли, но обмен землёй не определяет рынок. Мы можем говорить о рынке только тогда, когда: 1) существует большое число покупателей или продавцов; 2) существует идея прав собственности; 3) существуют рационально мыслящие с.59 покупатели и продавцы; 4) продукты сопоставимы; 5) нет определяющих внешних факторов, которые неограниченно влияют на покупателей или продавцов230. Лишь тогда, когда каждый из этих, скажем так, параметров является достаточно многочисленным и приемлемым, мы можем говорить о «здоровом» обмене.
Также имеют место некоторые вопросы, на которые невозможно полностью (либо частично) ответить, даже если они тесно связаны с нашими отдельными способами передачи. Мы не можем быть уверены, например, в том, каковы были основные социологические причины, побуждавшие людей покупать собственность, продавать её или дарить, и т.д. В этих документах часто отсутствуют чёткие и ясные мотивы, помимо очевидной денежной выгоды, либо они остаются скрытыми за правилами и постановочным взаимодействием231. Единственное, что мы можем сказать наверняка, так это то, что не было какого-то одного решающего мотива для передачи собственности232.
3.1. Долевое наследование, наследственные практики и статус женщин
О практических последствиях, связанных с важным аспектом позднеантичной экономики, права и социальной истории – системой передачи богатства от поколения к поколению233, – написано мало. В том случае, когда учёные об этом писали, речь шла главным образом о практике наследования в Римской республике, Древней Греции или римском Египте234. Почему же почти нет литературы о наследовании в поздней античности? Ответ довольно прост: все выявленные к настоящему времени наследственные практики относятся к системам разделимого наследования. Изменилось, по-видимому, только положение женщин-наследниц, но не навсегда. Первородство, хотя и важное для нашего понимания раннесредневековой экономики, появляется гораздо позже (в X и XI вв.) и поэтому правомерно исключается из уравнения235.
Это, конечно, не должно отвлекать нас от понимания особенностей наследования в равеннских папирусах, содержащих несколько намёков на способы наследования. с.60 К сожалению, лишь три папируса – P. Ital. 4–5, 6 и 7 – представляют какую-то пользу. Другие папирусы, такие как P. Ital. 46, также, несомненно, являлись реакцией или побочным продуктом наследования, но они необычайно расплывчаты или слишком повреждены, чтобы оказать какую-либо помощь. Это заставляет нас полностью сосредоточиться исключительно на P. Ital. 4–5, 6 и 7.
P. Ital. 4–5 содержит документы равеннской курии о споре двух нотариев префекта Равенны с двумя defensores, Фомой (Thomas) и Киприаном (Cyprianus), о том, следует ли принимать некие завещания в архив церкви – предположительно, в тот самый архив, откуда происходят равеннские папирусы. Судя по всему, документы были приняты ранее, однако византийская осада Равенны причинила архиву серьёзный ущерб, что повлекло утрату некоторых документов, удостоверявших законность нескольких завещаний236. Как бы то ни было, из двенадцати слушаний дела уцелели только три, находящиеся в удовлетворительном состоянии. Во всех трёх случаях церковь указана как единственный наследник имущества, иногда за исключением рабов237. К сожалению, личности владельцев завещаний, равно как и порядок наследования, остаются неустановленными.
P. Ital. 6 – завещание, точно датированное 1 апреля 575 года, принадлежащее Манне (Manna), сыну Нандерита (Nanderit)238. В документе говорится, что, когда Манна умрёт, он оставит всё своё имущество церкви239. Из завещания исключены только рабы, мужчина по имени Альбанио (Albanio) вместе с женой и дочерью; когда наступит время, они должны быть освобождены240. Хотя о Манне или Нандерите известно не так много, мы можем сделать несколько выводов из этого документа. Как следует из их имён, Манна и его отец имеют готское происхождение. Оба носят титул vir devotus[79], указывающий, по крайней мере, на какой-то статус. Их занятия остаются, на первый взгляд, неясными, что, пожалуй, необычно, хотя бы потому, что это является нормой во многих других равеннских папирусах241. Однако включение в качестве свидетелей двух военных указывает на то, что и Манна, и Нандерит имели какое-то военное прошлое242. К сожалению, из-за того, что с.61 документ сохранился не полностью, мы не можем извлечь больше данных.
P. Ital. 7 фиксирует слушание в курии в 557 году и, по-видимому, отображает конфликт между готами. Готская вдова Гундихильда (Gundihild) (inlustris femina) просит назначить tutor’а для двух её сыновей, Лендарита (Lendarit) и Ландарита (Landarit), ещё несовершеннолетних и не способных защитить свою собственность от посягающих на неё трёх готских воинов, Адиуда (Adiud) (inlustris vir), Роземуда (Rosemud) (vir magnificus) и Гундирита (Gundirit) (vir magnificus). Муж вдовы Гудахалс (Gudahals) (vir inlustris) умер совсем недавно, возможно, за пару дней до слушания, но до этого отстаивал права на свою собственность в суде. Гундихильда на суде не присутствовала; по какой причине – об этом в документе, к сожалению, ничего не сказано. Как бы то ни было, хорошо продуманная и трогательная просьба Гундихильды зачитывается перед куриалами, участниками совета, которые приказали включить её в gesta243. Далее следуют описание длительного процесса с весьма шаблонными речами, поучения опекуна по имени Флавиан (Flavianus), а затем его поручителя (fideiussor) по имени Либерат (Liberatus), о том, полностью ли они понимают важность своих обязанностей; они их принимают244. Выбор вдовой опекуна (tutor) и поручителя с римскими именами был, вероятно, мудрым: где-то между 557 и 565 гг. Юстиниан приказал конфисковать всё принадлежащее готам имущество и передать его равеннской церкви. Этот процесс показан в другом папирусе: fiscales государства представили равеннскому архиепископу Агнеллу список арендных платежей и налогов, которые было необходимо собрать245.
Хотя эти три документа имеют много общего, между ними есть и различия, которые следует обозначить. Свидетельство из P. Ital. 7 даёт основание полагать, что даже в VI веке долевое наследование было нормой: когда Гундихильда умерла и мальчики достигли совершеннолетия, Лендарит и Ландарит унаследовали равные части имущества246. Однако в случае P. Ital. 4–5 и 6 ничего не делится: здесь единственным наследником является равеннская церковь, а не кто-либо из близких родственников247. Тот факт, что Манна и неназванные лица в P. Ital 4–5 называют церковь с.62 единственной наследницей, вполне нормален. Как не раз заключали учёные, лица, не имевшие потомства, обычно решали оставить всё своё имущество церкви – возможно, этого от них и ожидали248. В других случаях, когда у родителей есть сын, или дочь, или, по крайней мере, наследник, имущество передаётся как церкви, так и избранному родственнику249.
Как завещание, P. Ital. 6 довольно сильно отличается от хорошо известных дохристианских завещаний, составленных несколькими столетиями ранее. Раньше завещания, или последняя воля, были выражениями эмоций250. В своей основе они неявно представляют индекс симпатий и антипатий, сопровождаемый заботой о будущем благополучии близких, когда родитель (или defensor) больше не сможет их защитить. Завещание Манны не обладает ничем из перечисленного. Но в конце самого завещания содержится примечательно формальный, трезвый и прямолинейный посыл: он оставляет свою собственность церкви, и этим всё сказано. Возможно, что в тех случаях, когда наследниками были названы не только церковь, но и родственники, проявлялась и невысказанная привязанность, хотя источники за пределами равеннских папирусов указывают на обратное251.
Когда-то завещания предоставляли живым окончательные решения покойного. Именно в этом волеизъявлении проявлялся истинный характер человека, заслуживающий похвалы или порицания как последнее отражение его личности252. Часто завещание зачитывалось в присутствии родственников умерших мужчины или женщины. Это могло быть зрелищем, заслуживающим глубочайшего уважения и самого пристального внимания253. Однако завещание Манны выдержано в тонах совершенной формальности. Здесь нет никакого зрелища, здесь только сделка. О Манне не сказано ничего (достойного похвалы), кроме того, что перед смертью он подтвердил подлинность документа254. И, похоже, информация в его завещании была вопросом частной жизни, а не поводом для хвастовста: когда его завещание было вскрыто, не было ни празднества, ни того, кто мог бы подтвердить его наследие.
Во всех античных завещаниях главным, почти обязательным условием было указание императора в качестве наследника255. Однако в христианских завещаниях это непременное условие перешло к церкви256. В прежние времена включение императора в завещание часто было поводом для хвастовства. с.63 В P. Ital. 4–5 и 6 мы видим обратное: по-видимому, включение церкви было необходимым, но похваляться этим не следовало. Но самое главное, хотя император часто отказывался от чьего-либо наследства из благодарности, церковь его принимала. Это показывает, почему церковь накопила столько богатства за довольно короткий период. Действительно, если мы полагаем, что почти каждый древний христианин включал в своё завещание церковь, и добавим сюда высокую смертность, характерную для доиндустриальных обществ, это будет означать постоянный источник богатства для института церкви257.
Однако некоторые обстоятельства не изменились или изменились незначительно. В дохристианских завещаниях положительные суждения и решения чаще всего были нормой, они восхваляли и прославляли наследников, отказополучателей и рабов, подлежащих освобождению. Точно так же по завещанию Манны его рабы должны быть освобождены. Однако в этих завещаниях нет прославления ни наследников, ни церкви или родственников, хотя тот факт, что прославление церкви выглядит обязательным в других документах P. Ital. (даже когда у церкви отсутствует прямая заинтересованность), предполагает, что это могло случаться и в завещаниях258.
Но что говорят документы о положении женщин? Хотя P. Ital. 7 документирует Гундихильду и прежде всего показывает её как сильную и довольно важную фигуру, это мало что говорит о фактическом положении женщин в практике наследования. Чтобы ответить на этот вопрос, нам необходимо изучить социальный статус других женщин в равеннских папирусах. Как они действовали?
Во всей совокупности равеннских папирусов мы располагаем свидетельствами о двадцати отдельных женщинах, которые продают, покупают, дарят или обрабатывают собственность. Из этих женщин три – рабыни, а одна названа бывшей рабыней259. Шесть из них носят значимые титулы, такие как clarissima, vir illustrious[34] или spectabilis, а семь – более общие, чаще всего honesta femina или vir devotus[35]260. Что касается первой группы, то нет ничего, что ставило бы под сомнение их независимость: хотя в P. Ital. 7 назван муж Гундихильды, покойный Гудахалс, она, по-видимому, является единственной владелицей своего имущества; в P. Ital. 8 Германа (Germana), вдова Колликта (Collictus), самостоятельно обращается к опекуну по имени Грациан (Gratianus); с.64 P. Ital. 12 фиксирует, что Мария (Maria) совершила пожертвование равеннской церкви вместе со своим мужем, но после его смерти она делает это вновь уже самостоятельно; в P. Ital. 17 упоминается отец Флавии Ксантиппы (Flavia Xantippe), но его согласие, по-видимому, не требуется для того, чтобы Флавия пожертвовала церкви большое количество земельных владений; P. Ital. 28 показывает, что Вилилива (Wililiwa) отдаёт церкви значительную часть собственности без согласия своего мужа. В первой группе есть только один случай, когда женщина нуждается в согласии мужчины: в P. Ital. 13 пожертвование совершает Ранило (Ranilo), но мужа просят подписать документ, чтобы подтвердить его подлинность261.
Во второй группе папирусов мы можем увидеть женщин, действующих самостоятельно или с согласия мужа: в P. Ital. 14–15 дарение совершает Мартирия (Martyria), но лишь с согласия своего мужа; P. Ital. 23 фиксирует дарение мужа и жены, однако жена, Иоанния (Johannia)[40], упоминается столько же раз, сколько и муж; в P. Ital. 25 семья одарена значительной собственностью, и хотя её получают и муж, и жена, присутствие мужа заметнее на протяжении всего документа; в P. Ital. 30 две женщины, Тульгило (Thulgilo) и Домника (Domnica), хотят продать часть имения, но это происходит только с согласия сына Девтерия (Deutherius); P. Ital. 37 отмечает Рустициану (Rusticiana), которая желает продать участок земли, но ей удаётся это сделать лишь с согласия её мужа Тцитты (Tzitta); наконец, в P. Ital. 43 супруги Риккифрида (Riccifrida) и Вадвульф (Waduulfus) защищаются в судебном процессе, и Риккифрида может высказываться не меньше своего мужа.
Как показывают документы, в некоторых случаях женщины могли говорить не меньше мужчин. В других случаях для заключения сделки было обязательно согласие мужа. Второе мы чаще наблюдаем у женщин с общим титулом достоинства, тогда как женщины со значимым титулом, по-видимому, пользовались большей свободой. Вполне возможно, что различные слои общества реагировали на статус женщин по-разному. В другие периоды и в других областях это часто имело место262. Но дело в том, что самостоятельная экономическая власть женщин безусловно существовала и была признана263. В равеннских папирусах владеющие собственностью женщины иногда имели в отошении неё широкие полномочия и, таким образом, обладали экономической и социальной властью, возможно, исключительной для традиционного аграрного общества. Иными словами, количество принадлежащей женщинам собственности может быть в конкретных условиях менее значимым, чем качество их контроля над нею264.
с.65 Тем не менее, представление о том, что мы располагаем сведениями о 13 женщинах из 59 папирусов (приблизительное соотношение 1 к 5) при владении собственностью, если оно правильно, даёт цифру фундаментальной важности. По сути, это показывает, что женщинам было что сказать. И более чем логично ожидать такого же представления самостоятельности в вопросах наследования. Как показал Эдвард Чамплин в отношении Поздней республики, в эпоху, когда женщинам есть что сказать, они, естественно, наследуют больше265. Конечно, в оба периода, как во времена Поздней республике, так и во времена Поздней античности, дочери не были равны сыновьям, а женщины не были равны мужчинам, но требования естественной привязанности всегда были сильны266. Когда составить завещание было нужно кому-то, не имеющему сына, и он или она были вынуждены выбирать между дочерью и посторонним мужчиной, то, каким бы близким он ни был, успеха, скорее всего, добивалась дочь267.
3.2. Договоры купли-продажи и передаточные письма
В римском праве купля-продажа (emptio–venditio) наряду с арендой, товариществом и поручением была консенсуальным контрактом, и это означает, что обязательства продавца и покупателя порождались их взаимным согласием или договорённостью, а не физическим актом одного из них, например, передачей денег; для достижения этой цели был необходим хорошо составленный и тщательно подготовленный документ, договор или письмо о передаче268.
В равеннских папирусах мы находим большое количество таких договоров и передаточных писем, которые в основном являются консенсуальными контрактами, допускающими широкий спектр конкретных условий: в P. Ital. 29 банкир Флавий Василий (Flavius Basilius) продаёт человеку по имени Рустик (Rusticus), прибывшему из Рима, участок земли, но должен передать права на собственность по месту её нахождения лично и не вправе послать представителя; в P. Ital. 30 женщина по имени Тульгило (Thulgilo) и её дочь Домника (Domnica) продают участок земли Пелегрину (Pelegrinus), хотя это может быть сделано только после одобрения со стороны её племянника[41] Девтерия (Deutherius); в P. Ital. 31 человек по имени Домник (Domnicus) продаёт часть имения человеку по имени Монтан (Montanus), хотя контракт вносится в gesta городского совета только после того, как два чиновника проверили согласие Домника в его доме и объяснили ему особенности контракта, после чего сообщили о его одобрении совету; в P. Ital. 32 два друга (предположительно, поскольку не сообщается, что они являются родственниками) Миланий (Milanius) и Геронтий (Gerontius) продают относительно небольшую часть имения человеку по имени Лаврентий (Laurentius), однако договор признаётся чиновниками только после того, как два друга предоставили городскому с.66 совету достаточные доказательства, подтверждающие, что они действительно являются собственниками земельного участка; в P. Ital. 33 готский клирик по имени Миннул (Minnulus) продаёт значительную часть имения мыловару Исакию (Isacius), но только после того, как второй документ, копия договора, принимается обеими сторонами; в P. Ital. 34 тот же Миннул продаёт другую часть имения человеку по имени Пётр (Petrus), и если окажется, что качество имения не соответствует действительности или оно уже занято, то Миннул обязан выплатить двойную цену относительно той, которую он запрашивает; в P. Ital. 35 человек по имени Домнин (Domninus) продаёт часть имения человеку по имени Деусдедит (Deusdedit), и в том случае, если Домнин не выполняет условия сделки, он должен заплатить двойную цену и сумму, необходимую для устранения нарушения; в P. Ital. 36 тот же Деусдедит продаёт часть имения человеку по имени Хильдигерн (Hildigernus) и заявляет, что принимает уплаченные 14 солидов, которые находятся в хорошем состоянии, и что он не станет предъявлять требования из-за качества этого платежа; в P. Ital. 37 женщина по имени Рустициана (Rusticiana) продаёт большую часть имения солдату по имени Иоанн (Iohannis), однако договор считается заключённым лишь после того, как муж Рустицианы, солдат по имени Тцитта (Tzitta), одобрит эту сделку. P. Ital. 38–41 A–D и 42, по-видимому, содержали аналогичные условия, но сведения о большей части недвижимости, действующих лицах и условиях неясны из-за повреждения документов.
Консенсус завершал продажу, после чего продавец[42] был обязан уплатить покупную цену. Обычно, если покупатель не уплачивал цену, продавец мог предъявить к нему иск из продажи, actio venditi, а если продавец не предоставил то, что обещал, покупатель мог предъявить иск из покупки, actio empti269. В равеннских папирусах мы находим только один подобный случай, а именно P. Ital. 43. Хотя в документе довольно расплывчато говорится о конкретных обстоятельствах и о том, почему двое супругов, Вадвульф (Waduulfus) и Риккифрида (Riccifrida), судятся с судовладельцем по имени Лев (Leo), слова beneficiarii expulsi и pro certis laboribus expensisque propriis в показаниях нескольких официальных свидетелей подразумевают, что обстоятельства, при которых супругам приходилось работать на арендованной собственности, были отвратительными, и похоже, что это произошло по вине Льва, хотя мы точно не знаем, почему270.
Эти действия, как и другие по консенсуальным контрактам, определялись с точки зрения добросовестности обеих сторон, продавца и покупателя. В равеннских папирусах продавец не гарантировал качество продаваемого имущества сверх ограниченного требования, определяемого добросовестностью, и довольно высоких штрафов. В римском праве продажа не создавала права собственности. Продавец был обязан гарантировать покупателю, что тот не будет лишён собственности кем-то, имеющим лучшее правовое основание; с.67 обычно договоры купли-продажи включали штрафную оговорку, stipulatio duplae, согласно которой продавец возвращал покупателю двойную покупную цену в случае эвикции – такую оговорку мы видим в P. Ital. 30, 31, 34, 35, 36 и 37271. Право собственности на имущество порождалось либо путём формальной передачи, mancipatio или in iure cessio, включавшей формальный акт в присутствии свидетелей по передаче права собственности на res mancipi, землю, рабов и животных, необходимых для её обработки, либо посредством usucapio, когда собственность передавалась неформально272. Встреча с продавцом на самом объекте собственности, наложение «двойного штрафа» на тех, кто не выполнил свою часть сделки, и признание качества монеты – всё это были способы защитить возможности и точность метода273.
Довольно интересно, что весьма значительная часть документов о продаже касается исключительно готов, но не римлян, и все они могут быть отнесены к одному и тому же периоду, примерно с начала и до конца VI века. P. Ital. 30, как и в случае Гундихильды (P. Ital. 7), по-видимому, отражает конфликт. За год до того, как Велизарий захватил Равенну, готская вдова Тульгило (Thulgilo) и её дети продали землю в Фаэнце солдату (vir strenuus) по имени Пелегрин (Pelegrinus) за 110 солидов; все свидетели были чиновниками либо знатью, связанной с официальной администрацией, включая банкира Юлиана, и другие официальные имена при описании земли были опущены274. Тульгило заявляет, что составила diploma vacuole и что продажа была «признана официальным nummus» и с согласия «vir strenuus Серапиона (Serapio)», действовавшего в качестве весовщика с.68 (libripens), и некоего vir strenuus Опилиона (Opilio), который был «высокопоставленным свидетелем»275. Также в P. Ital. 33 мы видим, что еврейский купец Исакий, или Исаак, незамедлительно принёс в равеннскую курию хартии своего контракта о продаже с готским клириком Миннулом и просит их зарегистрировать «для защиты его права собственности» (ad munimen dominii mei); это происходило вскоре после готской войны276. Последнее обстоятельство указывает на определённую «двойную проверку» прав собственности и контрактов, как если бы первоначальные владельцы беспокоились о том, что произойдёт с их собственностью.
3.3. Дарения в пользу церкви и дарения, совершённые церковью
Безусловно, наиболее распространённым способом передачи собственности в равеннских папирусах является пожертвование или то, что мы могли бы назвать «благотворительной передачей собственности». В общей сложности в семнадцати папирусах мы видим четырнадцать частных лиц, дарящих имущество церкви (P. Ital. 12, 13, 14–15 A–B, 16, 17, 18–19 A–B, 20, 21, 22, 23, 24, 26, 27, 28), два дарения церкви гражданским лицам (P. Ital. 25 и 44) и одно дарение короля Одоакра помещику Пиерию (P. Ital. 10–11 A–B). В следующем ниже разделе мы сосредоточимся в особенности на дарениях от церкви и к церкви; мы не будем анализировать P. Ital. 10–11, поскольку это уже было сделано многими, а также в главе 1277.
В корпусе равеннских папирусов дары в пользу церкви могут быть охарактеризованы рядом общих социальных и документальных тенденций. Прежде всего, таковы неоднозначные записи о пожертвованиях: люди давали, но не обязательно епископу церкви; церкви и епископы выпрашивали пожертвования, но не обязательно получали то, о чём просили, а то, что получали, не всегда сохраняли. Последний пункт прекрасно иллюстрируют P. Ital. 25 и 44. В P. Ital. 25 священник Октавиан (Octavianus) дарит часть собственности торговцу Мартину (Martinus) и его жене Аврелии (Aurelia). Дары состоят из 6/12 дома и сада, и это означает, что дарение, несомненно, является формой Erbzinspacht (pacti conventionis donationisque chartula), наследуемого владения с оброком, так как другая половина сдаётся в с.69 аренду278. И Мартин, и его жена, вероятно, родом из Равенны, поскольку там был составлен документ, указывающий, что дом и сад находились в одном и том же месте. Октавиан, однако, действует в пользу фавентинской, а не центральной равеннской церкви; это может означать, что он был не из Равенны, а из Фаэнцы, где фавентинская церковь имела свои корни. Во любом случае это показывает, что жители Равенны не всегда были привязаны к центральной церкви своего города, но могли получать милостыню и от других городов и церквей. Дарение, конечно, не должно означать, что торговец и его жена были бедны. Например, они могли получить дарение в качестве замены или компенсации за ранее сделанное пожертвование; во всяком случае, в то время это было обычной практикой279. P. Ital. 44, к счастью, сохранился гораздо лучше, чем P. Ital. 25; в нём приводится довольно обширное письмо notarius’а Павла (Paulus), который пишет от имени Мавра (Maurus), епископа Равенны. Феодор Каллиопа (Theodorus Calliopa), его жена Анна (Anna) и их сын получают дарение: 6/12 дома, 4/12 бани и 6/12 «родового дома»280. В документе о дарении упоминается, что семья должна платить ежегодную арендную плату в размере семи золотых монет (solidi), а спустя несколько лет арендованное имущество было возвращено церкви Равенны, хотя мы не можем быть уверены в том, почему это произошло281. Хотя в документе не вполне ясно указан статус семьи, нам известно, что сама собственность ранее принадлежала отцу Феодора Каллиопы, префекту претория Аполлинарию (Apollinaris)[77]282. Это указывает на то, что семья – если мы предположим, что Феодор имел тот же ранг, что и его отец – была богатой.
Во-вторых, в равеннских папирусах большинство тех, кто отдавал имущество церкви, были богаты и имели для этого ресурсы. Можно привести значительный список примеров: в P. Ital. 12 мы видим Марию (Maria), носившую титул femina spectabilis и владевшую значительными участками земли; в P. Ital. 13 мы находим Ранило (Ranilo) и Фелитанка (Felithanc), также носивших значимые почётные титулы, sublimis femina и vir sublimis, и также владевших большими участками собственности; в P. Ital. 14–15 A–B Бон (Bonus) и его жена Мартирия (Martyria), vir honestus и vir femina[63], владеют несколькими большими группами рабов с.70 и землевладениями; в P. Ital. 16 мы видим важного римского землевладельца, являвшегося руководителем феодосийского Numerus и занимавшего важную должность оруженосца (spatario); в P. Ital. 17 мы находим Флавию Ксантиппу (Flavia Xantippe), носившую важный почётный титул feminia gloriosissima, дочь личного секретаря императора (Megistis imperialis a secretis); P. Ital. 18–19 A–B представляют грека Стефана (Stefanus), носившего титулы vir illustrius и magnificus; P. Ital. 21 называет Деусдедита (Deusdedit), который носил титул vir reverendus и, естественно, владел несколькими большими участками земли; P. Ital. 23 отмечает Иоанна (Johannes), vir clarissimus, командира numerus Равенны (Prim. Num. Rav.), а P. Ital. 28 говорит о Вилиливе (Wililiwa), носившей титул clarissima femina.
Только в случаях P. Ital. 20 и 22 мы слышим о простых людях, жертвующих церкви, а именно о Сизивере (Sisivera), бывшей рабыне, и о Павлакисе (Paulacis), простом солдате. Конечно, на самом деле гораздо больше простых и бедных людей жертвовали церкви частички своей собственности, и свидетельства этого достаточно обширны283. Но наиболее интересным является случай Годеризия (Goderisius) из Риети, показывающий, что простые люди дарили столько же, а возможно, пропорционально даже больше, чем их более богатые современники. Годеризий был доставлен в суд в 791 году за захват земель монахов Фарфы, которые он сам им отдал. Он объяснил: «… это правда, что я отдал эту собственность монастырю; но потом у меня появились сыновья, и теперь ни я, ни мои сыновья не можем жить, ибо нужда угнетает меня»284. То, что мы встречаем некоторые случаи вне равеннских папирусов, определённо указывает на односторонность равеннского архива.
В-третьих, полные описания передаваемой собственности также являются одним из аспектов наиболее чёткой преемственности в этих дарениях с VI до IX вв. Собственность в большей степени определяется её местоположением, чем каким-либо другим фактором, но описание может быть и довольно простым285. Например, пожертвование (в виде узуфрукта) Гаудозия (Gaudosius) (P. Ital. 24) в середине VII века представляло собой простой hortus in integro, в котором имелась хижина (pergola) и использовались колодец и садовники286.
В-четвёртых, хотя собственность – это не единственное, что передаётся церкви, только в VI веке мы находим разнообразие даров для равеннской церкви, перечисленных явным образом. Наиболее отчётливо это проявляется с.71 в дарении Ранило и Фелитанка (P. Ital. 13), которое включает доли в полностью укомплектованной и приносящей доход собственности (6/12 двух massae), серебряные монеты и одежду287. Характер дарений таков, что к VII веку они переходят от многообразия форм – от денег, движимых вещей и собственности – к почти исключительно собственности288.
В-пятых, и исходя из последнего пункта, здесь интересно отметить, что Ранило –одна из трёх женщин, также ответственных за дары; первым является самое раннее зарегистрированное дарение, фрагментарное, но в нём фигурирует известная Мария (P. Ital. 12), без упоминания о муже или отце. Хотя запись о дарении Марии сильно повреждена, она, вероятно, следует той же схеме, что и в случае Ранило, чей муж засвидетельствовал документ, хотя ясно, что дар ему не принадлежит. Аналогично и дарение Сизиверы (P. Ital. 20), которая, подобно Марии и Ранило, определяет себя не через мужа, а скорее через связь со своей патроной (patrona), покойной Теудифарой (Theudifara).
Последняя тенденция касается мотивации дарений. Чаще всего она теряется в папирусах. Но, к счастью, два дарения хотя бы отчасти проясняют стоящий за этими дарами менталитет. Вместо обычно наблюдавшихся в поздней античности актов эвергетизма или гражданской благотворитльности один из этих текстов демонстрирует явную религиозную мотивацию дарения289. В P. Ital. 16 Иоанн (Iohannes), primicerius numeri felicum Theodosiacus, пожертвовал половину своего состояния, ясно указав причину: «… во спасение моей души»290. Лежащее в основе этого дарения чувство весьма отличается от традиционного гражданского и римского рационального обоснования пожертвований этим институтам, поскольку они изначально были признаком статуса в сообществе, способом продемонстрировать гражданскую добродетель, а также средством закрепления и проецирования этой роли, а не самоцелью291.
В дополнение к примеру с пожертвованием Иоанна, дарение Марии, похоже, вновь демонстрирует связанное с готами затруднительное положение. В 491 году, когда Теодерих осаждал город (490–493 гг.), defensores равеннской церкви зарегистрировали перед курией грамоту и epistula donationis, фиксирующие дарение Марии (предполагающее, что ее покойный муж был офицером) церкви. В epistula Марии упоминается, что хотя она и её муж составили грамоту, его смерть означала, что «мы не смогли её зарегистрировать (eam allegare), поэтому теперь мне пришлось написать это письмо от своего собственного имени», чтобы подтвердить дарение292. Но в этом с.72 не было необходимости: единственная цель письма Марии должна была заключаться в том, чтобы порекомендовать курии удалить её имя из налогового реестра (возможно, так и было сделано, поскольку письмо фрагментарно). Регистрация была обязанностью defensores как новых владельцев, на что правомерно указывает грамота Марии, содержащая обязательную формулу «разрешения на регистрацию» (licentia allegandi), фигурирующую во всех дарениях. То, что такая же формула появляется при продажах после 540 года, предполагает, конечно, заинтересованность Равенны в отношении регистрации, которую отметил Чедер293. Свою роль могли сыграть политическая неопределённость того времени или тот факт, что пожертвование содержало условие о том, что Мария и её муж будут похоронены в церкви св. Лаврентия. В любом случае, регистрация была для Марии императивом культурным, а не юридическим, точно так же, как по юстиниановскому законодательству она не была юридически необходима для продажи294.
3.4. Выводы
Целью данной главы был анализ различных способов передачи, сведения о которых мы можем почерпнуть из равеннских папирусов. Первым способом передачи было наследование. P. Ital. 4–5, 6 и 7 дают основания считать, что система долевого наследования всё ещё была нормой в V, VI и VII вв. В этом отношении мало что изменилось с прошлых столетий. Однако изменилась используемая в документах терминология, и изменилась почти полностью. Некоторые роли, такие как положение императора, были приняты на себя церковью, что само по себе было довольно значительным изменением. Но исходящий от документов тон трезвости и воздержанности значительно отличается от более ранних свидетельств. Одним из специфических аспектов наследственных практик, непрерывно менявшихся на протяжении веков, является положение женщин. Из равеннских папирусов мы можем сделать вывод о значительном социально-экономическом статусе женщин. Это основано не только на их количестве, но и на качестве: их положение при принятии решений предполагает довольно сильную женскую позицию.
Второй способ касался возмездных сделок, когда взамен собственности получались деньги. Каждый из этих консенсуальных контрактов изобиловал так называемыми особыми условиями: проверялась подлинность денег, каждая из сторон должна была подтвердить свои намерения и готовность к сотрудничеству, а собственность часто проверялась «нейтральной» делегацией или самим покупателем. В некоторых случаях эти консенсуальные контракты подвергались пересмотру, с.73 поскольку одна из сторон пренебрегла своими обязанностями, как это было в случае с Вадвульфом и Риккифридой295. Довольно любопытно, что большинство этих контрактов относятся к одному и тому же периоду и касаются исключительно готов. Это указывает на то, что большинство готов желали подтвердить права на свою собственность, скорее всего, из-за политики Юстиниана в VI веке.
Третий способ передачи состоял в пожертвовании или дарении между отдельными готами, римлянами и церковью. Большинство пожертвований в равеннских папирусах исходят, за некоторыми исключениями, от состоятельных лиц. Тем не менее, данные других современных папирусов свидетельствуют о том, что бедные или простые люди дарили, вероятно, столько же, а возможно, пропорционально даже больше. Тот факт, что жертвовали все, независимо от их происхождения, указывает на то, что должна была существовать какая-то форма социального давления, понуждавшего делать пожертвования. И, поскольку пожертвования поступали почти исключительно церкви, это было внутреннее понуждение296.
Очевидным проявлением преемственности в этих папирусах является описание собственности, обычно довольно обширное, хотя есть и некоторые исключения. Имеются также признаки прерывности: если сначала церкви передавались самые разнообразные дары, состоящие не только из земельных владений, но и движимых вещей, то через некоторое время передавалась исключительно земельная собственность297. Удивительно, но иногда даритель указывает, почему он сделал пожертвование, однако эти причины остаются достаточно предсказуемыми и констатируют очевидное: люди жертвовали на спасение своей души. Они, однако, отличаются от прежних римских актов эвергетизма и гражданской благотворительности.
Тот факт, что столько равеннских папирусов фиксируют, как кажется, намерение владельца восстановить свои владения (P. Ital. 7, 12, 30 и 33), говорит, на мой взгляд, скорее об их хорошей сохранности, чем об объёме производства. Если готы и римляне просто регистрировали сделки во времена опасности, то это доказывает, что такая практика была довольно распространённой и считалась достаточно надёжной. Но мы должны напомнить себе, что хронологический и региональный охват этих папирусов ограничен. Конечно, имеется смысл в том, что равеннская церковь пыталась сохранить документы на бывшую готскую собственность, тем более что она была непосредственным получателем захваченных византийцами готских земель при Юстиниане в 557–565 гг.298 В любом случае, похоже, что равеннцы, безусловно, дорожили документами и, возможно, традициями, которые их порождали, что видно из почти исключительного использования публичных писцов для записи каждого способа передачи (tabelliones/forenses). с.74 Впоследствии эти писцы всегда называли себя «из города Равенны» и содержали «коллегию писцов» (или schola forensium)299.
И всё-таки нам следует задаться вопросом: действительно ли мы имеем дело с рынком земли? Как отмечалось во введении, существует несколько стандартов, которым должна соответствовать экономическая структура, прежде чем её можно будет по праву считать рыночной. Безусловно, в равеннских папирусах показано большое число покупателей и продавцов разного происхождения. Они также защищены правовыми прецедентами. Трудно сказать, насколько «рациональным» был этот рынок, потому что папирусы не содержат конкретных сведений, хотя для этих папирусов в любом случае не характерно сообщать об этом. Обмениваемые товары были, по-видимому, вполне сопоставимы, а солиды являлись признанной валютой для обеспечения торговли.
Мы не можем быть полностью уверены в том, повлияли ли внешние факторы на большинство наших покупателей и продавцов, хотя политическое запугивание, безусловно, могло повлиять на сделки. Ранее мы анализировали P. Ital. 12[70], в котором рассматривается завещание готской вдовы Гундихильды. Судя по всему, она назначила опекуна для своих сыновей, исходя из соображений защиты: три готских воина, Адуид, Роземуд и Гундирит, угрожали захватить то, что по праву принадлежало ей. Как оказалось, сохранился аналогичный случай в 557 году (не в формате gesta): гот Гундила попытался вернуть себе собственность в Непи (недалеко от Витербо, к северу от Рима), утраченную во время войны с византийскими войсками в
В любом случае, существующий рынок, безусловно, не был идеальным, хотя нам и не следовало этого ожидать. Один из наиболее интересных вопросов, который следует сейчас задать, заключается в том, насколько обширным и «здоровым» с.75 был этот рынок. В равеннских папирусов у нас есть двенадцать возмездных сделок и шестнадцать дарений, передающих право собственности церкви. Даже не принимая во внимание передачи собственности по завещанию, складывается впечатление, что накопление собственности в пользу церкви могло повлиять на общий рынок земли, возможно, даже создавать для него препятствия. Разумеется, мы не можем быть уверены в том, как это накопление в одном центральном учреждении преобразовало рынок, но этот вопрос следует исследовать дальше, если мы хотим сделать какие-либо утверждения или предположения о долговечности этого рынка или о его сложности. К сожалению, мы не в состоянии этого сделать, исходя лишь из равеннских папирусов.
с.76 4. Заключение
В предыдущих главах было отмечено много пунктов, необходимых для ответа на вопрос, заданный в начале: какую систему землевладения мы видим в равеннских папирусах в социально-экономическом отношении? Мы ответим на этот вопрос, обобщив высказанные соображения и переосмыслив их.
В первой главе основное внимание было уделено экономическим переменным и организационным аспектам, то есть тому, как устроены объекты собственности в нашем источнике. В равеннских папирусах перечислено несколько видов землевладений, от небольших ферм до крупных поместий, но все они организованы в рамках одной и той же системы fundi и massae. Эти fundi могли быть частью massa, которая, скорее всего, представляла собой своего рода централизованное построение или, по крайней мере, старинную концепцию, рассчитанную на централизацию нескольких владений. Такая организация была, пожалуй, крайне необходима, поскольку большинство землевладений были разрознены и раздроблены. Во всяком случае, эта система, по-видимому, была довольно продвинутой, поскольку её использование в равеннских папирусах приводит к достаточно точному исчислению богатства. Однако размеры являются в этом отношении более сложным вопросом, поскольку в папирусах указаны размеры только передаваемого имущества, но не его размеры в целом. Необходимо провести своего рода региональное разграничение: на севере преобладают мелкие разрозненные землевладения, а на юге – более крупные поместья. Мы, однако, должны отнестись к этому результату с долей скептицизма, поскольку нет никаких свидетельств, которые могли бы безоговорочно это подтвердить. И, конечно же, тот факт, что вокруг Рима, по-видимому, в течение уже довольно долгого времени существовали более крупные поместья, указывает на то, что сельскохозяйственный ландшафт не был так строго разделён. Проще говоря, то, что мы видим не столько крупные поместья, сколько более мелкие владения, не является основанием полагать, что последние полностью и исключительно доминировали в италийском ландшафте. Тем не менее, одно кажется совершенно ясным: нет никаких свидетельств того, что землевладельцы в равеннских папирусах владели землями за пределами Италии и окружающих её островов, и вполне вероятно, что большинство из них и в самом деле этого не делали. Существует высокая вероятность, что это было результатом «варварского вторжения», которое могло перерезать большую часть первоначальных экономических линий снабжения, предоставив прежние римские владения самим себе. Предположительно, они стали добычей хищных соседей или алчных землевладельцев, которые обрабатывали или контролировали земли по поручению их первоначальных собственников.
с.77 Вторая глава была посвящена социальным аспектам равеннских папирусов, в первую очередь социальному статусу и происхождению фигурирующих в этих документах людей. По логике вещей, мы имели дело только с теми, кто владел землёй, арендовал её или работал на ней. Некоторые «классы» выводились из наших папирусов легче, чем другие. Например, в них почти ничего не найти о крестьянине-собственнике, за исключением случайных упоминаний. Однако мы знаем – и это скорее обобщение, чем нечто конкретное, – что положение этих крестьян-собственников было, по-видимому, довольно высоким: они не были coloni в смысле прикреплённых крепостных, они могли судиться со своим помещиком, и они являлись инициаторами составления нескольких папирусов. Разумеется, к таким выводам всегда следует относиться с долей скептицизма, поскольку положение этих крестьян было ещё отнюдь не идеальным. Им по-прежнему приходилось сталкиваться с голодом, наводнениями и негативной политической реакцией (готское, византийское и лангобардское вторжения), и они по-прежнему становились жертвами алчных лендлордов. Мы располагаем более многочисленными свидетельствами о среднем землевладельце, общественное положение которого могло привести в ряды аристократии. В равеннских папирусах перечислена значительная группа таких землевладельцев, для которых характерно то, что они не только извлекали природные богатства из своих владений, но и имели второе занятие: если назвать несколько профессий, то некоторые портные, банкиры и судовладельцы также владели землёй. Равеннские папирусы указывают на то, что их количество должно было оставаться стабильным, но другие источники показывают, что к VII веку их число сократилось. Вполне возможно, что экономический спад и войны создавали большинству торговцев препятствия для торговли, что в конечном итоге на какое-то значительное время привело к их упадку. Большая часть земельных богатств оказалась в руках военных и бюрократов (а также церкви, но к этому институту мы обратимся позже). Будучи чиновниками, они могли использовать приобретённое в результате пребывания в должности богатство для скупки земельных участков. Землевладельцы-бюрократы существовали некоторое время до V века, но рост значения землевладельцев-военных предполагает значительную милитаризацию общества. Возможно, войны и другие политические потрясения, терзавшие Италию в V, VI и VII вв., привели к большой востребованности военной защиты, предоставив этим людям полный доступ к властным структурам (и, следовательно, к обогащению). Во всяком случае, на это указывают источники. Более спорный вопрос связан с существованием сельскохозяйственных рабов, которых не так много в равеннских папирусах. Вернее, засвидетельствованы лишь немногие, и когда они засвидетельствованы, то неясно, использовались ли они в качестве работников на земельных участках. Другие источники указывают, что они использовались в качестве сельскохозяйственных рабочих, но не всегда ясно, были ли это рабы или прикреплённые арендаторы. Было бы, однако, логично, если бы рабы не использовались в качестве сельскохозяйственных рабочих: их, вероятно, было достаточно, но они слишком высоко ценились в эти времена экономического упадка, чтобы их можно использовать на земле. Рабы, которых мы видим в равеннских папирусах, с.78 могли быть заняты в домашнем, а не в сельском хозяйстве. Интересно, что, как показывает P. Ital. 3, землевладельцы прибегали к различным вариантам возделывания своих земель, когда рабы были слишком ценны для использования. Как показывают папирусы, они могли нанимать арендаторов на пару дней в неделю для работы в своём имении.
В третьей главе были проанализированы три различных способа передачи, обнаруженные нами в равеннских папирусах: по наследству, путём купли-продажи и посредством дарения. Если говорить о наследовании, то, похоже, мало что изменилось с прошлых столетий, по крайней мере, на практике. Всё ещё оставалось нормой долевое наследование, по-видимому, являвшееся единственной системой наследования в наших папирусах. Однако изменилась используемая в этих завещаниях терминология, и изменилась почти полностью. Завещания, прежде наполненные эмоциями, будучи последним шансом показать истинный характер умерших, превратились теперь в трезвое выражение последней воли, сосредоточенное почти исключительно на сделке и ни на чём другом. Конечно, иногда в документах содержалось пожелание покойного освободить рабов, но не более того. Женщины, почти наверняка, также были получателями по этим завещаниям, но мы приходим к такому заключению, исходя из общего положения женщин в равеннских папирусах. Их социальное положение было, по-видимому, стабильным: женщины были вправе решать, желают ли они подарить, купить или продать часть собственности. Некоторые папирусы выражают мысль о том, что для этого женщинам требовалось разрешение мужа, но, похоже, это было проблемой у низших классов, а не у высших. Кроме того, завещания являются свидетельством огромного накопления собственности в руках церкви. Документы больше не обозначают императора стандартным получателем имущества, но вместо него, без исключения, включается церковь. На местном и региональном уровнях «принимающая роль» императора ослабла и, по-видимому, эта позиция постепенно перешла к церкви. Вполне вероятно, что это ослабление происходило наряду с общим сокращением влияния императора, и церковь во всё большей степени принимала на себя ту же политическую (и церковную) власть.
Ко второму способу относились возмездные сделки, консенсуальные контракты, посредством которых частные лица покупали или продавали мелкие и крупные участки земли. Контролировала эти операции высокоразвитая система, использовавшая специальные и стандартизированные сдержки и противовесы для обеспечения правомерной передачи. В некоторых случаях такие консенсуальные контракты нарушались, но даже в этих ситуациях правовой прецедент гарантировал законный и справедливый результат, хотя от этой системы должно было быть меньше пользы, если одна из сторон обладала значительной судебной властью. Интересно, что большинство контрактов относятся примерно к одному периоду, и в них упоминаются почти исключительно готы. Это указывает на то, что подавляющее большинство готов нуждалось в подтверждении с.79 прав на свою собственность (или несколько объектов собственности), что, по-видимому, было побочным эффектом готских войн и конфискационной политики Юстиниана.
Третий способ передачи заключался в дарениях и представлял собой ещё один метод, посредством которого церковь накапливала огромные земельные богатства. Большая часть дарений в равеннских папирусах касается состоятельных лиц, однако имеется достаточно оснований полагать, что жертвовало и остальное общество – столько же, а возможно, даже больше. Количество пожертвований указывает на некое интернализованное социальное давление, которое должно было существенно влиять на величину и цикл пожертвований. Причина таких пожертвований часто остаётся неясной и даже когда она явно сформулирована, её логика вполне очевидна: на спасение души. Пропорция пожертвований в равеннских папирусах, несомненно, свидетельствует о том, что доминирование земельного рынка – там, где он существовал – было неявным и затмевалось накоплением земли церковью. Каково было точное соотношение – нам, к сожалению, неизвестно. Тем не менее, поскольку церковь была одним из крупнейших участников земельного рынка, она как институт должна была влиять на цену и доступность земельной собственности. Во всяком случае, рынок не был идеальным, и мы не должны ожидать, чтобы он таким был: войны, голод, наводнения и политические пристрастия были частью игры и, конечно, требовалось некоторое время, прежде чем любая из этих переменных оказывала незначительное влияние. И действительно, уже то, что мы обладаем таким множеством папирусов, указывающих на наличие рынка, само по себе является свидетельством его существования.
Что изменилось и что осталось прежним после падения Римской империи? Терминология, по-видимому, осталась неизменной, что свидетельствует о повторном обращении к римской культуре, как указывалось во введении. Участки земли по-прежнему назвались fundi и massae; если их покупали, то за solidi; тех, кто нанимался работать в имении, по-прежнему назвали coloni, а те, у кого было достаточно денег, могли использовать servi; землевладельцы часто обозначены как possessores, а купцы – как negotiatores; арендную плату иногда собирали allectori, взимая её с iugera; и если заключалась сделка купли-продажи, то говорили об actio venditi или actio empti. Суть в том, что внешне мало что изменилось.
Тем не менее, хотя терминология и не изменилась, изменились другие вещи. Пришельцы изменили политический ландшафт. Теперь господствовали уже не городской совет или сенаторское сословие, а те готы и римляне, которые занимали бюрократические должности или военные посты. В источниках почти не встречается веками населявшая крупные поместья старинная аристократия, однако имеется множество готских воинов, владеющих крупными поместьями. Разумеется, некоторые представители старинной аристократии должны были приспособиться и уцелеть, но из источников со всей очевидностью следует, что прежнее положение аристократии по большей части заняла новая группа лиц. Однако эта смена власти, какой бы полной и действенной она ни была, с.80 затронула не все слои общества. Средние собственники, такие как купцы и ремесленники, существовали и раньше и, по-видимому, владели таким же количеством земли, как и в прежние времена. Крестьяне, хотя в равеннских папирусах и не так много свидетельств о них, жили в таких же суровых условиях, как и прежде: они сталкивались с наводнениями, голодом и войнами и боролись за средства к существованию.
с.80 Приложение 1
№ документа | Вид документа | Год документа | Место (регион, город или населённый пункт) | Имя владельца | Имя арендатора | Имя продавца (в случае сделки) | Название fundus’а | Название massa | Доля от целого | Цена | Размер аренды | Прилегающая собственность (adfines) |
P. Ital. 1 | Письмо об управлении поместьем | Сент. 445–сент. 446 | Сицилия | – | Tranquillus | – | Partilaticus | – | – | – | – | – |
P. Ital. 1 | Письмо об управлении поместьем | Сент. 445–сент. 446 | Сицилия | – | Zosimus, Cuprio | – | – | Enporitana | – | – | 756 золотых солидов | – |
P. Ital. 1 | Письмо об управлении поместьем | Сент. 445–сент. 446 | (Восточная) Сицилия | – | Zosimus, Cuprio | – | Anniana или Myrtus | – | – | – | 147+75 золотых солидов | – |
P. Ital. 1 | Письмо об управлении поместьем | Сент. 445–сент. 446 | Сицилия | – | Zosimus, Cuprio | – | Apera | – | – | – | 52 золотых солида | – |
P. Ital. 1 | Письмо об управлении поместьем | Сент. 445–сент. 446 | Сицилия | – | Sisinnius | – | Callius | – | – | – | 200 золотых солидов | – |
P. Ital. 1 | Письмо об управлении поместьем | Сент. 445–сент. 446 | Сицилия | – | Sisinnius | – | – | Fadilianensis | – | – | 445 золотых солидов | – |
P. Ital. 1 | Письмо об управлении поместьем | Сент. 445–сент. 446 | Сицилия | – | Eleutherio, Zosimus, Eubudus | – | – | Cassitana | – | – | 500 золотых солидов | – |
P. Ital. 8 | Выписка из реестра | 17 июля 564 | Равенна | Gratianus | – | Gunderit | Savilianus | – | 2/12 | – | – | – |
P. Ital. 8 | Выписка из реестра | 17 июля 564 | Болонья | Gratianus | – | – | Petronianus | – | 2/12 | – | – | – |
P. Ital. 8 | Выписка из реестра | 17 июля 564 | Болонья | Gratianus | – | Afrio | Verutianus | – | 1/12 | – | – | – |
P. Ital. 8 | Выписка из реестра | 17 июля 564 | Болонья | Gaudentius | – | Bonosa | Verutianus | – | 0,5/12 | – | – | – |
P. Ital. 8 | Выписка из реестра | 17 июля 564 | – | Gratianus | – | – | Urbicius (?) | – | – | – | – | – |
P. Ital. 8 | Выписка из реестра | 17 июля 564 | – | Gratianus | – | – | Staturianus | – | – | – | – | – |
P. Ital. 8 | Выписка из реестра | 17 июля 564 | Ponticello/ Lupatis | Gratianus | – | Епископ Messor | – | – | 4/12 | – | – | – |
P. Ital. 30 | Купчая | 539 | Фаэнца, в нас. пункте Painitis | Pelegrinus | – | Thulgilo, Domnica, Deutherius | Concordiacus | – | 20 югеров | – | 110 золотых солидов | Casa Nova, Fundus Salecto, Fundus Kalegaricus, безымянная собственность |
P. Ital. 31 | Купчая | Январь 540 | Фаэнца | Montanus | – | Domnicus | Domicilius | – | ± 3,5 югера | ± 20 золотых солидов | – | – |
P. Ital. 31 | Купчая | Январь 540 | Фаэнца | Montanus | – | Domnicus | Centum Viginti quinque | – | ± 3,5 югера | ± 20 золотых солидов | – | – |
P. Ital. 32 | Купчая | 21 марта 540 | Фаэнца | Laurentius | – | Milanius и Gerontius | Roborata (Rovorata) | – | 1,5/12 | 51/3 золотых солидов | – | – |
P. Ital. 33 | Купчая | Июль 541 | Римини | Isacius | – | Minnulus | Domitianus | – | 2/12 | 20 золотых солидов | – | – |
P. Ital. 34 | Купчая | 535 | Равенна | Petrus | – | Церковь св. Анастасии | – | – | 8/12 | 120 золотых солидов | – | – |
P. Ital. 34 | Купчая | 551 | Равенна | Petrus | – | Церковь св. Анастасии | – | – | 4/12 | 60 золотых солидов | – | – |
P. Ital. 35 | Купчая | 3 июня 572 | Римини | Deusdedit | – | Domninus | Custinis | – | 5/12 | > 5 золотых солидов | – | Fundus Varianus, fundus Titzianus, fundus Quadrantula |
P. Ital. 35 | Купчая | 3 июня 572 | Римини | Deusdedit | – | Domninus | Casale Basianum | – | 2/12 | > 5 золотых солидов | – | Fundus Varianus, fundus Titzianus, fundus Quadrantula |
P. Ital. 36 | Купчая | 575–591 | Римини | Hildigernus | – | Deusdedit | Genicianus | – | 6/12 | 14 золотых солидов | – | Три безымянных fundi |
P. Ital. 37 | Купчая | 10 марта 591 | Римини | Iohannis | – | Rusticiana, Tzitta | Genicianus | – | 6/12 | 24 золотых солида | – | Три безымянных fundi |
P. Ital. 38–41 | Купчая | 616–619 | Равенна | Мужчина | – | Theodorus | – | – | 6/12 | – | – | – |
P. Ital. 42 | Купчая | около 600 | – | Мужчина | – | Мужчина | – | – | – | 10 золотых солидов и 2 tremises | – | – |
P. Ital. 43 | Свидетельство о праве | 542 (?) | Равенна | Leo | – | Waduulfus, Riccifrida | Raunis | – | 12/3 + 1/12 | 130 золотых солидов | – | – |
P. Ital. 46 | Купчая | около 600 | – | – | – | – | – | – | – | 30 золотых солидов | – | – |
с.83 Приложение 2
Папирусы | Имя | Титул | Происхождение | Отношение к земле | Занятие | |
P. Ital. 1 | Lauricius | Maior cubiculi, praepositus sacri cubiculi | Римлянин | Владелец патримония |
Был высокопоставленным церемониймейстером, теперь «в отставке» (missicius) |
|
P. Ital. 1 | Pyrrus | – | Римлянин | Контролирует доходы патримония |
Трибун | |
P. Ital. 1 | Sisinnius | – | Римлянин | Арендатор | Арендатор патримония Лавриция | |
P. Ital. 1 | Eleutherio | – | Римлянин | Арендатор | Арендатор патримония Лавриция |
|
P. Ital. 1 | Zosimus | – | Римлянин | Арендатор | Арендатор патримония Лавриция |
|
P. Ital. 1 | Tranquillus | – | Римлянин | Арендатор | Арендатор патримония Лавриция |
|
P. Ital. 1 | Gregorius | – | Римлянин | Арендатор | Арендатор патримония Лавриция |
|
P. Ital. 1 | Cuprio | – | Римлянин | Арендатор | Арендатор патримония Лавриция |
|
P. Ital. 1 | Eubudus | – | Римлянин | Арендатор | Арендатор патримония Лавриция |
|
P. Ital. 2 | Titianus | – | Римлянин | Арендатор | Арендатор патримония Лавриция |
|
с.84 | ||||||
P. Ital. 2 | Johannes | – | Римлянин | Вероятно, владеет какой-то землёй и собирает арендную плату | Сборщик ренты для равеннской церкви. Allector (?) | |
P. Ital. 2 | Agnellus | – | Римлянин | Контролирует сбор арендной платы, владеет землёй | Епископ равеннской церкви | |
P. Ital. 3 | Maximus | – | Римлянин | Управляющий Saltus Erudianus |
Управляющий имением | |
P. Ital. 3 | Proiectus | – | Римлянин | Арендатор | Фермер | |
P. Ital. 3 | Valerius | – | Римлянин | Арендатор | Фермер | |
P. Ital. 3 | Reparatus | – | Римлянин | Арендатор | Фермер | |
P. Ital. 3 | Justinius | – | Римлянин | Арендатор | Фермер | |
P. Ital. 3 | Quintulus | – | Римлянин | Арендатор | Фермер | |
P. Ital. 3 | Sabinio | – | Римлянин | Арендатор | Фермер | |
P. Ital. 3 | Leo | – | Римлянин | Арендатор | Фермер | |
P. Ital. 3 | Achilles | – | Римлянин | Арендатор | Фермер | |
P. Ital. 3 | Victurunis | – | Римлянин | Арендатор | Фермер | |
P. Ital. 3 | Severus | – | Римлянин | Арендатор | Фермер | |
P. Ital. 3 | Viktor | – | Римлянин | Арендатор | Фермер (крестьянин) и священник (Ecclesiastes) |
|
P. Ital. 3 | Johannes | – | Римлянин | Вероятно, владеет какой-то землёй и собирает арендную плату | Allector | |
P. Ital. 3 | Vigilius | – | Римлянин | Вероятно, владеет какой-то землёй и собирает арендную плату | Allector | |
с.85 | ||||||
P. Ital. 3 | Bassus | – | Римлянин | Вероятно, владеет какой-то землёй и собирает арендную плату | Allector | |
P. Ital. 4–5 A–Β | Georgius | Vir devotus |
Римлянин | Собственник землевладения | Производитель шёлка (Olosiricoprata civitates Ravennatis) | |
P. Ital. 4–5 A–B | Несколько человек (рабов), без имени | – | Не определено | Рабы, работающие на землевладении | Раб | |
P. Ital. 6 | Manna | Vir devotus |
Гот | Собственник землевладения | – | |
P. Ital. 6 | Nanderit | – | Гот | Собственник землевладения | – | |
P. Ital. 6 | Albanio | – | – | Рабы, работающие на землевладении | Раб, но после смерти Манны вольноотпущенник |
|
P. Ital. 6 | Жена Albanio | – | – | Рабы, работающие на землевладении | Рабыня, но после смерти Манны вольноотпущенница | |
P. Ital. 6 | Дочь Albanio | – | – | Рабы, работающие на землевладении | Рабыня, но после смерти Манны вольноотпущенница | |
P. Ital. 7 | Gundihild | Vir illustrius |
Готка | Собственница землевладения | – | |
P. Ital. 7 | Gudahals | Vir illustrius |
Гот | Умерший собственник землевладения | – | |
P. Ital. 7 | Lendarit | – | Гот | «Будущий» собственник землевладения | – | |
P. Ital. 7 | Landarit | – | Гот | «Будущий» собственник землевладения | – | |
P. Ital. 8 | Germana | Clarissima femina | Готка | Собственница землевладения | – | |
P. Ital. 8 | Collictus | Вероятно, vir clarissimus | Гот | Собственник землевладения | – | |
с.86 | ||||||
P. Ital. 8 | Gratianus | Vir reverendus | Римлянин | Собственник землевладения | Опекун Стефана (Defensori) | |
P. Ital. 8 | Stefanus | Honestus puer | Римлянин | Собственник землевладения | – | |
P. Ital. 8 | Guderit | – | Гот | Работал на землевладении Collictus’а | Вольноотпущенник | |
P. Ital. 8 | Ranihilda | – | Готка | Рабыня, работающая на землевладении | Рабыня | |
P. Ital. 9 | – | – | Гот | Собственник землевладения | Вероятно, солдат, или другое военное занятие |
|
P. Ital. 9 | Несколько человек (рабов), без имени | – | – | Рабы, работающие на землевладении | Рабы | |
P. Ital. 10–11 | Pierius | Vir inlustris |
Римлянин | Собственник землевладения | Граф при короле Одоакре (Comes) | |
P. Ital. 12 | Maria | Femina spectabilis | Римлянка | Собственница землевладения | – | |
P. Ital. 13 | Ranilo | Sublimis femina | Готка | Собственница землевладения | Домохозяйка | |
P. Ital. 13 | Felithanc | Vir sublimis |
Гот | Собственник землевладения | Вероятно, бывший солдат в готской армии | |
P. Ital. 13 | Ademunt (или Andreas) | – | Гот | Собственник землевладения | – | |
P. Ital. 13 | Aderit | Vir gloriosus |
Гот | Вероятно, бывший солдат в готской армии | ||
P. Ital. 13 | Несколько человек (рабов), без имени | – | Вероятно, готы? | Рабы, работающие на землевладении | Рабы | |
с.87 | ||||||
P. Ital. 14–15 | Bonus | Vir honestus |
Гот | Собственник землевладения | Портной-брючник (Bracarius) |
|
P. Ital. 14–15 | Martyria | Femina honesta | Готка | Собственница землевладения | Портной-брючник (Bracarius) |
|
P. Ital. 14–15 | Несколько человек (рабов), без имени | – | Вероятно, готы? | Рабы, работающие на землевладении | Рабы | |
P. Ital. 16 | Johannes | – | Римлянин | Вероятно, владеет какой-то землёй | Оруженосец своего господина Георгия (spatario quondam Georgii magristro militum) и командир «Феодосийской воинской части» (primicerii numerii felicum Theodosiacus) | |
P. Ital. 17 | Megistus | – | Римлянин | Собственник землевладения | Личный секретарь императора (Megisti imperialis a secretis) |
|
P. Ital. 17 | Flavia Xantippe |
Femina gloriosissima | Римлянка | Собственница землевладения | Дочь, другое занятие не указано | |
P. Ital. 17 | Несколько человек (рабов), без имени | – | – | Рабы, работающие на землевладении | Рабы | |
P. Ital. 18–19 | Stefanus | Vir illustrius и magnificus | Грек | Собственник землевладения | – | |
P. Ital. 20 | Sisivera | Honesta femina | Готка | Собственница землевладения | Была рабыней, теперь вольноотпущенница |
|
с.88 | ||||||
P. Ital. 20 | Theudifara | – | Готка | Собственница землевладения | Бывшая хозяйка Сизиверы | |
P. Ital. 21 | Deusdedit | Vir reverendus | Римлянин | Собственник землевладения | Иподиакон | |
P. Ital. 21 | Melissa | – | Римлянка | Собственница землевладения | Домохозяйка | |
P. Ital. 21 | Secundus | – | – | Раб, работающий на земле и в доме Деусдедита | Раб | |
P. Ital. 21 | Несколько человек (рабов), без имени | – | – | Рабы, работающие на землевладении | Рабы | |
P. Ital. 22 | Paulacis | Vir devotus |
Римлянин | Собственник землевладения | Солдат воинской части Римини, армянское подразделение (Paulacine viro devoto, milite numeri Arminiorum) |
|
P. Ital. 22 | Stefanus | – | Римлянин | Собственник землевладения | Командир воинской части Вероны (Stefani primicerii numeri Veronensium) |
|
P. Ital. 23 | Johannes | Vir clarissimus | Римлянин | Собственник землевладения | Командир воинской части Равенны (Prim. Num. Rav.) | |
P. Ital. 23 | Stefania | Не назван, но, вероятно, honesta femina | Римлянка | Собственница землевладения | Домохозяйка | |
с.89 | ||||||
P. Ital. 23 | Johannia | – | Римлянка | Владелица землевладения, но от имени монастыря св. Иоанна Крестителя «ad Navicula» | Настоятельница монастыря св. Иоанна Крестителя «ad Navicula» | |
P. Ital. 24 | Gaudosius | Vir reverentissimus | Римлянин | Вероятно, землевладелец (в состоянии подарить сад равеннской церкви) | «Защитник» (Defensori) равеннской церкви | |
P. Ital. 25 | Octavianus | – | Римлянин | Вероятно, землевладелец, но от имени равеннской церкви | Священник равеннской церкви |
|
P. Ital. 25 | Martinus | Vir honestus | Римлянин | Вероятно, собственник землевладения |
Купец | |
P. Ital. 25 | Aurelia | Vir femina | Римлянка | Вероятно, собственница землевладения | Возможно, домохозяйка, не вполне ясно | |
P. Ital. 27 | Имя не названо, женщина | – | Готка (подписано не обычным римским именем или знаком, но Chirocrista. Это означает, что человек неграмотен, т.к. не может писать по-латыни, тогда наиболее очевидным будет готское происхождение) |
Вероятно, собственница землевладения |
– | |
P. Ital. 28 | Wililiwa | Clarissima femina | Готка | Собственница землевладения | – | |
P. Ital. 29 | Flavius Basilius | Vir honestus |
Римлянин | Собственник землевладения | Банкир | |
P. Ital. 29 | Rusticus | Vir reverendus | Римлянин | Собственник землевладения | Помощник священника | |
P. Ital. 29 | Cassianus | Vir laudabilis | Римлянин | Собственник землевладения | – | |
с.90 | ||||||
P. Ital. 30 | Thulgilo | Honesta Femina | Готка | Собственница землевладения | – | |
P. Ital. 30 | Domnica | Honesta Femina | Готка | Собственница землевладения | – | |
P. Ital. 30 | Deutherius | Vir honestus |
Гот | Собственник землевладения | – | |
P. Ital. 30 | Pelegrinus | Vir strenuus |
Римлянин | Собственник землевладения | – | |
P. Ital. 30 | Secundus | – | Римлянин | Собственник землевладения | Гребец на «быстроходном судне» (dromonarii) | |
P. Ital. 30 | Witterit | Vir devotus |
Гот | Собственник землевладения | Щитоносец | |
P. Ital. 30 | Andreas | – | Римлянин | Собственник землевладения | Гребец на «быстроходном судне» (dromonarii) | |
P. Ital. 31 | Domnicus | Vir honestus |
Римлянин | Собственник землевладения | – | |
P. Ital. 31 | Montanus | Vir clarissimus | Римлянин | Собственник землевладения | Нотарий королевского гардероба (notario sacri vestearii domini nostri) |
|
P. Ital. 32 | Milanius | Vir honestus |
Римлянин | Собственник землевладения | Удостоено внимания только одно занятие – гражданство | |
P. Ital. 32 | Gerontius | Vir honestus |
Римлянин | Собственник землевладения | Удостоено внимания только одно занятие – гражданство | |
P. Ital. 32 | Laurentius | Vir strenuus |
Римлянин | Собственник землевладения | Участник сообщества чиновников. Также отмечен у Кассиодора, Variae 4.18, 8.15, 12.13, 12.23, 12.24. В с.91 Variae Лаврентий обладает более важными титулами, такими как vir exceptionalibus, но они не приведены в P. Ital. 32. Датировка, однако, та же: оба документа относятся к середине VI века |
|
P. Ital. 33 | Isacius | Vir honestus |
Еврей | Собственник землевладения | Мыловар | |
P. Ital. 33 | Minnulus | Vir reverendus | Гот | Собственник землевладения от имени равеннской церкви | Clericus/Lector равеннской церкви | |
P. Ital. 34 | Clerus равеннской церкви (вероятно, Minnulus, как в P. Ital. 33 от 541 г., и в P. Ital. 34 от 551 г.) |
Vir reverendus | Вероятно, гот (если Minnulus) | Собственник землевладения от имени равеннской церкви | Clericus/Lector равеннской церкви | |
P. Ital. 34 | Petrus | Vir reverendus | Римлянин | Собственник землевладения | «Защитник» (Defensori) равеннской церкви | |
P. Ital. 35 | Domninus | Vir honestus |
Римлянин | Собственник землевладения | Фермер (agellario) | |
P. Ital. 35 | Deusdedit | Vir clarissimus | Римлянин | Собственник землевладения | Придворный чиновник ведомства священных щедрот (palatino sacrarum largitionum) | |
с.92 | ||||||
P. Ital. 36 | Deusdedit | Vir honestus |
Римлянин | Собственник землевладения | Вероятно, тот же Деусдедит, что и в P. Ital. 35 (может быть отнесён к тому же периоду 575–591 гг.), следовательно, может быть придворным чиновником ведомства священных щедрот (palatino sacrarum largitionum) | |
P. Ital. 36 | Hildigernus | Vir clarissimus | Гот | Собственник землевладения | Возможно, военный чиновник? Не ясно |
|
P. Ital. 37 | Rusticiana | Honesta femina | Римлянка | Собственница землевладения | – | |
P. Ital. 37 | Felix | – | Римлянин | Собственник землевладения | «Защитник» равеннской церкви (Defensori) | |
P. Ital. 37 | Tzitta | Vir devotus |
Гот | Собственник землевладения | Солдат воинской части Persoarminiorum (Равенна) |
|
P. Ital. 37 | Iohannis | Vir clarissimus | Римлянин | Собственник землевладения | Солдат, вероятно, более высокого ранга, чем Тцитта, но также при Numerus, возможно, того же Persoarminiorum | |
P. Ital. 38–41 A–D | Theodorus | – | Римлянин | Собственник землевладения | Банкир | |
с.93 | ||||||
P. Ital. 43 | Waduulfus | Vir devotus |
Гот | Собственник землевладения | Фермер | |
P. Ital. 43 | Riccifrida | Honesta femina | Готка | Собственник землевладения | Фермер | |
P. Ital. 43 | Leo | Vir honestus |
Гот | Собственник землевладения | Судовладелец (вероятно, нескольких судов) | |
P. Ital. 44 | Maurus (?) | – | Римлянин | Собственник землевладения от имени равеннской церкви | Епископ равеннской церкви | |
P. Ital. 44 | Theodorus Calliopa | – | Римлянин | Собственник землевладения | Экзарх или префект Равенны (glorioso praefecturio) | |
P. Ital. 44 | Anna | – | Римлянка | Собственница землевладения | Домохозяйка | |
P. Ital. 44 | Мужчина, имя не названо (сын Анны и Теодора) | – | Римлянин | Собственник землевладения | – | |
P. Ital. 49 | Gundila (или Gudila) | – | Гот | Собственник землевладения | – |
с.94 Приложение 3
P. Ital. | Год н.э. | Покупатель / клиент | Продавец / даритель / получатель | Вид сделки / операции | ||
4–5 A–B | 552–575 | Церковь Равенны | Ведомство префекта претория |
Завещание | ||
6 | 575 | Церковь Равенны | Manna, сын Nanderit’a | Завещание | ||
7 | 557 | Сначала vir honestus Liberatus, когда сыновья достигают совершеннолетия: Lendarit и Landarit |
Gundihild | Назначение опекуна (Vormundsbestellung) и завещание | ||
8 | 564 | Germana (германка?) | Gratianus, опекун Stefanus’a | Расписка (квитанция) (наследство, переданное опекуну) или «Quittung» |
||
9 | ±550 | Проигравший судебный спор (имя не указано) | Победитель в судебном споре (имя не указано) | Долг | ||
10–11 A–B | 489 | Pierius | Одоакр (король) | Дарение | ||
12 | 491 | Церковь Равенны | Maria | Дарение | ||
13 | 553 | Церковь Равенны | Ranilo | Дарение | ||
14–15 A–B | 572 | Церковь Равенны | Bonus и его жена Martyria | Дарение | ||
16 | ±600 | Церковь Равенны | Johannes (или Iohannis) | Дарение | ||
17 | ±600 | Церковь Равенны | Flavia Xantippe | Дарение | ||
18–19 A–B | ±600 | Церковь Равенны | Stefanus | Дарение | ||
20 | 690–692 | Церковь Равенны | Sisivera | Дарение | ||
21 | 625 | Церковь Равенны | Deusdedit | Дарение | ||
22 | 639 | Церковь Равенны | Paulacis | Дарение | ||
23 | ±700 | Монастырь св. Иоанна Крестителя «ad Navicula» | Johannes | Дарение | ||
24 | ±650 | Церковь Равенны | Gaudiosus | Дарение | ||
25 | ±600–650 | Martinus и Aurelia | Octavianus (от имени фавентийской церкви) | Дарение | ||
с.95 | ||||||
26 | ±550 | – | – | Дарение | ||
27 | ±550 | Церковь Равенны | Неграмотный, предположительно готского происхождения | Дарение | ||
28 | 613–641 | Предположительно церковь Равенны |
Wililiwa | Дарение | ||
29 | 504 | Rusticus | Flavius Basilius | Договор купли-продажи (epistulae traditionis) | ||
30 | 539 | Pelegrinus | Thulgilo и её дочь Domnica | Договор купли-продажи | ||
31 | 540 | Montanus | Domnicus | Договор купли-продажи и передаточное письмо | ||
32 | 540 | Laurentius | Milanius и Gerontius | Передаточное письмо (после купли-продажи?) | ||
33 | 541 | Isacius | Minnulus (из готской церкви Равенны) | Договор купли-продажи (traditio corporalis) | ||
34 | 551 | Petrus | Клирик из церкви Равенны (вероятно, Minnulus, как в P. Ital. 33 от 541 г. и в P. Ital. 34 от 551 г.) | Договор купли-продажи | ||
35 | 572 | Deusdedit | Domninus | Договор купли-продажи | ||
36 | 575–591 | Hildigernus | Deusdedit | Договор купли-продажи | ||
37 | 591 | Iohannis | Rusticiana | Договор купли-продажи | ||
38–41 A–D | 616–619 | – | Theodorus | Договор купли-продажи | ||
38–41 A–D | 616–619 | – | Theodorus | Договор купли-продажи | ||
42 | ±600 | Мужчина, имя не указано | Мужчина, имя не указано | Договор купли-продажи | ||
43 | 542 | Waduulfus, Riccifrida | Leo | Свидетельство о праве (Spruchurkunde) | ||
44 | 642/43–665/66 | Theodorus Calliopa, Anna и их сын | Maurus | Свидетельство об аренде | ||
45 | ±750 | – | – | Свидетельство об аренде | ||
46 | ±600 | – | Женщина (имя не указано) | Договор купли-продажи | ||
49 | 557 | Gundila | Католическая церковь Непи | Передаточное письмо, свидетельство о праве |
с.96 Библиография
Первоисточники
Применяемые в тексте сокращения античных источников:
Aa. Ss. Iulii. = Acta Sanctorum quotquot toto orbe coluntur, ed. A. I. Meursium (Paris–Rome 1863–1870).
CB = Codex Traditionum Ecclesiae Ravennatis (также Codice Bavaro), ed. J. B. Bernhart (Munich 1810).
CDI = Codice Diplomatico Istriano, ed. P. Kandler (Trieste, n.d.)
CDL = Codice Diplomatico Langobardo, I и II, ed. L. Schiaparelli (Rome 1929), III, ed. C. Brühl (Rome 1973).
CIL = Corpus Inscriptionorum Latinarum (см. Berlin-Brandenburg Academy of Sciences and Humanities.
CJ = Codex Iustianus (см. CJC).
CJC= Corpus Iuris Civilis: I, Instutiones, ed. P. Krueger, Digesta, ed. T. Mommsen (Berlin 1902); II, Codex Iustinianus, ed. P. Krueger (Berlin 1929).
ET = Edictum Theodorici, ed. F. Bluhme, в: MGH Leges, 5 (Hanover 1835–1889).
GD = Gregorius Magnus, Dialogi de vita et miraculis patrum Italicorum, ed. U. Morrica (Rome 1924).
GR = Gregorius Magnus, Registum epistolarum, ed. P. Ewald et L. M. Hartmann, 2 vols. // MGH, Epp., I и II (Berlin 1887–1899).
JE = Regesta Pontificum Romanorum ab condita ecclesia ad annum MCXCVIII, ed. P. Jaffé, с изменениями, внесёнными F. Kaltenbrunner, P. Ewald, S. Loewenfeld, 2 vols. (Leipzig 1885, 1888).
LC = Le Liber Censuum de l’église romaine, ed. P. Fabre, L. Duchesne et G. Mollat, 3 vols. (Paris 1910–1952).
LP = Le Liber Pontificalis, texte, introductio, ed. L. Duchesne, 3 vols. (Paris 1886–1957).
MGH = Monumenta Germaniae Historica. Aa: Auctores Antiquissimi, 15 vols. (Berlin 1877–1919); Epp.: Epistolae, 8 vols. (Berlin 1887–1939); Leges: Leges in folio, 5 vols. (Hanover 1835–1889); Ss. Rr. Merov: Scriptores rerum Merovingicarum, 7 vols. (Hannover 1896).
P. Dip. = I Papiri Diplomatici raccolti ed illustrati, ed. G. Marini (Rome 1805).
P. Ital. = Die nichtliterarischen lateinischen Papyri Italiens aus der Zeit 445–700, ed. J. O. Tjäder, vol. 1 (Lund 1955), vol. 2 (Stockholm 1982), vol. 3 (Lund 1954).
P. Land. = Zwei Landlisten aus dem Hermupolites (P. Landlisten), ed. P. J. Sijpesteijn, K. A. Worp, Studia Amstelodamensia ad Epigraphicam, Ius Antiquum et Papyrologicam Pertinentia, 7 (Amsterdam–Zutphen 1978).
P. Oxy = The Oxyrhynchus Papyri. Всё, что используется во второй главе, можно найти в базе данных The Duke Databank of Documentary Papyri (DDbDP).
PS = Sanctio Pragmatica pro petitione Vigilli // CJC, III, 799–802.
RF = Il Regesto di Farfa di Gregorio di Catino, ed. I. Giorgi e U. Balzani, II (Rome 1879), V (Rome 1892).
RS = Il Regesto Sublacense del Secolo XI, ed. L. Allodi, G. Levi (Rome 1885).
SP = Adnotationes codicum domini Iustiniani (Summa Perusina), ed. F. Patteta, Bullettino dell’Istituto di Diritto Romano, XII (1900).
Другие античные источники:
Cassiodorus Senator. Variae, ed. T. Mommsen // MGH AA, vol. 12 (Berlin 1877–1919).
Pelagius I. Papae Epistulae quae supersunt 556-561, ed. P. M. Gassó, C. M Battle (Barcelona 1956).
Salvianus Massiliensis. De Gubernatione Dei, ed. Georges Lagarrigue (Paris 1975).
Remigius Remensis. Testamentum s. Remigii, ed. B. Krusch // MGH, Ss. Rr. Merov, vol. 3 (Hannover 1896).
Symmachus. Epistulae // Symmaque Lettres: Texte établi, traduit et commenté, ed. J. P. Callu, 3 vols. (Paris 1972–2002).
с.97 Исследования
Adams N. J. Social variation and the Latin language (Cambridge 2013).
Alberici L. Harlow M. Age and innocence: Female transition to adulthood in Late Antiquity // A. Cohen, J. B. Rutter (eds.). Constructions of Childhood in Ancient Greece and Italy (London 2007) 193–203.
Allen P., Brownen N., Mayer W. Preaching poverty in Late Antiquity: Perceptions and Realities (Leipzig 2009).
Amory P. People and Identity in Ostrogothic Italy (Cambridge 1997).
Anderson P. Passages from Antiquity to Feudalism (London, New York 2013).
Andreau J. Banking and Business in the Roman World (Cambridge 1999).
Arjava A. Paternal power in Late Antiquity // The Journal of Roman Studies, 88 (1998) 147–165.Arnold J. J. Theodoric and the Roman Imperial Restoration (Cambridge 2014).
Asheri D. Laws of Inheritance, Distribution of Land and Political Constitutions in Ancient Greece // Historia: Zeitschrift für Alte Geschichte, 12/1 (1963) 1–21.
Bagnall R. S. Landholding in late Roman Egypt: The distribution of wealth // JRS, 82 (1992) 128–149.
Bagnall R. S. Patterns of landownership // R. S. Bagnall. Reading Papyri, Writing Ancient History (London 1995) 75–80.
Banaji J. Rural Communities in the Late Empire: Economic and Monetary Aspects (Oxford University D. Phil. 1992).
Banaji J. Agrarian Change in Late Antiquity. Gold, Labour, and Aristocratic Dominance (Oxford 2001).
Banaji J. Exploring the Economy of Late Antiquity: Selected Essays (Oxford 2015).
Banaji J. Economic trajectories // S. F. Johnson. The Oxford Handbook of Late Antiquity (Oxford 2012) 598–624.
Banaji J. Late Antiquity to the Early Middle Ages: What kind of Transition? // Historical Materialism, 19 (2011) 109–144.
Barnish S. J. Taxation, land and barbarian settlement in the Western Empire // Papers of the British School at Rome 54 (1986) 170–195.
Barnish S. J., Marazzi F. The Ostrogoths from the migration period to the Sixth Century. An ethnographic perspective (San Marino 2007).
Bartoli A. Curia Senatus: Lo scavo e il ristauro (Rome 1963).
Becker H. Roman women in the Urban economy: Occupations, Social Connections, and Gendered Exclusions // S. L. Budin, J. M. Turfa (eds.). Women in Antiquity. Real women across the ancient world (New York 2016) 915–932.
Bernard S. Debt, land, and labor in the Early Republican Economy // Phoenix, 70 (2016) 317–338.
Bischoff B. Das Griechische Element in der abendländischen Bildung des Mittelalters // Mittelalteriche Studien, 2 (Stuttgart 1967) 246–275.
Bjornlie S. Law, Ethnicity and Taxes in Ostrogothic Italy: A case for continuity, adaption and departure // Early Medieval Europe, 22/1 (2014) 138–170.
Blackburn M. Money and coinage // P. Fouracre (ed.), The New Cambridge Medieval History I: c.500–700 (Cambridge 2005) 660–674.
Bloch M. The Rise of Dependent Cultivation // M. M. Postan (ed.). The Cambridge Economic History of Europe, Volume 1: Agrarian life in the Middle Ages (Cambridge 1966) 235–290.
Bloch M. Comment et pourquoi finit l’esclavage antique? // Annales. Histoire, Science Sociales, 2 (1975) 161–170.
Bonnassie P. From Slavery to Feudalism in South-Western Europe (New York 1991).
Boswell J. The Kindness of Strangers: The Abandonment of Children in Western Europe from Late Antiquity to the Renaissance (New York 1988).
Bowersock G. W., Brown P. R. L., Grabar O. (eds.). Late Antiquity: A Guide to the Postclassical World (London 1999).
с.98 Boyer L. La fonction sociale des legs d’après la jurisprudence classique // Revue historique de drois Francais et étranger, 43 (1965) 333–408.
Brogiolo G. P., Christie N. Towns and their Territories between Late Antiquity and the Early Middle Ages (Leiden 2000).
Brogiolo G. P. Dwellings and Settlements in Gothic Italy // S. J. Barnish, F. Marazzi (eds.). The Ostrogoths from the Migration period to the Sixth Century: An Ethnographic Perspective (San Marino 2007) 113–132.
Brown P. The World of Late Antiquity (London 1971).
Brown T. S. The Church of Ravenna and the Imperial administration in the Seventh Century // The English Historical Review, ccclx (1979) 1–28.
Brown T. S. Gentlemen and Officers: Imperial administration and aristocratic power in Byzantine Italy A. D. 554–800 (Rome 1984).
Buck R. Agriculture and Agricultural Practice in Roman Law // Historia, 55 (Wiesbaden 1983) 7–53.
Bund E. Erbrechtliche Geldquellen römischer Kaiser // O. Behrends et al. (eds.). Festschrift für Franz Wieacker zum 70. Geburtstag (Göttingen 1978) 50–65.
Byrne J. P. Byzantine Empire // C. Kleinheinz (ed.). Medieval Italy: An Encylopedia (London 2004) 1080–1081.
Cameron A. Images of Authority: Elites and icons in late sixth-century Byzantium // Past and Present, lxxxiv (1979) 3–35.
Cameron A. The Mediterranean World in Late Antiquity AD 395–600 (London 1993).
Capasso B. Monumenta ad neapolitani ducatus historiam spectantia, vol. 1 (Naples 1881).
Carrié M. J. Observations sur la fiscalité du IVe siècle pour servir à l’histoire monétaire // L. Camilli, S. Sorda (eds.). L’inflazione’ nel quarto secolo d.C.: Atti del convegno di studio Roma (Rome 1988) 115–154.
Carrié M. J. Colonato del basso-impero: la resistenza el mito // E. Cascio (ed.). Terre, proprietary e contadini dell’Impero Romano (Rome 1997) 75–150.
Champlin E. Final Judgements. Duty and Emotion in Roman Wills. 200 B.C. – A.D. 250 (Oxford 1991).
Charanis P. On the question of the Hellenization of Sicily and Southern Italy during the Middle Ages // AHR, 52 (1946) 74–86.
Chavarria-Arnau A., Escalona J., Reynolds A. Changes in scale in the Italian countryside from Late Antiquity to the Early Middle Ages (London 2011).
Christie N. Landscapes of Change, Rural Evolutions in Late Antiquity and the Early Middle Ages (Burlington 2004).
Cox C. A. Incest, Inheritance and the Political Forum in Fifth-Century Athens // The Classical Journal, 85/1 (1989) 34–46.
Crothers C. Social Structure (London 1996).
Davies W. On Servile Status in the Early Middle Ages // M. Bush (ed.). Serfdom and Slavery: Studies in Legal Bondage (London 1996) 225–246.
Decker M. Water into wine: Trade and Technology in Late Antiquity // L. Lavan, E. Zanini, A. C. Sarantis (eds.). Technology in Transition: A. D. 300–650 (Leiden 2007) 53–61.
Deichmann F. Giuliano Argentario // Felix Ravenna, III (1951) 5–26.
Delogu P. La fine del mondo antico e l’inizio del medioevo: nuovi dati per un vecchio problem // R. Francovich, G. Noyé (eds.). La Storia dell’Alto Medioevo italiano (VI–X secolo) alla luce dell’ archeologia (Florence 1994) 7–9.
Diehl C. Etudes sur l’administration byzantine de l’exarchat de Ravenne (Paris 1888).
De Neeve P. Fundus as an Economic Unit // Tijdschrift voor Rechtsgeschiedenis, 52 (1984) 3–19.
De Ste Croix G. E. M. The class struggle in the ancient Greek world (London 1983).
Dossey L. Wife Beating and Manliness in Late Antiquity // Past and Present, 199 (2008) 3–40.
с.99 Dossey L. A Late Antique Consumer Revolution? // L. Dossey. Peasant and Empire in Christian North Africa (New York 2010) 62–97.
Duncan-Jones R. P. Giant Cargo-Ships in Antiquity // The Classical Quarterly, 27 (2) (1977) 331–332.
Duncan-Jones R. P. Structure and Scale in the Roman Economy (Cambridge 1990).
Ellis S. Middle Class houses in Late Antiquity // W. Bowden, A. Gutteridge, C. Machado (eds.). Social and Political Life in Late Antiquity (Leiden 2006) 413–437.
Everett N. Scribes and charters in Lombard Italy // Studi Medievali 3, 41 (2000) 39–83.
Fanning S. C. Lombard Arianism Reconsidered // Speculum, 56 (1981) 241–258.
Fox R. L. Aspects of inheritance in the Greek World // History of Political Thought, 6/1 (1985) 208–232.
Francese C. Ancient Rome in So Many Words (New York 2007).
Franchini V. Il Titolo di consul in Ravenna attraverso l’alto Medio Evo // Bollettino della Società Filologia Romana, 11 (1908) 33–34.
Freise E. Studien zum Einzugsbereich der Klostergemeinschaft von Fulda // K. Schmid (ed.). Die Klostergemeinschaft von Fulda in früheren Mittelalter (München 1978) 1003–1269.
Fumagalli V. Coloni e signori nell’Italia Superiore dall’ VIII al X secolo // Studi Medievali 3, X (1969) 423–446.
Fumagalli V. I patti colonici dell’Italia centro-settentrionale nell’ alto Medioevo // Studi Medievali 3, xii (1971) 343–353.
Gallo I. Greek and Latin Papyrology (London 1986).
Garipzanov H. The Symbolic langue of authority in the Carolingian World (Leiden 2008).
Garnsey P. Social Status and Legal Privilige in the Roman Empire (Oxford 1970).
Gockel M. Karolingische Königshöfe am Mittelrhein (Göttingen 1970).
Goffart W. Caput and Colonate: Towards a history of late Roman Taxation (Toronto 1974).
Goffart W. Barbarians and Romans, A. D. 418–584: The Techniques of Accomodation (London 1980).
Grey C. Concerning Rural Matters // S. F. Johnson (ed.). The Oxford Handbook of Late Antiquity (Oxford 2012) 625–666.
Grey C. Landowning and Labour in the Rural Economy // J. J. Arnold, M. S. Bjornlie, K. Sessa (eds.). A Companion to Ostrogothic Italy (Leiden 2016) 263–295.
Grieser H. Sklaverei im spätantiken und frühmittelalterlichen Gallien (5–7 Jh.): Das Zeugnis der christlichen Quellen (Stuttgart 1997).
Griffith-Williams B. Oikos, family feuds and Funerals: Argumentation and evidence in Athenian inheritance disputes // The Classical Quarterly, 62/1 (2012) 145–162.
Guérault S. Le vocabulaire économique et technique des polyptyques // Histoire et Mesure, 18 (3/4) (2003) 313–333.
Guillou A. Regionalisme et Independance dans l ’Empire Byzantin au VIIe siecle (Rome 1969).
Guillou A. Italie méridionale byzantine ou Byzantins en Italie méridionale? // Byzantion, xliv (1974) 152–190.
Guillou A. Transformations des structures socio-économiques dans le monde byzantine du VIe au VIIe siècle // ZRVI, xix (1980) 71–77.
Haas C. Alexandria in Late Antiquity: Topography and Social Conflict (London 1997).
Haldon J. F. The State and the Tributary Mode of Production (London 1993).
Hall L. J. The Case of Late Antique Berytus: Urban wealth and Rural sustenance: A Different Economic Dynamic // T. S. Burns, J. W. Eadie (eds.). Urban Centers and Rural Context in Late Antiquity (Lansing 2001) 63–76.
Harper K. Slavery in the Late Roman World AD 275–425 (Cambridge 2011).
Harper K. Landed wealth in the long term: Patterns, Possibilities, Evidence // P. Erdkamp, K. Verboven, A. Zuiderhoek (eds.). Ownership and Exploitation of Land and Natural Resources in the Roman World (Oxford 2015) 43–61.
с.100 Hartmann L. M. Untersuchungen zur Geschichte der byzantinischen Verwaltung in Italien 540–750 (Leipzig 1889).
Hartmann L. M. Bemerkungen zum Codex Bavarus // Zur Wirtschaftgeschichte Italiens in früheren Mittelalter. Analekten (Gotha 1904) 1–15.
Hartmann L. M. Geschichte Italiens im Mittelalter, Vol 2, I (Gotha 1900), Vol 3, 1 (Gotha 1908).
Heather P., Matthews J. F. The Goths in the Fourth Century (Liverpool 1991).
Heather P. The Goths (Oxford 1998).
Heather P. Foedera and Foederati of the Fourth Century // T. F. X. Noble (ed.). From Roman Provinces to Medieval Kingdoms (Londen 2006) 292–308.
Heather P. The Fall of the Roman Empire: A New History (London 2010).
Heather P. The Restoration of Rome: Barbarian Popes and Imperial Pretenders (London 2013).
Hendy M. F. From Public to Private: The Western barbarian coinage as a mirror of the disintegration of late Roman structure // Viator, 19 (1988) 29–78.
Hendy M. F. Studies in the Byzantine Monetary Economy c. 300–1450 (Cambridge 2008).
Hillner J. Domus, family, and inheritance: The Senatorial Family House in Late Antique Rome // The Journal of Roman Studies, 93 (2003) 129–145.
Hillner J. Punishment and Penance in Late Antiquity (Cambridge 2015).
Hobson D. Women as Property Owners in Roman Egypt // Transactions of the American Philological Association, 113 (1983) 311–321.
Hodkinson S. Land Tenure and Inheritance in Classical Sparta // The Classical Quarterly, 36/2 (1986) 378–406.
Hoffman R. C. Medieval Origins of the Common fields // W. N. Parker, E. L. Jones (eds.). European Peasants and their Markets: Essays in Agrarian Economic History (London 1975) 23–71.
Hopkins K. Conquerors and Slaves (Cambridge 1978).
Hopkins K. Death and Renewal (Cambridge 1983).
Huebner R., Nathan G. Mediterranean Families in Antiquity. Households, Extended Families, and Domestic Space (Oxford 2017).
Innes M. State and Society in the Early Middle Ages: The Middle Rhine Valley 400–1000 (Cambridge 2000).
Innes M. Land, Freedom and the making of the Medieval West (Cambridge 2006).
Janes D. God and Gold in Late Antiquity (London 1998).
Jarnut J. Prosopograpische und sozialgeschichtliche studien zum Langobardenreiche in Italien (568–774) (Bonn 1972).
Johnson M. Toward a history of Theodoric’s building program // Dumberton Oak Papers, 42 (1988) 73–96.
Johnson S. F. The Oxford Handbook of Late Antiquity (Oxford 2012).
Jones A. E. Social Mobility in Late Antique Gaul. Strategies and Opportunities for the Non-Elite (Cambridge 2009).
Jones A. H. M. The Later Roman Empire, 284-602: A Social Economic and Administrative Survey, Vol. 2 (Baltimore 1964).
Jones A. H. M. The Decline of the Ancient World (New York 1966).
Jones A. H. M., Martindale J. R. The Prosopography of the Later Roman Empire: Volume 2, AD 395–527 (Cambridge 1980).
Jones P. L’Italia agrarian nell’ alto medioevo: Problemi di cronologia e di continuità // Settimane, XIII (1969) 57–92.
Kajanto I. A study of Greek epitaphs of Rome (Acta institute Romani Finlandiae 2.3) (Helsinki 1963).
Kehoe D. Law and the Rural Economy in the Roman Empire (Ann Arbor 2007).
Kehoe D. The State and Production in the Roman Agrarian Economy // A. Bowman, A. Wilson (eds.). The Roman Agricultural Economy. Organization, Investment, and Production (Oxford 2013) 33–53.
с.101 Kehoe D. The Economics of Agriculture on Roman Imperial Estates in North Africa (Göttingen 1988).
King P. D. Law and Society in Visigothic Spain (Cambridge 1972).
Klein R. Züm Verhältnis von Staat und Kirche in der Spätantike (Tübingen 2008).
Kohl L. The Use and Abuse of World Systems Theory: The case of the Pristine West Asian State // M. B. Schiffer (ed.). Advances in Archaeological Method and Theory, Vol. 11 (London 2014) 1–35.
Lancon B. Rome in Late Antiquity: Everyday life and Urban Change, AD 312–609 (London 2001).
La Rocca C. Perceptions of an Early Medieval Urban Landscape // P. Linehan, J. L. Nelson (eds.). The Medieval World (New York 2001) 416–431.
Lavan L. Residence of late antique governors: A Gazetteer // AnTard, 7 (1999) 135–164.
Lavan L. The praetoria of civil governors in Late Antiquity // L. Lavan (ed.). Recent research in Late Antique Urbanism (Portsmouth 2001) 39–56.
Lee A. D. Pagans and Christians in Late Antiquity: A Sourcebook (New York 2015).
Lippolis I. B. Private Space in Late Antique Cities // L. Lavan, L. Özgenel, A. Sarantis (eds.). Housing in Late Antiquity. From Palaces to Shops (2007) 188–224.
Little L. K. Religious Poverty and the Profit Economy in Medieval Europe (London 1978).
Lopez R. L. The trade of Medieval Europe: The South // M. M. Postan, E. Miller (eds.). The Cambridge Economic History of Europe. Volume II. Trade and Industry in the Middle Ages (Cambridge 1952) 257–354.
Luzatto G. An economic history of Italy from the fall of the Roman Empire to the beginning of the Sixteenth Century, trans. P. Jones (London 1961).
MacCoull L. S. B. Monastic and Church landholding in the Aphrodito Cadaster // Zeitschrift für Papyrologie und Epigraphik, 178 (2011) 243–246.
Mailloux A. Pour une étude des paysages dans la territoire de Lucques au haut moyen âge (VIIIe siècle) // M. Clavel-Levêque et al. (eds.). De la terre au ciel, 1 (Besançon 1994) 208–222.
Malerba L. Storia della pianta del papiro in Sicilia e la produzione della carta in Siracusa (Rome 1968).
Mango C. La Culture grecque et l’occident au VIIIe siècle // Settimane, 10/2 (Spoleto 1973) 683–719.
Marazzi F. The destinies of Late Antique Italies // R. Hodges, W. Bowden (eds.). The Sixth Century: Production, Distribution and Demand (Leiden 1998) 119–159.
Marini G. I Papiri Diplomatici Raccolti ed Illustrati Dall’ Abate (Rome 1805).
Marshall A. J. The case of Valeria: An inheritance-dispute in Roman Asia // The Classical Quarterly, 25/1 (1975) 82–87.
Matheus M. Borgo San Martino: An early medieval pilgrimage station on the Via Francigena near Sutri // Papers of the British School at Rome, 68 (2000) 185–199.
Mathisen R. W. Concepts of Citizenship // S. F. Johnson (ed.), The Oxford Handbook of Late Antiquity (2012) 745–754.
McConnell R. Getting Rich in Late Antique Egypt (Ann Arbor 2017).
Melotti M.[72] Notai nel mondo greco-romano: Odoacre e Siracusa // Minima epigraphica et papyrologica, 5–6 (2002–2003) 53–58.
Migliario E. Terminologia e organizzazione agraria fra tardo antico e alto Medioevo: Ancora su fundus e casilis/casale // Athenaeum, 80 (1992) 330–380.
Mitchells S. A History of the Later Roman Empire, AD 284–641 (Oxford 2007).
Mogliorati L. Muncipes et Coloni. Note di Urbanistica Teramana // Archaeologica Classica, 28 (1976) 242–256.
Monks G. R. The Church of Alexandria and the City’s economic life in the Sixth century // Speculum, 48 (1953) 349–362.
Moorhead J. Theodoric in Italy (Oxford 1992).
Moorhead J. The Popes and the Church of Rome in Late Antiquity (London 2015).
Müller-Eiselt K. P. Divus Pius Constituit: Kaiserliches Erbrecht (Kallmünz 1982).
с.102 Muratori L. A. Antiquitates Italicae Medii Aevi III (Milan 1740) 692.
Nathan G. The Family in Late Antiquity. The Rise of Christianity and the Endurance of Tradition (London 2000).
Nehlsen H. Sklavenrecht zwischen Antike und Mittelalter (Göttingen-Frankfürt-Zürich 1972).
Neil B. Leo I on Poverty // P. Allen, B. Neil, W. Mayer (eds.). Preaching poverty in Late Antiquity: Perceptions and realities (Leipzig 2009) 171–208.
Nelson J., Joye S. Du couple et des couples à L’époque Carolingienne // Médiévales, 65 (2013) 19–31.
Oikonomidès N. Les listes de préséance byzantines des IXe et Xe siècles (Paris 1972).
Ostrogorsky G. L’Exarchat de Ravenne et l’origine des thèmes byzantins // Corsi di Cultura sull’Arte Ravennate e Bizantina, 7/1 (1960) 99–110.
O’Sullivan A., Sheffrin S. M. Economics: Principles in Action (New Jersey 2003).
Patlagean E. Les Armes et la cite à Rome du VIIe au IXe siècle et le modèle européen des trois fonctions sociales // MEFRM, lxxxvi (1974) 46–52.
Percival J. Ninth-century Polyptyques and the Villa System // Latomus, 25 (1) (1966) 134–138.
Percival J. Seigneurial aspects of Late Roman Estate Management // English Historical Review, LXXXIV (1969) 449–473.
Percival J. P. Ital. 3 and Roman Estate Management // Hommages à Marcel Renard, 2 (Brussels 1969) 607–615.
Pomeroy S. B. The Study of Women in Antiquity: Past, Present and Future // The American Journal of Philology (1991) 263–268.
Rapp C. Holy Bishops in Late Antiquity. The nature of Christian Leadership in an Age of Transition (London 2005).
Rathbone D. Economic Rationalism and Rural Society in Third-Century AD Egypt: The Heroninos archive and the Appianus estate (Cambridge 1991).
Reekmans T. A sixth century Account of Hay (Brussels 1962).
Renard E. Les mancipia carolingiens étaient-ils des esclaves? Les données du polyptyque de Montier-en-Der dans le contexte documentaire du IXe siècle // P. Corbed (ed.). Les moines du Der 673–1790, actes du colloque international d’histoire, Joinville, Montier-en-Der, 1er octobre 1998 (2000) 179–209.
Remondon R. Soldats de Byzance d’après un papyrus trouvé à Edfou // Recherches de Papyrologie, 2 (Paris 1961) 62–65.
Richards J. Consul of God. The Life and Times of Gregory the Great (London 1980).
Riggs D. The Continuity of Paganism between the Cities and Countryside of Late Roman Africa // T. S. Burns, J. W. Eadie. Urban Centers and Rural Contexts in Late Antiquity (London 2001) 285–300.
Rogers R. S. The Roman Emperors as Heirs and Legatees // Transactions and Proceedings of the American Philological Association, 78 (1947) 140–58.
Rowlandson J. Landlords and Tenants in Roman Egypt: The Social Relations of Agriculture in the Oxyrhynchite Nome (Oxford 1996).
Rowlandson J., Takahashi R. Brother-Sister marriage and Inheritance Strategies in Greco-Roman Egypt // The Journal of Roman Studies, 99 (2009) 104–139.
Ruether R. R. Christianity and Social Systems. Historical constructions and Ethical Challenges (New York 2009).
Ruggini L. Economia e società nell’ Italia Annonaria (Milan 1961).
Ruiz T. F. Family and Property: Lineages and Primogeniture // T. F. Ruiz. From Heaven to Earth: The Reordering of Castilian Society, 1150–1350 (New Jersey 2004) 87–109.
Saller R. P. Household and Gender // W. Scheidel, I. Morris, R. P. Saller (eds.). The Cambridge Economic History of the Greco-Roman World (Cambridge 2007) 87–112.
SanPietro I. Money, Power and Respect: Charity and the Creation of the Church (diss. University of Michigan).
с.103 Sarris P. Rehabilitating the Great Estate: Aristocratic property and Economic Growth in the Late Antique East // W. Bowden, L. Lavan, C. Machado (eds.). Resent Research on the Late Antique Countryside (Leiden 2004) 55–72.
Schaps D. Women in Greek Inheritance Law // The Classical Quarterly, 25/1 (1975) 53–57.
Scheidel W., Friesen S. J. The size of the economy and the distribution of income in the Roman Empire // The Journal of Roman Studies, 99 (2009) 61–91.
Schmidt L. Die Ostgermanen (Munich 1941).
Schneider F. Die Entstehung von Burg und Landgemeinde in Italien (Berlin 1942).
Schwind F. Beobachtungen zur inneren Struktur des Dorfes in karolingischer Zeit // H. Jankuhn et al. (eds.). Das Dorf der Eisenzeit und des frühen Mittelalters (Göttingen 1977) 444–493.
Shaw B. D. Seasons of Death: Aspects of Mortality in Imperial Rome // The Journal of Roman Studies, 86 (1996) 100–138.
Shlapentokh V., Woods J. Feudal America: Elements of the Middle Ages in Contemporary Society (New York 2011).
Silver M. Economic Structures of Antiquity (London 1995).
Staab F. Untersuchungen zur Gesellschaft am Mittelrhein in der Karolingerzeit (Wiesbaden 1975).
Stein E. Histoire du Bas-Empire, vol. 2 (Paris–Amsterdam 1949).
Tabacco G. The Struggle for Power in Medieval Italy: Structures of Political Rule (Cambridge 1989).
Tacoma L. E. The end of politics? Studies in Roman political culture from the 1st to the 6th century A. D. (готовится к печати в 2018).
Tainter J. The Collapse of Complex Societies (Cambridge 1990).
Tate J. C. Codification of late Roman inheritance law: Fideicommissa and the Theodosian Code // The Legal History Review, 76 (2008) 237–248.
Tjäder J. O. Die Nichtliterarischen Papyri aus der Zeit 445–700 Tafeln (Lund 1954).
Tjäder J. O. Die Nichtliterarischen Papyri aus der Zeit 445–700, 1: Papyri 1–28 (Lund 1955).
Tjäder J. O. Ravenna ai tempi dell’arcivescovo Agnello // Società di studi romagnoli (eds.). Agnello arcivescovo di Ravenna. Studi per il XIV centenario della morte (570–1970) (Faenza 1971) 1–23.
Tjäder J. O. Der Codex Argenteus in Uppsala und der Buchmeister Viliaric in Ravenna // U. E. Hagberg (ed.). Studia Gotica (Stockholm 1972) 144–164.
Tjäder J. O. Die Nichtliterarischen Papyri aus der Zeit 445–700, 2: Papyri 29–59 (Lund 1982).
Toubert P. Les Structures du Latium médiéval, vol. 1 (Rome 1973).
Trombley F. R. Epigraphic Data on Village Culture and Social Institutions: An interregional comparison // W. Bowden, L. Lavan, C. Machado (eds.). Recent Research on the Late Antique Countryside (Leiden 2004) 73–104.
Trout D. E. Town, Countryside, and Christianization at Paulinus’ Nola // R. W. Mathisen, H. Sivan (eds.). Shifting Frontiers in Late Antiquity (Aldershot 1996).
Udaltsova Z. V. Slavery and the Colonate in Italy under the Byzantine domination (particularly according to the papyri of Ravenna) // Vizantivskie Ocherki, I (Moscow 1961) 93–129.
Vera D. Massa fundorum. Forme della grande proprietà e poteri della città in Italia fra Costantino e Gregorio Magno // Mélanges de l’école française de Rome, Vol. 111–2 (1999) 991–1025.Vera D. Dalla villa perfecta alla villa di Palladio: Sulle transformazioni del sistema agrario in Italia fra Principato e Dominato // Athenaeum, 83 (1995) 189–331.
Vera D. Forme e funzioni della rendita fondiaria nella tarda antichità // A. Giardina. Società Rinaba e Impero tardoantico, vol. I (Rome 1986) 367–447.
Verhulst A. Quelques remarques à propos de corvées de colons à l’époque du Bas-Empire et du Haut Moyen Age // Revue de l’Université de Bruxelles, 1 (1977) 89–95.
Verlinden C. L’esclavage dans l’Europe médiévale, 2. Vols. (Bruges 1955–1977).
Versteeg R. Law in the Ancient World (New York 2002).
Vitiello M. Theodahad: A Platonic King at the Collapse of Ostrogothic Italy (London 2014).
Vogt H. Studien zum Senatus Consultum Velleianum (Bonn 1952).
с.104 Vuolanto V. Selling a freeborn Child: Rhetoric and Social Realities in the Late Roman World // Ancient Society, 33 (2003) 169–207.
Vuolanto V. Children and Asceticism in Late Antiquity. Continuity, Family Dynamics and the Rise of Christianity (London).
Ward-Perkins B. Land, labour and settlement // A. Cameron, B. Ward-Perkins, M.
Whitby (eds.). The Cambridge Ancient History. XIV. Late Antiquity Empire and successors A.D. 425–600 (Cambridge 2008) 315–345.
Whittaker C. R., Garnsey P. Rural life in the later Roman Empire // A. Cameron, P. Garnsey (eds.). The Cambridge Ancient History. Volume XIII. The Later Empire, A. D. 337–425 (Cambridge 1998) 277–311.
Wickham C. Land and Power: Studies in Italian and European Social History, 400–1200 (London: British School at Rome 1994).
Wickham C. Peasants and Local Societies: Case Studies // C. Wickham. Framing the Early Middle Ages (Oxford 2005) 383–441.
Wickham C. Rural society in Carolingian Europe // R. McKitterick (ed.). The New Cambridge Medieval History, vol. 2 (Cambridge 1995) 510–537.
Wickham C. Framing the Early Middle Ages: Europe and the Mediterranean, 400–800 (Oxford 2005).
Wickham C. Early Medieval Italy. Central Power and Local Society 400–1000 (Ann Arbor 1981).
Wilson A., Bowman A. Trade, Commerce, and the State in the Roman World (Oxford 2018).
Zimmerman R. The Law of Obligations: Roman foundations of the Civilian Tradition (Oxford 1996).
ПРИМЕЧАНИЯ
*203* О высших должностях после 540 года: J. P. Byrne (2004) 1080–1081; G. Tabacco (1989); V. Franchini (1908) 33–34.