© 2024 г. Перевод с английского В. Г. Изосина.
с.21 Введение
При работе с раннесредневековыми литературными источниками зачастую бывает трудно заметить регулярные точки или сети, связывающие людей, различающихся родом занятий и социальным положением. Письма и зафиксированная корреспонденция служат одним из средств установления связи и представляют собой один тип сети между людьми, но по своей природе они описывают дистанцию между отдельными людьми или группами и часто руководствуются литературными условностями. Помимо переписки существует ещё один способ исследования связей между людьми, особенно тех, которые указывают на физическую близость, обнаруживаемую в подписях свидетелей в частных документах. Благодаря представлению действий, связанных с составлением завещаний и дарственных, документальные записи в папирусах из Равенны проливают мерцающий свет на то, как формировались сети и связи внутри местных элит, поскольку эти тексты подтверждают фактическую близость вовлечённых лиц1. Они фиксируют «сетевой момент» и представляют собой моментальный снимок, запечатлевший взаимодействие членов различных групп и социальных слоёв, демонстрирующих гибкость взаимоотношений и силу личных связей между и внутри неоднородных групп представителей местной элиты в Равенне с VI по VIII век, свидетельства о которых почти полностью отсутствуют на латинском Западе. Даже самые ранние завещания и дарственные документируют разнообразие административной, военной и торговой элиты, созванной вместе готами, женщинами, военными и купцами благодаря личным или профессиональным связям, чтобы в конечном итоге защитить свои пожертвования церкви. Свидетельства этих межличностных связей являются исключительными с.22 в данный период и подтверждают сложный социальный и культурный состав и космополитичный статус Равенны в раннем Средневековье2.
Для каждого из этих двух типов документов (в общей сложности в папирусах из Равенны сохранились 6 завещаний и 11 дарственных) даритель или, быть может, получатель должен был найти определённое количество лиц, на которых была бы возложена ответственность за подтверждение действительности сделки, если она когда-либо будет поставлена под сомнение. Кроме того, соглашение регистрируется, что требует привлечения публичного нотария и писца, которые иногда были связаны либо с дарителем, либо с получателем. Включая тех, кто отвечает за ведение записей, в этих документах представлены четыре различные группы: дарители, получатели, свидетели и писцы. Запись событий, которые их объединяют, показывает индивидуальные связи с гораздо более широкой социальной сетью и фактически сохраняет артефакт сетевого момента.
Эти семнадцать записей о передаче собственности представляют собой тип взаимодействия, отличный от других, сохранившихся в равеннских папирусах, таких как купчие, уставы или другие административные документы, вследствие характера завещательных и дарственных практик. Составление и исполнение завещаний и дарственных были чрезвычайно личными и в то же время публичными событиями, когда подтверждались отношения не только между дарителями и получателями, но и между свидетелями, подписантами и писцами. В одном примере писец, зафиксировавший составление завещания Георгия (Georgius) в 552 году, был не только публичным нотарием города Классиса, но и явно был связан с Георгием, будучи «известен как друг»3. Это надёжно доказывает, что Георгий, который был торговцем шёлком (olosiricoprata, латинизированное ὁλοσηρικοπράτης) в городе Равенне, держал в кругу своих товарищей не только группу людей с титулом viri clarissimi (среди которых gunnarius – производитель одежды, proemptor ¬– оптовый торговец, и argentarius – банкир), которые присутствовали при написании завещания, но также forensis – публичного нотария, объединяя тех, кто составлял его коммерческое окружение, с финансистами и городскими чиновниками. Эти типы связей, более подробно рассматриваемые ниже, дают представление о сложных структурах сетей, в которых элиты Равенны участвуют в жизни города, переживающего интенсивную социальную, политическую и даже культурную реорганизацию4. Эти структуры продолжают развиваться в период византийского владения городом, но резко меняются с формированием новых сетей после того, как Равенна интегрируется в каролингскую северную Италию (и сохраняются в богатой сокровищнице документов из архиепископского архива в Равенне), поскольку верхний эшелон равеннского общества был наводнён аристократами из-за Альп.
с.23 Все эти сохранившиеся в папирусах из Равенны завещания и дарственные были созданы как записи о пожертвованиях церкви или монашескому учреждению, но очень немногие из них демонстрируют прямые свидетельства епископского влияния, будь то в выборе писца или в использовании представителя церкви в качестве свидетеля. Общая тенденция, по-видимому, заключается в том, что в качестве свидетелей используются лица из профессиональной подгруппы самого дарителя (административной, купеческой или клерикальной), хотя это ни в коем случае не является правилом, поскольку иногда представлены свидетели различного происхождения. Например, свидетелями завещания Георгия являются либо представители торгового класса, либо местная псевдосенаторская элита, либо они просто идентифицируются по их почётным званиям, при этом церковь вообще не представлена.
Наконец, следует отметить, что модели дарений изменяются с VI по VII век, и в конечном итоге во многих дарственных больший упор делается на руководителе конкретной церковной или монашеской организации, установленном в качестве наследника или получателя в дополнение к самой организации. Хотя это изменение по-настоящему произошло только в начале VIII века, оно придаёт дополнительное измерение и позволяет нам проследить многочисленные сети вплоть до тех самых лиц, а не только до учреждений, которые они представляют. Однако это не единственное изменение, поскольку меняется формат с традиционной римской формы завещания о распределении имущества на дарения5.
Эти завещания и дарственные за период с конца V до конца VIII века, связанные с церковью Равенны и жителями города, не только фиксируют обмен собственностью, но и посредством подписей свидетелей документируют прочные связи между местными элитами и изменение состава в их рядах. В данном исследовании эти документы разделены типологически на завещания и дарения, а также разделены хронологически, и представляют широкий спектр моментов при пересечении сетей между людьми из разных элитарных классов.
Списки свидетелей как сетевые артефакты
Самая большая проблема при использовании документов из Равенны связана с ограниченной и, казалось бы, бессистемной сохранностью этих текстов. В собрании Яна-Олофа Чедера нелитературных папирусов из Италии за период с 445 по 700 гг. насчитывается всего лишь 62 текста, из которых лишь очень небольшое число сохранилось целиком6. Этот низкий уровень сохранности поддерживается вплоть до середины IX века, так что, хотя в епископском архиве Равенны сохранилось 57 текстов, датируемых VIII и IX вв., только 12 датируются периодом до 850 года. Это порождает неопределённость относительно сохранности более ранних текстов, поскольку сохранение имеет как активный, так и пассивный компоненты; некоторые сохранялись активно или копировались, потому что их можно было использовать снова с.24 для подтверждения собственности, прав или судебных решений, но даже в этом случае мы можем предположить, что до наших дней сохранился лишь незначительный процент. Кроме того, многие записи имели лишь ограниченный срок полезности и после передачи собственности не было никаких причин для их дальнейшего сохранения.
Причина сохранности большего количества текстов, начиная с IX века, заключается в том, что создавшие и архивировавшие их институты просуществовали относительно целыми и невредимыми с этого периода и до начала современной эпохи7. Таким образом, сохранившиеся юридические документы, которыми мы располагаем, не обязательно отражают наиболее важные события, пожертвования или отдельных лиц; они также не предполагают чёткого разграничения элитарных сетей во времени, но должны восприниматься такими, каковы они есть: снимки моментов времени, в которые элиты собрались вместе, чтобы совершить личное действие.
Хотя тщательное изучение свидетелей в документальных источниках из Равенны ранее не предпринималось (за исключением составления и анализа просопографии), а ограниченный набор текстов представляет большое количество сомнительных моментов, использование списков свидетелей оказалось полезным в других контекстах, в которых просопографические сети могут формироваться и анализироваться. Многие из этих исследований были сосредоточены на областях с более сохранившимся материалом и на несколько более поздних периодах. Одним из примеров использования документальных папирусов, современных самым ранним документам из Равенны, является исследование Дж. Р. Руффини отношений между людьми в городах Оксиринхе и Афродитополе в Египте с использованием папирологических, а также антропологических и социологических инструментов, при помощи которых он выявляет социальные взаимосвязи между обитателями этих двух хорошо задокументированных поселений в VI веке8. Исследования подписей свидетелей как «сетевых моментов» в более поздние периоды, особенно там, где свидетельства гораздо более объёмны, как в Англии XII века, сыграли важную роль в понимании состава королевского двора и ранжирования его членов9; с другой стороны, работа над подписями свидетелей из монастыря св. Галла в VIII и IX веках предоставила дополнительные средства для изучения отношений между местными жителями и членами аббатства, а также растущего значения крупных землевладельцев в юридических вопросах и в качестве лидеров сообщества10.
с.25 Хотя исследования лангобардских подписей свидетелей не обязательны для использования при рассмотрении сетей и отношений внутри общества, они пролили свет на такие важные вопросы, как уровень грамотности и управление семейной собственностью11. Лучшие примеры взяты из исследования грамот Лукки (в которой по сравнению с Равенной сохранилось значительно больше материала). В этих документах, однако, совершенно иная модель подписей свидетелей, нежели в Равенне. Касательно грамотности было отмечено, что «только люди с определённым положением были свидетелями составления грамот [в Лукке]», многие из них обладали по крайней мере элементарной способностью написать своё имя12. Дальнейшие данные свидетельствуют о том, что способы заверения документов были гибкими и впоследствии могли быть добавлены дополнительные подписанты для упрочения действительности документа13; однако более уместно отметить здесь то, что распространённые в Тоскане в XII веке модели подписей свидетелей указывают на реальные социальные связи между свидетелями и организациями, которым они служили14. Несмотря на очевидные социальные связи в Тоскане, в этот период наблюдаются существенные различия между Тосканой и Равенной, в частности, относительная однородность Лукки и космополитизм Равенны, побочный продукт положения последней как столицы византийской Италии; кроме того, ясно, что в отличие от регламентированной нотариальной организации и традиции, поддерживаемых в Равенне, свидетели в Лукке менее стеснены традициями (или, возможно, инструкциями для писцов и нотариев)15.
Ещё одно различие между исследованиями документов из Лукки и из Равенны заключается в том, что в Равенне недостаточно документальных свидетельств, на основании которых можно было бы делать статистические выводы. Однако, хотя количество документов в случае Равенны ограниченно, они всё же дают важное представление о том, как люди формировали связи за пределами своих социальных и экономических страт. Те, кого попросили быть свидетелями дарений и завещаний в Равенне, собирались вместе не случайно, а по желанию или под влиянием дарителя или завещателя, который «путём выбора заслуживающих доверия свидетелей» обеспечивал, чтобы его или её желания, последнее или иные, были исполнены в соответствии с римскими моделями16. Однако на более политическом уровне этот акт объединял для юридической процедуры группу лиц, которые подтверждали своё положение, а также положение дарителя в верхнем эшелоне города (определяемом здесь теми, чьи дары включают землю), и даже могли подтвердить свой профессиональный статус17.
с.26 Наконец, важным для изучения Равенны является тот факт, что в каждом из этих дарений или завещаний использовались публичный писец или клерк, связанный с муниципальными архивами города, forensis (позже называемый tabellio), нотарии и писцы, когда-то прикреплённые к римской администрации города, позже организованные в schola, но бывшие независимыми от городской администрации или церковной иерархии18. Хотя и не являясь свидетелями в юридическом смысле, они были неотъемлемыми участниками составления и действенности этих документов, и их участие также связывает юридическую деятельность с гражданским институтом, который относительно мало менялся от поздней античности до средневековья.
Завещания
Хотя завещания из Равенны составлены в том же духе, что и дарственные, они представляют другую юридическую и историческую точку обзора. Сохранились только два документа: один – подлинное завещание, другой – официальная нотариальная копия, созданная в результате оглашения шести завещаний из муниципальных gesta (реестров документов), в которых в качестве наследника и получателя указана церковь Равенны. Они представляют самые ранние варианты юридического пожертвования в пользу церкви – акта, который в VII веке с исчезновением gesta уступил место практике дарений19. Фактически, равеннские завещания на папирусах представляют лишь узкий хронологический срез: самое раннее датируется 474 годом, а последнее – 552 годом. Хотя эти завещания играют важную роль в понимании эволюции и практики римского правового института, благодаря указанным в подписях именам они также документируют зримые моменты сетей среди элит Равенны20.
Хотя эти завещания представляют лишь небольшую часть юридических документов, созданных в ранневизантийский период, они всё же отражают некоторые из наиболее широких закономерностей внутри равеннского общества. Завещания, составленные военными и с участием свидетелей из военных, отсутствуют, при этом имеются свидетельства в пользу местных элит, представлявших широкий спектр профессий, от связанной с praetoria городской администрации до высокопоставленных ремесленников и купцов. Свидетелей, однако, в основном идентифицировали не по роду занятий, а по титулам, часто происходящим от рангов позднеримских сенаторов или призванных их имитировать.
Самый ранний документ из Равенны сообщает о создании и открытии или исполнении шести завещаний и первоначально был частью городских gesta (о чём свидетельствуют титулы писцов в завещаниях)21. Из шести завещаний первые два слишком с.27 фрагментарны для какого-либо анализа, тогда как остальные достаточно полны, чтобы их можно было здесь использовать. Церковь Равенны через Киприана (Cyprianus) и Фому (Thomas) – оба фигурировали с титулом защитника равеннской церкви (defensor ecclesiae sanctae catholicae Ravennatis) – была ответственна за запрос официального копирования этих текстов из gesta municipalia, что включало в себя оглашение каждого текста и последующее признание его приемлемым22. Нынешнее состояние документа обнаруживает некоторые пробелы в записях завещаний, но на основании их включения в список мы можем предположить, что назначенным получателем во всех завещаниях была церковь.
Третье завещание в собрании, составленное 27 декабря 480 года, принадлежит Колонику (Colonicus), vir reverendus и deaconus; хотя оно и является фрагментарным, его сохранение представляет единственное упоминание о собственноручном завещании, датируемом V веком на Западе23. Сохранившийся текст представляет только начало документа и, хотя ясно, что Колоник написал завещание сам, он также включил свидетелей, подтвердивших его действительность, как того требовал закон. Эти свидетели, то ли пятеро, то ли, скорее, семеро, при вскрытии документа показали следующее: «Я присутствовал [при составлении] этого завещания; я подтверждаю свою печать и подпись, и я подписался ниже»24. Список фрагментарен, но в число свидетелей входят высокопоставленный Флавий Гауденций (Flavius Gaudentius), vir clarissimus, а также Флавий Аполлинарий (Flavius Apollinaris) и Флавий Констанций (Flavius Constantius), viri devoti – эпитет, часто используемый простыми солдатами; двое других, Пётр (Petrus) и Дезидерий (Desiderius), отсутствовали в городе во время вскрытия завещание, но их подписи были подтверждены остальными присутствовавшими свидетелями25. Этот документ не предоставляет существенных доказательств моделей элитарных сетей во времена конца Западной империи из-за отсутствия в подписях профессий, но позволяет предположить высокую степень гибкости – будучи диаконом, Колоник был представителем низшего духовенства, но, скорее всего, выполнял в городе и другую роль и, возможно, имел и другой титул, на что намекают выбранные им свидетели; однако в данной ситуации его идентичность для достижения собственных целей лучше всего раскрывается через его отношение к церкви. Наконец, среди его свидетелей имеются как clarissimi, так и devoti, что позволяет предположить неоднородную группу свидетелей, по крайней мере, в отношении военного ранга26.
Четвёртое завещание было вскрыто 5 ноября 474 года, раньше, чем завещание Колоника, и принадлежит Флавию Констанцию (Flavius Constantius), который являлся vir honestus и был общественным красильщиком (tinctor publicus) Равенны27. В отличие от собственноручного завещания, составленного Колоником, Флавий с.28 Констанций воспользовался преимуществами традиционной системы и продиктовал свою волю публичному нотарию Домицию Иоанну (Domitius Iohannes), а после того, как завещание было составлено, подписал его собственным именем. Как и в случае с завещанием Колоника, оно представляет действие по вскрытию документа, при этом каждый из свидетелей использует одну и ту же формулу, и таким же образом сохранившийся текст также повреждён, так что не все имена подписантов остались целы.
Однако сохранившиеся в завещании Флавия Констанция свидетельские подписи показывают явную связь между элитой, состоящей из представителей поддерживаемого империей купеческого класса (к которому принадлежат Флавий и Георгий, торговец шёлком из следующего завещания) и местными городскими и имперскими администраторами. В их число входят: Флавий Бонифаций (Flavius Bonifatius), vir devotus, но также apparitor – помощник магистрата или имперского чиновника; Флавий Пробаций (Flavius Probatius), vir devotus и apparitor той же магистратской службы; и Ираклий (Heraclius), присутствовавшие при вскрытии завещания. Остальные четыре свидетеля не присутствовали при оглашении этого завещания: Симплиций (Simplicius) умер, а Экзуперий (Exuperius), Памоний (Pamonius) и Георгий (Georgius), все devoti, не присутствовали без указания причины.
В данном случае общественный красильщик (предположительно, шёлка, в конечном итоге проданного имперским чиновникам) своим завещанием создал сеть людей, связанных различными административными должностями и примерно одинаковых по своим рангам (например, vir devotus). Вполне оправданно, что в завещании Флавия Констанция представлены не высшие эшелоны ремесленников, купцов или местных администраторов, а люди относительно равного положения (красильщики, а не купцы, и помощники, а не полноправные магистраты), что является общим элементом, встречающимся в других завещаниях, а также во многих дарственных. Это очевидное социальное равенство между подписантами и завещателями подтверждает идею о том, что эти проявления тонких связей между элитами градуированы и отражают общее положение их участников как подмножества местной элиты Равенны.
Пятое завещание, оглашённое и скопированное для архива, принадлежит Целию Аврелиану (Caelius Aurelianus), который всего один год был епископом Равенны (521 г.). О его жизни мало что известно, хотя епископский биограф IX века Агнелл в своей Liber Pontificalis приводит некоторые подробности о его понтификате28. Помимо того, что он назначает церковь своим единственным наследником, его завещание демонстрирует широкий круг лиц, принявших участие в его исполнении. Первым был писец Агнелл (Agnellus), которому присвоены титулы vir honestus и forensis, поскольку он был одним из публичных нотариев, а не епископских писцов, которые появляются позже, но редко засвидетельствованы как регистраторы дарений. Помимо использования публичного писца, ни один из свидетелей, по-видимому, не имел явных религиозных связей. Возможно, из-за краткости пребывания Аврелиана в должности, пригодные для этого церковнослужители ещё не входили в его ближайшее окружение, состоявшее в основном из малоизвестных личностей с целым набором почётных эпитетов: Пробин (Probinus) и Север (Severus), viri spectabiles; Амаций (Amatius), Флавиан (Flavianus) и Констанций (Constantius), viri devoti, а также Помпулий Север, vir laudabilis29. Эти подписанты присутствовали при составлении завещания, как и некий Пётр (Petrus), vir devotus, не присутствовавший при вскрытии завещания после смерти Аврелиана. Как и в предыдущем завещании, сочетание некогда сенаторских spectabiles, более низкого ранга военных и административных devoti и с.29 муниципального чиновника, имеющего ранг vir laudabilis, иллюстрирует, что личная сеть, которую поддерживал Аврелиан, распространялась на широкий круг чиновников, знатных лиц и администраторов в Равенне.
Помпулий Север, последний, кто засвидетельствовал подпись Аврелиана, также играл официальную роль при вскрытии документа, выступая в качестве principalis (главы curia) вместо Мельминия Кассиана Младшего (Melminius Cassianus Iunior), который вновь появляется в 552 году в завещании Георгия (рассматривается ниже) как principalis (второй Мельминий Кассиан, возможно, то же лицо или его непосредственный потомок, фигурирует в завещании Манны в 575 году как magistratus)30. Присутствие Помпулия в качестве свидетеля позволяет предположить, что по крайней мере некоторые из этих лиц и, возможно, даже Аврелиан, были членами curia в Равенне, демонстрируя, что этот институт не только всё ещё действовал во времена остроготской оккупации, но и был тесно связан с католическими епископами31.
Шестое и последнее завещание из этого собрания принадлежит Георгию (Georgius), vir devotus, который был одним из городских торговцев шёлком (olosiricoprata) – положение, тесно связанное с императорской властью, о чём дают основание полагать многочисленные законы, регулирующие их практику в novelae Юстиниана32. В своём завещании он также описан как сын Юлиана (Iulianus) из Антиохии, что позволяет предположить, что корни его семьи в Равенне не были глубокими и что он относительно недавно прибыл в Италию, будучи одним из многих переселенцев из восточного Средиземноморья в период Юстиниана33. Несмотря на свою незначительную историю в городе, Георгий всё же был способен собрать вместе ряд важных граждан для составления своего завещания; кроме того, язык текста предполагает близкие отношения между Георгием и писцом, что свидетельствует о сети, выходящей далеко за рамки простой практики составления завещаний.
Как и другие завещания, сохранившиеся в городских gesta во второй половине VI века, это завещание было написано forensis по имени Деусдедит (Deusdedit), который, как отмечалось выше, описан как друг Георгия. Он также был forensis в Классисе, порту Равенны, что указывает на то, что в этом городском районе было ещё достаточно городской инфраструктуры, требующей должности forensis. Как и в других завещаниях, те, кто подписались в качестве свидетелей, были членами местной элитарной подгруппы Георгия, представленной в начале этого документа купцами и банкирами: Виталий (Vitalis), Аммоний (Ammonius), Георгий (Georgius) и Теодор (Theodorus) были банкирами (argentarii); Иоанн (Iohannis) был оптовым торговцем (proemptor); Теодул (Theodolus), такой же торговец шёлком (olosiricoprata); и, наконец, Лаврентий (Laurentius), торговец одеждой (gunnarius), который не только подписался под документом, но и провёл инвентаризацию и оценку имущества Георгия (“ego ... antetaxatis viris”). Эти семеро мужчин представляют группу, с которой у с.30 Георгия было больше всего общего и которая принимала его, невзирая на его восточное происхождение или неаристократическую профессию (хотя и такую, которая, предположительно, имела какой-то местный статус)34. В дополнение к своим связям в сфере бизнеса и коммерческой деятельности все, кроме Лаврентия и Иоанна, также носили титул clarissimus, что указывает на его предполагаемое отслоение от сенаторского ранга и эволюцию до почётного титула. Вместе с другими завещаниями из этого собрания, которые датируются концом V – серединой VI вв., эти завещания документируют характер этих местных сетей, демонстрирующих вариации внутри элит Равенны, но последовательность в том, что люди выбирают таких свидетелей, которые, по-видимому, отражают их собственное социальное или политическое положение.
Следующее завещание сохранилось независимо от завещаний, собранных выше, хотя сходным образом отображает в слегка отличающихся строках многие из тех же моделей35. Оно довольно фрагментарно, в нём сохранились только подписи. В отличие от описанных выше завещаний, которые все сначала были зарегистрированы в gesta публичными нотариями (forenses), а затем официально скопированы, это завещание является подлинным документом, составленным писцом, завещателем, свидетелями и должностными лицами, и содержит части, относящиеся как к составлению текста 25 февраля 575 года, так и ко вскрытию 1 апреля после смерти завещателя.
Этим завещателем был Манна (Manna), сын Нандерита (Nanderit), никак не идентифицируемый, кроме эпитета vir devotus. Хотя ни отец, ни сын не фигурируют ни в каких документальных источниках, они, судя по их именам, на каком-то ономастическом уровне были «готами», а титул Манны предполагает военную карьеру, хотя, учитывая тот факт, что он называет своим единственным наследником церковь Равенны, мы можем предположить, что его семья приспособилась к новой среде за тридцать пять лет византийского контроля над городом и свыше двадцати лет, прошедших после ликвидации готской церкви36. Основываясь на типичных паттернах Равенны, Манна представляет прежний военно-готский сегмент элиты в целом, хотя он и исчезнет полностью или подвергнется преобразованию в местную военную аристократию, поскольку византийская Италия претерпела изменения в сфере обороны.
Хотя всё, что сохранилось от завещания Манны, – это подписи свидетелей, оно существенно отличается от других завещаний из Равенны тем, что свидетели, подтверждая, повторяют значительную часть основного текста завещания, от которого уцелело лишь несколько строк. Эти подписанты заявляют, что Манна назначает наследником церковь Равенны и освобождает своего раба Альбанио (Albanio) и его семью. Затем свидетели делают следующее заявление: «Я … по просьбе Манны, vir devotus и сына покойного Нандерита, при том, что он сам присутствовал и подписался, свидетельствую это завещание, и в этом завещании, по которому святая католическая церковь Равенны назначена наследником, я подписываюсь как свидетель»37.
с.31 В отличие от описанного выше завещания Георгия, завещание Манны предполагает, что большая вариативность элит в разных занятиях является следствием более широкого социального состава его сети. Семью задействованными свидетелями были: Иоанн (Iohannis), vir strenuus, не имевший иного звания; Эмилиан (Emilianus), vir devotus, который был scriniarius – архивариусом или секретарём gloriosa sedes[1] городского префекта38; Риккитанк (Riccitanc), vir clarissimus, известный также как Евсевий в других текстах; Феодосий (Theodosius), vir devotus, которому, возможно, был присвоен титул magister litterarum или magister libellorum39; Андрей (Andreas), vir honestus; Кириак (Quiriacus), vir honestus, который был заведующим складом (orrearius), возможно, у церкви; и, наконец, Пётр (Petrus), vir honestus, который был collectarius, официальным менялой и, возможно, также налоговым чиновником40.
Наконец, оригинальный документ завершается подписью составившего его писца Юлиана (Iulianus), являвшегося помощником другого писца, Иоанна (Iohannis), который, по-видимому, контролировал составление завещания и в своей подписи указал титул forensis civitatis Ravennatis; фактически за процедурой надзирал magistratus Мельминий Кассиан (Melminius Cassianus)41.
Свидетели Манны представляют некоторые аспекты его собственной жизни и личности, хотя его точное положение в элитарной иерархии определить невозможно. Судя по его имени и имени его отца, он, должно быть, придерживался какой-то готской идентичности, и всё же только один из свидетелей, Риккитанк, носил соответствующее «готское» имя. Браун предполагает, что Манна «был либо солдатом, либо второстепенным придворным чиновником», что могло бы помочь объяснить присутствие лиц, занимавших аналогичные должности, таких как magister Феодосий и scriniarius Эмилиан42.
Пётр был греком по происхождению и выполнил свою подпись на латыни, используя греческие буквы, и, хотя он не был членом городской администрации, он, возможно, участвовал в некоторых городских предприятиях, таких как сбор налогов или обмен денег для этой цели43. По отношению к церкви Кириак мог быть orrearius епископства в Равенне. Гораздо более занимательным является Риккитанк, единственный «гот», выступающий в качестве свидетеля.
Внимательно изучив подписи как в этом завещании, так и в более поздней купчей, Чедер определил, что Риккитанк был тем же самым лицом, что и Евсевий, являвшийся помощником numerarius’а в региональной налоговой службе и располагавшийся у церкви св. с.32 Стефана (ad Sanctum Stefanum)44. Патрик Эмори также связывает Риккитанка с Евсевием и отмечает, что «включение имени Евсевия в список свидетелей предполагает, что он был vir clarissimus, как и Риккитанк, хотя, связывая себя с церковью, он не указывает своего ранга»45. Эмори также предполагает, что Риккитанк мог принять это имя после обращения либо получил оба имени от своего отца Монтана (Montanus), который назван в завещании Манны и который, вероятно, имел ту же профессию, что и notarius sacri vestarii в документе
Наконец, некоторые из свидетелей Манны связаны не только через его завещание, но, возможно, также имели более глубокие связи и сети. Купчая, в которой Евсевий/Риккитанк фигурировал в качестве первого свидетеля, была не только засвидетельствована пишущим по-гречески Петром из завещания Манны, но также, возможно, была написана писцом Юлианом47. Присутствие Юлиана, collectarius’а Петра и Евсевия/Риккитанка в этом документе некоторым образом предполагает, что сети, которые проявляются в некоторых из этих завещаний и дарственных, не является временными, предназначенными исключительно для составления и исполнения одного документа, но скорее существуют на более широком уровне среди представителей элит города.
Эти завещания демонстрируют сильное присутствие административных чиновников из римских институтов, всё ещё действовавших в V и VI веках, и что показанные через свидетелей сети были разделены не просто по роду занятий и, следовательно, по статусу. Как можно предположить из завещания Манны, к середине VI века элитарные сети охватывали все ранги, занятия и подгруппы, связанные между собой дарами в пользу церкви.
Ранние дарения: 553–600 гг.
Модели, подобные присутствующим в завещаниях, также встречаются в пяти сохранившихся дарственных второй половины VI века. Этот период был временем значительных потрясений, связанных с прибытием в Италию лангобардов и созданием в ответ экзархата, а также с последующим сокращением восточного присутствия в византийской Италии48.
с.33 Дарения во многих отношениях похожи на завещания, хотя и представляют собой совершенно иную правовую эволюцию. В конечном счёте, для Равенны и почти всей Западной Европы они становятся предпочтительным и доминирующим способом передачи отдельными лицами движимого и недвижимого имущества епископальным и монашеским учреждениям, а также ключевым методом основания новых учреждений (выступая в качестве основополагающих хартий). Они являются не только личными юридическими документами, но и общедоступными, поскольку не только дарители и получатели знают содержание дарения, но также ключевыми участниками его совершения являются пятеро свидетелей.
Самое раннее известное дарение из Равенны, датируемое 491 годом, сильно повреждено, а текст в издании Чедера в значительной степени реконструирован и полностью лишён подписей; в сохранившихся фрагментах дарителем имущества указана Мария (Maria), а получателем – церковь Равенны49. Первое относительно хорошо сохранившееся дарение с подписями свидетелей было совершено 4 апреля 553 года, дарителем также выступила женщина, Ранило (Ranilo)50.
Наиболее интересный аспект дарения Ранило заключается в том, что она оформляет дарственную без какого-либо правового участия своего мужа Фелитанка (Felithanc), vir sublimis, кроме его подписи и заявления о том, что он является “iugalis”[4] Ранило-donatrix[5]51. Независимость, которую демонстрирует Ранило, весьма необычна, учитывая, что в то время она ещё была замужем, но это указывает на то, что имущество, которое она дарила, принадлежало лично ей. Однако по своей форме это дарение соответствует моделям типичных дарений в Равенне. Как и в случае с другими дарениями, в нём участвуют пять свидетелей, что меньше, чем в завещаниях, поскольку дарители ещё могут подтвердить подлинность своего дарения. В этом тексте имеются понятные имена четырёх свидетелей, все с высокоранговыми эпитетами: Лаврентий (Laurentius), vir spectabilis, Арборий (Arborius), vir clarissimus, Басс (Bassus), vir clarissimus и Аманций (Amantius), vir spectabilis.
Хотя положение свидетелей не зафиксировано, один из них, Басс, фигурирует в документе, разрешающем судебную тяжбу (chartula damnatae litis) между двумя лицами с готскими именами, которые не умели писать (“litteras nescientes”), Вадвульфом (Waduulf), vir devotus, и его женой Реккифридой (Reccifrida), и Львом (Leo), vir honestus, судовладельцем или судовым агентом (navicularius)52. Участие Басса в двух юридических документах с «готскими» протагонистами предполагает, что он был членом (или, по крайней мере, союзником) устойчивой группы готской элиты, оставшейся в византийской Равенне, что может свидетельствовать о том, что и другие свидетели дарения Ранило могли быть частью той же самой группы.
Следующая сохранившаяся дарственная была составлена 14 февраля 572 года и включает церковь Равенны в качестве получателя имущества от Бона (Bonus), vir honestus, портного с.34 (bracarius), и его жены Мартирии (Martyria)53. Вместо дарения по форме, как в случае с Ранило, это больше похоже на протокол о сделке, в котором писец описывает действия и заявления участников и, в конечном итоге, тех, кто имеет полномочия подписать документ.
Во-первых, есть те, кто каким-либо образом назван, но не подписывается; к ним относятся Бон и Мартирия, писец города Равенны по имени Либерий (Liberius), который выслушал первоначальное дарение, и архиепископ Пётр III, который не присутствовал, но назван «главой церкви». Другая группа, неназванная, но присутствующая, – defensores церкви Равенны, которые делают предпоследнее заявление, объявляя мероприятие проведённым в соответствии с обычаем, и просят о его завершения декретом. Кроме того факта, что при составлении этого документа использовался публичный нотарий, здесь мало что ещё можно предположить.
Список тех, кто, подписывая документ, «присутствовал при совершении этого акта», свидетельствует о доверии к официальным администраторам, но в целом состав группы свидетелей был относительно смешанным. Мельминий Лаврентий (Melminius Laurentius), magistratus, отвечал за руководство мероприятием, продолжая практику магистратов, контролирующих юридические дела в городе. Сохранились три свидетельства о завершении этого дарения: Мельминия Бонифация (Melminius Bonifatius), vir laudabilis; Мельминия Иоанна Младшего (Melminius Iohannis Iunior), который не наделён титулом; и последнего подписанта, Гундерита (Gunderit), бывшего кем-то вроде стенографиста или мелкого чиновника (exceptor) в curia города Равенны. Его «готское» имя имело, вероятно, мало значения, кроме того, что относило некоторую часть его наследия к более ранней миграции; его положение служащего курии в том, что осталось от gesta municipalia, является явным указанием на то, что связь между «готичностью» и военной службой, тесно связанными в период готского правления, к этому времени значительно ослабла.
Вполне вероятно, что Бон, как bracarius и скромный honestus, на самом деле не подходил под определение традиционного представителя местных элит, поскольку он, по-видимому, не обладал необходимым рангом или родом занятий; однако возможно, что благодаря накопленному богатству он попал в широкую местную элиту скорее благодаря своим владениям, а не другим качествам54. В его дарении, как официальном акте, участвовали как представители городской администрации, так и служители церкви, но, в отличие от многих других дарений этого периода, это, похоже, лишено реальных доказательств существования сетей, выходящих за рамки этого события. Тем не менее, моментальный снимок, который образуется вокруг Бона и его дара, действительно предполагает определённое смешение различных местных групп, особенно представителей традиционного управленческого сословия с церковнослужителями и элитами нуворишей.
Хронологически следующее дарение было совершено Сизиверой (Sisivera), honesta femina, вольноотпущенницей, когда-то служившей Теудифаре (Theudifara), пожертвовавшей часть fundus под названием Balonianus церкви Равенны в последнем десятилетии VI века55. Несмотря на то, что она была вольноотпущенницей, она, должно быть, владела большим состоянием, исходя из размера подаренной ею земли и компании её свидетелей. В некотором смысле это с.35 дарение повторяет дарение Ранило, хотя Сизивера демонстрирует большее разнообразие элит при подтверждении её дарения.
Эти свидетели начинаются с Армата (Armatus), который описан как scolaris (гвардеец) и collectarius церкви, хотя, возможно, он скорее действует как последний, учитывая получателя дара56. Его подпись включает длинное повторение акта дарения, но завершается приписыванием представительства церкви в этом дарении Палумбу (Palumbus), диакону и vicedominus, что также проделывают остальные пять свидетелей. Другой, представляющий военную профессию свидетель также представляет собой первое явное свидетельство действующего солдата, подписавшего в качестве свидетеля дарственную: Адквизит (Adquisitus), vir clarissimus, который был младшим офицером (optio) в подразделении victricium Mediolanensium. Остальные свидетели, судя по всему, принадлежат к купеческой элите или к тем, кто связан с богатством. Иоанн (Iohannes) определяет себя (на народной латыни, но греческими буквами) как σουρος ναγουζατρο (а писец называет его syrus negotiator), или купцом сирийского происхождения; Лаврентий (Laurentius) назван бывшим сборщиком налогов (ex epodecta, что является транслитерацией ὑποδέκτα – должности, примерно эквивалентной exactor) в городе Фано, который был главным городом в Пентаполе к югу от Равенны. Среди других свидетелей – Юлин (Iulinus), который был помощником покойного Маркатора (Marcator), что, возможно, обеспечивает ещё одну связь с Бассом из дарения Ранило, поскольку он, возможно, выступал в качестве писца chartula damnatae litis, свидетелем которой был Басс, и, возможно, предполагает, что Юлин был связан с готами, пусть даже лишь поверхностно57. Наконец, Ювин (Iuvinus), который был orrearius, хотя место его занятий не указано или не сохранилось (так как конец документа слегка повреждён). Писцом был другой публичный нотарий Бон (Bonus), tabellio civitatis Ravennatis, что свидетельствует о продолжении использования муниципальных писцов на протяжении, по меньшей мере, двух столетий, как видно из этих документов.
Эти подписи свидетелей, помимо сети, связывающей бывших «готов» с военными, купцами и администраторами с церковью в Равенне, указывают на то, что эти связи были гораздо шире, чем просто местные, что показывает важность элит Равенны на более широком региональном уровне и способность Сизиверы привлечь смешанную группу для обеспечения своей воли. Возможно, необходимость найти свидетеля за пределами Равенны была вызвана тем фактом, что предложенный в качестве дара fundus находился не непосредственно во внутренних районах Равенны, а на территории Римини, что требовало свидетелей со связями за пределами Равенны. Например, Лаврентий описывает себя как сборщика налогов из Фано, города в 25 милях к югу от Римини и в 60 милях от Равенны. Более того, появление действующего военного по имени Адквизит из отряда, происходящего из другой местности, может указывать на то, что он отправился со своим подразделением или в одиночку в город, хотя казалось, что он прибыл задолго до составления этого документа. Наконец, существует проблема восточных сирийских корней negotiator’а Иоанна, которые, хотя и не являются необходимыми для обеспечения дарения, указывают на неоднородность Равенны и её положение в Средиземноморье. Какова бы ни была причина, стоящая за разнообразием свидетелей, избранных Сизиверой для с.36 своего официального дарения, все они имели какую-то связь, личную или профессиональную, с женщиной, которая совершила дарение без упоминания отца или мужа, но только заявила о взаимосвязи с другой женщиной, её бывшей patrona Теудифарой, чьё имя сохранилось только в этом документе. Сеть Сизиверы, созданная либо через её бывшую госпожу, либо ею самой, указывает на то, что даже на рубеже VII века некоторые равеннские женщины были независимыми членами элиты, которая выходила за рамки местной группы и отражала региональный характер высших эшелонов Равенны.
Эти дарения, совершённые Марией, Ранило и Сизиверой, документально подтверждают, что женщины, самостоятельно либо через своих мужей или патронов, собирают широкую и разнообразную группу свидетелей. Исходя из этого, мы можем ожидать, что эти женщины пользовались в местных элитах определённым влиянием. Поскольку эти женщины могли обращаться к мужчинам – военным, администраторам и купцам – они благодаря браку, наследству, рангу или богатству были в полной мере частью этих групп и важными участницами сетей, которые смогли создать.
Последнее дарение этого периода, около 600 года, принадлежит Иоанну (Iohannis), clarissimus, занимавшему два важных военных поста58. Во время своего дарения он был командиром (primicerius) подразделения, известного как felices Theodosiaci, а ранее был spatharius при покойном magister militum Георгии (Georgius), занимая, по сути, положение «капитана телохранителей» в начале VII века (в конечном итоге эта должность стала воинской почестью вместо фактической должности, связанной со spada, палашом, от которого первоначально произошло её название)59. Его дарение было необычным также потому, что знаменовало собой поворотный момент в форме и целях дарений, поскольку это первое сохранившееся дарение, явным образом указывающее на свою духовную мотивацию в arenga[6]60. Он даровал половину своих владений (опять же, используя римскую систему раздела наследства, то есть шесть двенадцатых) в качестве oblatione и remedium[7] своей души, предвещая нововведения в практиках пожертвований на всём средневековом Западе61.
Иоанн является самым высокопоставленным из дарителей и завещателей, о которых говорилось до сих пор, и свидетели его дарения отражают его ранг, что видно по включению многих представителей военной администрации высшего уровня. К ним относятся два комита с эпитетами vir clarissimus, Стефан (Stefanus) и Пётр (Petrus), а также стенографист (exceptor) местного префекта (inlustris potestatis) Иоанн (Iohannis), который, возможно, с.37 был помощником scrinius’а (хотя его подпись слегка повреждена и это неясно). В начале подписи другого свидетеля, Анастасия (Anastasius), содержится неизвестная аббревиатура excab ..., что приводит догадкам относительно его рода занятий или прежней должности62. Наиболее интересным из свидетелей является ещё один выходец с Востока, Марин (Marinus), который исполняет свою латинскую подпись греческими буквами, указывая только свою профессию: “χρυσωκαταλακτις”, банкир63. Подобно Иоанну (сирийскому negotiator’у из дарственной Сизиверы) и Петру (collectarius’у из завещания Манны), Марин является представителем греческой купеческой диаспоры. Как и другие завещания и дарения до этого времени, это дарение было записано Виталием (Vitalis), tabellio из Равенны, который фактически не подписывает документ (или его подпись утрачена, поскольку папирус является фрагментарным).
Сеть, созданная дарением Иоанна, имеет некоторое сходство с дарением Сизиверы, хотя, учитывая его высокое положение, очевидно больше военных фигур; отсутствуют какие-либо лица, представляющие церковь, которые помогли бы застраховать душу Иоанна. В этом дарении также фигурирует аналогичное сочетание деятелей из военной и коммерческой элит, возможно, представляющих новые элиты, сохраняющие сенаторские и куриальные титулы, не имея связи ни с одной из этих групп.
Даже в этих ранних пожертвованиях очевидны серьёзные изменения в элитарном обществе Равенны. Это видно по числу военных офицеров, пересекающихся с остаточными следами позднеримской администрации, и по тому, как те, кто предположительно относятся к готскому наследию, в конечном счёте вплетаются в ткань византийской Равенны.
Дарения во времена экзархата: 600–751 гг.
Хотя использовавшие титул экзарха византийские военачальники появляются уже с 584 года, сохранившиеся от периода с начала VII века до конца византийского контроля над Равенной дарственные образуют обозримую группу, позволяющую целенаправленно взглянуть на изменения в моделях свидетелей дарений за этот период продолжающихся изменений в аристократическом составе.
Первое дарение этого периода отличается от других, рассматриваемых здесь, тем, что было составлено не в Равенне, а в Риме, а дарителем был житель не одного из этих городов, а Неаполя64. Кроме того, это дарение является редким примером, когда в тексте ясно указано, что даритель – грек. В этом дарении, дата которого неизвестна, но которое отнесено Чедером к началу VII века, Стефан (Stephanus) предоставляет землю вблизи Губбио церкви Равенны, и в качестве свидетелей он собрал группу, которая, по-видимому, не имеет явной связи с городом Равенной. Хотя Стефану, чья подпись, как и у других греков, обнаруженных в этих документах, выполнена на транслитерированной греческими буквами народной с.38 латыни, в тексте дарения присвоен титул magnificus illustrius (а также grecus), в своей подписи он называет себя только ιλλουστρις. Хотя не представлено никаких свидетельств о его роде занятий, основываясь на количестве подписавших его дарственную высокопоставленных военных командиров с большой вероятностью можно заключить, что он являлся военным или был им ранее. Эта военная связь заметно отличает его от некоторых греков, представленных в более ранних дарственных и завещаниях, являвшихся купцами или чиновниками и не имевших военного ранга, и, похоже, действительно соответствует греческому военному присутствию, особенно заметному в аппарате экзарха на протяжении этих полутора столетий65. Нам, однако, не следует обращать внимания на этих свидетелей, поскольку они представляют не элиты Равенны, но скорее элиты Рима или вооружённые силы в Италии в целом, чья штаб-квартира находилась в Равенне, а офицеры были распределены по всему региону.
Следующее дарение с неповреждённым списком свидетелей принадлежит Павлакису (Paulacis), который был военным и использовал свидетелей почти исключительно из числа военных и уцелевших обломков позднеримской администрации66. В дарении Павлакиса, датируемом 639 годом, сохранились только подписи свидетелей (как и в завещании Манны); в документе зафиксировано, что Павлакис пожертвовал три двенадцатых доли fundus Terriaticus церкви Равенны. В заключение свидетели подтверждают его «клятву на sancta evangelia соблюдать всё, что было записано». Как стало обычной практикой, дарение не обходится без обмена, и в конце документа имеется заключительная часть, в которой удостоверяется, что Павлакис получил 36 солидов в присутствии Иоанна (Iohannes), командира numeri Argentesium, в месте нахождения муниципального архива.
Павлакис был солдатом numeri Armeniorum, но имел и другие прочные военные связи, поскольку являлся сыном Стефана (Stefanus), командира numeri Veronensium. Среди его свидетелей – сослуживец и бывший писарь (scriba) numeri Armeniorum по имени Теодоракис (Theodoracis), участник того, что было когда-то императорской дворцовой гвардией, но к VII веку стало всего лишь военным полком, scholares sacri palatii; Иоанн (Iohannes), vir devotus; и три действующих или бывших чиновника местной администрации: Виталиан (Vitalianus), vir clarissimus, бывший numerarius региональной налоговой службы (scrinia canonum); Герман (Germanus), стенографист или чиновник (exceptor) «самого выдающегося» префекта; и Теодор (Theodorus), являвшийся помощником Иоанна (Iohannes) (vir clarissimus), numerarius. Дарственная написана другим Виталианом, официальным нотарием, под контролем Германа, который является одновременно notarius и scriniarius города.
Связь между теми, кто служил в армии, и теми, кто контролировал финансовые ресурсы в Италии, раскрывается свидетелями этого дарения. Как группа они представляют собой смесь военных, администраторов и налоговых чиновников, которые подразделяются далее, поскольку не все имеют одинаковый ранг: Теодор – помощник без почётного титула, тогда как Виталиан – vir clarissimus и бывший хранитель налоговой отчётности. Тем не менее, каждый из них был членом круга, связанного с Павлакисом или, возможно, с его отцом, с.39 поскольку он часто упоминался в дарственной, и появляются «отставники», что, возможно, демонстрирует наследуемость не только статуса в элитах Равенны, но и поддержания элитарных сетей за счёт семейных связей.
Как и дарственная Павлакиса, следующее дарение сохранилось только в виде списка свидетелей. Из-за состояния папируса, в котором отсутствуют первые 4–6 букв в каждой строке, имена свидетелей не сохранились, но уцелели их титулы, должности и занятия. Составленное в середине VII века, это дарение принадлежит Гаудиозу (Gaudiosus), vir reverentissimus и defensor sanctae ecclesiae Ravennatis, который дарит церкви Равенны сад в городе67. Многие из свидетелей также демонстрируют связь с военными, предполагая, что Гаудиоз, хотя на момент своего дарения и был defensor в церкви Равенны, ранее, возможно, занимал военную должность, основанную на его связях. Дарение Гаудиоза также запечатлевает последний случай, когда для подписи использовались греческие буквы, отражая постепенный упадок движения на запад греков, вовлечённых в бюрократию или торговлю (греки, вовлечённые в религиозные или монашеские дела, продолжали переезжать на Запад во всё большем количестве, особенно в связи с иконоборческими спорами конца VII и IX вв.).
Документ, использующий традиционные формулы, пятерых свидетелей и городского нотария, вполне типичен. Поскольку от подписи первого свидетеля сохранилась лишь последняя строка, известны только четверо. Имеются два штабных офицера numeri felicum; первый описывает себя как iure letorum (живущий по праву летов), тогда как второй – просто letonum, из рода летов. Это подразделение, которое, возможно, первоначально состояло из нескольких групп варваров, laeti, сохранялось в Равенне до второй половины VIII века и имеет сходство с другими подразделениями и военными частями в Италии. Следующий военный деятель, оставивший свою подпись в качестве свидетеля, также принадлежал к подразделению, первоначально входившему в состав императорской военной гвардии: он был vir devotus, scholaris из schola gentilium, которая была одним из многих элитных военных подразделений, получавших более высокое жалованье и выполнявших больше административных задач в византийской Италии68. Последний свидетель зафиксирован только с почётным званием vir honestus, хотя и писал греческими буквами, его положение могло быть одним из многих, фигурирующих в этих текстах. Наконец, писцом, фиксировавшим эти процедуры, был не кто иной, как глава городской нотариальной конторы в Равенне и Классисе (primicerius scolae forensium civitatis Ravennae seo Classis). Преимущественно военный характер свидетелей проливает свет на положение дарителя Гаудиоза и на то, насколько церковные звания были доступны для элит параллельных занятий. Использование им должности primicerius нотариев также наводит на мысль, что этот ранг должен был быть высоким, о чём свидетельствует тот факт, что эта должность не встречается ни в одном из других дарений69.
с.40 Последнее дарение этого периода знаменует начало двух важных изменений: первое – покровительство монастырским учреждениям, а второе – регулярное появление в документах о дарениях жён вместе со своими мужьями. В этом фрагментарном папирусе, датируемом примерно 700 годом, сохранились только две свидетельские подписи о дарении Иоанна (Iohannes), vir clarissimus, командира numerus Ravennatis, и его жены Стефании (Stefania), honesta femina, которые вместе передают четверть fundus под названием Cellulas Иоаннии (Iohannia), religiosa abbatissa монастыря Иоанна Крестителя «ad Navicula»70.
Первый свидетель с необычным (по крайней мере, для Италии) именем Атталиан (Attalianus), domesticus неопределённого numerus, сохранился только во фрагменте, который видел Марини, включивший его в своё издание, но который впоследствии больше не появлялся. К Атталиану присоединился второй domesticus, Сергий (Sergius) из numerus Armeniorum. Тот факт, что два domestici были свидетелями primicerius’а того, что, как можно предположить, является ещё одним местным воинским подразделением, вполне ожидаем, особенно если учесть, что военные офицеры были теперь главными вершителями власти в византийской Италии71.
Ключевой аспект этого дарения состоит в том, что получателем является монашеское учреждение и что глава этого учреждения фактически тоже названа получателем. Это предполагает, что и Иоанн, и его жена Стефания ранее имели какие-то отношения с Иоаннией, которая даже на тот момент была abbatissa. С этим дарением возникает новый паттерн сохранившихся дарений, где получатель больше не ограничен церковью Равенны, а жертвует отдельным монашеским учреждениям и их руководителям, что обеспечивает дарителям строгий контроль над теми, кому будут направлены их пожертвования и их покровительство, и устанавливается модель, заметная в более поздних грамотах из Равенны72.
Дарение Иоанна и Стефании будет последним за период существования экзархата. Однако средства, с помощью которых в этих юридических текстах оказывается поддержка церковным и монашеским учреждениям, продолжат играть ключевую роль в качестве точек покровительства и отражать образованные свидетелями сети, объединяющие военные и аристократические элиты, монашеских лидеров, нотариев и епископов, которые продолжают переплетаться в послевизантийский период истории Равенны.
Заключение
Документальные папирусы из Равенны дают небольшое, но яркое представление об основных закономерностях трансформации, происходившей с конца готской Италии до падения с.41 византийской Равенны. Однако изменения в иерархии социального состава города на этом не заканчиваются, и в последующие два столетия происходят серьёзные сдвиги, которые заметны в дарениях, такие как формирование местной полунаследственной знати, включая dux’а, которая, в свою очередь, переплетается с семьями, недавно прибывшими из Германии73. Возвращаясь к этому собранию, следует отметить, что некоторые из основных зафиксированных феноменов включают медленный упадок римских административных социальных структур, возвышение военных элит и сохранение независимого равеннского епископата и нотариальной системы – всё это долгосрочные процессы, хорошо задокументированные в других местах. Часто из виду упускаются мелкие детали, такие как подписи свидетелей, указывающие на другую не менее важную закономерность: в завещаниях и дарениях церкви Равенны элиты, как правило, использовали в качестве свидетелей членов своих сетей, обладавших аналогичными должностями и статусом, но не ограничивались ими и часто образовывали связи, охватывавшие весь спектр элит. В этих случаях некоторые формы идентичности, такие как греческая или «готская» принадлежность, казались гораздо менее важными, чем социальный статус или род занятий, что ещё более усиливает аргумент о том, что внешнее давление и напряжённость способствуют выстраиванию отношений, выходящих далеко за рамки ожидаемых категорий. Из-за важности пожертвований и завещаний церкви (в конечном счёте, для спасения души) люди, собранные вместе с целью засвидетельствовать юридический обмен, представляют на реальном уровне отношения, сохранённые «моментальным снимком» создания документа, но которые, тем не менее, существовали и вне этого события.
ПРИМЕЧАНИЯ
*29* Ранг laudabilis был связан с городскими куриальными обязанностями и ограничивался их представителями: P. Koch, Die Byzantinischen Beamtentitel von 400 bis 700 (Jena 1903) 117.
