Exceptores в эпоху поздней античности и раннего средневековья.
Институциональные, социальные и культурные аспекты1
© 2024 г. Перевод с итальянского В. Г. Изосина.
Целью данной статьи является дать представление об exceptores и о происходивших с ними изменениях в эпоху поздней античности и раннего средневековья (V–VIII вв.). После нескольких общих соображений, касающихся не только Италии, но также Галлии и Египта, данная работа фокусируется на случае Равенны, исследованном на основе полного повторного изучения так называемых «равеннских папирусов». Эти документы – в частности, editiones gestorum – используются здесь для того, чтобы проиллюстрировать социальные профили, институциональные отношения, а также культурные и профессиональные навыки exceptores. Исходя из этого, в конце статьи сделана попытка поразмышлять о возможном вкладе, который документарные[1] практики exceptores могут внести в лучшее понимание Collectio Avellana.
с.297 Любому, кто изучает европейские и средиземноморские институты в IV–VII вв., определённо посчастливилось встретиться с exceptor’ом. Идёт ли речь об учреждениях египетской Фиваиды, сенате Рима, префектуре претория Равенны или муниципальной курии Риети – exceptores всегда стоят за углом или, лучше сказать, за письменным источником, который мы собираемся изучить. Но кто они такие? Что они делают? Каков их социальный и культурный профиль? Какое отношение они имеют к Collectio Avellana?
По крайней мере, первые три вопроса не новы для историографии об институтах и документарном производстве римского позднеантичного (IV–V вв.) и послеримского или раннесредневекового (VI–VIII вв.) общества. Существует несколько исследований, касающихся exceptores, действовавших в различных романизированных областях Европы и Средиземноморья, от Галлии до Египта и Константинополя. Однако эти исследования сосредоточены не столько на профиле и практиках exceptores, сколько на конкретном типе их документарной продукции, протоколах или editiones gestorum municipalium, иными словами, протоколах слушаний городских с.298 курий, направленных на регистрацию в институциональных архивах отдельных видов юридических сделок с соответствующей документацией. С одной стороны, историки институтов изучали протоколы для того, чтобы проследить эволюцию городских политических и налоговых систем в эпоху поздней античности и раннего средневековья; с другой стороны, дипломатисты и историки культуры рассматривали это документарное производство, чтобы выявить одну или несколько моделей «римских» документарных систем, общих для многих областей, и проследить их трансформацию на протяжении раннего средневековья. В обоих случаях речь шла о понимании некоторых конкретных аспектов преобразований, лежащих в основе великого перехода V–VIII вв.2
В настоящей статье я не сойду с проложенного вокруг gesta municipalia двойного историографического пути, но попытаюсь более подробно рассмотреть фигуру exceptor’а как социально-профессиональную категорию и, прежде всего, как одного из действующих лиц позднеантичной и раннесредневековой культуры. Цель двоякая: прежде всего, мне бы хотелось, чтобы размышления об этом были полезны сами по себе, добавляя некоторые новые детали в историю «документарной культуры». В этом смысле я намерен продолжить в направлении раннего средневековья линию, проложенную известным исследованием Ханса Карела Тейтлера о notarii и exceptores, доведённым до середины V века, но с учётом нового внимания, уделяемого историками к архивам, системам документирования и их действующим лицам как конкретному объекту исследования. Но я бы также хотел, чтобы реконструкция профиля и практики exceptor’а способствовала лучшему пониманию архивного, документарного и культурного фона таких комплексных документальных антологий, как Collectio Avellana3. По этому второму аспекту стоит, пожалуй, предвосхитить мою точку зрения: я не думаю, что exceptores, о которых я буду говорить, были основой Collectio; напротив, благодаря недавним исследованиям, проведённым Ритой Лиззи и Джулией Маркони, я убеждён, что средой, в которой действовали таинственные составители этого досье, была среда римского папского архива и его notarii, бесспорных протагонистов развития папства и правовой жизни Города на протяжении весьма длительного периода, вплоть до XI века и далее. Однако епископские notarii, как уже отчасти показал Тейтлер для с.299 V века, имели культурный профиль, аналогичный профилю exceptores, и во многих случаях перенимали некоторые из их функций в период раннего средневековья. Таким образом, эти размышления могли бы пролить больше света на профиль и культурные модели notarii, в том числе действовавших в Риме.
Обсуждение начнётся широким обзором, но в центральной части сузится до города Равенны в V–VII вв. Почему Равенна, а не Рим? Во-первых, потому что Равенна, в отличие от Рима, передала нам через свой архиепископский архив значительное количество документов того периода, что позволяет нам предложить картину или, я бы скорее сказал, «действующую» модель exceptores – да, фрагментарную, но, безусловно, менее фрагментарную, чем любой другой город на Западе. Во-вторых, поскольку документы, созданные непосредственно exceptores, протоколы gesta, являются единственными аутентичными и прямыми копиями реестров институциональных архивов, которые у нас имеются, поэтому они открывают окно, позволяющее нам весьма близко подойти к практикам архивной регистрации тех времён – практикам, которые довольно однородны и стандартизированы во многих романизированных областях и которые развиваются в схожих направлениях даже в епископской среде. В-третьих, потому что равеннские документы также содержат свидетельства о появлении церковных notarii и поэтому кажутся мне очень ценным источником для размышлений, посредством инструмента сравнения, о Collectio Avellana и её главных протагонистах.
1. Exceptores в эпоху поздней античности и раннего средневековья. Общие размышления
Что означает exceptor? Этот термин происходит от латинского глагола excipio (ex + capio), а в нашем случае от его технического значения «письменно фиксировать произнесённые слова». Exceptor – по-гречески ταχύγραφος или ἐξκέπτωρ – записывает слова, в особом случае фиксирует их с помощью стенографии, тех notae, которые Тирон, вольноотпущенник и писец Цицерона, изобрёл по греческому образцу для записи речей знаменитого оратора и которые распространялись и совершенствовались на протяжении столетий. Таким образом, этот термин относится к семантическому полю писцов, но по сравнению с такими терминами, как tabellio и scriba, а также по сравнению с notarius, в чём-то схожим, акцент здесь делается на письменной фиксации устной речи4.
с.300 Если меня спросят о формуле, способной содержать географическое расположение exceptores, эта формула, несомненно, будет звучать так: ubi officium, ibi exceptor[2]. Действительно, практически не было бюрократической структуры позднеантичной магистратуры, которая не имела бы своих exceptores; по крайней мере, такое впечатление складывается при совмещении картографии Notitia dignitatum с более детальными источниками V и VI вв., в частности, конституциями кодексов Феодосия и Юстиниана, некоторыми египетскими и италийскими папирусами, а также эпиграфами и литературными источниками разных типов, включая даже ошейник раба. Префекты претория, префекты города Рима, проконсулы Африки, викарии провинций, comites, duces, consulares, correctores, praesides, сенаты Рима и Константинополя, городские курии, sitoniae или «arcae frumentariae»[3] – административное окружение этих магистратур изобилует десятками exceptores и, пожалуй, нет необходимости прослеживать историю каждой из этих магистратур для того, чтобы понять, что наши стенографисты составляли неотъемлемую часть римских бюрократических структур, как они кристаллизовались в III–IV вв.5
Они явно не появились из ниоткуда и, как убедительно показал Тейтлер, существовали уже в древности. Неотличимые вначале от notarii, они находились в рабском состоянии и работали, сопровождая императоров, некоторых магистратов, военные подразделения и даже частных лиц. Лишь после того, как в III веке множество военных стенографистов обосновалось в административных службах империи, и после того, как в IV веке императоры создали особую корпорацию императорских нотариев, schola notariorum, проявилось расслоение между этими с.301 двумя категориями, когда notarii (или tribuni et notarii) представляли собой видные фигуры, близкие к императорам, тогда как exceptores заполняли учреждения гражданских служб. Уже в течение V века многие tribuni et notarii утратили облик императорских стенографистов, чтобы принять на себя более высокие задачи политического, дипломатического и судебного характера, демонстрируя тем самым процесс восходящей социальной мобильности. Напротив, exceptores, теперь также объединившиеся в scholae, гораздо дольше сохраняли свой облик чиновников, способных пользоваться стенографией. Не следует, конечно, думать, что все exceptores были прекрасными стенографистами, поскольку вполне вероятно, что среди десятков человек в штате чиновника некоторые выполняли и более простые задачи. Но, безусловно, основой их профессиональной идентичности в течение долгого времени и после V века продолжала оставаться стенография6.
Что мы можем сказать о социальном профиле exceptores? Для исчерпывающего ответа на этот вопрос необходимо изучить несколько конкретных случаев, и в этом отношении разговор о Равенне предоставит дополнительную пищу для размышлений. Исходя из более общей перспективы на данный момент можно подумать о различии между scholae exceptorum и tribunorum et notariorum в период V–VI вв. Даже exceptores могли сделать блестящую карьеру и стать близкими и доверенными лицами таких представителей власти, как префекты претория (как в случае Иоанна Лида на Востоке или Деусдедита из Равенны на Западе), но по сравнению с notarii они никогда не принимают на себя высокой политической или судебной ответственности, всегда оставаясь прочно привязанными к официальной документарной практике, публичной, если угодно. В нормативных источниках exceptores имеют ранг clarissimi, когда notarii уже являются spectabiles, но затруднительно предложить обобщение по этому вопросу, поскольку в актах практики их ранг лишь изредка раскрывается явно, и во всяком случае никогда в Равенне. С другой стороны, если мы посмотрим на состав schola exceptorum, например, schola comitis sacrarum largitionum, описанной в императорской конституции 384 года, то из 51 exceptores только 6 (11 %) соответствуют всадническому рангу, тогда как остальные принадлежат к одной из трёх formae, которые, вероятно, представляют собой эволюцию степеней первоначального рабского типа. Интерпретировать эти данные непросто, но я считаю, что они, по крайней мере, позволяют увидеть определённое раскрытие категории, находящейся ниже элит. Вероятно, при с.302 найме на работу важны профессиональные навыки, технический капитал, при этом остаётся возможность карьерного роста в пределах исходной институциональной среды7.
Каковы обязанности exceptor’а? Как я уже сказал, в отличие от tribuni et notarii, exceptores гораздо дольше сохраняют свою профессиональную идентичность, основанную на навыках письма и стенографии, и именно это мы и обнаруживаем, когда наблюдаем их в действии. Подавляющее большинство письменных источников V, VI и отчасти VII веков связывают exceptores с составлением протоколов слушаний, проводимых властями с судебной компетенцией. Эти протоколы в той официальной форме, в которой мы их знаем, называются gesta, или editiones gestorum – когда мы имеем дело с официальным «дублированием» (editio) записей в публичных архивах (gesta), то есть с аутентичными копиями, выданными одному из участников процесса. На практике регистрация сказанного происходит поэтапно, что ясно видно, например, в формулярной структуре gesta collationis Carthaginensis, протоколах конференции в Карфагене, которая в 411 году противопоставила донатистов и католиков перед tribunus et notarius Марцеллином вместо проконсула, или в более фрагментарных протоколах gesta municipalia муниципальной курии Равенны VI века, или даже в gesta, присутствующих в формулярах франкской области VI–VIII вв.:
– в ходе слушания exceptor записывает каждое слово обсуждения, используя officium excipiendi, то есть техническую способность фиксировать услышанные слова в реальном времени с помощью notae. Согласно карфагенским gesta или иконографии диптиха из слоновой кости, изготовленного в Риме около 400 года, фиксация происходит в небольших книгах, называемых codices notarum. Заседание и, следовательно, регистрация могут также включать публичное оглашение документов, зачитываемых вслух в том же месте, часто самим exceptor’ом8;
с.303 – на втором этапе, под контролем одного или нескольких представителей власти, при которых идёт слушание, exceptor переносит свои notae, используя теперь алфавитное письмо, в специальные публичные регистры, которые в италийских документах определяются как acta, а в документах меровингских земель – codices publici9;
– в дальнейшем, если один или несколько участников слушания этого потребуют, можно приступить к составлению официального «дубликата» (editio gestorum), передаваемого заявителю. Эти editiones, как правило, составляются на свитках папируса в особо торжественных формах, очень близких к формам эпистолярных документов канцелярии; затем они утверждаются тем же ключевым представителем власти посредством формулы recognitio и подписываются теми, кто руководил обсуждением, будь то епископы, магистраты или куриалы10.
Насколько мне известно, до нас не дошло ни одного безусловно оригинального образца записей gesta, тогда как вся имеющаяся в нашем распоряжении документация такого рода относится к более или менее официальным копиям таких регистров или их editiones, если не к самим editiones в случае Равенны. Очень важно иметь чёткое представление о структуре и процессах создания gesta, поскольку, как мы видели, к этой документальной категории относятся не только записи местных курий, но и многие протоколы церковных соборов и синодов, записанные аналогично карфагенскому протоколу благодаря работе епископских exceptores и notarii, а также дополнительные записи особо важных документов властей, включая императоров. Даже некоторые разделы acta martyrum имеют в основе работу этих стенографистов трибунала.
«Стенографист трибунала» кажется мне весьма полезным способом определения exceptores в период поздней античности и раннего средневековья, особенно exceptores VI века, но не только. В заключении своей прекрасной книги Тейтлер задаётся вопросом, как долго тахиграфия была шифром позднеантичных exceptores и notarii, придя к тому, что не было никаких сомнений в этом до начала VI века. Здесь более поздние источники позволяют выйти даже за этот хронологический предел: уже gesta Равенны предполагают преемственность практик, по крайней мере, до десятилетий середины VII века, и неизменно к середине VII века относится деятельность Иоанна, exceptor ducis Сардинии (ἐκσκέπτωρ τῆς δουκιανῆς ἀρχῆς), который зафиксировал с.304 письменно монофелитское исповедание веры, обманом подписав его у епископа Сулки. К Египту (Антинополь) 567 года относится завещание Флавия Феодора, exceptor ducis Фиваиды (ἐξκέπτωρ τῆς κατὰ Θηβαίδα δουκικῆς τάξεως), испещрённое на verso тахиграфическими пометами, в то время как ко франкской, а затем каролингской Галлии относятся несколько рукописей с формулярами документов, которые, в дополнение к копиями editiones местных gesta municipalia, также содержат в большом количестве тахиграфические пометы. Я не хочу сказать, что все эти источники должны автоматически считаться произведением exceptores, но скорее подчеркнуть, что смысл существования этих чиновников и техническая структура, в рамках которой они действуют, связаны со стенографией до конца их истории11.
Насколько долго длится эта история? Этот вопрос пересекается с продолжительной историографической дискуссией о живучести gesta municipalia, на который очень трудно дать исчерпывающий ответ. Поскольку хронология варьируется в зависимости от принятой перспективы, может быть полезно использовать несколько точек зрения. Если мы посмотрим на позднеримские муниципальные курии, то верно, что их первоначально основная функция по заведыванию городскими налогами, по-видимому, исчезла уже в VI веке, но также верно и то, что другая их функция – фиксация и придание публичной силы (firmitas) документации, касающейся экономических сделок определённой значимости, продолжается для франкской и визиготской областей даже после VI века, вторгаясь за пределы каролингской эпохи, как показывают формуляры, изученные Уорреном Кёртисом Брауном и Жозиан Барбье12. Если же мы посмотрим на exceptores, то история усложняется ещё больше: в муниципальных куриях франкской области они продолжали регистрировать документы и составлять протоколы до IX века, хотя и назывались amanuenses. Однако в Италии, где после середины VII века у нас больше нет определённых свидетельств муниципальных курий, мы находим людей, определяемых званием exceptor’а, до X века; речь, однако, больше не идёт о составителях официальных протоколов, но скорее об отдельных лицах с с.305 очень разными профилями, действующими вокруг церковных учреждений, иногда самих священнослужителях и составителях в основном частных грамот. Несмотря на местное разнообразие, кажется возможным утверждать, в том числе и на основании высокого графического и дипломатического уровня документов, подготовленных subdiaconi et exceptores или tabelliones et exceptores, что те, кто когда-то были стенографистами трибунала, постепенно перетекли на вершину группы составителей частных грамот, становясь, таким образом, частью нотариальной элиты. Поскольку в таких городах, как Равенна или Неаполь, нотарии высокого уровня также имеют определение curialis, мне кажется весьма правдоподобным, что сама документарная сущность муниципальных курий была поглощена нотариально-писцовой практикой в течение раннего средневековья13. Если, наконец, мы посмотрим на истинных протагонистов документарной культуры раннего средневековья, на церковные институты, то заметим, что повсеместно, начиная с V века, некоторые фигуры, входившие в штат епископов, постепенно перенимают наследие как exceptores, пользуясь стенографией и техникой составления протоколов, так и tribuni et notarii, выполняя от имени епископов дипломатические миссии и составляя для них канцелярские документы высочайшего риторического содержания – это церковные или епископские notarii, которых, по крайней мере в самый ранний период, мы иногда видим знаменательно определяемыми как exceptores14.
2. Случай Равенны. Размышления о документации на папирусах
Теперь мы приступаем к exceptores Равенны. Поскольку, как учит Пьер Бурдьё, мы должны мыслить «относительно»15, если мы хотим понять облик определённой группы с.306 внутри общества, было бы хорошо рассмотреть, прежде всего, наших стенографистов не изолированным списком, а внутри более широкой грамотной элиты Равенны, как она возникает из источников.
Как известно, через архиепископский архив Равенны до нас дошла большая часть италийских документов самого раннего средневековья. Прежде всего по причине дислокации крупных епископальных владений в период раннего средневековья, в частности, таких епископов–«имперских наследников», как римский и равеннский, архив передал нам не только грамоты, написанные in loco, но и другие документы, написанные в или связанные с городами Венето (Падуя), Умбрии (Губбио), Лация (Рим, Риети, Непи) и Сицилии (Сиракузы). Рассмотрение всего находящегося в нашем распоряжении corpus’а могло бы помочь составить картину для всего италийского полуострова, но, по крайней мере на мой взгляд, такая операция повлекла бы за собой интерпретационный риск сглаживания на очень большой территории возможных местных особенностей, которые, хотя и не постулируются, должны быть, по крайней мере, предположены и проверены. Напротив, рассмотрение ограниченной области, наиболее документированной из всего corpus’а, помогло бы приобрести не только комплексность конкретного случая, но и возможность распространения результатов на другие области посредством сравнения и выявления сходства и различия. Вот почему из 46 документов на папирусах, переданных в архив до 800 года, я решил рассмотреть только те 23, которые наверняка или с высокой вероятностью были написаны в Равенне, содержат имена или характеристики одного или нескольких участников юридических действий и охватывают период с V века до угасания жизни муниципальной курии города в середине VII века16.
Эти 23 документа датируются периодом между 491 и 639 гг. Когда мы подвергаем их исследованию на предмет распределения в городе грамотности, они предлагают нам corpus из 138 почерков или signa manus, ассоциируемых с 136 отдельными лицами. Из этих лиц только 23 (17 %) не способны выйти за пределы signum manus, и среди них с.307 мы находим женщин, готов – мирян или представителей арианского духовенства, военных и viri honesti17. Группа из 113 грамотных людей (83 %)[4] включает различные социальные слои, от viri excellentissimi до viri honesti, но демонстрирует сложную стратификацию, которую мы можем оценить на основе соотношения между квалификацией, профессией, графическим и языковым уровнями. Несколько схематизируя, можно сказать, что высокий уровень грамотности, то есть такой, который включают письмо профессионального или канцелярского характера и латинскую языковую facies, практически лишённую неправильностей в сравнении с документальными стандартами того времени, принадлежит составителям документов, магистратам или высокопоставленным чиновникам, учителям письменности и верхушке военного сообщества. Ниже этого уровня мы находим менее точное написание и гораздо более изменчивые лингвистические facies, ассоциируемые с различными фигурами: священнослужителями (включая готов), военными и чиновниками более низкого ранга, врачами и, прежде всего, профессионалами в области коммерции или счетоводства. С количественной точки зрения распределение между высшим и низшим уровнями показывает соотношение от 67 (49 %) до 46 (33 %). Даже с учётом неграмотных corpus демонстрирует общество, в котором 16 % не умеют писать, 33 % умеют писать и 49 % умеют писать очень хорошо. Речь, очевидно, идёт об оптической иллюзии, обусловленной характером источников: большая часть этих записей (целых 108) состоит из подписей, расположенных в нижней части документов, для которых было необходимо свидетельское участие видных лиц, тогда как остальное состоит из документов, исходящих непосредственно от публичных структур. Очевидно, что элиты в наших источниках представлены чрезмерно. Если мы не поддадимся количественным искушениям и будем рассуждать скорее качественно, как учил нас Армандо Петруччи, мы придём к двум интересным соображениям: во-первых, облик элит остаётся прочно связанным с высоким культурным уровнем; во-вторых, в городе – население которого в начале VI века составляло примерно 9000 жителей, но резко сократилось в годы войны – широко распространена грамотность, которая затрагивает даже медицинские профессии, профессии, связанные с коммерцией, и представителей готского духовенства. Последние две группы составляют, вероятно, низший уровень пишущих, и именно внутри них происходят некоторые культурные взаимодействия: значительная часть коммерсантов восточного происхождения пишет на латыни, но греческими буквами, тогда как более с.308 половины грамотных готских клириков используют особые готские язык и письмо. Ниже этого уровня, по-видимому, находятся все женщины, низшие чины военных и духовенства, сельское население и многие готы-миряне18.
Каким образом exceptores вписываются в эту картину? Практически очевидно, что они полностью относятся к самому высокому уровню грамотности в Равенне как с точки зрения письма, так и языка. Они попадают в группу «составителей документов», куда также входят частные нотарии, tabelliones и forenses, и церковные notarii. Что отличает их от других составителей? Конечно, места работы и характер производства: нотарии работают в расположенных в городе stationes и составляют от имени частных лиц такие документы, как дарственные и купчие; exceptores же действуют в городских куриях или префектуре претория и составляют официальные протоколы, а именно editiones gestorum19. На это производство сильно влияет публичная функция: если нотариальные грамоты обычно составляются новым курсивом профессионального типа, то editiones gestorum демонстрируют гораздо более отчётливую степень формальности, сочетающую по крайней мере три различных письма: новый курсив канцелярии, характеризующийся случайным присутствием архаических графических форм – например, b с «брюшком слева»; сжатое с боков и вертикально вытянутое письмо, известное как litterae elongatae; наконец, очень торжественный архаичный курсив, сегодня известный как «крупное письмо» или также litterae caelestes, поскольку оно очень похоже на письмо императорской канцелярии. Речь не идёт о простом разграничении разделов внутри документа: если мы внимательно посмотрим на тексты (см. ниже), то заметим, что «крупное письмо» связано с открывающими документы хронологическими указаниями, где обычно упоминаются действующие консулы или императоры, тогда как litterae elongatae или другие торжественные формы очень часто используются для записи выступлений магистратов в форме прямой речи (вводимых формулой magistratus dixit). Известен даже случай, когда говорящим выступает префект претория Флавий Аврелиан, и письмо приобретает гигантские размеры!
с.309 В общем, с помощью этих графических вариаций exceptores могли визуально – возможно, даже устно, если документы должны были быть прочитаны вслух – передать различие status’а участников процедуры и её документирования20.
Париж, Национальная библиотека Франции, Отдел рукописей, Latin 8842 (© BnF) = P.Ital. I 4–5. Editio gestorum префектуры претория Италии, составленная exceptor’ом Флавием Севером между 555 и 562 гг. На репродукции изображены: a) в первых двух строках – повествовательный раздел протокола, выполненный торжественным и архаизированным новым курсивом рукой exceptor’а; b) в третьей строке – выраженное префектом согласие на editio, предваряемое вводной формулой в litterae elongatae и записанное увеличенным шрифтом, всё выполнено рукой exceptor’а; c) в четвёртой строке слева удостоверяющая формула edantur, предваряемая знаком креста, – обе записи, вероятно, выполнены собственноручно префектом Флавием Аврелианом; d) в пятой строке справа – заключительная формула editio gestorum, выполненная тем же exceptor’ом. |
с.310 Из каких социальных групп они происходят? Равеннские документы сохранили для нас имена пяти exceptores, действовавших в период между 540 и 639 гг.: Деусдедит, exceptor civitatis Ravennatis (540 г.); Флавий Север, exceptor на службе курии, префекта претория и praerogativarius’а Бонилы (555–562 гг.); Гундерит, exceptor curiae civitatis Ravennatis (572 г.); Иоанн, exceptor inlustris potestatis, то есть префектуры претория (первая половина VII в.); Герман, exceptor gloriosae sedis eminentissimi praefecti (639 г.)21. Теперь тот факт, что канцелярское и архаизирующее письмо exceptores находит явные точки соприкосновения с некоторыми нотариальными грамотами, написанными forenses, даёт возможность полагать, что при привлечении стенографистов охотно обращались к нотариальному классу, состоящему из viri honesti22. Однако германское имя Гундерит позволяет предполагать, что, по крайней мере после греко-готской войны, привлечение ещё более расширилось; возможно, во второй половине VI века имело значение владение юридическими формулярами и тахиграфией. Впрочем, Антонелла Гиньоли уже отмечала, что как в Египте, так и в остроготской и византийской Италии базовое знание notae выходило за пределы класса нотариев и затрагивало купеческие группы и других viri honesti среднего класса. Проанализированные здесь документы это подтверждают: без учёта стенографистов не менее 17 человек (12 % от общего числа) демонстрируют определённое или вероятное знание тахиграфических знаков, и среди них есть куриалы и государственные чиновники, но также ex praepositus pistorum и несколько viri honesti, которые, судя по графическому и лингвистическому уровню, имеют гораздо менее солидный культурный уровень, чем у «gens d’office»23. Понимание того, где эти люди приобрели такой с.311 технический капитал, остаётся открытой проблемой: курии, префектуры и другие римские учреждения располагали, по всей вероятности, собственными системами обучения, основанными на формулярах, руководствах по тахиграфии и особых «графических» алфавитах – два последних известны благодаря некоторым египетским папирусам – но столь же вероятно, что они пошли на совершенствование более широкого образования, главными протагонистами которого могли быть magistri litterarum, такие как Феодосий, vir devotus, подписавший завещание одного гота в 575 году24. Что касается других известных exceptores, то стоит указать, что в Variae Кассиодора (XII 21, 533/537 г.) некий Деусдедит только что был назначен scriba Ravennas префектуры претория и отвечает за хранение публичных архивов, чтобы «выдавать документы прошлого тем, кто их просит»; как верно заметил Фабрицио Оппедизано, речь, вероятно, идёт о повышении, которое свидетельствует, среди прочего, о постепенном ослаблении городских курий в ущерб префектуре в течение VI века. Тот же процесс подтверждается и тем фактом, что папирусы VII века показывают только exceptores префектуры25.
Теперь давайте повнимательнее посмотрим на работу равеннских exceptores. Архиепископский архив передал нам целых 15 editiones gestorum. Датируемые 433¬–625 гг., не все они связаны с Равенной: одно относится к Риети, другое к Римини, третьи до сих пор не могут быть надёжно локализованы. Однако те 10, которые, несомненно, были написаны в Равенне, предлагают весьма полезные сведения для размышлений о культурном профиле, архивных практиках и документарных практиках с.312 стенографистов26. С содержательной точки зрения они касаются регистрации – главным образом в gesta municipalia – дарственных, купчих и завещаний, прямо или косвенно связанных с равеннской церковью. Структура текста, подобно другим италийским и неиталийским gesta, представляет собой структуру процессуальных прений, но этот факт не удивителен, если мы считаем, что функция документарного производства неразрывно связана с доказыванием права в суде, тем более в тот период, когда нотариальные грамоты не имеют «ранга полного доказательства»27. Editiones дошли до нас в довольно фрагментарной форме, но по крайней мере пять из них обладают связностью, освещающей некоторые интересующие нас здесь аспекты. Обычно текст начинается с датировки, написанной «крупным письмом» или litterae caelestes, за которой следует список присутствующих на слушании, выполненный торжественным новым курсивом, как и весь остальной документ. После приглашения войти в присутственное место (publicum) лицо заявляет, что является получателем определённого документа, который приносит с собой, и просит магистрата зарегистрировать его в публичных архивах после проверки его подлинности, в том числе посредством опроса лица, его выдавшего (дарителя, продавца, завещателя). Магистрат выполняет просьбу и приказывает «огласить» документ, что есть прочесть его вслух. Итак, приступают к публичному чтению документа во всех его частях, чётко отмечая переход от одного раздела к другому. Затем магистрат поручает своим коллегам-куриалам и exceptor’у опросить выдавшего документ о его фактическом участии в составлении документа. По завершении данного мероприятия этот небольшой канцелярский отряд представляет отчёт (responsio) магистрату и тот, приняв его, приказывает записать текст в публичных архивах. В этот момент получатель документа просит «продублировать запись» (gesta edi) «в качестве личного документа защиты» (propter monimen). Магистрат соглашается, произнося фразу наподобие решения, записанного litterae с.313 elongatae. Итак, exceptor приступает к составлению editio и завершает его собственноручным «подтверждением правильности» (recognovi) магистрата, подписями куриалов и, наконец, своей собственной личной формулой публикации (X exceptor curiae civitatis Ravennatis his gestis edidi)28.
Я думаю, не может вызывать больших сомнений тот факт, что во время слушаний exceptores записывали всё, диалог за диалогом, в свои кодексы в форме notae. Поскольку речь идёт о личных документах, вполне нормально, что ни один из них не дошёл до нас, так же как нормально, что до нас не дошёл ни один внутренний реестр муниципальных курий – учреждений, прекративших своё существование много столетий назад. Из codices notarum тексты переводятся в читаемое письмо в публичных acta, а из acta они затем переходят в торжественные editiones. Невозможно в точности реконструировать структуру и содержание первых двух видов записи, но, рассуждая о передаче, мы можем, по крайней мере, понять некоторые стороны работы стенографистов во всех этих процессах.
Сравнение нотариальных документов, дошедших до нас в оригинале, и документов, зафиксированных в editiones, приводит к первому выводу: exceptores, обладающие глубоким знанием латинского языка, осуществляют операцию нормализации и гомогенизации текстов, подлежащих регистрации. Например, editio 540 года, составленная exceptor’ом Деусдедитом, содержит регистрацию договора купли-продажи земли и связанной с ним epistula traditionis, высланной продавцом куриалам города Фаэнцы (продаваемые земли находились на территории фискальной юрисдикции города). Итак, если в оригинальных договорах и epistulae подписи демонстрируют большое разнообразие с фонетической и морфологической точки зрения, то в зарегистрированных документах они все идентичны, с довольно чистой лингвистической facies. Такого рода facies также могла быть оригинальной в случае подписавшихся чиновников, но я не думаю, что она могла напрямую принадлежать argentarius’у Павлу, поскольку в оригинальных грамотах фигуранты такого рода демонстрируют гораздо менее солидные языковые навыки. Если editio является аутентичной и прямой копией официальных реестров, тогда весьма вероятно, что лингвистическая нормализация с.314 произошла уже при перенесении из codices notarum в acta; нельзя исключать и того, что это было как-то связано с публичным чтением документов. Очевидно, так происходило не во всех случаях: при регистрации публичного дарения короля Одоакра (489 г.), сохранившегося в сиракузской editio, которая, в свою очередь, было копией равеннской editio, подпись Одоакра – или, точнее, magister officiorum, действовавшего от его имени – была скопирована с некоторыми ошибками. Вероятно, именно почтение к этому разделу и к тем, кто в нём представлен, обеспечило его сохранение нетронутым, если только не думать об ошибке интерпретации, допущенной равеннским exceptor’ом, сиракузским exceptor’ом или личным написанием, в чём-то слишком личным …29
Второй вывод касается способов внесения документов в протокол: перенося грамоты в реестры, стенографисты тщательно отмечают их внесение определёнными формулами и всегда посредством специальных формул предупреждают о переходе от одного раздела документа к другому. Что касается первого аспекта, в editio 540 года Деусдедит после записи купчей грамоты предупреждает о характере следующего текста таким образом: item inserendam epistulam traditionis data ad municipes civitatis Faventine[8]. То же самое происходит и в другой editio 564 года, где внесению нескольких списков имущества предшествуют следующие формулы: item inserendo breve; item notitia de res Guderit quondam liberti; item notitia quod accepit suprascriptus Gratianus de domus quae sunt intra civitate Ravenna, seu praedia rustica quae sunt in diversi territuriis[9]. Это своего рода заголовки, призванные в нескольких словах указать форму и/или содержание документа, с.315 причём герундивы «вставки» позволяют думать о формулярных реликтах процедуры регистрации, возможно, уже присутствующих в codices notarum. Что касается второго аспекта, при переписывании документов, как правило, полном, переход от текста к подписям всегда отмечается специальными формулами, такими как item subscriptio, item subscriptio testium или более общей et alia manu30.
Третье и последнее соображение: наиболее полные протоколы, рассмотренные до сих пор, показывают, что относящаяся к правовой сделке регистрация не всегда касается только основного документа, но может включать в себя целые досье, которые лучше всего освещают формальную правильность и соблюдение всех юридических и дипломатических стандартов этого акта. Поэтому не только грамота о продаже, но и связанная с ней epistula traditionis; не только грамота об отказе, но и полные списки имущества, вовлечённого в сделку31. Само собой разумеется, что наиболее сложные операции требуют более обширных и подробных досье, как в случае с дарением Одоакра: editio 489 года, результат особенно сложного процесса регистрации, есть не что иное, как окончательное завершение огромного дарения земель, из которых наш документ охватывает только 5 % доходов32.
Мы ничего не можем сказать о материальной стороне муниципальных реестров, но благодаря editiones мы можем получить представление об их документарной и содержательной структуре. По крайней мере в том, что касается правовых сделок, всё происходит так, как если бы равеннские acta содержали протоколы слушаний, проводимых curiales, и в них точные стенограммы всех документов, рассмотренных на слушании. Как мы видели, в этих официальных стенограммах лингвистические различия, возникающие из-за множественности составителей и подписантов, обычно должны были нивелироваться в соответствии со стандартами латинского языка exceptor’а. Текст основного документа, или, вернее, первого прочитанного документа, вводился в диалог участников, тогда как остальные тексты досье обычно обозначались формулярными приёмами, с.316 в нескольких словах освещавшими их содержание (item epistula etc.; item breve etc.; item notitia etc.); даже их внутренние разделы, в частности, переход от текста к подписям, обозначались специальными формулами (et alia manu). Таким образом, мы приходим к первому выводу, полезному для лучшего понимания компиляций позднеантичных документов: когда мы имеем дело с последовательностью текстов, относящихся к одному и тому же делу, полностью расшифрованных, выделенных заголовками и усеянных такими формулами как et alia manu, мы можем предположить, что в их основе лежат официальные записи, подобные acta, или, если рядом с именем стенографиста имеется формула edidi, официальные дубликаты этих acta, не говоря уже о возможности ещё более многослойных текстов, editiones editionum, как в папирусе Одоакра. Похожий случай встречается в протоколе gesta курии Риети (557 г.): в формулах подписей записи руками куриалов вводятся et alia manu, тогда как заключительные формулы публикации указывают, что документ определяется как exemplar gestorum и его editio была выполнена ex autentico33.
3. Exceptores, notarii и Collectio Avellana. Некоторые заключительные соображения
Вернёмся к последнему из поставленных вопросов: какое отношение равеннские exceptores имеют к Collectio Avellana? Новейшие исследования позволяют предположить, что составители досье этой компиляции вращались с.317 в кругах notarii римской церкви VI века, а не среди exceptores муниципальных курий Равенны того периода. Я полностью согласен с этим пунктом, однако, как я уже говорил ранее, я думаю, что светские стенографисты могут предложить весьма полезные сведения для размышлений об италийском церковном нотариате в целом и о римском в частности.
При этом следует сказать, что Рим и Равенна – две очень похожие в правовом, политическом и культурном отношении «столицы». Как и в Равенне, в Риме были свои exceptores, и здесь практически напрашивается упоминание о Флавии Лаврентии, составлявшем в V веке протоколы для сената. С другой стороны, как и в Риме, в Равенне также появилась группа церковных notarii на службе архиепископа. В тех же рассмотренных документах показано её возвышение, хотя и во фрагментарной и прерывистой форме. Церковные notarii задокументированы уже в V веке, но их присутствие становится заметнее в источниках VI века, когда они организуются в schola, управляемую primicerius’ом и secundicerius’ом. Именно они, вместе с некоторыми defensores, совершают от имени архиепископа ряд действий большой значимости, в том числе передачу по решению императоров Византии собственности, принадлежавшей готскому духовенству. И именно они, во всяком случае, по единодушному мнению учёных, приняли на себя ответственность за составление если не официальных editiones gestorum, то, по крайней мере, прямых копий gesta этих операций. Не случайно, что написание копии протокола – с соответствующими документами – конца VI века, касающегося именно передачи огромных недвижимых имуществ равеннской церкви по повелению императоров и в присутствии перфекта претория во всём подобно как написанию epistula traditionis, составленной церковным notarius’ом, так и написанию описи недвижимости, вероятно, составленной в учреждениях архиепископа. Это менее формальное письмо, чем у exceptores, но оно обнаруживает надёжную точку соприкосновения с ними в использовании архаизированных графических форм. Здесь мы также находим аналогию с Римом, поскольку там группа notarii возникла в IV века в связи со значительной серией императорских пожертвований папству, в то время, когда возникла необходимость в лучшем управлении огромным патримонием посредством письменных форм. Хотя и в более поздний период, тот же самый процесс происходит и в Равенне. В Риме церковных notarii и других представителей с.318 духовенства также называют exceptores из-за их навыков в стенографии; я не знаю полезных в этом отношении данных для Равенны, но я склонен полагать, что и здесь церковные notarii имеют профиль, совершенно схожий с их римскими коллегами, тем более, если вспомнить об их документарных и архивных обязанностях в тех крупных земельных приобретениях, в которые был вовлечён их епископ. В этой связи стоит отметить момент, который я до сих пор оставлял на втором плане: вся проанализированная здесь документация была передана из архива архиепископа – фигуры, до VIII века сильно походившей на римского понтифика. То же самое относится и к его notarii, которые, помимо того, что имеют форму внутренней организации, очень похожую на римскую, с primicerius’ом и secundicerius’ом, в VII веке будут иметь такую же квалификацию notarii et scriniarii и примут, как и римляне, новое письмо грецизированной канцелярии, известное как «куриальное». Хотя между ними двумя Рим должен был быть более развитым и чётко структурированным, мы говорим о двух городах, полностью погружённых в одно и тоже культурное и документарное koinè34.
Короче говоря, в тот момент, когда в Равенне муниципальные курии утратили свои древние функции, а exceptores начали поглощаться нотариальным сословием, церковные notarii унаследовали их древние функции, обновлённые документарными потребностями вновь восходящего института. Тот же набор записей, собранный среди частных документов, gesta, многочисленных императорских документов и даже реестров и формуляров, сегодня полностью исчезнувших, составит, несомненно, хороший материал для усвоения, а также превосходную модель, на которую можно будет ссылаться при разработке новой документации на службе у архиепископа. О том, что я не ошибаюсь, свидетельствует особый раннесредневековый документ, сохранившийся в архиепископском архиве Равенны: датированный IX веком, написанный на с.319 пергамене, он был интерпретирован его издателем как «формуляр диалога, с помощью которого архиепископ Равенны контролировал правильность выборов епископов-суффраганов»35. Однако если мы присмотримся внимательно, то заметим, что его форма полностью соответствует форме проиллюстрированных здесь протоколов gesta и, в частности, форме одного из документов, сохранившихся в том же самом архиве, датируемого 625 годом и всё ещё институционально связанного с городской муниципальной курией (фактически речь идёт о magistratus). Кроме того, поскольку документ IX века имеет точки соприкосновения также с gesta римского собора 745 года, которым руководил папа Захария с помощью двух notarii, он вполне мог совпадать с протоколом архиепископской аудиенции; иными словами, это был бы фрагмент епископских gesta, относящийся к равеннскому предстоятелю, построенный непосредственно на помосте editiones gestorum VI–VII вв. В демонстрационных целях следующая таблица поможет выделить точки соприкосновения между тремя текстами, где текст IX века особенно интересен попыткой «заключить» в рамки традиционного формуляра gesta присутствие за дверями зала заседаний уже не только нотария или отдельного участника процесса, но всего избирательного сообщества священников, судей, духовенства и народа!36
Quid precipitis? Ingrediantur. (…)[13] |
с.320 Вот здесь, по крайней мере в случае с Равенной, но то же самое имеет значение и для Рима, история exceptores кажется прямо связанной с историей notarii. В этом смысле практика светских стенографистов может пролить свет на практику их средневековых наследников37.
Но вернёмся к Collectio Avellana, а следовательно, к Риму. Мы никогда точно не узнаем, как были созданы оригинальные документы, использованные для составления этой компиляции или её протографов. Однако, основываясь на анализе exceptores и их gesta, мы можем попробовать рассуждать по аналогии и постараться двигаться в обратном направлении. Анализируя ошибки копирования, переданные полиронианским кодексом[16], Паола Паолуччи отметила среди них взаимозаменяемость между b и d; мы, конечно, находимся в весьма гипотетической области, но мы видели, что написание b с «брюшком слева» является распространённым признаком церковных exceptores и notarii. Здесь и находится ключ или, вернее, возможные данные, подтверждающие, что в начале процесса копирования мы имеем дело с документацией, созданной или зафиксированной такого рода фигурами. Но это ещё не всё. Как уже отмечал Рокко Ронцани, во многих документах антологии представлены формулы subscriptio или et alia manu для введения подписей в соборных gesta или в императорских и папских посланиях; таким образом, эти тексты, а не прямые транскрипции разрозненных документов, скорее всего, являются официальными записями или их копиями38. Как я уже говорил, епископы Рима в VI веке руководили бюрократическими структурами, гораздо более сложными, чем равеннские, поэтому возможно, что в их с.321 архивах существовали гораздо более чётко структурированные системы регистрации, чем те, которые встречаются в муниципальной курии Равенны, а впоследствии в архиепископском архиве. В настоящее время невозможно точно установить структуры этих официальных записей. Поскольку это не только входящие тексты, как в случае Равенны, но и исходящие (письма, отправленные папами), весьма вероятно, что значительная часть документации взята из реестров писем39. Мне кажется весьма вероятным, что помимо реестров существовали ещё какие-то официальные протоколы, какие-то, так сказать, editio, соборных gesta. Например, документ 103 содержит exemplar синодальных gesta, в котором содержится формула editio, очень похожая на равеннские; только здесь ответственным лицом является папский notarius, Сикст, а официальный дубликат составлен на основе не публичных acta, а папского scrinium. Формула не введена et alia manu, поэтому я убеждён, что в данном случае компилятор добросовестно скопировал официальный дубликат, именно editio gestorum40. Труднее понять природу первого большого досье, состоящего в основном из императорских документов и связанного с префектурой Рима. Была выдвинута гипотеза о связи с архивами префектуры; мне кажется, это отличная гипотеза, особенно в свете заметного присутствия фигуры префекта претория Равенны в официальных транзакциях архиепископского архива.
Наконец, при размышлении о большой сложности этого собрания, возможно, нет необходимости думать о множестве позднеантичных компиляций, собранных вместе только в поздний период полиронианской рукописи (XI в.), как это недавно и предполагалось. Как мы видели в случае Равенны, официальные регистрации осуществлялись в соответствии с тематически-хронологическим документальным досье, поэтому мне кажется более логичным думать, что те же самые архивные записи, находящиеся на заднем плане Collectio, были организованы на основе досье, с.322 относящихся к одному и тому же делу. И столь же логично думать, что за отбором текстов стоял прекрасный знаток документарной культуры той эпохи, в том числе и многоуровневой практики официальной регистрации.
Библиография
Adams 2010 = C. E. P. Adams, Bureaucracy and Power in Diocletian’s Egypt: the World of P.Panop.Beatty, в: Proceedings of the 25th International Congress of Papyrology, Ann Arbor 2007, Ann Arbor 2010, 1–6
Barbier 1994 = J. Barbier, Palatium, fiscus, saltus: recherches sur le fisc entre Loire et Meuse du VIe au Xe siècle, Paris 1994
Barbier 2014 = J. Barbier, Archives oubliées du haut Moyen Âge. Les gesta municipalia en Gaule franque (VIe–IXe siècle), Paris 2014
Bognetti 1966 = G. P. Bognetti, L’«exceptor civitatis» e il problema della continuità, StudMed 7, 1966, 1–39
Bourdieu 2005 = P. Bourdieu, Il senso pratico, Roma 2005 (ed. or. Paris 1980)
Brown 2013 = W. C. Brown, The Gesta Municipalia and the Public Validation of Documents in Frankish Europe, в: W. Curtis Brown – M. J. Costambeys – M. J. Innes – A. J. Kosto (eds), Documentary Culture and the Laity in the Early Middle Ages, Cambridge 2013, 95–124
Brown et al. 2013 = W. C. Brown – M. J. Costambeys – M. J. Innes – A. J. Kosto (eds), Documentary Culture and the Laity in the Early Middle Ages, Cambridge 2013
Bury 1911 = J. B. Bury, The Imperial Administrative System in the Ninth Century, with a Revised Text of Kletorologion of Philoteos, London 1911
Caliri 2012d = E. Caliri, Aspettando i barbari. La Sicilia nel V secolo tra Genserico e Odoacre, Catania 2012
Carbonetti 2011 = C. Carbonetti, Il sistema documentario romano tra VII e XI secolo. Prassi, forme, tipologie della documentazione privata, в:
Carbonetti 2017 = C. Carbonetti, Il palatium Lateranense come risorsa: gli scrittori di documenti a Roma tra VIII e XII secolo, в: S. Carocci – A. De Vincentiis (eds), La mobilità sociale nel Medioevo italiano 3. Il mondo ecclesiastico (secoli XII–XV), Roma 2017, 75–92
Cavallo 1992 = G. Cavallo, La cultura scritta a Ravenna tra antichità tarda e alto medioevo, в: A. Carile (ed.), Storia di Ravenna, II, 2, Dall’età bizantina all’età ottoniana. Ecclesiologia, cultura e arte, Ravenna 1992, 79–125
Cirelli 2008 = E. Cirelli, Ravenna. Archeologia di una città, Firenze 2008
Conti 1982 = P. M. Conti, Exceptores e cives: consuetudine e diritto nelle città dell’Italia longobarda, StudMed 23, 1982, 101–150
Crescenzi 2005 = V. Crescenzi, La rappresentazione dell’evento giuridico. Origini e struttura della funzione documentaria, Roma 2005
Cuena 2016 = F. Cuena, La «episcopalis audientia» de Costantino a Juliano el Apostata, SDHI 82, 2016, 117–175
De Robertis et al. 2018 = T. De Robertis – A. Ghignoli – S. Zamponi, Un nuovo papiro latino del VI secolo, в: C. del Camino Martinez (ed.), De la herencia romana a la procesal castellana: diez siglos de cursividad, Sevilla 2018, 11–28
Feissel 2008 = D. Feissel, Deux modèles de cursive latine dans l’ordre alphabétique grec, в: F. A. Hoogendik – B. P. Muhs (eds), Sixty-five Papyrological Texts presented to Klaas A. Worp on the Occasion of his 65th Birthday, Leiden–Boston 2008, 53–64
Feissel 2010a = D. Feissel, Épigraphie et constitutions impériales: aspects de la publications du droit à Bysance, в: D. Feissel (ed.), Documents, droit, diplomatique de l’Empire romain tardif, Paris 2010, 17–42
Feissel 2010b = D. Feissel, Un rescrit de Justinien découvert à Didymes (1er avril 533), Chrion 34, 2004, 285–365
Ferrari 2013 = M. Ferrari, Fonte Avellana, Polirone e la Collectio Avellana, в: M. Rossi – A. Rovetta – F. Tedeschi (eds), Studi in onore di Maria Grazia Albertini Ottolenghi, Milano 2013, 23–29
Galland 2004 = B. Galland, Les authentiques de reliques du Sancta Sanctorum, Città del Vaticano 2004
Ghignoli 2016 = A. Ghignoli, Writing Texts, Drawing Signs. On Some Non-alphabetical Signs in Charters of the Early Medieval West, Archiv für Diplomatik 62, 2016, 11–40
Ghignoli 2019 = A. Ghignoli, The NOTAE Project: a Research between East and West, Late Antiquity and Early Middle Ages, Comparative Oriental Manuscript Studies Bulletin 5 (1), 2019, 27–41
Ghilardi 2018 = M. Ghilardi, La Collectio Avellana: una fonte per la topografia di Roma tardoantica? Qualche breve osservazione, Augustinianum 58, 2018, 493–509
Goffart 1972 = W. Goffart, From Roman Taxation to Medieval Seigneurie: Three Notes, Speculum 47, 1972, 373–394
Internullo 2018 = D. Internullo, Da Giovanni il Sanguinario a Costanziano. Rileggendo il «Papiro Butini» (P.Ital. 55), StudMed 59 (2), 2018, 647–671
Internullo 2019 = D. Internullo, The «Documentary Culture» of Ronald Witt: a New Perspective on the History of Medieval Culture?, Storicamente 14, 2018, 1–18
Internullo 2020 = D. Internullo, Pasquale I e gli orizzonti culturali del papato nei secoli VIII e IX. Riflessioni sulla documentazione papiracea, в: S. Ammirati – A. Ballardini – G. Bordi (eds), «Grata più delle stelle». Pasquale I (817–824) e la Roma del suo tempo, Roma 2020, 116–132
Jeannin 2018 = A. Jeannin, Vigor actorum. La mise en forme romanisante de la pratique, в: S. Soazick (ed.), Une histoire juridique de l’Occidente (IIIe–IXe siècle). Le droit et la coutume, Paris 2018, 249–300
Jones 1964a = A. H. M. Jones, The Later Roman Empire 284–602. A Social, Economic, and Administrative Survey, 2 vols., Oxford 1964
Keenan 2000 = J. G. Keenan, Egypt, в: A. Cameron – B. Ward Perkins – M. Whitby (eds), The Cambridge Ancient History, XIV, Late Antiquity: Empire and Successors, A.D. 425–600, Cambridge 2000, 612–637
Lizzi Testa 2014b = R. Lizzi Testa, La Collectio Avellana e le collezioni canoniche romane e italiche del V–VI secolo: un progetto di ricerca, con Appendice a cura di G. Marconi – S. Margutti, CrSt 35, 2014, 77–236
Lizzi Testa (ed.) 2018a = R. Lizzi Testa (ed.), La Collectio Avellana fra Tardoantico e Alto Medioevo, CrSt 39, 2018
Lizzi Testa – Marconi (eds) 2019 = R. Lizzi Testa – G. Marconi (eds), The Collectio Avellana and Its Revivals, Newcastle upon Tyne 2019
Maiuro 2007 = M. Maiuro, Archivi, amministrazione del Patrimonio e proprietà imperiali nel Liber Pontificalis. La redazione del libellus copiato nella vita Sylvestri, в: D. Pupillo (ed.), Le proprietà imperiali nell’Italia romana, Firenze 2007, 235–258
Nicolaj 2002 = G. Nicolaj, Originale, authenticum, publicum: una sciarada per il documento diplomatico, в: A. J. Kosto – A. Winroth (eds), Charters, Cartularies, and Archives. The Preservation and Transmission of Documents in the Medieval West, Toronto 2002, 8–21
Nicolaj 2015 = G. Nicolaj, Exemplar. Ancora note di terminologia diplomatica in età tardoantica, в: M. Capasso – M. De Nonno (eds), Scritti paleografici e papirologici in memoria di Paolo Radiciotti, Lecce 2015, 351–365
Orrù 2013 = M. Orrù, Le fonti greche di età bizantina per lo studio della Sardegna altomedievale (VI–XII secolo), Tesi di dottorato, Università degli Studi di Cagliari 2012–2013
Pagano 2016 = S. Pagano, I registri di lettere papali: una introduzione, в: S. Maddalo – E. Ponzi (eds), Il libro miniato a Roma nel Duecento, Roma 2016, 3–22
Palme 2016 = B. Palme, Hieroglyphen und Aphabete. 2500 Jahre Unterricht im alten Ägypten, Wien 2016
Paolucci 2018 = P. Paolucci, Un’ipotesi sulla formazione della Collectio Avellana. Dai due manoscritti Vaticani à rebours, в: R. Lizzi Testa (ed.), La Collectio Avellana fra Tardoantico e Alto Medioevo, CrSt 39, 2018, 197–216
Petrucci – Romeo 1992 = A. Petrucci – R. Romeo, Scriptores in urbibus. Alfabetismo e cultura scritta nell’Italia altomedievale, Bologna 1992
Ronzani 2019 = R. Ronzani, Notes on the Diplomatic Aspects in the Documentation of the scrinium Romanae ecclesiae, в: R. Lizzi Testa, Introduction, в: R. Lizzi Testa - G. Marconi (eds), The Collectio Avellana and Its Revivals, Newcastle upon Tyne 2019, VIII-XXIII, 260–279
Salomons et al. 1998 = R. P. Salomons –
Santoni 2009 = F. Santoni, Notarius civitatis. Rileggendo le fonti tra VI e XI secolo, в: C. Tristano – S. Allegria (eds), Civis–Civitas: cittadinanza politico-istituzionale e identità socio-culturale da Roma alla prima età moderna, Montepulciano 2009, 205–224
Santoni 2011a = F. Santoni, I papiri di Ravenna: gesta municipalia e procedure di insinuazione, в:
Santoni 2011b = F. Santoni, Ravenna. Tabellioni e notai, в:
Sirks 2013 = A. J. B. Sirks, The episcopalis audientia in Late Antiquity, Droit et Cultures 65 (1), 2013, 79–88
Sirks et al. 1996 = A. J. B. Sirks – P. J. Sijpesteijn – K. A. Worp, Ein frühbyzantinisches Szenario für die Amtswechslung in der Sitonie. Die griechischen Papyri aus Pommersfelden (PPG), München 1996
Tacoma 2020 = L. E. Tacoma, Roman Political Culture. Seven Studies of the Senate and City Councils of Italy from the First to the Sixth Century A.D., Oxford 2020
Tarozzi 2017 = S. Tarozzi, Norme e prassi. Gestione fondiaria ecclesiastica e innovazioni giuridiche negli atti negoziali ravennati dei secoli V–VII, Milano 2017
Teitler 1985 = H. C. Teitler, Notarii and exceptores: An inquiry into role and significance of shorthand writers in the imperial and ecclesiastical bureaucracy of the Roman Empire (from the early principate to c. 450 A.D.), Amsterdam 1985
Torallas Tovar – Worp 2006 = S. Torallas Tovar – K. A. Worp, To the Origins of Greek Stenography (P.Monts. Roca I), Montserrat 2006
Wickham 2005 = C. Wickham, Framing the Early Middle Ages. Europe and the Mediterranean (400–800), Oxford 2005
Список сокращений
Carte Ravennati = R. Benericetti (ed.), Le carte ravennati dei secoli ottavo e nono, Faenza 2006
Cassiod., var. = Th. Mommsen (ed.), Cassiodori Senatori variae, Berlin 1894 (MGH Auct. ant., 12)
CI = P. Krüger (ed.), Codex Iustinianus. Editio maior, Berlin 1877
CIL = Corpus Inscriptionum Latinarum, Berlin 1863–
Concilia = A. Werminghoff (ed.), Concilia Aevi Karolini, Hannover 1893 (MGH Concilia II/1)
CTh = Th. Mommsen (ed.), Codex Theodosianus. Theodosiani libri XVI, Berlin 1904
Das «Goldene Buch» von Prüm = R. Nolden (ed.), Das «Goldene Buch» von Prüm: Liber aureus Prumiensis (StB Trier, HS 1709). Ein Kopiar mit Urkundenabschriften des 8. bis 12. Jahrhunderts, Trier 2013
Formulae Visigothicae = K. Zeumer (ed.), Formulae Visigothicae, in Formulae Merowingici et Karolini aevi, Hannover 1886, 572–595 (MGH Legum Sectio V)
Gest. conl. Carth. = S. Lancel (ed.), Actes de la conférence de Carthage de 411, 3 voll., Paris 1972–1975
GS (gesta senatus) = Th. Mommsen (ed.), Theodosiani libri XVI cum constitutionibus Sirmondianis, adsumpto apparatu P. Kruegeri. Textus cum apparatu, Berlin 1905 [1904]; Th. Mommsen – P. M. Meyer, Theodosiani libri XVI cum constitutionibus Sirmondianis et leges novellae ad Theodosianum pertinentes, vol. I, pars 2
LP = L. Duchesne (ed.), Le Liber Pontificalis: Texte, Introduction et Commentaire, 2 voll., Paris 1886–1892; Th. Mommsen (ed.), Liber pontificalis, Berlin 1898 (MGH Gesta Pontificum Romanorum)
Nov. Iust. = R. Schöll – W. Kroll (eds), Corpus Iuris Civilis. Novellae, Berlin 1963
Nov. Val. = P. M. Meyer – Th. Mommsen (eds), Codex Theodosianus. Leges novellae ad Theodosianum pertinentes. Liber legum novellarum divi Valentiniani A., Berlin 1905
P.Berl.Zill. = H. Zilliacus (ed.), Vierzehn Berliner griechische Papyri, Helsingfors 1941
P.Cair.Masp. = J. Maspero (ed.), Papyrus grecs d’époque byzantine, Catalogue général des antiquités égyptiennes du Musée du Caire, 3 voll., Cairo 1911–1916
P.Ital. =
P.Panop.Beatty = T. C. Skeat (ed.), Papyri from Panopolis in the Chester Beatty Library Dublin, 2 voll., Dublin 1964
P.Rain.Cent. = Festschrift zum 100-jährigen Bestehen der Papyrussammlung der österreichischen Nationalbibliothek (P. Rainer Cent.), Wien 1983
PLRE = A. H. M. Jones – J. R. Martindale – J. Morris (eds), The Prosopography of the Later Roman Empire, 3 voll., 1971–1992
Regesto di Farfa = I. Giorgi – U. Balzani (eds), Il regesto di Farfa, 5 voll., Roma, 1879–1914
S. Maria in Via Lata = L. M. Hartmann (ed.), Tabularium Ecclesiae S. Mariae in Via Lata, 3 voll., Wien 1895–1913
ПРИМЕЧАНИЯ
великолепный брат» (лат.).
