От прав гражданства к праву колоната.
Формирование крепостного права в поздней Римской империи.

с.58

Источ­ни­ки не дают общей кар­ти­ны внут­рен­ней поли­ти­ки рим­ско­го государ­ства в тече­ние двух с поло­ви­ной веков от Дио­кле­ти­а­на до Юсти­ни­а­на, име­ну­е­мых позд­ней антич­но­стью. Вос­ста­нав­ли­вае­мые совре­мен­ны­ми иссле­до­ва­те­ля­ми фраг­мен­ты этой поли­ти­ки лишь в самой малой сте­пе­ни отно­сят­ся к рядо­во­му трудя­ще­му­ся насе­ле­нию. Какие-либо эта­пы и пово­рот­ные момен­ты в ней едва наме­че­ны. В совре­мен­ной оте­че­ст­вен­ной лите­ра­ту­ре вся эпо­ха позд­ней антич­но­сти рас­смат­ри­ва­ет­ся как вре­мя неуклон­но раз­ви­вав­ше­го­ся упад­ка. По одним пред­став­ле­ни­ям, этот упа­док сти­му­ли­ро­вал­ся кри­зи­сом рабо­вла­дель­че­ских отно­ше­ний, по дру­гим — кри­зи­сом антич­но­го город­ско­го строя и свя­зан­но­го с ним рабо­вла­де­ния. Лишь в самом общем виде ино­гда ука­зы­ва­ют на пери­о­ды боль­ше­го и мень­ше­го сохра­не­ния антич­ных черт в обще­ст­вен­ном устрой­стве, рубеж меж­ду кото­ры­ми при­хо­дит­ся на конец IV — нача­ло V вв.

В спе­ци­аль­ной лите­ра­ту­ре о коло­на­те осо­бое вни­ма­ние обра­ща­ет­ся на вто­рую поло­ви­ну IV в. В ряде работ про­во­дит­ся мысль, что имен­но в это вре­мя про­изо­шло или завер­ши­лось закре­по­ще­ние коло­нов¹. Если это так, то эта эпо­ха была пере­лом­ной в эво­лю­ции поло­же­ния сель­ско­го насе­ле­ния импе­рии. Ее завер­ше­ние мог­ло най­ти отра­же­ние в пере­ор­га­ни­за­ции пра­во­вых норм, отра­жав­ших эво­лю­цию обще­ст­вен­ной систе­мы в целом. Види­мо, не слу­чай­но в пер­вые деся­ти­ле­тия была осу­щест­вле­на коди­фи­ка­ция Фео­до­сия II (429—439 гг.). Она под­ве­ла опре­де­лен­ный итог в раз­ви­тии рим­ско­го пост­клас­си­че­ско­го пра­ва. Вступ­ле­ние в силу с 1 янва­ря 439 г. Кодек­са Фео­до­сия про­изо­шло одно­вре­мен­но с офи­ци­аль­ным при­зна­ни­ем Кодек­сов Гре­го­рия и Гер­мо­ге­ни­а­на. До это­го они были част­ны­ми собра­ни­я­ми импе­ра­тор­ских поста­нов­ле­ний. Эти два юриди­че­ских сбор­ни­ка были состав­ле­ны в 294—314 гг., зна­ме­нуя пере­ход позд­не­ан­тич­но­го обще­ства к гос­под­ству пост­клас­си­че­ско­го пра­ва. Точ­но так же опуб­ли­ко­ван­ный в 534 г. Кодекс Юсти­ни­а­на под­во­дил итог позд­не­ан­тич­но­му раз­ви­тию и стал вер­ши­ной пост­клас­си­че­ско­го пра­ва. Таким обра­зом, взя­тые в сово­куп­но­сти три позд­не­ан­тич­ные коди­фи­ка­ции наме­ча­ют опре­де­лен­ные хро­но­ло­ги­че­ские рубе­жи в обще­ст­вен­ном раз­ви­тии позд­не­ан­тич­ной эпо­хи: 294/314—429/438—529/534 гг.

Они могут слу­жить ори­ен­ти­ра­ми, ука­зы­ваю­щи­ми когда рим­ское импе­ра­тор­ское пра­во фик­си­ро­ва­ло скла­ды­вав­ши­е­ся к это­му вре­ме­ни отно­ше­ния. Пра­во­вые рубе­жи как бы под­во­дят итог в раз­ви­тии обще­ст­вен­ных отно­ше­ний и сво­ей санк­ци­ей коррек­ти­ру­ют его направ­ле­ние. Поэто­му сле­ду­ет пред­по­ла­гать, что каж­дой коди­фи­ка­ции пред­ше­ст­во­вал опре­де­лен­ный пери­од в два-три поко­ле­ния, на кото­рый при­хо­ди­лась и повы­шен­ная зако­но­да­тель­ная актив­ность, и опре­де­лен­ные пере­ме­ны в обще­ст­вен­ных отно­ше­ни­ях. Такие пери­о­ды в раз­ви­тии обще­ства пред­став­ля­ют собой вполне само­сто­я­тель­ные эпо­хи, имев­шие свои пово­рот­ные рубе­жи в государ­ст­вен­ной поли­ти­ке. Так, коди­фи­ка­ци­ям Гре­го­рия и Гер­мо­ге­ни­а­на пред­ше­ст­во­ва­ла эпо­ха внед­ре­ния норм рим­ско­го граж­дан­ства в обще­ст­вен­ное созна­ние про­вин­ци­а­лов, начав­ша­я­ся с 212 г. Кодек­сы Гре­го­рия и Гер­мо­ге­ни­а­на как бы под­во­ди­ли итог раз­ви­тию пред­ше­ст­ву­ю­ще­го импе­ра­тор­ско­го зако­но­да­тель­ства, при­няв исход­ным пунк­том изда­ние «Веч­но­го эдик­та» при Адри­ане. В основ­ном они ори­ен­ти­ро­ва­лись на юриди­че­ский мате­ри­ал III в. Одна­ко их изда­ние созда­ло пра­во­вую базу для импе­ра­тор­ско­го зако­но­да­тель­ства IV в., кото­рая, веро­ят­но, попол­ня­лась вплоть до прав­ле­ния Вален­ти­ни­а­на I и Вален­та.

Соци­аль­ные исто­ки коди­фи­ка­ции Фео­до­сия II, Кодекс кото­ро­го вклю­чал импе­ра­тор­ские поста­нов­ле­ния со вре­ме­ни Кон­стан­ти­на, пока не выяс­не­ны. Но в юриди­че­ской лите­ра­ту­ре ино­гда отме­ча­ет­ся повы­шен­ное вни­ма­ние к пра­ву Вален­ти­ни­а­на I². с.59 Основ­ная мас­са поста­нов­ле­ний по соци­аль­ным вопро­сам, вошед­ших в Кодекс Фео­до­сия (и зна­чи­тель­ная часть для Кодек­са Юсти­ни­а­на) берет нача­ло с его эпо­хи. Поэто­му с извест­ной долей рис­ка мож­но пред­по­ло­жить, что прав­ле­ни­ем Вален­ти­ни­а­на I начал­ся новый этап в обще­ст­вен­ном раз­ви­тии Рим­ской импе­рии. Кодекс Фео­до­сия как бы под­во­дил итог зако­но­да­тель­ной актив­но­сти вто­рой поло­ви­ны IV в. и, таким обра­зом, каким-то обще­ст­вен­ным пере­ме­нам. Эпо­ха после Фео­до­си­е­вой коди­фи­ка­ции, вклю­чая прав­ле­ние Мар­ки­а­на на Восто­ке и Анте­мия на Запа­де, была вре­ме­нем сохра­няв­ше­го­ся пра­во­во­го един­ства импе­рии. Оно осно­вы­ва­лось на откоррек­ти­ро­ван­ной в 429—438 гг. пост­клас­си­че­ской пра­во­вой тра­ди­ции. Упа­док цен­траль­ной поли­ти­че­ской вла­сти на Запа­де осво­бо­дил восточ­но­рим­ских юри­стов от необ­хо­ди­мо­сти уче­та запад­но­рим­ской обще­ст­вен­ной дей­ст­ви­тель­но­сти. Начи­ная с прав­ле­ния Зено­на, пост­клас­си­че­ское рим­ское пра­во дей­ст­ви­тель­но ста­но­вит­ся визан­тий­ским. Про­веден­ная Юсти­ни­а­ном коди­фи­ка­ция в каче­стве «ново­го» пра­ва учи­ты­ва­ла, кро­ме поста­нов­ле­ний само­го Юсти­ни­а­на, кон­сти­ту­ции Зено­на, Ана­ста­сия и Юсти­на. Бази­ро­вав­ший­ся на иде­ях Фео­до­сия II пра­во­вой пери­од с 438 по 474 гг. почти пол­но­стью выпал из ее вни­ма­ния.

Эти оцен­ки сов­па­да­ют и с фор­маль­ной эво­лю­ци­ей импе­ра­тор­ско­го зако­но­да­тель­ства о коло­нах. В свое вре­мя П. Г. Вино­гра­дов на осно­ве коли­че­ст­вен­ных вари­а­ций импе­ра­тор­ских кон­сти­ту­ций в Кодек­сах Фео­до­сия и Юсти­ни­а­на выде­лил четы­ре эта­па в раз­ви­тии коло­нат­но­го зако­но­да­тель­ства³. Пер­вый зако­но­да­тель­ный пери­од в его пред­став­ле­нии вклю­чал в себя зако­но­да­тель­ство Кон­стан­ти­на, Кон­стан­ция и Кон­стан­та. Вто­рой пери­од при­хо­дил­ся на 60—80-е гг. IV в. и обни­мал кон­сти­ту­ции Вален­ти­ни­а­на I, Вален­та, Гра­ци­а­на, Вален­ти­ни­а­на II и Фео­до­сия I. Тре­тий пери­од сосре­дота­чи­вал­ся вокруг пер­во­го два­дца­ти­ле­тия V в. и прав­ле­ния Арка­дия и Гоно­рия. Чет­вер­тый пери­од, по мне­нию П. Г. Вино­гра­до­ва, был отре­зан от третье­го более чем полу­ве­ко­вым про­ме­жут­ком и охва­ты­вал в основ­ном зако­но­да­тель­ство Юсти­ни­а­на. Новел­лы Фео­до­сия II, Вален­ти­ни­а­на III, Мар­ки­а­на, Май­о­ри­а­на и Либия Севе­ра упо­ми­на­ли о коло­на­те лишь мимо­хо­дом. Точ­ный под­счет чис­ла сохра­нив­ших­ся в Кодек­сах кон­сти­ту­ций о коло­нах поз­во­ля­ет скоррек­ти­ро­вать дан­ные П. Г. Вино­гра­до­ва и несколь­ко изме­нить пред­став­ле­ние о хро­но­ло­ги­че­ских рубе­жах меж­ду наме­чен­ны­ми им пери­о­да­ми. Вто­рой пери­од зако­но­да­тель­ной актив­но­сти закон­чил­ся ско­рее со смер­тью Арка­дия. К третье­му же эта­пу сле­ду­ет отне­сти все прав­ле­ние Фео­до­сия II с коди­фи­ка­ци­ей в виде цен­траль­но­го пунк­та, а так­же прав­ле­ние раз­ви­вав­ших пра­во­вые нор­мы Кодек­са Фео­до­сия Вален­ти­ни­а­на III, Май­о­ри­а­на, Либия Севе­ра и Анте­мия на Запа­де и Мар­ки­а­на на Восто­ке. Таким обра­зом, четы­ре выде­лен­ных П. Г. Вино­гра­до­вым пери­о­да будут выглядеть сле­дую­щим обра­зом: 1) 313—364 гг., 2) 365—408 гг., 3) 408—474 гг., 4) 474—565 гг.⁴ Как пред­став­ля­ет­ся, эти эта­пы опре­де­ля­лись раз­ли­чи­я­ми в государ­ст­вен­ной поли­ти­ке по отно­ше­нию к сель­ско­му насе­ле­нию. В свою оче­редь эта поли­ти­ка под­пи­ты­ва­лась опре­де­лен­ны­ми пере­ме­на­ми в поло­же­нии сель­ско­го насе­ле­ния и его места в обще­ст­вен­ной систе­ме.

В совре­мен­ной лите­ра­ту­ре про­ис­хож­де­ние позд­не­ан­тич­но­го коло­на­та обыч­но свя­зы­ва­ют с фис­каль­ной рефор­мой Дио­кле­ти­а­на⁵. В нарра­тив­ных источ­ни­ках нача­ло IV в. свя­за­но с ростом гне­та государ­ства и ухуд­ше­ни­ем поло­же­ния трудо­во­го насе­ле­ния, в осо­бен­но­сти зем­ледель­цев (Lac­tant. De mort. per­sec. 23.) Импе­ра­тор­ские зако­ны из Кодек­са Фео­до­сия так­же отно­сят ко вре­ме­ни Кон­стан­ти­на нача­ло воз­вра­ще­ния коло­нов к месту пре­бы­ва­ния в име­ни­ях, как, впро­чем, и кури­а­лов, и ремес­лен­ни­ков⁶. Счи­та­ет­ся, что зако­но­да­тель­ство Кон­стан­ти­на было про­из­вод­но от рефор­мы Дио­кле­ти­а­на, потре­бо­вав­шей жест­кой реги­ст­ра­ции цен­зо­вых спис­ков по месту житель­ства. Помно­жен­ные на иду­щее от Т. Момм­зе­на пред­став­ле­ние о каче­ст­вен­ном воз­рас­та­нии мощи государ­ст­вен­ной вла­сти при пере­хо­де к «доми­на­ту» эти дан­ные созда­ют впе­чат­ле­ние рез­ко­го роста дав­ле­ния государ­ст­вен­ной маши­ны на под­дан­ных. с.60 В резуль­та­те с нача­ла IV в. они как бы утра­чи­ва­ли послед­ние остат­ки былых прав граж­дан­ства. При­ме­ни­тель­но к зем­ледель­цам это выра­жа­лось в рас­про­стра­не­нии новой нало­го­вой систе­мы iuga­tio-ca­pi­ta­tio⁷. Ее при­ме­не­ние не толь­ко силь­но повы­си­ло став­ки пода­тей и раз­ме­ры повин­но­стей, но и при­ве­ло к воз­рас­та­нию чис­ла чинов­ни­ков, что было свя­за­но и с адми­ни­ст­ра­тив­ной рефор­мой Дио­кле­ти­а­на. Для коло­нов местом реги­ст­ра­ции подуш­но­го обло­же­ния было име­ние или село на зем­ле их хозя­и­на. В то же вре­мя они вно­си­лись в кадастр вме­сте с подат­ной опи­сью этой зем­ли как инвен­тарь, уве­ли­чи­вав­ший ее доход­ность (Dig. 50, 15, 4, 8). Поэто­му счи­та­ет­ся, что земле­вла­де­лец в той или иной сте­пе­ни рас­смат­ри­вал­ся ответ­ст­вен­ным за выпла­ту пода­тей его коло­на­ми⁸. Ино­гда ко вре­ме­ни Дио­кле­ти­а­на отно­сят введе­ние авто­пра­гии в импе­рии. Вслед­ст­вие это­го рас­про­стра­няв­ше­е­ся в зако­но­да­тель­стве IV в. воз­вра­ще­ние коло­нов к сво­е­му месту житель­ства, пода­тям и обра­бот­ке зем­ли выглядит вполне умест­ным уже при Дио­кле­ти­ане. Поэто­му в лите­ра­ту­ре обще­го харак­те­ра рас­про­стра­не­но пред­став­ле­ние о воз­ник­но­ве­нии юриди­че­ской зави­си­мо­сти коло­нов уже с это­го вре­ме­ни⁹. Одна­ко в источ­ни­ках кон­крет­ных дан­ных об этом нет. Поэто­му в спе­ци­аль­ных работах, посвя­щен­ных позд­не­рим­ско­му коло­на­ту, более скло­ня­ют­ся к тому, что воз­врат коло­нов пре­вра­щал­ся в пра­во­вую нор­му лишь с тече­ни­ем вре­ме­ни. Это про­ис­хо­ди­ло на про­тя­же­нии IV в. и ста­тус зави­си­мо­го коло­на сфор­ми­ро­вал­ся лишь к кон­цу IV — нача­лу V вв.

Такой под­ход к про­бле­ме фор­ми­ро­ва­ния позд­не­ан­тич­но­го коло­на­та осно­ван пре­иму­ще­ст­вен­но на дан­ных импе­ра­тор­ско­го зако­но­да­тель­ства IV—VI вв. Это созда­ет ощу­ще­ние сво­его рода отры­ва пра­ва коло­на­та Позд­ней импе­рии от соци­аль­но-эко­но­ми­че­ской про­бле­ма­ти­ки, свя­зан­ной с исполь­зо­ва­ни­ем труда коло­нов в эпо­ху Ран­ней импе­рии. Воз­ни­ка­ет впе­чат­ле­ние, что позд­ний коло­нат воз­ник на осно­ве одной лишь фис­каль­ной рефор­мы и был побоч­ным след­ст­ви­ем, как счи­та­ют А. Джо­у­нз и Ж.-М. Каррие, все­об­щей офи­ци­аль­ной реги­ст­ра­ции. Веро­ят­но, поэто­му в совре­мен­ной лите­ра­ту­ре сохра­ня­ет столь зна­чи­тель­ный вес кон­цеп­ция коло­на­та-арен­ды. Боль­шин­ст­вом иссле­до­ва­те­лей осо­зна­ет­ся, что она при­ем­ле­ма пре­иму­ще­ст­вен­но для раз­ви­тия это­го инсти­ту­та в антич­ной Ита­лии. Одна­ко в обла­сти тео­рии она поз­во­ля­ет сохра­нить еди­ную нить раз­ви­тия от коло­нов Ран­ней импе­рии к позд­не­ан­тич­но­му коло­на­ту. Это­му спо­соб­ст­ву­ет еди­ное поле основ­ных источ­ни­ков по про­бле­ме коло­на­та, кото­рые пред­став­ле­ны рим­ским пра­вом. Таким обра­зом, аренд­ные отно­ше­ния экс­тра­по­ли­ру­ют­ся иссле­до­ва­те­ля­ми на позд­не­ан­тич­ных коло­нов. Одна­ко они не выглядят арен­да­то­ра­ми. Поэто­му дела­ет­ся вывод об изме­не­нии аренд­ных отно­ше­ний в зако­но­да­тель­стве Кон­стан­ти­на и после­дую­щих импе­ра­то­ров, воз­ник­шем в резуль­та­те фис­каль­ной рефор­мы Дио­кле­ти­а­на. Одна­ко в то же вре­мя иссле­до­ва­те­ли неволь­но отме­ча­ют в юриди­че­ских источ­ни­ках IV в., наряду с появ­ле­ни­ем новых коло­нат­ных отно­ше­ний, сохра­не­ние арен­ды в преж­ней фор­ме lo­ca­tio-con­duc­tio¹⁰. Да и сама фис­каль­ная рефор­ма, по-види­мо­му, была частью ком­плек­са меро­при­я­тий Дио­кле­ти­а­на, направ­лен­ных на прак­ти­че­ское при­об­ще­ние полу­чив­ших граж­дан­ство про­вин­ци­а­лов к систе­ме соци­аль­ных отно­ше­ний внут­ри мно­го­крат­но рас­ши­рив­ше­го­ся граж­дан­ско­го кол­лек­ти­ва. Фак­ти­че­ски рим­ское граж­дан­ство уста­нав­ли­ва­лось во вре­мя состав­ле­ния цен­зо­вых спис­ков, фик­си­ро­вав­ших обя­зан­но­сти граж­дан по отно­ше­нию к государ­ству. В граж­дан­ско-пра­во­вом плане обя­зан­но­сти по отно­ше­нию к государ­ству осмыс­ля­лись как обя­зан­но­сти по отно­ше­нию к граж­дан­ско­му кол­лек­ти­ву, обще­ству в целом. Поэто­му в рим­ских юриди­че­ских текстах, отно­ся­щих­ся так­же и к позд­ней антич­но­сти, гово­ри­лось о functio­nes pub­li­cae, res pub­li­ca, ius pub­li­cum. При запи­си в ценз коло­нов ука­зы­ва­лись граж­дан­ская общи­на и паг, на кото­ром рас­по­ла­га­лось име­ние¹¹. Но коло­ны запи­сы­ва­лись в цен­зо­вые кни­ги не непо­сред­ст­вен­но в спис­ках пага или горо­да, а вме­сте с име­ни­ем его вла­дель­ца (Dig. 50, 15, 4, 8). Таким обра­зом, как с.61 граж­да­нин колон высту­пал не само­сто­я­тель­ным лицом, а как бы нахо­дил­ся под патро­на­том сво­его хозя­и­на. Это наво­дит на мысль, что пра­во коло­на­та не было транс­фор­ми­ро­ван­ной арен­дой¹². Если меж­ду ними и была связь, то она была иной, неже­ли пред­став­ля­ет­ся кон­цеп­ци­ей коло­на­та-арен­ды.

В послед­нее вре­мя вни­ма­ние неко­то­рых иссле­до­ва­те­лей вновь при­влек инсти­тут авто­пра­гии¹³. Авто­пра­гия пони­ма­ет­ся как пра­во сбо­ра нало­гов на под­власт­ной терри­то­рии. В Рим­ской импе­рии обыч­но этим зани­ма­лись горо­да. Но неко­то­рые отры­воч­ные дан­ные источ­ни­ков поз­во­ля­ют пред­по­ло­жить суще­ст­во­ва­ние авто­пра­гии у круп­ных земле­вла­дель­цев. Прав­да, нет ясно­сти с како­го вре­ме­ни она берет свое нача­ло. Нали­чие авто­пра­гии в опре­де­лен­ном отно­ше­нии к государ­ству урав­ни­ва­ло круп­ных земле­вла­дель­цев с город­ски­ми общи­на­ми. Это дела­ет идею авто­пра­гии близ­кой идее ква­зи­му­ни­ци­паль­но­го харак­те­ра круп­но­го земле­вла­де­ния. Срав­ни­тель­но недав­но Ж. Гас­ку на при­ме­ре еги­пет­ско­го поме­стья VI в. пока­зал воз­мож­ность при­об­ре­те­ния круп­ным хозяй­ст­вом черт и функ­ций город­ской общи­ны. Как отме­чал еще Ш. Сомань, в этом слу­чае хозя­ин име­ния при­об­ре­тал над сво­и­ми коло­на­ми власть, близ­кую к адми­ни­ст­ра­тив­ной. Раз­ви­ва­ясь с тече­ни­ем вре­ме­ни она-то, по мне­нию мно­гих, и офор­ми­лась в зако­но­да­тель­стве как коло­нат­ное пра­во земле­вла­дель­ца удер­жи­вать коло­нов на сво­ей зем­ле для ее обра­бот­ки. На этом же осно­ва­нии стро­ит свою кон­цеп­цию коло­на­та Ж.-М. Каррие. По его мне­нию, при Дио­кле­ти­ане нало­ги ста­ли соби­рать­ся с объ­еди­не­ний, мень­ших, чем город: села, дерев­ни, доме­ны. Здесь каж­дый реги­ст­ри­ро­вал свою ori­go. Это озна­ча­ло огра­ни­че­ние на изме­не­ние доми­ци­лия. Кол­лек­тив сель­ских жите­лей опре­де­лен­ной дерев­ни сов­мест­но отве­чал за нало­го­вые обя­зан­но­сти, а жите­ли доме­на пере­да­ва­ли ответ­ст­вен­ность за них сво­е­му пред­ста­ви­те­лю — земле­вла­дель­цу. Каррие пола­га­ет, что соб­ст­вен­ник зем­ли высту­пал по отно­ше­нию к коло­нам не в каче­стве гос­по­ди­на, а лишь как санк­ци­о­ни­ро­ван­ный государ­ст­вом сбор­щик нало­гов. Посколь­ку создав­шая пред­став­ле­ние о коло­на­те adscrip­tio име­ла чисто пра­во­вой (то есть, вневре­мен­ной и все­об­щий, не учи­ты­ваю­щий мест­ных раз­ли­чий) харак­тер, то он счи­та­ет, что коло­нат совер­шен­но не изме­нил сво­ей при­ро­ды за два сто­ле­тия от Дио­кле­ти­а­на до Юсти­ни­а­на. Сле­до­ва­тель­но, пре­вра­ще­ние коло­нов в лич­но­за­ви­си­мых, подоб­ных сред­не­ве­ко­вым кре­пост­ным явля­ет­ся мифом.

Пред­при­няв­ший недав­но попыт­ку пере­смот­ра пред­став­ле­ний о раз­ви­тии коло­на­та Б. Сиркс в чис­ле про­че­го под­верг кри­ти­ке и кон­цеп­цию авто­пра­гии. По его мне­нию, хотя земле­вла­де­лец и пла­тил пода­ти за сво­их коло­нов, это было резуль­та­том их част­но­го дого­во­ра. Нет ника­ких дока­за­тельств нали­чия у него офи­ци­аль­ных или полу­офи­ци­аль­ных пол­но­мо­чий на сбор нало­гов и тем более адми­ни­ст­ра­тив­ных функ­ций. Было ско­рее дру­гое: пози­ции круп­ных земле­вла­дель­цев были столь силь­ны, что они есте­ствен­ным путем при­об­ре­та­ли власть подоб­ную адми­ни­ст­ра­тив­ной. Она про­яв­ля­лась в виде их пат­ро­ци­ни­ев над зем­ледель­ца­ми. Пра­ви­тель­ство, как извест­но, боро­лось с пат­ро­ци­ни­я­ми, а не укреп­ля­ло власть земле­вла­дель­цев. Послед­ние, в свою оче­редь, хоте­ли осво­бо­дить­ся от нало­го­вой ответ­ст­вен­но­сти, а не стре­ми­лись к ней. Б. Сиркс высту­пил и про­тив дру­го­го тези­са, лежа­ще­го в осно­ве кон­цеп­ции Ж.-М. Каррие. Посколь­ку реги­ст­ра­ция в ценз не име­ла резуль­та­том связь коло­нов с зем­лей, сле­до­ва­тель­но, нет смыс­ла искать про­ис­хож­де­ние коло­на­та в систе­ме фис­каль­ной реги­ст­ра­ции. По мне­нию Б. Сирк­са, коло­нат был осно­ван на дого­во­ре меж­ду земле­вла­дель­цем-патро­ном и коло­ном-нало­го­пла­тель­щи­ком. Это не был аренд­ный дого­вор, да к тому же он выхо­дил за рам­ки част­но­го согла­ше­ния. Патрон гаран­ти­ро­вал кре­стья­нам защи­ту про­тив про­из­во­ла пра­ви­тель­ства, а фис­ку, что его коло­ны будут исправ­но пла­тить нало­ги и выпол­нять повин­но­сти. Коло­ны обя­зы­ва­лись обра­ба­ты­вать зем­лю и нес­ли обще­ст­вен­ные повин­но­сти как бы вме­сто обя­зан­но­стей в поль­зу земле­вла­дель­ца. Поэто­му коло­нат родил­ся в обла­сти част­но­го пра­ва, но про­явил­ся в обла­сти пуб­лич­но­го. Он с.62 осно­вы­вал­ся на согла­ше­нии, но про­яв­ля­лось оно во вре­мя реги­ст­ра­ции в цен­зо­вые спис­ки (adscrip­tio). Согла­ше­ния тако­го рода мог­ли воз­ник­нуть раз­лич­ным путем. Веро­ят­но, это было обыч­ное пра­во (lex a maio­ri­bus con­sti­tu­ta). Поэто­му его введе­ние не может быть точ­но дати­ро­ва­но. Кон­сти­ту­ция 332 г. была лишь одним из его про­яв­ле­ни­ем. Реги­ст­ра­ция в цен­зо­вые спис­ки име­ла след­ст­ви­ем связь коло­на с зем­лей. Види­мо, поэто­му Б. Сиркс име­ну­ет зави­си­мых коло­нов адскрип­ти­ци­я­ми уже с нача­ла IV в. Но как про­стая реги­ст­ра­ция мог­ла иметь такой эффект, это вопрос, кото­рый, как счи­та­ет Б. Сиркс, может быть толь­ко наме­чен. При­креп­ле­ние не сле­до­ва­ло само собой из впи­сы­ва­ния в ценз. Оче­вид­но, лишь, что адскрип­ти­ции не дегра­ди­ро­ва­ли до поло­же­ния рабов.

Совре­мен­ные иссле­до­ва­те­ли под­чер­ки­ва­ют, что антич­ные лите­ра­тур­ные свиде­тель­ства о непо­мер­ном росте нало­гов и повин­но­стей с нача­ла IV в. вряд ли сле­ду­ет пони­мать бук­валь­но¹⁴. В пред­ше­ст­ву­ю­щую Дио­кле­ти­а­ну эпо­ху граж­дан­ский кол­лек­тив был мно­го мень­шим по чис­лен­но­сти, и, сле­до­ва­тель­но, общий объ­ем повин­но­стей был так­же мень­шим. Это не мог­ло не ока­зать вли­я­ния на авто­ров нача­ла IV в., осо­бен­но хри­сти­ан­ских, нега­тив­но настро­ен­ных по отно­ше­нию к рим­ским обще­ст­вен­ным поряд­кам. Ска­зы­вал­ся так­же и при­су­щий жан­ру их сочи­не­ний эле­мент аги­та­ции. Все­го лишь тща­тель­ность про­веде­ния пере­пи­си при Дио­кле­ти­ане, что в дру­гом слу­чае толь­ко при­вет­ст­во­ва­лось бы граж­да­ни­ном, по утвер­жде­нию Лак­тан­ция, сде­ла­ла «ценз обще­ст­вен­ным бед­ст­ви­ем и общей печа­лью»¹⁵. Тяжесть пода­тей мог­ла быть вызва­на и сти­хий­ны­ми бед­ст­ви­я­ми, подоб­ны­ми чуме или голо­ду, кото­рые вме­сте раз­ра­зи­лись в восточ­ных про­вин­ци­ях в 312 г. Евсе­вий Кеса­рий­ский ярки­ми крас­ка­ми обри­со­вал эту тра­гедию, кото­рая в чис­ле про­че­го про­яви­лась и в том, что «бес­чис­лен­ное мно­же­ство наро­да умер­ло в горо­дах, а еще боль­ше того в селах и дерев­нях, так что спис­ки подат­ных людей, до того вре­ме­ни запол­нен­ные мно­го­чис­лен­ны­ми име­на­ми земле­вла­дель­цев, теперь состо­я­ли едва ли не из одних пома­рок, пото­му что почти все те жите­ли истреб­ле­ны голо­дом и зара­зой» (Euseb. Hist. Eccles. IX, 8). О тяже­сти государ­ст­вен­ных пода­тей и повин­но­стей, носив­ших литур­ги­че­ский харак­тер и дово­див­ших зем­ледель­цев до разо­ре­ния, нема­ло сведе­ний име­ет­ся и от эпо­хи, пред­ше­ст­во­вав­шей позд­ней антич­но­сти¹⁶. О при­тес­не­ни­ях сель­ски­ми маг­на­та­ми мел­ких кре­стьян-соседей писа­ли Кипри­ан и Арно­бий¹⁷. Как отме­ча­ет К-П. Йоне, эта тема рефре­ном про­хо­дит через всю рим­скую лите­ра­ту­ру, начи­ная с эпо­хи позд­ней рес­пуб­ли­ки и вплоть до позд­ней импе­рии¹⁸. Этот сво­его рода топос имел, конеч­но, реаль­ную подос­но­ву, но в лите­ра­тур­ных свиде­тель­ствах совре­мен­ни­ков она была крайне пре­уве­ли­че­на¹⁹. Конеч­но, нет осно­ва­ний пол­но­стью отри­цать дан­ные Лак­тан­ция, Феми­стия, Фео­до­ри­та Кирр­ско­го, Иоан­на Зла­то­уста, Либа­ния и про­чих авто­ров о стра­да­ни­ях кре­стьян во вре­мя сбо­ра пода­тей, росте их задол­жен­но­сти, бег­стве и т. п. Одна­ко они нуж­да­ют­ся в более деталь­ном ана­ли­зе. Несмот­ря на как буд­то посто­ян­но про­грес­си­ро­вав­шее раз­ло­же­ние это­го слоя, сво­бод­ное кре­стьян­ство сохра­ня­лось и в III в., и эпо­ху позд­ней антич­но­сти. Вытес­не­ние кре­стьян­ства лати­фун­ди­я­ми нико­гда не име­ло пол­но­го успе­ха²⁰.

Бег­ство коло­нов со сво­ей зем­ли име­ло место и до реформ Дио­кле­ти­а­на²¹. Уже при­во­див­ша­я­ся над­пись из Ага Бей эпо­хи Севе­ров пока­зы­ва­ет, что недо­воль­ство кре­стьян вызы­вал не нало­го­вый гнет сам по себе, а зло­употреб­ле­ния чинов­ни­ков, исполь­зо­вав­ших сбор нало­гов в каче­стве пред­ло­га для лихо­им­ства (ср. OGIS 519). При этом коло­ны до послед­не­го дер­жа­лись за «оте­че­скую зем­лю». В зако­но­да­тель­стве IV—V вв. встре­ча­ет­ся мно­же­ство импе­ра­тор­ских поста­нов­ле­ний, имев­ших целью уме­рить при­тес­не­ния кре­стьян сбор­щи­ка­ми нало­гов и дру­ги­ми чинов­ни­ка­ми. Эти меры свиде­тель­ст­ву­ют о непре­кра­щаю­щей­ся борь­бе пра­ви­тель­ства с нару­ше­ни­я­ми тако­го рода и о его забо­те о нало­го­пла­тель­щи­ках. Поэто­му выво­ды о непре­рыв­ном повы­ше­нии с.63 гне­та со сто­ро­ны государ­ства и его аппа­ра­та, ложив­ше­го­ся на пле­чи зем­ледель­че­ско­го насе­ле­ния, кажут­ся одно­сто­рон­ним упро­ще­ни­ем реаль­но­го поло­же­ния дел. В Егип­те уход с преж­не­го места житель­ства был свя­зан с воз­ла­гав­ши­ми­ся на сель­чан по жре­бию литур­ги­че­ски­ми обя­зан­но­стя­ми в поль­зу обще­ства и государ­ства. Ими мог­ли быть выпол­не­ние роли сбор­щи­ка пода­ти или заня­тие долж­но­сти кос­ме­та²². Тяжесть литур­гий доволь­но часто высту­па­ла в папи­ру­сах в каче­стве обос­но­ва­ния бед­но­сти и бег­ства жите­лей сел²³. Зача­стую бег­ле­цы остав­ля­ли дома невы­пол­нен­ные обя­зан­но­сти. Это слу­жи­ло осно­ва­ни­ем государ­ст­вен­ным чинов­ни­кам для воз­вра­ще­ния зем­ледель­цев обрат­но, к месту реги­ст­ра­ции их повин­но­стей (idia). Мно­гие бежа­ли а Алек­сан­дрию. По это­му пово­ду Кара­кал­ла в 215 г. издал указ: «Все егип­тяне, нахо­дя­щи­е­ся в Алек­сан­дрии, осо­бен­но кре­стьяне, кото­рые бежа­ли из дру­гих мест и могут быть лег­ко выяв­ле­ны, долж­ны быть высла­ны. […] Выслать над­ле­жит толь­ко тех, кто бежал из род­ных мест, чтобы избе­жать земель­ных повин­но­стей, а не тех, кото­рые скап­ли­ва­ют­ся здесь, чтобы насла­дить­ся зре­ли­щем слав­ней­ше­го горо­да Алек­сан­дрии, при­бы­ва­ют сюда ради пре­ле­стей город­ской жиз­ни или по слу­чай­ным делам» (P. Giss. 40, II). Инте­рес­но наблюде­ние А. Шуль­те­на, что в кре­стьян­ских жало­бах про­смат­ри­ва­ет­ся опре­де­лен­ный шаб­лон, ука­зы­ваю­щий, что писа­лись они, види­мо, доволь­но часто²⁴. Но исполь­зо­ва­ние сте­рео­тип­ных обо­ротов, имев­ших цель раз­жа­ло­бить адре­са­та, не поз­во­ля­ет вос­при­ни­мать такие тек­сты бук­валь­но.

Оче­вид­но, что фик­са­ция граж­дан­ской ori­go не дава­ла коло­нам прав соб­ст­вен­но­сти на обра­ба­ты­вае­мую ими зем­лю²⁵. Пер­во­на­чаль­но они мог­ли сво­бод­но покидать име­ние, если, конеч­но, пол­но­стью рас­счи­та­лись с его хозя­и­ном или с государ­ст­вен­ны­ми повин­но­стя­ми. Но в дру­гом месте коло­ны ста­но­ви­лись уже не ори­ги­на­ри­я­ми, а посе­лен­ца­ми-инкви­ли­на­ми, посколь­ку их ori­go была уже опре­де­ле­на²⁶. Пре­до­став­ле­ние граж­дан­ских прав влек­ло за собой и упо­рядо­чи­ва­ние обя­зан­но­стей. Для коло­нов — сель­ских жите­лей они заве­до­мо долж­ны были ока­зать­ся ины­ми, чем для горо­жан или земле­вла­дель­цев, имев­ших ori­go в горо­де. Их обя­зан­но­сти, рас­смат­ри­вав­ши­е­ся как граж­дан­ские functio­nes, были обра­бот­ка зем­ли, да вне­се­ние пода­тей в каз­ну государ­ства и выпол­не­ние повин­но­стей. Будучи зем­ледель­ца­ми, коло­ны мог­ли выпол­нять свои обя­зан­но­сти толь­ко в одном месте. При­вле­че­ние их к mu­ne­ra в поки­ну­том месте их про­ис­хож­де­ния (ori­go) и месте ново­го про­жи­ва­ния (do­mi­ci­lium), как это было с город­ски­ми инко­ла­ми, было бы нон­сен­сом. Поэто­му логич­но, что в ско­ром вре­ме­ни вся­кая попыт­ка отка­за от обя­зан­но­стей долж­на была повлечь за собой стрем­ле­ние вла­стей заста­вить их нести. То, чем преж­де зани­ма­лась мест­ная адми­ни­ст­ра­ция, ста­ло объ­ек­том инте­ре­са цен­траль­но­го пра­ви­тель­ства. Так сло­жи­лась пред­по­сыл­ка импе­ра­тор­ско­го зако­но­да­тель­ства, посвя­щен­но­го воз­вра­ту коло­нов в место их про­жи­ва­ния. Види­мо, не слу­чай­но, что оно впер­вые про­яви­ло себя при Кон­стан­тине. Поли­ти­ка и зако­но­да­тель­ство Дио­кле­ти­а­на, судя по сохра­нив­шим­ся в Кодек­се Юсти­ни­а­на фраг­мен­там, носи­ли во мно­гом еще тра­ди­ци­он­ный харак­тер. Его кве­сто­ры, по-види­мо­му, еще пыта­лись смот­реть на рим­ское обще­ство гла­за­ми юри­стов, ори­ен­ти­ро­вав­ших­ся на пра­во клас­си­че­ско­го пери­о­да. Одна­ко создан­ный Дио­кле­ти­а­ном обще­ст­вен­ный и поли­ти­че­ский порядок несколь­ко сме­стил акцен­ты в раз­ви­тии граж­дан­ско­го обще­ства и, таким обра­зом, послу­жил пред­по­сыл­кой для новой соци­аль­ной поли­ти­ки Кон­стан­ти­на.

Пер­вым по вре­ме­ни тек­стом из импе­ра­тор­ско­го зако­но­да­тель­ства, в кото­ром зафик­си­ро­ва­но при­нуди­тель­ное воз­вра­ще­ние коло­нов к месту житель­ства, счи­та­ет­ся кон­сти­ту­ция 332 г. В Кодек­се Фео­до­сия (V, 17, 1) сохра­нен лишь неболь­шой фраг­мент с.64 ее: «Сле­ду­ет не толь­ко воз­вра­щать к месту житель­ства коло­на чужо­го пра­ва, най­ден­но­го у кого бы то ни было, но сверх того взыс­ки­вать подуш­ную подать за вре­мя его отсут­ст­вия. Самих же обра­щаю­щих­ся в бег­ство коло­нов сле­до­ва­ло бы зако­вать в желе­зо по при­ме­ру лиц раб­ско­го состо­я­ния, чтобы, по заслу­гам полу­чив раб­ское нака­за­ние, они испол­ня­ли при­ли­че­ст­ву­ю­щие сво­бод­ным обя­зан­но­сти». Мно­гие совре­мен­ные иссле­до­ва­те­ли не счи­та­ют кон­сти­ту­цию зако­ном, уста­нав­ли­вав­шим при­креп­ле­ние коло­нов²⁷. Она не вошла в Кодекс Юсти­ни­а­на. Сле­до­ва­тель­но, у нее не было како­го-то осо­бо­го про­грамм­но­го харак­те­ра. Часто под­ра­зу­ме­ва­ет­ся, что такой закон, веро­ят­нее все­го издан­ный при Дио­кле­ти­ане, не сохра­нил­ся. Кон­сти­ту­ция же 332 г. была лишь одним из ряда поста­нов­ле­ний, под­твер­ждав­ших дей­ст­вие тако­го зако­на²⁸. Сохра­нив­ша­я­ся часть ее тек­ста свя­зы­ва­ет воз­врат коло­на с упла­той пода­тей. В совре­мен­ной нау­ке эта связь вос­при­ни­ма­ет­ся как пря­мое свиде­тель­ство того, что фис­каль­ные нуж­ды были глав­ной при­чи­ной воз­вра­та коло­нов. В таком слу­чае кажет­ся оче­вид­ной и при­чи­на их зави­си­мо­сти от име­ния, в цен­зо­вые спис­ки кото­ро­го они были заре­ги­ст­ри­ро­ва­ны²⁹. Не менее оче­вид­но и то, что коло­ны под­ле­жа­ли воз­вра­ще­нию в свою ori­go в име­нии, а не к земле­вла­дель­цу или к хозяй­ству³⁰. В Кодек­се Фео­до­сия кон­сти­ту­ция адре­со­ва­на «про­вин­ци­а­лам» (ad pro­vin­cia­les). Из это­го обыч­но дела­ет­ся вывод о том, что она вво­ди­ла при­креп­ле­ние коло­нов во всей импе­рии. Одна­ко с таким заклю­че­ни­ем не слиш­ком согла­су­ет­ся нали­чие в Кодек­се Юсти­ни­а­на кон­сти­ту­ций вто­рой поло­ви­ны IV в., кото­рые в лите­ра­ту­ре обыч­но свя­зы­ва­ют­ся с введе­ни­ем при­креп­ле­ния коло­нов в Илли­ри­ке, Фра­кии и Пале­стине (CJ. XI, 51, 1 — 386; 52, 1 — 393?; 53, 1 — 371).

Сохра­нив­ший­ся текст кон­сти­ту­ции 332 г. по край­ней мере два­жды под­вер­гал­ся редак­ции уже в позд­не­ан­тич­ную эпо­ху. Его крат­кость ука­зы­ва­ет на то, что перед нами не аутен­тич­ный закон Кон­стан­ти­на, а сокра­щен­ная в Кодек­се Фео­до­сия выдерж­ка из него. К тому же она дошла до нас в Бре­виа­рии Ала­ри­ха (V, 9, 1). Зави­си­мость коло­нов была уже оче­вид­на при изда­нии Кодек­са Фео­до­сия в 438 г. и тем более в 506 г., когда по при­ка­зу Ала­ри­ха II был запи­сан Lex Ro­ma­na Wisi­gotho­rum. Сле­до­ва­тель­но, из кон­тек­ста кон­сти­ту­ции было выбра­но то, что под­твер­жда­ло прин­цип при­креп­ле­ния коло­нов, при­чем с теми при­чин­ны­ми акцен­та­ми, кото­рые отве­ча­ли поло­же­нию в V—VI вв. Поэто­му пред­став­ля­ет­ся, что акцент на зави­си­мо­сти коло­нов от места житель­ства, кото­рый кажет­ся оче­вид­ным с сохра­нив­шем­ся тек­сте, отно­сит­ся по край­ней мере к 438 г. Тем не менее в пер­во­на­чаль­ном тек­сте кон­сти­ту­ции долж­но было быть нечто, вызвав­шее инте­рес к нему комис­сии Фео­до­сия II. При отсут­ст­вии в импе­ра­тор­ском зако­но­да­тель­стве до 332 г. пре­цеден­тов воз­вра­та к ori­go сво­бод­ных зем­ледель­цев это дол­жен был быть текст тако­го поста­нов­ле­ния, где воз­врат их был юриди­че­ски оправ­дан³¹. Веро­ят­нее все­го, воз­врат мог отно­сить­ся к каким-то опре­де­лен­ным зем­ледель­цам, не рас­счи­тав­шим­ся по сво­им пла­те­жам с государ­ст­вом. Воз­мож­но, это был эдикт, подоб­ный выше­при­веден­но­му поста­нов­ле­нию Кара­кал­лы 215 г., имев­ший не все­им­пер­ский, а част­ный харак­тер и огра­ни­чен­ный мас­штаб рас­про­стра­не­ния. Лак­тан­ций отме­чал, что повы­сив­ший в резуль­та­те реформ Дио­кле­ти­а­на раз­мер пода­тей застав­лял неко­то­рых коло­нов остав­лять обра­ба­ты­вае­мую зем­лю (De mort. per­sec. 7). В лите­ра­ту­ре неод­но­крат­но обра­ща­лось вни­ма­ние на дати­ро­ван­ный 332 г. еги­пет­ский папи­рус, в кото­ром гово­рит­ся, что в деревне Теадель­фия оста­лось толь­ко 3 из 25 нало­го­пла­тель­щи­ков³². 22 кре­стья­ни­на бежа­ли в дру­гие села и к земле­вла­дель­цам. Такие пере­хо­ды еги­пет­ских кре­стьян име­ли место и преж­де. Они так­же пре­сле­до­ва­лись мест­ной адми­ни­ст­ра­ци­ей, но не влек­ли за собой широ­ко­мас­штаб­ных обще­го­судар­ст­вен­ных пере­мен в поли­ти­ке адми­ни­ст­ри­ро­ва­ния.

Есть веро­ят­ность, что пер­во­на­чаль­ный текст поста­нов­ле­ния 332 г. мог отно­сить­ся к под­власт­ным лич­но импе­ра­то­ру коло­нам его соб­ст­вен­ных име­ний либо зем­ледель­цам на зем­лях, счи­тав­ших­ся импе­ра­тор­ски­ми³³. В поль­зу тако­го пони­ма­ния кон­сти­ту­ции с.65 332 г. свиде­тель­ст­ву­ет и то обсто­я­тель­ство, что осталь­ные четы­ре отно­ся­щи­е­ся к коло­нам кон­сти­ту­ции Кон­стан­ти­на, сохра­нив­ши­е­ся в Кодек­се Фео­до­сия, не содер­жат и наме­ка на их зави­си­мость³⁴. Из девя­ти ана­ло­гич­ных кон­сти­ту­ций Кодек­са Юсти­ни­а­на лишь одна посвя­ще­на воз­вра­ту коло­нов и запре­ту отвле­кать их для иных дел кро­ме зем­леде­лия³⁵. И коло­ны этой кон­сти­ту­ции — импе­ра­тор­ские: «Мы при­ка­зы­ваем, чтобы коло­ны, кото­рые явля­ют­ся наши­ми част­ны­ми, спо­соб­ные как для веде­ния дел, так и для обра­бот­ки полей, были воз­вра­ще­ны, и при­вле­ка­лись толь­ко к заня­ти­ям наши­ми дела­ми. Впредь пусть соблюда­ет­ся даже так, чтобы никто из них не при­вле­кал­ся к веде­нию чьих бы то ни было част­ных дел или рас­по­ря­же­нию чем-либо»³⁶. В Кодекс был вклю­чен лишь неболь­шой фраг­мент кон­сти­ту­ции, вырван­ный из пояс­ня­ю­ще­го его кон­тек­ста. Для комис­сии Три­бо­ни­а­на в VI в. был важен лишь тот «удар­ный» акцент, кото­рый зафик­си­ро­ван в выбран­ном из кон­сти­ту­ции пред­ло­же­нии. Пред­ше­ст­ву­ю­щий ему в титу­ле Кодек­са фраг­мент вре­ме­ни Кон­стан­ти­на под­хо­дит к про­бле­ме свя­зи импе­ра­тор­ских коло­нов с местом житель­ства более мяг­ко. В нем нет тре­бо­ва­ния воз­вра­щать коло­нов, но гово­рит­ся о запре­те им зани­мать долж­но­сти и нести повин­но­сти в город­ских общи­нах: «Пусть ни один потом­ст­вен­ный колон (co­lo­nus ori­gi­na­lis) наше­го част­но­го име­ния никем не при­вле­ка­ет­ся ни к каким почет­ным долж­но­стям, ни к любым дру­гим город­ским повин­но­стям. Ведь раз­ве не к or­do город­ских общин и про­чим, из кото­рых сле­ду­ет про­из­во­дить выбор вслед­ст­вие их мно­го­чис­лен­но­сти, во всем про­цве­таю­щим, нуж­но снис­хо­дить про­ти­во­за­кон­ным выбо­ром для это­го край­не­го сред­ства»³⁷. Тональ­ность поста­нов­ле­ния ассо­ци­и­ру­ет­ся с реак­ци­ей импе­ра­то­ра на жало­бу коло­нов его соб­ст­вен­ных вла­де­ний, подоб­ную пети­ции кре­стьян из Ага Бей нача­ла III в.

Импе­ра­тор­ским коло­нам посвя­ще­на боль­шая часть кон­сти­ту­ций Кон­стан­ти­на, отно­ся­щих­ся к этой про­бле­ме. В них про­сле­жи­ва­ет­ся общая тен­ден­ция огра­ни­чить дея­тель­ность коло­нов рам­ка­ми име­ния и того заня­тия, кото­ро­му они были пред­на­зна­че­ны сво­им поло­же­ни­ем зем­ледель­цев. Эта тен­ден­ция появи­лась задол­го до нача­ла IV в. и Кон­стан­тин, види­мо, лишь выра­зил ее адек­ват­но тем соци­аль­но-пра­во­вым усло­ви­ям, кото­рые сло­жи­лись в импе­рии после реформ Дио­кле­ти­а­на. Новые пра­во­вые идеи и оформ­ляв­шая их тер­ми­но­ло­гия появи­лись в пер­вой поло­вине IV в. не столь уж рез­ко и, при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии, неожи­дан­но. Само поня­тие «коло­нат­ное пра­во» (ius co­lo­na­tus) в зако­но­да­тель­стве IV в. воз­ник­ло впер­вые по отно­ше­нию к импе­ра­тор­ским зем­лям (CTh. XII, 1, 33 — 342). Оче­вид­но, оно уже усто­я­лось и ста­ло при­выч­ным к это­му вре­ме­ни. И толь­ко мно­го поз­же, во вто­рой поло­вине IV в. оно рас­про­стра­ни­лось и на част­ные вла­де­ния³⁸. При­чем, если в импе­ра­тор­ской кон­сти­ту­ции 342 г. пред­по­ла­га­лась воз­мож­ность отно­ше­ния к коло­на­ту как к арен­де, то начи­ная с кон­сти­ту­ции 382 г. речь шла уже о «веч­ном коло­на­те» (co­lo­na­tu per­pe­tuo). Все это ука­зы­ва­ет на то, что совре­мен­ное вос­при­я­тие зако­но­да­тель­ства Кон­стан­ти­на о коло­нах во мно­гом обу­слов­ле­но дву­мя обсто­я­тель­ства­ми. Во-пер­вых, редак­тор­ской прав­кой его поста­нов­ле­ний в Кодек­сах. А во-вто­рых, свя­зан­ным с утра­той основ­ной мас­сы кон­сти­ту­ций пред­ше­ст­ву­ю­ще­го пери­о­да отсут­ст­ви­ем адек­ват­но­го мате­ри­а­ла для срав­не­ния.

Фор­ми­ро­вав­ше­е­ся уже в III в. новое пред­став­ле­ние о граж­дан­ском ius ori­gi­nis для зем­ледель­цев осу­ществля­лось пер­во­на­чаль­но, по-види­мо­му, на импе­ра­тор­ских зем­лях. В свое вре­мя эту мысль выска­зы­вал еще М. Вебер³⁹. У коло­нов терри­то­рий, изъ­ятых из веде­ния муни­ци­пи­ев, граж­дан­ская ori­go мог­ла быть пред­став­ле­на толь­ко селом или име­ни­ем. Сле­дуя сло­жив­шим­ся в I—III вв. рим­ским фор­мам адми­ни­ст­ри­ро­ва­ния, ори­ен­ти­ро­ван­ным на само­управ­ля­ю­щи­е­ся общин­ные кол­лек­ти­вы и кор­по­ра­ции, пра­ви­тель­ство долж­но было искать адек­ват­ную заме­ну город­ской общине для граж­дан-зем­ледель­цев из сель­ско­го плеб­са. Такой заме­ной на импе­ра­тор­ских терри­то­ри­ях мог­ло с.66 стать име­ние, груп­пи­ро­вав­ши­е­ся вокруг кото­ро­го зем­ледель­цы либо изна­чаль­но, либо со вре­ме­нем пред­став­ля­ли сво­его рода общин­ный кол­лек­тив. Как извест­но, Кон­стан­тин доволь­но актив­но изы­мал город­ские зем­ли из веде­ния город­ских общин и пере­да­вал их посес­со­рам, вклю­чая таким обра­зом их в государ­ст­вен­ный фонд земель⁴⁰. Им так­же про­из­во­ди­лись широ­кие рас­про­да­жи земель­ных вла­де­ний кури­а­лов, задол­жав­ших фис­ку (CTh. XI, 7, 4). Тогда, види­мо, и были экс­про­прии­ро­ва­ны город­ские зем­ли, кото­рые впо­след­ст­вии воз­вра­щал Юли­ан⁴¹. Так к середине IV в. про­изо­шло сокра­ще­ние земель­ных пло­ща­дей, закреп­лен­ных за горо­да­ми. Рас­про­да­жи меня­ли ста­тус земель и при­во­ди­ли к рас­ши­ре­нию сфе­ры част­ной соб­ст­вен­но­сти по срав­не­нию с вла­де­ни­ем, эмфи­те­в­зи­сом и арен­дой⁴². Тяготы (one­ra) пусту­ю­щих име­ний, кото­рые не мог­ли нести or­di­nes горо­дов, Кон­стан­тин при­ка­зал разде­лить меж­ду pos­ses­sio­nes et ter­ri­to­ria (CJ. XI, 59, 1). По мне­нию Е. М. Шта­ер­ман, pos­ses­sio в дан­ном слу­чае сле­ду­ет рас­смат­ри­вать как име­ние част­но­го земле­вла­дель­ца, а ter­ri­to­rium — как зем­ли, сум­мар­но отво­див­ши­е­ся мест­но­му кре­стьян­ско­му насе­ле­нию⁴³. Име­ют­ся, хотя и скуд­ные, свиде­тель­ства о про­да­же в нача­ле IV в. государ­ст­вен­ных земель в Егип­те (P. New York 50 = SB 9883).

Зем­ледель­цы, сидев­шие на этих зем­лях, меня­ли свою граж­дан­скую при­над­леж­ность. Из ori­gi­na­les город­ских земель они пре­вра­ща­лись в co­lo­ni ori­gi­na­les экзи­ми­ро­ван­ных. С этих пор они уже не мог­ли рас­смат­ри­вать­ся ни в каче­стве граж­дан, ни в каче­стве инкол город­ских общин. Их граж­дан­ские обя­зан­но­сти ока­зы­ва­лись свя­за­ны с их кон­крет­ным местом житель­ства и с име­ни­я­ми их посес­со­ров, куда наез­жа­ли пред­ста­ви­те­ли адми­ни­ст­ра­ции. Одна­ко город­ские общи­ны, по-види­мо­му, поль­зу­ясь тем, что эти зем­ледель­цы преж­де нес­ли в них повин­но­сти, стре­ми­лись сохра­нить эту прак­ти­ку. Фор­маль­но они, веро­ят­но, исхо­ди­ли из тра­ди­ции, в соот­вет­ст­вии с кото­рой ori­go этих зем­ледель­цев долж­на была по-преж­не­му свя­зы­вать­ся с город­ской общи­ной, к кото­рой они пер­во­на­чаль­но были при­пи­са­ны. Это сооб­ра­же­ние прак­ти­че­ски допол­ня­лось тем, что в новом каче­стве импе­ра­тор­ских зем­ледель­цев такие коло­ны были вооб­ще отстра­не­ны от граж­дан­ских ho­no­res et mu­ne­ra. Как пред­став­ля­ет­ся, зако­но­да­тель­ство Кон­стан­ти­на (как, воз­мож­но, и все тако­го рода зако­но­да­тель­ство) в отно­ше­нии импе­ра­тор­ских коло­нов было свя­за­но имен­но с таки­ми зем­ледель­ца­ми, поме­няв­ши­ми свою при­над­леж­ность, а с ней и ori­go. Это мог­ло бы объ­яс­нить при­чи­ну появ­ле­ния в его прав­ле­ние зако­нов о воз­вра­те коло­нов, явных пре­цеден­тов кото­рым в преж­нем зако­но­да­тель­стве не сохра­ни­лось. В таком слу­чае сфе­ра дей­ст­вия поста­нов­ле­ний Кон­стан­ти­на суще­ст­вен­но сужи­ва­ет­ся. Они мог­ли отно­сить­ся не ко всем коло­нам импе­рии, а толь­ко к части импе­ра­тор­ских зем­ледель­цев, кото­рые про­жи­ва­ли на зем­лях, ранее при­над­ле­жав­ших горо­дам. Скоррек­ти­ро­ван­ные и силь­но сокра­щен­ные в Кодек­сах эти кон­сти­ту­ции при некри­ти­че­ском их вос­при­я­тии созда­ют иска­жен­ную кар­ти­ну реаль­ных отно­ше­ний.

Ко вре­ме­ни Кон­стан­ция II и его сопра­ви­те­лей в Кодек­сах отно­сят­ся фраг­мен­ты лишь вось­ми кон­сти­ту­ций, упо­ми­наю­щих коло­нов⁴⁴. Семь из них дошли в Кодек­се Фео­до­сия. Авто­ры Кодек­са Юсти­ни­а­на заим­ст­во­ва­ли там же две кон­сти­ту­ции (кото­рые таким обра­зом сохра­ни­лись в обо­их Кодек­сах) и одну донес­ли до нас само­сто­я­тель­но. Таким обра­зом, зако­но­да­тель­ство Кон­стан­ция в гораздо мень­шей сте­пе­ни при­влек­ло вни­ма­ние созда­те­лей Кодек­са Юсти­ни­а­на, чем авто­ров Кодек­са Фео­до­сия. Пер­вым из сохра­нив­ших­ся фраг­мен­тов явля­ет­ся уже упо­ми­нав­ша­я­ся кон­сти­ту­ция 342 г. Она упо­ми­на­ет iure co­lo­na­tus на импе­ра­тор­ских зем­лях, кото­рое дает осво­бож­де­ние от город­ских обя­зан­но­стей. Этим пра­вом пыта­лись вос­поль­зо­вать­ся город­ские кури­а­лы, кото­рые с целью име­но­вать­ся импе­ра­тор­ски­ми коло­на­ми арен­до­ва­ли зем­лю импе­ра­тор­ских вла­де­ний (CTh. XII, 1, 33 — 342). Из кон­сти­ту­ции сле­дую­ще­го, 343 г. в оба Кодек­са вошло лишь одно пред­ло­же­ние: «Сле­ду­ет, чтобы наши част­ные с.67 име­ния были осво­бож­де­ны от всех низ­ких повин­но­стей, а их кон­дук­то­ры и коло­ны не при­вле­ка­лись к низ­ким или экс­тра­ор­ди­нар­ным повин­но­стям или каким-либо допол­ни­тель­ным сбо­рам» (CTh. XI, 16, 5 = CJ. XI, 75, 1 — 343). Оче­вид­но, кон­сти­ту­ция про­дол­жа­ла пред­став­лен­ную в зако­но­да­тель­стве Кон­стан­ти­на тему осво­бож­де­ния импе­ра­тор­ских коло­нов от город­ских mu­ne­ra. Одна­ко усе­чен­ный в Кодек­сах текст созда­ет впе­чат­ле­ние наде­ле­ния импе­ра­тор­ских зем­ледель­цев при­ви­ле­ги­я­ми по срав­не­нию с част­ны­ми коло­на­ми. Сохра­нив­ша­я­ся часть дру­гой кон­сти­ту­ции из Кодек­са Фео­до­сия, дати­ро­ван­ной 349 г., не упо­ми­на­ет коло­нов (CTh. II, 1, 1). Она пре­до­став­ля­ла про­вин­ци­аль­ным судьям пра­во при­вле­кать к судеб­ной ответ­ст­вен­но­сти акто­ров и про­чих лиц из импе­ра­тор­ских име­ний. Но ее интер­пре­та­ция в Бре­виа­рии Ала­ри­ха рас­шиф­ро­вы­ва­ет акто­ров как рабов, а про­чих лиц — как коло­нов⁴⁵.

Как буд­то выде­ля­ет­ся из это­го ряда кон­сти­ту­ций, посвя­щен­ных коло­нам импе­ра­тор­ских име­ний, попу­ляр­ное в совре­мен­ной лите­ра­ту­ре поста­нов­ле­ние 357 г. Оно так­же сохра­ни­лось лишь в малень­ком фраг­мен­те: «Если кто-либо поже­ла­ет про­дать или пода­рить име­ние, он не может на осно­ве част­но­го согла­ше­ния удер­жи­вать у себя коло­нов для пере­во­да в дру­гое име­ние. Ведь те, кто счи­та­ет коло­нов полез­ны­ми, либо долж­ны удер­жи­вать их вме­сте с име­ни­я­ми, или оста­вить их дру­гим, если сами не наде­ют­ся, что име­ние при­не­сет им поль­зу» (CTh. XIII, 10, 3 = CJ. XI, 48, 2 — 357). В спе­ци­аль­ных работах по коло­на­ту эта кон­сти­ту­ция счи­та­ет­ся более опре­де­лен­ным свиде­тель­ст­вом проч­ной свя­зи меж­ду коло­ном и име­ни­ем, чем кон­сти­ту­ция 332 г. В сово­куп­но­сти они вполне могут трак­то­вать­ся как дока­за­тель­ство при­креп­лен­но­сти коло­на: кон­сти­ту­ция 332 г. запре­ща­ла покидать име­ние коло­ну, а кон­сти­ту­ция 357 г. запре­ща­ла отде­лять коло­на от име­ния гос­по­ди­ну. Мож­но пред­по­ло­жить, что в Кодек­се Фео­до­сия они нес­ли имен­но такую смыс­ло­вую нагруз­ку. Но пер­во­на­чаль­ный смысл обе­их кон­сти­ту­ций не поз­во­ля­ет пред­ста­вить силь­ная усе­чен­ность их тек­ста⁴⁶.

Кон­сти­ту­ция 360 г. явля­ет­ся частью зна­ме­ни­то­го титу­ла «О сель­ских пат­ро­ци­ни­ях» Кодек­са Фео­до­сия (XI, 24, 1). В ней речь шла о мно­же­стве коло­нов в Егип­те, кото­рые при­бе­га­ли к пат­ро­ци­ни­ям долж­ност­ных лиц (…co­lo­no­rum mul­ti­tu­di­nem… con­sti­tu­to­rum… se­se… qui va­riis ho­no­ri­bus ful­ciun­tur). Судя по кон­тек­сту, эти коло­ны, жив­шие в селах (vi­ca­ni), иска­ли покро­ви­тель­ства в сво­их нало­го­вых вза­и­моот­но­ше­ни­ях с фис­ком. Обле­чен­ные вла­стью патро­ны име­ли воз­мож­ность затруд­нить их пре­сле­до­ва­ние по суду в слу­чае обра­зо­ва­ния недо­и­мок. О какой-либо позе­мель­ной зави­си­мо­сти коло­нов здесь речи нет. В неболь­шом фраг­мен­те дру­гой направ­лен­ной сена­ту кон­сти­ту­ции 361 г. пред­по­ла­га­ет­ся осво­бож­де­ние сена­тор­ских земель от упла­ты фис­ку в слу­чае, если их поки­ну­ли коло­ны (CTh. XI, 1, 7). Какой-либо зави­си­мо­сти коло­нов от зем­ли здесь не ощу­ща­ет­ся. Оче­вид­но лишь, что нало­го­вое обло­же­ние земель зави­се­ло от при­сут­ст­вия на ней зем­ледель­цев. «Бег­ство» коло­нов в этом кон­тек­сте было свя­за­но с их вклю­че­ни­ем в цен­зо­вые спис­ки име­ний, что, как извест­но, само по себе не влек­ло ника­кой зави­си­мо­сти.

Еще один фраг­мент из кон­сти­ту­ции сена­ту, дати­ро­ван­ный тем же днем и годом, поме­щен в дру­гом титу­ле Кодек­са Фео­до­сия (XIII, 1, 3 — 361). Соглас­но это­му тек­сту, коло­ны до 361 г. были воль­ны рас­по­ла­гать собой вплоть до пере­хо­да из зем­ледель­цев в тор­гов­цы: «Не сле­ду­ет запи­сы­вать сре­ди тор­гов­цев тех, кто явля­ет­ся жите­лем села и вашим коло­ном, если, конеч­но, они не зани­ма­ют­ся ника­ки­ми тор­го­вы­ми дела­ми. Посколь­ку нель­зя ведь счи­тать тор­гов­лей и това­ра­ми, если ваши люди и к тому же сель­ские жите­ли, оста­ва­ясь в пре­де­лах ваших име­ний, про­да­ют то, что добы­ва­ет­ся в обра­ба­ты­вае­мых ими зем­лях и даже в том же хозяй­стве». Судя по кон­тек­сту, государ­ство инте­ре­со­ва­ла здесь лишь цен­зо­вая реги­ст­ра­ция коло­нов, кото­рые про­дол­жа­ли оста­вать­ся в име­ни­ях. Види­мо, земле­вла­дель­цы пыта­лись лов­чить и, чтобы умень­шить свои нало­го­вые обя­зан­но­сти, пред­став­ля­ли сво­их коло­нов, вклю­чав­ших­ся в с.68 ценз вме­сте с име­ни­ем, в каче­стве тор­гов­цев, кото­рые к цен­зу име­ния и его нало­го­об­ло­же­нию не име­ли отно­ше­ния. О том, что коло­нам было запре­ще­но ста­но­вить­ся насто­я­щи­ми тор­гов­ца­ми, речи здесь нет. Соглас­но одной из кон­сти­ту­ций Кон­стан­ти­на лица, впи­сан­ные в цен­зы име­ний (cen­si­ti) и обя­зан­ные анно­ной и подуш­ной пода­тью, при­вле­ка­лись адми­ни­ст­ра­ци­ей к испол­не­нию долж­но­стей учет­чи­ков анно­ны и пис­цов (CTh. VIII, 1, 3 — 333). Такие mu­ne­ra, по-види­мо­му, носи­ли литур­ги­че­ский харак­тер, подоб­но литур­ги­ям еги­пет­ских зем­ледель­цев, от кото­рых они зача­стую бежа­ли. Види­мо, чтобы при­влечь к ним зем­ледель­цев кон­сти­ту­ция пре­до­став­ля­ла осво­бож­де­ние от обя­зан­но­стей по цен­зу на то вре­мя, пока они испол­ня­ли долж­но­сти пис­цов и учет­чи­ков. Обра­ща­ют на себя вни­ма­ние сло­ва кон­сти­ту­ции, что в зави­си­мо­сти от усер­дия испол­не­ния долж­но­стей впи­сан­ные в ценз зем­ледель­цы мог­ли быть при­вле­че­ны к более почет­ным обя­зан­но­стям, давав­шим досто­ин­ство (ho­nor).

Таким обра­зом, в кон­сти­ту­ци­ях Кон­стан­ция коло­ны не выглядят при­креп­лен­ны­ми к име­нию. Боль­шая часть его поста­нов­ле­ний посвя­ще­на коло­нам экзи­ми­ро­ван­ных вла­де­ний, импе­ра­тор­ским и сена­то­ров. Лишь фраг­мент кон­сти­ту­ции 357 г. запре­щал отде­лять коло­нов от про­да­вае­мой зем­ли: то ли пото­му, что на ней была их роди­на (ori­go), то ли пото­му, что с зем­лей пере­хо­ди­ли и нало­го­вые обя­зан­но­сти, в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни опре­де­ляв­ши­е­ся нали­чи­ем в име­нии зем­ледель­цев. Если бы дело было толь­ко в нало­гах, то разде­ле­ние зем­ли и коло­нов лег­ко осу­ществля­лось бы по вне­се­нии соот­вет­ст­ву­ю­щих изме­не­ний в цен­зо­вые спис­ки. Пол­ная кон­сти­ту­ция 357 г., из кон­тек­ста кото­рой был вырван этот запрет, быть может, запре­ща­ла про­да­жу зем­ли без зем­ледель­цев, вклю­чен­ных в ее цен­зо­вую опись.

Опре­де­лен­но мож­но лишь ска­зать, что какая-то зави­си­мость коло­нов от име­ния в тече­ние пер­вой поло­ви­ны IV в. отме­ча­ет­ся толь­ко при­ме­ни­тель­но к импе­ра­тор­ским коло­нам. Эта зави­си­мость не име­ла харак­те­ра насиль­ст­вен­но­го при­креп­ле­ния к сред­ствам про­из­вод­ства. Ско­рее это была уста­но­вив­ша­я­ся уже в III в. связь зем­ледель­цев со сво­ей ori­go, кото­рая у них сов­па­да­ла с пунк­том реги­ст­ра­ции в ценз, нахо­див­шим­ся в име­нии на зем­ле кото­ро­го они сиде­ли. Поэто­му пред­став­ля­ет­ся, что связь коло­нов с име­ни­ем не была порож­де­на эко­но­ми­че­ской дегра­да­ци­ей коло­нов в резуль­та­те кри­зи­са III в. или новой фис­каль­ной поли­ти­ки пра­ви­тель­ства. Она была свя­за­на с посте­пен­но про­ис­хо­див­шим в тече­ние III—IV вв. пово­ротом в ори­ен­та­ции государ­ст­вен­ной струк­ту­ры, вызван­ной пре­до­став­ле­ни­ем граж­дан­ства про­вин­ци­а­лам. При этом, под­дер­жи­вая заин­те­ре­со­ван­ность самих коло­нов в ста­биль­но­сти сво­его поло­же­ния на обра­ба­ты­вае­мой зем­ле, государ­ство как бы выпол­ня­ло свою антич­ную обя­зан­ность забо­тить­ся о граж­да­нах и о граж­дан­ском кол­лек­ти­ве в целом. Пока сохра­ня­лась муни­ци­паль­но-полис­ная осно­ва, сохра­нял­ся и взгляд на под­дан­ных как на граж­дан. Поэто­му уста­нов­ка на связь с ori­go, то есть с име­ни­ем, каса­лась толь­ко посто­ян­но жив­ших в нем зем­ледель­цев, а не вре­мен­ных арен­да­то­ров. Это поз­во­ля­ет объ­яс­нить харак­тер свя­зи со сво­им местом житель­ства не толь­ко потом­ст­вен­ных коло­нов, но и само­сто­я­тель­ных кре­стьян. Как отме­чал еще А. Джо­у­нз, при про­веде­нии фис­каль­ной рефор­мы они так­же долж­ны были ока­зать­ся при­креп­лен­ны­ми к сво­е­му хозяй­ству⁴⁷. Но в отли­чие от коло­нов это не повлек­ло за собой осо­бо­го зако­но­да­тель­ства в адрес кре­стьян­ства. Пра­во­вое поло­же­ние таких мест­ных (ori­gi­na­les) зем­ледель­цев не потер­пе­ли в тече­ние пер­вой поло­ви­ны IV в. ника­ко­го ущер­ба.

Но отсут­ст­вие у коло­нов гаран­тий граж­дан­ско­го ста­ту­са в виде соб­ст­вен­но­сти на зем­лю (или хотя бы пра­ва пре­тен­до­вать на такую соб­ст­вен­ность) со вре­ме­нем неиз­беж­но долж­но было повлечь его пони­же­ние. Как след­ст­вие, напра­ши­ва­лось пере­осмыс­ле­ние их свя­зи с име­ни­ем как при­креп­лен­но­сти к нему. Одна­ко с точ­ки зре­ния пра­ва такие пере­ме­ны мог­ли раз­ви­вать­ся лишь при нали­чии пово­рот­но­го пунк­та в поли­ти­ке адми­ни­ст­ри­ро­ва­ния, выра­жен­но­го опре­де­лен­ной юриди­че­ской санк­ци­ей. с.69 В зако­но­да­тель­стве пер­вой поло­ви­ны IV в. такой юриди­че­ской сме­ны акцен­тов не про­сле­жи­ва­ет­ся. Воз­вра­ту под­ле­жа­ли, види­мо, или задол­жав­шие фис­ку зем­ледель­цы, или импе­ра­тор­ские коло­ны, или пере­се­лен­ные на поло­же­нии коло­нов вар­ва­ры. Види­мо, поэто­му в сохра­нив­ших­ся зако­нах Юли­а­на, вер­нув­ше­го часть земель город­ским общи­нам, коло­ны вооб­ще не упо­мя­ну­ты⁴⁸. Меро­при­я­тия Юли­а­на, по-види­мо­му, отно­си­лись не ко всем ранее кон­фис­ко­ван­ным зем­лям, а лишь к тем из них, кото­рые к это­му вре­ме­ни еще нахо­ди­лись в соб­ст­вен­но­сти импе­ра­то­ра и не были про­да­ны част­ным лицам⁴⁹. Амми­ан Мар­цел­лин сооб­ща­ет, что Юли­ан воз­вра­тил отдель­ным горо­дам их нало­ги вме­сте с земель­ным иму­ще­ст­вом, кро­ме тех, кото­рые были закон­но про­да­ны преж­ни­ми импе­ра­то­ра­ми (Amm. Mar­cell. XXV, 4, 15).

В посвя­щен­ном коло­нам импе­ра­тор­ском зако­но­да­тель­стве вто­рой поло­ви­ны IV в. не толь­ко наблюда­ет­ся рез­кое уве­ли­че­ние чис­ла поста­нов­ле­ний, но и появ­ля­ют­ся новые чер­ты⁵⁰. Оно ста­но­вит­ся более мно­го­сто­рон­ним, про­ду­ман­ным и систе­ма­тич­ным. Про­бле­ме воз­вра­та коло­нов посвя­щен целый ряд поста­нов­ле­ний, из содер­жа­ния кото­рых мож­но заклю­чить, что были и не сохра­нив­ши­е­ся. Зако­но­да­тель­ство толь­ко теперь ста­ла зани­мать про­бле­ма ответ­ст­вен­но­сти коло­на за остав­лен­ные обя­зан­но­сти при свое­воль­ном пере­се­ле­нии. Посте­пен­но утвер­дил­ся раз­мер штра­фа за под­стре­ка­тель­ство коло­на к остав­ле­нию места житель­ства. Впер­вые воз­ник­ла про­бле­ма пра­во­вых вза­и­моот­но­ше­ний при­креп­лен­но­го коло­на с дру­ги­ми груп­па­ми насе­ле­ния, в част­но­сти, про­бле­ма сме­шан­ных бра­ков. Наряду с коло­на­ми появ­ля­ют­ся при­креп­лен­ные инкви­ли­ны: пол­ное урав­не­ние обе­их групп зем­ледель­цев осу­ще­ст­ви­лось к кон­цу вто­рой поло­ви­ны IV в. (CJ. XI, 48, 13 — 400). В это же вре­мя поня­тие «коло­нат­ное пра­во» при­об­ре­та­ет зна­че­ние «веч­но­го коло­на­та»⁵¹. Одно­вре­мен­но с коло­нат­ным зако­но­да­тель­ст­вом появ­ля­ет­ся зако­но­да­тель­ство в отно­ше­нии пат­ро­ци­ни­ев над села­ми. По-види­мо­му, с 60-х гг. IV в. мож­но гово­рить о новой соци­аль­ной поли­ти­ке. К это­му же вре­ме­ни отно­сит­ся рас­про­стра­не­ние в импе­рии долж­но­сти дефен­со­ра город­ской общи­ны, выпол­няв­ше­го функ­ции защит­ни­ка плеб­са.

Весь этот зафик­си­ро­ван­ный источ­ни­ка­ми ком­плекс пере­мен в раз­ви­тии зако­но­да­тель­ной и адми­ни­ст­ра­тив­ной прак­ти­ки явно ука­зы­ва­ет на пово­рот­ный момент в государ­ст­вен­ной поли­ти­ке по отно­ше­нию к сель­ско­му насе­ле­нию. Харак­те­ри­зуя пра­вив­ше­го в это вре­мя Вален­ти­ни­а­на I, Амми­ан Мар­цел­лин, с одной сто­ро­ны, гово­рил о его лихо­им­стве, стрем­ле­нии наби­рать ото­всюду день­ги, росте при нем тяже­сти пода­тей (Amm. Mar­cell. XXX, 5—7; XXVI, 7, 8), а с дру­гой, отме­чал боль­шую вни­ма­тель­ность Вален­ти­ни­а­на к про­вин­ци­а­лам, смяг­че­ние пода­тей⁵². По-види­мо­му, нега­тив­ное опи­са­ние лич­но­сти Вален­ти­ни­а­на отно­сит­ся к тем момен­там его дея­тель­но­сти, кото­рые затра­ги­ва­ли инте­ре­сы кури­а­лов. Амми­ан счи­тал про­из­во­лом даже недо­пу­ще­ние Вален­ти­ни­а­ном побла­жек кури­а­лам⁵³. Веро­ят­но, в отно­ше­нии послед­них, не толь­ко быв­ших важ­ным зве­ном в позд­не­ан­тич­ной орга­ни­за­ции обще­ства, но и при­вык­ших счи­тать себя «солью зем­ли», Вален­ти­ни­ан про­во­дил жест­кую поли­ти­ку. В то же вре­мя сель­ское насе­ле­ние про­вин­ций было пред­ме­том его осо­бых забот. Вполне веро­ят­но, что вни­ма­ние Вален­ти­ни­а­на I и Вален­та к про­вин­ци­аль­но­му сель­ско­му насе­ле­нию было свя­за­но с широ­ко­мас­штаб­ной рас­про­да­жей государ­ст­вен­ных земель, начав­шей­ся во вто­рой поло­вине IV в. Геси­хий Милет­ский сооб­щал, что импе­ра­тор Валент, нуж­да­ясь в день­гах в свя­зи с воен­ны­ми дей­ст­ви­я­ми про­тив вар­ва­ров, про­дал почти все государ­ст­вен­ные зем­ли⁵⁴. Веро­ят­но, это сооб­ще­ние отно­сит­ся ко всем восточ­ным про­вин­ци­ям (о поло­же­нии дел на Запа­де Геси­хий мог точ­но не знать). По сооб­ще­нию Геси­хия, соб­ст­вен­ни­ка­ми зем­ли ста­но­ви­лись те, кто был в состо­я­нии купить. Зем­ля с.70 про­да­ва­лась по низ­кой цене, но долж­ност­ные лица, ведав­шие про­да­жей, еще более умень­ша­ли дохо­ды каз­ны. По зна­ком­ству и за взят­ки они сни­жа­ли рас­цен­ки до мини­му­ма. Изме­не­ние ста­ту­са зем­ли, как и при Кон­стан­тине, ска­зы­ва­лось на поло­же­нии насе­ляв­ших ее зем­ледель­цев. Но мас­штаб пере­мен, веро­ят­но, был зна­чи­тель­но шире⁵⁵. Соб­ст­вен­ни­ка­ми зем­ли ста­но­ви­лись не толь­ко сумев­шие бла­го­да­ря сво­е­му поло­же­нию ску­пить ее по дешев­ке сена­то­ры, коми­ты или деку­ри­о­ны⁵⁶. По-види­мо­му, в соб­ст­вен­ни­ков пре­вра­ти­лись и мно­гие быв­шие ее посес­со­ры, эмфи­тев­ты и даже коло­ны⁵⁷. В зако­но­да­тель­стве сохра­нил­ся целый ряд отры­воч­ных упо­ми­на­ний об этом пере­хо­де государ­ст­вен­ных земель в соб­ст­вен­ность част­ных лиц и свя­зан­ных с ним про­бле­мах⁵⁸. Судя по все­му, перед пра­ви­тель­ст­вом в свя­зи с рас­про­да­жа­ми вста­ла двой­ная зада­ча. Во-пер­вых, укреп­ле­ния тре­бо­ва­ло воз­рос­шее в чис­ле мел­кое пле­бей­ское земле­вла­де­ние. Ради это­го, веро­ят­но, и рас­про­стра­нял­ся инсти­тут дефен­со­ров. Во-вто­рых, сле­до­ва­ло уре­гу­ли­ро­вать вза­и­моот­но­ше­ния фис­ка и нало­го­пла­тель­щи­ков, кото­рые из государ­ст­вен­ных и импе­ра­тор­ских коло­нов пре­вра­ща­лись в коло­нов част­ных лиц. Име­ния част­ных лиц, таким обра­зом, ста­но­ви­лись объ­ек­том вни­ма­ния адми­ни­ст­ра­ции в каче­стве про­ме­жу­точ­но­го зве­на меж­ду государ­ст­вом и граж­да­на­ми-коло­на­ми.

Оце­ни­вая про­ис­хо­див­ший при Вален­ти­ни­ане пово­рот в поли­ти­ке по отно­ше­нию к сель­ско­му насе­ле­нию, созна­ние совре­мен­но­го исто­ри­ка при­выч­но ищет началь­ную точ­ку отсче­та — некий закон, поло­жив­ший нача­ло новой поли­ти­ке. В тра­ди­ци­он­ных иссле­до­ва­ни­ях позд­не­рим­ско­го коло­на­та поис­ки зако­на, при­креп­ляв­ше­го коло­нов, как извест­но, не дали ожи­дае­мо­го резуль­та­та. Поэто­му за точ­ку отсче­та была услов­но при­ня­та кон­сти­ту­ция 332 г., что, одна­ко, оста­ви­ло откры­тым целый ряд источ­ни­ко­вед­че­ских про­блем, свя­зан­ных с при­креп­ле­ни­ем коло­нов. Струк­ту­ра и орга­ни­за­ция юриди­че­ско­го мате­ри­а­ла в Кодек­сах Фео­до­сия и Юсти­ни­а­на тако­вы, что поис­ки опре­де­лен­но­го пол­но­го зако­на и не могут дать иско­мо­го резуль­та­та. Импе­ра­тор­ские кон­сти­ту­ции не толь­ко суще­ст­вен­но сокра­ще­ны в Кодек­сах, но и орга­ни­зо­ва­ны в титу­лы так, что их отрыв­ки в сово­куп­но­сти пред­став­ля­ют собой еди­ное целое. Поэто­му цель­ным зако­ном, утвер­ждав­шим то или иное явле­ние в жиз­ни импе­рии, в Кодек­сах высту­па­ла не отдель­ная кон­сти­ту­ция, а весь титул. Сре­ди состав­ляв­ших титу­лы фраг­мен­тов кон­сти­ту­ций, испол­няв­ших роль стро­и­тель­ных бло­ков и поэто­му зача­стую иска­жен­ных до неузна­вае­мо­сти по срав­не­нию с их пер­во­на­чаль­ным видом, лишь слу­чай­но мож­но обна­ру­жить остат­ки нуж­но­го поста­нов­ле­ния. Но и в этом счаст­ли­вом слу­чае вос­ста­нов­ле­ние его пер­во­на­чаль­но­го смыс­ла и зна­че­ния воз­мож­но лишь в резуль­та­те вер­ной интер­пре­та­ции.

Поста­нов­ле­ни­ем, отно­ся­щим­ся к нача­лу прав­ле­ния Вален­ти­ни­а­на I, в кото­ром мож­но раз­глядеть исто­ки новой соци­аль­ной поли­ти­ки, явля­ет­ся извест­ная кон­сти­ту­ция, кото­рую боль­шин­ство иссле­до­ва­те­лей трак­ту­ют в свя­зи с про­бле­мой авто­пра­гии круп­ных име­ний⁵⁹. Сохра­нив­ша­я­ся ее часть вошла в оба Кодек­са и, соглас­но наи­бо­лее ран­ней из воз­мож­ных дати­ро­вок, отно­си­лась к 366 г.: «Пусть те, у кого в руках соб­ст­вен­ность на име­ния, или сами, или через сво­их акто­ров при­мут ответ­ст­вен­ность (re­cep­ta com­pul­sio­nis sol­li­ci­tu­di­ne) за побуж­де­ние к пла­те­жам и выпол­не­нию повин­но­стей теми коло­на­ми мест­но­го про­ис­хож­де­ния (co­lo­nis ori­gi­na­li­bus), кото­рые, как будет уста­нов­ле­но, вклю­че­ны в цен­зы этих самых име­ний. Разу­ме­ет­ся, насто­я­щее пред­пи­са­ние не рас­про­стра­ня­ет­ся на тех, у кого есть хоть какое-либо земель­ное вла­де­ние и кто запи­сан в цен­зо­вые кни­ги в сво­их име­ни­ях под соб­ст­вен­ным име­нем: ведь пра­виль­но, чтобы само­сто­я­тель­ные мел­кие зем­ледель­цы сда­ва­ли хлеб­ные пода­ти под над­зо­ром обыч­но­го экз­ак­то­ра»⁶⁰. По мне­нию Ш. Сома­ня и дру­гих авто­ров, эта кон­сти­ту­ция пере­да­ва­ла земле­вла­дель­цам пра­во сбо­ра государ­ст­вен­ных нало­гов со сво­их коло­нов⁶¹. Одна­ко, стро­го гово­ря, ее текст допус­ка­ет и дру­гое тол­ко­ва­ние. Б. Сиркс обра­ща­ет с.71 вни­ма­ние, что сло­во re­cep­ta ука­зы­ва­ет не на полу­че­ние земле­вла­дель­цем авто­пра­гии, а отно­сит­ся к зало­гу или пору­чи­тель­ству (re­cep­tum)⁶². Он пола­га­ет, что государ­ство дава­ло земле­вла­дель­цу не пра­во сбо­ра нало­гов, а нала­га­ло на него обя­зан­ность это делать. Этим самым част­ное согла­ше­ние соб­ст­вен­ни­ка зем­ли и его коло­нов пере­во­ди­лось в раз­ряд пуб­лич­но-пра­во­вых. Как кажет­ся, суть отно­ше­ний такая интер­пре­та­ция не изме­ня­ет. Кон­сти­ту­ция пре­до­став­ля­ла соб­ст­вен­ни­кам име­ний пра­во от име­ни государ­ства кон­тро­ли­ро­вать испол­не­ние государ­ст­вен­ных обя­зан­но­стей зем­ледель­ца­ми, про­жи­вав­ши­ми на их зем­ле. Как отме­чал Ш. Сомань, это отда­ва­ло коло­нов под эко­но­ми­че­ский, фис­каль­ный и адми­ни­ст­ра­тив­ный кон­троль земле­вла­дель­цев.

Пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным суще­ст­во­ва­ние опре­де­лен­ной свя­зи меж­ду изда­ни­ем Вален­ти­ни­а­ном это­го поста­нов­ле­ния и пере­рас­пре­де­ле­ни­ем земель­ной соб­ст­вен­но­сти, про­во­див­шей­ся при Юли­ане и Вален­те. Если исхо­дить из нали­чия такой свя­зи, то кон­сти­ту­ция Вален­ти­ни­а­на име­ла в виду те име­ния, кото­рые, во-пер­вых, преж­де при­над­ле­жа­ли горо­дам, но ока­за­лись в руках част­ных соб­ст­вен­ни­ков и пото­му не были воз­вра­ще­ны город­ским общи­нам в прав­ле­ние Юли­а­на, а во-вто­рых, кото­рые пере­шли в част­ную соб­ст­вен­ность в прав­ле­ние Вален­ти­ни­а­на и Вален­та. В преж­нее вре­мя ответ­ст­вен­ность за побуж­де­ние коло­нов к упла­те государ­ст­вен­ных пода­тей лежа­ла на город­ских кури­а­лах. Но после того как эти име­ния ока­за­лись изъ­яты из веде­ния горо­дов, кури­а­лы боль­ше не име­ли отно­ше­ния к их коло­нам⁶³. Подат­но­му ведом­ству ока­за­лось не с кого спро­сить за выпол­не­ние эти­ми коло­на­ми сво­их обя­зан­но­стей по отно­ше­нию к государ­ству. Новые соб­ст­вен­ни­ки зем­ли не были свя­за­ны с эти­ми коло­на­ми лич­ны­ми уза­ми патро­на­та. Воз­мож­но, в неко­то­рых слу­ча­ях коло­ны име­ли патро­на­ми совсем иных лиц, неже­ли хозя­е­ва их зем­ли (поло­же­ние, напо­ми­наю­щее опи­сан­ное Либа­ни­ем). Поэто­му ситу­а­ция лег­ко мог­ла вый­ти из-под кон­тро­ля. Указ (или ука­зы) Вален­ти­ни­а­на I пре­вра­щал новых соб­ст­вен­ни­ков име­ний в закон­ных патро­нов их коло­нов⁶⁴. И одно­вре­мен­но повсе­мест­но вво­ди­лась долж­ность дефен­со­ра город­ской общи­ны, высту­пав­ше­го в роли офи­ци­аль­но­го патро­на зем­ледель­цев, впи­сан­ных в цен­зо­вые кни­ги под соб­ст­вен­ным име­нем на сво­ей зем­ле и само­сто­я­тель­но пла­тив­ших пода­ти экз­ак­то­рам. Так есте­ствен­но скла­ды­ва­лось рав­ное отно­ше­ние пра­ви­тель­ства к мел­ким зем­ледель­цам город­ских терри­то­рий, кото­рые с точ­ки зре­ния пра­ва рас­смат­ри­ва­лись как посес­со­ры, и к зем­ледель­цам, обра­ба­ты­вав­шим чужие вла­де­ния в каче­стве коло­нов. Образ­цом это­го отно­ше­ния, веро­ят­но, мож­но счи­тать поло­же­ние коло­нов на зем­лях импе­ра­то­ра и государ­ства. Воз­мож­но, введен­ная, как пола­га­ет Ж.-М. Каррие и дру­гие иссле­до­ва­те­ли, при Дио­кле­ти­ане авто­пра­гия пер­во­на­чаль­но рас­про­стра­ня­лась толь­ко на име­ния посес­со­ров и эмфи­тев­тов этих земель. Это мог­ло быть обу­слов­ле­но их экс­терри­то­ри­аль­но­стью по отно­ше­нию к горо­дам. Во вто­рой поло­вине IV в. мно­гие из этих име­ний пере­шли в част­ную соб­ст­вен­ность. Веро­ят­но, в отли­чие от Дио­кле­ти­а­на Вален­ти­ни­ан I имел в виду авто­пра­гию част­ных вла­де­ний. Это поз­во­ля­ет обой­ти воз­ра­же­ние Б. Сирк­са про­тив авто­пра­гии. Новые соб­ст­вен­ни­ки, види­мо, про­сто сохра­ня­ли по отно­ше­нию к государ­ству те обя­зан­но­сти, кото­рые преж­де выпол­ня­ли посес­со­ры или эмфи­тев­ты. Кон­сти­ту­ция 366 (371) г. лишь напо­ми­на­ла об этом.

Име­ния част­ных лиц наде­ля­лись чер­та­ми, харак­тер­ны­ми для пунк­тов ori­go. Оче­вид­но, это­му спо­соб­ст­во­ва­ло и то, что цен­зы, осу­ществляв­шие учет не толь­ко доход­но­сти, но и чис­лен­но­сти (состо­я­ния) граж­дан­ско­го обще­ства, уже дли­тель­ное вре­мя про­во­ди­лись не толь­ко по горо­дам, пагам и селам, но и по име­ни­ям, быв­шим цен­тра­ми при­тя­же­ния окрест­но­го сель­ско­го насе­ле­ния. Земле­вла­дель­цы полу­ча­ли в руки орудие адми­ни­ст­ра­тив­но­го под­чи­не­ния сво­их коло­нов и преж­де зави­сев­ших от них эко­но­ми­че­ски через обра­ба­ты­вае­мую зем­лю, но кото­рых они уже дав­но не мог­ли изгнать с нее. Юриди­че­ски пре­до­став­ле­ние авто­пра­гии созда­ва­ло осно­ву для тре­бо­ва­ний с.72 земле­вла­дель­цев к государ­ству спо­соб­ст­во­вать защи­те инте­ре­сов дела, к кото­ро­му оно их при­зва­ло. Эти тре­бо­ва­ния выра­жа­лись, во-пер­вых, в воз­вра­ще­нии коло­нов, поки­нув­ших име­ние, в ценз кото­ро­го они впи­са­ны, а во-вто­рых, в при­вле­че­нии к ответ­ст­вен­но­сти тех земле­вла­дель­цев, кото­рые пере­ма­ни­ва­ли к себе чужих коло­нов. Послед­нее лиша­ло име­ние пла­те­жей коло­нов и их повин­но­стей и долж­но было нака­зы­вать­ся их воз­ме­ще­ни­ем со сто­ро­ны нечест­но посту­пив­ше­го соб­ст­вен­ни­ка зем­ли. Воз­мож­но, пер­во­на­чаль­но авто­пра­гия име­ния дава­ла какие-то льготы его вла­дель­цу. Поэто­му меж­ду земле­вла­дель­ца­ми нача­лась сво­его рода кон­ку­рен­ция, выра­зив­ша­я­ся в стрем­ле­нии при­влечь к себе в коло­ны как мож­но боль­ше зем­ледель­цев, в том чис­ле и пере­ма­ни­вая чужих коло­нов. Это вынуж­да­ло государ­ство вме­шать­ся и тре­бо­вать воз­вра­ще­ния коло­нов к месту их посто­ян­но­го житель­ства. Во вто­рой поло­вине IV в. зна­чи­тель­но уси­лил­ся поток кон­сти­ту­ций (даже при том, что в Кодек­сах сохра­ни­лись дале­ко не все), тре­бо­вав­ших воз­вра­та коло­нов. Может быть, не слу­чай­но, что сохра­нив­ший­ся фраг­мент пер­во­го из таких поста­нов­ле­ний дати­ру­ет­ся так­же 366 г. Им пред­пи­сы­ва­лось воз­вра­тить всех бег­лых при­пис­ных коло­нов и инкви­ли­нов «к древним пена­там, где они впи­са­ны в ценз, рож­де­ны и вос­пи­та­ны»⁶⁵.

Кро­ме коло­нов здесь впер­вые в зако­но­да­тель­стве IV в. упо­мя­ну­ты и инкви­ли­ны, ока­зы­ваю­щи­е­ся в столь же зави­си­мом поло­же­нии от места реги­ст­ра­ции в ценз, что и коло­ны мест­но­го про­ис­хож­де­ния. Инкви­ли­ны име­ний были, види­мо, сель­ским вари­ан­том город­ских инкол. Их отли­чие от коло­нов мест­но­го про­ис­хож­де­ния (co­lo­ni ori­gi­na­les) ими­ти­ро­ва­ло отли­чие инкол от граж­дан город­ских общин. Так же, как и инко­лы горо­да, инкви­ли­ны име­ния жили в нем посто­ян­но, реги­ст­ри­ро­ва­лись в его ценз (Dig. 50, 15, 4, 8). Поэто­му в кон­сти­ту­ции 366 г. о них, как и о коло­нах, ска­за­но, что они рож­де­ны и вос­пи­та­ны в име­нии. Подоб­но инко­лам горо­да, инкви­ли­ны были обя­за­ны име­нию повин­но­стя­ми, одно­тип­ны­ми повин­но­стям коло­нов. Фак­ти­че­ски меж­ду коло­на­ми и инкви­ли­на­ми не было ника­ко­го раз­ли­чия. В раз­ном их наиме­но­ва­нии сохра­ня­лось лишь вос­по­ми­на­ние об их раз­ном про­ис­хож­де­нии: от мест­ных и от приш­лых зем­ледель­цев. Соб­ст­вен­ни­ки име­ний, полу­чав­ших авто­пра­гию, види­мо, при­об­ре­та­ли оди­на­ко­вое пра­во кон­тро­ля как в отно­ше­нии коло­нов, так и инкви­ли­нов.

В совре­мен­ной лите­ра­ту­ре суще­ст­ву­ют раз­лич­ные мне­ния по пово­ду того, кто в позд­не­ан­тич­ных источ­ни­ках обо­зна­чал­ся тер­ми­ном «инкви­ли­ны» и в чем они раз­ли­ча­лись с коло­на­ми⁶⁶. Спе­ци­аль­но зани­мав­ший­ся коло­нат­ной тер­ми­но­ло­ги­ей Д. Айбах пола­га­ет, что этот тер­мин не изме­нил сво­его содер­жа­ния по срав­не­нию с ран­не­им­пе­ра­тор­ской эпо­хой. Он обо­зна­чал сель­ско­хо­зяй­ст­вен­но­го работ­ни­ка, не свя­зан­но­го с ремеслом или слу­гу, кото­рый про­жи­вал в име­нии за пла­ту, не будучи свя­зан с хозяй­ст­вом име­ния ина­че, чем через трудо­вой дого­вор⁶⁷. Айбах счи­та­ет тер­мин «инкви­лин» про­из­вод­ным от выра­же­ния in­co­la fun­di⁶⁸. В поль­зу это­го тези­са свиде­тель­ст­ву­ет и Авгу­стин: «Ведь того, кто на гре­че­ском язы­ке назы­ва­ет­ся «паройк», одни из наших опре­де­ля­ют как «инкви­лин», дру­гие «инко­ла», а ино­гда «адве­на»⁶⁹. Как отме­ча­ет Й. Кра­у­зе, если инко­ла и инкви­лин мог­ли слу­жить пере­во­дом одно­го и того же гре­че­ско­го сло­ва, то раз­ли­чие меж­ду зна­че­ни­я­ми обо­их слов было неболь­шим⁷⁰. Он же под­ме­тил, что Авгу­стин отгра­ни­чи­вал инкви­ли­на от кон­дук­то­ра дома тем, что домо­вла­де­лец мог изгнать инкви­ли­на в любое вре­мя, так как тот не был свя­зан с ним каким-либо дого­во­ром, но был допу­щен про­жи­вать у него бес­плат­но⁷¹. В каче­стве харак­тер­ных черт инкви­ли­на Авгу­стин выде­лял про­жи­ва­ние его в чужом доме и воз­мож­ность сво­бод­но менять место житель­ства⁷². Арно­бий так­же опре­де­лял инкви­ли­на как пере­се­лен­ца из дру­гих мест⁷³. У Авгу­сти­на нет ника­ких ука­за­ний на при­креп­лен­ность инкви­ли­нов к зем­ле. Напро­тив, при опре­де­ле­нии Авгу­сти­ном коло­нов это как бы само собой разу­ме­лось⁷⁴. Так­же и у дру­гих цер­ков­ных авто­ров, Зено­на из Веро­ны, Опта­та из Милев, Пау­ли­на из Нолы, под с.73 инкви­ли­на­ми пони­ма­ют­ся жите­ли чужо­го дома⁷⁵. Впер­вые обра­тив­ший вни­ма­ние на коло­нат­ную тер­ми­но­ло­гию позд­не­ан­тич­ных лите­ра­тур­ных источ­ни­ков Й. Кра­у­зе отме­ча­ет, что в них тер­мин инкви­лин употреб­лял­ся пре­иму­ще­ст­вен­но в зна­че­нии «съем­щик, това­рищ по дому»⁷⁶. Соци­аль­но это мог­ли быть раз­ные люди, как ремес­лен­ни­ки, так и сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные работ­ни­ки. Авгу­стин ука­зы­вал на пека­ря инкви­ли­на⁷⁷. Сим­мах упо­ми­нал арен­да­то­ра амба­ра, кото­рый за нера­ди­вость дол­жен быть изгнан из арен­ды как инкви­лин (Symm. Ep. 4, 68). Пау­лин Нолан­ский отме­чал, что инкви­лин подо­бен мер­цен­на­ри­ям, в каче­стве пла­ты за пра­во про­жи­ва­ния он дол­жен был выпол­нять работу (ser­vi­tus)⁷⁸.

Эти дан­ные, ука­зы­ваю­щие на нали­чие у инкви­ли­нов воз­мож­но­сти менять свое место житель­ства, суще­ст­вен­но отли­ча­ют­ся от дан­ных юриди­че­ских источ­ни­ков, ука­зы­ваю­щих на рав­ную с коло­на­ми зави­си­мость инкви­ли­нов от име­ния⁷⁹. По мне­нию Й. Кра­у­зе, это труд­но­раз­ре­ши­мое про­ти­во­ре­чие⁸⁰. Источ­ни­ки ведь не разде­ля­ют инкви­ли­нов на две груп­пы: при­креп­лен­ных к зем­ле и сво­бод­но ухо­дя­щих из име­ния. Он выска­зы­ва­ет пред­по­ло­же­ние, что на прак­ти­ке про­во­ди­мое пра­ви­тель­ст­вом при­креп­ле­ние к зем­ле мог­ло встре­чать­ся с боль­ши­ми труд­но­стя­ми, чем для коло­нов. В то вре­мя как каж­до­му коло­ну обес­пе­чи­вал­ся посто­ян­ный уча­сток зем­ли для обра­бот­ки, к кото­ро­му с тече­ни­ем вре­ме­ни раз­ви­ва­лась у него эмо­цио­наль­ная при­вя­зан­ность, у инкви­ли­на это отсут­ст­во­ва­ло. Для земле­вла­дель­ца бежав­ше­го инкви­ли­на было мно­го лег­че заме­нить, чем коло­на. А в пери­од малой потреб­но­сти в рабо­чей силе было даже тягост­но содер­жать мно­го лиш­них рук. Как кажет­ся, сооб­ра­же­ния Кра­у­зе несколь­ко упро­ща­ют про­бле­му.

При этом он не совсем вер­но трак­ту­ет дан­ные об инкви­ли­нах у Саль­ви­а­на Мар­сель­ско­го и Сидо­ния Апол­ли­на­рия⁸¹. В отли­чие от дру­гих авто­ров мате­ри­ал этих двух писа­те­лей, по его мне­нию, согла­су­ет­ся с дан­ны­ми юриди­че­ских источ­ни­ков. Инкви­ли­ны у них высту­па­ют как зави­си­мые люди, а у Сидо­ния даже как раб. Одна­ко это не так. Саль­ви­ан назы­ва­ет инкви­ли­на­ми детей кре­стьян, небла­го­ра­зум­но про­дав­ших могу­ще­ст­вен­но­му лицу свою зем­лю, соблаз­нив­шись обе­ща­ни­ем пат­ро­ци­ния и места на этой зем­ле в каче­стве пре­ка­ри­ста. Одна­ко, выпол­нив усло­вия дого­во­рен­но­сти при их жиз­ни, такие патро­ны на закон­ном осно­ва­нии изго­ня­ли их детей с зем­ли. И тогда эти дети ока­зы­ва­лись в дру­гом месте уже в каче­стве при­жи­валь­щи­ков-инкви­ли­нов. При­ход их в чужое поме­стье без вся­ких гаран­тий, есте­ствен­но, силь­но пони­жал их обще­ст­вен­ный пре­стиж и ста­тус. По образ­но­му выра­же­нию Саль­ви­а­на, как из чаши Цир­цеи люди пре­вра­ща­лись в живот­ных, так и эти дети быв­ших неза­ви­си­мых кре­стьян ста­но­ви­лись из сво­бод­но­рож­ден­ных фак­ти­че­ски раба­ми. Оче­вид­но, что их зави­си­мость была не юриди­че­ской, но про­ис­те­ка­ла из фак­ти­че­ско­го поло­же­ния дел⁸². В пись­ме Сидо­ния соседу Пуден­ту он назы­ва­ет сына его кор­ми­ли­цы инкви­ли­ном пото­му, что тот про­жи­вал со сво­ей мате­рью в доме сво­его хозя­и­на. Судя по кон­тек­сту, по сво­е­му ста­ту­су и про­ис­хож­де­нию этот инкви­лин был из коло­нов-три­бу­та­ри­ев. Поэто­му трак­тов­ка инкви­ли­нов Сидо­ни­ем и Саль­ви­а­ном фак­ти­че­ски не отли­ча­лась от трак­тов­ки дру­гих позд­не­ан­тич­ных авто­ров.

Сле­до­ва­тель­но, мож­но про­ве­сти чет­кую разде­ли­тель­ную грань меж­ду лите­ра­тур­ны­ми источ­ни­ка­ми, где инкви­лин высту­па­ет как приш­лый, не мест­ный чело­век, живу­щий в чужом доме, и импе­ра­тор­ским зако­но­да­тель­ст­вом, где инкви­ли­ны — это подоб­ные коло­нам при­креп­лен­ные посе­лен­цы име­ний, отли­чав­ши­е­ся от них лишь назва­ни­ем. Это раз­ли­чие вряд ли было обу­слов­ле­но осо­бен­но­стя­ми позд­не­ан­тич­ной соци­аль­ной дей­ст­ви­тель­но­сти или пост­клас­си­че­ско­го пра­ва, в чем обыч­но ищут его при­чи­ну. Не совсем точ­но будет свя­зы­вать его толь­ко с раз­ни­цей в обы­ден­ном и юриди­че­ском язы­ке. В источ­ни­ках двух раз­ных типов, как отме­ча­лось во введе­нии, поня­тие «инкви­лин» высту­па­ло состав­ной частью совер­шен­но раз­ных так­со­но­ми­че­ских рядов. В одном слу­чае оно было вклю­че­но в част­но­пра­во­вые и быто­вые отно­ше­ния. с.74 В дру­гом же оно высту­па­ло как соци­аль­но-сослов­ное обо­зна­че­ние. В послед­нем зна­че­нии оно зафик­си­ро­ва­но в зако­но­да­тель­стве на про­тя­же­нии отно­си­тель­но крат­ко­го про­ме­жут­ка вре­ме­ни. Импе­ра­тор­ские кон­сти­ту­ции, упо­ми­наю­щие при­креп­лен­ных инкви­ли­нов, дати­ру­ют­ся меж­ду 366 и 419 гг. Веро­ят­но, это обсто­я­тель­ство поз­во­ля­ет пред­по­ло­жить, что поли­ти­ка при­креп­ле­ния инкви­ли­нов к име­ни­ям про­во­ди­лась на про­тя­же­нии двух-трех поко­ле­ний от Вален­ти­ни­а­на I до Фео­до­сия II. В 400—419 гг., на кото­рые при­хо­дят­ся послед­ние поста­нов­ле­ния об инкви­ли­нах, про­изо­шел пово­рот в импе­ра­тор­ской поли­ти­ке при­ме­ни­тель­но к бег­лым зем­ледель­цам. Был введен срок дав­но­сти про­жи­ва­ния в име­нии в 20—30—40 лет (lon­gi tem­po­ris praescrip­tio)⁸³. В соот­вет­ст­вии с этим новым пра­ви­лом, про­жив­ший в име­нии опре­де­лен­ное коли­че­ство лет зем­леде­лец, види­мо, пре­вра­щал­ся в его ори­ги­на­рия (co­lo­nus ori­gi­na­lis). До исте­че­ния это­го сро­ка на новом месте он был адве­ной-при­шель­цем и, веро­ят­но, счи­тал­ся инкви­ли­ном, даже если ушел из име­ния, где был коло­ном. В тече­ние трид­ца­ти­лет­не­го сро­ка при­шед­ший на зем­лю име­ния зем­леде­лец мог поки­нуть ее. Лишь Вален­ти­ни­ан III в 451 г. попы­тал­ся сра­зу сде­лать таких при­шель­цев при­креп­лен­ны­ми к име­нию, но сведе­ний об успе­хе этой акции нет Nov. Val. 31 — 451). Напро­тив, в зако­но­да­тель­стве Ана­ста­сия и Юсти­ни­а­на утвер­дил­ся трид­ца­ти­лет­ний срок дав­но­сти про­жи­ва­ния, отде­ляв­ший при­креп­лен­ных коло­нов (адскрип­ти­ци­ев или «сво­бод­ных коло­нов») и неза­ви­си­мых арен­да­то­ров (веро­ят­но, инкви­ли­нов), в тече­ние это­го вре­ме­ни сохра­няв­ших воз­мож­ность уйти в дру­гое место (CJ. XI, 48, 19).

Вер­нем­ся к источ­ни­кам IV в. Во фраг­мен­те пер­вой из рас­смат­ри­вав­ших­ся кон­сти­ту­ций 366 (371) г. инкви­ли­ны не упо­ми­на­лись. Она акцен­ти­ро­ва­ла вни­ма­ние на отли­чии жив­ших на зем­ле име­ния зем­ледель­цев, назван­ных с целью под­черк­нуть их при­над­леж­ность ему «мест­ны­ми коло­на­ми» (co­lo­ni ori­gi­na­les), от зем­ледель­цев, имев­ших свою зем­лю и неза­ви­си­мое от име­ния хозяй­ство. Послед­ние, види­мо, лишь при­а­рен­до­вы­ва­ли у полу­чав­ше­го авто­пра­гию соб­ст­вен­ни­ка толи­ку зем­ли (поче­му и мог­ли быть при­ня­ты неча­ян­но или наме­рен­но за его коло­нов), и никак не мог­ли счи­тать­ся ori­gi­na­les в его име­нии. Вполне веро­ят­но поэто­му, что под co­lo­ni ori­gi­na­les этой кон­сти­ту­ции под­ра­зу­ме­ва­лись и коло­ны, и посто­ян­но жив­шие в име­нии инкви­ли­ны⁸⁴. Одна­ко разо­слан­ное на места поста­нов­ле­ние таким сло­во­употреб­ле­ни­ем мог­ло вызвать бук­валь­ную и поэто­му невер­ную его трак­тов­ку. Не упо­мя­ну­тые в нем инкви­ли­ны мог­ли трак­то­вать­ся как сво­бод­ные от фис­каль­но­го кон­тро­ля соб­ст­вен­ни­ка име­ния, а зна­чит и воз­вра­та в име­ние, ссы­ла­ясь как на пре­цедент на поста­нов­ле­ние об авто­пра­гии, упо­ми­наю­щее толь­ко co­lo­ni ori­gi­na­les, то есть имев­ших в име­нии ori­go. Как инкви­ли­ны на момент состав­ле­ния цен­зо­вых спис­ков они ока­зы­ва­лись вооб­ще без ori­go и таким обра­зом как буд­то при­об­ре­та­ли пре­иму­ще­ство перед коло­на­ми. Вто­рая из рас­смат­ри­вае­мых кон­сти­ту­ций 366 г., под­чер­ки­вая рав­ную связь с име­ни­ем и коло­нов, и инкви­ли­нов, как бы исправ­ля­ет поло­же­ние⁸⁵.

Начи­ная с 366 г., в тече­ние вто­рой поло­ви­ны IV в. мно­го­крат­но изда­ва­лись поста­нов­ле­ния, тем или иным спо­со­бом свя­зан­ные с воз­вра­том бег­лых коло­нов и инкви­ли­нов⁸⁶. Срав­не­ние вошед­ших в оба кодек­са тек­стов созда­ет впе­чат­ле­ние, буд­то изда­те­ли Кодек­са Фео­до­сия отно­си­лись к про­бле­ме бег­лых коло­нов гораздо более спо­кой­но, чем изда­те­ли Кодек­са Юсти­ни­а­на⁸⁷. Тек­сты, посвя­щен­ные воз­вра­ту коло­нов, раз­бро­са­ны в раз­ных кни­гах и титу­лах Кодек­са Фео­до­сия, в кото­ром коло­нат еще не был пред­став­лен в виде систе­мы. В Кодек­се же Юсти­ни­а­на они скон­цен­три­ро­ва­ны в основ­ном в XI кни­ге, посвя­щен­ной про­бле­мам ста­ту­са и поло­же­ния зем­ледель­цев импе­рии. Оче­вид­но, что более мно­го­чис­лен­ные выбор­ки из кон­сти­ту­ций о бег­лых коло­нах потре­бо­ва­лись созда­те­лям Кодек­са Юсти­ни­а­на для все­сто­рон­ней обри­сов­ки этой про­бле­мы. Перед созда­те­ля­ми Кодек­са Фео­до­сия она, по-види­мо­му, еще не сто­я­ла в пол­ном объ­е­ме. У них не воз­ник­ло потреб­но­сти све­сти воеди­но тек­сты с.75 о коло­нах для все­сто­рон­ней харак­те­ри­сти­ки коло­на­та. Это, види­мо, гово­рит о том, что ко вре­ме­ни созда­ния Кодек­са Фео­до­сия сосло­вие коло­нов и коло­нат как само­сто­я­тель­ная соци­аль­но-юриди­че­ская реаль­ность жиз­ни импе­рии еще нахо­ди­лись в про­цес­се фор­ми­ро­ва­ния.

Пер­вая после 366 г. кон­сти­ту­ция о бег­лых коло­нах дошла в силь­ном сокра­ще­нии в Кодек­се Юсти­ни­а­на (VII, 38, 1 — 367). Она была направ­ле­на пре­фек­ту пре­то­рия Гал­лий Про­бу в 367 г. и посвя­ще­на воз­вра­ту импе­ра­тор­ских зем­ледель­цев (рабов, отпу­щен­ни­ков, коло­нов и их детей и вну­ков), само­де­я­тель­но скрыв­ших­ся их име­ний и посту­пив­ших на воен­ную служ­бу. Про­бле­ма воз­вра­та зем­ледель­цев импе­ра­тор­ских име­ний не была новой во вто­рой поло­вине IV в., поэто­му сохра­нив­ший­ся фраг­мент кон­сти­ту­ции начи­на­ет­ся сло­ва­ми «часто пред­пи­сы­ва­лось» (sae­pe­nu­me­ro prae­cep­tum est). По сути кон­сти­ту­ция доста­точ­но адек­ват­но отра­жа­ет харак­тер­ную для IV в. ситу­а­цию: всем трем кате­го­ри­ям зави­си­мых запре­ще­но посту­пать на воен­ную служ­бу по сво­ей воле. Но нети­пич­но для импе­ра­тор­ских эдик­тов выглядит упо­ми­на­ние в одном ряду рабов, отпу­щен­ни­ков и коло­нов. Рабы без­услов­но не при­ни­ма­лись на воен­ную служ­бу, тогда как коло­ны слу­жи­ли, выстав­лен­ные в каче­стве рекру­тов земле­вла­дель­ца­ми. Види­мо, коло­ны были интер­по­ли­ро­ва­ны в кон­текст, посвя­щен­ный рабам и отпу­щен­ни­кам. Поэто­му в отме­чен­ном ряду они выглядят как допол­не­ние: co­lo­ni­que prae­te­rea rei nostrae.

Сле­дую­щая кон­сти­ту­ция, так­же адре­со­ван­ная Про­бу и пред­по­ло­жи­тель­но дати­ро­ван­ная 368 г., дошла толь­ко в Кодек­се Фео­до­сия (X, 12, 2). Она уточ­ня­ла порядок судо­про­из­вод­ства по заяв­ле­ни­ям о появ­ле­нии лиц сомни­тель­но­го про­ис­хож­де­ния, кото­рые были «как бы бро­дя­га­ми» (qua­si va­gi), то есть не име­ли опре­де­лен­ной ori­go и мог­ли ока­зать­ся бег­лы­ми раба­ми или коло­на­ми. Пред­пи­сы­ва­лось про­во­дить рас­сле­до­ва­ние не толь­ко в отно­ше­нии ука­зан­ных лиц, но и в отно­ше­нии донос­чи­ков, кото­рые мог­ли исполь­зо­вать пода­чу заяв­ле­ния в свое­ко­рыст­ных целях. Види­мо, в неко­то­рых слу­ча­ях выяс­ня­лось, что запо­до­зрен­ный в бег­стве на самом деле был спря­тан гос­по­ди­ном, чтобы избе­жать фис­каль­но­го обло­же­ния. В дру­гих слу­ча­ях на повер­ку он ока­зы­вал­ся сво­бод­ным и неза­ви­си­мым пле­бе­ем, при­ехав­шим в дру­гую мест­ность по сво­им делам. Неот­ра­ботан­ность судеб­ной прак­ти­ки и раз­брос воз­мож­ных ситу­а­ций пока­зы­ва­ют, что воз­врат бег­лых зем­ледель­цев — коло­нов и инкви­ли­нов⁸⁸ — был еще доста­точ­но новым явле­ни­ем для государ­ст­вен­но­го пра­ва импе­рии⁸⁹. Юриди­че­ский язык еще не выра­ботал сте­рео­тип­ных опре­де­ле­ний подоб­ным ситу­а­ци­ям. Види­мо, поэто­му эта кон­сти­ту­ция, един­ст­вен­ная из пяти ана­ло­гич­ных в Кодек­се Фео­до­сия, не была вклю­че­на в Кодекс Юсти­ни­а­на. В Кодек­се Фео­до­сия она явля­лась частью титу­ла, посвя­щен­но­го бег­лым рабам. Бег­лые коло­ны в ней нахо­ди­лись на зад­нем плане, как уже необ­хо­ди­мое, но еще не при­выч­ное явле­ние⁹⁰. Стан­дар­том было бег­ство рабов⁹¹.

Про­бу же была адре­со­ва­на и кон­сти­ту­ция 371 г., зна­чи­тель­ная часть кото­рой вошла в Кодекс Юсти­ни­а­на (XI, 48, 8). В ней раз­би­рал­ся порядок воз­ме­ще­ния «обще­ст­вен­ным обя­зан­но­стям» (functio­nes pub­li­cis), нане­сен­ный бег­ст­вом зем­ледель­цев. Послед­ние име­ну­ют­ся в дошед­шем тек­сте бег­ле­ца­ми, из чего сле­ду­ет, что его началь­ная часть не сохра­ни­лась. Веро­ят­но, авто­ры поста­нов­ле­ния вели речь о бег­лых зем­ледель­цах и раб­ско­го, и сво­бод­но­го ста­ту­са. Они пыта­лись разо­брать­ся в пра­вах этих лиц, ори­ен­ти­ру­ясь на сло­жив­шу­ю­ся юриди­че­скую прак­ти­ку. Пред­у­смат­ри­ва­лись два вари­ан­та воз­ме­ще­ния невы­пла­чен­ных за вре­мя бег­ства нало­гов: либо их выпла­чи­вал при­няв­ший к себе бег­ле­ца земле­вла­де­лец, либо они воз­ла­га­лись на само­го бег­ле­ца. Выбор вари­ан­та зави­сел от спо­со­ба исполь­зо­ва­ния бег­лых их новым хозя­и­ном с.76 и сло­жив­ших­ся меж­ду ними отно­ше­ний, кото­рые мог­ли стро­ить­ся как на лич­ной (непра­во­вой), так и на дого­вор­ной (юриди­че­ской) осно­ве. В пер­вом слу­чае бег­ле­цы «обра­ба­ты­ва­ли поля, при­но­сив­шие пло­да­ми доход гос­по­дам, и вме­сто зара­бот­ной пла­ты за труд они полу­ча­ли от них что-либо допол­ни­тель­ное для себя»⁹². Тогда утра­чен­ный три­бут выпла­чи­вал их хозя­ин. Во вто­ром слу­чае они, «посе­лив­шись подоб­но нахо­див­шим­ся в сво­ей вла­сти и сво­бод­ным, либо обра­ба­ты­вая зем­ли будут пре­до­став­лять гос­по­дам часть уро­жая в упла­ту за уча­сток, сохра­няя про­чее в соб­ст­вен­ном пеку­лии, или при­мут на себя обя­зан­ность каких-либо работ, про­из­во­дя их за уста­нов­лен­ную пла­ту»⁹³. Тогда три­бут дол­жен был взи­мать­ся с них самих.

На пони­ма­ние содер­жа­ния кон­сти­ту­ции нема­лое вли­я­ние ока­зы­ва­ет юриди­че­ская мен­таль­ность ее редак­то­ров в Кодек­се Юсти­ни­а­на, назвав­ших иму­ще­ство бег­лых коло­нов пеку­ли­ем. В зем­ледель­цах пер­во­го слу­чая они явно виде­ли адскрип­ти­ци­ев, а вто­ро­го — эво­лю­ци­о­ни­ро­вав­ших в сто­ро­ну «сво­бод­ных коло­нов» арен­да­то­ров зем­ли и работ­ни­ков-мер­цен­на­ри­ев. Поэто­му Е. М. Шта­ер­ман отме­ча­ла, что пер­вый слу­чай подо­бен ситу­а­ции, в кото­рой нахо­ди­лись обыч­ные коло­ны⁹⁴. Одна­ко по кон­тек­сту кон­сти­ту­ции, обра­ба­ты­вав­шие поля хозя­и­на без фик­си­ро­ван­ной пла­ты не мог­ли быть коло­на­ми, обыч­но само­сто­я­тель­но работав­ши­ми на отдель­ном участ­ке. По-види­мо­му, они не скры­ва­ли или не смог­ли скрыть сво­его зави­си­мо­го поло­же­ния и поэто­му отде­ле­ны в кон­сти­ту­ции от тех, кото­рые посе­ли­лись в име­нии, выдав себя за сво­бод­ных и неза­ви­си­мых. Хозя­ин не мог заклю­чить с ними ника­ко­го дого­во­ра и исполь­зо­вал на вре­мен­ных работах. Неза­ви­си­мо от ста­ту­са (а сре­ди них мог­ли быть и рабы), они работа­ли на полях, уро­жай кото­рых при­над­ле­жал хозя­и­ну. Воз­мож­но, они про­из­во­ди­ли какие-то кол­лек­тив­ные работы подоб­но сезон­ным рабо­чим. Веро­ят­но, и жили они в усадь­бе вме­сте с раба­ми или каком-то подо­бии трудо­во­го лаге­ря. Чем-то они напо­ми­на­ют co­lo­ni in­qui­li­ni над­пи­си из Хен­хир-Мет­тих.

Во вто­ром слу­чае под­ра­зу­ме­ва­лись ушед­шие в дру­гое име­ние коло­ны. Там они выда­ва­ли себя за «нахо­див­ших­ся в сво­ей вла­сти и сво­бод­ных» (qua­si sui ar­bit­rii ac li­be­ri). Но это лишь выгляде­ло так, посколь­ку они были чужи­ми (quod alie­ni es­se vi­de­ren­tur). Одна­ко это поз­во­ля­ло им всту­пать в дого­вор­ные отно­ше­ния с хозя­и­ном. Кон­сти­ту­ция назы­ва­ет это част­ным согла­ше­ни­ем (pri­va­rum contrac­tum). Одни из них полу­ча­ли от него уча­сток и вно­си­ли за поль­зо­ва­ние им часть полу­чен­но­го уро­жая, подоб­но co­lo­ni par­tia­rii. Они-то и выпол­ня­ли в новом име­нии роль коло­нов. Одна­ко они не были мест­ны­ми коло­на­ми. Не ста­ли они еще и посто­ян­но про­жи­вав­ши­ми на терри­то­рии име­ния инкви­ли­на­ми (in­co­lae fun­di). Пока они были вре­мен­ны­ми арен­да­то­ра­ми. Сво­им отно­ше­ни­ем к име­нию они похо­ди­ли на тех, кото­рые работа­ли по дого­во­ру за фик­си­ро­ван­ную пла­ту. Не слу­чай­но они были объ­еди­не­ны в кон­сти­ту­ции друг с дру­гом. Они были посто­рон­ни­ми в име­нии. Юри­сты преж­ней поры име­но­ва­ли таких работ­ни­ков extra­nei и не при­чис­ля­ли их к инвен­та­рю име­ния. Есте­ствен­но, что хозя­ин име­ния не отве­чал за упла­ту пода­тей «посто­рон­ни­ми» лица­ми. Поэто­му дан­ная кон­сти­ту­ция нисколь­ко не опро­вер­га­ет тезис об авто­пра­гии име­ний⁹⁵.

В 371 г. была изда­на еще одна кон­сти­ту­ция пре­фек­ту пре­то­рия Про­бу, извест­ная под назва­ни­ем «Об илли­рий­ских коло­нах»⁹⁶. В ней авто­ры утвер­жда­ли (cen­se­mus), то ли под­твер­ждая след­ст­вие авто­пра­гии име­ний, то ли вво­дя для Илли­ри­ка запре­ще­ние коло­нам и инкви­ли­нам покидать (li­cen­tiam ha­be­re non pos­se) села, в кото­рых про­жи­ва­ли⁹⁷. Пред­став­ля­ет­ся, что авто­ры тек­ста кон­сти­ту­ции созна­тель­но избе­га­ли пря­мо­го, жест­ко­го запре­та, выби­рая более мяг­кие выра­же­ния. В ней впер­вые обос­но­вы­ва­ет­ся при­чи­на, по кото­рой уста­нов­лен такой порядок. Как и в кон­сти­ту­ции 366 г.⁹⁸, им нель­зя ухо­дить из места, «в кото­ром они опре­де­лен­но нахо­дят­ся бла­го­да­ря про­ис­хож­де­нию и род­ст­вен­ным свя­зям»⁹⁹. Там «они слу­жат не тем, что пла­тят пода­ти, но тем, что име­ну­ют­ся коло­на­ми»¹⁰⁰, то есть про­жи­ва­ют на этих с.77 зем­лях¹⁰¹. Такая эти­мо­ло­гия, как извест­но, была не чуж­да совре­мен­ни­ку рас­смат­ри­вае­мой кон­сти­ту­ции Авгу­сти­ну (De civ. Dei. X, 1). Ины­ми сло­ва­ми, коло­ны и инкви­ли­ны воз­вра­ща­лись к месту сво­его про­жи­ва­ния пото­му, что оно рас­смат­ри­ва­лось в каче­стве их ori­go, а не пунк­та реги­ст­ра­ции их фис­каль­ных обя­зан­но­стей¹⁰². Зем­ледель­цы обла­стей, к кото­рым была обра­ще­на кон­сти­ту­ция, про­жи­ва­ли в селах (ru­re) на зем­лях име­ний и, оче­вид­но, были мест­ны­ми жите­ля­ми, недо­ста­точ­но зна­ко­мы­ми с рим­ски­ми пра­во­вы­ми поряд­ка­ми. Быть может даже, частич­но они были пере­гри­на­ми. Это объ­яс­ни­ло бы стиль кон­сти­ту­ции, име­ю­щий харак­тер разъ­яс­не­ния. В ней впер­вые уста­нав­ли­ва­лись нака­за­ния за уход коло­нов с места житель­ства. Сами коло­ны по воз­вра­ще­нии долж­ны были быть под­верг­ну­ты заклю­че­нию в око­вы и како­му-то еще нака­за­нию (re­vo­ca­ti vin­cu­lis poe­nis­que sub­dan­tur)¹⁰³. При­ни­мав­шие их земле­вла­дель­цы долж­ны были воз­ме­стить ущерб, нане­сен­ный их бег­ст­вом¹⁰⁴ и под­верг­нуть­ся штра­фу по усмот­ре­нию судьи. За исклю­че­ни­ем штра­фа, это нака­за­ние обе­их винов­ных сто­рон иден­тич­но уже извест­но­му из кон­сти­ту­ции Кон­стан­ти­на 332 г. Точ­ный раз­мер штра­фа был уста­нов­лен несколь­ко позд­нее, в 386 г. (CTh. V, 17, 2 = CJ. XI, 26, 1). Эта непол­нота и неза­вер­шен­ность фор­ми­ро­вав­ших­ся норм пока­зы­ва­ет, что пра­во­вое регу­ли­ро­ва­ние при­креп­ле­ния коло­нов в 371 г. нахо­ди­лось еще в ста­дии дора­бот­ки. Гово­ря о воз­вра­ще­нии пере­шед­ших к кому-либо на житель­ство сель­ских воль­ноот­пу­щен­ни­ков, авто­ры кон­сти­ту­ции пред­у­смат­ри­ва­ли такой же порядок, кото­рый, как они гово­ри­ли, «мы вве­ли для воз­вра­ще­ния сво­бод­ных коло­нов» (quem cir­ca li­be­ros co­lo­nos du­xi­mus re­ti­nen­dum). Выра­же­ние li­be­ri co­lo­ni здесь име­ло зна­че­ние «сво­бод­ные, нахо­дя­щи­е­ся в поло­же­нии коло­нов»¹⁰⁵. Веро­ят­но, такой порядок вво­дил­ся кон­сти­ту­ци­ей 371 г. в Илли­рии по образ­цу дру­гих про­вин­ций. Введе­ние пра­ва коло­на­та, таким обра­зом, не было одно­мо­мент­ным актом. Инструк­ции о поряд­ке его функ­ци­о­ни­ро­ва­ния рас­сы­ла­лись по пре­фек­ту­рам, дио­це­зам и про­вин­ци­ям. Но в кон­сти­ту­ции 382 г. «веч­ный коло­нат» упо­ми­на­ет­ся уже как объ­ек­тив­ная реаль­ность (CTh. XIV, 18, 1 = CJ. XI, 64, 2). В ней же фигу­ри­ру­ют иски, кото­рые в защи­ту при­над­ле­жав­ше­го им вчи­ня­лись не толь­ко гос­по­да­ми бег­лых рабов, но и «тех, кто по рож­де­нию удо­сто­ен одной толь­ко сво­бо­дой», то есть коло­нов.

То обсто­я­тель­ство, что в каче­стве при­чи­ны закреп­ле­ния коло­нов в име­ни­ях не могут рас­смат­ри­вать­ся исклю­чи­тель­но забота о доход­но­сти хозяй­ства, фис­каль­ные про­бле­мы, или инте­рес земле­вла­дель­цев, явно сле­ду­ет из малень­ко­го фраг­мен­та кон­сти­ту­ции 383 г., сохра­нен­но­го Кодек­сом Юсти­ни­а­на (XI, 63, 3). В ней запре­ща­лось лицам, полу­чив­шим пат­ри­мо­ни­аль­ные име­ния, высе­лять оттуда искон­ных коло­нов (co­lo­nos an­ti­quis­si­mos) и поме­щать на их место соб­ст­вен­ных рабов или дру­гих коло­нов. Такой посту­пок новых вла­дель­цев име­ния не затра­ги­вал ни доход­ность име­ния, ни пла­те­жи фис­ку, и явно не нано­сил ущер­ба самим новым хозя­е­вам. Сле­до­ва­тель­но, целью, кото­рую пре­сле­до­ва­ло пра­ви­тель­ство этим запре­том, было соблюде­ние инте­ре­сов самих коло­нов, в каче­стве граж­дан имев­ших пра­во жить там, где была их ori­go. Вла­дель­цы (посес­со­ры и эмфи­тев­ты) пат­ри­мо­ни­аль­ных име­ний меня­лись, а зем­ледель­цы оста­ва­лись в них из поко­ле­ния в поко­ле­ние. От их бла­го­по­лу­чия зави­се­ло в конеч­ном сче­те про­цве­та­ние име­ний¹⁰⁶. Поэто­му в дру­гой кон­сти­ту­ции, дати­ро­ван­ной 386 г., гово­ри­лось: «для укреп­ле­ния пат­ри­мо­ни­аль­ных име­ний неко­гда наши­ми зако­на­ми было уста­нов­ле­но воз­вра­щать к дедов­ско­му поло­же­нию и соб­ст­вен­но­му пра­ву тех обра­ба­ты­ваю­щих их зем­ли, кото­рые покида­ли их, направ­ля­ясь в дру­гие име­ния или посту­пая на воен­ную служ­бу»¹⁰⁷. Из дру­го­го фраг­мен­та мы узна­ем, что тако­му же воз­вра­ту «к повин­но­стям оте­че­ства» (ad mu­ne­ra pat­ria) под­ле­жа­ли вме­сте с коло­на­ми и «незна­чи­тель­ные» (par­vu­li) из муни­ци­пи­ев (CJ. XI, 64, 1 — 386).

Если сле­до­вать хро­но­ло­гии, пред­ла­гае­мой дати­ров­ка­ми кон­сти­ту­ций в Кодек­сах, то 386 г. может счи­тать­ся тем сро­ком, когда закон­чил­ся нача­тый в 366 г. про­цесс с.78 рас­про­стра­не­ния по импе­рии при­креп­ле­ния коло­нов в име­ни­ях. Имен­но 386 г. дати­ро­ва­на извест­ная кон­сти­ту­ция «О пале­стин­ских коло­нах» (CJ. XI, 51, 1). В ней гово­рит­ся, что «в дру­гих про­вин­ци­ях, кото­рые под­чи­не­ны нашей вла­сти, уста­нов­лен­ный пред­ка­ми закон удер­жи­ва­ет коло­нов неким извест­ным пра­вом неза­па­мят­ной древ­но­сти, так что не поз­во­ля­ет им ухо­дить из тех име­ний, пло­да­ми кото­рых они поль­зу­ют­ся…»¹⁰⁸. И толь­ко для посес­со­ров Пале­стин­ской про­вин­ции это не было уста­нов­ле­но. Поэто­му «коло­ны в Пале­стине даже зано­си­лись перед дру­ги­ми, слов­но они подоб­но лицам сво­его пра­ва явля­ют­ся сво­бод­ны­ми и неза­ви­си­мы­ми людь­ми»¹⁰⁹. Авто­ры кон­сти­ту­ции испра­ви­ли ситу­а­цию, раз­ре­шив и хозя­е­вам пале­стин­ских име­ний удер­жи­вать у себя коло­нов под стра­хом нака­за­ния. Воз­мож­но, Пале­сти­на слу­чай­но ока­за­лась послед­ней из про­вин­ций, в кото­рых после­до­ва­тель­но вво­дил­ся прин­цип при­креп­ле­ния коло­нов. Его введе­ние здесь про­сто задер­жа­лось по каким-то при­чи­нам.

Но, воз­мож­но, сель­ское насе­ле­ние Пале­сти­ны нахо­ди­лось на ином поло­же­нии, чем в дру­гих про­вин­ци­ях. Авто­ры кон­сти­ту­ции не ссы­ла­лись, как обыч­но, на пра­во про­ис­хож­де­ния, дав­ность про­жи­ва­ния, род­ст­вен­ные свя­зи, обя­зан­но­сти пред­ков и т. п. Вза­мен это­го гос­по­ди­ну име­ния пре­до­став­ля­лось пра­во востре­бо­вать скры­вав­ше­го­ся коло­на обрат­но (auc­to­ri­tas re­vo­can­di). Может сло­жить­ся впе­чат­ле­ние, что коло­ны в Пале­стине удер­жи­ва­лись в име­нии на ином юриди­че­ском осно­ва­нии, неже­ли в дру­гих про­вин­ци­ях. В них коло­нов удер­жи­вал «уста­нов­лен­ный пред­ка­ми закон» (lex a maio­ri­bus con­sti­tu­ta) при помо­щи «неко­е­го древ­не­го пра­ва» (quo­dam aeter­ni­ta­tis iure), а в Пале­стине — пол­ная власть гос­по­ди­на воз­вра­щать их (re­vo­can­di eius ple­na auc­to­ri­tas). Эти фор­му­ли­ров­ки мож­но было бы посчи­тать сти­ли­сти­че­ски­ми осо­бен­но­стя­ми кон­сти­ту­ции и не видеть в них тер­ми­но­ло­ги­че­ских обо­зна­че­ний. Одна­ко име­ет­ся воз­мож­ность дру­го­го объ­яс­не­ния их зна­че­ния. Дело в том, что есть веро­ят­ность счи­тать евре­ев Пале­сти­ны теми, кого эдикт Кара­кал­лы опре­де­лял как деди­ти­ци­ев¹¹⁰. Воз­мож­но, из-за сво­их пери­о­ди­че­ских вос­ста­ний про­тив рим­ско­го гос­под­ства они так и не полу­чи­ли в мас­се сво­ей рим­ско­го граж­дан­ства. В одной из речей Авгу­стин сооб­ща­ет: «Ведь все эти про­вин­ции под­чи­не­ны рим­ля­на­ми. Кто теперь раз­ли­чит какой из наро­дов в рим­ской вла­сти кем был, когда все сде­ла­лись рим­ля­на­ми и рим­ля­на­ми назы­ва­ют­ся? Одна­ко иудеи сохра­ня­ют отли­чие, посколь­ку они были побеж­де­ны не так, чтобы быть при­чис­лен­ны­ми к победи­те­лям»¹¹¹. На деди­ти­ци­ев не рас­про­стра­ня­лось ни граж­дан­ское «пра­во про­ис­хож­де­ния» (ius ori­gi­nis), ни, сле­до­ва­тель­но, про­из­вод­ное от него «ори­ги­нар­ное пра­во» (ius ori­gi­na­rium) для коло­нов. Если все это вер­но, то ока­зы­ва­ет­ся, что в 386 г. (для обла­стей, насе­лен­ных пере­гри­на­ми и деди­ти­ци­я­ми) юри­сты импе­рии вве­ли некое подо­бие уже сло­жив­ше­му­ся «ори­ги­нар­но­му пра­ву». Это была auc­to­ri­tas re­vo­can­di. Таким обра­зом, коло­ны из среды про­вин­ци­а­лов, полу­чив­ших граж­дан­ство, и коло­ны из чис­ла деди­ти­ци­ев ока­за­лись рав­ным обра­зом, хотя и на раз­ной осно­ве, при­креп­ле­ны к име­ни­ям¹¹².

После изда­ния поста­нов­ле­ния 386 г. авто­рам кон­сти­ту­ций, тре­бо­вав­ших воз­вра­ще­ния коло­нов, уже не нуж­но было затруд­нять­ся поис­ка­ми аргу­мен­тов, обос­но­вы­вав­ших это пра­во¹¹³. Поло­же­ние коло­нов ста­ло «незыб­ле­мым» и «несколь­ко подоб­ным раб­ству»¹¹⁴. Лишь в одной кон­сти­ту­ции изда­те­ля­ми Кодек­са Юсти­ни­а­на была сохра­не­на (или откоррек­ти­ро­ва­на?) аргу­мен­та­ция бла­го­да­ря ее сти­ли­сти­че­ской при­вле­ка­тель­но­сти и емко­сти опре­де­ле­ний. Это зна­ме­ни­тое поста­нов­ле­ние «О фра­кий­ских коло­нах»¹¹⁵. Неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли пола­га­ют, что оно вво­ди­ло при­креп­ле­ние коло­нов к зем­ле во Фра­кии¹¹⁶. Одна­ко, судя по кон­тек­сту кон­сти­ту­ции, коло­ны во Фра­кии и до ее изда­ния были при­креп­ле­ны к име­ни­ям. Поэто­му дру­гие пола­га­ют, что была введе­на новая фор­ма при­креп­ле­ния¹¹⁷. Она потре­бо­ва­лась вслед­ст­вие осво­бож­де­ния фра­кий­ско­го насе­ле­ния от подуш­но­го обло­же­ния, види­мо, вызвав­ше­го в его среде всплеск охоты к пере­мене места житель­ства. Поэто­му там как буд­то вво­ди­лось с.79 неиз­вест­ное преж­де ори­ги­нар­ное пра­во, пре­вра­щав­шее фра­кий­ских коло­нов из сво­бод­но­рож­ден­ных в «рабов самой зем­ли». Одна­ко пред­став­ля­ет­ся, что ори­ги­нар­ное пра­во дей­ст­во­ва­ло во Фра­кии и до осво­бож­де­ния ее насе­ле­ния от подуш­ной пода­ти. Оно было, как и повсе­мест­но, юриди­че­ской осно­вой свя­зи про­вин­ци­аль­но­го насе­ле­ния со сво­и­ми фис­каль­ны­ми и про­чи­ми обя­зан­но­стя­ми. Кон­сти­ту­ция под­чер­ки­ва­ет, что при­креп­ле­ние коло­нов явля­ет­ся след­ст­ви­ем не нало­го­вых обя­зан­но­стей (non tri­bu­ta­rio ne­xu), а того, что они явля­ют­ся коло­на­ми по сво­е­му поло­же­нию (no­mi­ne et ti­tu­lo co­lo­no­rum). Неис­ку­шен­ное в тон­ко­стях рим­ской обще­ст­вен­но-пра­во­вой орга­ни­за­ции мест­ное насе­ле­ние про­вин­ций, по-види­мо­му, вос­при­ни­ма­ло ква­зи­граж­дан­скую связь с ori­go в каче­стве при­нуж­де­ния пла­тить пода­ти. Ведь она ассо­ции­ро­ва­лась преж­де все­го с повин­но­стя­ми и обя­зан­но­стя­ми (functio­nes et mu­ne­ra). Воз­мож­но, осво­бож­де­ние фра­кий­ско­го насе­ле­ния от подуш­но­го нало­га вызва­ло всплеск пра­во­во­го ниги­лиз­ма, посколь­ку сво­бод­но­рож­ден­ные про­вин­ци­а­лы почув­ст­во­ва­ли себя сво­бод­ны­ми от каких бы то ни было обя­за­тельств перед рим­ской адми­ни­ст­ра­ци­ей и пред­став­ляв­ши­ми ее кури­я­ми и посес­со­ра­ми. Поэто­му пра­ви­тель­ство было вынуж­де­но разъ­яс­нять жите­лям дио­це­за истин­ное поло­же­ние дел.

А оно состо­я­ло в том, что уже дав­но (к 386 г.) по всей импе­рии рас­про­стра­ни­лось «ори­ги­нар­ное пра­во», кото­рое фик­си­ро­ва­ло по месту про­жи­ва­ния все сель­ское насе­ле­ние. Коло­нов же оно удер­жи­ва­ло в име­ни­ях, зем­ля кото­рых обра­ба­ты­ва­лась их пред­ка­ми. Осво­бож­де­ние от подуш­ной пода­ти, выглядя­щее как льгота насе­ле­нию Фра­кий­ско­го дио­це­за, в пра­во­вом отно­ше­нии мог­ло рас­смат­ри­вать­ся как лише­ние его рим­ско­го граж­дан­ства и, таким обра­зом, урав­не­ние с пере­гри­на­ми. В этом смыс­ле инсти­тут ori­go как буд­то утра­чи­вал для них по край­ней мере офи­ци­аль­ное зна­че­ние. Одна­ко «ори­ги­нар­ное пра­во», ассо­ции­ро­вав­ше­е­ся с «пра­вом полей» и «пра­вом коло­на­та», было уже не чисто граж­дан­ским пра­вом. При­ла­гае­мое к fun­di, а не к ci­vi­tas, оно отли­ча­лось от ius ori­gi­nis. К тому же в 386 г. оно фак­ти­че­ски было осмыс­ле­но как пол­ная власть гос­по­ди­на воз­вра­щать коло­на (auc­to­ri­tas re­vo­can­di). К нача­лу V в. такие фигу­ри­ро­вав­шие в импе­ра­тор­ских кон­сти­ту­ци­ях новые пра­во­вые кате­го­рии, как ius ori­gi­na­rium, ius ag­ro­rum, auc­to­ri­tas re­vo­can­di, ius co­lo­na­tus, фак­ти­че­ски урав­ня­лись и ста­ли обо­зна­чать оди­на­ко­вую зави­си­мость всех сель­ских жите­лей, обра­ба­ты­вав­ших несоб­ст­вен­ную зем­лю, от места житель­ства. В это вре­мя коло­ны мог­ли поки­нуть свое име­ние лишь в несколь­ких слу­ча­ях: будучи выстав­ле­ны земле­вла­дель­цем на воен­ную служ­бу, вый­дя замуж за чле­на город­ской кол­ле­гии или будучи пере­веде­ны хозя­и­ном в дру­гое, при­над­ле­жа­щее ему же име­ние¹¹⁸.

В 400 г. в государ­ст­вен­ных инте­ре­сах был издан эдикт, раз­ре­шав­ший коло­нам без поз­во­ле­ния гос­под про­слу­жив­шим кури­ям, кол­ле­ги­ям, бур­гам и дру­гим подоб­ным кор­по­ра­ци­ям, а так­же оффи­ци­ям 30 лет без пере­ры­ва (если в раз­ных про­вин­ци­ях, то 40 лет), оста­вать­ся в них и не воз­вра­щать­ся в име­ние¹¹⁹. Направ­лен­ное в Гал­лию, это поста­нов­ле­ние, веро­ят­но, име­ло част­ный харак­тер. Види­мо, и преж­де в пери­од утвер­жде­ния в импе­рии при­креп­ле­ния коло­нов ино­гда изда­ва­лись поста­нов­ле­ния, раз­ре­шав­шие отдель­ным груп­пам лиц, к кото­рым при­ме­ня­лось ори­ги­нар­ное пра­во, быть сво­бод­ны­ми от коло­нат­но­го ста­ту­са. Так, напри­мер, в 386 г. само­воль­но запи­сав­ши­е­ся на воен­ную служ­бу коло­ны, отслу­жив­шие пол­ный срок и вышед­шие в отстав­ку вете­ра­на­ми, полу­чи­ли за заслу­ги осво­бож­де­ние от обя­за­тель­но­го воз­вра­та к зем­ледель­че­ским заня­ти­ям на родине (CJ. XI, 63, 4). Веро­ят­но, посте­пен­ное накоп­ле­ние тако­го рода исклю­че­ний из пра­ви­ла при­креп­ле­ния при­ве­ло руко­вод­ство импе­рии к мыс­ли рас­про­стра­нить на коло­нов, как на вид при­над­ле­жа­ще­го земле­вла­дель­цу иму­ще­ства, срок дав­но­сти вла­де­ния (lon­gi tem­po­ris praescrip­tio)¹²⁰. Такая мера поз­во­ля­ла вве­сти общее пра­ви­ло, регу­ли­ро­вав­шее связь коло­на с име­ни­ем, и обой­тись без пери­о­ди­че­ско­го изда­ния част­ных поста­нов­ле­ний, чис­ло кото­рых столь воз­рос­ло во вто­рой поло­вине с.80 IV в. Судя по одной из кон­сти­ту­ций 400 г., имен­но в это вре­мя воз­ник опре­де­лен­ный инте­рес и к раз­ли­че­нию ста­ту­са коло­нов мест­но­го про­ис­хож­де­ния со ста­ту­сом инкви­ли­нов (CJ. XI, 48, 13 — 400). Фак­ти­че­ски ока­за­лось, что ника­ко­го отли­чия нет. Воз­мож­но, этот вопрос был как-то свя­зан с появ­ле­ни­ем 30-лет­не­го сро­ка дав­но­сти. Пере­се­ле­ние коло­нов в дру­гое име­ние пре­вра­ща­ло их из коло­нов мест­но­го про­ис­хож­де­ния (co­lo­ni ori­gi­na­les) в инкви­ли­нов. Воз­ни­кал вопрос: сколь­ко же вре­ме­ни инкви­ли­ну было нуж­но жить на новом месте, чтобы стать мест­ным (ori­gi­na­lis). По-види­мо­му, прак­ти­ка под­ска­зы­ва­ла, что доста­точ­но было вырас­тить на новом месте детей, то есть жизнь одно­го поко­ле­ния. В таком слу­чае инкви­лин-пере­се­ле­нец ока­зы­вал­ся обре­ме­нен­ным не толь­ко хозяй­ст­вом, но и боль­шой семьей из взрос­лых детей и недав­но (или толь­ко что) родив­ших­ся вну­ков. Такой кре­стья­нин вполне мог рас­смат­ри­вать­ся как ори­ги­на­рий дан­но­го име­ния или села. В 419 г. было изда­но поста­нов­ле­ние более обще­го харак­те­ра, утвер­ждав­шее срок дав­но­сти про­жи­ва­ния чужих коло­нов в име­нии (CTh. V, 18, 1 — 419). Одно­вре­мен­но в импе­ра­тор­ском зако­но­да­тель­стве рез­ко сокра­ща­ет­ся чис­ло упо­ми­на­ний об ухо­дах коло­нов из име­ний¹²¹. Непо­сред­ст­вен­ные при­чи­ны изда­ния кон­сти­ту­ции 419 г. (или, быть может, серии подоб­но­го рода кон­сти­ту­ций) неиз­вест­ны. Как и все дошед­шие в Кодек­сах поста­нов­ле­ния она сохра­ни­лась толь­ко частич­но.

Пред­ло­жен­ная нами логи­ка раз­ви­тия коло­на­та во вто­рой поло­вине IV в. разъ­яс­ня­ет скла­ды­ва­ние пред­по­сы­лок, при­вед­ших к при­ня­тию и рас­про­стра­не­нию норм, пред­ло­жен­ных этой кон­сти­ту­ци­ей. Одна­ко сле­ду­ет пом­нить, что сам по себе инсти­тут сро­ка дав­но­сти был при­ме­ним к отно­ше­ни­ям соб­ст­вен­но­сти и вла­де­ния иму­ще­ст­вом¹²². Воз­мож­но, исполь­зо­ва­ние сро­ка дав­но­сти в отно­ше­нии коло­нов было свя­за­но с укреп­ле­ни­ем отно­ше­ний соб­ст­вен­но­сти на зем­ли, пере­шед­шие в част­ные руки в резуль­та­те рас­про­даж вто­рой поло­ви­ны IV в. Дохо­ды государ­ства и дво­ра, полу­чае­мые от част­ных земель через нало­ги, веро­ят­но, ока­за­лись не мень­ши­ми, чем в те вре­ме­на, когда эти зем­ли нахо­ди­лись в руках кон­дук­то­ров, эмфи­тев­тов и посес­со­ров. Поэто­му в V в. пере­да­ча зем­ли из пра­ва вла­де­ния и эмфи­те­в­зи­са в пол­ную соб­ст­вен­ность про­дол­жи­лась. Зем­ли пред­ла­га­лось поку­пать даже коло­нам. Пра­ви­тель­ство забо­ти­ло лишь сохра­не­ние три­бут­ных поступ­ле­ний с этих земель в преж­них раз­ме­рах (CTh. V, 16, 34 — 425). Веро­ят­но, соб­ст­вен­ность на зем­лю, по край­ней мере в неко­то­рых слу­ча­ях, была не менее дей­ст­вен­ным сред­ст­вом закреп­ле­ния зем­ледель­цев на ней, чем при­нуж­де­ние со сто­ро­ны государ­ст­вен­ных орга­нов. Одна­ко, судя по тону неко­то­рых поста­нов­ле­ний пра­ви­тель­ства, дале­ко не все стре­ми­лись (или име­ли воз­мож­ность) стать соб­ст­вен­ни­ка­ми. Веро­ят­но, поэто­му в поста­нов­ле­нии 434 г. Фео­до­сий II пред­ло­жил земле­вла­дель­цам неслы­хан­ную льготу: «Пат­ри­мо­ни­аль­ные посес­со­ры или эмфи­тев­ты, кото­рые мало, по край­ней мере до сих пор, поку­па­ли име­ния, пусть нико­им обра­зом не при­нуж­да­ют­ся к их чрез­мер­но­му при­об­ре­те­нию, но пусть вла­де­ют на осно­ва­нии это­го пове­ле­ния, подоб­но купив­шим, чтобы то пра­во, кото­ро­го иной добил­ся вно­ся цену, ука­зан­ный эмфи­тевт имел бла­го­да­ря нашей щед­ро­сти: пусть зна­ет, что за ним сохра­ня­ет­ся целым и невреди­мым то пра­во, на каком он обра­ба­ты­вал име­ние, кото­рым вла­де­ет, или полу­чив его по наслед­ству, или при­об­ре­тя част­ным поряд­ком, или вслед­ст­вие нашей щед­ро­сти, или каким-либо иным обра­зом. Поэто­му-то все, наде­лен­ные нашим мило­сер­ди­ем осво­бож­де­ни­ем от нало­гов, вплоть до недав­но про­ис­хо­див­ше­го 11-го обло­же­ния пода­тью, пусть будут [по-преж­не­му] осво­бож­де­ны от тягот облег­чен­ных недо­и­мок за те годы, что сле­до­ва­ли после 10-го обло­же­ния до насто­я­ще­го вре­ме­ни, чтобы сбор того, что посту­пит из пат­ри­мо­ни­аль­ных име­ний, не был отя­го­щен ника­ки­ми задол­жен­но­стя­ми. Поэто­му поста­нов­ля­ем, чтобы тем, что име­ния, кото­рые обра­ба­ты­вал мень­ше… про­да­вать, не было при­чи­не­но ника­ких затруд­не­ний и бес­по­кой­ства преж­не­му коло­ну или посес­со­ру сверх недо­и­мок после­дую­ще­го вре­ме­ни» (CTh. V, 12, 3). Воз­мож­но, с.81 при­об­ре­те­ние соб­ст­вен­но­сти на зем­лю поста­ви­ло вопрос и о соб­ст­вен­но­сти на свя­зан­ный с нею инвен­тарь. Посто­ян­но жив­шие на зем­ле име­ния коло­ны, как извест­но, вклю­ча­лись юри­ста­ми в состав инвен­та­ря име­ния¹²³. Поэто­му фраг­мент издан­ной в 419 г. для Гал­лии кон­сти­ту­ции был пре­вра­щен в Кодек­се Фео­до­сия во все­об­щую нор­му 20—30-лет­не­го сро­ка дав­но­сти про­жи­ва­ния коло­нов в име­нии.

Извест­ная кон­сти­ту­ция 409 г. о ски­рах, пере­се­лен­ных на терри­то­рию Фра­кии и Илли­рии (что сбли­жа­ет ее содер­жа­ние с тек­стом кон­сти­ту­ций из Кодек­са Юсти­ни­а­на, посвя­щен­ных фра­кий­ским и илли­рий­ским коло­нам), пока­зы­ва­ет, что коло­нат­ное пра­во (ius co­lo­na­tus), на кото­ром ски­ры рас­пре­де­ля­лись сре­ди земле­вла­дель­цев, уже сфор­ми­ро­ва­лось к это­му вре­ме­ни (CTh. V, 6, 3 — 409). Эти ски­ры, конеч­но, не полу­ча­ли рим­ско­го граж­дан­ства и поэто­му для них, как для деди­ти­ци­ев, коло­нат­ное пра­во было рав­но «пра­ву цен­за» (ius cen­sus). При этом «пра­во цен­за» озна­ча­ло при­креп­ле­ние в свя­зи с вклю­че­ни­ем в ценз име­ния, а не по при­чине вклю­че­ния в ценз. Отме­на подуш­ной пода­ти во Фра­кии никак не вли­я­ла на их связь с име­ни­ем. При­рав­ни­ва­ние здесь тер­ми­нов «колон» и «впи­сан­ный в ценз» (alie­nos cen­si­bus adscrib­tos vel non prop­rios co­lo­nos) озна­ча­ло раз­ную «мар­ки­ров­ку» одно­го соци­аль­но­го содер­жа­ния: колон впи­сан в ценз име­ния пото­му, что жил и работал на его зем­ле. Воз­мож­но, частью этой же кон­сти­ту­ции явля­ет­ся сохра­нив­ший­ся в Кодек­се Юсти­ни­а­на фраг­мент, в кото­ром раз­ре­ша­лось неко­то­рым при­пи­сан­ным к цен­зу (cen­si­bus fue­rit an­no­ta­tus) ста­но­вить­ся кли­ри­ка­ми в сво­ем селе­нии даже про­тив воли земле­вла­дель­ца (CJ. I, 3, 16 — 409). В этом слу­чае их подуш­ная подать рас­пре­де­ля­лась хозя­е­ва­ми име­ний сре­ди тех, «кто более скло­нен к сель­ским обя­зан­но­стям». Цер­ков­ные mu­ne­ra ново­ис­пе­чен­но­го кли­ри­ка как бы заме­ща­ли его mu­ne­ra коло­на, тогда как его ori­go оста­ва­лось тем же.

Итак пред­став­ля­ет­ся, что пере­лом­ным для раз­ви­тия пра­ва коло­на­та как систе­мы, охва­ты­вав­шей все свя­зи коло­на с обще­ст­вом, был пери­од с 419 по 438 гг. В 419 г. была изда­на кон­сти­ту­ция Гоно­рия, вво­див­шая 30-лет­ний срок дав­но­сти про­жи­ва­ния коло­нов в име­нии (CTh. V, 18, 1). Она была адре­со­ва­на в запад­ные про­вин­ции. Вклю­чен­ная Фео­до­си­ем в Кодекс в 438 г., она при­об­ре­ла обще­им­пер­ский харак­тер. Неко­гда в 360-х гг. разъ­яс­нял­ся меха­низм про­из­вод­ства новых дел, свя­зан­ных с бег­ст­вом коло­нов и инкви­ли­нов (CTh. X, 12, 2 — 368?). Точ­но так же и в кон­сти­ту­ции 419 г. отра­ба­ты­ва­лась логи­ка про­из­вод­ства таких дел на осно­ве 30-лет­не­го сро­ка дав­но­сти. До окон­ча­ния 30 лет (20 лет для жен­щин) колон, его иму­ще­ство, потом­ство и т. п. при­над­ле­жа­ли преж­не­му земле­вла­дель­цу и воз­вра­ща­лись в его име­ние. После окон­ча­ния 30-лет­не­го сро­ка они при­об­ре­та­ли связь с новым име­ни­ем. Ввод­ное пред­ло­же­ние кон­сти­ту­ции раз­ли­ча­ет коло­на мест­но­го про­ис­хож­де­ния (co­lo­nus ori­gi­na­lis) и инкви­ли­на, хотя до исте­че­ния 30 лет они оди­на­ко­во под­ле­жа­ли воз­вра­ту на род­ную зем­лю (ad so­lum ge­ni­ta­le). Поэто­му мож­но счи­тать, что поня­тие «ори­ги­на­рий», употреб­лен­ное далее, в рав­ной сте­пе­ни отно­си­лось и к коло­ну, и к инкви­ли­ну¹²⁴. Оно под­чер­ки­ва­ло их потом­ст­вен­ную (cum ori­gi­ne) связь с име­ни­ем, в кото­ром каж­дый из них был рож­ден (lo­co, cui na­tus est). Поэто­му в слу­чае смер­ти бег­ле­ца даже его потом­ство до исте­че­ния 30-лет­не­го сро­ка долж­но было воз­вра­щать­ся «к пра­ву полей» (ag­ro­rum iuri). Кон­сти­ту­ция Гоно­рия, несмот­ря на ее зна­че­ние в нача­ле V в., не была вклю­че­на в Кодекс Юсти­ни­а­на. Это про­изо­шло, види­мо, в свя­зи с тем, что во вре­мя его изда­ния в 534 г. 30-лет­ний срок воз­вра­та потом­ства коло­на был про­длен до бес­сроч­но­го, то есть фак­ти­че­ски отме­нен¹²⁵. Поэто­му сохра­нив­ший­ся в Кодек­се Юсти­ни­а­на малень­кий фраг­мент поста­нов­ле­ния 426 г. по пово­ду воз­вра­ще­ния коло­нов с государ­ст­вен­ных с.82 долж­но­стей, не упо­ми­на­ет 30—40-лет­не­го сро­ка дав­но­сти. При этом в нем под­чер­ки­ва­лась забота «о пра­ве гос­под, и о чести государ­ства»¹²⁶.

Но для после­дую­ще­го раз­ви­тия пра­ва коло­на­та кон­сти­ту­ция 419 г. име­ла боль­шое зна­че­ние. Но нее, как на ius ve­tus, ссы­ла­лись и сто лет спу­стя¹²⁷. Вклю­чен­ное комис­си­ей Фео­до­сия в Кодекс и таким обра­зом сде­лав­шее 30-лет­ний срок дав­но­сти досто­я­ни­ем коло­нат­но­го пра­ва всей импе­рии, это поста­нов­ле­ние име­ло след­ст­ви­ем кар­ди­наль­ные пере­ме­ны в самом этом пра­ве. Внед­ре­ние 30-лет­не­го сро­ка в прак­ти­ку вело к утра­те опре­де­ля­ю­ще­го зна­че­ния ori­go в каче­стве регу­ля­то­ра свя­зи коло­на с име­ни­ем. Про­жив­шие в име­нии 30 лет чужие коло­ны ста­но­ви­лись сво­и­ми, под­чи­нен­ны­ми на новом месте все­му ком­плек­су норм, охва­ты­вав­ших­ся поня­ти­ем ius co­lo­na­tus (ius cen­sus, ius ag­ro­rum, auc­to­ri­tas re­vo­can­di). Но они не были здесь ори­ги­на­ри­я­ми и фор­маль­но не мог­ли назы­вать­ся co­lo­ni ori­gi­na­les. Появ­ля­ют­ся две груп­пы оди­на­ко­во при­креп­лен­ных к име­нию коло­нов: мест­ные ори­ги­на­рии (co­lo­ni ori­gi­na­les и преж­ние инкви­ли­ны) и при­креп­лен­ные к име­нию на осно­ве 30-лет­не­го сро­ка дав­но­сти про­жи­ва­ния в нем при­шель­цы. Встал вопрос об опре­де­ле­нии ста­ту­са послед­них. Он ослож­нял­ся тем, что под дей­ст­вие 30-лет­не­го сро­ка дав­но­сти мог­ли попасть и неза­ви­си­мые арен­да­то­ры, преж­де не быв­шие ни чьи­ми ори­ги­на­ри­я­ми. Раз­ли­чие месту ними состо­я­ло в том, что ori­go коло­нов было в име­нии, а ori­go неза­ви­си­мых арен­да­то­ров в город­ской общине. С этим новым явле­ни­ем в раз­ви­тии коло­нат­ных отно­ше­ний мы стал­ки­ва­ем­ся в зако­но­да­тель­стве после­до­вав­шей за изда­ни­ем Кодек­са Фео­до­сия эпо­хи, охва­ты­вав­шей пери­од с 438 по, при­бли­зи­тель­но, 500 г. (от Фео­до­сия II до Ана­ста­сия).

В совре­мен­ной лите­ра­ту­ре, сле­дую­щей бук­валь­но вос­при­ни­мае­мым юриди­че­ским источ­ни­кам, появ­ле­ние новых кате­го­рий коло­нов — адскрип­ти­ци­ев-эна­по­гра­фов и «сво­бод­ных коло­нов» — отно­сит­ся ко вре­ме­ни их пер­во­го появ­ле­ния в сохра­нив­ших­ся текстах, дати­ро­ван­ных вто­рой поло­ви­ной V в.¹²⁸ Это кон­сти­ту­ции Льва, где появ­ля­ют­ся адскрип­ти­ции, и кон­сти­ту­ции Зено­на и Ана­ста­сия, впер­вые упо­ми­наю­щие адскрип­ти­ци­ев вме­сте со «сво­бод­ны­ми коло­на­ми». Ино­гда счи­та­ет­ся, что за эти­ми тер­ми­но­ло­ги­че­ски­ми обо­зна­че­ни­я­ми вто­рой поло­ви­ны V в. сто­я­ли новые кате­го­рии коло­нов, рас­про­стра­нен­ные толь­ко на Восто­ке. Одна­ко в основ­ном иссле­до­ва­те­ли схо­дят­ся на том, что адскрип­ти­ции восточ­ных кон­сти­ту­ций V в. были теми же самы­ми коло­на­ми, кото­рые суще­ст­во­ва­ли и на Запа­де и име­но­ва­лись ори­ги­на­ри­я­ми¹²⁹. После Фео­до­сия II восточ­ная кан­це­ля­рия пере­ста­ла исполь­зо­вать тер­ми­ны, одно­ко­рен­ные с ori­go и пере­ори­ен­ти­ро­ва­лась на adscrib­tio. Как пред­став­ля­ет­ся, это было свя­за­но с опре­де­лен­ной сме­ной акцен­тов в раз­ви­тии рим­ской пра­во­вой тра­ди­ции.

Кодекс Фео­до­сия, хотя и был пол­но­стью про­дук­том твор­че­ства кон­стан­ти­но­поль­ской кан­це­ля­рии, тем не менее был тес­но свя­зан с раз­ви­ти­ем пра­ва в обе­их частях импе­рии. По под­сче­там О. Зее­ка, в нем явно пре­об­ла­да­ли кон­сти­ту­ции, адре­со­ван­ные в запад­ные про­вин­ции. До 438 г. это не име­ло прин­ци­пи­аль­но­го зна­че­ния. Любое поста­нов­ле­ние обще­го харак­те­ра (con­sti­tu­tio com­mu­ni iuris), издан­ное для одной части импе­рии, авто­ма­ти­че­ски наде­ля­лось рав­ной силой и в дру­гой. Власть одно­го прин­цеп­са (авгу­ста или цеза­ря) была рав­ной частью вла­сти его кол­ле­ги¹³⁰. Неболь­шая «пра­во­вая вой­на» в пери­од прав­ле­ния Сти­ли­хо­на, пре­пят­ст­во­вав­ше­го хож­де­нию восточ­ных кон­сти­ту­ций на Запа­де, име­ла экс­тра­ор­ди­нар­ный харак­тер. Воз­мож­но, имен­но она спро­во­ци­ро­ва­ла (но не была при­чи­ной) коди­фи­ка­ци­он­ный про­цесс на Восто­ке при Фео­до­сии. Но после изда­ния Кодек­са Фео­до­сия все вошед­шие в него поста­нов­ле­ния ста­ли рас­смат­ри­вать­ся в каче­стве обя­за­тель­ных для обе­их частей импе­рии. Вновь изда­вае­мые кон­сти­ту­ции (no­vel­lae con­sti­tu­tio­nes), если они име­ли общее зна­че­ние в одной части импе­рии, долж­ны были фор­маль­но под­твер­ждать­ся соот­вет­ст­ву­ю­щим эдик­том импе­ра­то­ра для при­ня­тия в дру­гой поло­вине импе­рии. Восточ­ная с.83 кан­це­ля­рия, с изда­ни­ем Кодек­са Фео­до­сия окон­ча­тель­но при­няв­шая на себя лидер­ство в раз­ви­тии импер­ско­го пра­ва, во вто­рой поло­вине V в., види­мо, пере­ста­ла исполь­зо­вать поста­нов­ле­ния запад­ных импе­ра­то­ров. Так воз­ник­ло усло­вие рас­хож­де­ния зако­но­да­тель­ства Восто­ка и Запа­да. На Запа­де исполь­зо­ва­ние восточ­ных кон­сти­ту­ций про­дол­жа­лось по край­ней мере при Вален­ти­ни­ане III, зави­сев­шем от Фео­до­сия II и Май­о­ри­ане, замыш­ляв­шем оче­ред­ное вос­ста­нов­ле­ние импе­рии и собрав­шем издан­ные после 438 г. новые кон­сти­ту­ции Фео­до­сия II, Вален­ти­ни­а­на III и свои соб­ст­вен­ные в пер­вый сбор­ник Новелл.

Запад­ное зако­но­да­тель­ство о коло­нах после­фе­о­до­си­е­вой эпо­хи сохра­ни­лось лишь в несколь­ких кон­сти­ту­ци­ях Новелл Вален­ти­ни­а­на III и Май­о­ри­а­на¹³¹. Пер­вая из их чис­ла 27 новел­ла Вален­ти­ни­а­на «О 30-лет­нем сро­ке дав­но­сти» ссы­ла­ет­ся на осно­во­по­ла­гаю­щее поста­нов­ле­ние Фео­до­сия II, вво­див­шее 30-лет­ний сок дав­но­сти про­жи­ва­ния в име­нии (веро­ят­но, CTh. V, 18, 1 — 419). За про­шед­шее вре­мя, соглас­но авто­ру новел­лы, это поста­нов­ле­ние неод­но­крат­но исполь­зо­ва­лось. При­чем на его осно­ве изда­ва­лись поста­нов­ле­ния как част­но­го, так и обще­го харак­те­ра. К сожа­ле­нию, из этих кон­сти­ту­ций, кото­рые Вален­ти­ни­ан реко­мен­до­вал упразд­нить, до нас ниче­го не сохра­ни­лось, исклю­чая мимо­лет­ное упо­ми­на­ние о 30-лет­нем сро­ке дав­но­сти в одном поста­нов­ле­нии 442 г. (CJ. III, 26, 11). Не совсем ясно и то, какое поста­нов­ле­ние Фео­до­сия II име­лось в виду кон­сти­ту­ци­ей Вален­ти­ни­а­на. Судя по кон­тек­сту, в началь­ной части новел­лы (pr., 1—5) речь шла о зем­ледель­цах государ­ст­вен­ных земель: «веч­но­го пат­ри­мо­ни­аль­но­го, эмфи­тев­ти­че­ско­го и государ­ст­вен­но­го пра­ва» (4). Спе­ци­аль­ное поста­нов­ле­ние Фео­до­сия тако­го рода до нас не дошло. Мож­но было бы думать, что име­ет­ся в виду кон­сти­ту­ция 419 г. (CTh. V, 18, 1). Но она упо­ми­на­ет­ся далее (6) как закон импе­ра­то­ра Гоно­рия о коло­нах част­но­го пра­ва. Поэто­му, если спе­ци­аль­но­го зако­на Фео­до­сия II о 30-лет­нем сро­ке не суще­ст­во­ва­ло, быть может, здесь име­лось в виду изда­ние им поста­нов­ле­ния Гоно­рия в Кодек­се Фео­до­сия и тем при­да­ние ему обще­им­пер­ско­го харак­те­ра? Новел­ла Вален­ти­ни­а­на III под­твер­жда­ла дей­ст­вие 30-лет­не­го сро­ка для ори­ги­на­ри­ев как государ­ст­вен­ных (4), так и част­но­го пра­ва (6). При­чем под ори­ги­на­ри­я­ми име­лись в виду как коло­ны и инкви­ли­ны, так и рабы обо­е­го пола (4). Оче­вид­но, это отра­жа­ло какие-то сдви­ги в эво­лю­ции ста­ту­са и поло­же­ния зави­си­мых зем­ледель­цев в запад­ной части импе­рии.

Издан­ная в 451 г. уже после смер­ти Фео­до­сия II 31 новел­ла Вален­ти­ни­а­на III более подроб­но рас­смат­ри­ва­ла про­бле­му бег­ства зем­ледель­цев. Она так и назы­ва­ет­ся «О бег­лых коло­нах и об адве­нах». В цен­тре ее вни­ма­ния 30-лет­ний срок дав­но­сти. Из тек­ста этой кон­сти­ту­ции ясно, каким обра­зом исполь­зо­ва­ли его в сво­их инте­ре­сах ори­ги­на­рии. Пере­се­ля­ясь на момент окон­ча­ния это­го сро­ка (может быть, вре­мен­но или даже фик­тив­но), они таким обра­зом сохра­ня­ли, хотя и неза­кон­но (так как на самом деле были бег­лы­ми ори­ги­на­ри­я­ми), ста­тус неза­ви­си­мо­го чело­ве­ка (sui iuris). Будучи все же коло­на­ми, то есть зем­ледель­ца­ми, они, по-види­мо­му, пре­тен­до­ва­ли на ста­тус тех, кого в после­дую­щих кон­сти­ту­ци­ях восточ­ной кан­це­ля­рии ста­ли назы­вать «сво­бод­ны­ми коло­на­ми». В поста­нов­ле­нии Вален­ти­ни­а­на 451 г. это­го выра­же­ния еще нет. Юри­сты Вален­ти­ни­а­на III пыта­лись решить про­бле­му бег­лых коло­нов, ори­ен­ти­ру­ясь на фор­маль­ную логи­ку пра­ва. Обна­ру­жен­ный бег­лый колон, если 30 лет со дня его бег­ства уже про­шло, дол­жен был в любом слу­чае кому-нибудь достать­ся: или тому, у кого он нахо­дил­ся во вре­мя окон­ча­ния 30-лет­не­го сро­ка, или тому, у кого он про­жил боль­шую часть это­го сро­ка.

Иное отно­ше­ние скла­ды­ва­лось к «бед­ным и низ­ко­го про­ис­хож­де­ния» при­шель­цам (адве­нам) в име­ния из горо­дов, с кото­ры­ми они по каким-то при­чи­нам утра­ти­ли связь.»…если [чело­век], нико­им обра­зом не зави­ся­щий ни от одной город­ской общи­ны, задер­жит­ся в чьем-нибудь сель­ском или город­ском име­нии и поже­ла­ет всту­пить в брак с зави­си­мой жен­щи­ной, пусть сде­ла­ет для муни­ци­паль­ной кан­це­ля­рии с.84 заяв­ле­ние о сво­ем наме­ре­нии жить в избран­ном месте […]: сде­лав такое заяв­ле­ние, пусть он не име­ет поз­во­ле­ния ухо­дить, несмот­ря на сохра­не­ние ста­ту­са сво­бод­но­рож­ден­но­го». Веро­ят­но, такие коло­ны и полу­чи­ли от восточ­ной кан­це­ля­рии наиме­но­ва­ние «сво­бод­ных коло­нов». Сохра­не­ние ста­ту­са сво­бод­но­рож­ден­но­го (sal­va in­ge­nui­ta­te) озна­ча­ло нали­чие у них пра­ва соб­ст­вен­но­сти на иму­ще­ство, веро­ят­но, пра­ва на закон­ный брак, заклю­че­ние сде­лок и т. п. Фик­са­ция их места житель­ства в име­нии у муни­ци­паль­ных руко­во­ди­те­лей мог­ла озна­чать лишь одно: их ori­go сохра­ня­лась в горо­де, из кото­ро­го они про­ис­хо­ди­ли, а в име­нии запи­сы­вал­ся их доми­ци­лий. Ины­ми сло­ва­ми, они ста­но­ви­лись инкви­ли­на­ми име­ния подоб­но город­ским инко­лам. Но если в горо­де инко­лы были ниже мест­ных граж­дан по ста­ту­су, то в име­ни­ях «сво­бод­ным коло­нам» отда­ва­лось пред­по­чте­ние по срав­не­нию с ори­ги­на­ри­я­ми. При­чи­ной это­го явно было нали­чие у них город­ской ori­go. Она не поз­во­ля­ла им утра­чи­вать граж­дан­ский ста­тус (sta­tus in­ge­nui­ta­tis), как это про­ис­хо­ди­ло с не имев­ши­ми город­ско­го граж­дан­ства ори­ги­на­ри­я­ми-адскрип­ти­ци­я­ми.

В 452 г. была изда­на кон­сти­ту­ция Вален­ти­ни­а­на III «О епи­скоп­ском суде», кото­рая раз­гра­ни­чи­ва­ла юрис­дик­цию граж­дан­ских судей и цер­ков­ных иерар­хов (Nov. Val. 35). В ней меж­ду про­чим под­твер­ждал­ся запрет ста­но­вить­ся кли­ри­ка­ми как зави­си­мым от город­ских курий и кор­по­ра­ций, так и ори­ги­на­ри­ям име­ний, в чис­ле кото­рых упо­ми­на­лись «инкви­лин, раб или колон». Все они долж­ны были воз­вра­щать­ся к сво­им обя­зан­но­стям с соблюде­ни­ем 30-лет­не­го сро­ка дав­но­сти. Исклю­че­ние дава­лось лишь достиг­шим долж­но­сти епи­ско­па и пре­сви­те­ра, а став­шие диа­ко­на­ми сохра­ня­ли свое поло­же­ние толь­ко если воз­ме­ща­ли земле­вла­дель­цу свое отсут­ст­вие пре­до­став­ле­ни­ем заме­сти­те­ля (вика­рия). На Восто­ке тот же запрет ста­но­вить­ся кли­ри­ка­ми лицам зави­си­мо­го поло­же­ния, в чис­ле кото­рых упо­ми­нал­ся и «колон либо адскрип­ти­ций», был неод­но­крат­но повто­рен в прав­ле­ние импе­ра­то­ра Льва¹³². В дошед­ших в Кодек­се Юсти­ни­а­на его кон­сти­ту­ци­ях 30-лет­ний срок дав­но­сти не упо­ми­нал­ся, види­мо, пото­му, что он пере­стал дей­ст­во­вать в пери­од коди­фи­ка­ции Юсти­ни­а­на. В соот­вет­ст­вии со сло­жив­шим­ся в пред­ше­ст­ву­ю­щий пери­од поряд­ком зем­ледель­цам-адскрип­ти­ци­ям запре­ща­лось посвя­щать себя церк­ви толь­ко без согла­сия гос­по­ди­на (с согла­сия, види­мо, было мож­но). А в сво­ем селе­нии, при усло­вии обес­пе­че­ния сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных работ, раз­ре­ша­лось ста­но­вить­ся кли­ри­ка­ми даже без согла­сия гос­по­ди­на. Дру­гим спо­со­бом укло­нить­ся от коло­нат­но­го ста­ту­са оста­ва­лось свое­воль­ное поступ­ле­ние на воен­ную служ­бу, кото­рое по-преж­не­му пре­се­ка­лось воз­вра­том к нало­го­вым обя­за­тель­ствам¹³³.

Сохра­нив­ши­е­ся неболь­шие фраг­мен­ты поста­нов­ле­ний вре­ме­ни Ана­ста­сия пока­зы­ва­ют, что зако­но­да­те­лям каза­лось буд­то к кон­цу V в. окон­ча­тель­но сло­жи­лись основ­ные прин­ци­пы отно­ше­ний с лица­ми при­пис­но­го ста­ту­са¹³⁴. Имен­но в это вре­мя (прав­ле­ние Зено­на и Ана­ста­сия) в сохра­нив­ших­ся кон­сти­ту­ци­ях Восточ­ной импе­рии нача­ли фигу­ри­ро­вать наряду с адскрип­ти­ци­я­ми и «сво­бод­ные коло­ны». Види­мо, эта кате­го­рия при­креп­лен­ных зем­ледель­цев ста­ла доста­точ­но проч­ной соци­аль­ной реаль­но­стью. Может быть, ее появ­ле­ние помог­ло еще более отте­нить ста­тус адскрип­ти­ци­ев. Само поня­тие «адскрип­ти­ций», пере­кли­каю­ще­е­ся со встре­чаю­щим­ся в кон­сти­ту­ци­ях пред­ше­ст­ву­ю­щей поры выра­же­ни­ем cen­si­bus adscrib­ti, было про­из­вод­но от тер­ми­на adscrib­tio. Поня­тие adscrib­tio име­ло доста­точ­но широ­кий спектр зна­че­ний¹³⁵. В обла­сти нало­го­об­ло­же­ния adscrib­tio, наряду с дру­ги­ми (напри­мер, col­la­tio tri­bu­to­rum), обо­зна­ча­ло рас­клад­ку пода­тей в соот­вет­ст­вии с осу­ществляв­шим­ся цен­зом¹³⁶. Поэто­му зако­но­мер­но, что лица, впи­сан­ные в подат­ные кни­ги каких-либо име­ний, име­но­ва­лись cen­si­ti, cen­si­bus in­cer­ti, cen­si­bus adscrib­ti¹³⁷. Одна­ко неко­гда выска­зы­вав­ше­е­ся П. Кол­линэ мне­ние, что адскрип­ти­ций — это само­сто­я­тель­ный земле­вла­де­лец, впи­сан­ный в ценз под соб­ст­вен­ным име­нем на сво­ей зем­ле, опи­ра­ет­ся толь­ко на с.85 фор­маль­ную логи­ку¹³⁸. В источ­ни­ках нет это­му ника­ких под­твер­жде­ний¹³⁹. Импе­ра­тор­ское зако­но­да­тель­ство име­но­ва­ло «впи­сан­ны­ми в ценз» толь­ко зем­ледель­цев на чужой зем­ле. Небезын­те­рес­но, что в сохра­нив­ших­ся кон­сти­ту­ци­ях тер­мин cen­si­bus adscrib­ti до эпо­хи Вален­ти­ни­а­на I встре­ча­ет­ся толь­ко при­ме­ни­тель­но к рабам, а с 370 г. толь­ко по отно­ше­нию к коло­нам. По всей види­мо­сти, с 60-х гг. IV в. инсти­тут adscrib­tio ста­но­вит­ся инстру­мен­том, фик­си­ро­вав­шим при­креп­ле­ние зем­ледель­цев к ori­go опре­де­лен­но­го име­ния. Одна из кон­сти­ту­ций 399 г. пря­мо свя­зы­ва­ет adscrib­tio с уче­том и фик­са­ци­ей в име­нии «под­чи­нен­но­го плеб­са»¹⁴⁰. Поэто­му содер­жа­ние поня­тий co­lo­ni ori­gi­na­les, ori­gi­na­rii, cen­si­bus adscrib­ti сов­па­да­ло, под­чер­ки­вая лишь раз­ную харак­те­ри­сти­ку в поло­же­нии зем­ледель­ца на чужой зем­ле. Ori­go обо­зна­ча­ла осно­во­по­ла­гаю­щую при­чи­ну свя­зи коло­на с ge­ni­ta­li so­lo, посколь­ку на ней и сам колон вырос, и жили его отцы и деды. Adscrib­tio юриди­че­ски фик­си­ро­ва­ло эту связь в инте­ре­сах адми­ни­ст­ра­тив­но­го уче­та. Когда Юсти­ни­а­ну потре­бо­ва­лось вычле­нить основ­ной пока­за­тель свя­зи коло­на с име­ни­ем, на кото­рый мож­но было бы сослать­ся в суде как на непре­ре­кае­мое дока­за­тель­ство, он ука­зал на adscrib­tio в lib­ri cen­sua­lis (CJ. XI, 48, 22 — 531). Ori­go и adscrib­tio (как фор­ма и содер­жа­ние) были дву­мя пока­за­те­ля­ми свя­зи коло­на с име­ни­ем и тем самым харак­те­ри­зо­ва­ли его ста­тус (con­di­cio) в обще­ст­вен­но-поли­ти­че­ской систе­ме. Ori­go высту­па­ло как соци­аль­ный (граж­дан­ский, а затем ква­зи­граж­дан­ский) детер­ми­на­тив, adscrib­tio — как поли­ти­ко-адми­ни­ст­ра­тив­ный. Веро­ят­но, поис­ки совре­мен­ных спе­ци­а­ли­стов пер­вич­но­сти того или ино­го из этих инсти­ту­тов (ori­go или cen­sus) в фор­ми­ро­ва­нии коло­на­та раз­ви­ва­ют­ся несколь­ко в иной, чем сле­до­ва­ло бы, плос­ко­сти. В кон­сти­ту­ци­ях IV в. в каче­стве детер­ми­на­ти­ва при­креп­лен­но­сти коло­на пре­об­ла­да­ла ori­go, в V в. — adscrib­tio. Не слу­чай­но в посла­ни­ях насе­ле­нию Фра­кий­ско­го дио­це­за и Илли­ри­ка импе­ра­тор­ское пра­ви­тель­ство настой­чи­во про­во­ди­ло мысль, что не нало­го­вые пла­те­жи, а ius ori­gi­na­rium удер­жи­ва­ло зем­ледель­цев в име­ни­ях. Пока обще­ство Рим­ской импе­рии сохра­ня­ло свой явно выра­жен­ный позд­не­ан­тич­ный харак­тер, важ­ней­шим пока­за­те­лем кото­ро­го была нерас­чле­нен­ность обще­ст­вен­ной систе­мы и аппа­ра­та управ­ле­ния (обще­ства и государ­ства), граж­дан­ская ori­go про­дол­жа­ла оста­вать­ся более важ­ным соци­аль­ным пока­за­те­лем. Сме­на акцен­та в позд­не­ан­тич­ной обще­ст­вен­но-поли­ти­че­ской систе­ме и пре­вра­ще­ние ее в тип зре­ло­го государ­ства с аппа­ра­том, в пол­ной мере про­ти­во­сто­я­щим насе­ле­нию, долж­ны были выве­сти на пер­вый план adscrib­tio, свя­зан­ное более с аппа­ра­том, чем с обще­ст­вен­ной, граж­дан­ской тра­ди­ци­ей.

В свя­зи с этим в импе­ра­тор­ских кон­сти­ту­ци­ях, посвя­щен­ных коло­на­ту, бро­са­ют­ся в гла­за два обсто­я­тель­ства, имев­ших осо­бую важ­ность. Во-пер­вых, частота употреб­ле­ния тер­ми­нов co­lo­ni ori­gi­na­les и cen­si­bus adscrib­ti оче­вид­но ука­зы­ва­ет на конец IV — нача­ло V вв. как на некий рубеж в раз­ви­тии коло­на­та, смысл кото­ро­го скрыт под этой внеш­ней обо­лоч­кой. Основ­ные кон­сти­ту­ции, в кото­рых употреб­ля­ет­ся adscrib­tio и cen­si­bus adscrib­ti, дати­ру­ют­ся вре­ме­нем с 399 по 441 гг. А с середи­ны V в. появ­ля­ет­ся тер­мин адскрип­ти­ций-эна­по­граф, при­чем не толь­ко в сохра­нив­шем­ся импе­ра­тор­ском зако­но­да­тель­стве, но и в еги­пет­ских папи­ру­сах¹⁴¹. Во-вто­рых, хотя cen­si­bus adscrib­tus и adscrib­tio име­ли хож­де­ние как в кон­сти­ту­ци­ях восточ­ной, так и запад­ной кан­це­ля­рий, с середи­ны V в. коло­нат­ная тер­ми­но­ло­гия Рима и Кон­стан­ти­но­по­ля рас­хо­дит­ся. В Запад­ной импе­рии про­дол­жа­ют исполь­зо­вать­ся гене­ти­че­ски свя­зан­ные с антич­но-граж­дан­ски­ми нор­ма­ми поня­тия co­lo­ni ori­gi­na­les и ori­gi­na­rii. А в Восточ­ной импе­рии уста­нав­ли­ва­ет­ся еди­ный тер­мин для обо­зна­че­ния при­креп­лен­но­го коло­на зави­си­мо­го ста­ту­са — адскрип­ти­ций-эна­по­граф. По всей види­мо­сти, в пер­вые деся­ти­ле­тия V в. в Запад­ной и Восточ­ной импе­ри­ях оформ­лял­ся дав­но созрев­ший в нед­рах их обще­ст­вен­но­го строя раз­ный путь даль­ней­ше­го обще­ст­вен­но­го раз­ви­тия. Запад­ная импе­рия про­дол­жа­ла оста­вать­ся государ­ст­вом с позд­не­ан­тич­ным с.86 обще­ст­вен­ным устрой­ст­вом. Ква­зи­му­ни­ци­паль­ная жизнь круп­ных име­ний и сел на их зем­ле посте­пен­но захва­ты­ва­ли все более веду­щие пози­ции в обще­ст­вен­ном раз­ви­тии. По сути дела, это пре­вра­ща­ло позд­не­ан­тич­ную фор­му Запад­ной импе­рии в ее про­ти­во­по­лож­ность. В обще­ст­вен­ном раз­ви­тии на местах про­дол­жа­ли функ­ци­о­ни­ро­вать позд­не­ан­тич­ные отно­ше­ния, но на государ­ст­вен­ном уровне их пред­став­ля­ли уже не само­управ­ля­ю­щи­е­ся город­ские общи­ны, а в гораздо боль­шей сте­пе­ни круп­ные земле­вла­дель­цы. Лик­вида­ция поли­ти­че­ской вла­сти Рима пре­вра­ща­ла их (или, по край­ней мере, мно­гих из них) из посес­со­ров в пол­ных соб­ст­вен­ни­ков зем­ли, на кото­рой уже сфор­ми­ро­ва­лась зави­си­мость обра­ба­ты­вав­ших ее зем­ледель­цев. Осво­бож­де­ние от вер­хов­но­го «патро­на­та» государ­ства устра­ня­ло вме­ша­тель­ство в отно­ше­ния меж­ду земле­вла­дель­ца­ми и работ­ни­ка­ми на их зем­ле сохра­няв­ше­го позд­не­ан­тич­ный харак­тер рим­ско­го пра­ва.

Восточ­ная импе­рия (с это­го вре­ме­ни — Визан­тия) все же смог­ла всту­пить на путь отры­ва от антич­ной граж­дан­ской осно­вы и фор­ми­ро­ва­ния зре­ло­го государ­ства с доми­ни­ро­ва­ни­ем клас­со­во­го деле­ния на круп­ных и мел­ких (потен­ци­аль­ных) соб­ст­вен­ни­ков средств про­из­вод­ства. Но пере­жи­ва­ние позд­не­ан­тич­ных поряд­ков было дли­тель­ным про­цес­сом, при­ни­мав­шим слож­ные фор­мы. Нали­чие в восточ­ных про­вин­ци­ях устой­чи­вой гре­ко-элли­ни­сти­че­ской пра­во­вой тра­ди­ции поз­во­ля­ло им во мно­гом обхо­дить­ся без рим­ских пра­во­вых норм. На мест­ном уровне они широ­ко заме­ня­лись одно­тип­ны­ми элли­ни­сти­че­ски­ми. На государ­ст­вен­ном уровне это так­же име­ло место. Напри­мер, рим­ско­му ius ori­gi­nis соот­вет­ст­во­ва­ла элли­ни­сти­че­ская idia. Одна­ко это соот­вет­ст­вие име­ло фор­маль­ный харак­тер. Ius ori­gi­nis при­над­ле­жа­ло к сфе­ре муни­ци­паль­ной жиз­ни. Адек­ват­ной ему парал­ле­лью в гре­че­ском пра­ве было поня­тие pat­ris. Idia же при­над­ле­жа­ла к кру­гу поня­тий, свя­зан­ных с элли­ни­сти­че­ским терри­то­ри­аль­ным государ­ст­вом¹⁴². Пунк­том реги­ст­ра­ции для idia высту­па­ла адми­ни­ст­ра­тив­ная еди­ни­ца, а не полис. Тогда как пред­став­ле­ние об ori­go было свя­за­но исклю­чи­тель­но с город­ским граж­дан­ским устрой­ст­вом. Ori­go слу­жи­ло в первую оче­редь финан­со­вым инте­ре­сам горо­да и толь­ко во вто­рую — государ­ства. Напро­тив, idia была про­из­вод­на от потреб­но­стей государ­ст­вен­ных финан­сов¹⁴³. Оче­вид­но, что заме­на в государ­ст­вен­ном пра­ве одно­го поня­тия на дру­гое влек­ла за собой и под­ме­ну одно­го содер­жа­ния дру­гим. Государ­ст­вен­ные инте­ре­сы посте­пен­но все более доми­ни­ро­ва­ли над город­ски­ми. К тому же в ряде обла­стей, как напри­мер в Егип­те, город­ско­го строя в антич­ном смыс­ле до нача­ла III в. не суще­ст­во­ва­ло. Поэто­му там не было поч­вы для антич­но­го ius ori­gi­nis. Сле­до­ва­тель­но, и позд­не­ан­тич­ный ква­зи­граж­дан­ский сурро­гат в виде ius ori­gi­na­rium имел здесь неболь­шие шан­сы при­жить­ся. Может быть, поэто­му в Пале­стине он заме­нял­ся auc­to­ri­tas re­vo­can­di.

Со вре­мен Дио­на Кас­сия мест­ное насе­ле­ние отстра­нен­но и полу­враж­деб­но вос­при­ни­ма­ло уста­нав­ли­вав­ши­е­ся из Рима поряд­ки. Поэто­му при­креп­ле­ние зем­ледель­цев к име­ни­ям, имев­шее здесь древ­ние тра­ди­ции, вос­при­ни­ма­лось мест­ным насе­ле­ни­ем более рацио­наль­но, чем на Запа­де. Ему не нуж­но было разъ­яс­нять, подоб­но кре­стья­нам Фра­кии и Илли­ри­ка, смысл зави­си­мо­сти от зем­ли. В запад­ной среде общин­но-пле­мен­но­го насе­ле­ния рим­ские общин­но-граж­дан­ские поряд­ки при­жи­ва­лись более адек­ват­но, чем на Восто­ке, уже про­шед­шем шко­лу древ­не­во­сточ­ной и элли­ни­сти­че­ской государ­ст­вен­но­сти. Неко­гда «цар­ские зем­ледель­цы» не обла­да­ли сво­бо­дой пере­дви­же­ния. Пра­ву на гре­че­ской осно­ве более соот­вет­ст­во­ва­ло пред­став­ле­ние о кре­пост­ных коло­нах как о кон­тро­ли­ру­е­мых государ­ст­вом под­власт­ных зем­ледель­цах. Харак­тер их зави­си­мо­сти опре­де­лял­ся не свя­зью с ori­go, а обя­зан­но­стью нести раз­вер­стан­ные государ­ст­вом повин­но­сти. Введе­ние Вален­ти­ни­а­ном I ори­ги­нар­но­го пра­ва для коло­нов сра­зу же нашло отклик в обще­ст­вен­ных нор­мах элли­ни­сти­че­ско­го Восто­ка. Сво­бо­да пере­дви­же­ния зем­ледель­цев и преж­де огра­ни­чи­ва­лась там то в боль­шей (при Пто­ле­ме­ях), то в мень­шей (в ран­не­им­пе­ра­тор­скую эпо­ху) сте­пе­ни. с.87 Мен­таль­ность еги­пет­ско­го или сирий­ско­го чинов­ни­ка рас­смат­ри­ва­ла ius co­lo­na­tus как вво­див­ше­е­ся государ­ст­вом пра­во земле­вла­дель­ца гос­под­ст­во­вать над коло­ном (ius do­mi­nium et pat­ro­na­tus), тре­бо­вать его при­сут­ст­вия в име­нии (auc­to­ri­tas re­vo­can­di), кон­тро­ли­ро­вать обра­бот­ку коло­ном полей (ius ag­ro­rum). Эти пра­ва фик­си­ро­ва­лись государ­ст­вом в ius cen­sus и, сле­до­ва­тель­но, как буд­то вво­ди­лись во вре­мя про­веде­ния adscrib­tio. Восточ­ная кан­це­ля­рия была более ори­ен­ти­ро­ва­на свя­зы­вать при­креп­ле­ние коло­нов с adscrib­tio и ius cen­sus, а не с искус­ст­вен­но скон­струи­ро­ван­ным ius ori­gi­na­rium. Но еще в прав­ле­ние Фео­до­сия II, пока восточ­ные юри­сты были вынуж­де­ны счи­тать­ся с запад­но-рим­ской пра­во­вой тра­ди­ци­ей, раз­ви­тие коло­нат­но­го пра­ва про­ис­хо­ди­ло в одном рус­ле в обе­их частях импе­рии. Сме­на акцен­тов в раз­ви­тии рим­ско­го пра­ва на Запа­де и в Визан­тии, про­изо­шед­шая после коди­фи­ка­ции Фео­до­сия II, при­ве­ла к рацио­на­ли­за­ции восточ­но-рим­ско­го пра­ва коло­на­та. Ссыл­ки на ori­go и обя­зан­но­сти пред­ков заме­ни­лись в кон­сти­ту­ци­ях вто­рой поло­ви­ны V—VI вв. ука­за­ни­ем на под­чи­нен­ность соб­ст­вен­ни­ку зем­ли, ста­ту­су и обя­зан­но­сти перед государ­ст­вом нахо­дить­ся в име­нии и обра­ба­ты­вать его зем­лю.

Поэто­му в ран­ней Визан­тии позд­не­ан­тич­ный строй был проч­но свя­зан с сохра­не­ни­ем город­ской граж­дан­ской общи­ны. Тогда как име­ние в граж­дан­ско-пра­во­вом смыс­ле исклю­ча­лось из систе­мы позд­не­ан­тич­но­го устрой­ства импер­ско­го обще­ства. Хотя оно под­час, как пока­зал Ж. Гас­ку на при­ме­ре Егип­та, выпол­ня­ло обще­ст­вен­ные функ­ции, подоб­ные функ­ци­ям город­ской общи­ны, это подо­бие име­ло фор­маль­ный харак­тер. Кре­стья­нин-колон-адскрип­ти­ций рас­смат­ри­вал­ся пра­вом все же боль­ше как под­дан­ный, чем как граж­да­нин. Это, види­мо, соот­вет­ст­во­ва­ло реаль­но­му поло­же­нию про­вин­ци­аль­но­го кре­стьян­ства. Пере­ори­ен­ти­ро­вав­шись на новую коло­нат­ную тер­ми­но­ло­гию, пра­во ран­ней Визан­тии суме­ло пре­одо­леть наме­чав­ший­ся раз­рыв меж­ду сло­жив­шей­ся в IV в. пра­во­вой фор­мой и реаль­ным содер­жа­ни­ем коло­нат­ных отно­ше­ний. Этим была созда­на пред­по­сыл­ка выведе­ния зави­си­мо­го сель­ско­го насе­ле­ния за пра­во­вые пре­де­лы граж­дан­ско­го кол­лек­ти­ва.

Ран­не­ви­зан­тий­ское обще­ство вто­рой поло­ви­ны V — пер­вой поло­ви­ны VI вв. уже суще­ст­вен­но отли­ча­лось от позд­не­ан­тич­но­го обще­ства IV в. Еще в боль­шей сте­пе­ни была нару­ше­на слит­ность обще­ст­вен­ной и государ­ст­вен­ной струк­тур в поль­зу послед­ней. Это про­яв­ля­лось преж­де все­го в изме­не­нии соот­но­ше­ния меж­ду гори­зон­таль­ной, опи­рав­шей­ся на само­управ­ля­ю­щи­е­ся горо­да, и вер­ти­каль­ной импер­ской струк­ту­ра­ми. Как посто­ян­но отме­ча­ет­ся в лите­ра­ту­ре, город­ские курии сла­бе­ли, а на пер­вый план выдви­гал­ся адми­ни­ст­ра­тив­ный аппа­рат и свя­зан­ные с ним слои обще­ства. Орга­ни­за­ция государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния была вынуж­де­на под­тя­ги­вать­ся к про­ис­хо­див­шим обще­ст­вен­ным пере­ме­нам. Ослаб­ле­ние курий сопро­вож­да­лось ростом рядов импер­ских долж­ност­ных лиц и рас­ши­ре­ни­ем их пол­но­мо­чий. Отме­на Ана­ста­си­ем хри­сар­ги­ра, как извест­но, сопро­вож­да­лась введе­ни­ем хри­со­те­лии и лише­ни­ем курий сбо­ра пода­тей, пере­дан­но­го вин­ди­кам (Evagr. III, 39—42). По мне­нию совре­мен­ни­ков, его поли­ти­ка ока­за­ла боль­шое вли­я­ние на поло­же­ние город­ских курий. Иоанн Лид пола­гал, что Ана­ста­сий «уни­что­жил курии», хотя по мне­нию При­с­ка Паний­ско­го, он лишь устра­нил «извра­щен­ный обы­чай»¹⁴⁴. Воз­мож­но, извест­ный фраг­мент кон­сти­ту­ции Ана­ста­сия, впер­вые в сохра­нив­шем­ся зако­но­да­тель­стве упо­ми­нав­ший пра­ва «сво­бод­ных коло­нов», отли­чав­шие их от адскрип­ти­ци­ев, был частью поста­нов­ле­ния, вызван­но­го ухо­дом из горо­дов в сель­скую мест­ность части бед­ней­ше­го насе­ле­ния, утра­тив­ше­го воз­мож­ность содер­жать себя в горо­де. В лите­ра­ту­ре, прав­да, отно­ше­ние к это­му фраг­мен­ту неод­но­знач­ное: «Одни зем­ледель­цы явля­ют­ся адскрип­ти­ци­я­ми и их пеку­лии при­над­ле­жат гос­по­дам, дру­гие же по про­ше­ст­вии трид­ца­ти­лет­не­го сро­ка ста­но­вят­ся коло­на­ми [мистота­ми], оста­ва­ясь сво­бод­ны­ми со сво­им иму­ще­ст­вом, и они при­нуж­да­ют­ся и зем­лю обра­ба­ты­вать, и нало­ги пла­тить. Это выгод­но и гос­по­ди­ну, и с.88 зем­ледель­цам»¹⁴⁵. Ж-М. Каррие назы­ва­ет этот текст «мон­та­жом» на осно­ве гре­че­ско­го тек­ста Васи­лик (55, 1, 18) и упо­ми­на­нии о кон­сти­ту­ции в поста­нов­ле­нии Юсти­ни­а­на (CJ. XI, 48, 23), отка­зы­вая ему в при­над­леж­но­сти Ана­ста­сию¹⁴⁶. Одна­ко ссыл­ка на эту кон­сти­ту­цию в дру­гом законе Юсти­ни­а­на пока­зы­ва­ет, что его юри­сты счи­та­ли издан­ный Ана­ста­си­ем закон осно­во­по­ла­гаю­щим (CJ. XI, 48, 23, 1 — 531/4). Упо­ми­на­ние «сво­бод­ных коло­нов» в более ран­ней кон­сти­ту­ции Зено­на (CJ. XI, 69, 1) не поз­во­ля­ет счи­тать, что кон­сти­ту­ция Ана­ста­сия, опре­де­ляв­шая сте­пень «сво­бо­ды» вновь ста­но­вя­щих­ся коло­на­ми лиц, впер­вые раз­гра­ни­чи­ва­ла адскрип­ти­ци­ев и «сво­бод­ных коло­нов». Види­мо, ее зна­че­ние для после­дую­щих спе­ци­а­ли­стов в обла­сти пра­ва осно­вы­ва­лось не на пре­цеден­те, а на чем-то ином. Не имея кон­крет­ных дан­ных, риск­нем пред­по­ло­жить, что зна­че­ние кон­сти­ту­ции Ана­ста­сия про­ис­те­ка­ло из обще­го харак­те­ра его внут­рен­ней поли­ти­ки, состав­ной частью кото­рой было рас­смат­ри­вае­мое поста­нов­ле­ние. Не лише­но инте­ре­са пред­по­ло­же­ние Б. Сирк­са, что Ана­ста­сий ввел 30-лет­ний срок дав­но­сти для адскрип­ти­ци­ев, по про­ше­ст­вии кото­ро­го они ста­но­ви­лись «сво­бод­ны­ми коло­на­ми»¹⁴⁷. Дей­ст­ви­тель­но, выда­вав­шие себя за сво­бод­ных арен­да­то­ров бег­лые адскрип­ти­ции мог­ли ста­но­вить­ся «сво­бод­ны­ми коло­на­ми» по сро­ку дав­но­сти. Зна­че­ние зако­на Ана­ста­сия, воз­мож­но, состо­я­ло в том, что он урав­нял еди­ным ста­ту­сом «сво­бод­ных коло­нов» всех приш­лых лиц, про­жив­ших в име­нии 30 лет. До него этот ста­тус полу­ча­ли толь­ко сво­бод­ные пере­се­лен­цы из горо­да или с город­ских земель. Бег­лые же адскрип­ти­ции под­ле­жа­ли воз­вра­ту. Если это так, то этим зако­ном Ана­ста­сий лик­види­ро­вал связь при­ви­ле­ги­ро­ван­но­го поло­же­ния «сво­бод­ных коло­нов» с обла­да­ни­ем ими ori­go в горо­де. В V в. «сво­бод­ны­ми коло­на­ми» были арен­да­то­ры, кото­рые име­ли ori­go в город­ской общине, а доми­ци­лий в име­нии. В VI в. «сво­бод­ные коло­ны» — это приш­лые арен­да­то­ры любо­го ста­ту­са, про­жив­шие в име­нии более 30 лет. Это озна­ча­ло окон­ча­тель­ную утра­ту граж­дан­ским ста­ту­сом зна­че­ния для коло­нов.

Быть может, направ­лен­ность поли­ти­ки Ана­ста­сия, слиш­ком явно пере­ори­ен­ти­ро­вав­шей обще­ство с позд­не­ан­тич­но­го (гори­зон­таль­но­го) на сослов­ное (вер­ти­каль­ное) устрой­ство, в каче­стве реак­ции вызва­ла к жиз­ни ком­плекс адми­ни­ст­ра­тив­но-пра­во­вых меро­при­я­тий Юсти­ни­а­на. За лозун­гом «вос­ста­нов­ле­ния древ­но­сти» и пре­кло­не­ни­ем перед антич­но-рим­ским граж­дан­ским стро­ем сто­я­ла попыт­ка най­ти ком­про­мисс меж­ду позд­не­ан­тич­ным и зре­лым государ­ст­вен­ным устрой­ст­вом. Эта попыт­ка была послед­ней в ряду меро­при­я­тий, пери­о­ди­че­ски выво­див­ших обще­ство импе­рии из кри­зис­но­го состо­я­ния (Дио­кле­ти­ан — Вален­ти­ни­ан I — Фео­до­сий II — (Май­о­ри­ан) — Ана­ста­сий). Рост дав­ле­ния новых сослов­ных поряд­ков, выра­зив­ший­ся в ослаб­ле­нии муни­ци­паль­но-полис­но­го харак­те­ра город­ско­го строя и псев­до­му­ни­ци­паль­но­го сель­ско­го, был сти­му­ли­ро­ван сдви­гом в обще­ст­вен­ных отно­ше­ни­ях в середине V в. Его резуль­та­том ста­ло повы­ше­ние роли обще­им­пер­ской сослов­ной при­над­леж­но­сти и вытес­не­ние фис­каль­но-адми­ни­ст­ра­тив­ных функ­ций курий государ­ст­вен­ным аппа­ра­том к нача­лу VI в. Уси­ле­ние дав­ле­ния новых поряд­ков повы­си­ло и силу ответ­ной реак­ции позд­не­ан­тич­ных обще­ст­вен­ных форм. По силе охра­ни­тель­ной про­ан­тич­ной реак­ции рефор­мы Юсти­ни­а­на могут срав­нить­ся толь­ко с рефор­ма­ми Дио­кле­ти­а­на.

Одна из дати­ро­ван­ных 529 г. кон­сти­ту­ций Юсти­ни­а­на пред­пи­сы­ва­ла не затя­ги­вать с рас­смот­ре­ни­ем исков, кото­рые воз­буж­да­ли раз­лич­но­го рода коло­ны (co­lo­ni cui­us­cum­que con­di­cio­nis) про­тив соб­ст­вен­ни­ков зем­ли. Они «сомне­ва­лись в самом том, дей­ст­ви­тель­но ли он явля­ет­ся соб­ст­вен­ни­ком зем­ли или нет, и не сами ли коло­ны вла­де­ют соб­ст­вен­но­стью на свою зем­лю»¹⁴⁸. Для совре­мен­ных иссле­до­ва­те­лей за этим пред­пи­са­ни­ем скры­ва­ет­ся преж­де все­го пра­во коло­нов (при­чем любо­го поло­же­ния, в том чис­ле и адскрип­ти­ци­ев) оспа­ри­вать пра­ва сво­их гос­под в суде и даже его пра­во соб­ст­вен­но­сти на зем­лю. Из это­го обыч­но логи­че­ски заклю­ча­ют, что с.89 коло­ны (в том чис­ле и адскрип­ти­ции) мог­ли иметь соб­ст­вен­ность на зем­лю, а сле­до­ва­тель­но, и какую-то соб­ст­вен­ную зем­лю. Эти выво­ды вполне логич­ны, если исхо­дить из пред­став­ле­ния о коло­нах как о попав­ших в зави­си­мость вслед­ст­вие соци­аль­но-эко­но­ми­че­ской дегра­да­ции быв­ших арен­да­то­рах. Но если видеть про­бле­му коло­на­та в ста­ту­се зем­ли, на кото­рой сиде­ли зем­ледель­цы, и в отно­ше­ни­ях соб­ст­вен­но­сти, то ситу­а­ция, опи­сан­ная в кон­сти­ту­ции Юсти­ни­а­на, мог­ла выглядеть по-дру­го­му. Труд­но пред­ста­вить, чтобы эти коло­ны пода­ли иск по пово­ду соб­ст­вен­но­сти на зем­лю без вся­кой при­чи­ны. Рас­счи­ты­вая на бла­го­при­ят­ный исход борь­бы с круп­ным земле­вла­дель­цем, они, оче­вид­но, име­ли осно­ва­ния для сво­их надежд. Автор кон­сти­ту­ции спе­ци­аль­но ука­зы­вал, что он не име­ет в виду тех лиц, кото­рые в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни свя­за­ны со спор­ной зем­лей, полу­ча­ют от коло­нов пла­ту за нее и тем самым име­ют гаран­тии про­тив тако­го рода пре­тен­зий по пово­ду их прав соб­ст­вен­но­сти. Види­мо, земле­вла­дель­цы, у кото­рых оспа­ри­ва­лись коло­на­ми их пра­ва соб­ст­вен­но­сти, были недав­ни­ми, новы­ми соб­ст­вен­ни­ка­ми зем­ли, не успев­ши­ми проч­но закре­пить­ся на ней. Как они полу­чи­ли зем­лю, в кон­сти­ту­ции не ука­зы­ва­ет­ся. Одна­ко ее покуп­ка, полу­че­ние в наслед­ство или в дар доку­мен­таль­но оформ­ля­лись с уче­том цен­за име­ний и, сле­до­ва­тель­но, при­сут­ст­вия на ней коло­нов. Иное дело, если речь шла о зем­ле, рас­пре­де­лен­ной новым вла­дель­цам из импе­ра­тор­ско­го фон­да или став­шей соб­ст­вен­но­стью быв­ших посес­со­ров, эмфи­тев­тов и пер­пе­ту­а­ри­ев после урав­не­ния с соб­ст­вен­но­стью всех видов вла­де­ния зем­лей при Юсти­ни­ане¹⁴⁹.

Коло­ны, сидев­шие на этой зем­ле, были зави­си­мы толь­ко от нее как места, в кото­ром жили (co­lo). Види­мо, они были доста­точ­но само­сто­я­тель­ны­ми и ува­жае­мы­ми зем­ледель­ца­ми, кото­рые мог­ли и най­ти себе пору­чи­те­ля в окру­ге, и вести дела с государ­ст­вом. Таких адскрип­ти­ци­ев видит Ж.-М. Каррие в папи­ру­сах VI в., когда отка­зы­ва­ет­ся при­знать их лич­но­за­ви­си­мы­ми угне­тен­ны­ми зем­ледель­ца­ми. Подать иск их, воз­мож­но, заста­ви­ла необ­хо­ди­мость, посколь­ку в слу­чае при­зна­ния зем­ли чужой част­ной соб­ст­вен­но­стью они ста­но­ви­лись адскрип­ти­ци­я­ми с силь­ным пони­же­ни­ем лич­но­го ста­ту­са¹⁵⁰.

Воз­мо­жен и иной вари­ант, кото­рый, види­мо, тоже име­ли в виду авто­ры (или редак­то­ры) кон­сти­ту­ции, гово­ря о co­lo­ni cui­us­cum­que con­di­cio­nis. Спор­ная зем­ля мог­ла быть толь­ко частью всей обра­ба­ты­вав­шей­ся коло­ном зем­ли. Дру­гая часть мог­ла нахо­дить­ся в его соб­ст­вен­но­сти, как, напри­мер, это опи­са­но в одной из кон­сти­ту­ций 366 г.¹⁵¹. Такой колон был само­сто­я­тель­ным кре­стья­ни­ном, арен­дую­щим уча­сток в сосед­нем име­нии. Его хозя­ин мог вос­поль­зо­вать­ся этим обсто­я­тель­ст­вом. Неко­гда поста­нов­ле­ние 365 г. раз­ре­ша­ло ему, как патро­ну, кон­тро­ли­ро­вать отчуж­де­ние даже соб­ст­вен­ной зем­ли сво­его арен­да­то­ра-кли­ен­та (CTh. V, 19, 1). Интер­пре­та­ция этой кон­сти­ту­ции юри­ста­ми Ала­ри­ха пока­зы­ва­ет, как на прак­ти­ке пони­ма­лись пра­ва тако­го коло­на в VI в. Если семья земле­вла­дель­ца поко­ле­ни­я­ми кон­тро­ли­ро­ва­ла уча­сток соседа-кре­стья­ни­на, то уже это обсто­я­тель­ство было доста­точ­ным осно­ва­ни­ем, чтобы одна­жды посчи­тать этот уча­сток сво­ей соб­ст­вен­но­стью. И мест­ный обы­чай был здесь ско­рее все­го не в поль­зу кре­стья­ни­на. Толь­ко через суд он мог отсто­ять свои пра­ва соб­ст­вен­ни­ка. Гипо­те­ти­че­ски мож­но пред­ста­вить и такой вари­ант, при кото­ром колон был адскрип­ти­ци­ем, а спор­ная зем­ля, кото­рую он оспа­ри­вал у гос­по­ди­на, была каким-то осо­бым исполь­зо­вав­шим­ся им участ­ком, напри­мер, раз­ра­ботан­ной пусто­шью. Соглас­но Ман­ци­е­ву зако­ну, его гос­по­дин не имел на нее соб­ст­вен­но­сти. Но по государ­ст­вен­ным зако­нам он кон­тро­ли­ро­вал соб­ст­вен­ность сво­их коло­нов. Хоро­шо, если он, подоб­но Фл. Геми­нию из Таб­ли­чек Аль­бер­ти­ни, закон­ным обра­зом поку­пал зем­лю сво­их коло­нов¹⁵². Но в дру­гих обла­стях, где Ман­ци­ев закон не дей­ст­во­вал, он мог про­сто нало­жить на нее руку. С дру­гой сто­ро­ны, посколь­ку зем­ля была объ­ек­том реги­ст­ра­ции в ценз вме­сте с зем­ледель­цем, спор о соб­ст­вен­но­сти на зем­лю мог стать трам­пли­ном для пере­ме­ны адскрип­ти­ци­ем сво­его ста­ту­са и пере­ра­с­ти со вре­ме­нем в тяж­бу по пово­ду послед­не­го.

с.90 Поэто­му акту­аль­ной для эпо­хи Юсти­ни­а­на выглядит издан­ная несколь­ко позд­нее кон­сти­ту­ция по пово­ду опре­де­ле­ния ста­ту­са адскрип­ти­ция (CJ. XI, 48, 22 — 531). Судя по ней, судеб­ные про­цес­сы по пово­ду ста­ту­са зем­ледель­цев име­ли место. В таких делах земле­вла­дель­цы, счи­тав­шие кого-то сво­и­ми адскрип­ти­ци­я­ми, види­мо, часто ссы­ла­лись на имев­ши­е­ся у них доку­мен­ты (заве­ща­ния, опи­си инвен­та­ря име­ния и др.), в кото­рых эти адскрип­ти­ции фигу­ри­ро­ва­ли. В поста­нов­ле­нии ука­зы­ва­лось, что таких запи­сей недо­ста­точ­но, посколь­ку в них лег­ко сде­лать под­лог. Их сле­ду­ет допол­нить зафик­си­ро­ван­ны­ми в государ­ст­вен­ных орга­нах доку­мен­та­ми, напри­мер, запи­ся­ми в государ­ст­вен­ный ценз (pub­li­ci cen­sus adscrip­tio­ne). И луч­ше, если таких запи­сей будет несколь­ко. Кон­текст ввод­ной части этой кон­сти­ту­ции ука­зы­ва­ет, что судеб­ные спо­ры тако­го рода мог­ли про­ис­хо­дить по пре­иму­ще­ству не по ини­ци­а­ти­ве адскрип­ти­ци­ев, желав­ших обре­сти сво­бо­ду, а по ини­ци­а­ти­ве земле­вла­дель­цев, непра­вед­но увле­кав­ших сво­бод­ных людей к ста­ту­су адскрип­ти­ци­ев (ho­mi­nes for­te li­be­ros ad de­te­rio­rem det­ra­hi for­tu­nam). Но раз­би­рае­мая в пер­вом пара­гра­фе воз­мож­ность про­жи­ва­ния сына коло­на вне име­ния, в тече­ние десят­ков лет зло­употреб­ляв­ше­го сво­бо­дой от обра­бот­ки зем­ли и дру­гих сель­ских работ, пока­зы­ва­ет, что и коло­ны поль­зо­ва­лись воз­мож­но­стью осво­бо­дить­ся от сво­его ста­ту­са. В дан­ном слу­чае это­му спо­соб­ст­во­ва­ло нали­чие зако­на о 20—30-лет­нем сро­ке дав­но­сти. Юсти­ни­ан отме­нил срок дав­но­сти воз­вра­ще­ния в име­ние лиц, про­ис­хо­див­ших от коло­нов. Поме­щен­ная далее в его Кодек­се в каче­стве само­сто­я­тель­ной кон­сти­ту­ции кон­струк­ция из поста­нов­ле­ний 531 и 534 гг. рас­про­стра­ня­ла отме­ну 30-лет­не­го сро­ка дав­но­сти на все дру­гие воз­мож­ные слу­чаи ухо­да коло­нов (как адскрип­ти­ци­ев, так и сво­бод­ных коло­нов) со сво­ей зем­ли (CJ. XI, 48, 23 — 531/4). Види­мо, созна­вая важ­ность это­го нов­ше­ства, его зна­че­ние рубе­жа в раз­ви­тии пра­ва коло­на­та, автор кон­сти­ту­ции повто­рил основ­ные прин­ци­пы обра­ще­ния с коло­на­ми и послед­ст­вия их бег­ства для них самих и при­ни­мав­ших их земле­вла­дель­цев. Все это уже неод­но­крат­но зву­ча­ло в ста­рых кон­сти­ту­ци­ях. После это­го обоб­ще­ния они ста­ли не нуж­ны. Поэто­му зна­ме­ни­тые и столь важ­ные для сво­его вре­ме­ни поста­нов­ле­ния 332 и 419 гг., соста­вив­шие в Кодек­се Фео­до­сия осно­ву обра­ще­ния с коло­на­ми¹⁵³, не были вклю­че­ны в Кодекс Юсти­ни­а­на.

В нача­ле V в. (419—438 гг.) введе­ние 30-лет­не­го сро­ка дав­но­сти для коло­нов под­во­ди­ло итог важ­но­го эта­па в поли­ти­ке при­креп­ле­ния зем­ледель­цев к име­ни­ям. В резуль­та­те это­го эта­па сло­жил­ся ста­тус зави­си­мо­го коло­на и в обще­стве офор­ми­лось осо­бое сосло­вие кре­пост­ных зем­ледель­цев. Отме­на Юсти­ни­а­ном 30-лет­не­го сро­ка дела­ло связь коло­нов с зем­лей бес­сроч­ной, пре­вра­щая коло­нов в допол­не­ние к зем­ле (membra ter­ris). В этом про­смат­ри­ва­ет­ся ана­ло­гия с пре­вра­ще­ни­ем пра­ва вла­де­ния (посес­сий, эмфи­те­в­зис, узу­фрукт и т. п.), то есть непол­ной соб­ст­вен­но­сти в пра­во пол­ной соб­ст­вен­но­сти (доми­ний). Про­ис­хо­див­шая в тече­ние вто­рой поло­ви­ны V — нача­ла VI вв. заме­на свя­зи коло­на с име­ни­ем (ori­go) на кре­пость его зем­ле (а так­же ста­ту­су и гос­по­ди­ну) была, таким обра­зом, зафик­си­ро­ва­на юриди­че­ски. Адскрип­ти­ций пре­вра­щал­ся в пол­ную соб­ст­вен­ность земле­вла­дель­ца подоб­но рабу (CJ. XI, 48, 21 — 530). Зако­но­да­тель­ство Юсти­ни­а­на под­во­ди­ло итог эво­лю­ции неко­гда сво­бод­ных граж­дан в кре­пост­ных рабов. По-види­мо­му, это была оче­ред­ная попыт­ка рас­ши­рить пьеде­стал позд­не­ан­тич­но­го обще­ства ран­ней Визан­тии. Будучи осно­ва­на на уже задан­ном позд­не­ан­тич­ной тра­ди­ци­ей государ­ст­вен­но­сти направ­ле­нии раз­ви­тия она мог­ла толь­ко на вре­мя ста­би­ли­зи­ро­вать его неиз­беж­ное пре­вра­ще­ние в обще­ство, орга­ни­зо­ван­ное вер­ти­каль­ной (ква­зи­фе­о­даль­ной) иерар­хи­ей.

Опре­де­лен­ное изме­не­ние сти­ля кон­сти­ту­ций Юсти­ни­а­на по срав­не­нию с кон­сти­ту­ци­я­ми вто­рой поло­ви­ны IV в. пока­зы­ва­ет, что и пра­ви­тель­ство, и коло­ны сто­я­ли теперь перед ины­ми про­бле­ма­ми, чем преж­де. Обшир­ное коло­нат­ное зако­но­да­тель­ство вто­рой поло­ви­ны IV в. было вызва­но стрем­ле­ни­ем пра­ви­тель­ства внед­рить рим­ские с.91 прин­ци­пы орга­ни­за­ции обще­ства в среду про­вин­ци­аль­но­го насе­ле­ния и неже­ла­ни­ем послед­не­го им сле­до­вать. Коло­ны IV в. не все­гда зна­ли, чего нель­зя делать. Судьи не все­гда зна­ли, как решать воз­ни­кав­шие пра­во­вые про­бле­мы. Земле­вла­дель­цы не были доволь­ны огра­ни­че­ни­ем их прав. Коло­ны VI в. хоро­шо зна­ли, что такое при­креп­ле­ние к зем­ле. Стре­мясь избе­жать ее, они не боро­лись про­тив прин­ци­пов при­креп­ле­ния, а иска­ли воз­мож­но­сти обой­ти их. Обще­ство VI в. уже при­вык­ло к кре­по­сти зем­ле зна­чи­тель­ной части сель­ско­го насе­ле­ния. Грань меж­ду адскрип­ти­ци­я­ми и про­чим обще­ст­вом уже опре­де­лен­но сло­жи­лась. Пра­ви­тель­ство забо­ти­лось о сохра­не­нии ста­биль­но­сти тако­го поряд­ка точ­но так же, как преж­де рим­ское пра­ви­тель­ство укреп­ля­ло грань меж­ду сво­бод­ны­ми и раба­ми.