Гражданская община древнего мира.

КНИГА ПЕРВАЯ.

Древние верования.

Эти веро­ва­ния очень рано дали нача­ло пра­ви­лам поведе­ния. Так как мерт­вые нуж­да­лись в пище и питье, то, сле­до­ва­тель­но, живые обя­за­ны были удо­вле­тво­рять их потреб­но­сти. Забота о достав­ле­нии пищи не была пре­до­став­ле­на про­из­во­лу или измен­чи­вым чув­ствам людей; она была обя­за­тель­на. Таким обра­зом воз­ник­ла вся рели­гия мерт­вых, дог­ма­ты кото­рой мог­ли исчез­нуть доволь­но рано, но обряды кото­рой суще­ст­во­ва­ли вплоть до пол­но­го тор­же­ства хри­сти­ан­ства.

Мерт­вые счи­та­лись суще­ства­ми свя­щен­ны­ми. Древ­ние дава­ли им самые почти­тель­ные назва­ния, какие толь­ко мог­ли най­ти, они назы­ва­ли их доб­ры­ми, свя­ты­ми, бла­жен­ны­ми. Они пита­ли к ним все бла­го­го­ве­ние, какое толь­ко может быть у чело­ве­ка по отно­ше­нию к боже­ству, кото­рое он любит или кото­ро­го боит­ся. В их пред­став­ле­нии вся­кий умер­ший был богом.

Подоб­ное обо­готво­ре­ние не явля­лось пре­иму­ще­ст­вом толь­ко вели­ких людей; меж­ду мерт­вы­ми раз­ли­чий не дела­лось. Цице­рон гово­рит: «Наши пред­ки жела­ли, чтобы люди, поки­нув­шие эту жизнь, были сопри­чис­ле­ны к сон­му богов». Не было даже надоб­но­сти быть для это­го чело­ве­ком доб­ро­де­тель­ным: но он сохра­нял лишь в сво­ей загроб­ной жиз­ни все с.17 те дур­ные наклон­но­сти, кото­рые были у него в тече­ние его зем­ной жиз­ни.

Грек охот­но давал сво­им умер­шим назва­ния под­зем­ных богов. У Эсхи­ла сын таким обра­зом при­зы­ва­ет сво­его умер­ше­го отца: «О ты, став­ший богом под зем­лею». Эври­пид гово­рит об Аль­це­сте: «Про­хо­жий оста­но­вит­ся у ее моги­лы и ска­жет: “она ста­ла теперь бла­жен­ным боже­ст­вом”». Рим­ляне назы­ва­ли умер­ших бога­ми Мана­ми: «Воздай­те долж­ное богам Манам, — гово­рит Цице­рон, — это люди, поки­нув­шие жизнь, почи­тай­те их суще­ства­ми боже­ст­вен­ны­ми».

Гроб­ни­цы были хра­ма­ми этих божеств. Поэто­му они и носи­ли на себе свя­щен­ную над­пись: «Dis Ma­ni­bus» — богам Манам, и по-гре­че­ски θεοῖς χθο­νίοις. Там имен­но жил погре­бен­ный Ma­nes­que se­pul­ti, гово­рит Вер­ги­лий. Перед гроб­ни­цей нахо­дил­ся алтарь для жерт­во­при­но­ше­ний, как перед хра­ма­ми богов.

Этот культ мерт­вых мы нахо­дим у элли­нов, у саби­нян, у лати­нян, у этрус­ков; он встре­ча­ет­ся так­же у арий­цев Индии. Гим­ны Риг-Веды упо­ми­на­ют о нем. Кни­га зако­нов Ману гово­рит о нем, как о наи­бо­лее древ­нем, какой толь­ко име­ло чело­ве­че­ство. Уже из этой кни­ги вид­но, что идея пере­се­ле­ния душ (метем­пси­хо­за) яви­лась позд­ней­шим насло­е­ни­ем над эти­ми пер­во­быт­ны­ми веро­ва­ни­я­ми, рань­ше даже, чем воз­ник­ла рели­гия Бра­мы, а в то же вре­мя даже и при куль­те Бра­мы и гос­под­стве уче­ния о пере­се­ле­нии душ живая неис­ко­ре­ни­мая рели­гия душ умер­ших пред­ков про­дол­жа­ет суще­ст­во­вать и вынуж­да­ет изда­те­ля зако­нов Ману счи­тать­ся с нею и вне­сти ее пред­пи­са­ния в свя­щен­ную кни­гу. Сохра­не­ние пра­вил, отно­ся­щих­ся к таким древним веро­ва­ни­ям, отнюдь не явля­ет­ся осо­бен­но­стью этой уди­ви­тель­ной кни­ги, издан­ной, оче­вид­но, в эпо­ху гос­под­ства совер­шен­но про­ти­во­по­лож­ных веро­ва­ний. Этот факт дока­зы­ва­ет толь­ко, что если тре­бу­ет­ся мно­го вре­ме­ни для того, чтобы изме­ни­лись веро­ва­ния людей, то его тре­бу­ет­ся еще боль­ше для того, чтобы изме­ни­лись внеш­ние про­яв­ле­ния и пра­ви­ла, пред­пи­сы­вав­ши­е­ся с.18 неко­гда эти­ми веро­ва­ни­я­ми. Еще доныне, после столь­ких веков и пере­во­ротов, инду­сы про­дол­жа­ют при­но­сить жерт­вы пред­кам. Эти идеи и обряды явля­ют­ся наи­бо­лее древним досто­я­ни­ем индо­ев­ро­пей­ской расы и ока­зы­ва­ют­ся наи­бо­лее устой­чи­вы­ми.

Культ этот был оди­на­ков в Индии, как и в Гре­ции и в Ита­лии. Индус дол­жен был достав­лять манам пищу, кото­рая назы­ва­лась шрад­дха. «Пусть хозя­ин дома при­не­сет шрад­дху из риса, моло­ка, коре­ньев, пло­дов, чтобы тем при­влечь к себе бла­го­во­ле­ние манов». Индус верил, что в то вре­мя, когда он при­но­сил яст­ва для умер­ших, маны пред­ков явля­лись, сади­лись око­ло него и при­ни­ма­ли пищу, кото­рую он им пред­ла­гал. Он верил так­же, что эта тра­пе­за достав­ля­ла умер­шим очень боль­шое наслаж­де­ние: «Когда шрад­дха совер­ше­на соглас­но свя­щен­ным обрядам, пред­ки того, кто ее при­но­сит, испы­ты­ва­ют пол­ней­шее удо­вле­тво­ре­ние».

Таким обра­зом, восточ­ные арий­цы дума­ли вна­ча­ле совер­шен­но так же, как и запад­ные, отно­си­тель­но таин­ст­вен­ной судь­бы чело­ве­ка после смер­ти. Рань­ше, чем верить в пере­се­ле­ние душ, для чего уже тре­бо­ва­лось пол­ное раз­ли­че­ние души от тела, они вери­ли в смут­ное и неопре­де­лен­ное бытие чело­ве­че­ско­го суще­ства, невиди­мо­го, но в то же вре­мя веще­ст­вен­но­го, кото­рое тре­бо­ва­ло себе от смерт­ных пищи и пития.

Индус, как и грек, видел в умер­ших суще­ства боже­ст­вен­ные, наслаж­даю­щи­е­ся бла­жен­ным суще­ст­во­ва­ни­ем. Но для их сча­стья тре­бо­ва­лось непре­мен­ное соблюде­ние одно­го усло­вия, а имен­но — живу­щие долж­ны были в точ­но­сти соблюдать уста­нов­лен­ные им жерт­во­при­но­ше­ния. Если умер­ше­му пере­ста­ва­ли при­но­сить шрад­дху, то душа его покида­ла свое мир­ное жили­ще, начи­на­ла бро­дить по зем­ле и мучить живых. Так что, если маны были дей­ст­ви­тель­но бога­ми, то лишь постоль­ку, посколь­ку живые чест­во­ва­ли их куль­том.

Точ­но такие же поня­тия были у гре­ков и у рим­лян. Если мерт­вым пере­ста­ва­ли при­но­сить могиль­ные жерт­вы, то с.19 они тот­час же выхо­ди­ли из сво­их могил, ста­но­ви­лись блуж­даю­щи­ми теня­ми, и сто­ны их разда­ва­лись в без­молв­ные ночи. Они уко­ря­ли живу­щих в их нече­сти­вом нера­де­нии, ста­ра­лись нака­зать их, насы­ла­ли на них болез­ни или пора­жа­ли зем­лю бес­пло­ди­ем. Они, нако­нец, совер­шен­но не дава­ли живым покоя до тех пор, пока те не вос­ста­нов­ля­ли могиль­ных при­но­ше­ний. Жерт­вы, пред­ло­же­ние пищи и воз­ли­я­ния вина застав­ля­ли души вой­ти опять в моги­лы, воз­вра­ща­ли им покой, боже­ст­вен­ные свой­ства, и пол­ный мир вос­ста­нов­лял­ся сно­ва меж­ду ними и чело­ве­ком.

Если покой­ник, к кото­ро­му отно­си­лись небреж­но, делал­ся суще­ст­вом, при­но­ся­щим зло, то зато покой­ник, кото­ро­го чти­ли, являл­ся богом-покро­ви­те­лем. Он любил тех, кото­рые при­но­си­ли ему пищу. Чтобы охра­нять их, он про­дол­жал при­ни­мать уча­стие в чело­ве­че­ских делах и пока­зы­вал тут свое вли­я­ние. Хотя и мерт­вый, он умел быть дея­тель­ным и силь­ным. К нему обра­ща­лись с прось­ба­ми, у него про­си­ли под­держ­ки и мило­сти. Встре­чая на пути гроб­ни­цы, оста­нав­ли­ва­лись и гово­ри­ли: «ты, став­ший богом под зем­лей, будь ко мне мило­стив».

О сте­пе­ни могу­ще­ства, какое при­пи­сы­ва­ли мерт­вым древ­ние, мож­но судить по молит­ве, с кото­рой Элек­тра обра­ща­ет­ся к манам сво­его отца: «Сжаль­ся надо мною и над бра­том Оре­стом; вер­ни его в эту стра­ну: услышь мою молит­ву, о мой отец, внем­ли моим жела­ни­ям, при­ни­мая эти воз­ли­я­ния». Эти могу­ще­ст­вен­ные боже­ства дают не толь­ко мате­ри­аль­ные бла­га, пото­му что Элек­тра тут же добав­ля­ет: «Дай мне серд­це более цело­муд­рен­ное, чем серд­це моей мате­ри, и руки более чистые». Так же и индус про­сит у манов: «да воз­рас­тет в его семье чис­ло людей доб­ро­де­тель­ных и да пошлет­ся ему изоби­лие благ для пода­я­ния».

Эти чело­ве­че­ские души, воз­во­ди­мые после смер­ти в боже­ства, были тем, что гре­ки назы­ва­ли демо­на­ми или геро­я­ми. Лати­ны назы­ва­ли их Лара­ми, Мана­ми, Гени­я­ми. «Пред­ки наши дума­ли, — гово­рит Апу­лей, — что Маны, когда они быва­ют духа­ми зла, долж­ны были бы с.20 назы­вать­ся Лар­ва­ми, Лара­ми же назы­ва­ли их тогда, когда они были бла­го­де­тель­ны­ми и мило­сти­вы­ми». В дру­гом месте чита­ем: «Гений и Лар это одно и то же суще­ство, так дума­ли наши пред­ки»; и у Цице­ро­на: «Тех, кого гре­ки назы­ва­ют демо­на­ми, мы назы­ваем Лара­ми».

Эта рели­гия мерт­вых была, по-види­мо­му, наи­бо­лее древ­ней у индо­ев­ро­пей­ской расы. Рань­ше, чем создать и обо­готво­рить Индру и Зев­са, чело­век обо­жал умер­ших: он испы­ты­вал перед ними страх и обра­щал­ся к ним с молит­ва­ми. Рели­ги­оз­ное чув­ство, кажет­ся, с это­го и нача­лось. Быть может, при виде смер­ти у чело­ве­ка впер­вые заро­ди­лась идея о сверхъ­есте­ствен­ном, яви­лось стрем­ле­ние наде­ять­ся на нечто, нахо­дя­ще­е­ся по ту сто­ро­ну види­мо­го. Смерть была пер­вой тай­ной, пред­став­шей перед чело­ве­ком; она поста­ви­ла его на путь дру­гих тайн. Она воз­нес­ла его мысль от види­мо­го к невиди­мо­му, от пре­хо­дя­ще­го к веч­но­му, от чело­ве­че­ско­го к боже­ст­вен­но­му.