Гражданская община древнего мира.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.

Перевороты.

Когда ряд пере­во­ротов ввел поли­ти­че­ское равен­ство сре­ди людей и не было более места борь­бе за прин­ци­пы и за пра­ва, то люди ста­ли бороть­ся за свои мате­ри­аль­ные инте­ре­сы. Этот новый пере­во­рот в исто­рии граж­дан­ской общи­ны не всюду начал­ся одно­вре­мен­но. В одних граж­дан­ских общи­нах он после­до­вал очень ско­ро за уста­нов­ле­ни­ем демо­кра­тии, в дру­гих лишь спу­стя несколь­ко поко­ле­ний, кото­рые успе­ли управ­лять собою с пол­ным спо­кой­ст­ви­ем. Но все граж­дан­ские общи­ны рано или позд­но ста­ли жерт­вой этой печаль­ной борь­бы.

По мере того как обще­ство уда­ля­лось от древ­не­го строя, фор­ми­ро­вал­ся посте­пен­но класс бед­ня­ков. Преж­де, когда каж­дый чело­век состав­лял часть рода и имел сво­его гос­по­ди­на, нище­та была почти неиз­вест­на; о про­пи­та­нии чело­ве­ка дол­жен был забо­тить­ся его гос­по­дин: тот, кому чело­век пови­но­вал­ся, в чьем рас­по­ря­же­нии он был, тот и дол­жен был забо­тить­ся в возда­я­ние о всех его нуж­дах. Но пере­во­роты, раз­ру­шив­шие род, изме­ни­ли так­же и усло­вия жиз­ни людей. И вот в тот день, когда кли­ент осво­бо­дил­ся от сво­ей зави­си­мо­сти, он увидел, как перед ним вста­ли нуж­да и труд­но­сти суще­ст­во­ва­ния. Жизнь сде­ла­лась с.388 более неза­ви­си­мой, но она тре­бо­ва­ла боль­ше­го труда и была под­чи­не­на боль­ше­му коли­че­ству слу­чай­но­стей. Каж­дый дол­жен был с этих пор сам забо­тить­ся о сво­ем бла­го­со­сто­я­нии, у каж­до­го был свой круг дея­тель­но­сти и свои обя­зан­но­сти. Один вслед­ст­вие сво­ей дея­тель­но­сти или сча­стья обо­га­щал­ся, дру­гой оста­вал­ся бед­ным. Иму­ще­ст­вен­ное нера­вен­ство долж­но неиз­беж­но уста­но­вить­ся во вся­ком обще­стве, кото­рое не захо­чет сохра­нять пат­ри­ар­халь­ный или родо­вой быт.

Демо­кра­тия не уни­что­жи­ла бед­ность, она, наобо­рот, сде­ла­ла ее более ощу­ти­тель­ной. Равен­ство поли­ти­че­ских прав заста­ви­ло высту­пить еще ярче нера­вен­ство иму­ще­ст­вен­но­го поло­же­ния.

Так как не суще­ст­во­ва­ло вла­сти, кото­рая бы, стоя одно­вре­мен­но выше и бога­тых и бед­ных, мог­ла заста­вить их жить в мире меж­ду собой, то тре­бо­ва­лось най­ти такие эко­но­ми­че­ские прин­ци­пы и усло­вия труда, чтобы оба клас­са при­нуж­де­ны были жить в доб­ром согла­сии друг с дру­гом; чтобы бога­тый не мог обо­га­щать­ся ина­че, как обра­ща­ясь к бед­но­му за его трудом, и чтобы бед­ный нахо­дил себе сред­ства к жиз­ни, отда­вая свой труд бога­то­му. Тогда нера­вен­ство иму­ще­ст­вен­но­го поло­же­ния воз­буж­да­ло бы чело­ве­че­скую дея­тель­ность, раз­ви­ва­ло бы его спо­соб­но­сти и не влек­ло бы за собою ни обще­ст­вен­но­го раз­ло­же­ния, ни граж­дан­ской вой­ны.

Но во мно­гих граж­дан­ских общи­нах отсут­ст­во­ва­ли абсо­лют­но и про­мыш­лен­ность, и тор­гов­ля: они не име­ли, зна­чит, ника­ких источ­ни­ков для уве­ли­че­ния сум­мы обще­ст­вен­ных богатств, чтобы уде­лить затем из них часть бед­ным, ниче­го ни у кого не отни­мая. Там же, где суще­ст­во­ва­ла тор­гов­ля, почти все выго­ды ее доста­ва­лись бога­тым вслед­ст­вие чрез­мер­но высо­кой цены денег. Если же суще­ст­во­ва­ла про­мыш­лен­ность, то рабо­чи­ми были по боль­шей части рабы. Извест­но, что рим­ские и афин­ские бога­чи име­ли в сво­их домах мастер­ские тка­чей, рез­чи­ков, выдел­ки ору­жия, и все рабо­чие в этих мастер­ских были рабы. Даже сво­бод­ные про­фес­сии и те были по боль­шей части закры­ты для с.389 граж­дан. Вра­чом был часто раб, кото­рый лечил боль­ных в поль­зу сво­его гос­по­ди­на; при­каз­чи­ки тор­го­вых заведе­ний, мно­го архи­тек­то­ров, судо­стро­и­те­лей, низ­ших государ­ст­вен­ных чинов­ни­ков — были рабы. Раб­ство было бичом, от кото­ро­го стра­да­ло само сво­бод­ное обще­ство. Граж­да­нин не нахо­дил, куда при­ло­жить свои силы, не нахо­дил работы. Недо­ста­ток заня­тий раз­ви­вал леность; видя, что работа­ют одни толь­ко рабы, он начи­нал пре­зи­рать труд. Таким обра­зом, эко­но­ми­че­ские при­выч­ки, нрав­ст­вен­ные склон­но­сти, пред­рас­суд­ки — все соеди­ни­лось вме­сте, чтобы поме­шать бед­но­му вый­ти из сво­ей нище­ты и жить при­лич­ным обра­зом. Не так были постав­ле­ны вза­им­но богат­ство и бед­ность, чтобы ужить­ся в мире друг с дру­гом.

Бед­ный поль­зо­вал­ся равен­ст­вом поли­ти­че­ских прав. Но еже­днев­ные стра­да­ния застав­ля­ли его, без­услов­но, думать, что равен­ство иму­ще­ст­вен­но­го поло­же­ния было бы мно­го пред­по­чти­тель­нее; а пото­му он очень ско­ро заме­тил, что равен­ство, кото­рым он обла­дал, мог­ло послу­жить ему для дости­же­ния того, кото­ро­го у него еще не было, и что вла­дея голо­со­ва­ни­ем, он мог стать так­же и гос­по­ди­ном богатств.

Он начал с того, что поже­лал извле­кать сред­ства к суще­ст­во­ва­нию из сво­его пра­ва голо­са: он потре­бо­вал пла­ты за свое при­сут­ст­вие в народ­ных собра­ни­ях или за испол­не­ние обя­зан­но­стей судьи. Если граж­дан­ская общи­на не была доста­точ­но бога­та, чтобы рас­по­ла­гать сред­ства­ми для подоб­ных рас­хо­дов, то бед­ный нахо­дил воз­мож­ность ина­че добы­вать себе день­ги: он про­да­вал свой голос; а так как слу­чаи голо­со­ва­ния были очень часты, то он и мог жить. В Риме подоб­ная тор­гов­ля про­из­во­ди­лась пра­виль­но и совер­шен­но откры­то; в Афи­нах пред­по­чи­та­ли скры­вать ее; в Риме, где бед­ные не вхо­ди­ли в состав суда, они про­да­ва­ли себя как свиде­те­лей, в Афи­нах — как судей. Все это не извле­ка­ло бед­ных из нище­ты, но застав­ля­ло их толь­ко падать все ниже.

Когда эти сред­ства ока­за­лись недо­ста­точ­ны­ми, то бед­ные при­бег­ли к более энер­гич­ным дей­ст­ви­ям: они орга­ни­зо­ва­ли с.390 пра­виль­ную вой­ну про­тив богат­ства. Сна­ча­ла эта вой­на была обле­че­на в закон­ные фор­мы; на бога­тых были воз­ло­же­ны все обще­ст­вен­ные рас­хо­ды, они были обре­ме­не­ны нало­га­ми, они долж­ны были стро­ить три­ре­мы, от них тре­бо­ва­ли устрой­ства празд­неств для наро­да. Затем были уве­ли­че­ны денеж­ные штра­фы в судах; за самые незна­чи­тель­ные про­ступ­ки объ­яв­ля­лась кон­фис­ка­ция иму­ще­ства. Мож­но ли сосчи­тать, сколь­ко людей были под­верг­ну­ты изгна­нию толь­ко пото­му, что они были бога­ты? Иму­ще­ство изгнан­но­го посту­па­ло в обще­ст­вен­ную сокро­вищ­ни­цу, откуда оно потом, в фор­ме пла­ты трех обо­лов, дели­лась меж­ду бед­ны­ми. Но все­го это­го было еще недо­ста­точ­но, так как коли­че­ство бед­ня­ков уве­ли­чи­ва­лось посто­ян­но. Тогда бед­ные нача­ли во мно­гих горо­дах поль­зо­вать­ся сво­им пра­вом голо­со­ва­ния, чтобы поста­нов­лять то уни­что­же­ние дол­гов, то мас­со­вую кон­фис­ка­цию и все­об­щие нис­про­вер­же­ния.

В преды­ду­щую эпо­ху пра­во соб­ст­вен­но­сти ува­жа­лось, пото­му что осно­ва­ни­ем его было рели­ги­оз­ное веро­ва­ние. Пока каж­дое вла­де­ние было свя­за­но с куль­том и счи­та­лось нераздель­ным от домаш­них богов семьи, нико­му и в голо­ву не при­хо­ди­ло, чтобы воз­мож­но было лишить чело­ве­ка его поля. Но в эпо­ху, к кото­рой при­ве­ли нас теперь рево­лю­ции, эти древ­ние веро­ва­ния были уже остав­ле­ны, и рели­гия соб­ст­вен­но­сти исчез­ла. Богат­ство не есть уже более свя­щен­ная и нена­ру­ши­мая область. Оно не кажет­ся уже более даром богов, но даром слу­чая. Явля­ет­ся жела­ние овла­деть им, отняв это богат­ство у того, кто вла­дел им до сих пор, и это жела­ние, кото­рое в дру­гое вре­мя каза­лось бы нече­сти­ем, начи­на­ет теперь казать­ся закон­ным. Нет более выс­ше­го прин­ци­па, кото­рый освя­щал бы пра­во соб­ст­вен­но­сти; каж­дый чув­ст­ву­ет толь­ко соб­ст­вен­ные потреб­но­сти и ими изме­ря­ет свое пра­во.

Мы уже гово­ри­ли, что граж­дан­ская общи­на, осо­бен­но у гре­ков, име­ла без­гра­нич­ную власть, что сво­бо­да была неиз­вест­на, и лич­ное пра­во было ничто перед волей государ­ства. Отсюда сле­до­ва­ло, что боль­шин­ство голо­сов мог­ло с.391 поста­но­вить кон­фис­ка­цию иму­ще­ства бога­тых и что гре­ки не виде­ли в этом ниче­го неза­кон­но­го или неспра­вед­ли­во­го. То, что тре­бо­ва­ло государ­ство, то было пра­вом. Это отсут­ст­вие инди­виду­аль­ной сво­бо­ды было при­чи­ной несча­стий и неустройств в Гре­ции. Рим несколь­ко более чтил пра­ва чело­ве­ка, а пото­му и постра­дал мень­ше.

Плу­тарх рас­ска­зы­ва­ет, что в Мега­ре после одно­го вос­ста­ния было поста­нов­ле­но уни­что­же­ние всех дол­гов, и заи­мо­дав­цы, кро­ме поте­ри сво­его капи­та­ла, обя­за­ны были воз­вра­тить все уже полу­чен­ные ими про­цен­ты.

«В Мега­ре, как и в дру­гих горо­дах, — гово­рит Ари­сто­тель, — народ­ная пар­тия, захва­тив власть в свои руки, нача­ла с того, что объ­яви­ла кон­фис­ка­цию иму­ще­ства несколь­ких бога­тых семей. Но, всту­пив одна­жды на этот путь, она не мог­ла уже оста­но­вить­ся. Каж­дый день тре­бо­ва­лось несколь­ко новых жертв, и, нако­нец, коли­че­ство бога­тых, у кото­рых отня­ли все и кото­рых изгна­ли, ста­ло так вели­ко, что они обра­зо­ва­ли целое вой­ско».

В 412 году «народ в Само­се умерт­вил две­сти сво­их про­тив­ни­ков, изгнал четы­ре­ста дру­гих и разде­лил меж­ду собою их зем­ли и дома».

В Сира­ку­зах, едва осво­бо­див­шись от тира­на Дио­ни­сия, народ в пер­вом же собра­нии поста­но­вил раздел земель.

В этом пери­о­де гре­че­ской исто­рии, каж­дый раз когда про­ис­хо­дит граж­дан­ская вой­на, бога­тые сто­ят в одной пар­тии, а бед­ные в дру­гой. Бед­ные хотят овла­деть богат­ст­вом, бога­тые хотят его сохра­нить или взять его обрат­но. «Во всех граж­дан­ских вой­нах, — гово­рит один гре­че­ский исто­рик, — дело идет о пере­ме­ще­нии богатств». Каж­дый дема­гог посту­пал так же, как и Моль­па­гор Хиос­ский, кото­рый отдал в руки мас­сы состо­я­тель­ных людей, одних пере­бил, дру­гих изгнал и разде­лил их иму­ще­ство меж­ду бед­ны­ми. В Мес­сене, как толь­ко народ­ная пар­тия одер­жа­ла верх, она изгна­ла бога­тых и разде­ли­ла меж­ду собою их зем­ли.

Выс­шие клас­сы в древ­но­сти нико­гда не име­ли ни с.392 доста­точ­но ума, ни лов­ко­сти, чтобы напра­вить бед­ные клас­сы к тру­ду и помочь им, таким обра­зом, вый­ти чест­но из нище­ты и паде­нья. Были лич­но­сти, кото­рые пыта­лись сде­лать это, но они не име­ли успе­ха. В резуль­та­те полу­чи­лось такое поло­же­ние вещей, что граж­дан­ские общи­ны веч­но коле­ба­лись меж­ду дву­мя пере­во­рота­ми: один лишал все­го бога­тых, дру­гой воз­вра­щал им обла­да­ние их иму­ще­ст­вом. Это про­дол­жа­лось от пело­по­нес­ской вой­ны вплоть до заво­е­ва­ния Гре­ции рим­ля­на­ми.

В каж­дой граж­дан­ской общине бога­тый и бед­ный были дву­мя вра­га­ми, кото­рые жили рядом друг с дру­гом, при­чем один алч­но и с зави­стью смот­рел на богат­ство дру­го­го, а тот видел эту алч­ность к сво­е­му досто­я­нию. Меж­ду ними не было ника­ких сно­ше­ний, ника­ких вза­им­ных услуг, ника­кой общей работы, ниче­го, что бы их соеди­ня­ло. Бед­ный не мог при­об­ре­сти богат­ства ина­че, как отняв его у бога­то­го, бога­тый мог защи­щать свое иму­ще­ство толь­ко осо­бою лов­ко­стью или силой. Они смот­ре­ли друг на дру­га с нена­ви­стью. В каж­дом горо­де были как бы две пар­тии заго­вор­щи­ков: бед­ные состав­ля­ли заго­вор из алч­но­сти, бога­тые из стра­ха. Ари­сто­тель гово­рит, что бога­тые про­из­но­си­ли меж­ду собою сле­дую­щую клят­ву: «Кля­нусь быть все­гда вра­гом наро­да и сде­лать ему столь­ко зла, сколь­ко буду в силах».

Невоз­мож­но решить, кото­рая из двух пар­тий сде­ла­ла боль­ше пре­ступ­ле­ний и жесто­ко­стей. Нена­висть друг к дру­гу уни­что­жи­ла в серд­це все чело­ве­че­ские чув­ства. «В Миле­те про­изо­шла вой­на меж­ду бога­ты­ми и бед­ны­ми. Сна­ча­ла одер­жа­ли верх бед­ные и при­нуди­ли бога­тых бежать из горо­да. Но затем, сожа­лея, что они не мог­ли их всех пере­ре­зать, они захва­ти­ли их детей, собра­ли в сара­ях и нагна­ли туда быков, чтобы те рас­топ­та­ли их нога­ми. Но бога­тые воз­вра­ти­лись в город и сно­ва овла­де­ли вла­стью; тогда они в свою оче­редь взя­ли детей бед­ных, обма­за­ли их смо­лою и сожгли живы­ми».

Что же дела­ла в то вре­мя демо­кра­тия? Она, в с.393 сущ­но­сти, не мог­ла отве­чать за все эти наси­лия и зло­дей­ства, но она пер­вая же стра­да­ла от них. Не было более зако­нов; а демо­кра­тия мог­ла суще­ст­во­вать толь­ко сре­ди наи­бо­лее стро­го­го и точ­но опре­де­лен­но­го соблюде­ния зако­нов. Не было боль­ше истин­но­го управ­ле­ния, были толь­ко пар­тии у вла­сти. Маги­ст­ра­ты поль­зо­ва­лись теперь сво­ею вла­стью не для созда­ния мира и спо­кой­ст­вия, но в поль­зу инте­ре­сов и жад­ных стрем­ле­ний какой-нибудь пар­тии. Началь­ст­во­ва­ние не име­ло более ни закон­ных прав, ни свя­щен­но­го харак­те­ра, в пови­но­ве­нии не было более ниче­го доб­ро­воль­но­го; все­гда под­чи­ня­ясь толь­ко силе, люди стре­ми­лись в свою оче­редь ото­мстить угне­та­те­лям. Граж­дан­ская общи­на была, по сло­вам Пла­то­на, лишь собра­ни­ем людей, сре­ди кото­рых одна пар­тия власт­во­ва­ла, а дру­гая была рабою. Прав­ле­ние назы­ва­лось ари­сто­кра­ти­че­ским, когда бога­тые сто­я­ли у вла­сти, и демо­кра­ти­че­ским, когда вла­стью овла­де­ва­ли бед­ные. Но в дей­ст­ви­тель­но­сти истин­ной демо­кра­тии не суще­ст­во­ва­ло более.

Демо­кра­тия была иска­же­на и изме­не­на с того само­го дня, как в нее вторг­лись мате­ри­аль­ные инте­ре­сы и нуж­ды. Демо­кра­тия с бога­ты­ми у вла­сти сде­ла­лась жесто­кой оли­гар­хи­ей, с бед­ны­ми у вла­сти — она ста­ла тира­ни­ей. От пято­го и до вто­ро­го века до нашей эры мы видим во всех граж­дан­ских общи­нах Гре­ции и Ита­лии, пока за исклю­че­ни­ем Рима, что рес­пуб­ли­кан­ские фор­мы прав­ле­ния нахо­дят­ся в опас­но­сти, что они сде­ла­лись нена­вист­ны одной части наро­да. И мы можем лег­ко раз­ли­чить и тех, кто жела­ет раз­ру­шить эти фор­мы, и тех, кто жела­ет их сохра­нить.

Бога­тые, более про­све­щен­ные, более гор­дые, оста­лись вер­ны рес­пуб­ли­кан­ско­му строю, в то вре­мя как бед­ные, для кото­рых поли­ти­че­ские пра­ва име­ли мень­ше цены, охот­но изби­ра­ли себе гла­вою тира­на. Когда, после мно­гих граж­дан­ских войн, бед­ный класс увидал, что его победы не при­ве­ли ни к чему, что про­тив­ная пар­тия все­гда сно­ва воз­вра­ща­ет­ся к вла­сти, и что, после длин­но­го ряда вза­им­ных кон­фис­ка­ций и обрат­но­го вос­ста­нов­ле­ния в пра­вах, борь­бу при­хо­дит­ся посто­ян­но начи­нать сыз­но­ва, бед­ный класс с.394 при­шел к мыс­ли уста­но­вить монар­хи­че­ский строй, более соглас­ный с его инте­ре­са­ми, тот строй, кото­рый, пода­вив навсе­гда ари­сто­кра­ти­че­скую пар­тию, обес­пе­чил бы на буду­щее вре­мя бед­но­му клас­су поль­зо­ва­ние выго­да­ми его победы. Ради этой цели демо­кра­ти­че­ская пар­тия и созда­ла тира­нов.

Начи­ная с это­го вре­ме­ни, пар­тии меня­ют свои назва­ния: нет более ари­сто­кра­тов или демо­кра­тов, пар­тии борют­ся за сво­бо­ду или за тира­нию. Под эти­ми дву­мя назва­ни­я­ми все еще боро­лись меж­ду собою богат­ство и бед­ность. Сво­бо­дой назы­вал­ся такой строй, при кото­ром власть нахо­ди­лась в руках бога­тых, защи­щав­ших свое поло­же­ние, тира­ни­ей назы­ва­лось совер­шен­но про­ти­во­по­лож­ное.

Факт общий и почти не име­ю­щий исклю­че­ния в исто­рии Гре­ции и Ита­лии, что тира­ны выхо­дят из народ­ной пар­тии, и вра­гом их явля­ет­ся ари­сто­кра­тия. «Един­ст­вен­ным назна­че­ни­ем тира­на, — гово­рит Ари­сто­тель, — явля­ет­ся покро­ви­тель­ство наро­ду про­тив бога­тых; он все­гда начи­на­ет тем, что явля­ет­ся дема­го­гом, и тира­ния по самой сво­ей сущ­но­сти борет­ся с ари­сто­кра­ти­ей». — «Сред­ст­вом для дости­же­ния тира­нии, — гово­рит он еще, — явля­ет­ся при­об­ре­те­ние дове­рия тол­пы; а дове­рие это мож­но при­об­ре­сти, объ­явив себя вра­гом бога­тых. Так посту­па­ли Пизи­страт в Афи­нах, Феа­ген в Мега­ре, Дио­ни­сий в Сира­ку­зах».

Тиран ведет посто­ян­ную борь­бу с бога­ты­ми. В Мега­ре Феа­ген захва­тил вне­зап­но ста­да бога­тых и все их пере­ре­зал. В Кумах Ари­сто­дем уни­что­жа­ет дол­ги и отни­ма­ет у бога­тых зем­ли затем, чтобы отдать их бед­ным. Так­же посту­па­ет Нико­клес в Сики­оне и Ари­сто­мах в Арго­се. Всех этих тира­нов писа­те­ли изо­бра­жа­ют нам крайне жесто­ки­ми; но едва ли веро­ят­но, чтобы они были все тако­вы по при­ро­де; они были жесто­ки­ми под дав­ле­ни­ем край­ней необ­хо­ди­мо­сти — разда­вать посто­ян­но бед­ным зем­ли или день­ги. Они мог­ли удер­жи­вать власть в сво­их руках толь­ко до тех пор, пока удо­вле­тво­ря­ли жад­но­сти тол­пы и пита­ли ее стра­сти.

Ничто в насто­я­щее вре­мя не может дать нам поня­тия с.395 о том, что такое была лич­ность тира­на гре­че­ской граж­дан­ской общи­ны. Это был чело­век, живу­щий сре­ди сво­их под­дан­ных, безо вся­ких посред­ни­ков и без мини­ст­ров управ­ля­ю­щий ими сво­ей непо­сред­ст­вен­ной вла­стью. У него не было того высо­ко­го и неза­ви­си­мо­го поло­же­ния, каким поль­зу­ют­ся вла­сти­те­ли боль­ших государств. В нем были все мел­кие стра­сти част­но­го чело­ве­ка; он готов извлечь себе выго­ду из кон­фис­ка­ции; он досту­пен гне­ву и чув­ству лич­ной мести; он все­гда боит­ся; он зна­ет, что тут совсем близ­ко око­ло него вра­ги и что обще­ст­вен­ное мне­ние одоб­ря­ет убий­ство, когда жерт­вою его явля­ет­ся тиран. Мож­но себе пред­ста­вить, како­во долж­но быть прав­ле­ние подоб­но­го чело­ве­ка. За исклю­че­ни­ем двух или трех достой­ных ува­же­ния лич­но­стей, все тира­ны, дости­гав­шие вла­сти во всех гре­че­ских горо­дах в чет­вер­том и третьем веке, цари­ли, толь­ко льстя самым низ­мен­ным инстинк­там тол­пы и насиль­ст­вен­но истреб­ляя все, что воз­вы­ша­лось над общим уров­нем каким бы то ни было обра­зом, сво­им ли про­ис­хож­де­ни­ем, богат­ст­вом или заслу­га­ми. Власть их была без­гра­нич­на; гре­ки мог­ли тут убедить­ся, как лег­ко пере­хо­дит в дес­по­тизм рес­пуб­ли­кан­ский образ прав­ле­ния, если толь­ко он не при­зна­ет ува­же­ния к пра­вам лич­но­сти. Древ­ние дали такую власть государ­ству, что в тот день, когда эту власть захва­тил в свои руки тиран, у насе­ле­ния не ока­за­лось ника­кой гаран­тии про­тив него, и он сде­лал­ся закон­ным вла­сти­те­лем жиз­ни и иму­ще­ства всех граж­дан.