История рабства в античном мире

Том I
Рабство в Греции

Глава первая

РАБСТВО В ГРЕЦИИ,
РАБСТВО В ДРЕВНЕЙШУЮ ГОМЕРОВСКУЮ ЭПОХУ

с.24

То, что мы ска­за­ли об основ­ных источ­ни­ках раб­ства в геро­и­че­ские вре­ме­на, об обя­зан­но­стях рабов по отно­ше­нию к их хозя­е­вам и о тех работах, в кото­рых они участ­во­ва­ли вме­сте, может поз­во­лить нам сде­лать несколь­ко пред­по­ло­же­ний о том, как сами хозя­е­ва отно­си­лись к рабам. Раб­ство не щади­ло нико­го; под его урав­ни­ваю­щую власть оди­на­ко­во попа­да­ли и люди само­го низ­ко­го с.25 про­ис­хож­де­ния и те, чьи голо­вы были увен­ча­ны цар­ски­ми коро­на­ми. Геку­ба, всю свою жизнь про­вед­шая в пала­тах царей и соста­рив­ша­я­ся там, на поро­ге смер­ти увида­ла перед собой дни раб­ства:

Мно­гие мог­ли вос­клик­нуть вме­сте с Полик­се­ной:

и мно­гие мог­ли вме­сте с ней ска­зать: «Я была вла­ды­чи­цей сре­ди жен­щин, пре­крас­ней­шей сре­ди всех моло­дых дев, рав­ная боги­ням, если не счи­тать их бес­смер­тия. А теперь я — рабы­ня! Ах, это непри­выч­ное для меня сло­во застав­ля­ет меня любить смерть. Ведь я мог­ла бы попасть в руки гос­по­ди­на, кото­рый, купив за день­ги меня, сест­ру Гек­то­ра и столь­ких царе­ви­чей, нало­жил бы на меня тяж­кую необ­хо­ди­мость при­готов­лять ему хлеб в его жили­ще, под­ме­тать его дом, кото­рый поса­дил бы меня за ткац­кий ста­нок и заста­вил бы, таким обра­зом, вла­чить мои дни, пол­ные горе­чи. И, может быть, пре­зрен­ный, низ­кий раб при­шел бы, чтоб обес­че­стить мое ложе, неко­гда столь желан­ное царям. Нет! Я закры­ваю свои гла­за, чтобы не видеть днев­но­го све­та, и я доб­ро­воль­но и охот­но пре­даю свое тело во власть Аида»³. Но все они не мог­ли уме­реть. Они сле­до­ва­ли за победи­те­лем и долж­ны были отныне при­ни­мать уча­стие во всех его печа­лях и радо­стях: так, плен­ни­цы Ахил­ле­са пла­ка­ли и сто­на­ли над тру­пом Патрок­ла. Они пла­ка­ли, гово­рит поэт, но, делая вид, что пла­чут над Патро­к­лом, они опла­ки­ва­ли самих себя⁴.

Эври­пид осо­бен­но хоро­шо сумел пере­дать на сцене все эти живые и ост­рые пере­жи­ва­ния. Во мно­гих из его драм хоры состо­ят из плен­ниц⁵; их лири­че­ские жало­бы соот­вет­ст­ву­ют тем чув­ствам, кото­рые гос­под­ст­ву­ют в диа­ло­ге, в «Тро­ян­ках» и в «Геку­бе», а в «Анд­ро­ма­хе» хор сво­бод­ных жен­щин из Фтии сво­и­ми сло­ва­ми бояз­ли­во­го сочув­ст­вия обо­д­ря­ет вели­кую и бла­го­род­ную стра­да­ли­цу, кото­рой посвя­ще­на эта дра­ма⁶. Раб­ство не накла­ды­ва­ет пят­на бес­че­стия на эти воз­вы­шен­ные души; их досто­ин­ство про­яв­ля­ет­ся во всем блес­ке сре­ди их несча­стий. Они все­гда царят сре­ди дру­гих плен­ниц. Они повеле­ва­ют или, пра­виль­нее ска­зать, им доб­ро­воль­но слу­жат⁷. Та роко­вая судь­ба, кото­рая поста­ви­ла их в поло­же­ние рабынь, вме­сто того чтобы разо­рвать преж­ние узы пови­но­ве­ния, сде­ла­ла их, наобо­рот, более свя­щен­ны­ми и доро­ги­ми. «О, гос­по­жа, — гово­рит одна из рабынь Анд­ро­ма­хе, — о, гос­по­жа! Ведь я нико­гда не пере­ста­ну назы­вать тебя этим име­нем»⁸; и Анд­ро­ма­ха отве­ча­ет: «О, доро­гая спут­ни­ца в моем раб­стве! Это раб­ство отныне соеди­ни­ло тебя с той, кото­рая неко­гда была тво­ей цари­цей, а ныне столь несчаст­на»⁹. Тро­га­тель­ная покор­ность судь­бе, вполне достой­ная столь чистой пре­дан­но­сти!

Такие быст­рые изме­не­ния судь­бы долж­ны были застав­лять и самих победи­те­лей про­яв­лять извест­ное ува­же­ние к сво­им плен­ным. Так, Ага­мем­нон отда­ет Кас­сан­дру под покро­ви­тель­ство с.26 Кли­тем­не­стры¹⁰, и дочь Леды при­ни­ма­ет ее обра­ще­ние к ней со сло­ва­ми, кото­рые, хотя и жела­ют быть мяг­ки­ми, все­це­ло про­ник­ну­ты гор­до­стью¹¹; но какое до это­го дело вещей деве, когда она через этот позор раб­ства уже про­видит кро­ва­вые сце­ны, кото­рые долж­ны ее осво­бо­дить и ото­мстить за нее! Это береж­ное отно­ше­ние, дик­ту­е­мое несча­стьем, не в мень­шей сте­пе­ни вызы­ва­лось пре­врат­но­стя­ми судь­бы. Кто мог быть уве­рен, что он застра­хо­ван от них, и как не сочув­ст­во­вать тем несча­стьям, кото­рым он мог под­верг­нуть­ся в один пре­крас­ный день сам? Так, Дей­а­ни­ра, луч­ше, чем кто-либо дру­гой, чув­ст­ву­ю­щая это, при­ни­мая плен­ниц Герак­ла, вос­кли­ца­ет: «Мое серд­це пол­но горь­кой печа­лью, доро­гие подру­ги, при виде этих несчаст­ных, при­веден­ных в чужую зем­лю, без семьи, без роди­те­лей, их, быть может, рож­ден­ных сво­бод­ны­ми, кото­рые долж­ны теперь попасть в поло­же­ние рабынь. О, Зевс-хра­ни­тель! Не доз­воль, чтобы подоб­ное несча­стье упа­ло когда-нибудь на голо­ву моей семьи, или, если это­му суж­де­но слу­чить­ся, чтобы это слу­чи­лось не при моей жиз­ни; вид этих плен­ниц будит во мне эти стра­хи»¹². Так угро­за раб­ства висе­ла над все­ми. Сами боги — для уте­ше­ния людей — попа­да­ли под его власть. Кли­тем­не­стра у Эсхи­ла напо­ми­на­ет Кас­сан­дре о раб­стве Герак­ла¹³, и поэт Пани­а­сис в сво­ем эпо­се («Дея­ния Герак­ла») пел об этих испы­та­ни­ях оби­та­те­лей Олим­па:

Даже тогда, когда не было нали­цо таких вос­по­ми­на­ний и пред­чув­ст­вий, чтобы, поль­зу­ясь ими, взы­вать к мило­сер­дию гос­по­ди­на, сам обыч­ный строй жиз­ни геро­и­че­ских вре­мен, эти повсе­днев­ные отно­ше­ния и зача­стую эта общ­ность и жиз­ни и трудов, уни­что­жая меж­ду гос­по­да­ми и раба­ми вся­кую пре­гра­ду, долж­ны были спо­соб­ст­во­вать смяг­че­нию их поло­же­ния. Гос­по­дин имел абсо­лют­ную власть над лич­но­стью рабов; он мог рас­пра­вить­ся с ними, под­верг­нув их биче­ва­нию, смер­ти¹⁵; но закон был менее могу­ще­ст­вен, чем обы­чай, а обы­чаи, хотя и были гру­бы­ми, не были обыч­но жесто­ки­ми. Поэты, осо­бен­но в тра­геди­ях, реже выво­дят на сцене жесто­кость, чем снис­хо­ди­тель­ность и доб­роту. Геси­од реко­мен­ду­ет давать рабам отдых после жат­вы, а Гомер пока­зы­ва­ет нам, как ста­рый Лаэрт почти во всем разде­ля­ет образ жиз­ни сво­их слуг¹⁶. Они состав­ля­ли, так ска­зать, часть дома, были чле­на­ми семьи, почти­тель­ны­ми и близ­ки­ми к сво­им гос­по­дам. Так, Эвмей бежит навстре­чу Теле­ма­ху и целу­ет его в лоб и гла­за. Жен­щи­ны во двор­це Одис­сея так­же спе­шат к царе­ви­чу с теми же зна­ка­ми люб­ви и рас­по­ло­же­ния¹⁷, и это бла­го­род­ное чув­ство древ­них вре­мен мы нахо­дим вновь в «Алкесте» Эври­пида, когда она, уми­раю­щая, про­тя­ги­ва­ет руку сво­им рабам, не забы­вая нико­го из них при сво­ем послед­нем про­ща­нии¹⁸.

с.27 К это­му надо при­ба­вить, что у раба нет ниче­го сво­его, но часто он рас­по­ря­жа­ет­ся хозяй­ской соб­ст­вен­но­стью с извест­ным чув­ст­вом стра­ха, если хозя­ин еще молод, и более спо­кой­но, когда его рас­по­ряди­тель­ность уже испы­та­на¹⁹. Если Эвмей име­ет в сво­ем жили­ще толь­ко то чис­ло пла­щей, кото­рое необ­хо­ди­мо пас­ту­хам, пору­чен­ным его наблюде­нию, то тем иму­ще­ст­вом, хра­ни­те­лем кото­ро­го он явля­ет­ся, он рас­по­ря­жа­ет­ся уже доста­точ­но само­сто­я­тель­но. Так, он соору­жа­ет построй­ки, о кото­рых ниче­го не зна­ют ни Лаэрт, ни Теле­мах, он поку­па­ет для себя раба, пред­ва­ри­тель­но не посо­ве­то­вав­шись с ними. И он охот­но берет из нахо­дя­щих­ся под его над­зо­ром стад, чтобы хоро­шо уго­стить гостя, нахо­дя себе в этом награ­ду за труды, кото­рые он несет, чтобы удо­вле­тво­рять алч­ность жени­хов²⁰. Ино­гда сами гос­по­да дела­ли поло­же­ние тех или дру­гих рабов более неза­ви­си­мым и луч­ше обес­пе­чен­ным; они дава­ли им дом, подру­гу жиз­ни, сво­его рода «воль­ную», кото­рая в то же вре­мя пред­о­хра­ня­ла дни их ста­ро­сти от нище­ты и бес­по­мощ­но­сти. Это то, чего в буду­щем ожи­дал себе Эвмей от доб­роты Одис­сея; это та награ­да, кото­рую Одис­сей обе­ща­ет так­же пас­ту­ху Мелан­тию за его помощь в той борь­бе, кото­рая долж­на ему вер­нуть цар­ский дво­рец на Ита­ке²¹.

Щед­рость гос­под созда­ва­ла им при­вя­зан­ность их рабов: во вре­мя опас­но­стей, кото­рым под­вер­га­ет­ся Одис­сей при сво­ем воз­вра­ще­нии, он нигде не нахо­дит себе более вер­ных дру­зей, как сре­ди них; и тра­ги­ки при поста­нов­ке на сцене этих древ­них пре­да­ний выво­дят рабов с таки­ми имен­но чер­та­ми харак­те­ра. Жен­щи­ны-рабы­ни при­об­ре­та­ют у них тот тип наперс­ниц, кото­рый мы встре­ча­ем впо­след­ст­вии в пье­сах, заим­ст­во­ван­ных из репер­ту­а­ра тра­ги­ков: они про­яв­ля­ют по отно­ше­нию к сво­им хозяй­кам пре­дан­ность, кото­рая про­сти­ра­ет­ся до готов­но­сти уме­реть за них, совер­шить для них пре­ступ­ле­ние. Так, спут­ни­ца Анд­ро­ма­хи пре­не­бре­га­ет ради нее все­ми опас­но­стя­ми; кор­ми­ли­ца Фед­ры не боит­ся ника­ких угры­зе­ний сове­сти, когда, желая сохра­нить жизнь Фед­ре, она ста­ра­ет­ся ее уте­шить и содей­ст­ву­ет ей в ее пре­ступ­ной стра­сти; эта низ­кая пре­дан­ность вызы­ва­ет у Иппо­ли­та про­кля­тие. «Было бы луч­ше, — гово­рит он, — если бы жен­щи­ны вме­сто таких рабынь име­ли сво­и­ми слу­га­ми ехидн, пол­ных яда, но бес­сло­вес­ных»²².