История рабства в античном мире

Том I
Рабство в Греции

Глава четвертая

ИСТОЧНИКИ РАБСТВА В ГРЕЦИИ

с.61 До наших дней те, кото­рые хотят оправ­дать раб­ство в коло­ни­ях, про­ти­во­по­став­ляя себя «филан­тро­пам» в каче­стве защит­ни­ков куль­ту­ры, объ­яв­ля­ют его сред­ст­вом, при помо­щи кото­ро­го негри­тян­ская раса полу­ча­ет воз­мож­ность участ­во­вать в высо­ких судь­бах расы белой. В таком вынуж­ден­ном поряд­ке при­об­ща­ет­ся негри­тян­ская раса к циви­ли­за­ции, необ­хо­ди­мо­сти в кото­рой она сама нико­гда не почув­ст­во­ва­ла бы. В древ­но­сти даже не при­бе­га­ли к таким «бла­го­при­стой­ным» моти­вам, ста­ра­ясь скрыть прин­цип наси­лия и рас­че­ты на выго­ду, кото­рые везде и все­гда были истин­ной при­чи­ной раб­ства. Гре­ки, а после них и рим­ляне преж­де все­го бра­ли себе рабов из наи­бо­лее куль­тур­ных пле­мен и наро­дов; они гораздо менее цени­ли насто­я­щих вар­ва­ров и удо­вле­тво­ря­лись ими толь­ко тогда, когда дру­гих не хва­та­ло.

Рабы, кото­ры­ми уже вла­де­ли, были пер­вым источ­ни­ком, откуда попол­ня­лось раб­ское насе­ле­ние бла­го­да­ря рож­де­нию: это было одно из след­ст­вий твер­до уста­но­вив­ших­ся прин­ци­пов. Закон, кото­рый отнял у чело­ве­ка пра­во рас­по­ря­жать­ся самим собой, тем более не был рас­по­ло­жен дать ему пра­во рас­по­ря­жать­ся сво­и­ми детьми. Он жил для сво­его гос­по­ди­на, он работал, он нажи­вал для него, и это состо­я­ние чело­ве­ка, нрав­ст­вен­но изуро­до­ван­но­го и глу­бо­ко пав­ше­го, пере­хо­ди­ло и на его потом­ство со все­ми огра­ни­че­ни­я­ми, кото­рые из это­го выте­ка­ли. Чело­век так ска­зал; при­ро­де оста­ва­лось пови­но­вать­ся. Но во вся­ком слу­чае этот источ­ник (раб­ства), кото­рый кажет­ся наи­бо­лее есте­ствен­ным, не был наи­бо­лее общим. Так было в древ­но­сти, так оно было и у совре­мен­ных наро­дов, пока тор­гов­ля раба­ми оста­ва­лась без пере­мен: сре­ди рабов муж­чи­ны были гораздо более мно­го­чис­лен­ны, чем жен­щи­ны; жен­щи­на, менее вынос­ли­вая в труде, была наи­бо­лее при­год­на с.62 для работ внут­ри дома. Уже преж­де все­го с этой точ­ки зре­ния отно­ше­ния меж­ду обо­и­ми пола­ми были огра­ни­че­ны, и даже в этих гра­ни­цах они обык­но­вен­но не име­ли фор­мы пра­виль­ных брач­ных соеди­не­ний: когда хозя­е­ва раз­ре­ша­ли брак, они дела­ли это ско­рее из рас­по­ло­же­ния к хоро­ше­му рабу, чем из сооб­ра­же­ний спе­ку­ля­ции¹. Так в основ­ном было в этих горо­дах, более тор­го­вых, чем зем­ледель­че­ских, где гораздо более выго­ды нахо­ди­ли в про­дук­тах ремес­ла, не знав­ше­го сопер­ни­ков, чем в есте­ствен­ных про­дук­тах, так лег­ко при­об­ре­тае­мых путем обме­на. Исклю­чая извест­ные могу­ще­ст­вен­ные дома, где мас­са рабов, луч­ше подо­бран­ная, работа­ла более про­из­во­ди­тель­но, а дети их мог­ли быть вос­пи­та­ны вме­сте с ними без боль­ших рас­хо­дов², счи­та­лось более выгод­ным поку­пать раба уже взрос­ло­го и силь­но­го, чем под­вер­гать­ся вся­ко­му рис­ку, вос­пи­ты­вая его с пер­вых дней жиз­ни до воз­рас­та, когда он смо­жет работать. Надо при­ба­вить к это­му, что такие рабы, сто­ив­шие так доро­го, в смыс­ле труда цени­лись не выше дру­гих; но они, поль­зу­ясь дове­ри­ем или рас­по­ло­же­ни­ем хозя­и­на, мог­ли носить дру­гое зва­ние: в актах об отпус­ке на волю под видом про­да­жи боже­ству, в актах выку­па, усло­вия, след­ст­вия и фор­мы кото­рых мы увидим даль­ше, они фигу­ри­ру­ют в очень боль­шом чис­ле под общим име­нем «рож­ден­ных в доме» (οἰκο­γενής)³. Во вся­ком слу­чае нуж­но пря­мо ска­зать, что про­шли уже те вре­ме­на, опи­сан­ные Гоме­ром, когда дети рабы­ни, вос­пи­тан­ные в нед­рах семьи, были неко­то­рым обра­зом как бы усы­нов­ле­ны и при­ня­ты в ее чле­ны. С тех пор как более зна­чи­тель­ное рас­сто­я­ние ста­ло отде­лять хозя­и­на от его слуг, с тех пор как и самый харак­тер этих послед­них, по есте­ствен­ным при­чи­нам, сни­зил­ся до уров­ня их клас­са, вос­пи­тан­но­го в этой испор­чен­ной атмо­сфе­ре раб­ства, раб, рож­ден­ный дома, слиш­ком часто был самым дур­ным и самым бес­по­лез­ным. Одно из имен, кото­рым его назы­ва­ли — οἰκοτ­ριβῄς («тру­щий­ся дома, лодырь»), — ста­ло в пере­нос­ном смыс­ле при­ме­нять­ся как выра­же­ние край­не­го пре­зре­ния⁴.

Итак, раб­ская мас­са наби­ра­лась, глав­ным обра­зом, из среды сво­бод­ных клас­сов; источ­ни­ки для это­го име­лись как в самой Гре­ции, так и вне ее.

Обы­чай отно­сил­ся в общем тер­пи­мо к про­да­же детей, исклю­чая Атти­ки, где закон Соло­на огра­ни­чил ее толь­ко дочерь­ми, кото­рые поз­во­ли­ли себя совра­тить⁵. Обы­чай поз­во­лял так­же под­киды­вать детей; исклю­че­ние пред­став­ля­ли Фивы, где в подоб­ных слу­ча­ях закон, наобо­рот, застав­лял их про­да­вать, при уча­стии маги­ст­ра­та, с состав­ле­ни­ем под­лин­но­го акта, пер­во­му желаю­ще­му граж­да­ни­ну, какую бы малень­кую цену он ни пред­ло­жил⁶. Но везде в дру­гих местах при­дер­жи­ва­лись обы­чая под­киды­ва­ния — это­го ужас­но­го зло­употреб­ле­ния, кото­рое, не желая отда­вать детей закон­ным обра­зом в раб­ство, тем не менее ста­ви­ло их перед роко­вой аль­тер­на­ти­вой смер­ти или раб­ства, часто худ­ше­го, чем смерть; и нуж­но думать, что при­ме­ры подоб­но­го рода состав­ля­ли доволь­но частое и обыч­ное явле­ние в жиз­ни, если они так часто слу­жи­ли пред­ме­том раз­вяз­ки в комедии⁷. Бед­ность, кото­рая застав­ля­ла ино­гда с.63 про­да­вать или под­киды­вать детей, при­нуж­да­ла так­же сво­бод­но­го граж­да­ни­на про­да­вать само­го себя⁸. Неза­ви­си­мо от это­го двой­но­го источ­ни­ка, выте­каю­ще­го из недр самой семьи, раб­ство мог­ло быть резуль­та­том дей­ст­вия само­го зако­на. До Соло­на долж­ник отве­чал сво­бо­дой за свой долг⁹; с тех пор ино­зем­цев в Афи­нах, мете­ков, все­гда дер­жа­ли под угро­зой нака­за­ния раб­ст­вом, если они не испол­ня­ли обя­зан­но­стей сво­его сосло­вия или когда они обман­ным обра­зом про­ни­ка­ли при помо­щи бра­ка в семью граж­да­ни­на¹⁰.

Наи­бо­лее бога­тым источ­ни­ком, постав­ляв­шим рабов, был все­гда пер­вич­ный источ­ник раб­ства: вой­на и мор­ской раз­бой¹¹. Тро­ян­ская вой­на и наи­бо­лее древ­ние вой­ны гре­ков по ази­ат­ско­му и фра­кий­ско­му побе­ре­жьям дали им мно­го­чис­лен­ных плен­ни­ков. Когда они осно­ва­ли коло­нии, то посто­ян­ные отно­ше­ния, в кото­рых они нахо­ди­лись с мест­ны­ми жите­ля­ми, про­дол­жа­ли под­дер­жи­вать при­лив рабов за счет тех же мест­ных жите­лей; раб­ство как резуль­тат вой­ны каза­лось вполне закон­ным; по сло­вам Ари­сто­те­ля, сама вой­на каза­лась закон­ной при един­ст­вен­ной цели — сде­лать побеж­ден­ных раба­ми. Ари­сто­тель не пре­тен­до­вал, как в наши дни, при помо­щи пора­бо­ще­ния дове­сти побеж­ден­ных до куль­ту­ры, — антич­ность, как мы виде­ли, пре­зи­ра­ла эту мас­ку филан­тро­пии, — нет, он про­сто видел в них людей низ­шей поро­ды и пото­му пред­на­зна­чен­ных слу­жить людям более про­све­щен­ным и более высо­кой куль­ту­ры¹². Но, конеч­но, раб­ство и нево­ля нахо­ди­ли свои жерт­вы не толь­ко сре­ди «вар­ва­ров». С Тро­ян­ской вой­ны до войн пер­сид­ских, с пер­сид­ских войн до эпо­хи Алек­сандра или, луч­ше ска­зать, до послед­них дней суще­ст­во­ва­ния Гре­ции вой­ны чаще все­го про­ис­хо­ди­ли меж­ду гре­ка­ми; а пле­не­ние побеж­ден­ных вело у них к раб­ству. Я не гово­рю о тех, кого пре­врат­но­сти вой­ны отня­ли у их преж­них гос­под: они были уже раба­ми, и тем самым они ничем не отли­ча­лись от стад и дру­гих вещей, кото­рые состав­ля­ли часть добы­чи¹³; но часто даже сво­бод­ные люди ста­ви­лись в такое поло­же­ние. Так, мож­но даже не вспо­ми­нать о наро­дах, пора­бо­щен­ных Спар­той и дру­ги­ми пле­ме­на­ми, укре­пив­ши­ми­ся в стране после заво­е­ва­ния: сами спар­ти­а­ты были раба­ми у тегей­цев, отяг­чен­ные теми цепя­ми, кото­рые они при­гото­ви­ли для них¹⁴; в Сици­лии Гиерон, вла­ды­ка Мега­ры Гиб­лей­ской, про­дал все бед­ное насе­ле­ние за пре­де­лы стра­ны, и т. д. и т. п.¹⁵. Вой­ны, кото­рые сле­до­ва­ли за борь­бой про­тив пер­сов, те вой­ны, кото­рые послу­жи­ли пре­люди­ей к вели­кой внут­ри­гре­че­ской борь­бе, дают нам новые при­ме­ры того же явле­ния¹⁶, а Пело­пон­нес­ская вой­на, про­будив во всех жаж­ду борь­бы и сра­же­ний, оста­ви­ла после себя повсюду раз­ру­ше­ние или раб­ство. Жите­ли Пла­тей, кото­рые сда­лись спар­тан­цам, были выре­за­ны, а их жен­щи­ны обра­ще­ны в раб­ство¹⁷; жите­ли Мело­са, кото­рые сда­лись афи­ня­нам, испы­та­ли ту же судь­бу¹⁸; в Сики­оне¹⁹, в Тороне²⁰, в 20 дру­гих местах муж­чи­ны, как пра­ви­ло, изби­ва­лись или изго­ня­лись, жен­щи­ны и дети обра­ща­лись в раб­ство; и афи­няне, родо­на­чаль­ни­ки и вдох­но­ви­те­ли таких наси­лий, сами не раз под­вер­га­лись тако­му же воз­мездию. Самос­цы, с.64 кото­рых афи­няне заклей­ми­ли печа­тью раб­ства и еще насме­ха­лись над ними с под­мост­ков их же теат­ра (самос­ский народ был «уче­ный»), выжгли на лбу сво­их плен­ни­ков афин­ско­го про­ис­хож­де­ния фигу­ру совы. А после раз­гро­ма сици­лий­ской экс­пе­ди­ции, это­го тяж­ко­го искуп­ле­ния за высо­ко­мер­ное бла­го­по­лу­чие, те, кото­рые мог­ли избег­нуть каме­но­ло­мен, были про­да­ны в раб­ство и заклей­ме­ны печа­тью со зна­ком лоша­ди²¹. Мож­но было видеть не толь­ко, как сопер­ни­чаю­щие наро­ды вза­им­но разо­ря­ют друг дру­га: мож­но было видеть, как бра­тья пора­бо­ща­ют бра­тьев. На Кор­ки­ре, где осо­бен­но пол­но выявил­ся весь ужас этой бра­то­убий­ст­вен­ной вой­ны, изби­е­ние и пора­бо­ще­ние пооче­ред­но уни­что­жа­ли обе враж­дую­щие пар­тии²². Вожди более подат­ли­вые под­чи­ня­лись при таких обсто­я­тель­ствах настро­е­ни­ям тол­пы. После взя­тия Метим­ны — горо­да, быв­ше­го на сто­роне Афин, союз­ни­ки наста­и­ва­ли перед Кал­ли­кра­ти­дом, чтобы он про­дал в раб­ство всех ее жите­лей. Кал­ли­кра­тид им в этом отка­зал, заявив с него­до­ва­ни­ем, что, пока он глав­но­ко­ман­дую­щий, ни один грек не будет обра­щен в раб­ство. Дей­ст­ви­тель­но, он отпу­стил метим­ней­цев на сво­бо­ду, счи­тая, что, конеч­но, этим актом снис­хо­ди­тель­но­сти он ско­рее заво­ю­ет их на сто­ро­ну Спар­ты. Но всех афи­нян, кото­рые состав­ля­ли гар­ни­зон горо­да, Кал­ли­кра­тид про­дал вме­сте с раба­ми²³.

Эти побуж­де­ния Кал­ли­кра­ти­да, столь ред­ко встре­чаю­щи­е­ся в исто­рии, кото­рым он так мало сле­до­вал сам в позд­ней­ших истре­би­тель­ных вой­нах, при новых столк­но­ве­ни­ях, про­дол­жав­ших­ся меж­ду гре­че­ски­ми рес­пуб­ли­ка­ми, фило­со­фы пыта­лись вос­кре­сить и сде­лать прин­ци­пом даль­ней­шей обще­ст­вен­ной жиз­ни, внед­рить их в нра­вы насе­ле­ния. И, как гово­рят, это ста­ло пра­ви­лом для Эпа­ми­нон­да и Пело­пида в тех вой­нах, кото­рые они пред­при­ня­ли во имя неза­ви­си­мо­сти и гла­вен­ства Фив²⁴; но после них такие настро­е­ния были забы­ты. Попро­сту сле­до­ва­ли аксио­ме, на кото­рую наме­ка­ет Сократ, что неспра­вед­ли­во обра­щать в раб­ство дру­зей и спра­вед­ли­во обра­щать в раб­ство вра­гов²⁵, не под­чер­ки­вая того, что гре­ки для гре­ков явля­ют­ся бра­тья­ми. Сам Филипп, хотя он вышел из шко­лы Эпа­ми­нон­да и поли­ти­че­ски был очень выдер­жан, даже он не сле­до­вал его бла­го­род­но­му при­ме­ру, обра­щая в раб­ство тех, кото­рые с ору­жи­ем в руках боро­лись про­тив его пополз­но­ве­ний на геге­мо­нию. Так, жите­ли Олин­фа, после того как был взят их город, были про­да­ны на пуб­лич­ных аук­ци­о­нах, и во вре­мя празд­неств, справ­ляв­ших­ся в честь этой победы, гре­ки ста­ра­лись полу­чить свою долю из чис­ла тех, кото­рые оста­ва­лись еще в руках царя²⁶.

Раб­ство навис­ло над голо­ва­ми всех. И тщет­ны были вос­кли­ца­ния, подоб­ные вос­кли­ца­нию Еле­ны у Фео­дек­та:

Самые знат­ные, гово­ри­ли мора­ли­сты, долж­ны пом­нить, что они все­гда могут попасть под иго раб­ства. Пре­да­ния гоме­ров­ских с.65 поэм, к кото­рым при­бе­га­ли, чтобы под­дер­жать это поло­же­ние, напо­ми­на­ли о фак­тах, кото­рые не пере­ста­ва­ли быть вер­ны­ми: ста­рая Геку­ба, при­нуж­ден­ная прой­ти путь от тро­на до моги­лы через раб­ство; Анд­ро­ма­ха, волей победы достав­ша­я­ся как добы­ча сыну того, кто был убий­цей Гек­то­ра; Кас­сандра и доче­ри самых знат­ных фами­лий, пере­но­ся­щие все несча­стия раб­ства и допол­ни­тель­но весь тот осо­бый позор, кото­рый доста­вал­ся на долю их юно­сти и кра­соты, — все эти вели­кие несчаст­ли­ви­цы, кото­рых тра­ги­ки выво­ди­ли в сво­их пье­сах²⁸, пред­став­ля­ли все­гда жиз­нен­ный инте­рес. Жерт­вы гре­ков, эти бла­го­род­ные жен­щи­ны были гре­чан­ка­ми как по сво­им чув­ствам, так и по сво­е­му язы­ку. Скорбь тро­я­нок, уведен­ных дале­ко от их роди­ны, буди­ла в серд­цах мно­гих людей их соб­ст­вен­ные вос­по­ми­на­ния²⁹. Для сколь­ких из них рож­да­ло сво­его рода роко­вое пред­чув­ст­вие тро­га­тель­ное про­ща­ние, кото­рое Эври­пид вкла­ды­ва­ет в уста плен­ных жен­щин: «О, друг мой, о, супруг! Твоя тень блуж­да­ет здесь, на этих скорб­ных бере­гах, не полу­чив почет­ных воз­ли­я­ний и погре­баль­но­го кост­ра; а меня — меня уно­сит корабль на сво­их быст­рых кры­льях туда, к рав­ни­нам Аргоса, где под­ни­ма­ют­ся до самых обла­ков мас­сив­ные цик­ло­пи­че­ские сте­ны! И наши дети — их было мно­го — оро­ша­ют сле­за­ми порог две­рей, сто­нут и кри­чат, кри­чат: “О, мать моя! Увы, увы!”»³⁰ А сло­ва Геку­бы:

Раз­ве эти сло­ва нель­зя отне­сти, напри­мер, к моло­до­му Федо­ну, обре­чен­но­му на раз­врат гнус­ным хозя­и­ном, а затем куп­лен­но­му Кебе­том?³² Он заслу­жил, чтобы Пла­тон поста­вил его обес­че­щен­ное имя над самым пре­крас­ным, самым чистым из сво­их диа­ло­гов, посвя­щен­ных рас­ска­зу о смер­ти Сокра­та, дока­за­тель­ству бес­смер­тия души. Сам Пла­тон был про­дан по при­ка­зу тира­на Дио­ни­сия³³ на ост­ров Эги­ну; так­же и ряд дру­гих фило­со­фов, не счи­тая Дио­ге­на-кини­ка, были раба­ми³⁴. Эти вели­кие несча­стия порой вызы­ва­ли акты тро­га­тель­но­го мило­сер­дия. Столь­ким при­ме­рам зло­употреб­ле­ния силой с чув­ст­вом глу­бо­ко­го удо­вле­тво­ре­ния мож­но про­ти­во­по­ста­вить посту­пок фило­со­фа Биан­та, кото­рый, выку­пив плен­ных моло­дых мес­се­ня­нок, вос­пи­тал их как сво­их доче­рей, дал им при­да­ное и отпра­вил их на роди­ну, к их роди­те­лям. Они рас­ска­за­ли, что сде­лал для них Биант, и доби­лись того, что ему был при­суж­ден мед­ный тре­нож­ник, най­ден­ный афин­ски­ми рыба­ка­ми, тре­нож­ник, на кото­ром сто­я­ла над­пись: «Муд­ро­му»³⁵. Никто боль­ше чем он не заслу­жил этой награ­ды.

Если не счи­тать этих отдель­ных при­ме­ров, Афи­ны, это государ­ство Гре­ции, кото­рое по лег­ко­мыс­лию совер­ши­ло пре­ступ­ле­ний, может быть, боль­ше дру­гих, но у кото­ро­го в кон­це кон­цов было боль­ше серд­ца, чем у дру­гих, внес­ли неко­то­рые гаран­тии в поло­же­ние плен­ных. Закон ора­то­ра Ликур­га запре­щал афи­ня­нам или с.66 вся­ко­му, кто жил сре­ди них, про­да­вать воен­но­плен­но­го без раз­ре­ше­ния его пер­во­го хозя­и­на³⁶. Удер­жи­вая плен­но­го в поло­же­нии раба, ему, по-види­мо­му, дава­ли воз­мож­ность более лег­ко­го воз­вра­ще­ния на сво­бо­ду.