Картины из бытовой истории Рима
в эпоху от Августа до конца династии Антонинов.
Часть I.
Перевод под редакцией Ф. Зелинского, заслуженного профессора Санкт-Петербургского Университета и С. Меликовой, преподавательницы Санкт-Петербургских Высших Женских Курсов.
Постраничная нумерация примечаний в электронной публикации заменена на сквозную.
с.109
2. Сенаторы.
Принятие императорской власти могло происходить по требованию войска или сената; но и в первом случае утверждение сената решало дело1; последний имел также право лишать власти правящего императора, что и случалось не раз2. По отношению к сенату императоры были лишь первыми среди равных, члены этого сословия были их пэрами3; это положение императоры двух первых столетий старались поддерживать, по крайней мере, внешним образом (за исключением Калигулы, Нерона, Домитиана и Коммода). Геродиан приводит письмо к сенату выбранного императором Опеллия Макрина (217 г.), в котором он почти униженно просит не ставить ему в упрек его происхождение из всадников; знатность, лишенная способностей, совершенно бесполезна: благородное происхождение Коммода и законность воцарения Каракаллы не принесли пользы сенату. Императоры знатного происхождения, считавшие власть своим правом, отличались более заносчивым отношением к подданным, чем незнатные. Те, которые получили власть от сената, чувствуя себя в долгу у него, старались благодеяниями заручиться его сочувствием4.
Август первый создал вполне замкнутый класс сенаторов, наследственную пэрию, тем, что ограничил вступление на курульные должности, и связанное с этим во все времена участие в сенате, одним нобилитетом, то есть, кругом семейств, предки которых занимали подобные должности. Принятие в сенаторы не принадлежавших к этому сословию по рождению происходило частью через раздачу сенаторских прав молодым людям, частью при помощи чрезвычайного принятия не имеющих его в один из трех низших рангов сената (adlectio). И то, и другое совершалось императорами, хотя формально это право они получили с тех пор, как в их ведение перешла цензура. Лица, сделанные пэрами, получали наследственный нобилитет. Сенаторское достоинство распространялось также на жен членов сената, и на законное потомство до третьего поколения5.
Уже к началу империи число представителей древних знатных семейств в сенате было невелико. Многие семьи уже вымерли, например, Атилии, Метеллы, Курии, Фульвии; многие погибли в гражданских войнах или благодаря проскрипциям6; во время проскрипции триумвиров погибло 130, по другому свидетельству — 300 сенаторов и
с.111 Совершенно невероятно, чтобы до Коммода в сенат допускались отпущенники, которым всюду в муниципиях и колониях был закрыт доступ в первое сословие20. Любимец Коммода, Клеандр, первым стал возводить отпущенников в сенаторы и патриции21. При Каракалле бывший раб и парикмахер императрицы, Марций Агриппа, при своем смещении с очень высокой всаднической должности был сделан сенатором с преторским рангом и этим до известной степени унижен22. Элагабал «назначал отпущенников наместниками, легатами, консулами, военачальниками»23. Тем строже ограничил права отпущенников Александр Север: он их не принимал даже в сословие всадников24. Поэтому, когда Эпиктет рассуждает: «раб желает свободы; получив ее, он опять недоволен и хочет чего-нибудь нового. Достигнув цели всех своих желаний — сенаторского достоинства, он и тут будет находиться в блестящем рабстве»25 — он говорит либо о немыслимом для его времени факте, либо находится в полном неведении современных ему отношений.
Сыновья отпущенников (как было замечено выше)26, допускались в сенат уже первыми императорами; тем легче было попасть туда их дальним потомкам. Уже в середине первого века существовало большое количество сенаторских семей такого происхождения27. Вителлии, по некоторым известиям, происходили от сапожника-отпущенника; сын его, накопив денег, занимаясь разделом имений и государственными агентурами, женился на дочери булочника; их сын достиг всадничества и должности в императорском финансовом управлении. Четверо сыновей его были сенаторами, один из них был трижды консулом и цензором и стал отцом императора Вителлия28. Знаменитый ритор Феодор из Гадары, учитель Тиберия, происходил из рабов; его сын (?) Антоний при Адриане был сенатором29. Клавдий, и в этом отношении не желавший делать безусловного исключения30, дал сыну одного отпущенника широкую пурпуровую полосу, но с условием, что тот будет усыновлен всадником31; такие формальности встречались, вероятно, не редко. Нерон долго не принимал вообще сыновей отпущенников и тем, которые были приняты предыдущими императорами, не давал высоких должностей32. Позднее, они были допускаемы на должности, хотя предпочтение отдавалось знатным кандидатам. Еще Валентиниан, Валент и Гратиан были принуждены издать рескрипт, по которому сыновья отпущенников не могли быть исключаемы от получения клариссимата33.
Чем больше с каждым поколением росло число новых сенаторов и убывало количество сенаторов старинного, знатного происхождения (что их было немного, говорит в 166 году Апулей34, и уже пятьюдесятью годами раньше Ювенал говорит о таянии знати)35, тем больше старые семьи гордились; и общее почтение к потомкам знатных родов, во всяком с.112 случае, не уменьшалось. Основным отличием знатности было право выставлять портреты своих предков в атрии36. Все с почтением вступали в те дома, где атрии были по стенам расписаны потемневшими картинами, изображавшими триумфаторов на колесницах, где закоптевшие восковые маски предков смотрели со стен; надписи под ними сообщали имена, титулы и подвиги37. По крайней мере, толпа относилась к этим «изображениям предков и надписям» с неменьшим почтением, чем во времена Горация38. Как в средние века и в новое время, и древний Рим любил «своих великих мужей, с достоинством носивших прекрасные имена, и охотно участвовал в блеске, который распространяли вокруг себя семейства родной знати»39. Облеченная в стихотворную форму школьная речь Ювенала на тему, что только собственная добродетель, а не предки делают человека достойным, только лишний раз доказывает — если только есть необходимость в подобном доказательстве, — что господствующим было противоположное мнение. Яркое доказательство того, как высоко народ ставил старую знать, дает рассказ Тацита о процессе Эмилии Лепиды (20 г.), которая обвинялась своим разведенным мужем, П. Сульпицием Квиринием, в том, что она подкинула ребенка, и в других преступлениях. Женщина эта, «совмещавшая в себе блеск дома Эмилиев и происхождение от Суллы и Помпея», вызвала сострадание толпы, несмотря на свою вину и дурную славу. Когда она, окруженная благородными женщинами, обратилась с мольбой к своим предкам в театре Помпея, в народе послышались рыдания и проклятия, что эта женщина, предназначавшаяся когда-то в жены Л. Цезарю и в невестки Августу, должна страдать от этого человека из низкой семьи, имеющего влияние благодаря своей бездетной старости40. Сенека, рассуждающий иногда очень близко к Ювеналу41, не только утверждает, что знать при занятии должностей отдает предпочтение многим совершенно недостойным людям, чтобы не допустить достойных, но «новых» людей, но сам еще прибавляет, что это происходит «не без причины»: Фабий Персик (консул 32 г.), несмотря на свой постыдный образ жизни, достиг высших жреческих должностей, благодаря своим знатным предкам — Веррукозу Аллоброгику и тремстам Фабиям. Тем же путем возвысился до консулата Мамерк Скавр (ум. в 34 г.), человек тоже с дурной славой, потомок старого Скавра (конс. 115 г. до Р. Хр.), бывшего первым в сенате42. Тацит восхваляет Тиберия за то, что он в первое время правления, при раздаче почетных должностей, обращал внимание на знатность43; так же похвально выражается Плиний о Траяне, говоря, что он при раздаче должностей всегда предпочитал потомков знатных семейств, чего не делал Домитиан из страха и подозрительности44. Знатность оставалась могучим двигателем и преимуществом, как в служебной карьере, так и в других отношениях, и была одним из высочайших благ, хотя таковым и признавалось часто богатство, на котором базировались сословия и ранги45.
с.113 Действительно, некоторые семьи, процветавшие еще в императорское время, имели за собой очень почтенную древность и прошлое: конечно, к I веку уже немного осталось таких семейств, предки которых были выбраны в сенат еще Ромулом или Брутом, т. е. восемьсот лет назад46. Но в это время должно было существовать еще немалое количество так называемых троянских (происходящих от Энея и его спутников) и албанских (т. е. достигающих до основания Рима) семей; первых из них еще ко времени конца республики насчитывали до пятидесяти47. В одном собрании разговоров на греческом языке, предназначенном для школьного употребления, говорится: я хочу посетить сенатора, который ведет свой род от Ромула и Энеадов48. Всех больше таким происхождением хвалились Юлии; при их погребениях носили изображения Энея, Ромула и Албанских царей49. Меммии производили себя от троянца Мнесфея50. Албанским родом были Квинтилии, от которых происходил Вар, павший в битве в Тевтобургском лесу51. Антонии и Фабии называли Геркулеса своим родоначальником52, Элии Ламии — лестригонского царя Лама53. Пизоны из рода Кальпурниев вели свое происхождение от царя Нумы54: Гней Пизон, представитель этого дома при Тиберии, почти не оказывал предпочтения императору; на сыновей последнего он смотрел свысока и считал их несравненно ниже себя55. Вообще, родословные, начинавшиеся с мифических времен, не были редкостью, — они охотно разрабатывались греческими учеными. Одно сочинение, посвященное Кв. Вителлию (дяде императора), производило род его, совершенно не знатный по другим источникам56, от Фавна, царя аборигенов, и от Вителлии, обоготворяемой во многих местах57. Хотя было прекрасно известно, что дед императора Веспасиана, реатинец, был центурионом в гражданской войне, а отец — откупщиком таможенных сборов, тем не менее попробовали выставить родоначальником дома Флавиев одного из спутников Геркулеса; но Веспасиан сам смеялся над этим58. Император Гальба, из древнего и знатного рода Сульпициев, выставил в своем атрии родословную, по которой значилось, что род его происходит со стороны отца от Юпитера, а со стороны матери от Пасифаи, жены Миноса59. Даже те, которые в обществе недоверчивых высмеивали эти таблицы, считали необходимым защищать их перед другими и не казались даже смешными при этом. Так, Юлий Цезарь, произнося надгробную речь своей тетке Юлии, выводил ее род от Анка Марция с одной стороны и от Венеры, бабки Иула, с другой60. М. Ацилий Глабрион (во второй раз консул 186 г.), которого Пертинак предложил выбрать императором, производил свой род от Энея61, семья Марка Аврелия — с.114 от Нумы62, а Герод Аттик хвалится, что жена его Регилла, сестра Аппия Анния Брадуи (конс. 160 г.), происходит от царственной крови Анхиза и идейской богини63 (впрочем, и родословная самого Герода доходила до Эакидов)64; вообще, выведение рода из героического времени часто встречается и в Греции65. Акты арвальских жрецов содержат длинные списки знатнейших семейств, входивших в состав этой жреческой коллегии. Например, при жертвоприношении, которое император Калигула совершал как представитель коллегии в последних числах мая
Обычай носить кроме собственного имени еще и другие, особенно рядом с приобретенным через усыновление, также и первоначальное имя, встречается лишь изредка во времена Юлиев и Клавдиев, но во время Флавиев, когда вообще «получают преобладание новые люди и новые порядки», явление это становится обычным70; Имена прибавлялись или вследствие усыновления или quasi-усыновления, или через присоединение имен родных со стороны матери. Это делалось из желания похвалиться семейными связями или из других целей71. Ко времени Траяна «имена римской знати так разрослись», что некоторые лица имели их более, чем по десяти, например, Кв. Помпей Фалкон. Сын его, Кв. Помпей Сенецион, консул 169 г., имел не менее 38 имен. Их перечисление имеется на одной надписи: Кв. Помпей Сенецион Росций Мурена Секс. Юлий Фронтин Силий Дециан Г. Юлий Еврикл Геркуланей Л. Вибулий Пий Августан Альпин Беллиций Соллерт Юлий Апер Дуцений Прокул Рутилиан с.115 Руфин Силий Валент Валерий Нигер Клавдий Фуск Сакса Ургутиан (?) Сосий Приск72.
Но сенаторские семьи отличались, пожалуй, чаще царским богатством, чем древней знатностью73. Обыкновенно большое состояние называли сенаторским74. Наибольшим известным в древности богатством в 400 милл. сестерциев обладал живший при Августе авгур Гн. Лентул75. Но уже половина этой суммы считалась очень большим состоянием; «он богаче (Вибия) Криспа», — говорит Мартиал, желая этим определить непомерно богатого человека (названный Крисп обладал состоянием в 200 милл. сестерциев)76. Но и 300 милл. сест. нередко располагали лица сенаторского звания. У Тацита Нерон в письме к Сенеке, обладавшему этой суммой, говорит, что, не говоря уже об отпущенниках, многие, уступавшие Сенеке по заслугам, обладали бо́льшими средствами, чем он (как Л. Волусий Сатурнин, умерший в 56 г. в звании городского префекта,
Местные сенаторы, без сомнения, искони имели большие угодья в Италии. Лишь когда в сенат стали прибывать провинциалы, Траян был принужден постановить (приблизительно в 106—
Большой римский дом с тысячами прислуги из рабов и отпущенников всевозможных наций представлял из себя целое автономное государство. Члены его не только всесторонне эксплуатировали все его доходы и заботились о его благосостоянии, но могли дома удовлетворить часть таких потребностей, в которых в новое время прибегают к помощи индустрии и ремесел. В доме были свои мастерские для выделки предметов украшения дома; дома же достигали некоторых выгод вырабатываемых наукой. Кроме этих членов, в каждом большом доме жило немалое количество лиц, отчасти или вполне зависимых от хозяина дома; другие пользовались поддержкой и поощрением со стороны высоких хозяев, обедневшие получали помощь или восстановление своего прошлого состояния. Отпущение раба на волю сопровождалось, вероятно, часто более или менее богатым подарком; Мартиал упоминает один такой дар, составлявший 10 милл. сест., переданный, по-видимому, при подобном случае99. Щедрость свою и заботы римские вельможи распространяли и на семьи своих приверженцев и клиентов. По словам одного отпущенника (принадлежавшего раньше другу имп. Тиберия Котте Мессалину), найденным на надгробной надписи у Аппиевой дороги, патрон нередко дарил ему суммы, достигающие ценза всадников
В середине I века самым почтенным и самым влиятельным из старых знатных домов был дом Г. Кальпурния Пизона, главы заговора против Нерона в 65 г., принесшего Пизону смерть вместо трона. Он был изгнан Калигулой, но затем возвращен Клавдием и назначен консулом с получением обратно своих владений101; его и так уже значительное имущество увеличилось еще полученным после матери наследством. Он обладал всеми качествами, чтобы стать любимцем народа. Он был высокого роста с прекрасными чертами лица, приветливый и разговорчивый даже с незнакомыми, всегда готовый употребить свое красноречие для защиты с.118 угнетенных. Жизнь он вел очень веселую, любил наслаждения, пышность и роскошь; щедрость его доходила иногда до расточительности; кроме того, он был мастером в поэзии, игре на цитре, в играх в мяч и шахматы и в фехтовании. Он поддерживал сенаторов и всадников, впавших в бедность не по своей вине; кроме того, выводил ежегодно нескольких молодых людей из народа во всадники, давая им необходимые для ценза деньги. Более чем поколение спустя после его смерти его грандиозная щедрость воспевалась поэтами.
После Нерона положение аристократии изменилось. На смену старым вымершим родам приходило все большее количество новых людей из Италии и провинций; они приносили с собой свои привычки, возникшие в более тесном жизненном кругу. Да и сам Веспасиан давал пример своей бережливостью. При Домитиане вельможи должны были опасаться вызвать против себя подозрение роскошью, щедростью и широкой клиентелой; только при Траяне они снова могли «дарить, увеличивать небольшие состояния, давать от собственного избытка»102. По-видимому, Мартиал не без основания желал возврата времен Пизона и Криспа, Сенеки и Меммиев103. Тогда, — говорит он, — часто встречались друзья, дарившие золотые перстни своим клиентам (т. е. вводившие их в сословие всадников подарком в
Но и в позднейшее время сенаторы продолжали роскошный образ жизни, и то состояние, которое в их кругу не считалось богатством, продолжало составлять значительную сумму. В начале V века второразрядные дома имели доходы в
Если такими средствами располагал не особенно богатый сенатор, то ясно, что сенаторский ценз в 1 милл. сест. (ок.
Принадлежавшие к первому сословию «были поставлены точно на вышку» на глазах у всех129, так что им было невозможно не отвечать на те требования, которые предъявлялись к ним со всех сторон; в противном случае им угрожало упасть в мнении общества, которое ждало от них подобающих их званию издержек. Уже Гораций радовался своему невысокому происхождению, избавлявшему его от стольких тягот. Будь он знатен, ему приходилось бы, ради увеличения богатства, постоянно ходить с визитами, нельзя было бы никуда поехать без сопровождающих, пришлось бы держать лошадей, коляски, конюхов. Когда один претор показался на дороге в Тибур в сопровождении лишь пяти рабов, нагруженных кухонной посудой, он подвергся жестокому осмеянию. Насколько лучше жизнь поэта, чем высокопоставленного сенатора!130 Даже в одежде сенаторы были стеснены этикетом. Даже при Адриане, когда все появлялись на улицах в широких плащах (lacernae) и в сандалиях, сенаторы должны были носить неудобную тогу и высокие сапоги со шнуровкой131. Один сенатор был лишен широкого пурпура Тиберием, узнавшим, что он незадолго до
Еще больших издержек, чем жизнь, требовала карьера сенатора: прохождение им различных должностей было сопряжено с колоссальными тратами, так как было связано с устройством различных зрелищ. Даже для одной этой потребности едва ли хватило бы сенаторского ценза. Мегаленские игры обходились претору конца I века в
Рядом с этими тратами сенаторы были подвержены ограничениям в повышении своих доходов. Уже самое управление достоянием затруднялось службой и деловыми поездками. По словам Эпиктета, высокопоставленным сенаторам очень трудно следить за хозяйством: они должны постоянно разъезжать, повинуясь сами или раздавая приказания — разъезжать или по высшему поручению, или по военной службе, или для судебных дел139; по-видимому, редко кому из них удавалось достигнуть высших целей своей карьеры, не поскитавшись по разным местам140. Как пример приведем служебную карьеру Юлия Агриколы, тестя Тацита. Родившись в 39 г. и выросши в Марселе, он вступил на военную службу в Британии, а в 61 г. приехал в Рим, где и женился. Квестуру он получил
Затем для них исключался всякий собственный деловой заработок отчасти обычаем, отчасти в силу законодательных запретов. Старый Клавдиев закон, изданный во время второй пунической войны, по которому никакой сенатор или его сын не может иметь корабля емкостью более чем в 300 амфор (т. е. 12 тонн и 240 центнеров)144, был вновь подтвержден Юлием Цезарем145. Эдикт Адриана о том, что никакой сенатор под своим или чужим именем не имеет права откупать таможенных сборов146, представлял из себя лишь возобновление постановления, появившегося еще до
Но все эти законы можно было обойти, ведя дела под чужим именем: так, например, некоторые сенаторы участвовали в торговых компаниях149, другие же вели всевозможные дела150 через своих вольноотпущенников и рабов, главным образом, денежные дела, которые им не хотелось вести под своим именем. Веспасиан, например, уже после того, как он в качестве проконсула управлял провинцией Африкой, стал принимать участие в денежных предприятиях, чтобы сохранить за собою свое положение151, а Пертинак, будучи консуларом, вел торговлю в Лигурии при посредничестве своих рабов152. Давать в долг капиталы по законным процентам сенаторам, конечно, не возбранялось153. Когда в 33 г., вследствие усиления одного цезарского предписания, упорядочивавшего взаимоотношение между денежными суммами, отдаваемыми в рост, и италийской поземельной собственностью, наступил денежный кризис, число сенаторов, «увеличивавших свое состояние ростовщичеством» (и при этом нарушавших вышеупомянутое предписание), было, очевидно, довольно велико154. Ростовщичеством занимались, главным образом, в провинциях. Так, например, Сенека навязал британцам ссуду в 40 миллионов сестерциев по высоким процентам; неожиданное и насильственное взыскание этой суммы было причиной восстания провинции в 60 г.155. Еще в последние с.123 годы своей жизни он вел через своих агентов дела в Египте и через флот, перевозивший хлеб, получал известия о положении своих тамошних дел156. Александр Север запретил сначала сенаторам вообще отдавать деньги в рост, но потом разрешил им брать по 6 процентов157. Император Антонин Пий, будучи еще сенатором, отдавал свои деньги взаймы по очень низким процентам (4 %), и делал это с той целью, чтобы иметь возможность помогать как можно большему числу (главным образом, вероятно, людям одного с ним звания); факт этот приводится, как доказательство его бескорыстия158.
Большинство же сенаторов употребляло свой капитал для приобретения земель и рабов. Из труда рабов можно было извлекать большие выгоды, не только ведя свои дела через них, но заставляя их также заниматься ремеслами или же отдавал их внаймы. Капиталы, вложенные в землю, приводили также к промышленным и торговым предприятиям, если на ней можно было устроить каменоломни, рудники, кирпичные заводы, гончарни и другие фабрики159. Крупные землевладельцы160 занимались, главным образом, фабрикацией грубых глиняных изделий; сами императоры, члены императорской фамилии, даже знатные дамы получали большие доходы со своих кирпичных заводов. Имена двух братьев, Гн. Домития Тулла и Гн. Домития Лукана, принадлежавших в эпоху Домитиана к самым богатым сенаторам, часто встречаются на клеймах кирпичей, при этом на кирпичах различных фабрик, которыми заведовали различные мастера. Домития Луцилла, дочь Лукана, усыновленная бездетным Туллом, унаследовала вместе с их состоянием и фабрики, которые она оставила своей дочери, носившей то же имя; потом они перешли к сыну последней, императору Марку Аврелию. Но и другие самые разнообразные производства процветали в крупных поместьях. Император Пертинак, будучи консуларом, расширил войлочную фабрику в Лигурии, которую он получил в наследство от своего отца, прикупив большой кусок земли и построив на ней целый ряд новых зданий; он сам пробыл там три года и через своих рабов вел торговлю изделиями этой фабрики161. Владельцы земель, граничивших с большими дорогами, открывали у себя гостиницы162 и иногда добивались разрешения сената устраивать в своих владениях ярмарки и базары163.
Кроме этих видов дохода, сенаторы пользовались еще той привилегией, что им предоставлялись оплачиваемые, и порою очень доходные должности в войске, в администрации и в провинциях. Знатный юноша, принесший все богатство своих предков в жертву своей страсти к лошадям, мог еще рассчитывать на командование когортой164; годичное жалованье трибуна доходило до
Кроме того, наместники часто обогащались вымогательствами, хотя они в это время не могли практиковаться с такой бесстыдной откровенностью, как в эпоху республики167. В случае жалобы, дела наместников разбирались сенатом, члены которого, в большинстве случаев, были склонны к снисхождению по отношению к своим коллегам. В 100 г. и 101 г. Плиний Младший вел дела провинций Африки и Бетики, которые в один и тот же год подверглись крайним притеснениям и ограблению со стороны своих проконсулов, Мария Приска и Цецилия Классика. Последний, умерший до судебного разбирательства, оставил перечень своих вымогательств и писал своей любовнице в Рим, что он вернется свободным (от долгов), так как за «продажу части бетиков» ему удалось выручить 4 миллиона сестерциев. Относительно же первого на суде выяснилось, что он за деньги приговаривал невинных к смертной казни. Один провинциал, между прочим, за
С горькой иронией говорит Сенека: «нет ничего удивительного в том, что провинции разграбляются и судебные приговоры произносятся после своего рода аукциона и выслушания обоюдных предложений в пользу того, кто предложит больше: ведь по международному праву можно продавать то, что было куплено»171. Похвала за «чрезвычайную умеренность и воздержанность» или «непорочность», которые были обнаружены Вителлием и Отоном во время управления провинцией172, и другие подобные восхваления173 говорят за то, что скорее противное было правилом. Когда случалось, что какая-нибудь провинция обращалась к адвокату в Рим с просьбой взять на себя ее защиту, то это была обязательно разграбленная и оскорбленная провинция174. Ювенал увещевает потомка знатных предков, в том случае, если ему достанется, наконец, давно ожидаемая провинция, питать жалость к беззащитным союзникам, всю кровь которых и без того уже высосали. Факт наказания грабителя им помочь не может. Процессы поглощают состояние обвинителей, и Панса отнимет у них то, что оставил Натта. Лучшую часть некогда безмерных богатств уже расхитили Веррес и его современники. Теперь у них можно отнять только несколько пар волов, небольшой табун кобылиц, маленькое именьице и изображения их домашних богов. Если свита наместника ведет себя безупречно, если нет у него прекраснокудрого пажа, от которого зависят решения суда, если супруга его ведет безукоризненный образ жизни и не свирепствует с целью наживы, подобно гарпии с острыми когтями, в городах и на окружных собраниях — то все это равноценно самому древнему и знатному происхождению175. Пертинак, по словам его биографа, до управления Сирией вел себя безупречно, после смерти Марка Аврелия в нем проснулось корыстолюбие, а после управления четырьмя консуларскими провинциями, он вступил в сенат уже богатым человеком176. Но и из эпохи Марка Аврелия дошла до нас горькая критика управления провинциями. «Бедное государство, — говорится в одном письме претендента Авидия Кассия, — которое должно сносить жадность этих богачей!» Император слишком добр. Только многочисленные смертные приговоры могли бы вернуть старый порядок. Возможно ли назвать проконсулами и наместниками тех, которые думают, что провинции даны им сенатом и императором для того, чтобы они могли жить в роскоши и обогащаться. И притом чем, как не кровью государства и имуществом провинциалов. «Но пусть они будут богатыми; боги, если они вообще способствуют правому делу, вновь наполнят государственную казну»177.
Небогатые сенаторы, не желавшие поступить на военную службу и не имевшие достаточно средств, чтобы избрать магистратскую карьеру, требовавшую больших издержек, могли себе составить целое состояние в с.126 качестве судебных ораторов; хотя целый ряд указов и ограничивал размеры вознаграждений за судебную защиту
Но законоведение не было непосредственным источником доходов сенаторов (к числу которых принадлежали самые известные юристы первых двух веков); это занятие доставляло им влияние, почет и известность, а в особенности способствовало достижению должностей и различных почестей. Знание законов играло роль не только при выборах советников императора182, звание которых, начинал с эпохи Адриана, стало постоянной и оплачиваемой должностью, но, главным образом, при замещении городской префектуры183, — должности, которую занимали знаменитые юристы Пегас (при Веспасиане и Домитиане)184 и Сальвий Юлиан (при Адриане)185. Целый ряд очень известных законоведов двух первых веков получили консулат. Антистий Лабеон по причине своего независимого образа мыслей был либо лишен этой чести, либо сам отказался от нее; равным образом, отказался и А. Касцеллий. Более покладистый соперник Лабеона, Атей Капитон, занимал эту должность в 5 г. по Р. Хр. М. Кокцей Нерва был консулом в 22 г., Г. Кассий Лонгин в 30 г., Каниний Ребил (ум. в 56 г.) в неизвестном нам году186, Целий Сабин в 69 г., Пегас, может быть, при Веспасиане, Нератий Приск около 83 г., П. Ювентий Цельс, вероятно, при Траяне и вторично в 129 г., Сальвий Юлиан также дважды (при Адриане), Пактумей Клемент в 138 г. вместе с М. Виндием Вером187.
Нет ничего удивительного в том, что часто в тех случаях, когда законные и честные средства к увеличению доходов переставали соответствовать сумме тех издержек, которые требовались от сенаторов, многие сенаторские семьи попадали в очень затруднительное положение и порою доходили до полного обеднения. Нужда заставляла отдельных членов таких семейств выступать за деньги в общественных с.127 представлениях, главным образом, при Нероне188. Когда будущий император Вителлий был послан Гальбой в качестве консулара-легата в Германию, у него совсем не было денег на дорогу, так что ему пришлось заложить жемчужину, которую его мать носила в ухе, сдать на остальную часть года свой дворец внаймы и поместить жену и детей, которых он оставлял в Риме, в наемной квартире; с трудом удалось ему также, не без некоторой наглости, освободиться от массы кредиторов, которые хотели задержать его189. Долги Отона по смерти Нерона составляли 200 миллионов сестерциев190. Многие, имея право попасть в сенат, оставались всадниками, чтобы уклониться от разорительных обязанностей первого сословия, но иногда их насильно принуждали к этому. Некий Сурдиний Галл, чтобы не быть сенатором, отправился в 47 году в Карфаген, но по приказанию Клавдия должен был вернуться, чтобы надеть на себя «золотые путы»191. Других всадников сенаторского происхождения, которые отказывались поступить в сенат, Клавдий исключал и из сословия всадников192.
Очень часто сенаторы обращались к императорам с просьбой — оказать им денежную поддержку или уволить их из сената. Императоры в большинстве случаев с готовностью помогали сенаторам, тем более, что они сами принадлежали к их сословию, и охотно заботились о сохранении древних родов193. Но, само собой разумеется, что всем нуждающимся они помочь не могли, да и помощь их была очень различна. Август, щедрый и в этом отношении, увеличил, между прочим, в 4 г. по Р. Хр. состояние восьмидесяти сенаторов до
Сам он, будучи еще претором, получил от Траяна 2 миллиона на устройство театральных представлений205. Антонин Пий также помогал сенаторам и магистратам при исполнении их должностных обязанностей206. Гавию Клару, занимавшему должность квестора, эдила и претора, несмотря на то, что у него после уплаты отцовских долгов почти ничего не осталось, он одолжил деньги из государственной казны для покрытия тех издержек, которые требовала претура; всю эту сумму Гавий Клар вернул. Фронтон, друг Клара, пишет Л. Веру, что он постарался бы сам всячески облегчить ему исполнение сенаторских обязанностей, если бы у него было большее состояние207. Очевидно, было обычным, что богатые сенаторы помогали своим обедневшим коллегам, спасая этим честь сословия: так например, и в этом направлении вышеупомянутый Г. Кальпурний Пизон обнаружил свою царскую щедрость208.
Кажется, вообще, внутри первого сословия до некоторой степени считались с обязанностью взаимного вспомоществования; особенно, когда дело шло о театральных представлениях, то денежная помощь предлагалась не только друзьями, но и менее близкими лицами того же сословия, и, в большинстве случаев, принималась. Казненный в эпоху Калигулы Юлий Грецин (отец Агриколы) отказался от больших денежных сумм, с.129 посланных ему для этой цели консулами Фабием Персиком и Канинием Ребилом, вследствие дурной репутации этих лиц, но принял помощь от других; Сенека усматривает в этом факте проявление некоторой цензуры209. Когда сгорал дом знатного человека, по словам Ювенала, вся аристократия надевала траур, претор прекращал судопроизводство, и денежные суммы, стекавшиеся со всех сторон на построение нового здания, достигали порою таких размеров, что на пострадавшего падало подозрение в умышленном поджоге; но никому не приходило в голову дать приют и оказать помощь бедняку, потерявшему вследствие пожара все свое имущество210.
Существовавший обычай, завещать свое состояние целому ряду лиц, с течением времени достиг таких широких размеров, что стал для большинства сенаторов постоянным источником доходов. Плиний Младший выражал свою радость по поводу того, что его так часто упоминали вместе с Тацитом. И в завещаниях они оба обыкновенно упоминались вместе и им предназначались одинаковые суммы, за исключением тех случаев, когда завещатель был особенно близок с одним из них211. В дошедшем до нас завещании Дасумия (составленном в 109 г.), по всей вероятности, упоминается и о них212. Кроме того, разрешались в остальных случаях запрещаемые дарственные записи между мужем и женою, если они производились с целью достижения или сохранения звания и почестей213. Сенаторам, главным образом родовитым, было, конечно, легко поправить свои денежные дела женитьбой на богатой невесте, достаточным доказательством чего является хотя бы следующий рассказ Светония: вторая жена отца императора Гальбы, очень красивая и богатая женщина, влекомая его знатным происхождением, сама сделала ему предложение, и притом довольно навязчивым образом, несмотря на то, что он был мал ростом и горбат214. Да и вообще «породниться с широкой пурпуровой каймой» было в то время высшей целью очень многих честолюбивых женщин215.
Вступление в сенат, несмотря на сопряженные с ним тяжелые обязанности и многие чувствительные ограничения, было все же высшей целью каждого честолюбивого римлянина и наполняло самих сенаторов высоким сознанием своего собственного достоинства, делавшего их первыми лицами тогдашнего мира. Чтобы объяснить себе этот факт, надо помнить, что вступление в сенат открывало им путь к достижению должностей, перешедших еще из республики и доступных только им. И даже тогда, когда эти должности доставляли только внешний блеск и почти совсем были лишены своего первоначального значения и смысла, достижение их, даже лучшим и вдумчивым людям своего времени, казалось окруженной ореолом почета целью, к которой стоит стремиться. Очень немногие явления последующей жизни Рима вызывают столько удивления, как тот факт, что даже жалкий призрак прежнего величия был в с.130 состоянии так долго и до такой степени заменять давно исчезнувшую действительность, вызывать такое глубокое уважение к себе и действовать на всех своими старыми непреодолимыми чарами. Это чувство настолько прочно и глубоко царило в душах людей, что до самого конца жизни древнего мира, да и после того, консулат считался высшей почестью, которой может достигнуть подданный. Когда наступил период старости в жизни Рима, когда должность эта стала ничем иным, как детской игрою в пышность, и тогда еще император Юлиан называл ее «почестью, равносильной всякой власти». В VI в., когда консулат стал уже пустым звуком, лишенным всякого значения, он прославлялся еще, как «высшее благо и величайшая почесть в мире»216. Либаний обосновывает эту высокую оценку тем, что имя консула делается известным всему миру и никогда не забывается217. Нет поэтому ничего удивительного в том, что в тот период империи, который был эпохой прогресса, даже Тацит считает пределом всех человеческих стремлений — достижение консулата, который в его время не был еще лишен всех своих функций, а был, напротив, окружен новым блеском, благодаря тому, что сами правящие императоры по нескольку раз занимали эту должность. В заключении биографии Агриколы он говорит: «так как он достиг почестей консулата и триумфа, чего же еще мог он ожидать от судьбы?»218.
До какой степени люди незначительные умели обманывать свое тщеславие, будто бы магистратуры сохранили свое прежнее значение, и занимающие их являются действительно тем, чье имя они носят, об этом ярче всего свидетельствует то, каким образом Плиний Младший говорит об одной из самых ничтожных, и утерявшей всякое значение, о трибунате. Он считал выступление в качестве судебного защитника несовместимым с достоинством трибуна. «Много, правда, зависит от того, чем считать трибунат, пустым ли призраком, именем без настоящего значения, или нерушимой властью, которой никто не должен ограничивать, даже обладающий ею. Будучи трибуном, я, может быть, и ошибался, приписывая себе некоторое значение; но, уверенный в своей правоте, я не выступал в качестве защитника перед судом, во-первых, потому что мне казалось неприличным, что все будут сидеть в то время, как стоять будет тот, перед кем все обыкновенно встают и кому все уступают место, что водяные часы посмеют прервать речь того, кто может заставить молчать всякого другого, что ругательства должен будет выслушивать тот, даже уговаривать которого возбраняется, и который должен всем показаться слабым, если он молча потерпит все это, и дерзким, если ему вздумается отомстить»219.
Начиная с эпохи Августа, комплекс должностей, объединенных под именем вигинтивирата, представлял собою предварительную ступень к с.131 первой сенаторской должности — квестуре220. Каждый, желавший попасть в курию, должен был кроме того отбыть военную службу в качестве офицера, что было возможно, начиная с
К трем ступеням, представлявшим собою обязательную скалу должностей во время республики, а именно: к квестуре, претуре и консулату, Август прибавил еще четвертую обязательную ступень, которая заняла место между двумя первыми и на которой оба эдилитета, в числе шести мест, были соединены с народным трибунатом, в числе десяти мест. Таким образом, в сенате теперь существовали четыре класса: консулары, претории, трибуниции (к которым принадлежали и эдилиции) и квестории. Занятие одной ступени было обязательным условием достижения следующей; но патриции, которым из 16 должностей третьей ступени были доступны только две должности курульного эдилитета, могли пропускать ее и, таким образом, от квестуры прямо переходить к претуре222. Двадцатью вигинтивирами занимались все двадцать квесторских мест; 20 квесторов, за вычетом патрициев, получали 16 трибунских и эдильских должностей, бывшие трибуны и эдилы делались преторами, число которых колебалось, но в общем доходило от 12 до 18; эта последняя цифра (как норма, установленная, может быть, уже Клавдием), существовала еще в эпоху Адриана223. Эти цифры обнаруживают двоякую тенденцию: с одной стороны — дать каждому, вступившему на поприще сенаторской службы, возможность достигнуть также и претуры; с другой стороны — иметь наготове для всех ступеней сенаторской службы только столько кандидатов, сколько имелось мест, и, таким образом, сделать избирательное право сената почти иллюзорным. Но фактически обстоятельства складывались немного иначе, в зависимости от императорской диспенсации от вигинтивирата224 и от возведения сенаторов в трибуниции и претории самим императором без прохождения этих должностей; но об этом речь еще впереди. Роль сената при выборах до претуры в каждом отдельном случае зависела, следовательно, от императора225.
Высшая должность, консулат, замещалась (по всей вероятности, со времени Нерона)226 по императорскому назначению; число мест постепенно расширялось. По крайней мере со 2 года по Р. Хр., когда консулат был в большинстве случаев должностью полугодичною, а годичная (предназначавшаяся, главным образом, для членов императорского дома) стала понемногу все более и более редким знаком отличия (из которых с.132 последний относится к 52 году), — в правление Августа число их было обыкновенно 4, то же самое и при Нероне; при Калигуле и Клавдии царил произвол. В 69 г., вследствие назначений, произведенных тремя императорами, Гальбой, Отоном и Вителлием, число консулов возросло до 15. С этих пор исчезает полугодичный консулат, и появляются четырехмесячные, и отчасти двухмесячные сроки, произвольно чередующиеся, но из которых в III веке преобладают последние; другие сроки, например месячные, были исключением. При Коммоде Клеандр назначил однажды 15 консулов в один год, как об этом уже было сказано227. В остальном, введенный Августом последовательный порядок должностей, состоящий из четырех ступеней, продержался более 200 лет228.
Между двумя следующими друг за другом должностями должен был пройти некоторый промежуток времени. Для достижения квестуры, начиная с Августа, требовался
Что касается соотношения цифр на трех нижних ступенях, то (как об этом уже было сказано) лица, занимающие должность квесторов, могли быть уверены в том, что со временем им удастся добиться двух следующих высших должностей. Нет никакого сомнения в том, что, кроме диспенсации патрициев от третьей ступени, порою требовались чрезвычайные меры для получения требуемого числа соответствующих кандидатов. Это достигалось, как это уже было сказано, тем, что императоры возводили надлежащих лиц в высший класс без того, чтобы они действительно занимали связанные с ним должности. В силу своей цензорской власти, императоры все чаще и чаще стали производить в класс трибунициев и преториев таких сенаторов, которые не занимали еще трибуната, эдилитета и претуры231. Число их в последующее время было довольно велико. Лица, удостаивавшиеся подобного повышения (adlectio), пользовались всеми политическими и почетными правами, вытекавшими из действительного замещения магистратуры232, главным образом, правом соискания высших должностей.
Кроме этого действительного повышения волею императора, могло еще происходить дарование почетных прав сенатом (так называемых ornamenta, т. е. знаков достоинства)233. В основу дарования ornamenta с самого начала была положена та мысль, что пожалование их есть ничто с.133 иное, как форма без содержания, блеск, за которым нет сущности. Они не давали ни права соискания высших должностей, ни права участия в сенате; только те лица, которые пользовались уже сенаторским правом голоса, получали возможность подавать свой голос в среде того класса, инсигнии которого они получили, и являться на общественных празднествах вместе с его членами234. Взаимоотношение между инсигниями и саном, полученным по императорскому назначению или вследствие занятия магистратуры, было, следовательно, приблизительно такое же, как в настоящее время взаимоотношение между почетным и действительным званием. Клавдий, тщетно просивший Тиберия пожаловать ему консулат, получил от него только консульские инсигнии. На настоятельную, вторичную, просьбу его Тиберий ответил ему только, что он послал ему 50 золотых для покупок на базаре во время сатурналий235. Когда друзья упрекали Нерона в пренебрежительном отношении к Октавии, то он говорил, что она должна удовольствоваться инсигниями супруги236.
Первым из сословия всадников, получившим подобное пожалование, был Сеян, который, в качестве префекта претория, в 19 году получил преторские инсигнии. Префекты претория и впоследствии получали эти орнаменты, а со времени Нерона — и консульские, и не только они одни, но и префекты ночной стражи и другие влиятельные или пользующиеся особым покровительством лица из сословия всадников, даже императорские прокураторы в провинциях, а при Клавдии и императорские вольноотпущенники. Подвластные цари тоже удостаивались орнаментов; так, например, иудейский царь Агриппа получил преторские орнаменты при Калигуле, и консульские при Клавдии. Этот последний император пожаловал брату его, Ироду, преторские орнаменты. Так же, как при пожаловании орденов в настоящее время, так и в Риме существовала градация от низших к высшим инсигниям237.
Что касается действительного замещения трех низших должностей, то и здесь императоры назначали обыкновенно (сравнительно небольшую) часть кандидатов. Назначение это производилось в форме рекомендации некоторых лиц сенату, для которого это имело уже законное и обязывающее значение238; остальных лиц выбирал сенат. Консулы же все назначались императором (вероятно, со времени Нерона, как об этом уже говорилось выше)239. Сокращение времени консулата давало императорам возможность награждать большее число лиц за заслуги или за услужливость и таким образом приобретать преданность большего числа сенаторов. Вследствие этого, со временем получилось еще одно новое подразделение, а именно так называемый «ординарный» консулат, занимаемый в течение двух первых месяцев года и от которого весь год получал свое имя240, считался самым почетным. Увеличение числа ежегодно назначаемых консулов делало излишним назначение консуларов со стороны цензоров без действительного занятия этой должности. Эта мера, с.134 действительно, была предпринята только в III в. Опеллием Макрином; чаще она применялась в диоклетиано-константиновскую эпоху241. Высшим знаком императорской благосклонности и самым блестящим удовлетворением честолюбия было пожалование консулата во второй и в третий раз, но последнее случалось довольно редко, а после Адриана совсем прекратилось. Однако, сам Адриан (как и оба предшественника его)242 удостоил этой чести очень многих243, не говоря уж о членах императорской фамилии. Последний подданный, удостоившийся назначения консулом три раза, был зять Адриана Юлий Урс Сервиан в 134 году244. До Траяна этой редкой честью награждали только за военные заслуги, Траян же удостаивал ею также лиц, отличившихся на государственной службе245. О Вергинии Руфе, который три раза занимал консулат (два первых раза в 63 и 69 гг.), Плиний говорит, что он поднялся на самую высокую ступень, которая вообще доступна подданным246. Но и вторичный консулат, пожалование которого происходило, конечно, гораздо чаще (но только со времени Флавиев), считался высоким знаком отличия, хотя Адриан, а тем более Каракалла и Александр Север, не скупились на эту награду247.
Если магистратуры по большей части и потеряли свое прежнее значение и стали только средством к достижению сенаторского звания, то в то же время они получили и новое значение и новую притягательную силу, благодаря тому, что пожалование их стало знаком императорского благоволения и доказательством того, что император остался доволен предыдущей службой данного лица. Плиний Младший говорит в своей благодарственной речи Траяну, после получения от него консулата, что прежде (т. е. при Домитиане) стремления даже лучших людей парализовались уверенностью в том, что император ничего не узнает о их заслугах (главным образом, в провинциях) и не сможет поэтому наградить их; теперь же надежда на повышение является для них стимулом, путь почестей и славы открыт всем, каждый может выбрать себе цель для своих стремлений, и исполнение его желаний зависит только от него самого. Он особенно одобряет то, что условием достижения какой-нибудь должности является, главным образом, предыдущая служба248. В 103 или 104 гг. Плиний выпросил себе у Траяна освободившееся место авгура, как знак его хорошего мнения о себе; в ответ на поздравительное письмо после получения желаемого, он пишет, что убедиться в милости императора даже по самому незначительному поводу — вещь прекрасная249. Тем более в глазах раболепно настроенных людей каждый имел только постольку значение, поскольку он удостаивался знаков императорской милости, которая проявлялась в раздаче почетных должностей. Один всадник, обвиненный после падения Сеяна за дружбу с ним, сказал в своей защитительной речи перед сенатом: «Нам не подобает судить о том, кого и по каким причинам ты возвеличиваешь над другими: тебе боги дали с.135 высшее право решать дела, нам же оставили только доблесть послушания. Мы видим только то, что открыто лежит перед нами, видим, кто получает от тебя богатство, почести и силу вредить или приносить пользу другим. Угадывание сокровенных мыслей властителя — вещь недопустимая, опасная, а кроме того, и бесплодная»250. Таким образом, лица, удостоившиеся повышения, возвеличивались над товарищами и приближались к трону. Так республиканские должности, несмотря на свои старые названия, в действительности приняли монархический характер.
Становится ясным, насколько эта искусственно созданная, расчлененная и снабженная внешними знаками отличия система титулов, почестей и инсигниев отвечала цели — заставлять честолюбивые стремления подданных служить выгоде монархии. Доказательством того, что цель эта вполне достигалась, является то большое значение, которое придавалось знакам отличия, и то различие, которое делалось между почетной и действительной должностью. Что касается знаков отличия, то их носили только в исключительных случаях, на общественных торжествах и придворных праздниках251. Мысль Александра Севера — ввести форму для всех должностных лиц, состоящих на императорской или курульной службе, не была приведена в исполнение252.
Таким образом, курульные должности были и оставались предметом страстных желаний и неустанных стремлений, и достижение каждой новой должности заставляло еще сильнее стремиться к дальнейшему повышению. «Честолюбие, — говорит Сенека, — не дает человеку возможности удовлетвориться той почестью, которая была для него когда-то предметом безмерных желаний. Никто не благодарит за получение трибуната, напротив, трибун жалуется, что он не добился еще претуры, но и этой еще не достаточно, покуда нет консулата, и консулат, достигнутый лишь один раз, не дает полного удовлетворения. “Он пожаловал мне претуру, — говорит у него честолюбец, — а я надеялся на консулат; он дал мне 12 ликторов, но не сделал меня настоящим консулом; он велит называть моим именем год, но у меня нет еще жречества; я избран в жреческую коллегию, но почему только в одну?”»253. Больше всего усилий прилагалось для достижения консульства. «Многие, — говорит Сенека в другом месте, — целые годы добиваются того, чтобы один год стал называться их именем». По словам Мартиала, сенатор каждое утро обивает 60 порогов, чтобы прибавить новое имя в список консулов и чтобы впоследствии в качестве наместника управлять народами Нумидии или Каппадокии. «Если ты хочешь стать консулом, — говорится у Эпиктета, — ты должен сократить время своего сна, повсюду бегать, целовать руки, томиться перед чужими дверями, говорить и делать многое, недостойное свободного человека, многим посылать подарки, некоторым даже ежедневно»254.
с.136 Такие старания надо было прилагать для достижения каждой должности. Ни сам кандидат, ни друзья и покровители его не скупились на посещения и рекомендательные письма. Плиний Младший находился в большом волнении, когда молодой С. Эруций Клар добивался трибуната. Здесь до некоторой степени дело шло о его собственной чести. Он выхлопотал для него у императора сан сенатора, квестуру и право соискания трибуната; если бы он теперь не добился желаемого, то могло бы показаться, что Плиний обманул императора. Он ходил поэтому из дома в дом, из одного присутственного места в другое, просил и заклинал своих друзей, пускал в ход все свое влияние, и других убеждал содействовать ему255. Когда в качестве кандидата выступил Юлий Назон, Плиний заклинал своего друга Минуция Фундана (который был консулом в 108 г.) тотчас же явиться в Рим, чтобы вместе с ним содействовать его избранию. Опять дело шло как бы о его собственном избрании, так как было известно, что он взял на себя поддержать кандидатуру. Отказ Назону был равносилен отказу ему самому. Когда находящийся вне Рима Тацит написал рекомендательное письмо для его кандидата, то Плиний ответил ему, что этим письмом он рекомендует ему его же самого, и просил писать другим лицам256. Кандидат заслуживал похвалу, если использовал все законные средства, с целью обеспечить ими свое избрание. Когда молодой Юлий Авит, избранный эдилом, умер до вступления в должность, Плиний восхвалял его между прочим и за неутомимость и бдительность, с которой он добивался этой должности257. Но сколько велось интриг, переносилось унижений и совершалось подлостей, чтобы проложить себе дорогу к какой-нибудь должности! Колумелла, принадлежавший к сословию всадников, хотел (в эпоху Нерона) лучше удовольствоваться скромным уделом сельского хозяина, чем добиваться власти и почестей магистратур посредством низкого раболепства и позора и при этом растратить все свое состояние258. Очень часто повышение бывало наградой за позорную деятельность в качестве обвинителя в процессах по оскорблению величества и покупалось кровью невинных, гибелью целых семей. Чтобы погубить всадника Тития Сабина, в 27 г. составился постыдный заговор трех бывших преторов, которые стремились к консулату; «для этого надо было заручиться помощью Сеяна, чего можно было добиться только посредством преступления»259. Подкупы господствовали и при дворе, и в сенате. Мессалина и вольноотпущенники Клавдия занимались торговлей должностями. В 62 г. Фабриция Веентона обвиняли в том, что он продавал свое ходатайство перед Нероном за повышения и другие уступки260. Но и Веспасиан без всякого стыда продавал желающим должности и почести261. Приблизительно в 107 г. сенат постановил запретить искателям должностей устраивать пиры, рассылать подарки и передавать денежные суммы лицам, которые заведовали выборами. Это последнее действительно происходило, хотя и тайным образом, все же остальное с.137 совсем открыто и в широких размерах. Траян, по предложению сената, законом о добывании должностей происками ограничил непозволительные расходы кандидатов на подкупы.
Что касается самих выборов, производившихся до конца I века в сенате, посредством устного голосования, а в начале правления Траяна посредством тайного262, то они все еще считались важным и серьезно обставленным актом. «Во время последних выборов, — пишет Плиний Младший, — на выборных табличках встречались разные шутки, часто неприличные, так что сенат пришел в величайшее негодование и желал, чтобы виновные подверглись немилости императора. Чем должен дома заниматься тот, кто позволяет себе такие грубые шутки в столь значительном деле и в такое важное время!»263. Гордость избранных равнялась недовольству и зависти обойденных. Тиберий отверг внесенное в 16 г. предложение — избирать магистратов на 5 лет, ввиду того, что уже при годичном назначении трудно избегнуть столкновений, хотя обойденные в этом случае могут еще утешиться надеждой на близкое будущее. Если назначение на год делает людей такими заносчивыми, то что же будет при назначении на 5 лет?264 Сенека в нескольких местах говорит о невозможности удовлетворить все желания. «Человека не столько радует множество людей, стоящих позади него, как печалит одно лицо, стоящее перед ним. Недостаток честолюбия состоит в том, что оно никогда не оглядывается назад»265, — говорит он. Для «нового человека» тот день, когда он получал курульную должность, становился новой главой в его жизни. Встречные знакомые обнимали избранника, его рабы целовали ему руки, при возвращении он находил свой дом освещенным, он поднимался на Капитолий, чтобы принести благодарственную жертву266; эта же церемония происходила и в его доме. «Запах крови быков, — говорит Мартиал, — наполняет преддверие дворца, если императорское послание принесло владельцу его весть о даровании ему высокой почести»267. Вся семья того лица, которое удостоилось повышения, поднималась вместе с ним; так, например, преторская семья становилась консульской и т. д., а потомки получали возможность добиваться новых, еще более высоких почестей. О Л. Волусии Сатурнине, умершем в 20 г., у Тацита говорится, что он происходил из древней, но дошедшей только до претуры семьи, сам он уже добился консулата268. «Если сын консулара, получившего триумфальные инсигнии, трижды удостаивается консулата, — говорит Плиний Младший, — для него это не является повышением, в силу своего происхождения он имеет право на это»269. Легат Фабий Валент подстрекал Вителлия захватить императорскую власть, ссылаясь на высокое положение его отца, который был трижды консулом, занимал должность цензора и был коллегой императора. Такое происхождение давно уже возлагает на него императорское достоинство и одновременно лишает его безопасности как подданного270.
с.138 Из многих других свидетельств можно заключить о том значении, которое придавалось добытой должностями знатности. Плиний советует Минуцию Фундану, которому предстоял консулат, выбрать в квесторы молодого Асиния Басса, ввиду того, что отец его был претором, и он состоит в родстве с консулами271. Тацит говорит о Кальвии Криспинилле, пользовавшейся дурной славой, что, выйдя замуж за консулара, она добилась уважения всего города272. Квинтилиан потерял своего старшего сына, на которого он возлагал большие надежды, на десятом году его жизни; ввиду того, что он был усыновлен консуларом, он имел в будущем возможность добиться очень почетных должностей, а кроме того, должен был стать зятем своего дяди, претора273. Писатели, принадлежавшие к классу сенаторов, как Плиний Младший, Сенека, Тацит, так же тщательно отмечают звания, как и те, которые не принадлежали к этому кругу274. На многочисленных памятниках, поставленных лицам сенаторского звания, с тщательной точностью и в строгой последовательности перечисляются все их должности, титулы и звания, как настоящие, так и прошлые, даже в тех случаях, когда звание и должностное положение не играло никакой роли. Так, например, после смерти Плиния Младшего все его пожертвования и дары родному городу и все его должности от высших до низших перечисляются не только на надписи, которая была сооружена в Коме275, но и на постаменте бронзовой статуэтки, которая предназначалась в тамошний храм Юпитера. На нем должен был находиться полный перечень всех его титулов «в том случае, если друг, которому было поручено изготовление ее, найдет это нужным»276. На греческих надписях подробно указывалась даже родственная связь с сенаторами и консуларами277.
Кроме знаков отличия, перешедших еще из республики, а именно широкой пурпуровой каймы на тунике, сенаторских башмаков (посредством черного ремня подвязывавшихся до половины голени)278 и первого места на всех представлениях, в императорскую эпоху сенаторы пользовались еще и другими привилегиями, которые определялись обычаем или законодательными предписаниями в разное время различно. По указу Августа, в 36 г. до Р. Хр. только магистраты из класса сенаторов имели право, в качестве устроителей театральных представлений, надевать сплошную пурпуровую одежду279. Закрытые носилки, которыми впервые стал пользоваться, по-видимому, император Клавдий, стали в III веке привилегией лиц консуларского звания280. Когда в это же время в Риме вошли в употребление запрещенные прежде экипажи, Александр Север дал сенаторам исключительное право пользоваться в городе каретами, украшенными серебром281. В течение II века почетное название сенаторов clarissimus, с.139 употреблявшееся и в конце I века, стало постоянным титулом всего сословия, так что ставилось впоследствии в сокращенном виде сразу после собственного имени мужчины (vir clarissimus), женщины (femina clarissima), юноши (iuvenis clarissimus) и детей обоего пола (puer clarissimus, puella clarissima)282.
В силу своей цензорской власти император имел право исключать из сената283. Потеря сословной чести могла быть вызвана судебным осуждением, дурной славой, обеднением и другими причинами. Тиберий вычеркнул в 25 году из сенаторского списка сенатора Апидия Галла Мерулу, потому что тот не дал предписанной присяги, касающейся постановлений Августа284; в 32 г. — сенатора Юния Галлиона за внесенное им предложение — разрешить отставным гвардейцам (преторианцам) занимать в театре места всадников. Предложение это было сделано из излишнего раболепства, но Тиберий усмотрел в нем желание расположить к себе солдат285. В 53 г. сенаторы добились исключения одного члена, который, подстрекаемый императрицей Агриппиной, с помощью ложного обвинения принудил одно высокопоставленное лицо покончить жизнь самоубийством286. Исключение из сената происходило чаще всего в форме якобы добровольного ухода287. В 52 г. император Клавдий произнес речь, в которой хвалил тех, кто по причине стесненных обстоятельств добровольно покидал сенат, и исключал тех, кто, оставаясь в сенате, усугублял свою бедность наглостью288.
Нет никакого сомнения в том, что исключение из сената ощущалось в большинстве случаев, как тяжкий удар, и немногие, вероятно, переносили его так хладнокровно, как Умбоний Силион, которого Клавдий в 44 г. отозвал из южной Испании (Бетики), где он был наместником, и исключил из сената якобы за то, что по его вине войско в Мавритании терпело нужду. Действительной же причиной были подстрекательства некоторых враждебных ему вольноотпущенников. Умбоний сделал вид, что хочет распродать все свое имущество, он велел собрать и выставить всю свою роскошную домашнюю утварь как бы для аукциона, но продал только свою сенаторскую одежду, желая этим показать, что он потерпел только кажущуюся потерю и сохранил все то, что имеет действительную ценность289. Но исключенные из сената могли вернуть себе свое звание, главным образом, с переменой правителя; так, например, в 70 г., при Гальбе, этого добились три лица, исключенные из сената Клавдием и Нероном за вымогательство, равным образом и М. Антоний Прим, исключенный за подлог также при Нероне290.
ПРИМЕЧАНИЯ