Юлий Цезарь

с.157

5. ВЕЛИКОЕ ГАЛЛЬСКОЕ ВОССТАНИЕ. КАНУН РУБИКОНА.

Когда после вто­рой и не очень удач­ной экс­пе­ди­ции в Бри­та­нию Цезарь вер­нул­ся на кон­ти­нент, его ожи­да­ло самое тяже­лое из всех испы­та­ний, пере­жи­тых им за годы вой­ны в Гал­лии. Каза­лось, что все достиг­ну­тое: и победы над отдель­ны­ми пле­ме­на­ми, и общее зами­ре­ние Гал­лии, и бле­стя­щие воен­ные успе­хи, и дипло­ма­ти­че­ские дости­же­ния — все это вдруг заша­та­лось как бы от страш­но­го под­зем­но­го толч­ка, гото­во было рух­нуть и похо­ро­нить под сво­и­ми облом­ка­ми его репу­та­цию, его с таким трудом заво­е­ван­ное поло­же­ние. В кон­це кам­па­нии 54 г., т. е. на пятом году пре­бы­ва­ния Цеза­ря в Гал­лии, нача­лось вели­кое галль­ское вос­ста­ние.

Собы­тия раз­вер­ну­лись сле­дую­щим обра­зом. Вско­ре после воз­вра­ще­ния из Бри­та­нии Цеза­рю ста­ло извест­но, что исте­кав­ший год вслед­ст­вие засу­хи был в Гал­лии неуро­жай­ным. Поэто­му ему при­шлось отсту­пить от обыч­но­го поряд­ка при раз­ме­ще­нии сво­их войск на зим­ние квар­ти­ры, рас­сре­дото­чив их по раз­лич­ным галль­ским общи­нам. При таком раз­ме­ще­нии, оче­вид­но, было лег­че спра­вить­ся с нехват­кой про­до­воль­ст­вия. Сам Цезарь на сей раз решил остать­ся в Гал­лии, пока зим­ние квар­ти­ры леги­о­нов не будут укреп­ле­ны. В каче­стве глав­ной квар­ти­ры вре­мен­но был избран город Сама­ро­бри­ва (Амьен). Одна­ко бли­жай­шие собы­тия пока­за­ли, что этой зимой Цеза­рю вооб­ще не при­дет­ся покидать Гал­лию.

Один из недав­но набран­ных леги­о­нов, точ­нее, пол­то­ра леги­о­на, т. е. 15 когорт, под коман­до­ва­ни­ем Кв. Титу­рия Саби­на и Л. Аврун­ку­лея Кот­ты были с.158 раз­ме­ще­ны в обла­сти эбу­ро­нов (меж­ду Маа­сом и Рей­ном). Здесь и про­изо­шла пер­вая вспыш­ка вос­ста­ния. Как утвер­жда­ет Цезарь в сво­их «Запис­ках», одним из глав­ных ини­ци­а­то­ров дви­же­ния ока­зал­ся вождь пле­ме­ни тре­ве­ров Инду­тио­мар, у кото­ро­го назре­вал кон­фликт с Цеза­рем еще перед экс­пе­ди­ци­ей в Бри­та­нию. Пер­вы­ми же, кто под­дал­ся его аги­та­ции, были эбу­ро­ны и их вождь Амбио­рикс.

Бук­валь­но через две неде­ли после того, как рим­ляне обос­но­ва­лись в сво­ем лаге­ре, эбу­ро­ны неожи­дан­но напа­ли на них. Одна­ко напа­де­ние без труда было отби­то. Тем не менее ока­за­лось, что инци­дент этим не исчер­пан. Амбио­рикс насто­ял на пере­го­во­рах, во вре­мя кото­рых он сооб­щил рим­ля­нам сле­дую­щее: напа­де­ние на лагерь совер­ше­но отнюдь не по его ини­ци­а­ти­ве, но под дав­ле­ни­ем всей общи­ны эбу­ро­нов. Сам он нико­гда бы не высту­пил про­тив рим­лян, так как, во-пер­вых, он слиш­ком мно­гим обя­зан Цеза­рю лич­но, во-вто­рых, он не настоль­ко глуп и само­на­де­ян, чтобы рас­счи­ты­вать на победу над рим­ля­на­ми толь­ко соб­ст­вен­ны­ми сила­ми. Дело же заклю­ча­ет­ся в том, что на вос­ста­ние реши­лась вся Гал­лия и сего­дняш­ний день выбран для одно­вре­мен­но­го штур­ма всех зим­них лаге­рей рим­лян, дабы ни один леги­он не мог прий­ти на помощь дру­го­му. Кро­ме того, боль­шой отряд гер­ман­цев уже пере­шел через Рейн и через два дня при­будет сюда. Поэто­му он, Амбио­рикс, испол­нив долг галль­ско­го пат­риота, теперь хочет испол­нить долг бла­го­дар­но­сти и сове­ту­ет сво­е­му ста­ро­му дру­гу Титу­рию снять­ся с лаге­ря и при­со­еди­нить­ся к како­му-либо из близ рас­по­ло­жен­ных рим­ских леги­о­нов. Он же клят­вен­но обе­ща­ет обес­пе­чить рим­ско­му вой­ску сво­бод­ный и бес­пре­пят­ст­вен­ный про­ход через терри­то­рию, при­над­ле­жа­щую эбу­ро­нам.

Пред­ло­же­ние Амбио­рик­са про­из­ве­ло боль­шое впе­чат­ле­ние. Был созван воен­ный совет. Аврун­ку­лей Кот­та и боль­шая часть воен­ных три­бу­нов счи­та­ли, что без при­ка­за­ния Цеза­ря нель­зя сни­мать­ся с лаге­ря и что они спо­соб­ны усто­ять перед любым штур­мом. Одна­ко после дол­гих спо­ров взя­ло верх мне­ние Титу­рия Саби­на, кото­рый счи­тал необ­хо­ди­мым поки­нуть зим­ние квар­ти­ры, прав­да с той ого­вор­кой, что он отнюдь не сле­ду­ет сове­там вра­га, но лишь исхо­дит из реаль­ной обста­нов­ки.

с.159 На рас­све­те сле­дую­ще­го дня рим­ское вой­ско высту­пи­ло рас­тя­ну­той колон­ной и с огром­ным обо­зом. Вра­ги же поме­сти­ли в лесах, в укром­ном месте, двой­ную заса­ду и вне­зап­но напа­ли на рим­лян. В завя­зав­шем­ся сра­же­нии все пре­иму­ще­ства ока­за­лись на сто­роне эбу­ро­нов, рим­ское вой­ско было застиг­ну­то врас­плох. Рас­те­ряв­ший­ся Титу­рий попы­тал­ся всту­пить в пере­го­во­ры с Амбио­рик­сом. Тот дал на это согла­сие, даже гаран­ти­ро­вал Титу­рию пол­ную без­опас­ность, но тем не менее рим­ский вое­на­чаль­ник был веро­лом­но убит. Вско­ре погиб в бою и Л. Кот­та. Жал­кие остат­ки раз­гром­лен­но­го вой­ска отсту­пи­ли в поки­ну­тый ими лагерь. Рим­ляне сопро­тив­ля­лись до глу­бо­кой ночи, но, поняв без­на­деж­ность поло­же­ния, покон­чи­ли с собой¹.

Это было пора­же­ни­ем тако­го мас­шта­ба, како­го еще не зна­ли вой­ска Цеза­ря. Амбио­рикс — сле­ду­ет отдать ему долж­ное — решил до кон­ца исполь­зо­вать бла­го­при­ят­ную ситу­а­цию и про­дол­жал дей­ст­во­вать с необы­чай­ной энер­ги­ей и реши­тель­но­стью. Сна­ча­ла он напра­вил­ся к сво­им соседям аду­а­ту­кам, а затем в область нер­ви­ев; их он, ссы­ла­ясь на раз­гром и истреб­ле­ние зна­чи­тель­ной части рим­ской армии, сумел убедить штур­мо­вать зим­ний лагерь леги­о­на, кото­рым коман­до­вал брат зна­ме­ни­то­го ора­то­ра Квинт Цице­рон.

Пер­вое и неожи­дан­ное напа­де­ние эбу­ро­нов, нер­ви­ев, аду­а­ту­ков оса­жден­ный в лаге­ре леги­он с боль­шим трудом, но все же отра­зил. Нача­лись спеш­ные работы по укреп­ле­нию лаге­ря, кото­рые шли теперь непре­рыв­но днем и ночью. Столь же непре­рыв­но лагерь штур­мо­ва­ли вра­ги. Квинт Цице­рон пытал­ся обра­тить­ся с прось­бой о помо­щи к Цеза­рю, но его послан­цы и его пись­ма пере­хва­ты­ва­лись непри­я­те­лем.

Одна­ко оса­жден­ный леги­он дер­жал­ся стой­ко. Тогда нер­вии реши­ли повто­рить при­ем, исполь­зо­ван­ный Амбио­рик­сом. Неко­то­рые их вожди, лич­но знав­шие Цице­ро­на, изъ­яви­ли жела­ние всту­пить с ним в пере­го­во­ры. Полу­чив на это согла­сие, они заяви­ли, что вся Гал­лия вос­ста­ла, гер­ман­цы пере­шли через Рейн, зим­ние квар­ти­ры Цеза­ря и всех его лега­тов оса­жде­ны. Цице­ро­ну сооб­щи­ли так­же о раз­гро­ме войск Титу­рия и Кот­ты и о гибе­ли обо­их пол­ко­вод­цев. Вме­сте с тем вожди нер­ви­ев уве­ря­ли, что не пита­ют ника­кой враж­ды ни к Цице­ро­ну, ни вооб­ще к рим­ско­му наро­ду: они, мол, лишь про­тив зим­них посто­ев на их терри­то­рии и соглас­ны с.160 пре­до­ста­вить рим­ля­нам сво­бод­ный про­ход куда угод­но. Но все эти сведе­ния, уго­во­ры и пред­ло­же­ния вызва­ли у Квин­та Цице­ро­на совер­шен­но иную реак­цию. Он отве­чал, что рим­ский народ не при­вык при­ни­мать усло­вия от воору­жен­ных вра­гов и что он может высту­пить в каче­стве посред­ни­ка меж­ду нер­ви­я­ми и Цеза­рем толь­ко в том слу­чае, если они сло­жат ору­жие².

После это­го воен­ные дей­ст­вия воз­об­но­ви­лись с удво­ен­ной силой. Цезарь осо­бен­но подроб­но опи­сы­ва­ет штурм лаге­ря, кото­рый про­изо­шел на седь­мой день оса­ды во вре­мя вне­зап­но под­няв­шей­ся бури, когда вра­гам уда­лось под­жечь ряд стро­е­ний в лаге­ре. Опи­са­ние это­го штур­ма вклю­ча­ет в себя даже осо­бую «встав­ную новел­лу» — при­ем, кото­рым Цезарь любил поль­зо­вать­ся для ожив­ле­ния рас­ска­за о наи­бо­лее важ­ных и наи­бо­лее дра­ма­ти­че­ских собы­ти­ях кам­па­нии.

На сей раз это рас­сказ о двух храб­рых цен­ту­ри­о­нах Т. Пули­оне и Л. Ворене, кото­рые сорев­но­ва­лись и сопер­ни­ча­ли друг с дру­гом, доби­ва­ясь пере­во­да в выс­ший ранг. В тот момент, когда око­ло укреп­ле­ний кипел горя­чий бой, Пули­он ска­зал, обра­ща­ясь к Воре­ну: «Чего же ты мед­лишь? Како­го дру­го­го слу­чая ты ждешь, чтобы дока­зать свою храб­рость? Нынеш­ний день дол­жен решить наш спор!» С эти­ми сло­ва­ми он бро­сил­ся в самую гущу вра­гов. Тогда и Ворен, боясь уро­нить себя в общем мне­нии, не остал­ся на валу и после­до­вал за ним.

Пули­он, подой­дя на близ­кое рас­сто­я­ние к вра­гу, с силой пустил копье и прон­зил им одно­го гал­ла. Вра­ги, при­крыв щита­ми тело сво­его това­ри­ща, ста­ли засы­пать Пули­о­на стре­ла­ми и не поз­во­ли­ли ему отой­ти к сво­им. Его щит был про­бит, а один дро­тик застрял в пере­вя­зи и не давал воз­мож­но­сти обна­жить меч. Поль­зу­ясь этим, вра­ги окру­жи­ли Пули­о­на со всех сто­рон. Но в этот момент к нему на помощь под­бе­жал его сопер­ник Ворен. Тол­па вра­гов набро­си­лась на него, пола­гая, что Пули­он пора­жен дро­ти­ком насмерть. Ворен, искус­но дей­ст­вуя мечом, уби­ва­ет одно­го гал­ла, осталь­ных при­нуж­да­ет отсту­пить, но, увлек­шись пре­сле­до­ва­ни­ем, вдруг пада­ет в яму. Теперь уже он окру­жен вра­га­ми, но ему при­хо­дит на помощь Пули­он, и они оба, сра­жа­ясь пле­чом к пле­чу, пора­жа­ют мно­гих непри­я­те­лей. После это­го они воз­вра­ща­ют­ся в лагерь невреди­мы­ми, в орео­ле сла­вы. Так под­шу­ти­ла судь­ба с.161 над обо­и­ми сопер­ни­ка­ми, заста­вив их под­дер­жи­вать и спа­сать друг дру­га, так и не дав воз­мож­но­сти опре­де­лить, кому же из них сле­ду­ет отдать пред­по­чте­ние в храб­ро­сти³.

Нако­нец Цице­ро­ну все же уда­лось изве­стить Цеза­ря о сво­ем поло­же­нии. Как все­гда, дей­ст­вуя быст­ро и реши­тель­но, Цезарь высту­пил ему на помощь во гла­ве двух леги­о­нов. Узнав о при­бли­же­нии рим­лян, гал­лы сни­ма­ют оса­ду лаге­ря и устрем­ля­ют­ся навстре­чу Цеза­рю. Если верить «Запис­кам», это была целая армия тысяч в шесть­де­сят, в то вре­мя как Цезарь рас­по­ла­гал непол­ны­ми семью тыся­ча­ми⁴. Такое соот­но­ше­ние сил и опре­де­ли­ло его так­ти­ку. Он не спе­ша и дей­ст­вуя осмот­ри­тель­но выби­ра­ет для лаге­ря наи­бо­лее выгод­ную пози­цию. Обма­ну­тые его кажу­щей­ся нере­ши­тель­но­стью гал­лы ата­ко­ва­ли лагерь без долж­ной под­готов­ки, и пото­му, когда рим­ляне совер­ши­ли неожи­дан­ную вылаз­ку все­ми сво­и­ми сила­ми, гал­лы обра­ти­лись в бес­по­рядоч­ное бег­ство, поне­ся серь­ез­ные поте­ри. Цице­рон и его геро­и­че­ски сопро­тив­ляв­ший­ся отряд были спа­се­ны.

Меж­ду тем изве­стие о новой победе Цеза­ря с неве­ро­ят­ной быст­ро­той дошло до Лаби­е­на, леги­он кото­ро­го был раз­ме­щен в стране ремов на гра­ни­це с тре­ве­ра­ми (в рай­оне Седа­на). Его поло­же­ние так­же было весь­ма слож­ным, ибо про­тив него сто­ял со сво­им вой­ском сам Инду­тио­мар. Более того, уже был наме­чен день штур­ма, и толь­ко победа Цеза­ря заста­ви­ла его отсту­пить на терри­то­рию сво­ей общи­ны. Одна­ко вос­ста­ние тре­ве­ров вовсе не угас­ло и не было подав­ле­но: Инду­тио­мар хотел лишь выиг­рать вре­мя и более тща­тель­но под­гото­вить­ся к борь­бе.

Цезарь же был вынуж­ден вер­нуть­ся в рай­он Сама­ро­бри­вы. Имен­но в это вре­мя он при­нял реше­ние остать­ся на зиму в Гал­лии, посколь­ку в стране было неспо­кой­но. В глав­ную квар­ти­ру Цеза­ря все вре­мя посту­па­ли сведе­ния о каких-то сбо­ри­щах гал­лов, о вол­не­ни­ях сре­ди них. В этой ситу­а­ции он реша­ет созвать съезд галль­ских вождей, на кото­ром ему при­шлось дей­ст­во­вать на осно­ве ста­рой, как мир, поли­ти­ки кну­та и пря­ни­ка, или, по его соб­ст­вен­но­му при­зна­нию, кое-кого запу­ги­вать, а кое-кого убла­жать и успо­ка­и­вать⁵.

Одна­ко и эта поли­ти­ка не была пол­но­стью успеш­ной: нача­лось бро­же­ние сре­ди сено­нов, могу­ще­ст­вен­но­го галль­ско­го пле­ме­ни, кото­рое изгна­ло и чуть не с.162 уби­ло сво­его царя, став­лен­ни­ка Цеза­ря. В общем в этой слож­ной и напря­жен­ной обста­нов­ке ни одно галль­ское пле­мя, за исклю­че­ни­ем, быть может, лишь эду­ев и ремов, не мог­ло счи­тать­ся надеж­ным. Надо отдать честь трез­во­сти и непредубеж­ден­но­сти оце­нок само­го Цеза­ря: он счи­тал подоб­ное поло­же­ние вполне есте­ствен­ным и объ­яс­нял его тягота­ми рим­ско­го вла­ды­че­ства⁶.

Тем вре­ме­нем Инду­тио­мар гото­вил­ся к новой кам­па­нии. Он вся­че­ски стре­мил­ся при­влечь на свою сто­ро­ну гер­ман­цев из-за Рей­на, одна­ко это ему не уда­лось. Зато мно­гие галль­ские пле­ме­на охот­но отклик­ну­лись на его при­зыв. Инду­тио­мар созы­ва­ет воору­жен­ный съезд. По галль­ским пред­став­ле­ни­ям такой съезд рав­но­си­лен нача­лу воен­ных дей­ст­вий: на него обя­за­ны собрать­ся все взрос­лые муж­чи­ны в пол­ном воору­же­нии, при­чем, по обы­чаю, кто явля­ет­ся послед­ним, того на гла­зах у всех под­вер­га­ют мучи­тель­ной каз­ни. На этом съезде Цин­ге­то­рикс, зять Инду­тио­ма­ра, быв­ший сто­рон­ни­ком Цеза­ря и нахо­див­ший­ся в его сви­те, про­воз­гла­ша­ет­ся вра­гом; его иму­ще­ство кон­фис­ко­ва­но. Инду­тио­мар сооб­щил, что через стра­ну ремов он наме­рен напра­вить­ся на соеди­не­ние с сено­на­ми, а по доро­ге штур­мо­вать и раз­гро­мить лагерь Лаби­е­на.

Послед­ний спо­кой­но ожи­дал вра­га. Его пози­ции были пре­крас­но укреп­ле­ны как самой при­ро­дой, так и дол­говре­мен­ной работой. Кро­ме того, Лаби­е­ну уда­лось собрать в лаге­ре боль­шой отряд кон­ни­цы, кото­рую ему поста­ви­ли сосед­ние пле­ме­на. Гал­лы, под­сту­пив к лаге­рю, ста­ли вести себя вызы­ваю­ще и вме­сте с тем недо­ста­точ­но осто­рож­но. Инду­тио­мар почти еже­днев­но разъ­ез­жал со сво­ей кон­ни­цей око­ло лаге­ря, а его всад­ни­ки мета­ли копья через вал, вызы­вая рим­лян на бой. Выждав несколь­ко дней и не отве­чая на про­во­ка­ции непри­я­те­ля, Лаби­ен улу­чил такой момент, когда галль­ский отряд во гла­ве со сво­им вождем врас­сып­ную и без вся­ко­го поряд­ка начал уда­лять­ся от лаге­ря. Тогда по его сиг­на­лу из обо­их лагер­ных ворот выле­те­ла кон­ни­ца и рину­лась в пого­ню за гал­ла­ми. Был дан стро­гий при­каз: преж­де все­го настичь и пора­зить Инду­тио­ма­ра. За его голо­ву Лаби­ен назна­чил круп­ную награ­ду. Так и про­изо­шло: Инду­тио­мар был убит при попыт­ке пере­пра­вить­ся через реку и его голо­ва достав­ле­на в лагерь. Воз­вра­ща­ясь, всад­ни­ки наго­ня­ли и руби­ли всех, кого толь­ко мог­ли. Гал­лы понес­ли боль­шие с.163 поте­ри. При изве­стии об этом сра­же­нии эбу­ро­ны и нер­вии рас­пу­сти­ли свои вой­ска, и в стране насту­пи­ло на неко­то­рое вре­мя успо­ко­е­ние.

Одна­ко Цезарь на этот счет не обма­ны­вал­ся. Поэто­му он решил про­из­ве­сти новый набор войск, что и было пору­че­но трем его лега­там. Имен­но в это вре­мя он обра­тил­ся к Пом­пею, кото­рый, как уже упо­ми­на­лось⁷, в «инте­ре­сах государ­ства, а так­же по друж­бе» пре­до­ста­вил ему один леги­он, набран­ный еще в 55 г. Цезарь воз­ме­стил и ту поте­рю в людях, кото­рая обра­зо­ва­лась в резуль­та­те пора­же­ния Титу­рия. Вме­сто 15 когорт, раз­гром­лен­ных в этом бою, он при­об­рел 30 новых — его армия состо­я­ла теперь из 10 пол­ных леги­о­нов. Все­му это­му Цезарь при­да­вал боль­шое зна­че­ние: быст­ро­той попол­не­ния была нагляд­но про­де­мон­стри­ро­ва­на мощь рим­ско­го государ­ства, под­черк­ну­ты его неогра­ни­чен­ные воз­мож­но­сти.

Новая кам­па­ния, т. е. кам­па­ния 53 г., была откры­та еще до окон­ча­ния зимы. По суще­ству она носи­ла харак­тер пре­вен­тив­ных дей­ст­вий. Преж­де все­го это была кара­тель­ная экс­пе­ди­ция про­тив нер­ви­ев. С четырь­мя леги­о­на­ми Цезарь неожи­дан­но вторг­ся в их стра­ну. На сей раз нер­вии не смог­ли ока­зать сколь­ко-нибудь серь­ез­но­го сопро­тив­ле­ния, и вой­ску Цеза­ря доста­лась огром­ная добы­ча как плен­ны­ми, так и скотом. Несчаст­ные нер­вии вынуж­де­ны были сно­ва поко­рить­ся рим­ля­нам и выдать залож­ни­ков. Быст­ро завер­шив эту опе­ра­цию, Цезарь отвел свое вой­ско на зим­ние квар­ти­ры.

В нача­ле вес­ны Цезарь, по обык­но­ве­нию, собрал обще­галль­ский съезд. На него яви­лись все, кро­ме сено­нов, кар­ну­тов и тре­ве­ров. Рас­смат­ри­вая их отсут­ст­вие как сиг­нал к отпа­де­нию и вос­ста­нию и вме­сте с тем желая пока­зать, что он это­го не потер­пит, Цезарь пере­нес свою глав­ную квар­ти­ру и про­дол­же­ние съезда из Сама­ро­бри­вы в город пари­си­ев Люте­цию (Париж). Это галль­ское пле­мя было соседя­ми сено­нов, но в вос­ста­нии не участ­во­ва­ло.

Заявив на съезде о сво­ем отно­ше­нии к вос­став­шим, Цезарь в тот же день высту­пил про­тив сено­нов. Гла­варь и ини­ци­а­тор дви­же­ния Аккон пытал­ся орга­ни­зо­вать сопро­тив­ле­ние и при­ка­зал сель­ско­му насе­ле­нию собрать­ся под защи­ту горо­дов. Одна­ко, преж­де чем это рас­по­ря­же­ние мог­ло быть испол­не­но, выяс­ни­лось, что с.164 рим­ляне уже побли­зо­сти. Тогда сено­ны по необ­хо­ди­мо­сти отка­за­лись от преж­них наме­ре­ний и напра­ви­ли к Цеза­рю посоль­ство с прось­бой о поми­ло­ва­нии. Хода­та­я­ми за них были эдуи, под покро­ви­тель­ст­вом кото­рых они состо­я­ли. Сюда же напра­ви­ли сво­их послов и кар­ну­ты, кото­рым ока­зы­ва­ли покро­ви­тель­ство ремы. Цезарь, имея в виду более серь­ез­ные воен­ные дей­ст­вия, охот­но пошел навстре­чу послам и их заступ­ни­кам и, потре­бо­вав, как обыч­но, вну­ши­тель­ное чис­ло залож­ни­ков, отло­жил след­ст­вие о при­чи­нах вос­ста­ния и рас­пра­ву с его орга­ни­за­то­ра­ми на более позд­нее вре­мя.

Зами­рив таким обра­зом эту часть (т. е. севе­ро-восток) Гал­лии, Цезарь все вни­ма­ние сосре­дото­чил на глав­ной зада­че — войне с тре­ве­ра­ми и Амбио­рик­сом. Борь­ба с послед­ним име­ла для него осо­бое, даже лич­ное зна­че­ние. Он был свя­зан клят­вен­ным обе­ща­ни­ем. Дело в том, что, когда он узнал о пора­же­нии 15 когорт, о гибе­ли Титу­рия и Кот­ты, он демон­стра­тив­но пере­стал стричь воло­сы и стал отра­щи­вать боро­ду до тех пор, пока не ото­мстит вра­гам⁸. Но посколь­ку соседя­ми и союз­ни­ка­ми эбу­ро­нов было пле­мя мена­пи­ев, кото­рые, кста­ти, нико­гда не направ­ля­ли к Цеза­рю послов с прось­бой о мире, то он решил начать с втор­же­ния в их область. Дви­нув­шись на непри­я­те­ля тре­мя колон­на­ми, он разо­рил стра­ну, пре­дал огню селе­ния, захва­тил мно­го плен­ных и боль­шое коли­че­ство скота. Мена­пии изъ­яви­ли покор­ность и высла­ли залож­ни­ков. Пред­у­предив их, что они не долж­ны пре­до­став­лять при­ю­та Амбио­рик­су и не при­ни­мать его послов, Цезарь после это­го высту­пил про­тив тре­ве­ров. Одна­ко здесь его упредил Лаби­ен.

Тре­ве­ры под вли­я­ни­ем аги­та­ции род­ст­вен­ни­ков погиб­ше­го Инду­тио­ма­ра реши­ли сно­ва напасть на Лаби­е­на и собра­ли доволь­но круп­ные силы. Они уже под­сту­па­ли к его лаге­рю, как вдруг им ста­ло извест­но, что Лаби­ен полу­чил от Цеза­ря под­креп­ле­ние (в соста­ве двух леги­о­нов). Узнав об этом, тре­ве­ры оста­но­ви­лись, раз­би­ли лагерь и ста­ли тоже ожи­дать под­креп­ле­ний. К ним долж­ны были подой­ти вспо­мо­га­тель­ные отряды гер­ман­цев.

Тогда Лаби­ен решил сам про­явить ини­ци­а­ти­ву. С два­дца­тью пятью когор­та­ми и боль­шим отрядом кон­ни­цы он вышел навстре­чу непри­я­те­лю и при­мер­но в одной миле от их рас­по­ло­же­ния, на высо­ком, с.165 обры­ви­стом бере­гу реки, раз­бил и укре­пил свой лагерь. Так как в тече­ние несколь­ких дней ни та, ни дру­гая сто­ро­на не изъ­яв­ля­ли жела­ния фор­си­ро­вать реку, то Лаби­ен решил при­ме­нить хит­рость.

На воен­ном сове­те он откры­то заявил о сво­ем наме­ре­нии снять­ся с лаге­ря, посколь­ку ему нет ника­ко­го смыс­ла ожи­дать под­хо­да гер­ман­цев. Как и рас­счи­ты­вал Лаби­ен, это заяв­ле­ние через кого-то из галль­ских всад­ни­ков, нахо­див­ших­ся в его вой­сках, в тот же день ста­ло извест­но вра­гам. Воен­ным три­бу­нам и стар­шим цен­ту­ри­о­нам он дал рас­по­ря­же­ние сни­мать­ся с лаге­ря ночью и как мож­но с боль­шим шумом, чтобы вну­шить про­тив­ни­ку мысль о пани­ке, чуть ли не о бег­стве рим­лян. Толь­ко узко­му кру­гу коман­ди­ров он открыл свой истин­ный план и наме­ре­ния.

Как толь­ко рим­ский арьер­гард высту­пил из лаге­ря, гал­лы, решив, что будет непро­сти­тель­но упу­стить столь лег­кую добы­чу, пере­пра­ви­лись через реку и пусти­лись вслед за рим­ля­на­ми. Лаби­ен про­дол­жал еще неко­то­рое вре­мя отсту­пать, чтобы зама­нить все вой­ско тре­ве­ров на этот берег. Вне­зап­но он при­ка­зы­ва­ет оста­но­вить­ся и сде­лать пово­рот в сто­ро­ну вра­га. Обра­тив­шись к сол­да­там с крат­кой речью, он постро­ил их в бое­вой порядок, рас­по­ло­жил кон­ни­цу на флан­гах и дал сиг­нал к ата­ке.

Не ожи­дав­шие тако­го обо­рота дел, тре­ве­ры не выдер­жа­ли пер­во­го же натис­ка и обра­ти­лись в бес­по­рядоч­ное бег­ство. Лаби­ен пре­сле­до­вал их со сво­ей кон­ни­цей, мно­гих пере­бил, мно­гих взял в плен, а еще через несколь­ко дней сно­ва поко­рил всю их область. Гер­ман­ские отряды, спе­шив­шие тре­ве­рам на помощь, узнав об исхо­де сра­же­ния, вер­ну­лись домой. Туда же бежа­ли род­ст­вен­ни­ки Инду­тио­ма­ра, кото­рые пони­ма­ли, что встре­ча с рим­ля­на­ми не сулит им ниче­го хоро­ше­го. Вер­хов­ная власть над тре­ве­ра­ми была вру­че­на Цин­ге­то­рик­су, ибо он во вре­мя всех этих собы­тий оста­вал­ся верен рим­ля­нам «с само­го нача­ла и до само­го кон­ца»⁹.

При­быв из обла­сти мена­пи­ев к тре­ве­рам, Цезарь решил сно­ва пере­пра­вить­ся через Рейн. Такой поход дик­то­вал­ся дву­мя при­чи­на­ми: во-пер­вых, имен­но отсюда были высла­ны тре­ве­рам вспо­мо­га­тель­ные отряды, а во-вто­рых, Цезарь не желал, чтобы где-то здесь нашел себе убе­жи­ще Амбио­рикс. При­няв такое реше­ние, он при­ка­зал немед­лен­но наве­сти мост. Так как в этом с.166 деле уже имел­ся опре­де­лен­ный опыт, то бла­го­да­ря ему и необы­чай­но­му усер­дию сол­дат мост был соору­жен бук­валь­но за несколь­ко дней.

Оста­вив на терри­то­рии тре­ве­ров зна­чи­тель­ный отряд для охра­ны моста, а так­же для пред­у­преж­де­ния новых вол­не­ний, Цезарь с осталь­ны­ми вой­ска­ми пере­шел на дру­гой берег Рей­на. Гер­ман­ское пле­мя уби­ев, кото­рое еще рань­ше изъ­яви­ло покор­ность и высла­ло Цеза­рю залож­ни­ков, про­си­ло поща­ды, под­чер­ки­вая свою неви­нов­ность. Разо­брав дело, Цезарь убедил­ся, что они пра­вы и что помощь тре­ве­рам ока­зы­ва­ли не они, а пле­мя све­вов. Отно­си­тель­но же этих послед­них уда­лось выяс­нить, что све­вы, полу­чив сведе­ния о рим­ской армии, отсту­пи­ли вме­сте со все­ми сво­и­ми союз­ни­ка­ми к самым отда­лен­ным гра­ни­цам стра­ны, к непро­хо­ди­мым лесам.

Углуб­лять­ся в неиз­ведан­ные обла­сти на зарейн­ской терри­то­рии было бы слиш­ком боль­шим и неоправ­дан­ным риском. Но дабы гер­ман­цы опа­са­лись его воз­вра­ще­ния и не мог­ли боль­ше высы­лать вспо­мо­га­тель­ные отряды гал­лам, Цезарь при­ка­зал частич­но (на 200 футов в дли­ну) разо­брать мост со сто­ро­ны уби­ев, выстро­ил на его остав­шей­ся части четы­рех­этаж­ную баш­ню, зало­жил силь­ное пред­мост­ное укреп­ле­ние и оста­вил для его охра­ны и при­кры­тия 12 когорт.

Теперь оста­ва­лось решить послед­нюю и глав­ную зада­чу теку­щей кам­па­нии — ото­мстить Амбио­рик­су и эбу­ро­нам. Цезарь лич­но воз­гла­вил этот поход и дви­нул­ся про­тив эбу­ро­нов через Арду­енн­ский лес (Арден­ны), про­сти­рав­ший­ся на пять­сот с лиш­ним миль от бере­гов Рей­на и гра­ни­цы тре­ве­ров до обла­сти нер­ви­ев. Впе­ред была высла­на вся кон­ни­ца под коман­до­ва­ни­ем Л. Мину­ция Баси­ла, и перед нею постав­ле­на зада­ча: дви­га­ясь быст­ро и скрыт­но — Цезарь запре­тил ему даже раз­во­дить кост­ры во вре­мя сто­я­нок, — захва­тить само­го Амбио­рик­са.

Одна­ко ни Басил, ни Цезарь, несмот­ря на дли­тель­ное и упор­ное пре­сле­до­ва­ние, не суме­ли добить­ся успе­ха. Амбио­рик­су, кото­рый несколь­ко раз был чуть-чуть не захва­чен, все же уда­ва­лось усколь­зать от сво­их вра­гов. Прав­да, он пре­вра­тил­ся в жал­ко­го бег­ле­ца, его жизнь охра­ня­ли лишь четы­ре пре­дан­ных ему всад­ни­ка. Но зато Цеза­рем пол­но­стью был реа­ли­зо­ван план отмще­ния все­му пле­ме­ни эбу­ро­нов. Оста­вив один с.167 леги­он для охра­ны обо­за, сосре­дото­чен­но­го в Аду­а­ту­ке, где неко­гда сто­я­ли Титу­рий и Кот­та, сам Цезарь сила­ми 9 леги­о­нов, разде­лен­ных на три колон­ны, вторг­ся в стра­ну эбу­ро­нов. Она под­верг­лась бес­по­щад­но­му опу­сто­ше­нию; всем сосед­ним галль­ским общи­нам было пред­ло­же­но при­нять уча­стие в гра­бе­же насе­ле­ния. Гал­лы, как сооб­ща­ет Цезарь, охот­но отклик­ну­лись на этот при­зыв¹⁰. Более того, о столь соблаз­ни­тель­ной воз­мож­но­сти про­слы­шал кое-кто из зарейн­ских гер­ман­цев, и в один пре­крас­ный день две тыся­чи всад­ни­ков гер­ман­ско­го пле­ме­ни сугам­бров пере­пра­ви­лись через Рейн и заня­лись гра­бе­жа­ми и раз­бо­ем на зем­ле эбу­ро­нов. Они настоль­ко увлек­лись лег­ко достав­шей­ся им добы­чей, что даже риск­ну­ли напасть на рим­ский лагерь в Аду­а­ту­ке. Это неожи­дан­ное напа­де­ние было отби­то с боль­шим трудом.

К исхо­ду кам­па­нии Цезарь и рим­ская армия мог­ли счи­тать себя отмщен­ны­ми. Стра­на была так опу­сто­ше­на, а насе­ле­ние настоль­ко истреб­ле­но, что с тех пор самое имя эбу­ро­нов навсе­гда исче­за­ет из исто­рии. Осе­нью Цезарь созвал оче­ред­ной съезд, на сей раз в Дукор­то­ре (Реймс), в стране ремов. Здесь в резуль­та­те про­веден­но­го след­ст­вия о при­чи­нах вос­ста­ния сено­нов и кар­ну­тов был под­верг­нут мучи­тель­ной каз­ни Аккон, один из глав­ных зачин­щи­ков воз­му­ще­ния. Неко­то­рым его соучаст­ни­кам уда­лось бежать; они были при­го­во­ре­ны к веч­но­му изгна­нию. Сено­ны полу­чи­ли на зим­ний постой шесть леги­о­нов, осталь­ные вой­ска были раз­ме­ще­ны непо­да­ле­ку. Загото­вив для всей армии про­до­воль­ст­вие, Цезарь мог нако­нец, по сво­е­му обык­но­ве­нию, напра­вить­ся в верх­нюю Ита­лию (Циз­аль­пин­скую Гал­лию).

Здесь он узна­ет о собы­ти­ях в Риме: об убий­стве Кло­дия, о царя­щей в горо­де анар­хии и о поста­нов­ле­нии сена­та, соглас­но кото­ро­му Пом­пей, избран­ный кон­су­лом si­ne col­le­ga и наде­лен­ный чрез­вы­чай­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми, дол­жен про­из­ве­сти набор воен­но­обя­зан­ных по всей Ита­лии. Тогда и Цезарь объ­яв­ля­ет набор в Про­вин­ции. Все эти ново­сти, слу­хи, разу­кра­шен­ные неве­ро­ят­ны­ми подроб­но­стя­ми, очень быст­ро дохо­дят до транс­аль­пий­ских гал­лов. Из уст в уста пере­да­ет­ся весть, что в Риме вос­ста­ние, пере­во­рот, что Цезарь не смо­жет при­быть к сво­им вой­скам. Зная, что срок его коман­до­ва­ния вооб­ще ско­ро исте­ка­ет и счи­тая его с.168 поло­же­ние пошат­нув­шим­ся, гал­лы не хотят упу­стить столь выгод­но скла­ды­ваю­щей­ся для них ситу­а­ции. В ито­ге всех этих собы­тий, слу­хов, надежд — новый подъ­ем обще­галль­ско­го дви­же­ния.

Поэто­му кам­па­нию 52 г., несо­мнен­но, сле­ду­ет счи­тать наи­бо­лее труд­ной, слож­ной, но вме­сте с тем и решаю­щей кам­па­ни­ей. Плу­тарх даже выска­зы­ва­ет мне­ние, что если бы это обще­галль­ское вос­ста­ние нача­лось несколь­ко поз­же, когда Цезарь был уже вовле­чен в граж­дан­скую вой­ну, то всей Ита­лии угро­жа­ла бы не мень­шая опас­ность, чем во вре­мя наше­ст­вия ким­вров¹¹. Сиг­на­лом к вос­ста­нию на сей раз послу­жи­ло выступ­ле­ние кар­ну­тов, кото­рые в один спе­ци­аль­но назна­чен­ный день пере­би­ли в горо­де Ценаб (Орле­ан) всех рим­ских граж­дан и раз­гра­би­ли их иму­ще­ство. После это­го вос­ста­ние нача­ло рас­про­стра­нять­ся с неве­ро­ят­ной быст­ро­той.

Огром­ный резо­нанс по всей стране вызва­ло при­со­еди­не­ние к вос­став­шим арвер­нов. Эта общи­на, счи­тав­ша­я­ся самой бога­той и могу­ще­ст­вен­ной в южной Гал­лии, сохра­ня­ла до сих пор неру­ши­мую вер­ность Риму. Но теперь она не толь­ко при­ня­ла уча­стие в дви­же­нии: более того, ей выпа­ло на долю послу­жить тем ядром, вокруг кото­ро­го объ­еди­ни­лись дру­гие галль­ские пле­ме­на. Неда­ром еще Момм­зен гово­рил, что как элли­ны в борь­бе с пер­са­ми, так транс­аль­пий­ские гал­лы в борь­бе с Римом впер­вые, кажет­ся, осо­зна­ли могу­ще­ство сво­его «нацио­наль­но­го» един­ства¹².

Осо­бая роль арвер­нов объ­яс­ня­лась еще и тем, что у них появил­ся вождь, под­няв­ший­ся до уров­ня задач обще­галль­ско­го мас­шта­ба. Это был моло­дой чело­век знат­но­го про­ис­хож­де­ния, по име­ни Вер­цин­ге­то­рикс. Он опи­рал­ся в основ­ном на сель­ское насе­ле­ние, враж­деб­но настро­ен­ное по отно­ше­нию как к сво­ей ари­сто­кра­тии, так и к рим­ля­нам. Вско­ре его про­воз­гла­ша­ют царем. Он дей­ст­ву­ет чрез­вы­чай­но энер­гич­но, и ему уда­ет­ся объ­еди­нить вокруг себя более две­на­дца­ти сосед­них общин. В этом сою­зе ему еди­но­глас­ным реше­ни­ем вру­ча­ют глав­ное коман­до­ва­ние. Не теряя вре­ме­ни, он шлет часть сво­их войск на юг, к гра­ни­цам ста­рой рим­ской Про­вин­ции (под коман­до­ва­ни­ем отваж­но­го Лук­те­рия), а сам с дру­гой частью армии направ­ля­ет­ся в область еще не при­со­еди­нив­ших­ся к с.169 вос­ста­нию биту­ри­гов (они нахо­ди­лись под покро­ви­тель­ст­вом эду­ев).

Но в кон­це фев­ра­ля неожи­дан­но как для вра­гов, так и для сво­их соб­ст­вен­ных войск в Транс­аль­пий­ской Гал­лии появил­ся Цезарь. Его дей­ст­вия были не менее быст­ры и реши­тель­ны. Так как Лук­те­рий создал непо­сред­ст­вен­ную угро­зу Нар­бо­ну, то Цезарь преж­де все­го поспе­шил сюда. Ему уда­лось в мак­си­маль­но корот­кий срок орга­ни­зо­вать надеж­ную линию укреп­ле­ний, поме­стив гар­ни­зо­ны во всех угро­жае­мых пунк­тах. Эти­ми мера­ми Лук­те­рий был оста­нов­лен и оттес­нен.

Затем Цезарь во гла­ве круп­но­го отряда (кста­ти, в зна­чи­тель­ной мере навер­бо­ван­но­го в самой Гал­лии) пере­шел через Севен­ны, кото­рые из-за снеж­ных зано­сов счи­та­лись непро­хо­ди­мы­ми, и ока­зал­ся во вла­де­ни­ях арвер­нов. Этим манев­ром, как он и рас­счи­ты­вал, ему уда­лось заста­вить Вер­цин­ге­то­рик­са высту­пить из обла­сти биту­ри­гов и дви­нуть­ся обрат­но, в свои края. Но Цезарь не соби­рал­ся здесь надол­го задер­жи­вать­ся: это было бы слиш­ком рис­ко­ван­но. Поэто­му, оста­вив на несколь­ко дней свое вой­ско, он отпра­вил­ся во Вьен­ну, а оттуда вме­сте с кон­ным отрядом через зем­ли эду­ев — на юг, к раз­ме­щен­ным здесь леги­о­нам. В ско­ром вре­ме­ни ему уда­лось стя­нуть в одно место все свои основ­ные силы. Это уже был круп­ный успех.

Узнав о дей­ст­ви­ях Цеза­ря, Вер­цин­ге­то­рикс пред­при­нял ответ­ную акцию. Он дви­нул­ся по направ­ле­нию к горо­ду Гор­го­би­на и оса­дил его. Город был цен­тром пле­ме­ни боев, посе­лен­но­го здесь в свое вре­мя Цеза­рем и отдан­но­го им под покро­ви­тель­ство эду­ям. В слу­чае взя­тия горо­да арвер­на­ми всей Гал­лии ста­ло бы ясно, что Цезарь в дан­ное вре­мя настоль­ко слаб, что не в состо­я­нии помочь даже дру­зьям. Оче­вид­но, в этом и состо­ял умы­сел Вер­цин­ге­то­рик­са. Пото­му-то зна­чи­тель­но рань­ше, чем он пред­по­ла­гал и чем ему хоте­лось, Цезарь был вынуж­ден высту­пить в поход. В Агедин­ке он оста­вил два леги­о­на и весь армей­ский обоз¹³.

Нача­тый поход пре­сле­до­вал две цели: борь­ба с самим Вер­цин­ге­то­рик­сом, но до встре­чи с ним — воз­мездие горо­дам и общи­нам, при­няв­шим уча­стие в вос­ста­нии. Поэто­му, идя через область сено­нов, Цезарь в с.170 резуль­та­те двух­днев­ной оса­ды занял город Вел­ла­но­дун, а затем напра­вил­ся к сто­ли­це кар­ну­тов — Цена­бу. Кар­ну­ты, рас­счи­ты­вав­шие на дол­говре­мен­ную оса­ду Вел­ла­но­ду­на, еще не успе­ли под­гото­вить­ся к обо­роне. Поэто­му, когда рим­ляне оса­ди­ли их город, они попы­та­лись ночью по мосту через реку (Луа­ра) бежать из него. Одна­ко рим­ляне заме­ти­ли это, ворва­лись в город, и подав­ля­ю­щее боль­шин­ство жите­лей было захва­че­но в плен. Город, несколь­ко недель назад ока­зав­ший­ся ини­ци­а­то­ром вос­ста­ния, был жесто­ко нака­зан: по при­ка­зу Цеза­ря Ценаб был подо­жжен и отдан на раз­граб­ле­ние сол­да­там.

После это­го Цезарь, перей­дя Луа­ру, напра­вил­ся в область биту­ри­гов. Узнав об этом, Вер­цин­ге­то­рикс снял оса­ду Гор­го­би­ны и высту­пил навстре­чу Цеза­рю. Рим­ляне же успе­ли оса­дить город биту­ри­гов Нови­о­дун. Вла­сти горо­да заяви­ли о сво­ей капи­ту­ля­ции, и Цезарь, как все­гда, потре­бо­вал сдать ору­жие, лоша­дей и выслать залож­ни­ков. Но в ходе выпол­не­ния этих тре­бо­ва­ний про­изо­шел любо­пыт­ный эпи­зод. Жите­ли вдруг заме­ти­ли при­бли­жав­шу­ю­ся к горо­ду кон­ни­цу: то был аван­гард войск Вер­цин­ге­то­рик­са.

Вооду­шев­лен­ные воз­мож­но­стью столь близ­кой помо­щи, оса­жден­ные взя­лись за ору­жие и пыта­лись орга­ни­зо­вать сопро­тив­ле­ние. Цезарь тем вре­ме­нем напра­вил про­тив появив­шей­ся кон­ни­цы сво­их всад­ни­ков. Завя­за­лось кава­ле­рий­ское сра­же­ние. Вра­ги потес­ни­ли рим­лян, но в решаю­щий момент Цезарь послал под­креп­ле­ние — нахо­див­ший­ся при нем отбор­ный отряд гер­ман­ских всад­ни­ков в 400 чело­век. Гал­лы не выдер­жа­ли тако­го натис­ка и обра­ти­лись в бег­ство. После это­го оса­жден­ные тоже сда­лись, а Цезарь напра­вил­ся к Ава­ри­ку, глав­но­му горо­ду биту­ри­гов. Он счи­тал, что взя­тие это­го горо­да решит вопрос о под­чи­не­нии всей обла­сти его вла­сти.

Итак, Вел­ла­но­дун, Ценаб, Нови­о­дун за корот­кий срок были взя­ты, Ава­рик нахо­дил­ся под угро­зой напа­де­ния. Вос­став­шие потер­пе­ли ряд явных неудач. Все это заста­ви­ло Вер­цин­ге­то­рик­са серь­ез­но заду­мать­ся над создав­шим­ся поло­же­ни­ем и извлечь опре­де­лен­ные уро­ки из хода кам­па­нии. В бли­жай­шее вре­мя гал­лы смог­ли убедить­ся, что эта зада­ча ока­за­лась ему вполне по пле­чу и что в его лице они име­ют достой­но­го руко­во­ди­те­ля, спо­соб­но­го про­ти­во­сто­ять рим­ля­нам.

с.171 Вер­цин­ге­то­рикс раз­ра­ба­ты­ва­ет совер­шен­но новый план вой­ны. Для его обсуж­де­ния он созы­ва­ет спе­ци­аль­ное собра­ние. В основ­ных сво­их чер­тах этот план сво­дил­ся к сле­дую­ще­му: гал­лы долж­ны отка­зать­ся от мыс­ли решить исход вой­ны круп­ны­ми фрон­таль­ны­ми сра­же­ни­я­ми. В таких сра­же­ни­ях рим­ляне все­гда будут иметь пре­иму­ще­ство, их леги­о­ны несо­кру­ши­мы. Но гал­лы име­ют без­услов­ный пере­вес в кон­ни­це. Ее сле­ду­ет исполь­зо­вать для того, чтобы затруд­нять рим­ля­нам фура­жи­ров­ки и под­воз про­ви­ан­та. Добы­вая его, рим­ляне неиз­беж­но долж­ны раз­би­вать­ся на отдель­ные, как пра­ви­ло мел­кие, отряды, их-то и сле­ду­ет насти­гать и истреб­лять. Кро­ме того, надо понять и при­учить себя к тому, чтобы част­ные инте­ре­сы при­но­си­лись в жерт­ву обще­му бла­гу, и не оста­нав­ли­вать­ся перед уни­что­же­ни­ем сво­их соб­ст­вен­ных посе­ле­ний и даже горо­дов, если они недо­ста­точ­но укреп­ле­ны.

Тако­вы основ­ные поло­же­ния ново­го пла­на гал­лов в трак­тов­ке Цеза­ря¹⁴. По суще­ству это был план пар­ти­зан­ской вой­ны, кото­рую уже одна­жды с успе­хом вели бри­тан­ские кель­ты про­тив рим­лян. Одна­ко даль­ней­шие собы­тия пока­за­ли, что Вер­цин­ге­то­рикс кое-что заим­ст­во­вал и от сво­их про­тив­ни­ков, напри­мер исполь­зо­ва­ние укреп­лен­но­го лаге­ря.

Новый план был еди­но­душ­но одоб­рен галль­ски­ми вождя­ми. По при­ка­зу Вер­цин­ге­то­рик­са в один день запы­ла­ло более два­дца­ти посе­ле­ний и горо­дов биту­ри­гов. То же самое про­изо­шло и в сосед­них общи­нах. Всюду вид­не­лись заре­ва пожа­ров. На общем собра­нии обсуж­дал­ся вопрос о судь­бе Ава­ри­ка (Бурж): пре­дать ли огню этот город, счи­тав­ший­ся чуть ли не самым кра­си­вым во всей Гал­лии, или же защи­щать его. Битури­ги на коле­нях умо­ля­ли Вер­цин­ге­то­рик­са и всех осталь­ных участ­ни­ков собра­ния поща­дить их город, ссы­ла­ясь на его выгод­ное рас­по­ло­же­ние. Вер­цин­ге­то­рикс коле­бал­ся, но в кон­це кон­цов был вынуж­ден усту­пить их прось­бам.

Оса­да Ава­ри­ка далась рим­ля­нам нелег­ко. Цезарь раз­бил лагерь у той части горо­да, кото­рая одна толь­ко и не была окру­же­на рекой и болота­ми и где суще­ст­во­вал един­ст­вен­ный, но и то чрез­вы­чай­но узкий доступ к его сте­нам. Вер­цин­ге­то­рикс, сле­до­вав­ший за Цеза­рем по пятам, рас­по­ло­жил­ся в самом непри­ступ­ном с.172 месте и вся­че­ски вредил рим­ля­нам, напа­дая на их отряды, рас­сы­лае­мые за про­до­воль­ст­ви­ем. Осад­ные работы для рим­лян были настоль­ко тяже­лы, пере­бои с про­до­воль­ст­ви­ем, осо­бен­но с хле­бом, настоль­ко чув­ст­ви­тель­ны, что Цезарь счел необ­хо­ди­мым обра­тить­ся к леги­о­нам и запро­сить их мне­ние отно­си­тель­но того, про­дол­жать ли оса­ду или отка­зать­ся от нее. Одна­ко сол­да­ты и при лич­ном опро­се, и через сво­их коман­ди­ров отве­ча­ли, что они счи­та­ют отказ от неза­вер­шен­ной оса­ды бес­че­сти­ем и гото­вы выне­сти любые лише­ния, «лишь бы ото­мстить за сво­их собра­тьев, за рим­ских граж­дан, погиб­ших в Цена­бе вслед­ст­вие веро­лом­ства гал­лов»¹⁵.

Тем не менее при оса­де Ава­ри­ка Цезарь дер­жал­ся крайне осто­рож­но. Так, напри­мер, когда ему ста­ло извест­но, что Вер­цин­ге­то­рикс с отрядом кон­ни­цы и лег­кой пехоты поки­нул свой лагерь, дабы устро­ить заса­ду рим­ля­нам, Цезарь сна­ча­ла, как обыч­но, решил исполь­зо­вать бла­го­при­ят­ный момент и ночью под­сту­пил к рас­по­ло­же­нию вра­гов. Но когда он убедил­ся, что непри­я­тель не захва­чен врас­плох и зани­ма­ет на высотах чрез­вы­чай­но выгод­ную пози­цию, то он, несмот­ря на жела­ние сол­дат ринуть­ся в ата­ку, не под­дал­ся это­му соблаз­ну и, заявив, что победа сто­и­ла бы слиш­ком мно­гих жертв, отвел свое вой­ско обрат­но в лагерь.

Осад­ные работы тем вре­ме­нем про­дол­жа­лись, и уже к сте­нам горо­да под­во­ди­лись баш­ни, валы и кры­тые гале­реи. Но одна­жды ночью вра­ги сде­ла­ли попыт­ку под­жечь все эти осад­ные соору­же­ния и одно­вре­мен­но пред­при­ня­ли отча­ян­ную вылаз­ку. Когда ста­ло ясно, что она не уда­лась — хотя сра­же­ние дли­лось всю ночь, — оса­жден­ным оста­вал­ся един­ст­вен­ный выход: по воз­мож­но­сти тай­но поки­нуть город. Но из этой попыт­ки тоже ниче­го не вышло, и поло­же­ние оса­жден­ных с каж­дым днем ста­но­ви­лось все более без­на­деж­ным.

Тогда нако­нец Цезарь решил­ся на штурм. Город был взят, и рим­ляне, озлоб­лен­ные труд­но­стью осад­ных работ, желав­шие пол­но­стью рас­счи­тать­ся за рез­ню в Цена­бе, не дава­ли поща­ды ни ста­ри­кам, ни жен­щи­нам, ни детям. Из общей мас­сы жите­лей, дохо­див­шей до 40 тысяч чело­век, уце­ле­ло все­го лишь око­ло 500 чело­век¹⁶. Город был взят, одна­ко основ­ной рас­чет с.173 Цеза­ря не оправ­дал­ся: вос­ста­ние вовсе не пошло на убыль. Част­ный воен­ный успех не при­вел к поли­ти­че­ско­му выиг­ры­шу и лишь под­твер­дил ранее выска­зан­ное Вер­цин­ге­то­рик­сом убеж­де­ние, что Ава­рик и не сле­до­ва­ло защи­щать¹⁷. Более того, поте­ря Ава­ри­ка, как это ни пара­док­саль­но, при­ве­ла ско­рее к укреп­ле­нию авто­ри­те­та Вер­цин­ге­то­рик­са, что вынуж­ден был при­знать даже сам Цезарь¹⁸.

Непри­ят­нее же все­го было то обсто­я­тель­ство, что ста­рые союз­ни­ки рим­лян — эдуи ста­но­ви­лись все менее и менее надеж­ны­ми. Вско­ре после взя­тия Ава­ри­ка к Цеза­рю яви­лось от них посоль­ство с сооб­ще­ни­ем о том, что стра­на нака­нуне граж­дан­ской вой­ны. Такое поло­же­ние сло­жи­лось пото­му, что за вер­хов­ную власть в общине боро­лись два пре­тен­ден­та, при­чем оба гово­ри­ли о сво­ем закон­ном избра­нии на выс­шую долж­ность и оба опи­ра­лись на огром­ное чис­ло кли­ен­тов, род­ст­вен­ни­ков и про­сто сто­рон­ни­ков.

Поло­же­ние дей­ст­ви­тель­но было доста­точ­но серь­ез­ным. Цезарь пони­мал, что если дело дой­дет до кро­ва­вой бой­ни, то более сла­бая сто­ро­на неиз­беж­но будет искать под­держ­ки и помо­щи у Вер­цин­ге­то­рик­са. Поэто­му он даже пошел на то, чтобы пре­рвать успеш­но раз­ви­вав­ши­е­ся воен­ные дей­ст­вия, и отпра­вил­ся к эду­ям. В Деке­тии он собрал «сенат» и вождей общи­ны; при­гла­ше­ны были так­же и спо­ря­щие сто­ро­ны. Разо­брав дело, Цезарь решил спор в поль­зу Кон­вик­то­ли­тава, кото­рый был избран, по древ­не­му обы­чаю, под руко­вод­ст­вом дру­идов. Он, конеч­но, в тот момент не мог пред­по­ла­гать, что в самое бли­жай­шее вре­мя Кон­вик­то­ли­тав весь­ма свое­об­раз­но отбла­го­да­рит его за это покро­ви­тель­ство.

Для про­дол­же­ния воен­ных дей­ст­вий Цезарь при­нял реше­ние разде­лить свои силы. Четы­ре леги­о­на во гла­ве с Лаби­е­ном он напра­вил к сено­нам и пари­зи­ям, чтобы окон­ча­тель­но пода­вить сопро­тив­ле­ние этих пле­мен, а сам повел шесть леги­о­нов в область арвер­нов к кре­по­сти Гер­го­вия. Цезарь дви­гал­ся по тече­нию реки Эла­ве­ра, а Вер­цин­ге­то­рикс, отдав при­каз раз­ру­шить все мосты, сле­до­вал на виду у Цеза­ря по дру­го­му бере­гу. Его зада­ча заклю­ча­лась в том, чтобы не допу­стить пере­пра­вы рим­лян. Одна­ко Цеза­рю уда­лось его пере­хит­рить и скрыт­но пере­ве­сти все свое вой­ско через с.174 реку на дру­гой берег. После это­го рим­ляне бес­пре­пят­ст­вен­но дошли до Гер­го­вии.

Озна­ко­мив­шись с место­по­ло­же­ни­ем горо­да, Цезарь сра­зу же отка­зал­ся от мыс­ли о штур­ме, ибо Гер­го­вия нахо­ди­лась на высо­ком хол­ме и все под­сту­пы к ней были чрез­вы­чай­но кру­ты и труд­ны. Сле­до­ва­ло под­гото­вить­ся к дли­тель­ной оса­де, тем более что Вер­цин­ге­то­рикс, раз­бив свой лагерь под горо­дом, рас­по­ло­жил отряды отдель­ных общин таким обра­зом, что занял все усту­пы и скло­ны хол­ма.

Оста­нов­ка Цеза­ря под Гер­го­ви­ей на дол­гое вре­мя, бес­спор­но, ока­за­ла вли­я­ние на ход вос­ста­ния в целом. Преж­де все­го был поло­жен конец коле­ба­ни­ям и нере­ши­тель­но­сти эду­ев. Они откры­то изме­ня­ют сво­им союз­ни­кам и покро­ви­те­лям — рим­ля­нам и пере­хо­дят на сто­ро­ну вос­став­ших. При­чем ини­ци­а­то­ром, вдох­но­ви­те­лем это­го реше­ния был тот самый Кон­вик­то­ли­тав, в чью поль­зу Цезарь совсем недав­но решил вопрос о вер­хов­ной вла­сти. Суще­ст­во­ва­ло даже подо­зре­ние, что он под­куп­лен арвер­на­ми¹⁹.

Одна­ко увлечь всю общи­ну эду­ев на путь вос­ста­ния без доста­точ­но серь­ез­ных при­чин было не таким про­стым делом. Поэто­му вос­ста­ние гото­ви­лось сле­дую­щим обра­зом. В вой­ске Цеза­ря уже нахо­ди­лась затре­бо­ван­ная им в свое вре­мя кон­ни­ца эду­ев. Теперь по суще­ст­во­вав­ше­му усло­вию пред­сто­я­ло напра­вить к нему 10-тысяч­ный отряд пехоты. Кон­вик­то­ли­тав назна­чил коман­дую­щим этим отрядом моло­до­го и знат­но­го эдуя Литавик­ка, с кото­рым он заклю­чил тай­ное согла­ше­ние.

Полу­чив коман­до­ва­ние, Литавикк высту­пил в поход, и, когда он нахо­дил­ся на рас­сто­я­нии при­мер­но трид­ца­ти миль от Гер­го­вии и рас­по­ло­же­ния Цеза­ря, он вне­зап­но оста­нав­ли­ва­ет вой­ско, соби­ра­ет сол­дат и коман­ди­ров и обра­ща­ет­ся к ним с речью. В этой зара­нее под­готов­лен­ной речи он сооб­ща­ет, что яко­бы вся кон­ни­ца эду­ев, нахо­дя­ща­я­ся в вой­ске Цеза­ря, пере­би­та рим­ля­на­ми, а коман­ди­ры кон­ни­цы — бра­тья и род­ст­вен­ни­ки Литавик­ка — каз­не­ны Цеза­рем без вся­ко­го суда. Такая жесто­кая рас­пра­ва про­из­веде­на вслед­ст­вие обви­не­ния в свя­зях с арвер­на­ми. Но если это так, то не луч­ше ли дей­ст­ви­тель­но перей­ти на их сто­ро­ну и сов­мест­но с ними ото­мстить рим­ля­нам, этим бес­по­щад­ным угне­та­те­лям и убий­цам! — Раз­жи­гая с.175 подоб­ны­ми реча­ми нена­висть к рим­ля­нам в сво­ем вой­ске, Литавикк одно­вре­мен­но рас­сы­ла­ет гон­цов по всей общине эду­ев с таки­ми же лжи­вы­ми изве­сти­я­ми.

Когда Цезарь узнал о дей­ст­ви­ях Литавик­ка, он, несмот­ря на огром­ный риск, не оста­но­вил­ся перед тем, чтобы выве­сти из сво­его лаге­ря четы­ре леги­о­на и всю кон­ни­цу. Быст­ро настиг­нув колон­ну эду­ев, он бро­сил про­тив них сво­их всад­ни­ков, при­чем тем знат­ным коман­ди­рам кон­ни­цы эду­ев, кото­рые нахо­ди­лись у него и были Литавик­ком объ­яв­ле­ны уби­ты­ми, он при­ка­зал ска­кать вме­сте с осталь­ны­ми всад­ни­ка­ми, чтобы пока­зать­ся сво­им сопле­мен­ни­кам и даже обра­тить­ся к ним с воз­зва­ни­ем. Как толь­ко это было выпол­не­но и эдуи убеди­лись в обмане, они ста­ли бро­сать ору­жие и про­сить поща­ды. Цезарь решил про­явить снис­хо­ди­тель­ность, что в дан­ной ситу­а­ции, конеч­но, было наи­бо­лее целе­со­об­раз­ным. Литавикк же со сво­и­ми кли­ен­та­ми бежал в Гер­го­вию.

Одна­ко попыт­ка пода­вить дви­же­ние эду­ев в самом его заро­ды­ше не уда­лась. Когда Цезарь со сво­и­ми леги­о­на­ми воз­вра­тил­ся в лагерь, он преж­де все­го узнал, что враг, исполь­зуя его отсут­ст­вие, совер­шил крайне опас­ное напа­де­ние. Затем к нему при­бы­ли послы от эду­ев с объ­яс­не­ни­я­ми и оправ­да­ни­я­ми. Уже абсо­лют­но не дове­ряя быв­шим союз­ни­кам, Цезарь тем не менее отве­чал в таком духе: из-за без­рас­суд­ства и лег­ко­мыс­лия «чер­ни» он вовсе не соби­ра­ет­ся лишать общи­ну в целом сво­его обыч­но­го рас­по­ло­же­ния.

Подоб­ная пози­ция Цеза­ря объ­яс­ня­лась стрем­ле­ни­ем избе­жать глав­ной опас­но­сти — все­об­ще­го вос­ста­ния эду­ев. Если бы это про­изо­шло, Цезарь ока­зал­ся бы начи­сто отре­зан­ным от Лаби­е­на, в то вре­мя как послед­ний тоже не мог похва­стать­ся круп­ны­ми успе­ха­ми. Все это, вме­сте взя­тое, как утвер­жда­ет автор «Запи­сок о галль­ской войне», яко­бы уже в то вре­мя застав­ля­ло поду­мать об ухо­де из-под Гер­го­вии и о необ­хо­ди­мо­сти объ­еди­не­ния всех сил в каком-то одном месте. Но этот уход нико­им обра­зом не дол­жен был напо­ми­нать бег­ства²⁰. Все же страш­ное сло­во было про­из­не­се­но, и уже одно это свиде­тель­ст­ву­ет о том, что нико­гда, с само­го нача­ла вой­ны, рим­ская армия не ока­зы­ва­лась в столь угро­жае­мом поло­же­нии.

Одна­ко перед самым ухо­дом была сде­ла­на попыт­ка штур­ма горо­да. Несмот­ря на во мно­гих дета­лях и, с.176 види­мо, наме­рен­но неяс­ное, или, если так выра­зить­ся, «каму­фли­ру­ю­щее», опи­са­ние это­го штур­ма, бес­спор­но одно: он был и под­готов­лен и осу­щест­влен неудач­но. Если сле­до­вать изло­же­нию хотя бы в «Запис­ках», то полу­ча­ет­ся, что все шло хоро­шо, даже бле­стя­ще, пока пере­до­вые леги­о­ны, увле­чен­ные насту­па­тель­ным поры­вом, не ото­рва­лись настоль­ко, что не смог­ли услы­шать зву­ков тру­бы, т. е. сиг­на­ла к отступ­ле­нию. Но не совсем ясно, поче­му после­до­вал такой сиг­нал и поче­му Цезарь не под­дер­жал ата­ку сво­им люби­мым 10-м леги­о­ном, хотя вопре­ки его утвер­жде­нию ника­ко­го суще­ст­вен­но­го резуль­та­та еще не было достиг­ну­то²¹. Ско­рее все­го Цезарь про­сто не рас­счи­ты­вал встре­тить такое стой­кое и муже­ст­вен­ное сопро­тив­ле­ние под сте­на­ми горо­да.

По суще­ству это была пол­ная неуда­ча, даже пора­же­ние. Рим­ляне поте­ря­ли в бою око­ло 700 сол­дат, 46 цен­ту­ри­о­нов. На сле­дую­щий день Цезарь созвал обще­вой­ско­вую сход­ку. Его речь была, как все­гда, искус­но постро­е­на. Сна­ча­ла он пори­цал сол­дат за излиш­ний пыл и свое­во­лие, хотя и отда­вал долж­ное их храб­ро­сти. Затем в кон­це речи он объ­яс­нил все неуда­чи про­иг­ран­но­го сра­же­ния неудоб­ст­вом мест­но­сти, чем и «обо­д­рил сол­дат». После это­го в бли­жай­шие дни Цезарь два­жды демон­стра­тив­но выво­дил свое вой­ско из лаге­ря, но так и не сумел зама­нить Вер­цин­ге­то­рик­са на рав­ни­ну. Сочтя, одна­ко, что при­ня­тые меры вполне доста­точ­ны «для при­ни­же­ния галль­ской хваст­ли­во­сти и для укреп­ле­ния муже­ства сво­их сол­дат», Цезарь снял оса­ду Гер­го­вии и дви­нул­ся со все­ми сво­и­ми сила­ми в область эду­ев²².

Но неуда­ча под Гер­го­ви­ей, конеч­но, не про­шла бес­след­но. Преж­де все­го на нее реа­ги­ро­ва­ли имен­но эдуи, кото­рые теперь откры­то при­со­еди­ни­лись к вос­став­шим. В горо­де Нови­о­дун (на Луа­ре), где Цезарь раз­ме­стил залож­ни­ков, запа­сы хле­ба, обще­вой­ско­вую каз­ну, багаж и закуп­лен­ных им лоша­дей, эдуи, пере­бив стра­жу и нахо­див­ших­ся в горо­де рим­ских тор­гов­цев, разде­ли­ли захва­чен­ную добы­чу меж­ду собой. Хлеб­ных запа­сов ока­за­лось столь­ко, что часть их при­шлось уто­пить в реке. Не наде­ясь, види­мо, надол­го удер­жать город, повстан­цы пре­да­ли его огню.

Ситу­а­ция ста­но­ви­лась кри­ти­че­ской, ибо теперь про­тив рим­лян под­ня­лись даже самые испы­тан­ные их с.177 союз­ни­ки, напри­мер царь атре­ба­тов Ком­мий. Более того, при­шли в дви­же­ние бел­ло­ва­ки, что мог­ло угро­жать напа­де­ни­ем на пози­ции Лаби­е­на с тыла. А его поло­же­ние по-преж­не­му было не бле­стя­щим. Попыт­ка овла­деть Люте­ци­ей не уда­лась, вра­ги пред­по­чли сжечь город, уни­что­жить мосты и бла­го­да­ря это­му заня­ли такую выгод­ную в так­ти­че­ском отно­ше­нии пози­цию, кото­рая не дава­ла воз­мож­но­сти Лаби­е­ну пере­пра­вить­ся через реку (Сену) и вме­сте с тем не поз­во­ля­ла ему вынудить про­тив­ни­ка к сра­же­нию.

На воен­ном сове­те у Цеза­ря чуть ли не боль­шин­ство при­сут­ст­ву­ю­щих выска­за­лось за то, чтобы перей­ти Севен­ны, отсту­пить в Про­вин­цию и тем самым убе­речь от вос­ста­ния хоть эти ста­рин­ные рим­ские вла­де­ния. Но Цезарь отверг подоб­ный план, счи­тая его трус­ли­вым и бес­слав­ным; кро­ме того, его весь­ма бес­по­ко­и­ла судь­ба Лаби­е­на. Поэто­му он при­нял реше­ние соеди­нить­ся с ним и, перей­дя Луа­ру, дви­нул­ся от эду­ев в область сено­нов. Лаби­ен же полу­чил его при­каз отве­сти свое вой­ско к Агедин­ку, куда теперь поспе­шил и сам Цезарь.

Но Лаби­ен не про­сто отсту­пил к Агедин­ку. Ему все же уда­лось обма­нуть бди­тель­ность вра­гов и пере­пра­вить­ся на левый берег Сены. Здесь про­изо­шло круп­ное сра­же­ние, рим­ляне одер­жа­ли победу, и толь­ко после это­го Лаби­ен дви­нул­ся навстре­чу Цеза­рю, в Агединк. Через несколь­ко дней встре­ча состо­я­лась. Таким обра­зом, сме­лый и един­ст­вен­но пра­виль­ный в тех усло­ви­ях план Цеза­ря был реа­ли­зо­ван: соеди­не­ние обе­их частей его армии осу­ще­ст­ви­лось, при­чем вполне бла­го­по­луч­но и, види­мо, без потерь.

Одна­ко этот успех еще вовсе не озна­чал обще­го пере­ло­ма в ходе воен­ных дей­ст­вий в поль­зу рим­лян. Наобо­рот, все пре­иму­ще­ства — как воен­но­го, так и поли­ти­че­ско­го харак­те­ра — до сих пор были на сто­роне вос­став­ших. В Биб­рак­те, одном из наи­бо­лее круп­ных горо­дов эду­ев, состо­ял­ся обще­галль­ский съезд — демон­стра­ция еще небы­ва­ло­го анти­рим­ско­го един­ства. На съезде отсут­ст­во­ва­ли толь­ко ремы, лин­го­ны и тре­ве­ры, да и то если два пер­вых пле­ме­ни сохра­ня­ли вер­ность Риму, то тре­ве­ры отсут­ст­во­ва­ли лишь пото­му, что были отвле­че­ны оче­ред­ны­ми столк­но­ве­ни­я­ми с гер­ман­ца­ми.

с.178 На этом съезде сно­ва было под­твер­жде­но вер­хов­ное коман­до­ва­ние Вер­цин­ге­то­рик­са и при­нят наме­чен­ный им план даль­ней­шей борь­бы. Вер­цин­ге­то­рикс по-преж­не­му счи­тал необ­хо­ди­мым избе­гать гене­раль­но­го сра­же­ния, но, поль­зу­ясь чис­лен­ным пере­ве­сом кон­ни­цы, вся­че­ски мешать рим­ля­нам добы­вать про­до­воль­ст­вие и фураж. Для это­го сле­ду­ет самим опу­сто­шить поля и под­жи­гать усадь­бы. В каче­стве опор­но­го пунк­та был наме­чен теперь город пле­ме­ни ман­ду­би­ев Але­зия, где созда­вал­ся укреп­лен­ный лагерь и куда сво­зи­лись боль­шие запа­сы про­до­воль­ст­вия.

Вер­цин­ге­то­рикс сно­ва рас­сы­лал сво­их эмис­са­ров по раз­лич­ным галль­ским общи­нам. В част­но­сти, он сде­лал попыт­ку при­влечь к дви­же­нию алло­бро­гов, кото­рые совсем недав­но враж­до­ва­ли с рим­ля­на­ми и были с боль­шой жесто­ко­стью поко­ре­ны. Но Цезарь имел здесь, сре­ди мест­ной зна­ти, проч­ные пози­ции, и пото­му алло­бро­ги не толь­ко сохра­ни­ли вер­ность Риму, но и орга­ни­зо­ва­ли обо­ро­ни­тель­ную линию вдоль Роны.

Тем не менее поло­же­ние было серь­ез­ным. Отдель­ные отряды повстан­цев пере­хо­ди­ли через Севен­ны; таким обра­зом, Про­вин­ция все же была под угро­зой. Теперь, когда про­изо­шло объ­еди­не­ние всей рим­ской армии, Цезарь мог поз­во­лить себе при­нять отвер­гае­мое им преж­де реше­ние — напра­вить­ся на помощь Про­вин­ции. Но так как он знал о пре­вос­ход­стве непри­я­тель­ской кон­ни­цы и так как теперь ему неот­куда было ждать под­креп­ле­ний, то он послал сво­их упол­но­мо­чен­ных за Рейн, к поко­рен­ным в пред­ше­ст­ву­ю­щие годы гер­ман­ским пле­ме­нам с тре­бо­ва­ни­ем выслать ему кон­ни­цу и даже лег­кую пехоту.

Полу­чив — быть может, даже сверх сво­их ожи­да­ний — тре­бу­е­мое под­креп­ле­ние, Цезарь дви­нул­ся во гла­ве всей армии через зем­ли сек­ва­нов по направ­ле­нию к Про­вин­ции. Тогда Вер­цин­ге­то­рикс решил ата­ко­вать кон­ни­цей рас­тя­нув­шу­ю­ся в похо­де колон­ну рим­ских войск: рим­ляне, мол, бегут в Про­вин­цию, очи­щая Гал­лию, и что б они не посме­ли вер­нуть­ся сно­ва, нуж­но нане­сти им сей­час, когда они не гото­вы к бою, реши­тель­ное пора­же­ние. Вооду­шев­лен­ные такой пер­спек­ти­вой, галль­ские всад­ни­ки дают сов­мест­ную клят­ву: лишить воз­мож­но­сти воз­вра­тить­ся домой и с.179 не допус­кать к детям, роди­те­лям и женам нико­го из тех, кто два­жды не про­ска­чет сквозь колон­ну вра­гов²³.

Галль­ская кон­ни­ца была разде­ле­на на три отряда, дабы угро­жать рим­ля­нам с флан­гов и напасть на поход­ную колон­ну с фрон­та. Но и Цезарь разде­лил сво­их всад­ни­ков на три части и бро­сил их на вра­га. Сра­же­ние нача­лось одно­вре­мен­но во всех пунк­тах. Пехота сто­я­ла на месте, но, как толь­ко Цезарь заме­чал, что где-то напор вра­гов осо­бен­но силен, он тот­час направ­лял туда несколь­ко когорт. Исход боя был решен нано­во набран­ной гер­ман­ской кон­ни­цей — гер­ман­цы на пра­вом флан­ге овла­де­ли греб­нем воз­вы­шен­но­сти, ринув­шись оттуда на вра­гов, потес­ни­ли их, а затем и обра­ти­ли в бег­ство. Осталь­ные галль­ские всад­ни­ки, опа­са­ясь окру­же­ния, ста­ли спа­сать­ся бег­ст­вом. Они бежа­ли вплоть до реки, где сто­ял Вер­цин­ге­то­рикс со сво­ей пехотой. Кава­ле­рий­ское сра­же­ние было бле­стя­ще выиг­ра­но рим­ля­на­ми.

После это­го начи­на­ет­ся послед­ний акт кам­па­нии 52 г. Вер­цин­ге­то­рикс отво­дит свои вой­ска к Але­зии, желая рас­по­ло­жить их, как при Ава­ри­ке и Гер­го­вии, укреп­лен­ным лаге­рем сна­ру­жи, под защи­той кре­пост­ных стен. При­быв сюда же бук­валь­но на сле­дую­щий день и озна­ко­мив­шись с поло­же­ни­ем дел на месте, Цезарь реши­тель­но меня­ет свой преж­ний план и немед­лен­но при­сту­па­ет к осад­ным работам, решив окру­жить и город, и вра­же­ское вой­ско. Кста­ти, рас­по­ло­же­ние Але­зии — высота хол­ма, окру­жаю­щие город реки — было тако­во, что здесь мож­но было добить­ся успе­ха толь­ко пла­но­мер­но орга­ни­зо­ван­ной бло­ка­дой.

Рим­ляне нача­ли стро­ить пояс укреп­ле­ний вокруг горо­да дли­ной в 17 кило­мет­ров. Вер­цин­ге­то­рикс пытал­ся поме­шать этим работам сво­ей кон­ни­цей. Завя­зал­ся новый кава­ле­рий­ский бой, как свиде­тель­ст­ву­ет Цезарь, очень напря­жен­ный, и сно­ва он был решен гер­ман­ски­ми всад­ни­ка­ми²⁴. Тогда Вер­цин­ге­то­рикс при­нял реше­ние ото­слать свою кон­ни­цу, с тем чтобы отдель­ные ее отряды, воз­вра­тив­шись в свои общи­ны, соби­ра­ли всех спо­соб­ных носить ору­жие. Он стре­мит­ся вну­шить им, что ситу­а­ция рез­ко изме­ни­лась, что делу вос­ста­ния гро­зит смер­тель­ная опас­ность и что он со сво­им вось­ми­де­ся­ти­ты­сяч­ным вой­ском может выдер­жать, исхо­дя из име­ю­щих­ся запа­сов про­до­воль­ст­вия, при­мер­но месяч­ную оса­ду. Ото­слав с таким с.180 пору­че­ни­ем кон­ни­цу, он все свои вой­ска вво­дит теперь в сте­ны горо­да.

Цеза­рю, конеч­но, ста­но­вит­ся извест­но от пере­беж­чи­ков и плен­ных об этих наме­ре­ни­ях Вер­цин­ге­то­рик­са и о том, что на оче­ред­ном обще­галль­ском съезде при­ня­то реше­ние напра­вить к Але­зии огром­ную армию, при­чем от каж­дой галль­ской общи­ны затре­бо­ван опре­де­лен­ный кон­тин­гент вои­нов. Все­го таким путем набра­но яко­бы до 250 тысяч пехо­тин­цев и око­ло 8 тысяч всад­ни­ков.

Теперь необ­хо­ди­мо линию укреп­ле­ний, соору­жен­ную вокруг горо­да, допол­нить новой и не менее мощ­ной лини­ей, обра­щен­ной уже нару­жу, про­тив ожи­дае­мо­го извне галль­ско­го опол­че­ния. Работы идут днем и ночью. Цезарь лич­но следит за их ходом. Этот внеш­ний пояс укреп­ле­ний про­сти­ра­ет­ся по окон­ча­нии работ почти на 20 кило­мет­ров. Кро­ме того, по рас­по­ря­же­нию Цеза­ря внут­ри всех этих укреп­лен­ных линий сосре­дото­чи­ва­ет­ся запас хле­ба и фура­жа при­мер­но на трид­цать дней.

И дей­ст­ви­тель­но, оса­да затя­ну­лась более чем на месяц. Про­хо­дит и тот день, когда ожи­да­лось при­бы­тие галль­ско­го опол­че­ния. В оса­жден­ном горо­де начал­ся голод. В этой тре­вож­ной обста­нов­ке было созва­но сове­ща­ние руко­во­ди­те­лей обо­ро­ны. Разда­ва­лись самые раз­лич­ные голо­са, вплоть до пред­ло­же­ний о капи­ту­ля­ции. Наи­боль­шее впе­чат­ле­ние про­из­ве­ла речь знат­но­го арвер­на Кри­то­гна­та, кото­рый не толь­ко с него­до­ва­ни­ем отверг пред­ло­же­ние сдать­ся на милость победи­те­лей, но и воз­ра­жал про­тив попыт­ки совер­шить преж­девре­мен­ную вылаз­ку. Он счи­тал необ­хо­ди­мым дождать­ся при­хо­да опол­че­ния, про­явить харак­тер и выдерж­ку и не оста­нав­ли­вать­ся даже перед тем, чтобы под­дер­жать жизнь защит­ни­ков горо­да теми людь­ми, кто по воз­рас­ту уже не годен для веде­ния вой­ны²⁵.

Одна­ко было при­ня­то ком­про­мисс­ное реше­ние. Всех, кто уже не мог быть поле­зен при обо­роне, реше­но было уда­лить, умень­шив тем самым чис­ло едо­ков. Таким обра­зом, корен­ные жите­ли, ман­ду­бии, пре­до­ста­вив­шие неко­гда свой город вой­скам, теперь сами из него изго­ня­лись. С жена­ми и детьми, дой­дя до рим­ских укреп­ле­ний, они со сле­за­ми на гла­зах умо­ля­ли при­нять их в каче­стве рабов, лишь бы их с.181 накор­ми­ли. Но Цезарь кате­го­ри­че­ски запре­тил кара­у­лам про­пус­кать бежен­цев через линию укреп­ле­ний.

Нако­нец появи­лось дол­го­ждан­ное галль­ское опол­че­ние. Во гла­ве его сто­я­ло четы­ре коман­дую­щих, в их чис­ле атре­бат Ком­мий и двою­род­ный брат Вер­цин­ге­то­рик­са по име­ни Вер­кас­си­вел­ла­ун. Оса­жден­ные вос­пря­ну­ли духом, и все их силы сно­ва были выведе­ны из горо­да. Два­жды в тече­ние бли­жай­ших дней рим­ские укреп­ле­ния были ата­ко­ва­ны как вой­ска­ми Вер­цин­ге­то­рик­са, так и при­быв­шим им на помощь опол­че­ни­ем. Но оба раза рим­ляне стой­ко выдер­жа­ли этот двой­ной штурм.

Третье сра­же­ние ока­за­лось решаю­щим. Оно было чрез­вы­чай­но упор­ным, ибо «для гал­лов, — как гово­рит Цезарь, — если они не про­рвут укреп­ле­ний, поте­ря­на вся­кая надеж­да на спа­се­ние, рим­лян же, если они удер­жат­ся, ожи­да­ет конец всех их трудов»²⁶. Осо­бен­но горя­чим участ­ком боя ока­зал­ся один холм, не вклю­чен­ный в пояс укреп­ле­ний. Когда вра­ги нача­ли на этом участ­ке тес­нить рим­лян, то Цезарь напра­вил туда Лаби­е­на с шестью когор­та­ми. Но это­го ока­за­лось недо­ста­точ­но. Тогда Цезарь сам при­вел на помощь све­жие резер­вы. Он взял с собой четы­ре когор­ты и отряд всад­ни­ков. Кон­ни­цу он разде­лил на две части: поло­ви­на всад­ни­ков сле­до­ва­ла за ним, дру­гую поло­ви­ну он послал в объ­езд укреп­ле­ний, с тем чтобы они напа­ли на вра­гов с тыла.

Его узна­ли по одеж­де, по пур­пур­но­му пла­щу пол­ко­во­д­ца. Бой заки­пел с новой силой, дело дошло до руко­паш­ной. В этот момент в тылу у непри­я­те­ля вне­зап­но появ­ля­ет­ся рим­ская кон­ни­ца. Под­хо­дят и новые когор­ты рим­лян. Враг слом­лен, начи­на­ет­ся поваль­ное бег­ство. Как все­гда, кон­ни­ца пре­сле­ду­ет и рубит бегу­щих, лишь очень немно­гие спа­са­ют­ся невреди­мы­ми в свой лагерь. Вой­ско, выведен­ное из горо­да на штурм рим­ских укреп­ле­ний, спеш­но отсту­па­ет вновь за город­ские сте­ны.

Рим­ляне одер­жа­ли пол­ную победу. Цеза­рю при­нес­ли семь­де­сят четы­ре зна­ме­ни. Мно­гие вожди галль­ско­го опол­че­ния или погиб­ли в этом бою, или были взя­ты в плен. Но самым глав­ным резуль­та­том победы сле­ду­ет счи­тать то, что бук­валь­но в тот же день нача­лось «поваль­ное бег­ство из галль­ско­го лаге­ря», т. е. по суще­ству раз­вал все­го опол­че­ния. Цезарь даже с.182 уве­ря­ет в сво­их «Запис­ках», что если бы его сол­да­ты не были так утом­ле­ны изну­ри­тель­ным сра­же­ни­ем, то «непри­я­тель­ские пол­чи­ща мог­ли бы быть уни­что­же­ны пол­но­стью»²⁷. Так ли это или не так, не столь уж важ­но, гораздо важ­нее дру­гое: под Але­зи­ей была реше­на судь­ба вос­ста­ния в целом.

На сле­дую­щий день капи­ту­ли­ро­вал Вер­цин­ге­то­рикс. Цезарь потре­бо­вал его выда­чи. Люби­тель эффект­ных подроб­но­стей Плу­тарх опи­сы­ва­ет сце­ну сда­чи Вер­цин­ге­то­рик­са гораздо кра­соч­нее, чем сам Цезарь. Он рас­ска­зы­ва­ет, что галль­ский глав­но­ко­ман­дую­щий надел на себя луч­шее ору­жие, бога­то укра­сил коня и, объ­е­хав вокруг воз­вы­ше­ния, на кото­ром сидел Цезарь, сорвал с себя все доспе­хи и мол­ча сел у его ног²⁸. Он был взят под стра­жу, отве­зен в Рим, заклю­чен в тюрь­му, где ему и при­шлось шесть лет про­ждать три­ум­фа Цеза­ря лишь для того, чтобы быть про­веден­ным в про­цес­сии в каче­стве живо­го тро­фея, а вслед за тем под­верг­нуть­ся каз­ни, как и пола­га­лось по рим­ским обы­ча­ям, по дав­ным-дав­но раз­ра­ботан­но­му сце­на­рию три­ум­фов.

Решаю­щей победой над Вер­цин­ге­то­рик­сом и была завер­ше­на кам­па­ния 52 г. В Риме сно­ва было объ­яв­ле­но два­дца­ти­днев­ное тор­же­ство²⁹. Одна­ко это вовсе не озна­ча­ло, что была закон­че­на вой­на в целом. Воен­ные дей­ст­вия в Гал­лии про­дол­жа­лись и в 51 и даже в 50 г. Прав­да, они уже носи­ли несколь­ко иной харак­тер. Речь шла о подав­ле­нии послед­них и раз­роз­нен­ных оча­гов вос­ста­ния.

Еще в кон­це 52 г. про­изо­шло окон­ча­тель­ное зами­ре­ние эду­ев, а затем изъ­яви­ли покор­ность и арвер­ны. Более того, им было воз­вра­ще­но 20 тысяч плен­ных. Что каса­ет­ся эду­ев, то за ними даже сохра­нил­ся ста­тус союз­ни­ков, кото­рый кро­ме них име­ли лишь вер­ные ремы и лин­го­ны. Арвер­ны, хотя и долж­ны были выдать боль­шое чис­ло залож­ни­ков, тоже полу­чи­ли вполне тер­пи­мые усло­вия мира, по кото­рым при­зна­ва­лась их само­сто­я­тель­ность при реше­нии внут­рен­них вопро­сов. Теперь, когда опас­ность объ­еди­не­ния Гал­лии была как буд­то устра­не­на, Цеза­рю важ­но было най­ти опо­ру хотя бы в этих двух наи­бо­лее зна­чи­тель­ных общи­нах.

Но есть ли осно­ва­ния счи­тать, что опас­ность объ­еди­не­ния пол­но­стью отпа­ла? Дей­ст­вия Цеза­ря в с.183 кам­па­нии 51—50 гг. были направ­ле­ны преж­де все­го и глав­ным обра­зом на то, чтобы пода­вить такие стрем­ле­ния в самом заро­ды­ше. Как все­гда в подоб­ных слу­ча­ях, он дей­ст­во­вал энер­гич­но и стре­ми­тель­но. Зимой 52/51 г. он неожи­дан­но вторг­ся с дву­мя леги­о­на­ми в бога­тую область биту­ри­гов и быст­ро при­вел их к покор­но­сти. Затем насту­пи­ла оче­редь кар­ну­тов. Одна­ко кар­ну­ты при одном толь­ко изве­стии о при­бли­же­нии рим­лян поки­ну­ли свои горо­да и села, скры­ва­ясь в лесах или даже на терри­то­рии сосед­них общин. Так как зима ока­за­лась доволь­но суро­вой, то Цезарь раз­бил зим­ний лагерь в Цена­бе, горо­де кар­ну­тов, кото­рый уже не в пер­вый раз видел рим­ские вой­ска. Но отсюда ему при­шлось еще до кон­ца зимы высту­пить в новый поход — про­тив бел­ло­ва­ков.

Бел­ло­ва­ки име­ли сла­ву воин­ст­вен­но­го пле­ме­ни. Когда по тре­бо­ва­нию Вер­цин­ге­то­рик­са фор­ми­ро­ва­лось обще­галль­ское опол­че­ние и каж­дая общи­на выстав­ля­ла опре­де­лен­ный кон­тин­гент вои­нов, бел­ло­ва­ки отка­за­лись от это­го, заявив, что они не жела­ют под­чи­нять­ся ничьей вла­сти, но будут вести вой­ну с рим­ля­на­ми само­сто­я­тель­но. И дей­ст­ви­тель­но, из всех галль­ских общин, еще не при­ни­мав­ших пря­мо­го уча­стия в вос­ста­нии, бел­ло­ва­ки ока­за­лись наи­бо­лее опас­ным про­тив­ни­ком.

Кро­ме самих бел­ло­ва­ков в борь­бе про­тив рим­лян участ­во­ва­ли и дру­гие пле­ме­на бел­гов. Во гла­ве опол­че­ния сто­я­ли опыт­ный воен­ный руко­во­ди­тель бел­ло­вак Коррей и закля­тый ныне враг рим­лян атре­бат Ком­мий. Послед­не­му уда­лось даже при­влечь гер­ман­скую кон­ни­цу. Что каса­ет­ся Коррея, то он руко­во­дил воен­ны­ми дей­ст­ви­я­ми весь­ма уме­ло, исполь­зуя в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни так­ти­ку Вер­цин­ге­то­рик­са.

Цезарь вна­ча­ле рас­по­ла­гал четырь­мя леги­о­на­ми, затем ему при­шлось вызвать еще два леги­о­на. Тем не менее он дол­го не мог добить­ся решаю­ще­го успе­ха, наобо­рот, испы­тал ряд чув­ст­ви­тель­ных неудач, при­чем слух о них дошел даже до Рима. Нако­нец в одном из сра­же­ний, в кото­ром он при­нял лич­ное уча­стие, бел­ло­ва­ки потер­пе­ли реши­тель­ное пора­же­ние, а Коррей был убит. В лаге­ре непри­я­те­лей после это­го было созва­но собра­ние и реше­но напра­вить к рим­ля­нам послов и залож­ни­ков. Послы, при­быв­шие к Цеза­рю, про­си­ли его про­явить мило­сер­дие и под­чер­ки­ва­ли то с.184 обсто­я­тель­ство, что Коррей, глав­ный винов­ник и вдох­но­ви­тель вой­ны, погиб. Цезарь, как о том рас­ска­зы­ва­ет автор вось­мой кни­ги «Запи­сок о галль­ской войне» Авл Гир­тий, отве­чал, что ему хоро­шо извест­но, как удоб­но сва­ли­вать вину на умер­ших, но тем не менее он готов удо­вле­тво­рить­ся тем нака­за­ни­ем, кото­рое бел­ло­ва­ки уже навлек­ли сами на себя³⁰.

Зами­ре­ние пле­мен бел­гов име­ло решаю­щее зна­че­ние. Пожар обще­галль­ско­го вос­ста­ния был окон­ча­тель­но поту­шен, оста­ва­лись лишь раз­роз­нен­ные, едва тле­ю­щие оча­ги. Сам Цезарь отпра­вил­ся в область эбу­ро­нов, и стра­на несчаст­но­го бег­ле­ца Амбио­рик­са была пол­но­стью выжже­на и раз­граб­ле­на. Осталь­ное пору­ча­лось лега­там: Лаби­е­ну, Кани­нию, Фабию, кото­рые опе­ри­ро­ва­ли в обла­сти Луа­ры, а так­же в Бре­та­ни и Нор­ман­дии. Лаби­ен при­вел к покор­но­сти тре­ве­ров, а Кани­ний и Фабий успеш­но дей­ст­во­ва­ли в обла­сти пик­то­нов, где уцелев­шие отряды повстан­цев оса­жда­ли город Лемон (Пуа­тье).

Послед­ней круп­ной опе­ра­ци­ей была борь­ба вокруг горо­да и кре­по­сти Уксел­ло­дун. Он был захва­чен сорат­ни­ком Вер­цин­ге­то­рик­са Лук­те­ри­ем и неким Драп­пе­том, кото­рый яко­бы еще в самом нача­ле вос­ста­ния при­влек к себе изгнан­ни­ков из всех общин, при­ни­мал даже «раз­бой­ни­ков» и при­звал к сво­бо­де рабов. К сожа­ле­нию, кро­ме этой отры­воч­ной и едва ли объ­ек­тив­ной харак­те­ри­сти­ки Гир­тия³¹, о Драп­пе­те боль­ше ниче­го не извест­но.

Оса­да Уксел­ло­ду­на, вели­ко­леп­но укреп­лен­но­го самой при­ро­дой, про­дол­жа­лась доволь­но дол­го. И хотя легат Цеза­ря Кани­ний дей­ст­во­вал успеш­но и в одном из сра­же­ний раз­бил Драп­пе­та, когда тот вывел часть войск из горо­да, но для взя­тия горо­да у Кани­ния не хва­та­ло сил. Тогда Цезарь, кото­рый в это вре­мя объ­ез­жал галль­ские общи­ны, тво­ря суд и ста­ра­ясь вне­сти успо­ко­е­ние, вне­зап­но появил­ся под Уксел­ло­ду­ном. Он нашел нуж­ным про­дол­жить оса­ду, но жите­ли ока­зы­ва­ли отча­ян­ное сопро­тив­ле­ние, и город сдал­ся лишь тогда, когда под­ко­па­ми были пере­ре­за­ны послед­ние источ­ни­ки воды. И вот, как объ­яс­ня­ет Гир­тий, Цезарь, счи­тая, что его мяг­кость всем извест­на, не имел уже теперь осно­ва­ний опа­сать­ся, что какую-нибудь суро­вую меру, им про­веден­ную, сочтут за про­яв­ле­ние при­рож­ден­ной жесто­ко­сти, а пото­му всем жите­лям горо­да, с.185 кто толь­ко дер­жал в руках ору­жие, он при­ка­зал отру­бить руки, но сохра­нить жизнь, дабы тем нагляд­нее было нака­за­ние за их пре­ступ­ле­ния³².

Вслед за этим устра­шаю­щим при­ме­ром после­до­ва­ла целая серия миро­лю­би­вых актов. Цезарь лич­но посе­тил Акви­та­нию, область, в кото­рой он еще не бывал, и добил­ся здесь пол­но­го успо­ко­е­ния. Затем он напра­вил­ся в Нар­бонн­скую Гал­лию, а сво­им лега­там пору­чил раз­ве­сти вой­ска на зим­ние квар­ти­ры, рас­пре­де­лив их с таким рас­че­том, чтобы ни одна часть Гал­лии не оста­ва­лась не заня­той рим­ски­ми частя­ми. Сам он, про­быв несколь­ко дней в Про­вин­ции и щед­ро награ­див всех тех, кто ока­зал ему какие-либо услу­ги в годы труд­ных испы­та­ний, не стал пере­прав­лять­ся за Аль­пы, но вер­нул­ся к сво­им леги­о­нам в Бель­гию, избрав в каче­стве глав­ной квар­ти­ры город атре­ба­тов Неме­то­кен­ну (Аррас).

В 50 г. в Гал­лии, по мне­нию Гир­тия, уже не про­ис­хо­ди­ло ника­ких осо­бен­но важ­ных собы­тий, во вся­ком слу­чае таких собы­тий, опи­са­нию кото­рых сле­до­ва­ло бы посвя­тить осо­бую кни­гу³³. Зимуя в Гал­лии, Цезарь был занят глав­ным обра­зом сохра­не­ни­ем и укреп­ле­ни­ем дру­же­ст­вен­ных отно­ше­ний с общи­на­ми. Для это­го он «обра­щал­ся к общи­нам в лест­ных выра­же­ни­ях, их вождей осы­пал награ­да­ми, не нала­гал тяже­лых повин­но­стей и вооб­ще ста­рал­ся смяг­чить для исто­щен­ной столь­ки­ми несчаст­ли­вы­ми сра­же­ни­я­ми Гал­лии усло­вия под­чи­не­ния рим­ской вла­сти»³⁴. В кон­це зимы Цезарь объ­е­хал все рай­о­ны Ближ­ней Гал­лии, затем, вер­нув­шись к сво­им вой­скам в Неме­то­кен­ну, вызвал леги­о­ны с зим­них квар­тир к гра­ни­це тре­ве­ров и там про­из­вел тор­же­ст­вен­ный смотр всей армии. Этим как бы ста­ви­лась послед­няя точ­ка: вой­на в Гал­лии отныне счи­та­лась закон­чен­ной.

В тече­ние этой же зимы 50 г. Цеза­рем были зало­же­ны осно­вы новой орга­ни­за­ции Транс­аль­пий­ской Гал­лии и уре­гу­ли­ро­ва­ны ее вза­и­моот­но­ше­ния с Римом. Эти отно­ше­ния отнюдь не были еди­но­об­раз­ны­ми и обез­ли­чен­ны­ми. Три наи­бо­лее авто­ри­тет­ные галль­ские общи­ны — эдуи, ремы и лин­го­ны, как уже упо­ми­на­лось, ока­за­лись в при­ви­ле­ги­ро­ван­ном поло­же­нии, осталь­ные долж­ны были выпла­чи­вать твер­до уста­нов­лен­ные сум­мы нало­га (три­бут). Извест­но, что Транс­аль­пий­ская Гал­лия (Gal­lia Co­ma­ta) в целом с.186 выпла­чи­ва­ла еже­год­но до 40 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев (10 мил­ли­о­нов дена­ри­ев). Эта общая сум­ма не долж­на удив­лять сво­ей отно­си­тель­но малой вели­чи­ной: стра­на была исто­ще­на и раз­граб­ле­на в ходе опу­сто­ши­тель­ной вой­ны. Конеч­но, воен­ная добы­ча, попав­шая в руки рим­лян в самых ее раз­но­об­раз­ных фор­мах, в десят­ки, если не в сот­ни раз пре­вы­ша­ла срав­ни­тель­но скром­ную и посиль­ную для стра­ны циф­ру три­бу­та³⁵.

В чисто адми­ни­ст­ра­тив­ном отно­ше­нии заво­е­ван­ные Цеза­рем огром­ные терри­то­рии пер­во­на­чаль­но счи­та­лись, по всей веро­ят­но­сти, при­со­еди­нен­ны­ми к Нар­бонн­ской Гал­лии, Преж­няя систе­ма управ­ле­ния в отдель­ных общи­нах, т. е. мест­ные «цари» или ари­сто­кра­ти­че­ские «сена­ты», уце­ле­ла, и после заво­е­ва­ния сохра­ни­лись так­же кли­ент­ские свя­зи и зави­си­мость одной общи­ны от дру­гой. Цезарь не стре­мил­ся менять систе­му, как тако­вую, т. е. поли­ти­че­ские и адми­ни­ст­ра­тив­ные поряд­ки, он был оза­бо­чен лишь тем, чтобы во гла­ве общин сто­я­ли теперь люди опре­де­лен­ной ори­ен­та­ции — сто­рон­ни­ки Рима и его лич­но. Здесь он не ску­пил­ся на щед­рые награ­ды день­га­ми, кон­фис­ко­ван­ны­ми поме­стья­ми, руко­во­дя­щи­ми долж­но­стя­ми. Весь­ма тер­пи­мым и даже ува­жи­тель­ным было отно­ше­ние Цеза­ря к мест­ной рели­гии и ее жре­цам, т. е. к дру­идам.

И хотя Цезарь не создал, вер­нее, не успел создать в Гал­лии вполне закон­чен­ной и строй­ной поли­ти­ко-адми­ни­ст­ра­тив­ной систе­мы, тем не менее введен­ные им поряд­ки ока­за­лись чрез­вы­чай­но устой­чи­вы­ми и вполне реа­ли­стич­ны­ми. Это дока­зы­ва­ет­ся хотя бы тем при­ме­ча­тель­ным фак­том, что, когда в Риме вспых­ну­ла граж­дан­ская вой­на и в Гал­лии почти не оста­лось рим­ских войск, эта вновь заво­е­ван­ная стра­на ока­за­лась более вер­ной Риму, чем неко­то­рые про­вин­ции, каза­лось бы дав­но свык­ши­е­ся с рим­ским гос­под­ст­вом.

Како­вы же общие ито­ги заво­е­ва­ния Гал­лии? Это было собы­тие круп­но­го исто­ри­че­ско­го мас­шта­ба и зна­че­ния. Если верить Плу­тар­ху, то Цезарь за девять лет воен­ных дей­ст­вий в Гал­лии взял штур­мом более 800 горо­дов, поко­рил 300 народ­но­стей, сра­жал­ся с тре­мя мил­ли­о­на­ми людей, из кото­рых один мил­ли­он уни­что­жил и столь­ко же захва­тил в плен³⁶. Заво­е­ван­ная им и при­со­еди­нен­ная к рим­ским вла­де­ни­ям терри­то­рия охва­ты­ва­ла пло­щадь в 500 тысяч квад­рат­ных с.187 кило­мет­ров. Воен­ная добы­ча — плен­ные, скот, дра­го­цен­ная утварь, золо­то — была поис­ти­не неис­чис­ли­ма. Извест­но, что золота ока­за­лось в Риме столь­ко, что оно про­да­ва­лось на фун­ты и упа­ло в цене по срав­не­нию с сереб­ром на два­дцать пять про­цен­тов. Обо­га­тил­ся и сам вер­хов­ный коман­дую­щий; он не толь­ко пол­но­стью вос­ста­но­вил, но и зна­чи­тель­но уве­ли­чил свое не в пер­вый раз рас­тра­чен­ное состо­я­ние; обо­га­ти­лись и его офи­це­ры (напри­мер, Лаби­ен и др.) и даже сол­да­ты. Све­то­ний, упре­кая Цеза­ря в коры­сто­лю­бии, пря­мо гово­рит, что в Гал­лии он «опу­сто­шал капи­ща и хра­мы богов, пол­ные при­но­ше­ний, и разо­рял горо­да чаще ради добы­чи, чем в нака­за­ние»³⁷.

Но види­мо, глав­ный итог заклю­чал­ся не в этом. Заво­е­ва­ние Гал­лии откры­ло огром­ные пер­спек­ти­вы для про­ник­но­ве­ния в эту стра­ну рим­ско­го тор­го­во-денеж­но­го капи­та­ла — дель­цов, тор­гов­цев, ростов­щи­ков, созда­ло в 50-х годах необы­чай­ную дело­вую актив­ность как в этой новой про­вин­ции, так и в самом Риме. Не слу­чай­но неко­то­рые уче­ные с лег­кой руки Момм­зе­на³⁸ счи­та­ют, что при­со­еди­не­ние Гал­лии ока­за­ло на сре­ди­зем­но­мор­ский мир — mu­ta­tis mu­tan­dis — такое же вли­я­ние, как откры­тие Аме­ри­ки на сред­не­ве­ко­вую Евро­пу. Кро­ме того, бес­спор­но, что интен­сив­но раз­ви­вав­ший­ся в даль­ней­шем про­цесс рома­ни­за­ции Гал­лии, про­цесс мно­го­сто­рон­ний и про­те­кав­ший как в соци­аль­но-эко­но­ми­че­ском, поли­ти­че­ском, так и в куль­тур­ном аспек­тах, тоже брал свое нача­ло в эпо­ху галль­ских войн Цеза­ря.

И нако­нец, ито­ги войн при­ме­ни­тель­но к само­му Цеза­рю. Не может быть сомне­ний в том, что его попу­ляр­ность в Риме достиг­ла теперь наи­выс­ше­го пре­де­ла. Не гово­ря уже о дема­го­ги­че­ской поли­ти­ке Цеза­ря, на про­веде­ние кото­рой он сно­ва мог со сво­ей обыч­ной щед­ро­стью тра­тить огром­ные сум­мы, не гово­ря о его репу­та­ции в самых широ­ких сло­ях рим­ско­го насе­ле­ния, сле­ду­ет при­знать, что блеск воен­ных и дипло­ма­ти­че­ских побед в Гал­лии про­из­во­дил, види­мо, неот­ра­зи­мое впе­чат­ле­ние даже на тех, кого нико­им обра­зом нель­зя запо­до­зрить в излиш­ней к нему сим­па­тии. Это не озна­ча­ло, конеч­но, что с Цеза­рем при­ми­ри­лись его наи­бо­лее ярые поли­ти­че­ские про­тив­ни­ки, но такие, напри­мер, люди, как Цице­рон, хотя он и счи­тал Цеза­ря чуть ли не глав­ным винов­ни­ком сво­его изгна­ния, с.188 тем не менее в одной из речей еще в 56 г. пате­ти­че­ски вос­кли­цал: «Могу ли я быть вра­гом тому, чьи пись­ма, чья сла­ва, чьи послан­цы еже­днев­но пора­жа­ют мой слух совер­шен­но неиз­вест­ны­ми досе­ле назва­ни­я­ми пле­мен, народ­но­стей, мест­но­стей? Я пылаю, поверь­те мне, отцы-сена­то­ры, чрез­вы­чай­ной любо­вью к оте­че­ству, и эта дав­ниш­няя и веч­ная любовь сво­дит меня сно­ва с Цеза­рем, при­ми­ря­ет с ним и застав­ля­ет воз­об­но­вить наши доб­рые отно­ше­ния»³⁹. Или Вале­рий Катулл, кото­рый, по мне­нию само­го Цеза­ря, заклей­мил его в сво­их сти­хах веч­ным клей­мом, назвав и него­дя­ем, и похаб­ни­ком, все же, когда захо­ди­ла речь о победах в Гал­лии, вынуж­ден был при­ла­гать к име­ни Цеза­ря уже совсем иные эпи­те­ты, напри­мер «зна­ме­ни­тый», «слав­ный»⁴⁰.

Девять лет воен­ных дей­ст­вий в Гал­лии при­нес­ли Цеза­рю, конеч­но, огром­ный опыт. Репу­та­ция выдаю­ще­го­ся пол­ко­во­д­ца проч­но утвер­ди­лась за ним. Как пол­ко­во­дец, он обла­дал по край­ней мере дву­мя заме­ча­тель­ны­ми каче­ства­ми: быст­ро­той дей­ст­вия и манев­рен­но­стью, при­чем в такой сте­пе­ни, что, по мне­нию антич­ных исто­ри­ков, никто из его пред­ше­ст­вен­ни­ков не мог с ним сопер­ни­чать. Почти вся так­ти­ка вой­ны в Гал­лии (да и мно­гие стра­те­ги­че­ские рас­че­ты) осно­вы­ва­лись на этих двух прин­ци­пах, и это был не толь­ко пра­виль­ный, но и един­ст­вен­но воз­мож­ный план дей­ст­вий при том соот­но­ше­нии сил, кото­рое суще­ст­во­ва­ло в Гал­лии, осо­бен­но в пери­од вели­ко­го галль­ско­го вос­ста­ния. Если Цезарь рас­по­ла­гал в это вре­мя деся­тью леги­о­на­ми, т. е. в луч­шем слу­чае 60 тыся­ча­ми чело­век, то общие силы вос­став­ших дохо­ди­ли до 250—300 тысяч чело­век. Все поэто­му зави­се­ло от быст­ро­ты, манев­рен­но­сти, в конеч­ном сче­те от уме­ния разъ­еди­нять силы про­тив­ни­ка.

Све­то­ний спе­ци­аль­но отме­ча­ет, что самые длин­ные пере­хо­ды Цезарь совер­шал с пора­зи­тель­ной быст­ро­той, налег­ке, в наем­ной повоз­ке, делая по сотне миль в день. Его вынос­ли­вость была неве­ро­ят­ной; в похо­де он дви­гал­ся все­гда впе­ре­ди вой­ска, обыч­но пеший, ино­гда на коне, с непо­кры­той голо­вой и в жару и в дождь. В нем соче­та­лись осто­рож­ность с отча­ян­ной сме­ло­стью. Так, напри­мер, он нико­гда не вел вой­ска по доро­гам, удоб­ным для заса­ды, без пред­ва­ри­тель­ной раз­вед­ки. С дру­гой сто­ро­ны, он мог сам про­би­рать­ся через с.189 непри­я­тель­ские посты к сво­им окру­жен­ным частям, пере­оде­тый в галль­ское пла­тье, идя на смер­тель­ный риск⁴¹.

Как пол­ко­во­дец Цезарь пре­вос­хо­дил всех сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков еще в одном отно­ше­нии — в уме­нии обра­щать­ся с сол­да­та­ми, нахо­дить с ними общий язык. Уже не раз упо­ми­на­лось о том, как мог он удач­но постро­ен­ной и вовре­мя про­из­не­сен­ной речью вооду­ше­вить вой­ско или добить­ся пере­ло­ма в настро­е­нии. Он лич­но знал и пом­нил мно­гих цен­ту­ри­о­нов, да и ста­ро­слу­жи­лых сол­дат и обра­щал­ся к ним в решаю­щий момент боя по име­ни. Он мог при­ни­мать регу­ляр­ное уча­стие в тяже­лых осад­ных работах, для­щих­ся днем и ночью, и, видя, как над­ры­ва­ют­ся и как изму­че­ны сол­да­ты, пред­ло­жить им доб­ро­воль­но снять оса­ду, как он и сде­лал это под Ава­ри­ком.

Цезарь, под­чер­ки­ва­ют его био­гра­фы, ценил в сво­их вои­нах не нрав, не про­ис­хож­де­ние, не богат­ство, но толь­ко муже­ство. Он был строг и одно­вре­мен­но снис­хо­ди­те­лен. Он тре­бо­вал бес­пре­ко­слов­но­го пови­но­ве­ния, дер­жал всех в состо­я­нии напря­же­ния и бое­вой готов­но­сти, любил объ­яв­лять лож­ные тре­во­ги, осо­бен­но в плохую пого­ду и в празд­ни­ки. Вме­сте с тем он часто смот­рел сквозь паль­цы на про­ступ­ки сол­дат во вре­мя отды­ха или после удач­ных сра­же­ний. Созы­вая сход­ки и обра­ща­ясь к сол­да­там, он назы­вал их не про­сто «вои­ны», но лас­ко­во — «сорат­ни­ки». Отли­чив­ших­ся он награж­дал доро­гим ору­жи­ем, укра­шен­ным золо­том или сереб­ром. Всем этим он сумел добить­ся от сол­дат ред­кой пре­дан­но­сти. Осо­бен­но ярко подоб­ное отно­ше­ние вои­нов к сво­е­му вождю про­яви­лось в пери­од граж­дан­ской вой­ны, но оно ощу­ща­лось и рань­ше, в годы галль­ских похо­дов. Не без удив­ле­ния древ­ние исто­ри­ки отме­ча­ют, что за девять лет вой­ны в Гал­лии, несмот­ря на все труд­но­сти, лише­ния, а ино­гда и неуда­чи, в вой­ске Цеза­ря ни разу не про­ис­хо­ди­ло ника­ких мяте­жей⁴².

Про­бле­ма «Цезарь и сол­да­ты» или, точ­нее, «про­бле­ма пер­со­наль­ных отно­ше­ний меж­ду Цеза­рем и его арми­ей, про­бле­ма руко­вод­ства людь­ми»⁴³ вызы­ва­ла опре­де­лен­ный инте­рес и в новой исто­рио­гра­фии. Отме­ча­лись «духов­ный кон­такт» меж­ду пол­ко­вод­цем и под­чи­нен­ны­ми, его уме­ние выде­лять и отме­чать храб­рей­ших, пре­дан­ность и ини­ци­а­ти­ва самих сол­дат, с.190 зарож­де­ние у них таких поня­тий и кри­те­ри­ев, как воин­ская честь, «вели­чие рим­ско­го наро­да и соб­ст­вен­ное слав­ное про­шлое» или «государ­ство и импе­ра­тор»⁴⁴. Вза­и­моот­но­ше­ния меж­ду Цеза­рем и сол­да­та­ми, на наш взгляд, в дан­ном слу­чае явно иде­а­ли­зи­ру­ют­ся.

В ходе галль­ских войн Цезарь — дипло­мат и поли­тик посто­ян­но допол­нял Цеза­ря-пол­ко­во­д­ца⁴⁵. Повли­ять на настро­е­ние сол­дат удач­ной и вовре­мя про­из­не­сен­ной речью ско­рее дипло­ма­ти­че­ская, чем чисто воен­ная акция. Добить­ся раз­об­ще­ния сил про­тив­ни­ка — зада­ча в рав­ной мере и воен­ная, и поли­ти­че­ская. Вполне мож­но спо­рить о том, что тре­бу­ет боль­ше­го уме­ния манев­ри­ро­вать: воен­ные дей­ст­вия или успеш­ное про­веде­ние поли­ти­ки кну­та и пря­ни­ка?

Но сре­ди бога­то­го и раз­но­об­раз­но­го арсе­на­ла поли­ти­че­ских (и дипло­ма­ти­че­ских) при­е­мов, кото­ры­ми поль­зо­вал­ся Цезарь, посте­пен­но выде­ля­ет­ся один осо­бен­но ста­ра­тель­но куль­ти­ви­ру­е­мый им лозунг — это мяг­кое и спра­вед­ли­вое отно­ше­ние к про­тив­ни­ку, осо­бен­но побеж­ден­но­му, это лозунг мило­сер­дия (cle­men­tia). Прав­да, он при­об­ре­та­ет решаю­щее зна­че­ние толь­ко в эпо­ху граж­дан­ской вой­ны, но воз­ни­ка­ет несо­мнен­но рань­ше, еще во вре­мя пре­бы­ва­ния Цеза­ря в Гал­лии. При вни­ма­тель­ном чте­нии «Запи­сок» не труд­но про­следить, как год от года все чаще и настой­чи­вее гово­рит­ся о мило­сер­дии Цеза­ря. Эта его чер­та декла­ри­ру­ет­ся уже как бес­спор­ная, само собой разу­ме­ю­ща­я­ся, как дав­но и широ­ко извест­ная, а Авл Гир­тий дохо­дит до того, что даже вар­вар­ские, жесто­кие поступ­ки Цеза­ря по отно­ше­нию к защит­ни­кам Уксел­ло­ду­на счи­та­ет неспо­соб­ны­ми поко­ле­бать яко­бы суще­ст­ву­ю­щее общее мне­ние о при­род­ной мяг­ко­сти и спра­вед­ли­во­сти Цеза­ря⁴⁶. Таким обра­зом, лозунг cle­men­tia ста­но­вит­ся созна­тель­но про­во­ди­мым прин­ци­пом цеза­ре­вой дипло­ма­тии и поли­ти­ки. И это­му лозун­гу еще пред­сто­ит сыг­рать свою осо­бую, исклю­чи­тель­ную и вме­сте с тем роко­вую роль в исто­рии всей даль­ней­шей дея­тель­но­сти и жиз­ни Цеза­ря.

* * *

Пом­пей был избран в 52 г. кон­су­лом si­ne col­le­ga пото­му, что «мно­гие», как гово­рит Плу­тарх, уже откры­то осме­ли­ва­лись заяв­лять, «что государ­ство не может быть исце­ле­но ничем, кро­ме еди­но­вла­стия, и нуж­но с.191 при­нять это лекар­ство из рук наи­бо­лее крот­ко­го вра­ча, под како­вым и под­ра­зу­ме­вал­ся Пом­пей»⁴⁷. Это был тре­тий кон­су­лат Пом­пея, при­чем, вопре­ки обы­чаю, ему так­же было про­дле­но управ­ле­ние про­вин­ци­ей (Испа­ния), а на содер­жа­ние войск он полу­чал из государ­ст­вен­ной каз­ны 1000 талан­тов еже­год­но.

Бук­валь­но через несколь­ко дней после сво­его вступ­ле­ния в долж­ность Пом­пей пред­ло­жил, а затем и добил­ся при­ня­тия двух зако­нов: о под­ку­пах (de am­bi­tu) и о наси­лии (de vi). Сро­ки судо­про­из­вод­ства по делам об этих пре­ступ­ле­ни­ях зна­чи­тель­но сокра­ща­лись, нака­за­ния же уси­ли­ва­лись. Для соблюде­ния без­опас­но­сти, поряд­ка и спо­кой­ст­вия при раз­бо­ре дел заседа­ния судов про­ис­хо­ди­ли под воору­жен­ной охра­ной. Ради это­го Пом­пей ввел в город вой­ска. Таки­ми сред­ства­ми он стре­мил­ся пре­сечь раз­гул анар­хии, при­оста­но­вить, по сло­вам того же Плу­тар­ха, «упа­док граж­дан­ской жиз­ни в Риме, при­вед­ший к тому, что лица, домо­гаю­щи­е­ся долж­но­стей, сиде­ли на пло­ща­ди за сво­и­ми сто­ли­ка­ми с день­га­ми и бес­стыд­но под­ку­па­ли чернь», кото­рая затем в народ­ном собра­нии доби­ва­лась реше­ний не столь­ко сво­и­ми голо­са­ми, сколь­ко «лука­ми, пра­ща­ми и меча­ми»⁴⁸.

После­до­вал ряд судеб­ных про­цес­сов. Вна­ча­ле они велись энер­гич­но и как буд­то даже бес­при­страст­но. Так, напри­мер, состо­ял­ся суд над Мило­ном. Несмот­ря на то что его защи­щал луч­ший адво­кат и ора­тор — сам Цице­рон, тем не менее 38 голо­сов из 51 были пода­ны про­тив Мило­на. Прав­да, Цице­рон, напу­ган­ный видом фору­ма, пре­вра­щен­но­го как бы в воен­ный лагерь, а еще более него­дую­щи­ми кри­ка­ми кло­ди­ан­цев, кото­ры­ми было встре­че­но его появ­ле­ние, высту­пал сла­бо, неудач­но, но едва ли имен­но это обсто­я­тель­ство сыг­ра­ло решаю­щую роль в осуж­де­нии Мило­на.

В после­до­вав­ших про­цес­сах были осуж­де­ны пре­тен­ден­ты на кон­суль­ских выбо­рах на 53 и 52 гг., обви­нен­ные в под­ку­пах, осуж­де­ны были и неко­то­рые кло­ди­ан­цы, участ­ни­ки под­жо­га зда­ния курии в день похо­рон Кло­дия. Все эти про­цес­сы про­хо­ди­ли более или менее глад­ко, пока дело не дошло до лиц, к судь­бе кото­рых был нерав­но­ду­шен сам Пом­пей. Здесь он про­явил край­нюю непо­сле­до­ва­тель­ность и бес­прин­цип­ность. Когда в одном из наме­чав­ших­ся про­цес­сов ока­зал­ся заме­шан­ным его тесть Кв. Метелл Сци­пи­он с.192 (еще до того, конеч­но, как он был избран кон­су­лом), то Пом­пей при­гла­сил к себе весь состав судей — 360 чело­век и про­сил их оправ­дать Сци­пи­о­на. Конеч­но, тако­го рода дей­ст­вия ком­про­ме­ти­ро­ва­ли Пом­пея, тем более что он поз­во­лил себе высту­пить с похваль­ной речью в честь быв­ше­го три­бу­на Муна­ция План­ка, при­вле­чен­но­го к суду, хотя по зако­нам само­го же Пом­пея подоб­ные похваль­ные речи кате­го­ри­че­ски запре­ща­лись. Но ино­гда он дей­ст­во­вал совсем ина­че. Извест­но, что некто Гип­сей, один из быв­ших кан­дида­тов в кон­су­лы, так­же обви­нен­ный в под­ку­пе, под­сте­рег Пом­пея, когда тот воз­вра­щал­ся домой к обеду, и, бро­сив­шись ему в ноги, умо­лял о помо­щи. Одна­ко Пом­пей пре­не­бре­жи­тель­но заме­тил, что Гип­сей может, конеч­но, испор­тить ему обед, но ниче­го дру­го­го все рав­но не добьет­ся⁴⁹.

Что каса­ет­ся Цеза­ря, то в этом слу­чае Пом­пей про­яв­лял как буд­то пол­ную лояль­ность. Уже гово­ри­лось о том, что он в свое вре­мя отклик­нул­ся на прось­бу Цеза­ря отно­си­тель­но при­сыл­ки ему войск⁵⁰. Поз­же, когда встал вопрос о том, чтобы Цезарь полу­чил раз­ре­ше­ние выста­вить свою кан­дида­ту­ру на кон­суль­ских выбо­рах (на 48 г.) еще до исте­че­ния сро­ка коман­до­ва­ния, т. е. заоч­но, не нахо­дясь в Риме, то Пом­пей, дей­ст­вуя через Цице­ро­на, повли­ял на одно­го из три­бу­нов, чтобы тот не высту­пал с интер­цес­си­ей про­тив это­го пред­ло­же­ния, и оно про­шло как еди­но­душ­но выдви­ну­тое все­ми деся­тью три­бу­на­ми. Какое-то вре­мя оба поли­ти­че­ских дея­те­ля, по всей веро­ят­но­сти, счи­та­ли необ­хо­ди­мым сохра­нять види­мость хоро­ших отно­ше­ний и преж­не­го еди­но­ду­шия, так что и Цезарь со сво­ей сто­ро­ны отзы­вал­ся о Пом­пее в самых хва­леб­ных тонах и даже раз­убеж­дал тех, кто сооб­щал ему о враж­деб­ных замыс­лах сопер­ни­ка⁵¹.

Одна­ко за вре­мя сво­его кон­су­ла­та Пом­пей про­вел еще два зако­на: о про­вин­ци­ях и о маги­ст­ра­ту­рах. По пер­во­му из этих зако­нов про­вин­ци­аль­ные намест­ни­че­ства долж­ны были отныне назна­чать­ся кон­су­лам и пре­то­рам не тот­час же по окон­ча­нии их слу­жеб­но­го года, как это прак­ти­ко­ва­лось до сих пор, но лишь спу­стя пять лет. По вто­ро­му зако­ну — зако­ну о маги­ст­ра­ту­рах (в пол­ном объ­е­ме он нам неиз­ве­стен) под­твер­жда­лось ста­рое пра­ви­ло, соглас­но кото­ро­му заоч­ное выдви­же­ние кан­дида­тур на кон­суль­ских выбо­рах начи­сто исклю­ча­лось. Посколь­ку оба этих зако­на, в с.193 осо­бен­но­сти вто­рой, были доволь­но откры­то направ­ле­ны про­тив Цеза­ря и про­ти­во­ре­чи­ли ранее при­ни­мав­шим­ся реше­ни­ям, то Пом­пею все же при­шлось к зако­ну о маги­ст­ра­ту­рах — прав­да, уже после того, как он был при­нят, — доба­вить спе­ци­аль­ную ого­вор­ку, гла­сив­шую, что закон не рас­про­стра­ня­ет­ся на тех, кому народ пер­со­наль­но даро­вал пра­во бал­ло­ти­ро­вать­ся заоч­но. Эта ого­вор­ка как-никак свиде­тель­ст­во­ва­ла о том, что Пом­пей все еще не хотел сжи­гать кораб­ли и боял­ся реши­тель­но­го, бес­по­во­рот­но­го раз­ры­ва с Цеза­рем.

В кон­суль­ских выбо­рах на 51 г. при­нял уча­стие и Катон. Но та репу­та­ция суро­во­сти, непод­куп­но­сти, прин­ци­пи­аль­но­сти, кото­рой он поль­зо­вал­ся и кото­рая когда-то так помог­ла его про­слав­лен­но­му пра­деду, теперь, для рим­лян новой эпо­хи, для «подон­ков Рому­ла», как их назы­вал Цице­рон⁵², име­ла, види­мо, диа­мет­раль­но про­ти­во­по­лож­ное зна­че­ние: Катон про­ва­лил­ся. Кон­су­ла­ми были избра­ны Суль­пи­ций Руф и М. Клав­дий Мар­целл. Послед­ний был изве­стен в Риме как энер­гич­ный ора­тор и реши­тель­ный враг Цеза­ря.

Одна­ко новые кон­су­лы боль­шим вли­я­ни­ем, види­мо, не поль­зо­ва­лись. Пер­во­сте­пен­ное поло­же­ние фак­ти­че­ски сохра­ня­лось за Пом­пе­ем. И хотя он, если верить Плу­тар­ху, и ска­зал одна­жды про себя, что все почет­ные долж­но­сти ему доста­ва­лись рань­ше, чем он того ожи­дал, и что он отка­зы­вал­ся от этих долж­но­стей рань­ше, чем ожи­да­ли того дру­гие⁵³, но на сей раз Пом­пей вовсе не соби­рал­ся посту­пать таким имен­но обра­зом. Он не рас­пу­стил, как в былые вре­ме­на, набран­ное им вой­ско и, сохра­нив про­кон­суль­скую власть, про­дол­жал управ­лять Испа­ни­ей через сво­их лега­тов, сам же по-преж­не­му оста­вал­ся в Риме.

С это­го же вре­ме­ни начи­на­ет­ся дли­тель­ная борь­ба Цеза­ря с сена­том. Она начи­на­ет­ся в 51 г. и рас­тя­ги­ва­ет­ся на весь 50 г. Конеч­но, было бы чрез­вы­чай­но соблаз­ни­тель­но изо­бра­зить ее, что неод­но­крат­но и дела­лось со вре­мен Момм­зе­на, как новое и харак­тер­ное обост­ре­ние борь­бы меж­ду «народ­ной» и «ари­сто­кра­ти­че­ской» пар­ти­я­ми. Одна­ко непредубеж­ден­ный ана­лиз собы­тий и рас­ста­нов­ки сил не дает ника­ких осно­ва­ний для подоб­ных выво­дов. Рас­ста­нов­ка же поли­ти­че­ских сил была тако­ва: за Цеза­рем сто­я­ла широ­кая, несо­мнен­но сочув­ст­ву­ю­щая ему, но неор­га­ни­зо­ван­ная мас­са рим­ско­го город­ско­го насе­ле­ния, его с.194 мно­го­чис­лен­ная, но, пожа­луй, еще менее орга­ни­зо­ван­ная, неод­но­род­ная по соста­ву кли­ен­те­ла (глав­ным обра­зом общи­ны Циз­аль­пин­ской Гал­лии) и, нако­нец, отдель­ные более или менее вли­я­тель­ные поли­ти­че­ские дея­те­ли Рима, в том чис­ле и из сенат­ских кру­гов, кото­рые по тем или иным при­чи­нам ста­но­ви­лись цеза­ри­ан­ца­ми, а чаще все­го были Цеза­рем попро­сту под­куп­ле­ны. На про­ти­во­по­лож­ной сто­роне — наи­бо­лее актив­ная груп­па (fac­tio) Като­на, затем сенат­ское «боло­то», в даль­ней­шем Пом­пей с его кли­ен­та­ми, «дру­зья­ми» и род­ст­вен­ни­ка­ми. Fac­tio Като­на была типич­ной сенат­ской оли­гар­хи­че­ской груп­пи­ров­кой, осно­ван­ной как на «обя­за­тель­ст­вен­ных», так и на поли­ти­че­ских свя­зях, сенат­ское же «боло­то», как везде и все­гда, состо­я­ло из без­за­вет­ных рыца­рей ком­про­мис­са, тех, кто толь­ко под откры­тым и доста­точ­но реши­тель­ным нажи­мом мог при­нять чью-либо сто­ро­ну.

Вопрос, вокруг кото­ро­го раз­вер­ну­лась борь­ба, касал­ся пол­но­мо­чий Цеза­ря. По суще­ству речь шла даже не об одном, но о двух вопро­сах: о сро­ках его про­кон­су­ла­та и воз­мож­но­сти выдви­нуть заоч­но свою кан­дида­ту­ру на новых кон­суль­ских выбо­рах. Реше­ние этих вопро­сов, кото­рое было Цеза­рю обе­ща­но на встре­че три­ум­ви­ров в Луке и каза­лось в то вре­мя столь бес­спор­ным и столь лег­ко­до­сти­жи­мым, теперь, в новой ситу­а­ции, чрез­вы­чай­но ослож­ни­лось. Во-пер­вых, вопрос о сро­ке пол­но­мо­чий. Про­кон­суль­ские пол­но­мо­чия Цеза­ря исте­ка­ли 1 мар­та 49 г. Если даже в соот­вет­ст­вии с той дого­во­рен­но­стью, кото­рая была достиг­ну­та в Луке, его избра­ли бы кон­су­лом, он все рав­но мог всту­пить в долж­ность толь­ко с 1 янва­ря 48 г. Таким обра­зом полу­ча­лось, что в тече­ние деся­ти меся­цев 49 г. он ока­зы­вал­ся на поло­же­нии част­но­го лица и мог быть при­вле­чен к суду в слу­чае обви­не­ния. А насчет подоб­ной воз­мож­но­сти сомне­вать­ся не при­хо­ди­лось; так, напри­мер, Катон не раз откры­то заяв­лял о сво­ем наме­ре­нии при­влечь Цеза­ря к суду, и в Риме даже ходи­ли раз­го­во­ры о том, что сто­ит лишь Цеза­рю вер­нуть­ся част­ным чело­ве­ком, как ему, подоб­но Мило­ну, при­дет­ся защи­щать себя в суде под воору­жен­ной охра­ной⁵⁴ (хотя Мило­ну, как извест­но, это не помог­ло!). Поло­же­ние ослож­ня­лось еще тем обсто­я­тель­ст­вом, что по ста­рым пра­ви­лам, суще­ст­во­вав­шим до зако­нов Пом­пея, Цеза­рю мог быть назна­чен с.195 пре­ем­ни­ком толь­ко кто-то из долж­ност­ных лиц 49 г., и, сле­до­ва­тель­но, сме­нить его мож­но было тоже толь­ко после 1 янва­ря 48 г. Это дава­ло Цеза­рю пра­во фак­ти­че­ски оста­вать­ся долж­ност­ным лицом, выпол­нять свои про­кон­суль­ские обя­зан­но­сти и, глав­ное, не сда­вать коман­до­ва­ния вой­ска­ми. Одна­ко все это лишь в том слу­чае, если к нему не будет при­ме­нен новый закон Пом­пея, соглас­но кото­ро­му пре­ем­ни­ка сле­до­ва­ло назна­чать из тех лиц, кто отбыл свою долж­ность пять лет назад. Подыс­кать же такую кан­дида­ту­ру не состав­ля­ло, конеч­но, осо­бо­го труда, а зна­чит, и не состав­ля­ло труда при соот­вет­ст­ву­ю­щем жела­нии добить­ся ото­зва­ния Цеза­ря сра­зу по исте­че­нии сро­ка его пол­но­мо­чий, т. е. с 1 мар­та 49 г.

Не менее слож­ным и «дели­кат­ным» был и вто­рой вопрос: о воз­мож­но­сти бал­ло­ти­ро­вать­ся на кон­суль­ских выбо­рах 49 г. заоч­но, т. е. опять-таки не рас­пус­кая войск, не сда­вая коман­до­ва­ния. Закон Пом­пея о маги­ст­ра­ту­рах исклю­чал подоб­ную воз­мож­ность, а та спе­ци­аль­ная ого­вор­ка, кото­рую Пом­пей внес в текст зако­на, после его утвер­жде­ния не име­ла доста­точ­ной юриди­че­ской силы, во вся­ком слу­чае все­гда мог­ла быть оспо­ре­на про­тив­ни­ка­ми Цеза­ря.

Таким обра­зом, оба вопро­са, вокруг кото­рых раз­вер­ну­лась борь­ба с сенат­ской оли­гар­хи­ей, име­ли для Цеза­ря пер­во­сте­пен­ное, — даже жиз­нен­но важ­ное зна­че­ние. Фак­ти­че­ски речь теперь шла не о често­лю­би­вых пре­тен­зи­ях, вер­нее, не толь­ко о них, но и о сооб­ра­же­ни­ях лич­ной без­опас­но­сти. Неда­ром Цезарь, оце­ни­вая ситу­а­цию в целом, гово­рил, что, став фак­ти­че­ски пер­вым чело­ве­ком в государ­стве, он нико­им обра­зом не может и не дол­жен доволь­ст­во­вать­ся вто­рым местом, ибо не так лег­ко столк­нуть его с пер­во­го места на вто­рое, как потом со вто­ро­го на послед­нее⁵⁵.

Поэто­му Цезарь, не закон­чив еще пол­но­стью воен­ных опе­ра­ций в Гал­лии, акти­ви­зи­ру­ет свою дея­тель­ность, направ­лен­ную на укреп­ле­ние пози­ций в самом Риме. Еще более широ­ко, чем до сих пор, он ссу­жа­ет сена­то­ров, да и не толь­ко сена­то­ров, день­га­ми, опла­чи­ва­ет их дол­ги, осы­па­ет щед­ры­ми подар­ка­ми, при­чем не забы­ва­ет даже рабов или отпу­щен­ни­ков, если они толь­ко в мило­сти у сво­их хозя­ев. Про­мотав­шим­ся юнцам, кото­рые ока­за­лись в осо­бен­но тяже­лом поло­же­нии, он яко­бы пря­мо гово­рит, что им может помочь с.196 лишь граж­дан­ская вой­на. Насе­ле­нию Рима в целом он посто­ян­но напо­ми­на­ет о себе рос­кош­ны­ми построй­ка­ми, орга­ни­за­ци­ей игр и пир­шеств (напри­мер, в честь сво­ей доче­ри).

Цезарь стре­мит­ся укре­пить свое поло­же­ние не толь­ко в самом Риме. Так, он уве­ли­чи­ва­ет вдвое жало­ва­нье леги­о­нам, завя­зы­ва­ет отно­ше­ния с неко­то­ры­ми еще само­сто­я­тель­ны­ми пра­ви­те­ля­ми, с про­вин­ци­аль­ны­ми горо­да­ми и с муни­ци­пи­я­ми, пре­тен­дуя на роль патро­на. Объ­езд коло­ний и муни­ци­пий Циз­аль­пин­ской Гал­лии после окон­ча­ния воен­ных дей­ст­вий и вос­тор­жен­ный при­ем, ока­зан­ный ему здесь, по сло­вам Гир­тия⁵⁶, свиде­тель­ст­во­вал о его успе­хах во всех этих пред­при­я­ти­ях.

Цезарь, несо­мнен­но, был осо­бо заин­те­ре­со­ван в тес­ных кон­так­тах с жите­ля­ми Циз­аль­пин­ской Гал­лии и их под­держ­ке. Поэто­му он даро­вал посе­лен­цам Ново­го Кома рим­ское граж­дан­ство. Ходи­ли даже слу­хи о его наме­ре­ни­ях рас­про­стра­нить граж­дан­ские пра­ва на все насе­ле­ние транс­па­дан­ских обла­стей. Но акцию подоб­но­го рода было не так лег­ко осу­ще­ст­вить.

Имен­но этот вопрос, т. е. вопрос о яко­бы неза­кон­ном даро­ва­нии прав рим­ско­го граж­дан­ства коло­ни­стам Ново­го Кома, и был избран кон­су­лом Мар­ком Клав­ди­ем Мар­цел­лом для нане­се­ния пер­во­го уда­ра. Вполне веро­ят­но, что выступ­ле­ние Мар­цел­ла слу­жи­ло вме­сте с тем как бы кос­вен­ным отве­том на напо­ми­на­ние Цеза­ря сена­ту отно­си­тель­но реше­ния деся­ти три­бу­нов о сохра­не­нии его пол­но­мо­чий до пер­во­го янва­ря 48 г. Во вся­ком слу­чае Мар­целл вско­ре после сво­его вступ­ле­ния в долж­ность объ­явил о созы­ве сена­та по делу боль­шой государ­ст­вен­ной важ­но­сти. На этом заседа­нии он пред­ло­жил лишить граж­дан­ских прав посе­лен­цев Ново­го Кома, Цеза­рю же досроч­но назна­чить пре­ем­ни­ка и нико­им обра­зом не при­ни­мать его кан­дида­ту­ры для заоч­ной бал­ло­ти­ров­ки. Но даже кол­ле­га Мар­цел­ла, вто­рой кон­сул Суль­пи­ций Руф, выска­зал­ся про­тив подоб­но­го реше­ния, счи­тая, что оно лишь может содей­ст­во­вать раз­жи­га­нию граж­дан­ской вой­ны. Тем не менее реше­ние было при­ня­то, одна­ко не полу­чи­ло обя­за­тель­ной силы, так как было опро­те­сто­ва­но три­бу­на­ми.

После это­го Мар­целл тоже не поже­лал, конеч­но, остать­ся в дол­гу. Он демон­стра­тив­но при­ка­зал высечь с.197 роз­га­ми одно­го из чле­нов сове­та Ново­го Кома, когда тот ока­зал­ся в Риме, заме­тив при этом: «Это тебе в знак того, что ты не рим­ский граж­да­нин; отправ­ляй­ся теперь домой и пока­жи свои руб­цы Цеза­рю»⁵⁷. Кро­ме это­го Мар­целл сно­ва и неод­но­крат­но пытал­ся про­ве­сти реше­ние о досроч­ном отзы­ве Цеза­ря. Его в этом актив­но под­дер­жи­вал Катон (это была одна fac­tio!), но Суль­пи­ций Руф по-преж­не­му про­ти­вил­ся, и, самое глав­ное, пока все еще уклон­чи­вую и неопре­де­лен­ную пози­цию зани­мал Пом­пей. Нако­нец он заявил, что до пер­во­го мар­та он, не совер­шая неспра­вед­ли­во­сти, не может выска­зы­вать­ся по пово­ду пол­но­мо­чий Цеза­ря (из-за соот­вет­ст­ву­ю­ще­го поста­нов­ле­ния, при­ня­то­го в его вто­рое кон­суль­ство), но в даль­ней­шем не поко­леб­лет­ся. На заме­ча­ние, что и в этом слу­чае воз­мож­на три­бун­ская интер­цес­сия, Пом­пей отве­чал, что это будет рав­но­силь­но отка­зу само­го Цеза­ря под­чи­нять­ся реше­ни­ям сена­та. Но когда после­до­ва­ло новое заме­ча­ние: «А если Цезарь захо­чет быть и кон­су­лом и не рас­пус­кать вой­ско?» — Пом­пей, нима­ло не сму­ща­ясь тем, что он толь­ко что сам нахо­дил­ся в подоб­ном поло­же­нии, отве­чал: «А если мой сын вдруг захо­чет уда­рить меня пал­кой?»⁵⁸

После тако­го заяв­ле­ния все ста­но­ви­лось на свои места и ситу­а­ция вполне про­яс­ня­лась не толь­ко для тех, кто при­ни­мал непо­сред­ст­вен­ное уча­стие в раз­го­во­ре, но, по всей веро­ят­но­сти, и для того, о ком этот раз­го­вор шел. Поэто­му не слу­чай­но Плу­тарх и Аппи­ан сохра­ни­ли для нас сле­дую­щий рас­сказ. По вер­сии Плу­тар­ха, один из вое­на­чаль­ни­ков Цеза­ря, а по вер­сии Аппи­а­на, даже сам Цезарь, когда ему ста­ло ясно, что сенат отка­зы­ва­ет­ся про­длить срок его пол­но­мо­чий, хлоп­нул по руко­ят­ке меча и ска­зал: «Вот кто про­длит»⁵⁹.

Выбо­ры долж­ност­ных лиц на 50 г. сло­жи­лись для Цеза­ря на пер­вый взгляд небла­го­при­ят­но. И хотя наи­бо­лее опас­ный и непри­ми­ри­мый про­тив­ник — Катон отка­зал­ся выдви­гать свою кан­дида­ту­ру⁶⁰, оба вновь избран­ных кон­су­ла — Л. Эми­лий Павел и Г. Клав­дий Мар­целл (двою­род­ный брат кон­су­ла 51 г.) — были вра­га­ми Цеза­ря. В чис­ле избран­ных куруль­ных эди­лов так­же ока­за­лись про­тив­ни­ки Цеза­ря, а сре­ди три­бу­нов — Гай Скри­бо­ний Кури­он, про­сла­вив­ший­ся сво­и­ми напад­ка­ми на Цеза­ря еще со вре­ме­ни кон­су­ла­та, с.198 т. е. с 59 г. Этот Кури­он вооб­ще был лич­но­стью неза­у­ряд­ной и поль­зо­вал­ся в Риме доволь­но скан­даль­ной извест­но­стью. Один из исто­ри­ков харак­те­ри­зо­вал его таки­ми сло­ва­ми: «Самым энер­гич­ным и пла­мен­ным под­жи­га­те­лем граж­дан­ской вой­ны… стал народ­ный три­бун Гай Кури­он — чело­век знат­ный, обра­зо­ван­ный, сме­лый, про­мотав­ший и свое и чужое иму­ще­ство, бес­пут­ный гений, наде­лен­ный даром сло­ва на поги­бель рес­пуб­ли­ке, неспо­соб­ный ника­ки­ми сред­ства­ми, ника­ким стя­жа­ни­ем уто­лить свои стра­сти, жела­ния и при­хо­ти»⁶¹.

Такой чело­век, конеч­но, не мог остать­ся неза­ме­чен­ным Цеза­рем. Его надо было купить — он ведь мог ока­зать­ся опас­нее Като­на. И хотя дол­ги Кури­о­на дости­га­ли поис­ти­не аст­ро­но­ми­че­ской циф­ры (око­ло 2, 5 мил­ли­о­на дена­ри­ев), Цезарь не оста­но­вил­ся перед тем, чтобы с лих­вой воз­ме­стить их. Как все­гда в подоб­ных слу­ча­ях, Цезарь шел на любые тра­ты; так, напри­мер, даже не за содей­ст­вие, но лишь за мол­ча­ние кон­су­ла Эми­лия Пав­ла он запла­тил еще более круп­ную сум­му. Вто­ро­го кон­су­ла — Г. Клав­дия Мар­цел­ла, хотя тот и был женат на Окта­вии, его вну­ча­той пле­мян­ни­це, Цеза­рю, одна­ко, под­ку­пить не уда­лось.

Начи­на­ет­ся новый этап борь­бы. Кури­он был доста­точ­но умен для того, чтобы откры­то пере­мет­нуть­ся на сто­ро­ну Цеза­ря чуть ли не с пер­вых дней сво­его вступ­ле­ния в долж­ность. Уме­ло манев­ри­руя, исполь­зуя про­ти­во­ре­чия, а так­же про­сче­ты той или иной сто­ро­ны, он вско­ре добил­ся поло­же­ния неза­ви­си­мо­го поли­ти­че­ско­го дея­те­ля, блюду­ще­го инте­ре­сы не Пом­пея или Цеза­ря, но инте­ре­сы рим­ско­го наро­да, государ­ства в целом. Дей­ст­вуя и даль­ше таким обра­зом, высту­пая чуть ли не в роли непод­куп­но­го арбит­ра по отно­ше­нию к обо­им сопер­ни­кам, он сумел в наи­бо­лее ответ­ст­вен­ные момен­ты борь­бы ока­зать Цеза­рю поис­ти­не неоце­ни­мые услу­ги.

Вопрос о пол­но­мо­чи­ях Цеза­ря, т. е. вопрос о про­вин­ци­ях, про­дол­жал оста­вать­ся в цен­тре борь­бы. Так во вся­ком слу­чае писал Цице­ро­ну, кото­рый в это вре­мя нахо­дил­ся в каче­стве намест­ни­ка в Кили­кии, один из его корре­спон­ден­тов и быв­ших уче­ни­ков — М. Целий Руф. Он сооб­щал так­же, что Пом­пей в согла­сии с сена­том при­ла­гал все ста­ра­ния добить­ся отъ­езда Цеза­ря из его про­вин­ции в середине нояб­ря. Кури­он с.199 сопро­тив­лял­ся это­му, сенат­ское «боло­то», как обыч­но, коле­ба­лось. Пом­пей назы­вал Кури­о­на под­стре­ка­те­лем раздо­ров, тот в свою оче­редь рез­ко высту­пал про­тив него на народ­ных сход­ках, дока­зы­вая, что реше­ния, при­ня­тые во вре­мя вто­ро­го кон­суль­ства Пом­пея, и созда­ли ту ситу­а­цию, про­тив кото­рой теперь сам Пом­пей пыта­ет­ся бороть­ся⁶². В этой сло­вес­ной войне Пом­пей тер­пел явный урон и дошел до того, что стал брать спе­ци­аль­ные уро­ки крас­но­ре­чия⁶³. Одна­ко вско­ре насту­пи­ла вре­мен­ная раз­ряд­ка — вес­ной Пом­пей уехал в Неа­поль, где он неожи­дан­но и доволь­но тяже­ло забо­лел.

Эта болезнь име­ла не менее неожи­дан­ные, даже роко­вые послед­ст­вия, при­чем отнюдь не физи­че­ско­го, но ско­рее мораль­но­го поряд­ка. Дело в том, что жите­ли Неа­по­ля, когда Пом­пей выздо­ро­вел, орга­ни­зо­ва­ли в честь это­го собы­тия бла­годар­ст­вен­ное празд­но­ва­ние. Их при­ме­ру после­до­ва­ли сна­ча­ла сосед­ние горо­да и общи­ны, затем празд­не­ства рас­про­стра­ни­лись по всей. Ита­лии. Не толь­ко селе­ния, но и доро­ги были заби­ты наро­дом, при­ни­мав­шим уча­стие в пирах и жерт­во­при­но­ше­ни­ях. Пом­пея при его воз­вра­ще­нии в Рим мно­гие встре­ча­ли, укра­сив себя вен­ка­ми, с пылаю­щи­ми факе­ла­ми в руках, а про­во­жая осы­па­ли цве­та­ми. Роко­вое зна­че­ние всех этих тор­жеств и про­яв­ле­ний пре­дан­но­сти состо­я­ло в том, что они вскру­жи­ли Пом­пею голо­ву, или, как пишет Плу­тарх, «гор­ды­ня и вели­кая радость овла­де­ли Пом­пе­ем, вытес­нив из его голо­вы все разум­ные мыс­ли об истин­ном поло­же­нии дел»⁶⁴.

На недол­гое вре­мя сенат был отвле­чен от обсуж­де­ния животре­пе­щу­щей про­бле­мы «Пом­пей — Цезарь» доволь­но настой­чи­вым обра­ще­ни­ем Цице­ро­на. Послед­ний, нахо­дясь в сво­ей про­вин­ции Кили­кия, к все­об­ще­му удив­ле­нию, обна­ру­жил талан­ты пол­ко­во­д­ца. В рай­оне Исса, что мог­ло напом­нить об Алек­сан­дре Македон­ском, он одер­жал круп­ную победу над гор­ны­ми пле­ме­на­ми Ама­на, в резуль­та­те чего сол­да­ты про­воз­гла­си­ли его импе­ра­то­ром. Вско­ре после двух­ме­сяч­ной оса­ды ему поко­ри­лась силь­ная кре­пость Пин­де­нисс.

Так как пред­ше­ст­вен­ни­ки Цице­ро­на по управ­ле­нию про­вин­ци­ей полу­чи­ли в свое вре­мя за ана­ло­гич­ные дей­ст­вия реше­ние сена­та о бла­годар­ст­вен­ном молеб­ст­вии (suppli­ca­tio) и пра­во на три­умф, то Цице­рон с.200 обра­тил­ся с соот­вет­ст­вен­ной прось­бой, адре­су­ясь к наи­бо­лее вли­я­тель­ным чле­нам сена­та — Като­ну, Аппию Клав­дию и к обо­им кон­су­лам. Реше­ние о молеб­ст­вии было при­ня­то, одна­ко оно про­шло дале­ко не глад­ко и то лишь после того, как кон­су­лы заяви­ли, что молеб­ст­вие не может состо­ять­ся в теку­щем году. Кста­ти, пись­мо Целия Руфа, в кото­ром он опи­сы­ва­ет Цице­ро­ну обсуж­де­ние это­го вопро­са в сена­те, дает нам весь­ма харак­тер­ный, живой очерк царив­ших там нра­вов и обы­ча­ев. Не гово­ря уже о том, что Катон, хоть и выска­зал­ся о Цице­роне «с поче­том», тем не менее сам не голо­со­вал за молеб­ст­вие, а кон­сул Мар­целл вооб­ще доволь­но пре­не­бре­жи­тель­но ото­звал­ся по пово­ду при­ни­мае­мо­го реше­ния. Инте­рес­нее все­го, пожа­луй, такая подроб­ность: неко­то­рые сена­то­ры, голо­суя за поло­жи­тель­ное реше­ние, вме­сте с тем наде­я­лись, что оно не будет про­веде­но, наде­я­лись на интер­цес­сию. Это дало осно­ва­ние Кури­о­ну для «тон­ко­го», как гово­рит Руф, заме­ча­ния: он, мол, как народ­ный три­бун, с тем боль­шим удо­воль­ст­ви­ем не нало­жит запре­та, посколь­ку видит, что неко­то­рые, голо­су­ю­щие утвер­ди­тель­но, на самом деле хотят обрат­но­го⁶⁵.

В апре­ле 50 г. новый кон­сул Гай Мар­целл воз­об­но­вил в сена­те обсуж­де­ние вопро­са о пол­но­мо­чи­ях Цеза­ря. Он тоже наста­и­вал на его досроч­ном отзы­ве: Эми­лий Павел мол­чал, а Кури­он, яко­бы при­со­еди­нив­шись к Мар­цел­лу, пред­ло­жил, чтобы в этом слу­чае и Пом­пей отка­зал­ся от намест­ни­че­ства и коман­до­ва­ния вой­ска­ми. Толь­ко таким путем, гово­рил он, может быть достиг­ну­то в государ­стве более или менее проч­ное и без­опас­ное поло­же­ние. Когда же отме­ча­лось, что срок пол­но­мо­чий Пом­пея еще не истек, то Кури­он, уточ­няя свою пози­цию, давал понять, что он лишь доби­ва­ет­ся рав­но­прав­но­го поло­же­ния для сопер­ни­ков. Если будет направ­лен пре­ем­ник Цеза­рю, то же самое сле­ду­ет сде­лать и в отно­ше­нии Пом­пея. Они оба отно­сят­ся друг к дру­гу с недо­ве­ри­ем, и, пока оба не ста­нут част­ны­ми людь­ми, государ­ство не будет знать покоя. Такая пози­ция все более пре­вра­ща­ла Кури­о­на в гла­зах рим­ско­го наро­да в бес­при­страст­но­го бор­ца за инте­ре­сы государ­ства, кото­рый к тому же не боял­ся навлечь на себя гнев силь­ных мира сего. Не слу­чай­но в эти дни тол­па, сопро­вож­дав­шая Кури­о­на на ули­цах Рима, осы­па­ла его цве­та­ми⁶⁶.

с.201 Новый тол­чок к обсуж­де­нию всех этих вопро­сов дало пись­мо Пом­пея, направ­лен­ное сена­ту из Неа­по­ля. В доволь­но лов­ко состав­лен­ном пись­ме Пом­пей заяв­лял о том, что он готов, прав­да не назы­вая опре­де­лен­но­го сро­ка, отка­зать­ся от сво­ей про­вин­ции и от коман­до­ва­ния вой­ска­ми. В част­но­сти, он под­чер­ки­вал, что нико­гда не доби­вал­ся третье­го кон­суль­ства, так же как намест­ни­че­ства и коман­до­ва­ния: при­зван­ный в, кри­ти­че­ский момент для спа­се­ния государ­ства, он счи­тал это сво­им дол­гом и вели­чай­шей честью. Но посколь­ку он взял­ся за выпол­не­ние тяже­лей­шей зада­чи не по сво­ей воле, постоль­ку он готов и сей­час, не дожи­да­ясь исте­че­ния уста­нов­лен­но­го сро­ка, пере­дать свои пол­но­мо­чия любо­му граж­да­ни­ну. Таким обра­зом, его пози­ция, его лояль­ность по отно­ше­нию к сена­ту выгляде­ли без­упреч­но: он, мол, готов сло­жить пол­но­мо­чия досроч­но, тогда как Цезарь не жела­ет это­го делать даже по исте­че­нии закон­но­го сро­ка⁶⁷.

Вер­нув­шись в нача­ле июня в Рим, Пом­пей про­дол­жал выска­зы­вать­ся перед сена­то­ра­ми в том же духе, под­твер­ждая свою готов­ность отка­зать­ся от вла­сти. Одна­ко мно­гим, и в первую оче­редь Кури­о­ну, было ясно, что это лишь дипло­ма­ти­че­ский ход, рас­счи­тан­ный на то, чтобы Цеза­рю немед­лен­но был направ­лен пре­ем­ник, а сам Пом­пей огра­ни­чил­ся бы мало­опре­де­лен­ны­ми обе­ща­ни­я­ми. Поэто­му Кури­он заяв­лял, что одних обе­ща­ний недо­ста­точ­но, и наста­и­вал на аль­тер­на­ти­ве: либо Пом­пей и Цезарь немед­лен­но и одно­вре­мен­но рас­пус­ка­ют свои вой­ска, дабы вне­сти успо­ко­е­ние в жизнь государ­ства, либо они оба сохра­ня­ют свои армии, дабы про­тив узур­па­тор­ских и насиль­ст­вен­ных дей­ст­вий одно­го государ­ство мог­ло защи­тить себя сила­ми дру­го­го. Кро­ме того, Кури­он, все еще стре­мясь сохра­нить выгод­ное ему поло­же­ние спра­вед­ли­во­го арбит­ра, тре­бо­вал от сена­та, чтобы Цезарь и Пом­пей, если они не поже­ла­ют под­чи­нять­ся сенат­ским реше­ни­ям, были бы объ­яв­ле­ны вра­га­ми государ­ства⁶⁸.

Но сенат все никак не мог при­нять обя­за­тель­но­го (т. е. сво­бод­но­го от про­те­ста три­бу­нов) реше­ния. В июне кон­сул Г. Мар­целл поста­вил на голо­со­ва­ние в сена­те уже два пред­ло­же­ния: одно, касав­ше­е­ся направ­ле­ния пре­ем­ни­ка Цеза­рю, дру­гое — отно­си­тель­но про­вин­ции и коман­до­ва­ния Пом­пея. Мар­целл совер­шен­но с.202 созна­тель­но не объ­еди­нял оба этих пред­ло­же­ния в одно и голо­со­ва­ние тоже про­во­дил раздель­но. Ока­за­лось, что за пер­вое пред­ло­же­ние голо­со­ва­ло подав­ля­ю­щее боль­шин­ство сена­то­ров, все, кро­ме явных цеза­ри­ан­цев. Про­тив лише­ния Пом­пея пол­но­мо­чий выска­за­лось так­же боль­шин­ство, и Мар­целл как буд­то мог тор­же­ст­во­вать победу.

Но в этот момент высту­пил Кури­он, потре­бо­вав­ший, чтобы вопрос был постав­лен на голо­со­ва­ние в сле­дую­щей фор­му­ли­ров­ке: не долж­ны ли оба, т. е. Пом­пей и Цезарь, одно­вре­мен­но сло­жить с себя власть? Мар­целл, види­мо убеж­ден­ный преды­ду­щи­ми дву­мя голо­со­ва­ни­я­ми в бла­го­при­ят­ном, с его точ­ки зре­ния, настро­е­нии боль­шин­ства сена­та, допу­стил и это голо­со­ва­ние, но резуль­тат на сей раз ока­зал­ся совер­шен­но неожи­дан­ным: 370 голо­са­ми про­тив 22 сена­то­ры под­дер­жа­ли пред­ло­же­ние Кури­о­на.

Это был скан­дал и явное пора­же­ние пом­пе­ян­цев, пора­же­ние и фрак­ции Като­на. По-види­мо­му, решаю­щую роль сыг­ра­ло сенат­ское «боло­то», сто­рон­ни­ки и адеп­ты «ничьей сто­ро­ны». Како­го-либо реше­ния сно­ва не было при­ня­то: Кури­он высту­пил с интер­цес­си­ей по пово­ду ито­гов двух пер­вых голо­со­ва­ний, став­лен­ник же пом­пе­ян­цев три­бун Г. Фур­ний нало­жил запрет на послед­нее реше­ние. Тем не менее кон­сул Мар­целл был в яро­сти и, закры­вая заседа­ние сена­та, заявил: «Побеж­дай­те, чтобы иметь Цеза­ря тира­ном!»⁶⁹

При­мер­но в то же вре­мя в Рим посту­пи­ли сведе­ния об угро­зе новой вой­ны с пар­фя­на­ми. Они исхо­ди­ли глав­ным обра­зом от Мар­ка Бибу­ла, зло­счаст­но­го кол­ле­ги Цеза­ря по кон­су­ла­ту, кото­рый ныне был намест­ни­ком в Сирии. Он ничем осо­бен­ным здесь не про­сла­вил­ся, но тем не менее сенат декре­ти­ро­вал ему suppli­ca­tio, а Катон даже насто­ял на том, чтобы это было два­дца­ти­днев­ное, как в свое вре­мя у Цеза­ря, празд­не­ство. Ныне же Бибул обра­щал­ся к сена­ту с прось­бой о под­креп­ле­ни­ях, так как опа­сал­ся втор­же­ния пар­фян пред­сто­я­щим летом. Сенат при­нял реше­ние о посыл­ке в Сирию двух леги­о­нов, при­чем выде­лить их было пред­ло­же­но Цеза­рю и Пом­пею.

Как спра­вед­ли­во отме­чал сам Цезарь, это реше­ние сена­та фак­ти­че­ски лиша­ло двух леги­о­нов его одно­го, ибо Пом­пей дал как бы от себя лич­но тот самый леги­он, кото­рый был им когда-то уступ­лен Цеза­рю. с.203 Пре­крас­но пони­мая, в чем дело, Цезарь тем не менее ото­слал в Ита­лию имен­но два леги­о­на, щед­ро награ­див каж­до­го вои­на. Вско­ре ему ста­ло извест­но, что оба этих леги­о­на вовсе не отправ­ле­ны в Сирию, но по воле и рас­по­ря­же­нию кон­су­ла Г. Мар­цел­ла удер­жи­ва­ют­ся в Ита­лии⁷⁰.

Те вое­на­чаль­ни­ки, кото­рые при­ве­ли вой­ска от Цеза­ря, заис­ки­ва­ли перед Пом­пе­ем, уве­ряя того, что он даже не име­ет пред­став­ле­ния о соб­ст­вен­ном могу­ще­стве и сла­ве, ибо может победить Цеза­ря с помо­щью его соб­ст­вен­но­го вой­ска — столь вели­ки в этом вой­ске нена­висть к Цеза­рю и любовь и пре­кло­не­ние перед Пом­пе­ем. Эти речи пада­ли на бла­го­дат­ную поч­ву, и Пом­пей все боль­ше и боль­ше про­ни­кал­ся верой в свое все­мо­гу­ще­ство, высме­и­вал тех, кто стра­шил­ся вой­ны, а на вопрос, где же вой­ско, кото­рое будет сра­жать­ся про­тив Цеза­ря, если тот дви­нет­ся на Рим, с весе­лой улыб­кой отве­чал: «Сто­ит мне толь­ко топ­нуть ногой в любом месте Ита­лии, как тот­час же из-под зем­ли появит­ся и пешее и кон­ное вой­ско»⁷¹.

В июле состо­я­лись кон­суль­ские выбо­ры на 49 г. Резуль­тат их сно­ва ока­зал­ся для Цеза­ря небла­го­при­ят­ным. Его кан­дидат Суль­пи­ций Галь­ба не про­шел, и кон­су­ла­ми опять были избра­ны враж­деб­но настро­ен­ные к нему люди — Гай Клав­дий Мар­целл (род­ной брат кон­су­ла 51 г.) и Кор­не­лий Лен­тул Крус. Послед­ний, прав­да, был настоль­ко опу­тан дол­га­ми, что даже ходил слух о под­ку­пе его Цеза­рем. Одна­ко даль­ней­шие собы­тия пока­за­ли пол­ную недо­сто­вер­ность этих спле­тен.

Поло­же­ние оста­ва­лось крайне напря­жен­ным. Все реаль­нее ста­но­ви­лась угро­за граж­дан­ской вой­ны. Фрак­ция Като­на нема­ло потруди­лась, подо­гре­вая пани­че­ские настро­е­ния, рас­про­стра­няя все новые и новые слу­хи, нака­ляя обста­нов­ку. Так, в один пре­крас­ный день Рим был потря­сен страш­ной ново­стью: Цезарь, перей­дя с вой­ском Аль­пы, дви­жет­ся на Рим, вой­на уже нача­лась. Тогда кон­сул Мар­целл немед­лен­но созвал заседа­ние сена­та и потре­бо­вал, чтобы Цезарь был при­знан вра­гом оте­че­ства, а те два леги­о­на, кото­рые в свое вре­мя он при­слал из Гал­лии и кото­рые сто­я­ли в Капуе в пол­ной бое­вой готов­но­сти, теперь, под коман­до­ва­ни­ем Пом­пея, были бы бро­ше­ны про­тив само­го Цеза­ря⁷².

с.204 Когда Кури­он высту­пил про­тив это­го пред­ло­же­ния кон­су­ла, гово­ря, что оно осно­ва­но на лож­ных слу­хах, и при­гро­зил интер­цес­си­ей, то Мар­целл заявил: если мне меша­ют про­ве­сти общее поста­нов­ле­ние на поль­зу государ­ству, то я про­ве­ду его от сво­его име­ни как кон­сул. После это­го он вме­сте со сво­им кол­ле­гой и даже с уча­сти­ем вновь избран­ных кон­су­лов (т. е. избран­ных на пред­сто­я­щий 49 г.) отпра­вил­ся за чер­ту горо­да, к Пом­пею. Здесь он тор­же­ст­вен­но вру­чил Пом­пею меч и при­ка­зал высту­пить на защи­ту оте­че­ства, пере­дав ему коман­до­ва­ние уже набран­ны­ми леги­о­на­ми и объ­явив даль­ней­ший набор⁷³.

Кури­он рез­ко осудил на народ­ной сход­ке про­ти­во­за­кон­ные дей­ст­вия кон­су­ла, но вме­сте с тем был бес­си­лен что-либо им про­ти­во­по­ста­вить. Его власть народ­но­го три­бу­на не про­сти­ра­лась за город­скую чер­ту. Кро­ме того, его пол­но­мо­чия в бли­жай­шее вре­мя исте­ка­ли, поэто­му он почел за бла­го поки­нуть Рим и отпра­вил­ся к Цеза­рю, кото­рый в это вре­мя уже нахо­дил­ся в Равен­не, в наи­бо­лее близ­ком к гра­ни­цам Ита­лии горо­де под­власт­ной ему про­вин­ции.

Кури­он, при­быв в Равен­ну, посо­ве­то­вал Цеза­рю не упус­кать бла­го­при­ят­но­го момен­та, пока еще набор вой­ска в Ита­лии фак­ти­че­ски не раз­вер­нул­ся, и начать пер­во­му воен­ные дей­ст­вия. Одна­ко Цезарь еще коле­бал­ся, не реша­ясь взва­лить на себя всю тяжесть ини­ци­а­ти­вы в меж­до­усоб­ной сму­те, или, как выра­жа­ет­ся Авл Гир­тий, «твер­до решил выно­сить все, пока будет оста­вать­ся хоть малей­шая надеж­да раз­ре­шить спор на поч­ве зако­на, а не путем вой­ны»⁷⁴.

Оче­вид­но, Цезарь в это вре­мя, хотя и счи­тал вой­ну весь­ма веро­ят­ной, все же не исклю­чал и воз­мож­но­сти согла­ше­ния. Во вся­ком слу­чае он был готов на серь­ез­ные уступ­ки: изъ­яв­лял согла­сие сдать коман­до­ва­ние восе­мью леги­о­на­ми и управ­ле­ние Транс­аль­пий­ской Гал­ли­ей к 1 мар­та 49 г., остав­ляя за собой до момен­та избра­ния толь­ко Циз­аль­пин­скую Гал­лию с Илли­ри­ком и все­го два леги­о­на. Кста­ти, на этом эта­пе пере­го­во­ров сде­лал попыт­ку при­нять в них уча­стие и вер­нув­ший­ся из сво­ей про­вин­ции Цице­рон. Он вер­нул­ся в радуж­ном настро­е­нии, в ожи­да­нии три­ум­фа и в кон­це нояб­ря 50 г. выса­дил­ся в Брун­ди­зии.

Цезарь был совсем не прочь при­влечь Цице­ро­на на свою сто­ро­ну, писал ему и пытал­ся повли­ять на него с.205 через пре­дан­ных ему людей, но, как нетруд­но про­следить по пере­пис­ке Цице­ро­на с его дру­зья­ми, тот явно скло­нял­ся на сто­ро­ну Пом­пея, хотя и счи­тал, види­мо, наи­бо­лее бла­го­при­ят­ным вари­ан­том при­ми­ре­ние сопер­ни­ков.

Пока Цице­рон доби­рал­ся от Брун­ди­зия до Рима, он два­жды встре­чал­ся и бесе­до­вал с Пом­пе­ем. Во вре­мя этих встреч Цице­рон вся­че­ски стре­мил­ся скло­нить сво­его собе­сед­ни­ка к тому, чтобы он при­нял усло­вия Цеза­ря. Пом­пей, хотя и не верил миро­лю­бию Цеза­ря, ожи­дал от его ново­го кон­су­ла­та все­го само­го худ­ше­го и счи­тал вой­ну неиз­беж­ной, тем не менее тоже не был пол­но­стью сво­бо­ден от коле­ба­ний. Веро­ят­но, он хотел того, чтобы пред­ло­же­ния Цеза­ря ока­за­лись отверг­ну­ты­ми, но не им, а сена­том. Соб­ст­вен­но гово­ря, так и про­изо­шло: Катон, Мар­целл, Лен­тул — фак­ти­че­ские вожди сена­та — не жела­ли теперь даже слы­шать о пере­го­во­рах, и пред­ло­же­ния Цеза­ря оста­лись без отве­та.

Более того, когда народ­ный три­бун Марк Анто­ний высту­пил на сход­ке и огла­сил пись­мо Цеза­ря, в кото­ром тот пред­ла­гал, чтобы оба сопер­ни­ка были осво­бож­де­ны от сво­их про­вин­ций, от коман­до­ва­ния вой­ска­ми и затем отчи­та­лись перед наро­дом в сво­ей дея­тель­но­сти, то, конеч­но, и эта акция Цеза­ря не встре­ти­ла сочув­ст­вия в сена­те, а Катон пря­мо заявил, что Пом­пей, пой­дя на то или иное мир­ное пред­ло­же­ние Цеза­ря, совер­шит ошиб­ку и толь­ко даст себя обма­нуть уже не в пер­вый раз⁷⁵.

Раз­во­рот собы­тий неиз­беж­но, неот­вра­ти­мо вел к граж­дан­ской войне. Оче­вид­но, был прав Цице­рон, объ­яс­няв­ший неуда­чу сво­их про­ек­тов мир­но­го реше­ния кон­флик­та тем, что как на одной, так и на дру­гой сто­роне было мно­го вли­я­тель­ных людей — явных сто­рон­ни­ков вой­ны⁷⁶. И все же Цезарь сде­лал еще одну, послед­нюю попыт­ку при­ми­ре­ния.

Пер­во­го янва­ря 49 г., в тот день, когда вновь избран­ные кон­су­лы впер­вые всту­пи­ли в свои обя­зан­но­сти и руко­во­ди­ли заседа­ни­ем сена­та, было огла­ше­но новое пись­мо Цеза­ря. Его доста­вил Кури­он, про­де­лав­ший в три дня путь от Равен­ны до Рима с неве­ро­ят­ной по тем вре­ме­нам быст­ро­той. Но недо­ста­точ­но было доста­вить пись­мо в сенат, сле­до­ва­ло еще добить­ся его про­чте­ния. Это ока­за­лось совсем не так про­сто, с.206 пото­му что кон­су­лы вос­про­ти­ви­лись чте­нию пись­ма, и толь­ко бла­го­да­ря «вели­чай­шей настой­чи­во­сти народ­ных три­бу­нов»⁷⁷ чте­ние все же состо­я­лось.

В пись­ме Цеза­ря содер­жал­ся преж­де все­го тор­же­ст­вен­ный пере­чень его дея­ний и заслуг перед государ­ст­вом, затем гово­ри­лось о том, что сенат не дол­жен его лишать даро­ван­но­го ему наро­дом пра­ва участ­во­вать в выбо­рах до того, как он сдаст про­вин­цию и коман­до­ва­ние вой­ска­ми; вме­сте с тем в пись­ме сно­ва под­твер­жда­лась готов­ность сло­жить с себя все пол­но­мо­чия одно­вре­мен­но с Пом­пе­ем. Но была в этом пись­ме, види­мо, и некая новая нота: Цезарь заяв­лял, что если Пом­пей сохра­нит за собой власть, то и он от нее не отка­жет­ся и даже суме­ет ее исполь­зо­вать. Оче­вид­но, имен­но этот момент и дал осно­ва­ние Цице­ро­ну оха­рак­те­ри­зо­вать пись­мо Цеза­ря как «рез­кое и пол­ное угроз»⁷⁸.

Реак­ция сена­та на пись­мо доволь­но подроб­но опи­са­на самим Цеза­рем в его «Запис­ках о граж­дан­ской войне». Хотя три­бу­нам и уда­лось добить­ся, несмот­ря на сопро­тив­ле­ние кон­су­лов, чте­ния пись­ма, одна­ко добить­ся того, чтобы на осно­ва­нии пись­ма был сде­лан доклад сена­ту и, сле­до­ва­тель­но, обсуж­ден офи­ци­аль­ный ответ на него, все же не уда­лось. Кон­су­лы высту­пи­ли с общим докла­дом о поло­же­нии государ­ства. Но по суще­ству это была лишь про­цедур­ная улов­ка — все рав­но обсуж­де­ние обще­го докла­да никак не мог­ло прой­ти мимо вопро­сов, выдви­ну­тых в пись­ме Цеза­ря.

Кон­сул Лен­тул заявил, что он готов дей­ст­во­вать реши­тель­но и без коле­ба­ний, если толь­ко сена­то­ры про­явят долж­ную твер­дость и не ста­нут, как не раз наблюда­лось рань­ше, заис­ки­вать перед Цеза­рем. Тесть Пом­пея Сци­пи­он выска­зы­вал­ся в таком же духе и доба­вил, что Пом­пей тоже не отка­жет в сво­ей помо­щи сена­ту, но надо дей­ст­во­вать неза­мед­ли­тель­но, ина­че будет позд­но. Он же пред­ло­жил при­нять реше­ние, обя­зы­ваю­щее Цеза­ря сло­жить пол­но­мо­чия к опре­де­лен­но­му сро­ку (види­мо, к 1 июля), в про­тив­ном слу­чае объ­явить его вра­гом оте­че­ства, замыш­ля­ю­щим государ­ст­вен­ный пере­во­рот.

Даже неко­то­рые явные вра­ги Цеза­ря были настро­е­ны про­тив столь край­них и поспеш­ных реше­ний. Так, быв­ший кон­сул Марк Мар­целл выска­зы­вал­ся в том смыс­ле, что подоб­ные дей­ст­вия сле­ду­ет с.207 пред­при­ни­мать лишь после того, как будет закон­чен объ­яв­лен­ный сена­том набор войск. Сто­рон­ник Цеза­ря Марк Кали­дий, под­дер­жан­ный Цели­ем Руфом (корре­спон­ден­том Цице­ро­на), пред­ло­жил, чтобы Пом­пей отпра­вил­ся в Испа­нию, счи­тая, что если оба сопер­ни­ка ока­жут­ся вне Рима, то это при­ведет к обще­му успо­ко­е­нию. Одна­ко на всех ора­то­ров обру­шил­ся с напад­ка­ми кон­сул Лен­тул. Он заявил, что пред­ло­же­ние Кали­дия вооб­ще не име­ет отно­ше­ния к обсуж­дае­мо­му докла­ду и он его даже не будет ста­вить на голо­со­ва­ние. Марк Мар­целл сам отка­зал­ся от сво­его пред­ло­же­ния. Таким обра­зом, под нажи­мом кон­су­ла сенат боль­шин­ст­вом голо­сов при­нял реше­ние, сфор­му­ли­ро­ван­ное Сци­пи­о­ном. Само собой разу­ме­ет­ся, что народ­ные три­бу­ны Марк Анто­ний и Кас­сий Лон­гин нало­жи­ли на это реше­ние запрет.

Пом­пей, посколь­ку он обла­дал про­кон­суль­ской вла­стью, не мог нахо­дить­ся в самом Риме и пото­му, есте­ствен­но, не при­ни­мал уча­стия в заседа­нии сена­та. Но так как он был где-то непо­да­ле­ку от горо­да, то еще в тот же вечер при­гла­сил к себе всех сена­то­ров и во вре­мя беседы вос­хва­лял тех, кто был за реши­тель­ные дей­ст­вия, пори­цал и одно­вре­мен­но под­бад­ри­вал колеб­лю­щих­ся. Город начал напол­нять­ся сол­да­та­ми; Пом­пей вызвал сво­их вете­ра­нов, пообе­щав им награ­ды и повы­ше­ния, вызвал так­же мно­гих из тех двух леги­о­нов, что были при­сла­ны Цеза­рем. В этой напря­жен­ной обста­нов­ке Каль­пур­ний Пизон, цен­зор и тесть Цеза­ря, вме­сте с его быв­шим лега­том, а ныне пре­то­ром Луци­ем Рос­ци­ем попро­си­ли дать им шести­днев­ный срок для послед­ней попыт­ки при­ми­ре­ния.

Но fac­tio Като­на, т. е. сам Катон, Сци­пи­он и кон­сул Лен­тул, а за кули­са­ми, несо­мнен­но, и Пом­пей, уже пере­сту­пи­ли ту грань, кото­рая еще отде­ля­ла их от вой­ны. 7 янва­ря на заседа­нии сена­та было объ­яв­ле­но чрез­вы­чай­ное поло­же­ние (se­na­tus­con­sul­tum ul­ti­mum). Кон­су­лы, пре­то­ры, три­бу­ны и нахо­дя­щи­е­ся с про­кон­суль­ски­ми пол­но­мо­чи­я­ми под горо­дом полу­ча­ли неогра­ни­чен­ную власть, кото­рую они мог­ли при­ме­нять и исполь­зо­вать, дабы «государ­ство не потер­пе­ло како­го-либо ущер­ба». Это, в част­но­сти, дава­ло воз­мож­ность при­ме­нить такую власть и про­тив непо­кор­ных три­бу­нов. Тогда Марк Анто­ний, при­зы­вая все­воз­мож­ные кары и беды на голо­вы тех, кто осме­лил­ся при­нять с.208 подоб­ное реше­ние и, сле­до­ва­тель­но, поку­сить­ся на непри­кос­но­вен­ность три­бун­ской вла­сти, поки­нул заседа­ние сена­та. С ним вме­сте уда­ли­лись Кас­сий и Кури­он, тем более что один из отрядов Пом­пея уже яко­бы окру­жал зда­ние. Той же ночью они трое пере­оде­тые раба­ми, в наем­ной повоз­ке тай­но бежа­ли к Цеза­рю, опа­са­ясь за свою без­опас­ность и даже за жизнь⁷⁹.

8 и 9 янва­ря про­ис­хо­дят заседа­ния сена­та за чер­той горо­да, дабы дать воз­мож­ность при­нять в них уча­стие Пом­пею. Утвер­жда­ет­ся в каче­стве офи­ци­аль­но­го реше­ния сена­та пред­ло­же­ние и фор­му­ли­ров­ка Сци­пи­о­на, что не мог­ло быть сде­ла­но на заседа­нии от 1 янва­ря 49 г., посколь­ку тогда был нало­жен запрет три­бу­нам. Сно­ва под­твер­жде­но реше­ние о набо­ре войск по всей Ита­лии, Пом­пею пре­до­став­ля­ет­ся пра­во полу­чать сред­ства из государ­ст­вен­ной каз­ны и от муни­ци­пи­ев. Про­ис­хо­дит рас­пре­де­ле­ние про­вин­ций: Сци­пи­о­ну доста­ет­ся Сирия, цеза­ре­вы про­вин­ции пере­да­ют­ся Доми­цию Аге­но­бар­бу и Кон­сидию Нони­а­ну: пер­во­му — Циз­аль­пин­ская Гал­лия, вто­ро­му — Транс­аль­пий­ская. Эти реше­ния, как отме­ча­ет Цезарь, про­во­дят­ся крайне спеш­но, бес­по­рядоч­но, при­чем попи­ра­ют­ся все пра­ва — и боже­ские, и чело­ве­че­ские⁸⁰.

Кста­ти, на одном из этих заседа­ний высту­пил Пом­пей. Еще раз одоб­рив твер­дость и муже­ство сена­то­ров, он довел до их сведе­ния, что рас­по­ла­га­ет девя­тью леги­о­на­ми, кото­рые в любой момент гото­вы к дей­ст­вию. Что каса­ет­ся Цеза­ря, то, мол, хоро­шо извест­но отно­ше­ние к нему его соб­ст­вен­ных сол­дат: они не толь­ко не сочув­ст­ву­ют ему и не соби­ра­ют­ся его защи­щать, но даже и не после­ду­ют за ним⁸¹.

В резуль­та­те всех этих заседа­ний, реше­ний и выска­зы­ва­ний ситу­а­ция ста­но­вит­ся пре­дель­но ясной, во вся­ком слу­чае для Цеза­ря. 12 (или 13) янва­ря он соби­ра­ет сход­ку сол­дат 13-го леги­о­на, един­ст­вен­но­го из его леги­о­нов, кото­рый нахо­дил­ся с ним вме­сте по эту сто­ро­ну Альп. В сво­ей, как все­гда, искус­но постро­ен­ной речи Цезарь преж­де все­го сету­ет на то, что его вра­ги совра­ти­ли Пом­пея, к кото­ро­му он все­гда был дру­же­ски рас­по­ло­жен, вся­че­ски помо­гая ему в дости­же­нии поче­стей и высо­ко­го поло­же­ния в государ­стве. Но еще, пожа­луй, огор­чи­тель­нее тот факт, что путем наси­лия попра­ны пра­ва три­бун­ской интер­цес­сии, с.209 пра­ва, остав­лен­ные непри­кос­но­вен­ны­ми даже Сул­лой. Объ­яв­ле­но чрез­вы­чай­ное поло­же­ние, т. е. рим­ский народ при­зван к ору­жию. Поэто­му он про­сит вои­нов защи­тить от вра­гов доб­рое имя и честь пол­ко­во­д­ца, под води­тель­ст­вом кото­ро­го они в тече­ние деся­ти лет одер­жа­ли столь­ко бле­стя­щих побед во сла­ву роди­ны, речь про­из­ве­ла долж­ное дей­ст­вие: сол­да­ты еди­но­душ­ным кри­ком изъ­яви­ли готов­ность защи­щать сво­его пол­ко­во­д­ца и народ­ных три­бу­нов от чини­мых им обид⁸².

Дав­но заме­че­но, что эту речь и сол­дат­скую сход­ку, на кото­рой она была про­из­не­се­на, Цезарь при­уро­чи­вал к собы­ти­ям, пред­ше­ст­ву­ю­щим пере­хо­ду через Руби­кон, тогда как более позд­няя тра­ди­ция отно­сит ее, как пра­ви­ло, к тому момен­ту, когда уже про­изо­шла в Ари­мине встре­ча Цеза­ря с бежав­ши­ми к нему три­бу­на­ми⁸³. Выска­зы­ва­лось сооб­ра­же­ние, что Цезарь в дан­ном слу­чае допус­ка­ет эту неточ­ность совер­шен­но созна­тель­но, дабы создать впе­чат­ле­ние, что он совер­шил пере­ход через Руби­кон с пол­но­го согла­сия сво­его вой­ска⁸⁴.

Так это или не так, но бес­спор­но, что Цезарь, давая доволь­но подроб­ное изло­же­ние сво­ей речи, опи­сы­вая все собы­тия послед­них решаю­щих дней, ни одним сло­вом не упо­ми­на­ет в «Запис­ках» о зна­ме­ни­том пере­хо­де через Руби­кон. Зато все более позд­ние исто­ри­ки и био­гра­фы подроб­но оста­нав­ли­ва­ют­ся на этом эпи­зо­де, сооб­щая раз­лич­ные кра­соч­ные подроб­но­сти. Так, извест­но, что Цезарь рас­по­ла­гал к момен­ту сво­его выступ­ле­ния сле­дую­щи­ми сила­ми: 5 тысяч пехо­тин­цев (т. е. упо­мя­ну­тый 13-й леги­он) и 300 всад­ни­ков. Одна­ко, как и обыч­но, рас­счи­ты­вая более на вне­зап­ность дей­ст­вий и храб­рость вои­нов, чем на их чис­лен­ность, он, при­ка­зав вызвать осталь­ные свои вой­ска из-за Альп, тем не менее не стал ожи­дать их при­бы­тия.

Неболь­шой отряд наи­бо­лее храб­рых сол­дат и цен­ту­ри­о­нов, воору­жен­ных толь­ко кин­жа­ла­ми, он тай­но напра­вил в Ари­мин — пер­вый круп­ный город Ита­лии, — лежа­щий на пути из Гал­лии, — с тем чтобы без шума и кро­во­про­ли­тия захва­тить его вне­зап­ным напа­де­ни­ем. Сам же Цезарь про­вел день на виду у всех, даже при­сут­ст­во­вал при упраж­не­ни­ях гла­ди­а­то­ров. К вече­ру он при­нял ван­ну, а затем ужи­нал вме­сте с гостя­ми. Когда стем­не­ло, то он, то ли жалу­ясь на недо­мо­га­ние, с.210 то ли про­сто попро­сив его обо­ждать, поки­нул поме­ще­ние и гостей. Взяв с собою немно­гих, самых близ­ких дру­зей, он в наем­ной повоз­ке выехал в Ари­мин, при­чем сна­ча­ла наме­рен­но (по дру­гой вер­сии — заблудив­шись) сле­до­вал не той доро­гой и толь­ко на рас­све­те догнал выслан­ные впе­ред когор­ты у реки Руби­кон.

Эта неболь­шая и до той поры ничем не при­ме­ча­тель­ная реч­ка счи­та­лась, одна­ко, гра­ни­цей меж­ду Циз­аль­пин­ской Гал­ли­ей и соб­ст­вен­но Ита­ли­ей. Пере­ход этой гра­ни­цы с вой­ска­ми озна­чал фак­ти­че­ски нача­ло граж­дан­ской вой­ны. Поэто­му все исто­ри­ки еди­но­душ­но отме­ча­ют коле­ба­ния Цеза­ря. Так, Плу­тарх гово­рит, что Цезарь пони­мал, нача­лом каких бед­ст­вий будет пере­ход и как оце­нит этот шаг потом­ство. Све­то­ний уве­ря­ет, что Цезарь, обра­тив­шись к сво­им спут­ни­кам, ска­зал: «Еще не позд­но вер­нуть­ся, но сто­ит перей­ти этот мостик, и все будет решать ору­жие». Нако­нец, Аппи­ан при­пи­сы­ва­ет Цеза­рю такие сло­ва: «Если я воз­дер­жусь от пере­хо­да, дру­зья мои, это будет нача­лом бед­ст­вий для меня, если же перей­ду — для всех людей»⁸⁵.

Тем не менее, про­из­не­ся яко­бы исто­ри­че­скую фра­зу «Жре­бий бро­шен», Цезарь все-таки пере­шел со сво­им шта­бом через Руби­кон. Плу­тарх даже сооб­ща­ет такую деталь: зна­ме­ни­тая фра­за была ска­за­на по-гре­че­ски⁸⁶. Кста­ти, если толь­ко она вооб­ще была ска­за­на, то это вполне прав­до­по­доб­но, посколь­ку фра­за не что иное, как цита­та из Менанд­ра, кото­ро­го знал и даже любил Цезарь. Кро­ме того, Плу­тарх и Све­то­ний упо­ми­на­ют о вся­ких чудес­ных зна­ме­ни­ях, сопут­ст­ву­ю­щих пере­хо­ду и как буд­то оправ­ды­ваю­щих этот роко­вой шаг⁸⁷.

Итак, граж­дан­ская вой­на нача­лась. Кто же, одна­ко, ее начал, кто был ее ини­ци­а­то­ром: Пом­пей с сена­том или Цезарь? Дать одно­знач­ный ответ на такой вопрос, при­чем ответ не фор­маль­ный, но по суще­ству, отнюдь не про­сто. Пожа­луй, сто­ит вспом­нить уже при­во­див­ши­е­ся сло­ва Цице­ро­на, что вой­ны хоте­ла и та и дру­гая сто­ро­на⁸⁸, при­чем к это­му спра­вед­ли­во­му выска­зы­ва­нию мож­но сде­лать сле­дую­щее допол­не­ние: не толь­ко хоте­ла, но и нача­ла вой­ну, как это часто быва­ет, тоже и та и дру­гая сто­ро­на. И хотя до сих пор речь шла то о Пом­пее, то о Цеза­ре, то о Катоне, на самом же деле вовсе уже не люди управ­ля­ли с.211 собы­ти­я­ми, а, наобо­рот, бур­но нарас­тав­шие собы­тия управ­ля­ли и рас­по­ря­жа­лись людь­ми.

Тем не менее есть, пожа­луй, осно­ва­ние гово­рить о неко­то­ром раз­ли­чии пози­ций Пом­пея и Цеза­ря нака­нуне граж­дан­ской вой­ны. Обыч­но счи­та­ют и из пред­ше­ст­ву­ю­ще­го изло­же­ния сле­ду­ет, что Пом­пей с 52 г., со сво­его третье­го кон­суль­ства, уже созна­тель­но шел на опре­де­лен­ное охлаж­де­ние, быть может, даже на раз­рыв отно­ше­ний с Цеза­рем. Об этом свиде­тель­ст­во­ва­ли зако­ны Пом­пея, при­ня­тые во вре­мя кон­суль­ства, хотя сопро­вож­дав­шие их ого­вор­ки как буд­то исклю­ча­ли стрем­ле­ние к пря­мой и откры­той кон­фрон­та­ции. И дей­ст­ви­тель­но, на этой началь­ной ста­дии кон­флик­та, ста­дии, еще не выхо­дя­щей за пре­де­лы, по выра­же­нию Плу­тар­ха, «речей и зако­но­про­ек­тов»⁸⁹, т. е. за пре­де­лы обыч­ной поли­ти­че­ской борь­бы, Пом­пей пред­по­чи­тал обход­ные пути и заку­лис­ные дей­ст­вия, часто при­кры­ва­ясь, как щитом, авто­ри­те­том сена­та. Все его акции носи­ли и не очень после­до­ва­тель­ный и вме­сте с тем не очень реши­тель­ный харак­тер.

Впер­вые реаль­ная пер­спек­ти­ва воору­жен­ной борь­бы чет­ко выри­со­ва­лась перед Пом­пе­ем, види­мо, тогда, когда после его выздо­ров­ле­ния от болез­ни чуть ли не вся Ита­лия изъ­яви­ла ему свою любовь и пре­дан­ность, когда офи­це­ры, при­вед­шие леги­о­ны от Цеза­ря из Гал­лии, дез­ин­фор­ми­ро­ва­ли его о вза­и­моот­но­ше­ни­ях меж­ду Цеза­рем и вой­ском, когда он был уве­рен, что, толь­ко сто­ит ему «топ­нуть ногой», и в его рас­по­ря­же­нии ока­жет­ся вполне гото­вая к боям и победам армия. Тот же Плу­тарх счи­та­ет, что все эти обсто­я­тель­ства вскру­жи­ли Пом­пею голо­ву, и он, забыв свою обыч­ную осто­рож­ность, дей­ст­во­вал неосмот­ри­тель­но, лег­ко­мыс­лен­но и излишне само­уве­рен­но⁹⁰.

Плу­тарх, по всей веро­ят­но­сти, прав. Но прав лишь до извест­ной сте­пе­ни. Едва ли мож­но объ­яс­нять пози­цию Пом­пея толь­ко одной при­чи­ной, т. е. «голо­во­кру­же­ни­ем от успе­хов». В таком объ­яс­не­нии дает о себе знать непи­са­ное пра­ви­ло: если победи­те­лей, как извест­но, не судят, то побеж­ден­ных судят все­гда и по боль­шей части неспра­вед­ли­во. На все поступ­ки и дей­ст­вия Пом­пея неиз­беж­но ложит­ся ретро­спек­тив­ный отсвет его конеч­но­го пора­же­ния.

Бес­спор­но лишь то, что с момен­та воз­ник­но­ве­ния с.212 реаль­ной угро­зы граж­дан­ской вой­ны Пом­пей начи­на­ет дей­ст­во­вать ина­че — гораздо реши­тель­нее и более откры­то. Вме­сто того чтобы при­бе­гать к авто­ри­те­ту сена­та, он сам теперь ока­зы­ва­ет на него дав­ле­ние: он смы­ка­ет­ся с наи­бо­лее яры­ми вра­га­ми Цеза­ря, про­яв­ля­ет неуступ­чи­вость при пере­го­во­рах и, нако­нец, доволь­но пря­мо выска­зы­ва­ет­ся о неиз­беж­но­сти вой­ны. Созда­ет­ся впе­чат­ле­ние, что воен­ные дей­ст­вия про­тив Цеза­ря он на этом позд­нем эта­пе кон­флик­та даже пред­по­чи­та­ет поли­ти­че­ской борь­бе.

Вполне воз­мож­но, что это не толь­ко впе­чат­ле­ние. Поми­мо «голо­во­кру­же­ния» и само­уве­рен­но­сти речь долж­на идти, несо­мнен­но, о более глу­бо­ких внут­рен­них при­чи­нах, тол­кав­ших Пом­пея к войне. Дело в том, что в какой-то опре­де­лен­ный момент Пом­пей, по-види­мо­му, совер­шен­но ясно и бес­по­во­рот­но понял, что в борь­бе, кото­рая ведет­ся или будет вестись поли­ти­че­ски­ми сред­ства­ми, его пора­же­ние неиз­беж­но и ему нико­гда не одо­леть сво­его сопер­ни­ка, но если встанет вопрос о борь­бе воору­жен­ной, то это в корне изме­нит ситу­а­цию, здесь он в сво­ей сти­хии, и пото­му итог подоб­но­го сорев­но­ва­ния может ока­зать­ся совсем иным. Таким обра­зом, для Пом­пея шан­сы на победу, на успех были свя­за­ны имен­но с вой­ной, и, пожа­луй, толь­ко с вой­ной, тем более что в этом плане он на самом деле несколь­ко пере­оце­ни­вал свои силы и воз­мож­но­сти.

Одна­ко пози­ция Пом­пея в целом не выгляде­ла столь без­рас­суд­ной, как изо­бра­жал Плу­тарх. Наобо­рот, у неко­то­рых авто­ров мы встре­ча­ем любо­пыт­ные наме­ки, кото­рые дают воз­мож­ность соста­вить иное пред­став­ле­ние о ходе дел. Напри­мер, Аппи­ан рас­ска­зы­ва­ет, что вовсе не Пом­пей был дез­ин­фор­ми­ро­ван теми офи­це­ра­ми, кото­рые при­ве­ли леги­о­ны от Цеза­ря, но что он сам под­ку­пил этих офи­це­ров для того, чтобы они сво­и­ми рас­ска­за­ми ока­за­ли опре­де­лен­ное вли­я­ние на широ­кое обще­ст­вен­ное мне­ние⁹¹. Мы зна­ем, кста­ти, что имен­но этот козырь Пом­пей исполь­зо­вал в сво­ем выступ­ле­нии на одном из послед­них заседа­ний сена­та перед нача­лом вой­ны.

Что каса­ет­ся Цеза­ря, то его поло­же­ние было иным. Судя по все­му, он не толь­ко не боял­ся пре­врат­но­стей поли­ти­че­ской борь­бы, но, наобо­рот, стре­мил­ся к ней, ибо был уве­рен, что на этом попри­ще все­гда возь­мет верх и над сенат­ской оли­гар­хи­ей и над самим с.213 Пом­пе­ем. Поэто­му он был заин­те­ре­со­ван в исполь­зо­ва­нии всех воз­мож­но­стей мир­но­го реше­ния кон­флик­та⁹². Конеч­но, речь не идет о каком-то его врож­ден­ном миро­лю­бии, о том, что он начи­сто исклю­чал воен­ный вари­ант или чрез­мер­но его опа­сал­ся, но про­сто Цеза­ря в дан­ном слу­чае устра­и­вал и мир­ный путь, т. е. заоч­ный кон­су­лат, затем воз­вра­ще­ние в Рим, пусть даже при усло­вии отка­за от коман­до­ва­ния и роспус­ка леги­о­нов. Кста­ти, суще­ст­во­ва­ло еще одно и отнюдь не мало­важ­ное сооб­ра­же­ние. Высту­пать в роли откро­вен­но­го зачин­щи­ка вой­ны Цеза­рю было гораздо слож­нее: Пом­пею меч вру­чи­ли сенат и кон­су­лы, сле­до­ва­тель­но, те, кто оли­це­тво­рял в сво­ем лице государ­ство; Цезарь же как-никак вос­ста­вал про­тив «закон­ных вла­стей».

Эти­ми сооб­ра­же­ни­я­ми и опре­де­ля­лась его пози­ция: не столь уже актив­ное стрем­ле­ние к войне, готов­ность к пере­го­во­рам (даже после Руби­ко­на!)⁹³, доволь­но дале­ко иду­щие уступ­ки, коле­ба­ния вплоть до само­го послед­не­го момен­та. Толь­ко когда все обра­ще­ния к сена­ту были отверг­ну­ты или остав­ле­ны без отве­та, когда было объ­яв­ле­но чрез­вы­чай­ное поло­же­ние и начал­ся спеш­ный набор войск по Ита­лии, когда, нако­нец, народ­ным три­бу­нам при­шлось бежать из Рима, — толь­ко тогда Цезарь, убедив­шись в «непро­би­вае­мо­сти» сво­их вра­гов для акций подоб­но­го рода, пере­шел к ино­му обра­зу дей­ст­вий — повел свои вой­ска на Рим.

Две раз­лич­ные пози­ции, сле­до­ва­тель­но, и две линии поведе­ния. Это вполне есте­ствен­но; пара­док­саль­но лишь то, что поведе­ние каж­до­го из сопер­ни­ков на послед­ней ста­дии кон­флик­та отнюдь не выте­ка­ет, но ско­рее даже про­ти­во­ре­чит зани­мае­мой ими пози­ции. Так, Цезарь, хотя он и не стре­мил­ся к войне, тем не менее, как толь­ко он пере­стал коле­бать­ся и начал дей­ст­во­вать, дей­ст­ву­ет, как все­гда, реши­тель­но и быст­ро. Пом­пей же, наобо­рот, желая вой­ны, рас­счи­ты­вая на нее, на сей раз, как нико­гда, рас­те­рян, высту­па­ет вяло, неуве­рен­но, как бы даже и не всерь­ез. Об этом вполне еди­но­душ­но свиде­тель­ст­ву­ют все древ­ние авто­ры.