Перевод с англ. О. В. Любимовой и С. Э. Таривердиевой
III. Молодость Цезаря: восхождение Помпея
с.56 В диктатуру Суллы жизни и (или) карьере Цезаря чуть было не пришёл безвременный конец, и в том, как искусно Цезарь выпутался из очень опасного положения, можно видеть ясное предзнаменование того, каким человеком он станет. Он был тесно связан с Марием и Цинной, злейшими врагами Суллы, и когда последний потребовал от Цезаря публично продемонстрировать лояльность новому режиму, то есть, развестись и вновь жениться, тому потребовалось величайшее мужество, чтобы ответить отказом. Поистине, ему пришлось пройти по очень тонкой грани, чтобы остаться на твёрдой и независимой позиции и при этом сохранить жизнь и полные гражданские права. Сообщается, что ему даже пришлось бежать и скрываться в течение нескольких недель, откупаясь от преследовавших его охотников за вознаграждением, пока Сулла не смягчился и не закрыл глаза на его неповиновение1. Справившись с этой опасностью с помощью родственников из окружения Суллы, Цезарь счёл за лучшее покинуть Рим на некоторое время, чтобы Сулла не передумал или не возобновил попытки принудить его к подчинению.
В любом случае, Цезарь достиг того возраста, в котором молодые люди, принадлежавшие к сенаторской элите, начинали демонстрировать свои способности к государственной карьере, исполняя военные и административные обязанности в штабах римских наместников и полководцев. Поэтому в 81 и 80 гг. Цезарь служил у претора Марка Минуция Терма, наместника Азии2. Его обязанности у Терма были военными и дипломатическими. Римские магистраты, полководцы и наместники обычно окружали себя молодыми и подающими надежды нобилями, которые составляли что-то вроде резерва, откуда можно было набирать офицеров, помощников-администраторов и послов для любого возникшего поручения. Какой юноша будет нести какую службу, очень во многом зависело от характера взаимоотношений молодого нобиля с начальником и от того, насколько он внушал доверие.
Цезарь, по-видимому, завоевал доверие своего командира Терма. Терм как наместник Азии — то есть, той области западной Малой Азии, которая ранее была царством Атталидов — должен был завершить некоторые второстепенные военные действия, оставшиеся после Митридатовой войны. В частности, остров Лесбос ещё сопротивлялся римской власти, и чтобы полностью блокировать остров, Терму требовался флот. Оказав молодому Цезарю несомненное доверие, Терм направил его с.57 посланником к вифинскому царю Никомеду IV, чтобы просить его о предоставлении части царского флота в распоряжение Терма. Цезарь успешно выполнил это поручение и, по-видимому, получил большое удовольствие от посещения двора Никомеда. Сообщается даже, что его удовольствие от этой поездки было слишком велико. Дело в том, что и друзья, и враги Цезаря отмечали в нем одну черту — необыкновенное обаяние. Мало кому из мужчин или женщин удавалось устоять перед ним в присутствии Цезаря; поистине, некоторым сила его обаяния казалась почти демонической, ибо даже люди, сильно не любившие и (или) не одобрявшие Цезаря, обнаруживали, к своему собственному последующему смятению, что подпали под власть его чар. Например, Цицерон, который после смерти Цезаря в письмах часто высказывал свою ненависть к нему, считал общество Цезаря очень приятным, когда тот находился рядом3.
Никомед не устоял перед обаянием Цезаря и проявил к нему особое внимание, позволив гостю всесторонне испробовать образ жизни эллинистических царей. Этот визит и кратковременная повторная поездка для урегулирования имущественного спора породили громкую сплетню, которая преследовала Цезаря до конца жизни. Утверждалось, будто Цезарь вступил в гомосексуальную связь с Никомедом и, что ещё хуже, будто он был в этих отношениях пассивным партнёром. В высших классах Древней Греции и Рима бисексуальность была довольно распространена, и её не слишком осуждали. Но мужчина всегда должен был оставаться мужчиной, а пассивный партнёр в гомосексуальных отношениях исполнял роль женщины. Это считалось позорным, особенно у римлян, с их маскулинной культурой. В последующие годы враги Цезаря превратили сплетню о его связи с Никомедом в сенсационную историю о том, как Цезаря, одетого в прозрачное женское платье, напудренного и надушенного словно гетера, увели в царскую спальню, где он стал царским наложником4. Цезарь всегда отрицал это. То, что произошло на самом деле — если вообще что-то произошло, — затерялось среди всех этих злобных домыслов, но не было бы ничего особо удивительного, если бы Цезарь, чуждый условностям и любивший удовольствия, испробовал все удовольствия царского двора, в том числе гомосексуальные. Но гораздо важнее то, что Цезарь установил с царским домом Вифинии долгосрочные контакты и в последующие годы играл в Риме роль их патрона.
Как уже говорилось, Цезарю удалось обеспечить поддержку вифинского флота для операций Терма, и благодаря этому Терм сумел плотно осадить Митилены, главный город Лесбоса. После довольно краткой осады Митилены были взяты штурмом, и здесь Цезарь отличился: в бою он спас жизнь товарища по оружию, за что Терм наградил его, формально даровав ему гражданский венок (corona civica), высший военный знак отличия в Риме. Эта почесть принесла не только славу за военную доблесть, но, возможно, и другие преимущества: Цезарь имел право — и воспользовался им — занимать высшие римские магистратуры (претуру и консульство) на два года ранее законного возраста, и, по-видимому, именно гражданский венок давал ему такую возможность5.
После успешной службы у Терма Цезарь занял должность в штабе Публия Сервилия Ватии, консула 79 г., который был с.58 назначен наместником Киликии, области на юге Малой Азии. Сервилий вёл обширные военные действия против пиратов, устроивших себе базы на скалистом побережье Киликии, и на начальном этапе этой кампании Цезарь приобрёл новый военный опыт6. Но когда пришло известие о внезапной смерти Суллы, Цезарь получил разрешение вернуться в Рим, где политическую ситуацию взбаламутила неожиданная свобода после кончины великого диктатора. Оказалось, что как бы Сулла ни был безжалостен и жесток, он ни в коей мере не разрешил политические проблемы и споры, одолевавшие Рим со времён Гракхов. Как только Сулла сошёл со сцены, они почти сразу же возродились вновь, и можно даже сказать, что ещё до сложения полномочий он сам подорвал свою собственную систему.
Одной из важнейших причин бурных беспорядков, постоянно происходивших в Риме с конца II в., была проблема военного набора и командования. Реформы Тиберия Гракха в значительной мере обусловил упадок класса мелких земледельцев, который представлял собой становой хребет римского гражданского ополчения; а карьеру Мария определила потребность в более успешном командовании, чем могли обеспечить ежегодно избираемые магистраты, и найденное им решение проблемы нехватки военной силы с помощью набора армии пролетариев. Карьеру самого Суллы определило долгосрочное командование, которое вывело его из-под контроля сената, и профессиональная пролетарская армия марианского образца, лояльная ему, а не римскому правительству. Теоретически, новый сулланский режим больше не должен был ни допускать таких исключительно могущественных командований, ни полагаться на профессиональные пролетарские армии, не подконтрольные сенату. Но даже в то время, когда диктатор Сулла издавал свои законы, могущественный полководец во главе армии, лояльной ему самому, а не государству, вёл войну в интересах Суллы на Сицилии и в Африке: это был Помпей и его войско, набранное и обученное на его частные средства.
Помпей не занимал политических должностей, которые давали бы ему право на военное командование. Сулла, как диктатор, мог уполномочить Помпея — и сделал это, предоставив ему пропреторскую власть; но поскольку предполагалось, что империй (imperium, военная власть) исходит лишь от народа, без общенародных выборов власть Помпея формально могла рассматриваться лишь как делегированная Суллой, а сам он — как легат пропретор7. Когда Помпей довёл свои операции до успешного завершения, Сулла, как главнокомандующий, приказал ему распустить армию и вернуться в Рим. Однако Помпей играл не по законным правилам. Он отказался распустить армию по приказу Суллы, зато потребовал триумфа — отличия, на которое имели право лишь полководцы, действовавшие под собственными ауспициями, с империем, предоставленным народом. Помпей дал Сулле понять, что это его собственная армия, лояльная лично ему. Сулла понял, что если он хочет заставить Помпея повиноваться, то придётся с ним сражаться. Диктатор не имел охоты сражаться: он хотел удалиться от борьбы и напряжения, связанных с политическим и военным руководством. Поэтому Сулла уступил и предоставил Помпею желанный триумф8.
с.59 Ни одно «государство» или правительственная система, не имеющая монополии или, по крайней мере, преобладающего контроля над военными силами на своей территории, не может быть стабильной или успешной. В современном мире история постколониальных правительств, с постоянными военными переворотами, хорошо показывает, насколько непрочной неизбежно будет любая правительственная система, если она не обладает полным контролем над армией. Да и пример самого Суллы уже показал, что после реформ Мария римское правительство не контролировало в Риме военную власть. Формально преобразования Суллы восстановили порядок, существовавший до Мария: систему коллегиального и поочерёдного военного командования и армию в форме гражданского ополчения. Но положившись на Помпея и его армию и удовлетворив его незаконные притязания, Сулла тем самым признал, что всё это имитация. Помпей продемонстрировал, что на самом деле ничего не изменилось: Риму до сих пор требовались способные полководцы с долгосрочными полномочиями, чтобы решать важные военные задачи; таким полководцам требовалась профессиональная армия марианского типа, набранная из добровольцев-пролетариев, лояльных своему командиру; и сулланский режим по-прежнему не имел возможности по-настоящему контролировать таких полководцев и армии. Таким образом, реформированная Суллой правительственная система с самого начала была пустотелой, и триумф Помпея доказал это всему миру.
Ещё прежде, чем Сулла умер и был похоронен (точнее, кремирован), один из консулов 78 г. попытался отбросить важнейшие элементы сулланских преобразований. Марк Эмилий Лепид, происходивший из древнего и влиятельного патрицианского рода, предложил восстановить права трибунов в полном объёме, вернуть конфискованные земли прежним владельцам, а сыновьям проскрибированных — гражданские права, а также снова установить систему хлебных раздач городскому населению9. Ему воспротивился коллега по консульству, Квинт Лутаций Катул, которого поддержали оптиматы и большинство сената, и конфликт быстро перерос в насилие. Тем временем пришли известия о том, что на севере Италии набираются «мятежные» войска из всех тех, кто лишился имущества, был изгнан или ещё как-то пострадал по вине сулланского режима. Консулам было поручено это пресечь, и, в частности, Лепид начал набирать войска; но скоро стало ясно, что он состоит в сговоре с «мятежниками». Он отказался вернуться в Рим для проведения консульских выборов на 77 г., которые поэтому откладывались до самого конца года.
В конце 78 г. Лепид формально стал наместником Трансальпийской Галлии, но так и не отправился в провинцию, а остался в северной Италии, точнее, в Этрурии, где сформировал себе армию. Как он сам, так и сенат колебались, не решаясь начать открытый конфликт10. Так обстояли дела, когда Цезарь вернулся в Рим, и сразу же по возвращении Лепид предложил ему присоединиться к восстанию. Имя и связи Цезаря, а особенно его близкое родство с Марием и Цинной представляли бы для Лепида большую ценность. Однако Цезарь сразу понял, что не стоит следовать за лидером, который не может ни на что решиться11. Он остался в стороне, а тем временем сенат, с.60 под влиянием Катула и Помпея, набрался духу для решительных действий. Лепид разделил силы: сам он наконец двинулся из Этрурии на Рим со значительными силами, а на севере его легат Марк Юний Брут (отец знаменитого Брута, который в конце концов убил Цезаря) командовал армией, расквартированной в Мутине (современная Модена) в долине По. Катул защищал Рим от Лепида, нанёс ему поражение и оттеснил назад в Этрурию. Тем временем сенат обратился за помощью к Помпею, и тот снова получил командование, на которое не имел законного права: он повёл армию против войска Брута при Мутине, разбил и взял в плен Брута и казнил его. Затем он отправился на юг против Лепида и его армии, сразился с ними при Козе и одержал победу. Лепид бежал на Сардинию, где и умер. Затем его подчинённый Перперна увёл остатки его войска в Испанию12.
Когда кризис был преодолён, Катул приказал Помпею распустить армию, и снова Помпей не подчинился приказу. Сенаторам пришлось понять, что у них нет возможности принудить его к повиновению. Помпей потребовал нового крупного командования. Гражданская война на самом деле не вполне закончилась: Серторий, направленный в 82 г. управлять Ближней Испанией, всё ещё держался там. Ему удалось добиться огромной популярности и лояльности как римских поселенцев в Испании, так и испанских провинциалов. Он был справедливым и честным наместником, вдохновляющим руководителем и блестящим полководцем и воплощал в себе всё лучшее, что было в Риме и римлянах. Но его талант был растрачен на защиту проигранного дела, и это стало трагедией и для него самого, и для Рима. Однако вместо того, чтобы вступить с ним в переговоры и попытаться вернуть его и его таланты на службу отечеству, Сулла, а после смерти Суллы — сенат добивались его уничтожения.
Добиться этого оказалось чрезвычайно трудно. Сулла направил в Испанию своего коллегу по консульству, Метелла Пия, в должности наместника, с сильной армией и приказом сокрушить Сертория. Пий был основательным и вполне честным наместником и способным полководцем, но не умел воодушевлять людей так, как Серторий, и в военном отношении стоял ниже его. Серторий раз за разом побеждал войска Метелла и сумел взять под контроль бо́льшую часть римской Испании, вынудив Метелла в конце концов послать в Рим донесение сенату с просьбой срочно направить ему подкрепления13.
Для Помпея это стало удачной возможностью: когда в сенате обсуждались запросы Метелла, Помпей (который ещё не был сенатором и потому не присутствовал) через посредников дал понять, что хочет отправиться на помощь к Метеллу, но не в качестве его подчинённого. После горячих споров старший консуляр Марций Филипп убедил сенат отправить Помпея в Испанию как равноправного коллегу Метелла с проконсульскими полномочиями14. Помпей снова продемонстрировал, что реформы Суллы ничего не изменили: перефразируя знаменитое изречение Мао Цзэдуна, копьё рождает власть, а у Помпея имелись копья.
Помпей действительно был великим человеком своего времени. Его победы, одержанные самостоятельно, в возрасте двадцати с небольшим лет, когда он должен был бы служить с.61 младшим офицером и готовиться к соисканию квестуры, в сочетании с его юношеской красотой и обаянием породили сопоставления с Александром Великим. Он любил прибавлять к своему имени когномен Магн (Великий) и подражал причёске Александра, и эта рисовка лишь усиливала обожание его солдат и городского населения. В рассматриваемое время он был самым популярным человеком в Риме. Но, хотя он, несомненно, являлся превосходным полководцем, его военные таланты были на самом деле несколько преувеличены, не в последнюю очередь им самим. Его карьера очень ясно показала, что он умел вызвать преклонение своих солдат, являлся блестящим организатором и прекрасно схватывал большую стратегию: для полководца всё это великие способности. Но когда дело дошло до сражений, оказалось, что его стратегия и тактика шаблонны и банальны, а Серторий превосходит его в этом отношении, как и Метелла.
Прибыв в Испанию в начале 76 г., Помпей, видимо, рассчитывал быстро разбить Сертория и закончить войну. Однако он потерпел поражение в битве при Лавроне и вынужден был отступить к Пиренеям, чтобы набрать пополнения в Галлии15. В 75 г. он опять двинулся против Сертория, но снова был побеждён на реке Сукрон. От третьего позорного поражения при Турии его спасло только прибытие на помощь Метелла Пия и его войска. Лишь абсолютное численное превосходство противника вынудило Сертория перейти к обороне. Когда Помпей прибыл в Испанию, Серторию пришлось разделить силы и направить часть своей армии под командованием Гиртулея против Метелла, тогда как сам он вёл военные действия против Помпея. Как мы видели, Серторий справился с Помпеем вполне успешно, но войско Гиртулея было уничтожено Метеллом. Именно поэтому Метелл смог прийти на помощь Помпею, и когда Серторий столкнулся с двумя превосходящими армиями, тогда как его собственные силы сократились из-за разгрома Гиртулея, ему осталось лишь отступить16.
Хотя Серторию угрожало два противника, которым он уступал в численности, он был ещё далеко не побеждён. Помпей и Метелл сильно его теснили, однако он предпринял ряд блестящих манёвров, используя партизанскую тактику, чтобы воспрепятствовать передвижению врагов и помешать им захватить свои крепости. В 75 г. он достиг в этом таких успехов, что в конце года Помпей и Метелл разделились, достигнув очень немногого, а бо́льшая часть Испании оставалась под контролем Сертория.
Конечно, Помпей не мог быть виновен в подобной неудаче: он написал в сенат резкое письмо, где высказал претензии по поводу плохого снабжения, потребовал крупных подкреплений — солдат, денег и снаряжения, — и пригрозил бросить войну в Испании и повести армию назад в Италию, если подкрепления не поступят17. Сенат предоставил требуемое, и в 74 г. Помпей и Метелл смогли возобновить военные действия против Сертория с абсолютно превосходящими силами и осуществить новый план кампании, предполагающий оккупацию территории и городов и постепенное удушение Сертория путём непрерывного сужения подвластной ему области. Даже в этих условиях Серторий с.62 продолжал блестяще сопротивляться и ближе к концу 74 г. вынудил объединённые армии Метелла и Помпея отступить от Каллагуриса, но его судьба уже была предначертана. Хотя в 73 и начале 72 гг. Серторий ещё держался, он постоянно терял территории и поддержку, и исход войны был очевиден. Однако конец сопротивлению положил всё же не Помпей, а заговор одного из римских легатов Сертория. Группа недовольных римлян во главе с Марком Перперной, бывшим подчинённым Лепида, убила Сертория, и когда великого человека не стало, Помпей легко сумел победить остатки армии Сертория под командованием Перперны, завершить наконец войну и «замирить» Испанию. Серторий очень ясно показал, что превосходит Помпея как полководец, однако Помпей приобрёл честь и славу за то, что в конце концов победил18.
В эти годы Цезарь вёл жизнь, обычную для молодого нобиля и честолюбивого политика. Если в 81 и 80 г. под командованием Минуция Терма, а в 79 и 78 г. под началом Сервилия Ватии он получил первый опыт на войне, в дипломатии и провинциальном управлении, то в 78—
В 76 г. Цезарь предъявил обвинение Гаю Антонию — тоже в вымогательстве — и действовал столь успешно, что Антоний в панике воззвал к трибуну за защитой20. Много лет спустя, в сочинении о римском красноречии под названием «Брут» Цицерон высказал мнение, что простой и ясный прозаический стиль Цезаря был невероятно действенным, и соперничать с самым лучшим оратором (то есть, с самим Цицероном) Цезарю помешало лишь то, что он не посвятил себя целиком изучению риторики. Время и усилия, потраченные на эти обвинения, позволили Цезарю также приобрести репутацию верного и деятельного патрона, которую он сохранял на протяжении всей своей карьеры. Так, в конце
Кроме того, Цезарь также стал заметной фигурой в римском высшем обществе. Он приобрёл славу того ещё щёголя, так как уделял особое внимание своей одежде и ввёл в моду несколько новых стилей: например, прибавил к тунике рукава с бахромой и стал по-новому, более свободно её подпоясывать. Он интересовался поэзией, как и риторикой, и бывал на литературных собраниях. Его непринуждённые манеры и обаяние — а также происхождение и связи — сделали его желанным гостем везде, и скоро он прославился ещё и как дамский угодник. Его романы с целым рядом замужних женщин, в том числе, как сообщается, среди многих других — с женой великого Помпея, были скандально известны. Мало какая женщина могла устоять перед его обаянием, а сексуальные нравы римской элиты были таковы, что внебрачные связи воспринимались снисходительно, пока их не слишком выставляли напоказ. Стихи Катулла, написанные в основном существенно позднее, в
Это приводит нас к ещё одной особенности стиля жизни Цезаря: его расточительности. Хотя его личное состояние по меркам тогдашней римской элиты было весьма скромным, он жил на очень широкую ногу. Он увлекался коллекционированием предметов искусства и платил огромные деньги за драгоценности и хорошо обученных рабов. Самый известный случай произошёл, когда он приказал возвести себе великолепную виллу на модном курорте Неми, но после окончания строительства обнаружил в ней различные недостатки и распорядился снести всё здание и перестроить его в соответствии с уточнёнными инструкциями. Весь этот расточительный образ жизни поддерживался благодаря займам, так что ещё прежде, чем Цезарь начал политическую карьеру, он уже был по уши в долгах, которые, как сообщается, достигали 1300 талантов23. Судя по тому, как охотно кредиторы предоставляли ему деньги, уже в
В 75 г. Цезарь покинул Рим и отправился на Восток. Хотя обвинительные речи против Долабеллы и Антония уже принесли ему славу оратора, он пожелал ещё усовершенствовать своё красноречие и пройти обучение у самого знаменитого учителя риторики этой эпохи — Аполлония Молона с Родоса24. Эта поездка запомнилась не столько знаниями, полученными от Молона, сколько косвенным с.64 участием Цезаря в двух великих конфликтах, сильно потревоживших Рим в
Вполне возможно, что римляне сознательно закрывали глаза на рост пиратства, так как считали, что им выгодно участие пиратов в средиземноморской работорговле, учитывая ненасытную потребность Рима во всё новых и новых рабах для подпитки развивающейся в это время рабовладельческой экономики Италии; хотя, несомненно, в том, что римляне проглядели опасность пиратства, сыграла роль и простая небрежность. Так или иначе, но к концу II в. пиратство распространилось по всему Средиземноморью, так что римляне уже не могли его не замечать. Однако попытки сената вступить в борьбу с пиратами долго были в лучшем случае нерешительными.
Претору Марку Антонию, великому оратору, не прославившемуся, однако, талантами полководца, было поручено вести войну против пиратов, обосновавшихся в Киликии, в 102—
В самом деле, к этому времени пиратство стало столь крупномасштабным предприятием, что предводители пиратов образовали что-то вроде теневого государства, заключая союзы друг с другом и с настоящими государствами и правителями, такими, как Митридат и (как сообщается) даже Серторий27. В 74 г. сенат, несомненно, под впечатлением от этих союзов, утвердил необычайно обширное военное командование против пиратов, включавшее всё Средиземноморье, которое в типично римском духе было поручено второму Марку Антонию, претору этого года, по-видимому, лишь по той причине, что его отец вёл войну против пиратов28. Второй Антоний добился не бо́льших успехов, чем первый, — на самом деле, даже меньших. После некоторых военных действий в западном Средиземноморье в 74 и 73 гг., широкомасштабная подготовка в 72 г. к атаке на пиратские базы на Крите привела к катастрофическому поражению от рук критских пиратов, вероятно, в начале 71 г. Антоний вынужден был заключить унизительный договор и вскоре после этого умер29. Сенат отверг этот договор, и в 69 г. консул Квинт Цецилий Метелл был направлен для новой войны против критских пиратов. Хотя он действовал несколько удачнее Антония, его операции скоро застопорились: он осаждал одну пиратскую базу на Крите за другой, что мало способствовало устранению пиратской угрозы в целом30.
Однако в начале
Помпей, облечённый столь обширными полномочиями, продемонстрировал блестящие организаторские способности. Он разделил всё Средиземное море на районы и в каждый из них направил по легату с флотилией для борьбы с пиратством. Сам он с главным флотом отплыл к Гибралтарскому проливу, а затем, совместно с командирами и флотилиями, встречавшимися на его пути, прочесал всё Средиземное море с запада на восток, тесня перед собой тех пиратов, которых не удавалось захватить, пока не запер их всех на Коракесии у киликийского побережья, где разгромил их в крупном сражении. Так Помпей покончил со страшной пиратской угрозой всего за шесть месяцев, ярко продемонстрировав превосходство в силах и несомненные способности. В этой войне Помпей предстал в наилучшем свете, и его бесспорные таланты стали очевидны; но ясно стало и то, как невелика была истинная опасность пиратства и насколько сильно её увеличили равнодушие и неспособность самих римлян. Стоило лишь римлянам отнестись к делу серьёзно и поручить его серьёзному человеку — и оно было сделано быстро и легко. Затем Помпей попытался уничтожить скрытые корни пиратской проблемы, расселив бывших пиратов по поселениям вдоль киликийского побережья, где они могли вести мирную и (как тогда надеялись) полезную жизнь32.
Вернёмся в 75 г.: Цезарь наконец прибыл на Родос и несколько месяцев учился у Аполлония Молона, но его обучение прервал новый великий кризис33. Старый друг и гостеприимец Цезаря, вифинский царь Никомед IV умер в 75 г. и завещал своё царство римскому государству. Первоначально превращение Вифинии в римскую провинцию было поручено Юнию Юнку, наместнику Азии; позднее, как мы видели, Цезарь обвинил его в вымогательстве в Вифинии. Однако Митридат, которого Сулла скорее остановил, чем окончательно победил, по-прежнему досадовал из-за того, что Рим налагал ограничения на его власть, и новая экспансия римской державы в Малую Азию, то есть, присоединение Вифинии, его серьёзно обеспокоило. Он предвидел, что наступит время, когда его царство станет следующим в римском списке на поглощение, и решил не ждать, а воевать34. Он, как упоминалось выше, заключил союз с некоторыми предводителями пиратов, а также направил послов к Серторию с предложением союза против общего врага — римского правительства35. В начале 74 г. он начал полномасштабную войну против Рима: вторгся в Вифинию и завладел ею, а также направил отряды в римские провинции Азия и Киликия. Цезарь на Родосе узнал, что в Азии находятся войска Митридата, по-видимому, не встретившие сопротивления, — возможно, потому, что Юнк, наместник Азии, находится в Вифинии, — и решил действовать. Он переправился на материк, возглавил войска местного охранения в Ионии и вытеснил отряды Митридата из провинции36. Этот случай, как и эпизод с пиратами, демонстрирует, каким огромным с.67 авторитетом даже молодой римский нобиль, не занимающий государственной должности, мог пользоваться, если желал, в римских провинциях; хотя мало кто из молодых римских нобилей обладал такой решимостью и силой личности, как Цезарь. Эти эпизоды дают любопытное свидетельство о характере и способностях Цезаря уже на ранних этапах его карьеры; но они и довольно резко высвечивают недостатки римского правления.
Борьба с Митридатом, разумеется, выпала на долю наместников трёх римских провинций в Малой Азии: Вифинии, Азии и Киликии. После некоторых колебаний и интриг эти наместничества и война были поручены консулам 74 г., Марку Аврелию Котте (родственнику Цезаря) и Луцию Лицинию Лукуллу (прежде доверенному офицеру Суллы): Котта получил Вифинию и крупный флот, а Лукулл — Азию и Киликию, а также бывших солдат Фимбрии в Азии и Сервилия Ватии в Киликии. Оказалось, что Котта совершенно не годится для подобной задачи: он потерпел поражение от Митридата и вынужден был укрыться в городе Халкедон, где его осадила армия Митридата. Однако у Лукулла дела обстояли совершенно иначе. Он оказался одним из лучших военачальников, рождённых в Риме в эту эпоху великих римских полководцев. Техническим мастерством стратега и тактика он был равен или превосходил любого из великих римских командиров, даже самого Цезаря. Если бы его лидерские качества соответствовали техническому мастерству, то его бы помнили сегодня как одного из величайших полководцев в истории.
Приняв управление провинциями и объединив свои войска в одну армию, Лукулл двинулся в Вифинию на помощь Котте. Он успешно снял осаду с Халкедона, разбил армию Митридата на реке Риндак, а зимой 74—
После своей первоначальной вылазки с целью защитить римскую власть в Азии, Цезарь во всём этом не участвовал. Надпись на Крите предполагает, что он мог с.68 недолго служить легатом под командованием Марка Антония в неудачной кампании последнего против пиратов, но в 73 г. он получил известия, побудившие его спешно вернуться в Рим39. Умер его родственник Гай Аврелий Котта, консул 75 г. Котта был одним из понтификов — жрецов, игравших важную роль не только в римской религии, но и в политике, поскольку в их обязанности входило установление официального календарного года и определение того, в какие дни можно, а в какие — нельзя вести государственные дела. После реформы Суллы коллегия понтификов состояла из пятнадцати членов, которые сохраняли свои должности пожизненно и назначались путём кооптации. Если понтифик умирал, члены коллегии избирали на его место нового понтифика, причём каждый из них имел право вето против любого, кого не желал видеть в коллегии. Это было исключительно почётно: лишь представители самых выдающихся знатных семей получали в Риме главные жреческие должности (кроме понтификов, было ещё пятнадцать авгуров) на столь ранней ступени карьеры. Большинству римлян так и не удавалось попасть в эти великие жреческие коллегии, и даже величайшие римские деятели, если не принадлежали к внутреннему кругу нобилитета, включались в их состав значительно позднее. Например, Помпей стал авгуром лишь после консульства в 70 г., а Цицерон вынужден был ждать до 53 г., десять лет после консульства. Таким образом, кооптация Цезаря в коллегию понтификов, когда ему ещё не исполнилось тридцати лет и он не занимал в Риме ни одной магистратуры, снова указывает на его высокий статус и хорошие перспективы выдающейся политической карьеры. Ещё одним указанием на эти обстоятельства служит первое избрание Цезаря на официальную должность, состоявшееся в этом же году: он стал одним из двадцати четырёх ежегодных военных трибунов, то есть, младших офицеров, на 72 г.41 В каждой римской армии были военные трибуны, и большинство из них по своему выбору назначал полководец. Однако в прежние времена римская армия состояла из четырёх легионов, по два на каждого консула, и двадцать четыре трибуна для этих легионов избирал народ. Хотя армия была реформирована, избрание трибунов продолжалось, и эти должности были весьма желанными, так как свидетельствовали о популярности и политических перспективах.
В 73 г. Рим находился на грани ещё одного великого социального и политического кризиса. Политические разногласия из-за реформ Суллы продолжались. В 75 г. в должности консула Гай Котта провёл закон, вернувший плебейским трибунам право занимать в дальнейшем другие магистратуры, но агитация за восстановление прежних прав трибунов в полном объёме не прекращалась. В 73 г. трибун Луций[2] Лициний Макр требовал проведения этой меры, и Цезарь поддержал его42. Кроме того, на повестке дня стоял состав судов. Сулла постановил, что судебные комиссии формируются из сенаторов, но печально известное дело Оппианика, состоявшееся в то время, навлекло на сенаторские суды подозрение в нечестности, и зазвучали призывы снова реформировать судебную систему. Однако все эти вопросы показались незначительными, когда разразилось величайшее восстание рабов из всех, с какими сталкивался Рим, — знаменитое восстание Спартака.
с.69 Спартак был фракийским рабом, которого купил владелец гладиаторской школы и обучил сражаться на римской арене. Большинство знаменитых гладиаторских школ находились в Кампании, в Капуе и возле неё. Условия в них были суровыми. Так как гладиаторы были умелыми бойцами и (по необходимости) имели доступ к оружию, так как они знали, что им суждено истечь кровью и, весьма вероятно, даже умереть на потеху римской толпе, они не пользовались доверием своих владельцев и учителей. Гладиаторов держали на очень коротком поводке и в условиях очень строгой дисциплины. В начале 73 г. Спартак и маленькая группа его приятелей-гладиаторов завладели оружием, вырвались из школы и убежали к диким склонам близлежащей горы Везувий, где спрятались, а затем организовали отряд грабителей. Сначала их насчитывалось всего несколько дюжин, но они были так хорошо обучены и так отчаянны, что легко справились с римской стражей, которую отправили, чтобы покончить с ними, и этот успех побудил других беглых гладиаторов и рабов-бунтовщиков присоединиться к ним. Вскоре отряд разросся до нескольких сотен, а потом и тысяч человек и начал представлять серьёзную угрозу для римских властей, особенно потому, что Спартак оказался находчивым и успешным вожаком. Первые попытки римлян положить этому конец успехом не увенчались. Претор, то есть, очень высокое должностное лицо, по имени Гай Клавдий Глабр, собирался окружить и захватить людей Спартака на горе Везувий, что свидетельствовало об очень серьёзном отношении римлян к этой ситуации, но потерпел неудачу. Второй претор, Публий Вариний, прибыл с войсками, чтобы расправиться с беглыми, но был побеждён в битве; а когда третий претор, Луций Коссиний, пришёл ему на помощь, итог оказался таким же, а сам Коссиний пал в сражении43.
После этих примечательных успехов слава Спартака и его рабского восстания стремительно возросла. К нему присоединились тысячи рабов, и даже некоторые свободные люди, доведённые до нищеты и недовольные, влились в армию Спартака. Сообщается, что на пике мятежа в войске Спартака находилось 70000 мужчин, способных носить оружие, а также множество женщин и детей44. Римские власти оказались явно не готовы к такому повороту событий, и это стало более серьёзным испытанием для римской системы, чем Союзническая война или гражданская. Корни этого бунта, как и большинства крупных проблем, с которыми Рим столкнулся в это время, уходили во времена войны с Ганнибалом. В этой войне большинство сельских италийцев были разорены, тысячи людей были убиты или переселены и в результате началось коренное изменение социально-экономической структуры римской Италии.
До этого времени в италийской экономике преобладали мелкие крестьянские хозяйства и ремесленные мастерские. Приток денег и рабов в Рим и Италию из-за расширения империи в десятилетия после Ганнибаловой войны, привёл к тому, что всё бо́льшая и бо́льшая часть Италии объединялась в громадные рабовладельческие латифундии (latifundia), а производство переводилось на крупные, основанные на рабском труде фабрики (ergastula). О численности рабов можно лишь догадываться, так как нет надёжных сведений, содержащих цифры. Но, разумеется, речь идёт о сотнях тысяч. Например, сообщается, что в результате лишь одной карательной экспедиции, с.70 разорения Эмилием Павлом Эпира в 167 г., на рынок Италии поступило более 150000 рабов45.
Можно легко себе представить злость и обиду этих рабов: их оторвали от дома и прежней жизни, привезли в чужую страну, обратили в рабство и заставили заниматься тяжёлым трудом, зачастую в суровых условиях, на службе у богатых, вечно отсутствующих владельцев, которых явно волновало лишь извлечение прибыли. Поскольку свободным людям, нанятым для надсмотра за рабами, пришлось бы платить, а значит, сокращать прибыль, за отрядами рабов, трудившихся на земле или на ремесленных мануфактурах, зачастую не следили должным образом, и чтобы держать их в страхе и подчинении, рабов постоянно ограничивали суровыми запретами и жестокой дисциплиной. Тем не менее, многие из сельских рабов, особенно те, что работали «ковбоями» на обширных скотоводческих фермах в южной Италии, по необходимости получали во время работы изрядную долю свободы для прогулок. Эти рабы не могли так просто сбежать потому, что у них не было денег и им некуда было идти, а наказания для беглых были чрезвычайно жестокими — суровая порка и клеймение, зачастую на лице, — но в определённых условиях они могли создать массу проблем.
Два крупных рабских восстания на Сицилии в конце
В начале 72 г. Спартак победил ещё одного претора, Гнея Манлия, и сенат, столкнувшись с крупным и набирающим силы мятежом, пошёл на беспрецедентный шаг и направил обоих консулов этого года, влиятельнейших должностных лиц римского государства, чтобы покончить с ним. Однако оба консула, Луций Геллий Попликола и Гней Корнелий Лентул Клодиан, достигли не лучшего результата, чем преторы, которые ранее пытались расправиться со Спартаком и его людьми. Консулы потерпели позорные поражения, сначала по отдельности, а потом — даже когда объединили силы47. На этом этапе сенату пришлось признать, что с возникшей проблемой не способен справиться ежегодный римский магистрат, обязанный своей должностью скорее предкам и связям, чем каким-то реальным талантам и способностям.
В это эпоху римской правящей элите приходилось раз за разом постигать элементарную истину: знатное или древнее происхождение само по себе не делает человека способным полководцем или наместником. Восстание Спартака оказалось таким успешным даже не столько из-за социально-экономических условий, о которых я упомянул, сильнейшего недовольства рабов и разорённых бедняков, сколько из-за полной некомпетентности людей, которым Рим поручал подавить его. На самом деле тот факт, что командование и ответственность вверялись столь с.71 бездарным людям — это приговор римской системе. Как только урегулирование подобных кризисов поручалось человеку, обладающему реальным опытом и способностями, проблема оказывалась вполне решаемой с помощью тех сил, которых находились в распоряжении римского государства. Восстание Спартака не было исключением.
В настоящее время Спартака превратили в романтического героя марксисты, которые видели в нем первого мирового революционера-пролетария (которым он, разумеется, не был), и заслуженно знаменитый, но исторически неверный фильм Стэнли Кубрика. В античных источниках нет ни намёка на то, что у Спартака были какие-то революционные идеи или идеология. Он и его люди желали получить свободу для себя, отомстить своим хозяевам и лично обогатиться путём грабежей и разбоя. Всё это, разумеется, вполне естественно и понятно; но это не причина обманывать себя и воображать, будто у них имелись какие-то идеи сверх этих обычных человеческих желаний.
После поражения консулов сенат поручил преторию Марку Лицинию Крассу командование в Италии с правом набирать войска и предпринимать всё необходимое, чтобы покончить с восстанием. Как и Помпей, Красс проявил себя как военный во время гражданской войны Суллы, особенно в битве при Коллинских воротах, где он командовал одним из флангов сулланской армии и спас Суллу от поражения. И вновь, как и у Помпея, хотя и в меньшей степени, таланты Красса лежали в области организации. Когда закончилась война, Красс по большей части использовал свои организаторские таланты в частных делах, нажив себе огромное состояние на недвижимости и финансовых делах и став богатейшим человеком Рима. К примеру, у него была личная пожарная команда и бригады обученных строителей. Когда Красс получал известия, что какая-то постройка в Риме горит, то покупал её почти за бесценок, приказывал пожарным затушить пламя и отправлял строительные бригады, чтобы отремонтировать и перестроить здание. Поскольку в Риме, который с начала II в. до н. э. стремительно расширялся без всякого централизованного администрирования или надзора, было множество кое-как сооружённых деревянных строений, пожары происходили часто, и вскоре Красс явно стал самым крупным владельцем недвижимости в городе48. Он был вполне способен снова применить свои организационные способности в военной сфере. Во второй половине 72 г. Красс набрал и обучил боеспособное и превосходное войско, а к концу года манёврами заманил последователей Спартака на оконечность Италийского полуострова, где осадил их и намеревался вынудить к капитуляции под угрозой голода. В начале 71 г. Спартак каким-то образом вырвался из осады и двинулся по территории Италии на север, что заставило сенат в панике слать срочные просьбы о помощи Помпею, который как раз возвращался в Италию со своим войском после наведения порядка в Испании. Однако на самом деле в этом не было необходимости.
Красс преследовал отступающую армию Спартака, догнал её, принудил к сражению и нанёс ей сокрушительное поражение, которое положило конец восстанию. Сам Спартак, как сообщается, погиб в этом сражении, героически сражаясь до последнего. Около 5000 человек спаслись и бежали с.72 на север; но имели несчастье столкнуться с возвращающейся армией Помпея и были уничтожены. К досаде Красса, это позволило Помпею заявить, что он помог покончить с этим величайшим рабским восстанием античности. Красс преподал рабам Италии жестокий урок, что не стоит бунтовать в будущем: как сообщается, 6000 пленных рабов было распято вдоль Аппиевой дороги, так что этот путь между Римом и Капуей представлял собой поистине страшное зрелище49. Увидев, что с восстанием покончено, римские власти, что неудивительно, удовлетворились и не предприняли ничего, чтобы уничтожить причины великого восстания; для этого пришлось несколько десятилетий ждать диктатуры Цезаря.
Сенат столкнулся с другим неприятным фактом: теперь в Италии стояли две победоносные армии, преданные властолюбивым и неуправляемым личностям. И теперь вопрос состоял в том, чего хотят или что предпримут Красс и Помпей. Оба желали триумфа и консульства на 70 г. Хотя Помпей до сих пор не занимал никакой выборной должности, которая давала бы ему необходимый для триумфа империй, сенат так же не мог отказать ему в этой почести за испанские победы, как Сулла не смог отказать за африканские. Однако Крассу, ввиду того, что он победил «всего лишь» рабов, пришлось удовольствоваться меньшей почестью, которая называлась овацией. Что касается консульства, то, хотя Помпей и не занимал ни одной из обязательных предшествующих магистратур и формально ещё не достиг требуемого возраста, ему не могли отказать и в этом; а Красс занимал обязательные должности, подходил по возрасту и обладал достижениями. Оба были избраны консулами на 70 г., начали свой год с совместной программы реформ и им пришлось сотрудничать, хотя они откровенно ненавидели друг друга.
Реформы проводились в тех областях, относительно которых в предыдущие десятилетия кипели споры: права трибунов, гражданство италиков, состав судей, земельные наделы и, кроме того, гражданские права тех, кто оказался на стороне проигравших после «восстания» Лепида. В силу своих консульских полномочий Помпей и Красс провели закон о полном восстановлении прав трибунов и тем самым разрушили одну из важнейших опор сулланской системы50. Что касается другой серьёзной проблемы сулланского режима, гражданства италиков, то консулы восстановили цензуру: новые граждане-италики, которых не внесли в списки в 86 г., вошли в трибы и центурии и тем самым получили возможность в полной мере воспользоваться своими гражданскими правами. Бездарные консулы 72 г. Геллий Попликола и Лентул Клодиан были (как ни странно) избраны цензорами и внесли в списки 900000 граждан, на полмиллиона больше, чем в 86 г. Разумеется, многие италики по-прежнему отсутствовали в списках граждан, но этот ценз всё же стал важным шагом на пути предоставления гражданских прав всем италикам51.
Луций Аврелий Котта, претор и родственник Цезаря, провёл закон о реформе состава судов. Порядок назначения судей долгое время был объектом политической борьбы сенаторов и всадников ещё со времён Гая с.73 Гракха. Закон Котты положил конец спорам: он разделил судейские места между враждующими сторонами и постановил, что отныне треть судей будет набираться из сенаторов, треть из всадников и треть из лиц, владеющих имуществом чуть ниже всаднического ценза, известных как эрарные трибуны52.
С помощью этих трёх реформ римская система управления в сущности вернулась к досулланским временам. Как мы видели, Сулла так и не сумел вернуть сенату контроль над войсками. Теперь, когда права трибунов восстановили, италикам предоставили полноправное гражданство, а суды изъяли из-под исключительного контроля сената, не осталось никаких специфически сулланских установлений: остальные реформы Суллы в сущности были практическими и административными по замыслу и действию. И стоит остановиться подробнее на том, что за разрушением ключевых элементов сулланской системы стояли именно Помпей и Красс, два выдающихся сторонника Суллы во времена гражданской войны и непосредственно после неё. Несомненно, эти двое были скорее политическими индивидуалистами, нежели сулланцами или оптиматами, и преследовали собственные цели, а не блюли «партийную линию»; но, разумеется, они также не были просто «реформаторами» или популярами. Я думаю, мы здесь видим, что сколь огромное недовольство вызвала попытка Суллы «повернуть время вспять».
Воины Помпея рассчитывали получить в качестве вознаграждения за воинскую службу земельные наделы, которые обычно предоставлялись в то время солдатам профессиональных пролетарских армий, лояльных своим полководцам. Вооружившись недавно восстановленными полномочиями трибун по имени Плотий провёл аграрный закон, который, несомненно, предназначался для обеспечения ветеранов Помпея (и, возможно, части ветеранов Метелла Пия и Красса), хотя неясно, когда и в какой мере этот закон был приведён в исполнение53. Вскоре Помпей отправился в новые походы, и он мог снова призвать на службу многих своих испанских ветеранов и тем самым отсрочить их награждение ещё на несколько лет. Плотий также провёл закон о возвращении гражданских прав оставшимся в живых сторонникам Лепида и Сертория. Хотя известно, что Цезарь в это время находился в Риме и занимался политической деятельностью, но сведения о нем появляются лишь в связи с этим последним мероприятием. Сообщается, что он произнёс речь в поддержку закона, особенно ссылаясь на то, что обязан сделать всё, что в его силах, для своего шурина Луция Корнелия Цинны (сына великого Цинны), который был одним из пострадавших54. Таким образом Цезарь провозгласил две позиции, которые вновь и вновь обнаруживались потом в его карьере: решимость делать всё возможное для тех, кто соединён с ним узами верности, родства или обязательств, а также связь с Цинной, его группировкой и политикой.
Другим знаменательным событием 70 г. стал успех Цицерона, обвинившего Гая Верреса в вымогательстве во время наместничества последнего на Сицилии. В течение
После консульства и Красс, и Помпей отказались от провинциального наместничества. Несомненно, оба считали себя слишком значимыми фигурами для того, чтобы заниматься мелкими делами в одной из мирных провинций Римской империи, и ни один из них не нуждался в деньгах, которые могла принести наместнику его должность. Красс оставался в Риме, продолжал налаживать связи в рядах сенатской и всаднической элиты и преследовал свои деловые интересы, охватывающие всю империю. Помпей искал более значительное командование, чем простое наместничество в провинции. Конечно, его жажду власти и славы мог удовлетворить Восток, где всё ещё продолжалась Митридатова война, и он же мог предоставить Помпею огромный простор для манёвров, достойный его талантов (в его собственном представлении). Ибо, несмотря на блестящие военные успехи, операции Лукулла застопорились, так как он не смог завоевать симпатий или преданности войска, рассорился с влиятельным слоем откупщиков, осудив и запретив их злоупотребления в Малой Азии, и не пользовался никакой твёрдой поддержкой в сенате.
Стоит вспомнить, что в 71 г. казалось, будто война уже выиграна и остаётся лишь зачистить территорию от врага. Лукулл обратился в сенат с просьбой направить, согласно обычаю, десять уполномоченных сенаторов, чтобы они помогли навести порядок на территориях, пострадавших от войны или приобретённых в её ходе; и его командование в Азии закончилось в начале 69 г. в связи с этим процессом урегулирования56. Однако время показало, что уведомление об окончании войны было преждевременным. Лукулл понял, что войну нельзя считать завершённой, пока Митридат на свободе. В прошлом царь продемонстрировал великолепный талант воскресать из пепла, подобно фениксу. Когда Лукулл вынудил Митридата бежать из Понта, тот нашёл убежище у другого царя восточной Малой Азии, укрепляющего своё могущество, — Тиграна Армянского.
с.75 В течение
Однако это была вершина побед Лукулла. Он не сумел схватить ни Тиграна, ни Митридата, хотя провёл всю осень и зиму в переговорах с парфянами и различными сирийскими и армянскими зависимыми правителями. В 68 г. он готовился напасть на парфян, чтобы одержать последнюю и заключительную победу, но сенат, который, как всегда, ревниво относился к любому великому человеку, находящемуся у власти слишком долго и/или заслужившему слишком большую популярность, отобрал у него провинцию Киликия, а солдаты Лукулла, расквартированные в Понте, отказались идти на восток, чтобы принять участие в планируемом вторжении. Лукуллу вместо этого пришлось воевать на севере Армении и пытаться укрепить своё положение, но он ещё не отказался от идеи вторгнуться в Парфянскую империю. Хотя власть и полномочия Лукулла были урезаны, он всё ещё мог побеждать, что и доказал победой при Арсаниаде, а затем повёл свои войска на юг, планируя зазимовать в Нисибисе в северной Месопотамии, а весной выступить на юго-восток57.
Тем временем Митридат сумел вернуться в Понт, где набрал войска и нанёс поражение легату Лукулла Фабию Адриану. Но хотя эту неудачу быстро исправил другой легат Лукулла, Валерий Триарий, который заставил Митридата уйти из осаждённой Кабиры, возникло впечатление, что Лукулл теряет контроль над ходом войны. Зимой 68/67 гг. в войсках Лукулла, зимовавших с ним в Нисибисе, начались волнения. Лукулл, убеждённый оптимат и упрямый блюститель дисциплины, никогда не мог завоевать любовь своих солдат, а теперь утратил их лояльность. Многие из них были направлены на Восток ещё в 86 г., в составе войска Луция Валерия Флакка, служили под командованием Фимбрии и находились всё это время в Малой Азии. Они уже имели опыт бунтов против своих командиров: поддержали Фимбрию, убившего Флакка, потом променяли Фимбрию на Суллу, и у них не было никакого желания, после двадцати лет непрерывной службы, вторгаться в Парфию.
Весной 67 г. армия Лукулла отказалась двигаться с места, а Митридат тем временем набрал в Понте новые подкрепления и нанёс крупное поражение Триарию, а беспомощный Лукулл не мог вмешаться58. В этот момент обострилась с.76 пиратская угроза и, как мы видели, трибун Габиний провёл закон о предоставлении Помпею командования против пиратов с обширными полномочиями. Поскольку Помпей был ещё не вполне готов вести войну против Митридата, Габиний добился принятия закона, который лишал Лукулла оставшихся провинций и полномочий и передавал их консулу этого года Манию Ацилию Глабриону. Когда Лукулл был таким образом обезврежен, Митридат и Тигран сумели вновь овладеть своими царствами, и казалось, словно все достижения Лукулла были пустыми победами: много шума и никакого результата. На самом деле всё обстояло наоборот. Кажущееся возвращение Митридата и Тиграна к власти было лишь видимостью, их истинную силу сокрушил Лукулл. Но Лукулл никак не мог помешать более популярному деятелю пожать плоды своих достижений, так как сенат не желал его поддерживать, у него отобрали провинции и полномочия, а в войске разразился открытый бунт. Ибо хотя номинально наместником провинций Вифиния и Понт, а также полководцем в войне против Митридата был Ацилий Глабрион, он на самом деле ничего не добился, а всего лишь стерёг место, пока Помпей не будет готов принять его.
В 66 г. трибун Гай Манилий предложил закон, передававший Помпею провинции Киликия, Вифиния и Понт, а вместе с ними и полное командование в войне против Митридата. Если иметь в виду, что власть Помпея над всем Средиземноморьем, полученная для войны с пиратами, должна была продлиться ещё два года, у него в руках сосредоточились бы небывалые полномочия: Помпей одновременно получил бы власть над всем бассейном Средиземного моря, а также над восточными провинциями и зависимыми царствами Римской империи; разумеется, оптиматы и бо́льшая часть сената этому воспротивилась. Лишь горстка сенаторов, среди которых, что примечательно, были Цезарь и Цицерон, выступила в поддержку закона Манилия, но он был принят под громогласное ликование, и Помпей получил право и обязанность завершить войну с Митридатом59.
Задача была несложной. В начале 66 г. Помпей встретился с Лукуллом в Понте, чтобы формально принять командование, и вёл себя с ним в высшей степени нелюбезно и надменно. Лукулл бесславно вернулся в Рим, где завистливые политические противники вынудили его три года просидеть в предместьях города, прежде чем в 63 г., наконец-то, позволили ему отпраздновать триумф за великие победы над Митридатом и Тиграном. Затем он удалился в частную жизнь, разочарованный и озлобленный, и лишь однажды ненадолго вернулся на политическую арену.
Тем временем Помпей быстро победил Митридата и снова изгнал его из Понта, теперь уже навсегда. С Тиграном он тоже покончил легко: заключил союз с парфянами, и Тигран сдался, отдав себя на милость римского полководца. Помпей позволил ему, как зависимому от Рима царю, сохранить царство Армения в изначальных границах. Вот чего стоила якобы возрождённая власть двух этих царей. Остаток 66 г. и большую часть 65 г. Помпей вёл кампании на Кавказе, затем вернулся в Малую Азию, чтобы вмешаться в спор о границах между Тиграном и с.77 парфянским царём Фраатом. Зимой 65/64 гг. Помпей реорганизовал провинции Вифиния и Понт, отменив решения Лукулла и его уполномоченных из сената, и собственной властью устроил всё по своему желанию. В 64 г. он двинулся на юг, уничтожил остатки империи Селевкидов и превратил Сирию в римскую провинцию, а также, наконец, разрешил спор о границах между Тиграном и Фраатом.
В 63 г. Помпей продолжал воевать в Сирии и Палестине, в том числе осадил и взял Иерусалим, где осмотрел Храм и скандально прославился тем, что настоял, чтобы войти в «святая святых». В конце года он получил известие о том, что Митридата, скрывавшегося в своих землях в Крыму, заставил покончить с собой его сын Фарнак. Со смертью понтийского царя Митридатова война, наконец-то, завершилась. Закончив организацию Сирии и Палестины, Помпей вернулся на север, чтобы перезимовать в Понте60. В начале 62 г. он завершил обустройство Малой Азии, а затем вместе с войском отплыл наконец в Италию, поставив свою личную печать на всём восточном Средиземноморье и сделавшись самым знаменитым завоевателем в Римской истории, несмотря на то, что получил лавры за достижения другого полководца. Тем временем, Рим и Италия, затаив дыхание, ждали, что станут делать великий завоеватель и его непобедимая армия.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКОВ: