Картины из бытовой истории Рима
в эпоху от Августа до конца династии Антонинов.
Часть I.

с.331

3. Спо­со­бы путе­ше­ст­вия по суше. Гости­ни­цы, мыта­ри, раз­бой­ни­ки.

Спо­со­бы путе­ше­ст­вий по суше опи­сы­ва­ют­ся там и сям раз­лич­ны­ми авто­ра­ми. Про­стые люди путе­ше­ст­во­ва­ли высо­ко­опо­я­сан­ные пеш­ком, или с неболь­шим бага­жом на скром­ном муле или на лоша­ди, наки­нув дож­де­вой плащ¹; но ред­кий обхо­дил­ся без одно­го или несколь­ких рабов². Если путе­ше­ст­вие совер­ша­лось в эки­па­же, то они тоже сле­до­ва­ли за гос­по­ди­ном, по край­ней мере при более дале­ком пути, в одном или несколь­ких эки­па­жах. Сене­ка одна­жды наду­мал совер­шить путе­ше­ст­вие с очень скром­ным бюд­же­том. В одном эки­па­же ехал он сам со сво­им дру­гом Цэзо­ни­ем Мак­си­мом, без вся­ко­го бага­жа, кро­ме того, что было на них наде­то, с таким незна­чи­тель­ным коли­че­ст­вом слуг, что они уме­ща­лись тоже в одном эки­па­же. Если наста­ва­ло вре­мя отды­ха, ему кла­ли мат­рац на голую зем­лю, из двух дож­де­вых пла­щей один слу­жил ему про­сты­ней, дру­гой оде­я­лом. Стол не мог бы быть более про­стым, все при­готов­ля­лось не доль­ше как в час; при этом нико­гда не обхо­ди­лись без сухих смокв и без доще­чек для запи­сы­ва­ния заме­ча­ний и мыс­лей. Эки­па­жем ему слу­жи­ла кре­стьян­ская теле­га, быст­ро­та мулов была доста­точ­на, чтобы сой­ти за при­знак жиз­ни, кучер был босо­но­гий, — не толь­ко пото­му, что это было летом. Так он про­вел два счаст­ли­вей­ших дня; это путе­ше­ст­вие научи­ло его, как мно­го лиш­не­го у нас, отсут­ст­вия чего мы даже не заме­ча­ем. Все же он не мог убе­речь­ся от непри­ят­но­го чув­ства, когда увидел рос­кош­ную упряжь; он не мог изба­вить­ся от лож­но­го сты­да и при­ми­рить­ся с пер­спек­ти­вой, что его эки­паж будет сочтен его соб­ст­вен­но­стью³. Такое чув­ство было очень понят­ным при столь уди­ви­тель­ном спо­со­бе путе­ше­ст­вия для пре­ста­ре­ло­го несмет­но бога­то­го кон­су­ла­ра, ибо лица выс­ших сосло­вий не езди­ли без мно­го­чис­лен­ной сви­ты слуг и огром­но­го бага­жа⁴. Это было при­ня­то еще во вре­ме­на рес­пуб­ли­ки⁵, и рос­кошь, и пыш­ность обста­нов­ки путе­ше­ст­вий уже тогда не была ред­ко­стью. Милон, отправ­ля­ясь вме­сте с женою в Лану­вий, вез с собою сре­ди про­чей сви­ты рабов и рабынь еще весь домаш­ний хор⁶; Цезарь в сво­их похо­дах возил с собою моза­ич­ный пол⁷; путе­ше­ст­вия Мар­ка Анто­ния с их огром­ным обо­зом, с эки­па­жа­ми, запря­жен­ны­ми льва­ми, с мно­же­ст­вом золотых сосудов, кото­рые нес­ли перед ним, как в про­цес­сии⁸, напо­ми­на­ют уже восточ­ные обы­чаи⁹.

Эта рос­кошь была еще пре­взой­де­на во вре­ме­на импе­рии. Нерон нико­гда не путе­ше­ст­во­вал ина­че как с тыся­чью пово­зок, с сереб­ря­ны­ми с.332 под­ко­ва­ми на мулах; погон­щик был одет в крас­ный костюм, форей­тор и гонец тоже бога­то наря­же­ны¹⁰. Поппея при­ка­за­ла под­ко­вать золо­том сво­их вьюч­ных живот­ных и вела с собою 500 ослиц, чтобы каж­дый день купать­ся в их моло­ке¹¹; в шест­вии неве­сты импе­ра­то­ра Кон­стан­ция Евсе­вии (353 г.) нахо­ди­лись колес­ни­цы всех родов — из золота, сереб­ра, жел­той меди, — все худо­же­ст­вен­ной работы¹². Выс­шие сосло­вия, по-види­мо­му, ста­ра­лись насколь­ко воз­мож­но под­ра­жать при­ме­ру импе­ра­то­ров; по край­ней мере, рос­кошь путе­ше­ст­вий была очень боль­шой и, по уве­ре­нию Сене­ки, все­об­щей¹³; ибо боль­шая часть дума­ли, что они долж­ны под­ра­жать моде, при­чем слу­ча­лось, что мно­гие, ездив­шие так рос­кош­но, были «бога­ты­ми толь­ко в доро­ге» и уже дума­ли, не объ­явить ли себя банк­рота­ми, не нанять­ся ли в цирк в бор­цы со зве­ря­ми или в гла­ди­а­то­ры¹⁴. Пест­ро оде­тые негры, нуми­дий­цы, форей­то­ры и ско­ро­хо­ды¹⁵ откры­ва­ли подоб­ное шест­вие для того, чтобы устра­нить все пре­пят­ст­вия, кото­рые мог­ли бы вызвать оста­нов­ку или задерж­ку. Откорм­лен­ные мулы, по воз­мож­но­сти одной масти, или малень­кие, тол­стые, но быст­рые галль­ские лоша­ди влек­ли колес­ни­цу¹⁶; для вер­хо­вой езды бра­ли с собой ино­ход­цев. Живот­ные были покры­ты пур­пу­ро­вы­ми или выши­ты­ми тка­ня­ми, носи­ли золо­че­ные поя­са и узды; колес­ни­цы были обли­цо­ва­ны дра­го­цен­ны­ми укра­ше­ни­я­ми, даже золоты­ми и сереб­ря­ны­ми фигу­ра­ми, так что ино­гда их сто­и­мость рав­ня­лась сто­и­мо­сти цело­го име­ния¹⁷; зана­ве­си были из шел­ка или дру­гих доро­гих мате­рий¹⁸; сто­ло­вая посуда из самых цен­ных мате­ри­а­лов — как золо­то, кри­сталл, мур­ра — нахо­ди­лась сре­ди бага­жа, в том чис­ле даже сосуды, имев­шие высо­кую худо­же­ст­вен­ную цен­ность; они не мог­ли бы пере­не­сти толч­ков эки­па­жа, и их нес­ли на руках. Боль­шая сви­та и мно­го­чис­лен­ные слу­ги неиз­беж­ны при таком путе­ше­ст­вии; любим­цы-пажи носи­ли мас­ки из теста перед лицом, чтобы пред­о­хра­нить его от моро­за или зага­ра¹⁹. Так же путе­ше­ст­во­ва­ли и бога­тые про­вин­ци­а­лы. Софи­сту Поле­мо­ну из Смир­ны сопут­ст­во­ва­ли в его поезд­ках мно­го­чис­лен­ные вьюч­ные живот­ные, лоша­ди, рабы, сво­ры собак для раз­лич­ных родов охоты; сам он ехал во фри­гий­ской или галль­ской колес­ни­це с сереб­ря­ной упря­жью²⁰.

Удоб­ное устрой­ство эки­па­жей и утон­чен­ность, с кото­рой их посто­ян­но ста­ра­лись снаб­дить все новы­ми удоб­ства­ми, по-види­мо­му, были в боль­шом ходу в то вре­мя. В них мож­но было читать; для дорож­но­го чте­ния слу­жи­ли, — вме­сто обык­но­вен­ных свит­ков папи­ру­са, испи­сан­ных толь­ко на одной сто­роне, кото­рые надо было дер­жать обе­и­ми рука­ми, — осо­бен­ные книж­ки из пер­га­мен­та, вме­щав­шие в одном томе даже боль­шие лите­ра­тур­ные про­из­веде­ния. Мар­ци­ал сове­ту­ет чита­те­лю, желаю­ще­му иметь его кни­ги все­гда при себе и сво­и­ми спут­ни­ка­ми в дале­ких путе­ше­ст­ви­ях, поку­пать эти мини­а­тюр­ные изда­ния на пер­га­мен­те. «Кто путе­ше­ст­ву­ет с пер­га­мент­ным изда­ни­ем Цице­ро­на, — гово­рит он, — тот может вооб­ра­зить себе, что с.333 име­ет сво­им попу­т­чи­ком это­го вели­ко­го чело­ве­ка»²¹. В эки­па­же так­же мож­но было и писать; Пли­ний Стар­ший все­гда во вре­мя путе­ше­ст­вуй имел с собою сте­но­гра­фа с кни­гою и дос­кой для пись­ма, руки кото­ро­го зимою защи­ща­лись от холо­да длин­ны­ми рука­ва­ми²². Были так­же и эки­па­жи, при­спо­соб­лен­ные для спа­нья. В Пан­дек­тах упо­ми­на­ет­ся духов­ное заве­ща­ние мужа жене, при кото­ром воз­ник вопрос, надо ли отне­сти к наслед­ству и спаль­ную коляс­ку (car­ru­ca dor­mi­to­ria) с мула­ми²³. Клав­дий, кото­рый очень любил игру в кости, имел эки­паж с дос­ка­ми для игры, на кото­рых мож­но было играть во вре­мя езды²⁴. Ком­мод имел эки­паж с при­спо­соб­ле­ни­я­ми для пово­ра­чи­ва­ния сиде­нья для того, чтобы избе­гать сол­неч­ных лучей или дышать про­хлад­ным вет­ром, и дру­гие, снаб­жен­ные аппа­ра­та­ми для изме­ре­ния прой­ден­но­го рас­сто­я­ния и для ука­зы­ва­ния часов²⁵.

Состо­я­тель­ные жен­щи­ны путе­ше­ст­во­ва­ли обык­но­вен­но на носил­ках. Судя по одно­му пись­му Цице­ро­на от 49 г., Анто­ний вез с собою свою любов­ни­цу Кифе­риду на откры­тых носил­ках, и семь любов­ниц его дру­зей сле­до­ва­ли на дру­гих носил­ках²⁶. Когда Юлия, дочь Авгу­ста и супру­га Агрип­пы, одна­жды ночью направ­ля­лась в Или­он, ей гро­зи­ла опас­ность уто­нуть во вне­зап­но раз­лив­шем­ся Ска­мандре вме­сте с ее носиль­щи­ка­ми. Агрип­па, раз­гне­ван­ный тем, что жите­ли горо­да не ока­за­ли ей ника­кой помо­щи (хотя они и не зна­ли об ее при­бы­тии), нало­жил на них штраф в 100000 дена­ри­ев, упла­та кото­ро­го была отме­не­на бла­го­да­ря хода­тай­ству царя Иро­да через посред­ство Нико­лая Дамас­ки­на²⁷.

Богат­ство и пыш­ность в устрой­стве путе­ше­ст­вий объ­яс­ня­ют­ся отча­сти суще­ст­во­ва­ни­ем рабо­вла­де­ния, отча­сти недо­ста­точ­но­стью и бед­но­стью гости­ниц. Бога­чам, вла­дев­шим сот­ня­ми рабов, было воз­мож­но создать себе и в путе­ше­ст­вии удоб­ства и наслаж­де­ния сво­их двор­цов; к тому же бла­го­да­ря при­выч­ке мас­со­вое услу­же­ние было для них почти неиз­беж­но­стью. Хозя­е­ва гости­ниц ред­ко были в состо­я­нии уго­дить изба­ло­ван­ным путе­ше­ст­вен­ни­кам, осо­бен­но пото­му, что южный кли­мат давал воз­мож­ность ноче­вать в при­ве­зен­ных палат­ках²⁸, и чем менее тре­бо­ва­ний им предъ­яв­ля­лось, тем менее они мог­ли их удо­вле­тво­рять. Впро­чем, встре­ча­лись неред­ко хоро­шие и даже пыш­но устро­ен­ные гости­ни­цы, в кото­рых мож­но было поже­лать остать­ся долее чем нуж­но. Эпи­к­тет срав­ни­ва­ет людей, кото­рые, вме­сто того, чтобы доби­вать­ся истин­ной цели — фило­со­фии, — оста­нав­ли­ва­ют­ся слиш­ком дол­го на побоч­ном изу­че­нии крас­но­ре­чия, с пут­ни­ком, кото­рый, воз­вра­ща­ясь на роди­ну, оста­нав­ли­ва­ет­ся на дол­гое вре­мя в рос­кош­но устро­ен­ной гости­ни­це… «Ты забы­ва­ешь, — взы­ва­ет он к нему, — о цели тво­е­го путе­ше­ст­вия, для кото­ро­го гости­ни­ца лишь сред­ство. Сколь­ко есть еще пре­крас­ных гости­ниц! Но они долж­ны слу­жить толь­ко для мимо­лет­ных оста­но­вок»²⁹. На силь­но посе­щае­мых местах, осо­бен­но же в тор­го­вых пунк­тах, они были, конеч­но, мно­го­чис­лен­ны, как и гово­рит, напр., Стра­бон о Бере­ни­ке в Верх­нем Егип­те на Крас­ном море, кото­рая слу­жи­ла скла­доч­ным местом для с.334 араб­ско-индий­ской тор­гов­ли³⁰; так же быва­ло и в мест­но­стях с купа­нья­ми. Стра­бон назы­ва­ет гости­ни­цы, нахо­дя­щи­е­ся в Кан­обе у кана­ла, вполне под­хо­дя­щи­ми для тамош­ней пыш­но­сти и рос­ко­ши, и попу­т­но упо­ми­на­ет о гости­ни­цах местеч­ка Кару­ры на гра­ни­це Фри­гии и Карии, в кото­ром были горя­чие источ­ни­ки³¹. Все же веро­ят­но, что гости­ни­цы, по край­ней мере, по боль­шей части, были скуд­ны; но не пото­му, чтобы они слу­жи­ли при­ста­ни­щем для низ­ших клас­сов наро­да. Они тако­вы до сих пор повсюду на юге, куда еще не про­ник­ло вли­я­ние север­но-евро­пей­ских обы­ча­ев и куль­ту­ры, а древ­ние, быть может, еще более были при­выч­ны к тес­ным и мало обстав­лен­ным жили­щам, чем их потом­ки. Тем лег­че мож­но было удо­вле­тво­рить путе­ше­ст­вен­ни­ков, кото­рые иска­ли толь­ко ноч­ле­га, ужи­на или убе­жи­ща от непо­го­ды; поэто­му гости­ни­цы чаще быва­ли скром­ны­ми и бед­ны­ми, хотя в них и оста­нав­ли­ва­лось боль­шин­ство путе­ше­ст­вен­ни­ков; ибо, конеч­но, чис­ло тех, кото­рые вози­ли с собою палат­ки и все необ­хо­ди­мое, или нахо­ди­ли кров у госте­при­им­цев, было срав­ни­тель­но очень малым.

Давать квар­ти­ру путе­ше­ст­ву­ю­щим долж­ност­ным лицам, судьям с их сви­той, про­хо­дя­щим сол­да­там³² — было иму­ще­ст­вен­ной повин­но­стью домо­хо­зя­ев, кото­рым посто­яль­цы назна­ча­лись сооб­раз­но со вре­ме­нем, сосло­ви­ем и состо­я­ни­ем³³. Впро­чем, фило­со­фы, грам­ма­ти­ки, рито­ры и вра­чи были осво­бож­де­ны от это­го еще Вес­па­си­а­ном и Адри­а­ном³⁴. Эта повин­ность, по-види­мо­му, была еще более тяже­лой, бла­го­да­ря несоот­вет­ст­ву­ю­ще­му поведе­нию посто­яль­цев³⁵. Пли­ний рас­ска­зы­ва­ет, что жите­ли Гип­по­на-Диарри­та в Афри­ке уби­ли ред­ко­го руч­но­го дель­фи­на для того, чтобы изба­вить­ся от обид долж­ност­ных лиц, кото­рые при­ез­жа­ли туда, чтобы посмот­реть на него³⁶. Когда Катон Ути­че­ский перед при­ня­ти­ем долж­но­сти путе­ше­ст­во­вал по Азии, он посы­лал все­гда впе­ред сво­его пека­ря и пова­ра еще утром к опре­де­лен­но­му месту ноч­ле­га. Они вхо­ди­ли в город спо­кой­но и скром­но и, если не нахо­ди­ли там ста­рин­но­го госте­при­им­ца или дру­га Като­на, при­готов­ля­ли ему оста­нов­ку в гости­ни­це, чтобы не быть нико­му в тягость; если не было гости­ни­цы, они обра­ща­лись к вла­стям и доволь­ст­во­ва­лись квар­ти­рой, кото­рую те ука­зы­ва­ли; но имен­но пото­му, что они не шуме­ли и не угро­жа­ли, они поль­зо­ва­лись часто малым поче­том³⁷. Мно­гие из высо­ко­по­став­лен­ных име­ли соб­ст­вен­ные вре­мен­ные при­ста­ни­ща, боль­шей частью для неда­ле­ких путе­ше­ст­вий по Ита­лии; Цице­рон имел тако­вые, кото­ры­ми он поль­зо­вал­ся, отправ­ля­ясь в свои вил­лы, в Ана­гнии, Атине, Фру­зи­ноне, Лану­вии и Сину­ес­се; в Тарра­цине он искал тако­вое³⁸.

Так как упо­мя­ну­тые здесь клас­сы путе­ше­ст­вен­ни­ков были лишь незна­чи­тель­ной частью их обще­го коли­че­ства, то нет ника­ко­го сомне­ния в том, что суще­ст­во­ва­ли гости­ни­цы на всех доро­гах с ожив­лен­ным дви­же­ни­ем, как в Ита­лии, так и в про­вин­ци­ях. К рас­хо­дам, кото­рые мог поста­вить в счет член тор­го­во­го пред­при­я­тия, при­над­ле­жа­ли, наравне с издерж­ка­ми на езду, издерж­ки на гости­ни­цы³⁹. Ритор Ари­стид с.335 опи­сы­ва­ет путе­ше­ст­вие из Смир­ны в Пер­гам; он сам, несмот­ря на то, что у него не было недо­стат­ка в зна­ко­мых, оста­нав­ли­вал­ся все­гда в гости­ни­цах. Он выехал летом после полу­дня, отпра­вив свои повоз­ки с бага­жом впе­ред, и на зака­те при­ехал к гости­ни­це на реке Гер­ме; но жара ком­нат пока­за­лась ему невы­но­си­мой, и он отпра­вил­ся даль­ше. Позд­но вече­ром он при­был в Лариссу, где при­ста­ни­ще было не луч­ше, а в пол­ночь в Киму, где все было закры­то. Он опять поехал даль­ше и при пении пету­ха при­был в Мири­ну; здесь он нашел сво­их людей: он встре­тил их око­ло одной из гости­ниц уже гото­вы­ми к отправ­ле­нию, так как все было закры­то; он попы­тал­ся отдох­нуть на сво­ей поход­ной посте­ли в одном из пор­ти­ков, но, нако­нец, нашел при­ем в доме одно­го зна­ко­мо­го; все же с наступ­ле­ни­ем дня он поехал даль­ше, в Гри­ней, затем отдох­нул в Элее, по-види­мо­му, сно­ва в гости­ни­це и на сле­дую­щий день при­был в Пер­гам⁴⁰. То, что его путе­ше­ст­вие через Фра­кию зимою было затруд­ни­тель­ным, кро­ме все­го дру­го­го, еще бла­го­да­ря недо­стат­ку в гости­ни­цах, вполне понят­но, так как эта стра­на была не вполне циви­ли­зо­ван­ной и по ней мало путе­ше­ст­во­ва­ли⁴¹.

Но все же даже и в таких стра­нах не было совер­шен­но­го недо­стат­ка в гости­ни­цах. «Как высо­ко, — гово­рит Сене­ка, — люди ценят убе­жи­ще в пустыне, кров­лю во вре­мя про­лив­но­го дождя, ван­ну или очаг в мороз, и все же вся­кий зна­ет, за какую цену он полу­чит все это, если заедет в гости­ни­цу»⁴². Юлий Цезарь про­ез­жал одна­жды со сво­им дру­гом Г. Оппи­ем через лес, тот вне­зап­но забо­лел, и Цезарь усту­пил ему един­ст­вен­ную малень­кую гости­ни­цу, кото­рая там была, сам же спал на зем­ле на откры­том возду­хе⁴³. Так же и мило­серд­ный сама­ря­нин мог отвез­ти в гости­ни­цу чело­ве­ка, ограб­лен­но­го и изра­нен­но­го раз­бой­ни­ка­ми, най­ден­но­го им на доро­ге из Иеру­са­ли­ма в Иери­хон⁴⁴. Что в горо­дах, обык­но­вен­но, быва­ли гости­ни­цы, понят­но само собой (даже в таком местеч­ке, как Виф­ле­ем, был посто­я­лый двор⁴⁵. Ино­гда, может быть, неред­ко, о при­е­ме чуже­стран­цев забо­ти­лись город­ские общи­ны⁴⁶. При часто посе­щае­мом источ­ни­ке Кли­тумне сто­ял город Гиспелл (Спел­ло), кото­ро­му Август пода­рил этот кло­чок зем­ли; он устро­ил на свои сред­ства бани и гости­ни­цу⁴⁷. К построй­кам, кото­рые пред­при­ни­ма­ли состо­я­тель­ные муни­ци­па­лы на общую поль­зу, при­над­ле­жа­ли так­же и гости­ни­цы: одну из них (os­pi­tium ad­ven­to­rium) напр., при­ка­зал постро­ить некто Г. Арун­цей Кот­та в одной неиз­вест­ной коло­нии вме­сте с банею для рабов. В нача­ле V века чинов­ник, заве­до­вав­ший город­ским управ­ле­ни­ем (cu­ra­tor) севе­ро-афри­кан­ско­го горо­да Кала­мы, при­ка­зал на свой счет при­ве­сти в луч­ший вид и в луч­шее состо­я­ние пустое и покры­тое мусо­ром место «на поль­зу граж­да­нам и для госте­при­им­ной встре­чи чуже­стран­цев»⁴⁸.

Конеч­но, в насе­лен­ных мест­но­стях был выбор меж­ду мно­ги­ми гости­ни­ца­ми. Плу­тарх осте­ре­га­ет оста­нав­ли­вать­ся из лож­но­го сты­да в пло­хих гости­ни­цах ради того, что там более при­вет­ли­вы хозя­е­ва: это с.336 не долж­но пре­пят­ст­во­вать выбо­ру луч­ше­го при­ста­ни­ща⁴⁹. Так­же и земле­вла­дель­цы часто стро­и­ли в сво­их име­ни­ях, гра­ни­ча­щих с боль­ши­ми доро­га­ми, корч­мы и гости­ни­цы, кото­ры­ми управ­ля­ли за их счет их воль­ноот­пу­щен­ни­ки и рабы; и это было очень выгод­ной экс­плуа­та­ци­ей зем­ли⁵⁰. Ино­гда же такие дома устра­и­ва­лись на доро­гах фис­ком, осо­бен­но в сла­бо засе­лен­ных и мало циви­ли­зо­ван­ных про­вин­ци­ях. В 61 году Нерон при­ка­зал через про­ку­ра­то­ра Фра­кии выстро­ить на ее боль­ших доро­гах тавер­ны и гос­под­ские дома (prae­to­ria — для выс­ших санов­ни­ков)⁵¹; Адри­ан велел в 136 г.^[1] снаб­дить в изоби­лии коло­д­ца­ми, стан­ци­я­ми и укреп­ле­ни­я­ми доро­гу, про­ло­жен­ную им вдоль Крас­но­го моря⁵². На стан­ци­ях часто, если не все­гда, быва­ли тавер­ны, по име­ни кото­рых мно­гие из них и назы­ва­лись; из апо­столь­ской исто­рии извест­на стан­ция «трех таверн», на Аппи­е­вой доро­ге, неда­ле­ко от Пон­тий­ских болот⁵³. То же назва­ние носи­ла стан­ция на доро­ге из Дирра­хия в Визан­тию⁵⁴; на Латин­ской доро­ге третья стан­ция от Рима назы­ва­лась «У пест­рых» (таверн), и Стра­бон опре­де­лен­но назы­ва­ет их гости­ни­ца­ми⁵⁵. Еще мно­гие дру­гие стан­ции носи­ли подоб­ные име­на, или пото­му, что толь­ко нахо­див­ши­е­ся там гости­ни­цы дава­ли при­ста­ни­ще, или же пото­му, что они при­со­седи­лись к ман­си­о­нам, постро­ен­ным и содер­жи­мым на государ­ст­вен­ный счет; может быть, и эти послед­ние, если в них нахо­ди­лось место, тоже были откры­ты для путе­ше­ст­вен­ни­ков за пла­ту.

Вывес­ки гости­ниц, по-види­мо­му, часто снаб­жа­лись изо­бра­же­ни­я­ми зве­рей. Арте­ми­дор упо­ми­на­ет об одной гости­ни­це «Вер­блюд», на вывес­ке кото­рой было изо­бра­же­но это живот­ное⁵⁶. В Пом­пе­ях рас­ко­па­на гости­ни­ца, кажет­ся, неко­е­го Сит­тия, на наруж­ной стене кото­рой нари­со­ван пиг­мей, веду­щий сло­на⁵⁷. В Нар­бонне сохра­ни­лась вывес­ка отпу­щен­ни­ка-содер­жа­те­ля хар­чев­ни «Петух», из Тарра­го­ны⁵⁸. «Петух» назы­ва­ет­ся так­же стан­ция меж­ду Ути­кой и Кар­фа­ге­ном; и подоб­но ей, по име­ни гости­ниц, назва­ны так­же мно­гие дру­гие стан­ции, рас­по­ло­жен­ные на раз­лич­ных доро­гах: «Боль­шой Орел», «Малый Орел», «Змеи», «Боль­шой журавль», «Меч», «Коле­со», «Олив­ко­вый сарай»⁵⁹. Над­пи­си на вывес­ках обе­ща­ли лас­ко­вый уход, купа­нье и все удоб­ства, в Ита­лии часто «по сто­лич­но­му образ­цу»⁶⁰; над­пись на одной из осо­бен­но посе­щае­мых тор­гов­ца­ми гости­ниц Лио­на (на вывес­ке кото­рой, по-види­мо­му, были изо­бра­же­ния Мер­ку­рия и Апол­ло­на) — гла­сит: «Здесь Мер­ку­рий обе­ща­ет выго­ду, Апол­лон — здо­ро­вье, Сеп­ту­ман (хозя­ин) — при­ем и уго­ще­ние. Кто сюда завернет, тому будет луч­ше. Чуже­стра­нец, посмот­ри, где тебе оста­но­вить­ся»⁶¹. На вывес­ке посто­я­ло­го дво­ра в Анти­бе, зна­чит­ся: «Сло­веч­ко, милый пут­ник! Здесь тебе все сооб­щит мед­ная дос­ка» (веро­ят­но, тариф)⁶². Сверх того, хозя­ин и хозяй­ка при­вет­ст­во­ва­ли сами гостя и вос­хва­ля­ли ему пре­иму­ще­ства и досто­ин­ства сво­его дома; в одном сти­хотво­ре­нии, дошед­шем до нас под име­нем Вер­ги­лия, сирий­ская трак­тир­щи­ца (Сора), обвя­зав­шая голо­ву гре­че­ской повяз­кой, хмель­ная, тан­цу­ет с каста­нье­та­ми в дым­ной таверне, и при­гла­ша­ет зай­ти к ней пут­ни­ка, уста­лый осел кото­ро­го исте­ка­ет с.337 потом. Она обе­ща­ет ему в ту пору, когда дере­вья огла­ша­ют­ся пени­ем цикад и яще­ри­цы пря­чут­ся от зноя — про­хла­ду и покой в тени­стой зеле­ни ее сада у жур­ча­ще­го ручья, обед из жел­тых слив, шел­ко­ви­цы, вино­гра­ду, огур­цов, каш­та­нов и яблок, моло­дое вино и вен­ки из роз, фиа­лок и лилий и дере­вен­скую музы­ку; но гость най­дет у нее не толь­ко Цере­ру и Вак­ха, но и Аму­ра⁶³.

Обык­но­вен­ные посто­я­лые дво­ры (кото­рые почти исклю­чи­тель­но и упо­ми­на­ют­ся), как уже было ска­за­но, не годи­лись для про­дол­жи­тель­ных оста­но­вок: они были напол­не­ны коню­ха­ми и погон­щи­ка­ми мулов; с ними «на пере­крест­ках и в посто­я­лых дво­рах» любил про­во­дить вре­мя импе­ра­тор Вител­лий, кото­рый до сво­его вос­ше­ст­вия на пре­стол охот­но пус­кал в ход самый низ­мен­ный тон при­вет­ли­во­сти⁶⁴. Плу­тарх, сове­ту­ю­щий в сво­их пред­пи­са­ни­ях для сохра­не­ния здо­ро­вья посто­ян­но упраж­нять­ся в гром­ком про­из­не­се­нии речей, гово­рит, что не надо избе­гать это­го и при оста­нов­ке на посто­я­лом дво­ре и обра­щать вни­ма­ние на то, что будешь потом осме­ян лодоч­ни­ка­ми, погон­щи­ка­ми мулов и трак­тир­щи­ка­ми⁶⁵. Опи­са­ние внут­рен­но­сти «заса­лен­ной тавер­ны», кото­рое дает Апол­ли­на­рис Сидо­ний⁶⁶, под­хо­ди­ло к боль­шин­ству посто­я­лых дво­ров преж­не­го вре­ме­ни. Она была вся напол­не­на кухон­ным чадом, кото­рый застав­лял вхо­див­ших заты­кать нос; в чаш­ках, обви­тых тими­а­ном, лежа­ли горя­чие крас­ные кол­ба­сы, поды­мал­ся пар от горш­ков, сту­ча­ли тарел­ки, и гости огла­ша­ли ее неме­ло­дич­ным пени­ем⁶⁷. Тюфя­ки, наби­тые вме­сто перьев цве­том трост­ни­ка, кише­ли летом бло­ха­ми и «круг­лы­ми кло­па­ми»⁶⁸; с потол­ков ком­нат часто пада­ли раз­ные живот­ные — яще­ри­цы и ядо­ви­тые пау­ки⁶⁹. Конеч­но, и цены не были высо­ки­ми. Во вре­мя Поли­бия посто­я­лые дво­ры бла­го­сло­вен­ных низин Лом­бар­дии были настоль­ко деше­вы­ми, что без вся­ко­го сче­та пла­ти­ли за стол и поме­ще­ние пол асса (в то вре­мя 1—1¹∕₂ коп.)⁷⁰. На одном релье­фе вре­мен импе­рии из Эзер­нии в Сам­нии (Изер­ния), чело­век в одеж­де путе­ше­ст­вен­ни­ка, веду­щий под узд­цы мула, рас­счи­ты­ва­ет­ся с хозяй­кой; навер­ху изо­бра­же­ния уве­ко­ве­чен самый раз­го­вор, судя по кото­ро­му, — не счи­тая вина, кото­рое, веро­ят­но, дава­лось даром, — надо было упла­тить за хлеб 1 асс (тогда 3¹∕₄ коп.), за закус­ку 2 асса, за девуш­ку 8 ассов, за сено 2 асса⁷¹. Два дена­рия (86¹∕₂ коп.), кото­рые мило­серд­ный сама­ря­нин остав­ля­ет хозя­и­ну в упла­ту за днев­ное пре­бы­ва­ние у него ране­но­го, оче­вид­но более чем доста­точ­ная пла­та, так как она пред­на­зна­ча­лась еще и на уход за боль­ным⁷². Воз­мож­но, что тогда, как и в более ран­ние вре­ме­на⁷³, путе­ше­ст­вен­ни­ки при­но­си­ли с собой свою пищу и дава­ли хозя­и­ну ее гото­вить.

Сверх того, посто­я­лые дво­ры очень часто быва­ли местом про­сти­ту­ции, а хозя­е­ва свод­ни­ка­ми. У писа­те­лей-юри­стов часто упо­ми­на­ет­ся, что жен­ская при­слу­га таверн, как в горо­дах, так и на про­се­лоч­ных доро­гах, состо­я­ла из пуб­лич­ных жен­щин, и содер­жа­ние гости­ни­цы лишь с.338 покры­ва­ло собою свод­ни­че­ство⁷⁴. По ука­зу импе­ра­то­ра Алек­сандра Севе­ра, рабы­ня, про­дан­ная под усло­ви­ем, чтобы не тор­го­ва­ли ее телом, не долж­на была быть про­дан­ной хозя­и­ну гости­ни­цы, где услу­га жен­щин была лишь пред­ло­гом, чтобы обой­ти закон⁷⁵. Из опре­де­ле­ния зако­на, что с жен­ским пер­со­на­лом таверн нель­зя совер­шить пре­лю­бо­де­я­ния⁷⁶, Кон­стан­тин впер­вые в 326 году исклю­чил самих хозя­ек, но лишь в том слу­чае, если они не при­слу­жи­ва­ли гостям сами⁷⁷.

Отча­сти за свод­ни­че­ство, отча­сти по дру­гим при­чи­нам, хозя­е­ва гости­ниц поль­зо­ва­лись дур­ной сла­вой, и их дело счи­та­лось позор­ным⁷⁸. На листах у поли­цей­ских сол­дат они были запи­са­ны рядом с вора­ми и игро­ка­ми в азарт­ные игры⁷⁹. Они обма­ны­ва­ли и лга­ли, фаль­си­фи­ци­ро­ва­ли вино⁸⁰ (по мне­нию Пет­ро­ни­е­ва Три­маль­хи­о­на, они роди­лись под зна­ком Водо­лея)⁸¹, воро­ва­ли у погон­щи­ков мулов овес, кото­рый те запа­са­ли для сво­их живот­ных⁸². По сон­ни­ку Арте­ми­до­ра, кото­рый мно­го путе­ше­ст­во­вал, увиден­ные во сне мед­ные и желез­ные лбы трак­тир­щи­кам и мыта­рям «и всем, кто живет без сты­да», пред­ве­ща­ют хоро­шее⁸³; видеть во сне тер­нии осо­бен­но бла­го­при­ят­но для трак­тир­щи­ков, мыта­рей, раз­бой­ни­ков и для тех, кто обве­ши­ва­ет дру­гих и пишет невер­ные сче­та — «пото­му, что и они выры­ва­ют силою и про­тив воли у дру­гих то, что им при­над­ле­жит»⁸⁴. Гален гово­рит, что чело­ве­че­ское мясо похо­же вку­сом на сви­ное и ино­гда пода­ет­ся бес­стыд­ны­ми трак­тир­щи­ка­ми вме­сто него. Люди, заслу­жи­ваю­щие дове­рия, рас­ска­зы­ва­ли ему, что в одном трак­ти­ре они съе­ли суп с очень вкус­ным мясом, а потом нашли в нем сустав паль­ца. В ужа­се они поки­ну­ли трак­тир, изверг­ли съе­ден­ное и про­дол­жа­ли путь; а позд­нее в этом трак­ти­ре накры­ли чело­ве­че­скую бой­ню⁸⁵. Трак­тир­щи­цы часто поль­зо­ва­лись сла­вою кол­ду­ний; подоб­ная упо­ми­на­ет­ся у Апу­лея. Еще Авгу­стин слы­шал в Ита­лии, что трак­тир­щи­цы пода­ют гостям в сыре вол­шеб­ное сна­до­бье, бла­го­да­ря кото­ро­му те пре­вра­ща­ют­ся во вьюч­ных живот­ных, не теряя, впро­чем, чело­ве­че­ско­го созна­ния. Если они испол­ня­ли воз­ло­жен­ные на них работы, они вновь полу­ча­ли чело­ве­че­ский образ⁸⁶. Впро­чем, трак­тир­щи­ки отве­ча­ли перед судом за вред, при­чи­нен­ный гостям в их доме⁸⁷.

Дур­ная сла­ва вся­ко­го рода мыта­рей вошла в пого­вор­ку и, конеч­но, не без осно­ва­ния. Разу­ме­ет­ся, тамо­жен­ные обма­ны слу­ча­лись посто­ян­но⁸⁸, и чинов­ни­ки воз­буж­да­ли доса­ду путе­ше­ст­вен­ни­ков даже тогда, когда посту­па­ли по зако­ну. «Мы сер­дим­ся на тамо­жен­ных чинов­ни­ков, — гово­рит Плу­тарх, — не тогда, когда они осмат­ри­ва­ют откры­то лежа­щие това­ры, но тогда, когда они, разыс­ки­вая спря­тан­ное, роют­ся в чужом бага­же; одна­ко, закон раз­ре­ша­ет им это и, если они это­го не дела­ют, они тер­пят убы­ток⁸⁹. Зако­но­по­ло­же­ния в выду­ман­ных судеб­ных делах, кото­рые дава­лись с.339 для упраж­не­ния в рето­ри­че­ских шко­лах, пло­хо согла­су­ют­ся с дей­ст­ви­тель­но­стью. Все же в одной из этих тем пред­по­ла­га­лись сле­дую­щие зако­ны: «Со всех пред­ме­тов, кро­ме тех, кото­рые необ­хо­ди­мы при путе­ше­ст­вии, взи­ма­ет­ся пошли­на в раз­ме­ре 2¹∕₂ % сто­и­мо­сти. Мытарь име­ет пра­во обыс­ки­вать багаж. Пред­ме­ты, под­ле­жа­щие пошлине, кото­рые не предъ­яв­ле­ны, долж­ны быть кон­фис­ко­ва­ны. Ощу­пы­вать жен­щин не раз­ре­ша­ет­ся. Одна жен­щи­на, имев­шая 400 боль­ших жем­чу­жин, скры­ва­ла их у себя на груди. Чинов­ник спро­сил о жем­чу­ге. Жен­щи­на пред­ло­жи­ла ему обыс­кать ее, от чего он отка­зал­ся. Когда они пере­еха­ли гра­ни­цу, он нало­жил на нее руку и ска­зал, что жем­чу­жи­ны при­над­ле­жат ему»⁹⁰. Иму­ще­ство сол­дат было сво­бод­но от пошлин⁹¹ и, по-види­мо­му, вооб­ще сво­бо­да от пошлин дава­лась с раз­ре­ше­ния импе­ра­то­ра. Тра­ян пожа­ло­вал ее софи­сту Поле­мо­ну из Смир­ны для всех его путе­ше­ст­вий по суше и по морю, Адри­ан дал ее и его потом­кам⁹².

Еще боль­шим злом, чем при­тес­не­ния мыта­рей и мошен­ни­че­ства хозя­ев гости­ниц, была для путе­ше­ст­вен­ни­ков небез­опас­ность езды по ожив­лен­ным доро­гам. Забота о поли­ции на них частью была воз­ло­же­на на город­ские общи­ны⁹³. В запад­ной поло­вине Импе­рии, в отдель­ных мест­но­стях (Нионе^[2], у Бин­ге­на) встре­ча­ет­ся спе­ци­аль­ная воен­ная власть (prae­fec­tus ar­cen­dis lat­ro­ni­bus), как млад­шая муни­ци­паль­ная долж­ность; в восточ­ной, осо­бен­но в Малой Азии, посто­ян­но и с оди­на­ко­вы­ми пол­но­мо­чи­я­ми суще­ст­во­ва­ла долж­ность ири­нар­хов, кото­рым было под­власт­но мест­ное вой­ско диог­ми­тов. Все же сверх того во всех про­вин­ци­ях, по рас­по­ря­же­нию цен­траль­ной вла­сти, сто­я­ли воен­ные посты под началь­ст­вом офи­це­ров до цен­ту­ри­о­на, и намест­ни­ки были обя­за­ны пред­при­ни­мать выступ­ле­ния про­тив нару­ши­те­лей обще­ст­вен­ной тиши­ны⁹⁴; но пока при­ро­да чело­ве­ка оста­нет­ся такой же, — пола­га­ет Кас­сий Дион, — раз­бой­ни­че­ство не пре­кра­тит­ся⁹⁵.

Упор­нее все­го оно утвер­ди­лось в окра­ин­ных про­вин­ци­ях⁹⁶. Над­пись, най­ден­ная в ниж­ней Пан­но­нии, сооб­ща­ет, что в 185 г. импе­ра­тор Ком­мод постро­ил кре­по­сти и рас­ста­вил гар­ни­зо­ны по все­му побе­ре­жью Дуная и этим обез­опа­сил его от напа­де­ния раз­бой­ни­ков⁹⁷. Сре­ди могиль­ных над­пи­сей Дакии три сооб­ща­ют о смер­ти от раз­бой­ни­ков двух муж­чин и одной жен­щи­ны; двое из уби­тых были ото­мще­ны род­ст­вен­ни­ка­ми⁹⁸. Памят­ни­ки лиц, пав­ших от рук раз­бой­ни­ков, най­де­ны так­же и в Ора­хов­це (в верх­ней Мэзии)⁹⁹, воз­ле Дарм­штад­та¹⁰⁰ и в Три­ре¹⁰¹. Как опас­но быва­ло ино­гда дви­же­ние по доро­гам афри­кан­ских про­вин­ций (несмот­ря на кре­по­сти, сто­яв­шие в опре­де­лен­ных местах)¹⁰², дока­зы­ва­ют сло­ва епи­ско­па Кипри­а­на кар­фа­ген­ско­го, что если гости­ни­ца на боль­шой доро­ге заня­та раз­бой­ни­ка­ми, путе­ше­ст­вен­ни­ки, услы­шав­ши об этом, ищут дру­гих посто­я­лых дво­ров¹⁰³. Инже­нер третье­го леги­о­на, сто­яв­ше­го в Лам­бес­се, ото­зван­ный в 152 г. в Саль­ды для построй­ки тун­не­ля, рас­ска­зы­ва­ет, что на доро­ге он повстре­чал­ся с раз­бой­ни­ка­ми и, обна­жен­ный и изра­нен­ный, едва спас­ся от них вме­сте со сво­и­ми спут­ни­ка­ми¹⁰⁴. Луки­ан с.340 упо­ми­на­ет, что во вре­мя про­ро­ка Алек­сандра из Або­ну­ти­хо­са в Егип­те было мно­го раз­бой­ни­ков¹⁰⁵. Ниль­ские болота в окрест­но­стях Дамьет­ты дава­ли убе­жи­ще цело­му наро­ду раз­бой­ни­ков, ужас­но диких, извест­ных еще Эра­то­сфе­ну — так назы­вае­мых буко­лов; их жизнь, пол­ную при­клю­че­ний, очень нагляд­но опи­сы­ва­ет роман Гелио­до­ра (при­бли­зи­тель­но вре­ме­ни Авре­ли­а­на^[3])¹⁰⁶. При Мар­ке Авре­лии они угро­жа­ли даже Алек­сан­дрии, и Авидий Кас­сий едва мог поко­рить их¹⁰⁷. Они при­чи­ня­ли затруд­не­ния позд­нее и хали­фам.

После окра­ин­ных про­вин­ций, боль­ше все­го раз­бой­ни­ков было в про­вин­ци­ях гор­ных, осо­бен­но в тех, кото­рые были еще мало циви­ли­зо­ван­ны­ми. Сре­ди могиль­ных над­пи­сей из Сало­ны в Дал­ма­ции одна сооб­ща­ет об убий­стве деся­ти­лет­ней девоч­ки из-за ее укра­ше­ний; дру­гая — о похи­ще­нии муж­чи­ны раз­бой­ни­ка­ми¹⁰⁸. Сре­ди могиль­ных над­пи­сей Испа­нии две отно­сят­ся к людям, уби­тым раз­бой­ни­ка­ми¹⁰⁹. И в Иудее, по Еван­ге­лию, путе­ше­ст­вен­ни­ки неред­ко быва­ли в опас­но­сти встре­тить­ся с раз­бой­ни­ка­ми¹¹⁰. Насколь­ко уда­ва­лось дина­стии Иро­да и позд­нее рим­ля­нам осво­бо­дить насе­ле­ние земель в восто­ку от Иор­да­на, имен­но Гау­ран и Тра­хо­ни­ти­ду, от раз­бой­ни­ков, для кото­рых слу­жи­ли убе­жи­ща­ми нахо­див­ши­е­ся там мно­го­чис­лен­ные пеще­ры¹¹¹ — до нас не дошло сведе­ний. Неис­ко­ре­ни­мость раз­боя в гори­стой, места­ми пустын­ной Малой Азии объ­яс­ня­ет­ся так­же очень незна­чи­тель­ным коли­че­ст­вом вой­ска в этой стране (не счи­тая леги­о­нов, охра­няв­ших гра­ни­цы)¹¹². «Жите­ли Пам­фи­лии, — гово­рит Стра­бон, — еще не совсем оста­ви­ли раз­бой и не дают покоя соседям; Мисий­ский Олимп изоби­лу­ет гро­мад­ны­ми дубо­вы­ми леса­ми и недо­ступ­ны­ми места­ми, в кото­рых дол­го могут дер­жать­ся шай­ки раз­бой­ни­ков, как в мое вре­мя раз­бой­ни­чий ата­ман Кле­он»¹¹³. Гален рас­ска­зы­ва­ет об одном раз­бой­ни­ке, кото­рый неза­дол­го до того жил неда­ле­ко от Кора­ке­сия в Пам­фи­лии и обру­бал ноги сво­им жерт­вам¹¹⁴. Вряд ли и Исаврия сде­ла­лась раз­бой­ни­чьей стра­ной, како­вой она оста­ва­лась до Визан­тий­ско­го вре­ме­ни, лишь в 3 веке, когда ее насе­ле­ние ста­ло бичом для все­го юга Малой Азии¹¹⁵. Над­пись упо­ми­на­ет об истреб­ле­нии шаек раз­бой­ни­ков на Гел­лес­пон­те неким Т. Вале­ри­ем Про­к­лом, слу­жив­шим у Цеза­ря Дру­за, сына Гер­ма­ни­ка¹¹⁶. При Адри­ане раз­бой­ник Тил­ло­бор посе­лил­ся на воз­вы­шен­но­стях Иды, неда­ле­ко от Трои, и оттуда совер­шал напа­де­ния на окрест­ные стра­ны¹¹⁷. Несмот­ря на ста­ра­ния Адри­а­на и его пре­ем­ни­ков, доро­ги про­вин­ции Ахаи и сосед­них с нею земель тоже были угро­жае­мы раз­бой­ни­ка­ми, и счаст­ли­вый ата­ман раз­бой­ни­чьей шай­ки посто­ян­но встре­ча­ет­ся у Луки­а­на в раз­го­во­рах из обы­ден­ной жиз­ни¹¹⁸. Так же и мно­го­чис­лен­ные исто­рии о раз­бой­ни­ках, встре­чаю­щи­е­ся в совре­мен­ном ему романе Апу­лея из гре­че­ской жиз­ни, по-види­мо­му, взя­ты частью из дей­ст­ви­тель­но­сти. В Сар­ди­нию (где во вре­ме­на Варро­на зем­ли с пре­крас­ной поч­вой не обра­ба­ты­ва­лись, бла­го­да­ря раз­бо­ям соседей¹¹⁹ и где, начи­ная с 6 г. по Р. Хр., в тече­ние с.341 несколь­ких лет велась насто­я­щая вой­на про­тив раз­бой­ни­ков)¹²⁰, Тибе­рий послал в 19 г. по Р. Хр. 4000 отпу­щен­ни­ков, «зара­жен­ных еги­пет­ским и иудей­ским суе­ве­ри­ем» для того, чтобы сра­жать­ся с тамош­ни­ми шай­ка­ми раз­бой­ни­ков¹²¹. Оби­та­те­ли гор Кор­си­ки жили, по сло­вам Стра­бо­на, гра­бе­жа­ми и были более дики­ми, чем зве­ри¹²². Осто­рож­ные путе­ше­ст­вен­ни­ки охот­но при­со­еди­ня­лись на боль­ших доро­гах к сви­там выс­ших долж­ност­ных лиц — лега­тов, кве­сто­ров и про­кон­су­лов¹²³; мно­гие шли в сопро­вож­де­нии отряда воору­жен­ных. Так, Луки­ан на сво­ем путе­ше­ст­вии через Кап­па­до­кию полу­чил от дру­же­ски рас­по­ло­жен­но­го к нему намест­ни­ка двух копье­нос­цев, кото­рые долж­ны были сопро­вож­дать его до моря¹²⁴.

Но даже и самые куль­тур­ные и мир­ные части рим­ско­го государ­ства вре­ме­на­ми под­вер­га­лись напа­де­ни­ям раз­бой­ни­чьих шаек. В 187 году^[4] дезер­ти­ро­вав­ший сол­дат Матерн собрал отряд, с кото­рым он навел ужас на всю Гал­лию и Испа­нию; он напа­дал сна­ча­ла на дерев­ни и посел­ки, а затем и на боль­шие горо­да, осво­бож­дал нахо­див­ших­ся там в тюрь­мах пре­ступ­ни­ков, жег и гра­бил все кру­гом. Когда Ком­мод послал про­тив него вой­ска, ему уда­лось вме­сте со сво­ей шай­кой бежать в Ита­лию; его план убить импе­ра­то­ра был выдан, и сам он был каз­нен сво­и­ми при­бли­жен­ны­ми¹²⁵.

В Ита­лии опас­ность пере­дви­же­ния была осо­бен­но силь­ною непо­сред­ст­вен­но после граж­дан­ских войн¹²⁶, когда воору­жен­ные раз­бой­ни­ки совер­шен­но откры­то и в боль­шом коли­че­стве пока­зы­ва­лись повсюду, и было опас­ным пред­при­я­ти­ем отпра­вить­ся ночью из Рима в Тибур¹²⁷, пока Август не укро­тил их, рас­ста­вив на опре­де­лен­ных местах воен­ные посты¹²⁸. Но все же Тибе­рий, кото­рый осо­бен­но забо­тил­ся об обще­ст­вен­ной без­опас­но­сти, при­ка­зал рас­ста­вить про­тив них новые мно­го­чис­лен­ные посты¹²⁹. Пой­ман­ных ожи­да­ла осо­бен­но жесто­кая казнь — рас­тер­за­ние дики­ми зве­ря­ми — и тру­пы их ради устра­шаю­ще­го при­ме­ра и «для уте­ше­ния род­ст­вен­ни­ков уби­тых ими» были пове­ше­ны на кре­стах¹³⁰ и висе­ли­цах в тех местах, где они рань­ше бес­чин­ст­во­ва­ли (как в пап­ской обла­сти еще в 1819 г.)¹³¹, или же бро­са­лись на съе­де­ние пти­цам (осо­бен­но в горах) на доро­гах, где они ино­гда достав­ля­ли про­ез­жав­шим вра­чам желан­ную воз­мож­ность изу­чать внут­рен­но­сти чело­ве­че­ско­го тела¹³². Так, Гален видел лежа­щим на доро­ге ске­лет одно­го раз­бой­ни­ка, уби­то­го путе­ше­ст­вен­ни­ком, на кото­ро­го он напал; так как окрест­ные жите­ли не погреб­ли его, из нена­ви­сти к мерт­во­му, пти­цы в два дня так рас­кле­ва­ли его тело, что ске­лет пред­став­лял из себя поучи­тель­ное зре­ли­ще¹³³. Но все же даже и в Ита­лии нель­зя было окон­ча­тель­но выве­сти раз­бой­ни­че­ство. Ночью, когда, впро­чем, обык­но­вен­но путе­ше­ст­во­ва­ли с факе­ла­ми (кото­рые утром часто бро­са­лись еще зажжен­ны­ми и ино­гда под­жи­га­ли забо­ры)¹³⁴, — вся­кий, кто имел при себе более или менее цен­ные с.342 вещи, опа­сал­ся «мечей и копий» и пугал­ся тени трост­ни­ка, качав­ше­го­ся при лун­ном све­те¹³⁵. Гра­би­те­ли вры­ва­лись так­же и в дома: Пли­ний Стар­ший рас­ска­зы­ва­ет, как боль­ной сена­тор Цэлий под­верг­ся в Пья­чен­це напа­де­нию раз­бой­ни­ков и как он был спа­сен сво­ей соба­кой¹³⁶. Пли­ний Млад­ший полу­чил в 106/107 году пред­пи­са­ние про­из­ве­сти рас­сле­до­ва­ние об одном всад­ни­ке сена­тор­ско­го ран­га, кото­рый бес­след­но исчез во вре­мя путе­ше­ст­вия неда­ле­ко от Отри­ко­ли; он боял­ся, что с ним слу­чи­лось то же, что с одним из его зем­ля­ков, кото­рый отпра­вил­ся со зна­чи­тель­ной сум­мой денег для того, чтобы эки­пи­ро­вать себя как цен­ту­ри­о­на; ни о нем, ни об его рабах никто боль­ше ниче­го не слы­шал. Оста­ва­лось под сомне­ни­ем, был ли он убит вме­сте с ними или ими сами­ми¹³⁷. Не толь­ко иму­ще­ство, но и лич­ность путе­ше­ст­вен­ни­ков была цен­ной добы­чей для раз­бой­ни­ков, и похи­ще­ние людей, как в Ита­лии, так и в про­вин­ци­ях было делом обык­но­вен­ным; мно­гие без­за­щит­ные пут­ни­ки исче­за­ли навсе­гда в отвра­ти­тель­ных под­зе­ме­льях, в кото­рых содер­жа­лись рабы круп­ных земле­вла­дель­цев¹³⁸. Даже днем кон­ные отряды уво­ди­ли пасу­щи­е­ся ста­да¹³⁹. Марк Авре­лий, будучи еще наслед­ни­ком пре­сто­ла, рас­ска­зы­ва­ет в одном пись­ме к Фрон­то­ну, как одна­жды пас­ту­хи, увидев­ши его со сви­той, сочли их за раз­бой­ни­ков, после чего он ради шут­ки поска­кал по направ­ле­нию к ста­ду, и один пас­тух мет­нул в него вилой¹⁴⁰. Самой дур­ной сла­вой поль­зо­ва­лись все вре­мя Пон­тин­ские болота и Гал­ли­нар­ские зарос­ли, тянув­ши­е­ся на рас­сто­я­нии целых миль (со вре­ме­ни сред­них веков назы­вае­мые pi­ne­ta)¹⁴¹, где капи­та­ны С. Пом­пея во вре­мя вой­ны с три­ум­ви­ра­ми орга­ни­зо­ва­ли шай­ки раз­бой­ни­ков¹⁴². Отправ­ле­ния войск про­тив жив­ших там бан­ди­тов, совер­шав­ши­е­ся от вре­ме­ни до вре­ме­ни, при­во­ди­ли лишь к тому, что они на мгно­ве­ние исче­за­ли оттуда и пере­хо­ди­ли в дру­гие места, осо­бен­но часто в самый Рим¹⁴³.

Кро­ме внут­рен­них войн и вол­не­ний, еще и дру­гие при­чи­ны уси­ли­ва­ли раз­бой­ни­че­ство. Когда Север пере­стал наби­рать гвар­дию пре­то­ри­ан­цев в Ита­лии (что до тех пор все­гда соблюда­лось), моло­дежь, спо­соб­ная к ноше­нию ору­жия, мас­са­ми ста­ла посту­пать в гла­ди­а­то­ры и раз­бой­ни­ки¹⁴⁴. В кон­це прав­ле­ния Севе­ра один ата­ман, Феликс Бул­ла, коман­до­вав­ший шестью­ста­ми раз­бой­ни­ков, гра­бил всю Ита­лию и дер­жал­ся два года, несмот­ря на все посы­лае­мые про­тив него вой­ска. Хит­ро­стью и под­ку­па­ми он добил­ся того, что, несмот­ря на высо­кую цену, обе­щан­ную Севе­ром за его отыс­ка­ние, — «он ока­зы­вал­ся невиден­ным, если его виде­ли, ненай­ден­ным, если его нахо­ди­ли, непой­ман­ным, если его захва­ты­ва­ли». Он узна­вал ото всех, кото­рые выез­жа­ли из Рима или при­ез­жа­ли морем в Брун­ди­зий, кто они и что везут с собою; всех осталь­ных он отпус­кал тот­час же, взяв у них часть их иму­ще­ства, толь­ко ремес­лен­ни­ков задер­жи­вал на вре­мя, застав­лял их работать на себя, пла­тил им и отпус­кал на сво­бо­ду. Когда двое его това­ри­щей были пой­ма­ны и при­го­во­ре­ны к сра­же­нию со зве­ря­ми, он отпра­вил­ся к тюрем­щи­ку, выдал с.343 себя за выс­ше­го санов­ни­ка окру­га, нуж­даю­ще­го­ся для сво­его амфи­те­ат­ра в таких людях, и сыг­рал свою роль так хоро­шо, что их ему выда­ли. Цен­ту­ри­о­ну, послан­но­му про­тив него, он пред­ло­жил себя в про­вод­ни­ки и зама­нил его в заса­ду. Здесь он дал себя узнать, при­ка­зал остричь цен­ту­ри­о­ну голо­ву и пору­чил ему пере­дать его гос­по­дам совет луч­ше содер­жать сво­их рабов, чтобы те не ста­но­ви­лись раз­бой­ни­ка­ми. На самом деле, в его отрядах нахо­ди­лось мно­го импе­ра­тор­ских рабов, частью полу­чав­ших пло­хое жало­ва­нье, частью совсем не полу­чав­ших его. Нако­нец, Север, рас­сер­жен­ный до послед­ней сте­пе­ни, выслал про­тив него три­бу­на импе­ра­тор­ской лейб-гвар­дии с боль­шим кон­ным отрядом, кото­рый дол­жен был, чего бы это не сто­и­ло, взять его живым в плен. Три­бу­ну уда­лось захва­тить его спя­щим в пеще­ре, бла­го­да­ря измене его любов­ни­цы. Пре­фек­ту Папи­ни­а­ну, к кото­ро­му он был при­веден, он на вопрос «поче­му ты раз­бой­ник?» отве­тил вопро­сом «поче­му ты пре­фект?». Он был рас­тер­зан дики­ми зве­ря­ми, о чем было воз­ве­ще­но героль­дом, и его шай­ки бла­го­да­ря это­му были рас­се­я­ны с мень­шим трудом. Настоль­ко, — гово­рит Дион, — сила шести­сот была сосре­дото­че­на в нем одном¹⁴⁵. — Про­кул, кото­рый в 280 г. высту­пил пре­тен­ден­том на пре­стол, про­ис­хо­дил из знат­но­го и бога­то­го раз­бой­ни­чье­го рода в обла­сти Аль­бен­ги в гену­эз­ской Ривье­ре; он повеле­вал 2000 воору­жен­ных рабов¹⁴⁶. Исто­рии о раз­бой­ни­ках, наравне с исто­ри­я­ми о при­виде­ни­ях и о люб­ви, были люби­мым пред­ме­том тогдаш­ней бел­ле­три­сти­ки, и раз­бой­ни­ки игра­ли боль­шую роль в антич­ных рома­нах, и осо­бен­но у Апу­лея ясно выра­жа­ет­ся «удив­ле­ние перед сме­ло­стью, посто­ян­ст­вом, вер­но­стью раз­бой­ни­ков высо­ко­го сти­ля»¹⁴⁷. Как силь­но воз­буж­да­ли все­об­щий инте­рес круп­ные бан­ди­ты, вид­но из того, что такой писа­тель как Арри­ан напи­сал био­гра­фию выше­упо­мя­ну­то­го раз­бой­ни­ка Тил­ло­бо­ра¹⁴⁸.

Если, таким обра­зом, раз­бой­ни­ки суще­ст­во­ва­ли во все вре­ме­на и во всех частях рим­ско­го государ­ства и часто в боль­шом коли­че­стве, то не сле­ду­ет забы­вать, что сооб­щен­ные дан­ные собра­ны за про­ме­жу­ток мно­гих сто­ле­тий. Если бы собрать соот­вет­ст­ву­ю­щие дан­ные евро­пей­ской лите­ра­ту­ры за три послед­ние сто­ле­тия¹⁴⁹, то резуль­тат полу­чил­ся бы тем обшир­нее, что источ­ни­ки здесь мно­го­чис­лен­нее и бога­че. Про­шло немно­го боль­ше сто­ле­тия с тех пор, как суще­ст­во­ва­ли англий­ские «highway­men» (кото­рые еще в 1816 году встре­ча­лись на доро­ге из Лон­до­на в Довер)¹⁵⁰, боль­шие шай­ки гра­би­те­лей в запад­ной Гер­ма­нии¹⁵¹, и когда раз­бой­ни­чьи рома­ны зани­ма­ли нема­лое место в нашей лите­ра­ту­ре. Мож­но даже спро­сить, не была ли опас­ность дорог в стра­нах по Сре­ди­зем­но­му морю и по ниж­не­му Дунаю еще в девят­на­дца­том сто­ле­тии, а частью даже и теперь, такою же как во вре­ме­на рим­ской импе­рии; даже если не при­ни­мать во вни­ма­ние область рас­про­стра­не­ния исла­ма и Гре­цию¹⁵². В совре­мен­ной Вен­грии более все­го зани­ма­ет фан­та­зию наро­да и его саги «бро­дя­чий бед­няк» и «гра­би­тель-бетьяр». В 1852 г. не дали Бисмар­ку ехать без воору­жен­но­го отряда из Соль­но­ка в Кеч­ке­мет: в этой мест­но­сти нахо­ди­лись опас­ней­шие с.344 раз­бой­ни­чьи гнезда; на Тис­се, где болота и пусты­ни дела­ли почти невоз­мож­ным их истреб­ле­ние, пре­крас­но воору­жен­ные кон­ные отряды от 15 до 20 чело­век напа­да­ли на путе­ше­ст­вен­ни­ков и на жили­ща¹⁵³. В Сегедине, в 1873 году, сиде­ли в пле­ну 800 раз­бой­ни­ков и 1500 чело­век, назван­ных их соучаст­ни­ка­ми. Но все же вряд ли была пой­ма­на и откры­та бо́льшая часть¹⁵⁴. В Дал­ма­ции почти каж­дый месяц слыш­но о том, что «mal­vi­ven­ti» спу­сти­лись с гор, и никто их не удер­жи­ва­ет. В окру­ге Зара было 157000 жите­лей: здесь в про­ме­жу­ток 1851—1863 гг. «было совер­ше­но 2659 нару­ше­ний обще­ст­вен­ной без­опас­но­сти, 1919 чело­век полу­чи­ли от зло­умыш­лен­ни­ков тяже­лые телес­ные повреж­де­ния, 507 были уби­ты. В Вер­лик­ке на 21 чело­ве­ка при­хо­дил­ся один убий­ца¹⁵⁵. Исто­рия бан­дит­ства в Ита­лии с 1799 года, камор­ры и мафии — одна напол­ни­ла бы целые тома¹⁵⁶. Здесь мож­но напом­нить толь­ко о неко­то­рых, осо­бен­но харак­тер­ных слу­ча­ях¹⁵⁷. В пап­ской обла­сти вос­ста­ния про­тив гос­под­ства фран­цу­зов были отча­сти под­ня­ты гра­би­те­ля­ми и, бла­го­да­ря им, гра­би­те­ли рас­про­стра­ни­лись. Уси­лен­ные этим, отряды раз­бой­ни­ков обла­га­ли деся­ти­ной зем­лю даже после воз­вра­ще­ния Пия VII, уво­ди­ли семьи и напа­да­ли на мона­сты­ри. Когда было разо­ре­но раз­бой­ни­чье гнездо Сон­ни­но, они пошли даль­ше на север, оса­ди­ли Фро­зи­ноне и Ала­три, угро­жа­ли Суби­а­ко, Пале­ст­рине, Тиво­ли и даже рим­ским вил­лам огнем и гра­бе­жом¹⁵⁸. Еще хуже было в Неа­по­ли­тан­ском королев­стве после воз­вра­ще­ния Фер­ди­нан­да, кото­рый то вел пере­го­во­ры с ата­ма­на­ми раз­бой­ни­чьих отрядов, как сила с силой, то пытал­ся изба­вить­ся от них с помо­щью изме­ны. Широ­ко рас­про­стра­нен­ные враж­деб­ные пра­ви­тель­ству обще­ства заклю­ча­ли сою­зы с раз­бой­ни­ка­ми, и осо­бен­но в про­вин­ции Отран­то мир­но настро­ен­ное насе­ле­ние было обло­же­но пода­тью в поль­зу подон­ков обще­ства и до 1818 г. без­на­ка­зан­но и мас­са­ми совер­ша­лись вели­чай­шие пре­ступ­ле­ния¹⁵⁹. Когда в 1861 году контрре­во­лю­ция была орга­ни­зо­ва­на в фор­ме раз­бой­ни­че­ства, отряды, сра­жав­ши­е­ся под этим зна­ме­нем, не менее тво­ри­ли ужа­сов, чем отряды кар­ди­на­ла Руф­фо, и потре­бо­ва­лось три года кро­во­про­лит­ной вой­ны для того, чтобы их совсем истре­бить. Всем извест­но, как дале­ко еще до уста­нов­ле­ния пол­ной без­опас­но­сти в ниж­ней и в боль­шей части сред­ней Ита­лии (осо­бен­но там, где гра­би­тель­ство коре­нит­ся в нище­те масс). Так­же всем извест­но и состо­я­ние Сици­лии, — это насмеш­ка над совре­мен­ной циви­ли­за­ци­ей¹⁶⁰. В 1838 году чис­ло заве­до­мо при­знан­ных пре­ступ­ни­ков, лишен­ных защи­ты зако­на, дошло, по докла­ду мини­ст­ра поли­ции мар­ке­зе-дель-Карре­то, до 6000 чело­век. Малень­кие горо­да внут­ри ост­ро­ва были ими с явным наси­ли­ем раз­граб­ле­ны¹⁶¹. В 1860 году весь обще­ст­вен­ный порядок Сици­лии поко­ил­ся на могу­ще­стве отдель­ных лич­но­стей, и оно с неза­па­мят­ных вре­мен про­яв­ля­лось в наси­лии. В боль­шей, запад­ной части ост­ро­ва, раз­бой­ни­че­ство пред­став­ля­ет из себя до неко­то­рой сте­пе­ни посто­ян­ный и при­знан­ный инсти­тут, и раз­бой­ни­ки вме­сте с чле­на­ми Мафии — един­ст­вен­ный авто­ри­тет, поль­зу­ю­щий­ся все­об­щим при­зна­ни­ем. Все попыт­ки пра­ви­тель­ства, начи­ная с 1860 года, направ­лен­ные к тому, чтобы иско­ре­нить это зло, оста­лись бес­плод­ны­ми и оста­нут­ся тако­вы­ми, пока не удаст­ся уни­что­жить его кор­ни. В сен­тяб­ре 1866 года Палер­мо был взят раз­бой­ни­ка­ми, кото­рые дер­жа­лись в нем в тече­ние пяти дней¹⁶². Но даже и в успо­ко­ен­ной с.345 теперь восточ­ной части ост­ро­ва пред­во­ди­тель раз­бой­ни­ков Инья­цио Кучи­нот­та до 1875 года поль­зо­вал­ся тира­ни­че­ской вла­стью, «в срав­не­нии с кото­рой были бла­го­де­тель­ны­ми и спра­вед­ли­вы­ми Бур­бо­ны в их худ­шие вре­ме­на». В Сар­ди­нии вплоть до пред­при­ня­то­го в 1899 году Пел­лу подав­ле­ния раз­бой­ни­че­ства без­опас­ность была мень­шей, чем в Тур­ции. Раз­бой­ни­че­ство велось в боль­ших раз­ме­рах, — напа­де­ния на дили­жан­сы и на целые мест­но­сти, заня­тие желез­но­до­рож­ных стан­ций и казарм кара­би­не­ров воору­жен­ны­ми шай­ка­ми не было ред­ко­стью; в неко­то­рых местах при­гла­ша­ли к уча­стию в таких похо­дах, и такие при­гла­ше­ния счи­та­лись честью¹⁶³. В Кор­си­ке чис­ло бан­ди­тов в 1851 году счи­та­лось рав­ным 200 чело­век и столь­ко же, веро­ят­но, жили бег­ле­ца­ми в Сар­ди­нии¹⁶⁴. В Испа­нии в 1830 году наблюда­лось неве­ро­ят­ное отсут­ст­вие без­опас­но­сти. Все глав­ные почты, за исклю­че­ни­ем почты от Бар­се­ло­ны до Пер­пи­нья­на, поку­па­ли за день­ги защи­ту бан­ди­тов. По боль­шой и ожив­лен­ной доро­ге из Севи­льи в Кадис, меж­ду Сан-Лука­ром и Пуэр­то-Сан­та-Мариа, нель­зя было путе­ше­ст­во­вать без сопро­вож­де­ния воору­жен­но­го отряда. Доро­га из Кади­са к Гибрал­та­ру поль­зо­ва­лась такой дур­ной сла­вой, что ехать по ней реша­лись лишь в слу­чае край­ней необ­хо­ди­мо­сти; несмот­ря на это, летом 1830 года в тече­ние вось­ми недель было ограб­ле­но не менее 35 чело­век. Даже в неко­то­рых боль­ших горо­дах нико­му не были обес­пе­че­ны жизнь и соб­ст­вен­ность. В Севи­лье ред­кая ночь обхо­ди­лась без убий­ства. Так­же и в Мала­ге раз­бой­ни­ки поль­зо­ва­лись почти совер­шен­ной без­опас­но­стью¹⁶⁵. Через сорок лет поло­же­ние стра­ны не изме­ни­лось к луч­ше­му. Зимою 1869 года на малень­кое местеч­ко с целеб­ны­ми вода­ми в южных горах напал отряд раз­бой­ни­ков, раз­гра­бил его и рас­стре­лял 18 чело­век, поль­зу­ю­щих­ся вода­ми¹⁶⁶. В 1842 г., т. е. через семь лет по окон­ча­нии в Пор­ту­га­лии граж­дан­ской вой­ны, в королев­стве Аль­гар­вии око­ло сот­ни геррил­лья­сов, так назы­вае­мые Мигу­э­ли­сты, на самом же деле обык­но­вен­ные раз­бой­ни­ки, задер­жа­ли в уще­льях Сер­ра-Мон­чи­ке три тыся­чи сол­дат регу­ляр­ных войск¹⁶⁷. Таким обра­зом, по край­ней мере, сре­ди наро­дов южной Евро­пы до сих пор оста­ет­ся в силе про­ро­че­ство Кас­сия Дио­на, что раз­бой­ни­че­ство не пре­кра­тит­ся, пока чело­ве­че­ская при­ро­да оста­нет­ся тою же.