Fides в «Гражданской войне» Юлия Цезаря:
Исследование римской политической идеологии конца республиканской эпохи
Перевод с англ. О. В. Любимовой.
с.438
Приложение II
Fides Лабиена в VIII книге «Галльской войны»
Поступок Тита Лабиена, бывшего легата Цезаря, по отношению к атребату Коммию, описанный в BG. VIII. 23, иллюстрирует значение fidei в Риме и позволяет нам лучше понять роль fidei в «Гражданской войне». Кроме того, он подкрепляет общее и идеологическое изображение помпеянцев в «Гражданской войне» как людей, лишённых fidei. Коммий был кельтским аристократом, многим обязанным Цезарю и его покровительству. Цезарь пишет (BG. IV. 21), что после покорения артебатов он сделал Коммия их царём ввиду его доблести (virtus) и рассудительности (consilium), а также преданности себе1. Коммий открыто работал как римский агент (BG. IV. 21). Поскольку он обладал влиянием (auctoritas) среди британских кельтов, Цезарь отправил его на остров перед первым своим вторжением, чтобы он попытался убедить своих британских друзей положиться на fidem римского народа (ut populi Romani fidem sequantur). Но спустя несколько лет, до и во время восстания Верцингеторига, Коммий начал работать против Рима. Учитывая полученные им благодеяния и оказанное ему доверие, Рим и Цезарь, несомненно, рассматривали измену Коммия как грубое нарушение fidei2.
с.439 В BG. VIII. 23 Гирций (автор VIII книги) возвращается к эпизоду с участием Лабиена и Коммия, произошедшему, когда обнаружились предательские интриги Коммия. Узнав, что Коммий готовит заговор и работает против Цезаря, Лабиен решил, что его можно уничтожить, не навлекая на Рим обвинения в вероломстве (perfidia)3. Лабиен вознамерился убить Коммия под предлогом переговоров. Осуществление этого убийства было поручено римлянину Гаю Волузену Квадрату (qui eum per simulationem colloqui curaret interficiendum). Гирций не сообщает этого аудитории, но внимательные читатели книг Цезаря должны были узнать в Волузене римского офицера, направленного в Британию одновременно с Коммием, хотя и с собственным заданием — узнать как можно больше об этом месте4. Цезарь не говорит, что Волузен и Коммий знали друг друга или что Коммий отправился в Британию на корабле Волузена, но они вполне могли быть знакомы ещё с тех времён. Важно, что Лабиен, видимо, выбрал Волузена, так как полагал, что Коммий не будет ждать от него ничего дурного. На переговорах Волузен, в сопровождении отряда отборных центурионов, схватил Коммия за руку (manum Commi с.440 Volusenus arripuisset), что послужило для остальных сигналом к убийству, но Коммий был только ранен, и в последующем смятении обе стороны бежали.
После этого инцидента Коммий, как сообщает Гирций, решил больше никогда не показываться ни одному римлянину на глаза (Quo facto statuisse Commius dicebatur numquam in conspectum cuiusquam Romani venire). Поэтому во время событий, описанных Гирцием в VIII книге, когда велись переговоры с некоторыми кельтами с целью убедить их добровольно вернуться под власть Рима (VIII. 23), Коммий не пожелал лично в них участвовать, так как боялся положиться на fidem какого-либо римлянина (imperata faciunt excepto Commio, quem timor prohibebat cuiusquam fidei suam committere salutem). Он продолжил чинить трудности Риму (BG. VIII. 47—
Ясно, что Гирций здесь сконструировал довольно сложный рассказ о fide, который включает длинный период времени и отчасти повествует о прошлых событиях. Теперь следует задаться вопросом, чего ради он так старался. Ответ, я полагаю, состоит в том, что Гирций сознательно написал рассказ о предательстве Лабиена по отношению к Коммию и его последствиях (то есть о чрезвычайном недоверии к Риму, которое, в конечном счёте, повредило римским интересам), ибо желал таким образом предсказать вероломство Лабиена по отношению к Цезарю, которое является важной темой в «Гражданской войне» (как мы видели в главах 5 и 6). По тому, как Цезарь представляет Лабиена своим читателям в BC. I. 15. 2 (в связи с присоединением Цингула к Цезарю), ясно, что его fides — дурная и что аудитория могла понять предысторию обвинения, предъявленного Цезарем, без дальнейших пояснений.
Сам Гирций тоже упоминает о том, что Лабиен нарушил fidem по отношению к Цезарю, несколькими параграфами ниже рассказа о капитуляции Коммия перед Антонием. В главах 49—
с.443 Вспомним, что в предисловии к VIII книге Гирций поясняет, что взял на себя роль, так сказать, литературного душеприказчика Цезаря по просьбе Корнелия Бальба. Он пишет, что взялся добавить восьмую книгу к, видимо, уже хорошо известным семи книгам «Записок», написанных Цезарем о Галльской войне, а также завершить неоконченное сочинение Цезаря о гражданской войне (BG. VIII. praef.)9. Гирций утверждает, что решил дописать восьмую книгу «ввиду отсутствия связи между ранними и последующими сочинениями нашего Цезаря». VIII книга самого Гирция не имеет окончания, но его текст обрывается недалеко от начала гражданской войны в январе 49 г.10 Гирций рассматривает удержание в Италии двух легионов, отобранных у Цезаря в соответствии с постановлением сената (senatus consultum) для войны против Парфии, и решение консула Гая Марцелла передать их Помпею, принятое в начале декабря 50 г.11 Гирций утверждает, что эта мера ни у кого не оставила сомнений в том, что именно готовится против Цезаря (Hoc facto quamquam nulli erat dubium, quidnam contra Caesarem pararetur)12. Его последнее полное предложение (VIII. 55. 2) — это утверждение о моральном обосновании действий Цезаря, во многом перекликающееся со словами самого Цезаря в «Гражданской войне». Гирций пишет: «Однако Цезарь твердо решил выносить все, пока будет оставаться хоть малейшая надежда с.444 разрешить спор на почве закона, а не путем войны»13. Таким образом, представляется очевидным, что Гирций действительно старался, как он и утверждает, сделать окончание VIII книги отправной точкой, откуда читатель мог бы перейти к рассказу самого Цезаря о событиях в «Гражданской войне».
Выше я доказывал (с.285—
Моя интерпретация предполагает, что Гирций не одобряет уловку Лабиена против Коммия и ожидает, что читатели тоже её не одобрят. Не все исследователи с этим согласны. Кэтрин Уэлч считает, что «Гирций не стремится заработать политический капитал за счёт Лабиена» и что Гирций даже одобряет попытку Лабиена убить Коммия не слишком с.445 честным способом ввиду необходимости устранить врага14. Вместо сложной и морально сбалансированной литературной структуры, которую я проследил выше, Джонатан Барлоу усматривает в рассказе Гирция о покушении на убийство «на удивление сдержанную оценку» событий. Барлоу, как и Уэлч, считает, что попытка убить Коммия «не считалась вероломной»15.
Эти исследователи не сумели оценить намерения Гирция и понять моральное измерение античной историографии. В BC. I. 1. 9 Цезарь просит Помпея о встрече (colloquium) с тем, чтобы согласовать на ней условия мира и принести друг другу клятву. В BC. I. 22 на встрече (colloquium) Цезаря с Лентулом Спинтером нарушение последним дружеской верности разъясняется во всех подробностях, но Цезарь подчёркнуто воздерживается от каких-либо мер против него. В BC. I. 74—
Следует задаться вопросом, почему Гирций предлагает своим читателям выбор из этих объяснений. Вероятнее всего, само предположение о том, что допущенное нарушение римской fidei может ослабить даже решимость ожесточённых солдат, позволяет Гирцию подчеркнуть чудовищность этого деяния. Как мы видели выше, Гирций напоминает читателям об этом нарушении fidei в VIII. 48, где Коммий, пытаясь созвать своих людей, напоминает им о вероломстве римлян. И примечательно, что Антоний, как мы видели выше, признаёт обоснованность недоверия Коммия к Риму. По моему мнению, это описание не допускает и мысли о том, что Гирций или его читатели могли одобрить действия Лабиена. Напротив, данное свидетельство указывает на то, что Гирций ожидал от своих читателей несогласия с рассуждениями Лабиена о fide, то есть с его выводом о том, что подобные уловки морально допустимы по отношению к врагу (и бывшему другу), нарушившему верность. Вероятно, Гирций также ожидал, что его читатели не удивятся, обнаружив, что человек, нарушивший fidem на переговорах с врагом, вскоре после этого изменил другу и с.447 примкнул к тем (олигархам, pauci), кто (по мнению Цезаря) нарушил верность самому Цезарю, Республике и даже сенату.
В целом, необычный приём, с помощью которого Гирций в VIII книге подчёркивает вероломство Лабиена, — это сильный довод в поддержку моего тезиса о том, что Цезарь выстроил значительную часть своей аргументации в «Гражданской войне» вокруг понятий, связанных с fide. Гирций явно признаёт, что в изложении Цезаря важную роль играет fides. Как утверждает Гирций в предисловии к VIII книге, задачей этой книги он считает соединение обособленных записок Цезаря о Галльской и гражданской войне. Поэтому в VIII книге «Галльской войны» Гирций, вероятнее всего, составил характеристику Лабиена как человека сомнительной fidei, чтобы подкрепить ту характеристику, которую Цезарь даёт своему бывшему легату в «Гражданской войне» и подтвердить авторское представление Цезаря о том, что дурная fides отличает его врагов в целом. Рассказ Гирция о Лабиене — весомое свидетельство о том, какую ценность это понятие имело для него и для читателей Цезаря. Он также свидетельствует о том, что изначальная аудитория считала fidem важной темой в «Гражданской войне».
Этот рассказ о Лабиене свидетельствует также о том, что с точки зрения восприятия текста данный инцидент серьёзно подорвал доверие к fidei Лабиена, как и к fidei Рима. Коммий не желал показываться на глаза ни одному римлянину. Даже Антоний не мог осудить Коммия за его претензии. Поэтому представляется вероятным, что если некто считался в обществе человеком, уклонившимся от важного обязательства или нарушившим его, то доверие к его fidei могло рухнуть так же сильно, как если бы он нарушил верность сотню раз. Точно так же, если общество считало, что человек хотя бы раз повёл себя в строгом соответствии с fide в ситуации, когда с.448 не обязан был это делать, доверие к его fidei возрастало в геометрической прогрессии18. Репутация, основанная на подобном поступке, впоследствии могла служить защитой от большинства изначальных обвинений в вероломстве, вне зависимости от их внешней обоснованности, если только свидетельства в пользу обвинения не оказывались слишком многочисленными. Но никто не мог быть уверен в прочности собственной репутации. Например, во время кризиса 50—
ПРИМЕЧАНИЯ