Перевод с немецкого под общей редакцией Н. А. Машкина.
Издательство иностранной литературы, Москва, 1949.
Постраничная нумерация примечаний заменена на сквозную по главам.
Голубым цветом проставлена нумерация страниц по изд. 1995 г. (СПб., «Наука»—«Ювента»).
с.311 253
Глава IX
ГРАНИЦА ПО ЕВФРАТУ И ПАРФЯНЕ
Иранское царство
Единственным большим государством, граничившим с Римской империей, было Иранское царство1, основу которого составляла та народность, которая в древности, как и в наши дни, обычно упоминается под именем персов. Персы впервые получили государственные формы от древнеперсидского царского рода Ахеменидов и от первого великого царя из этого рода Кира; в религиозном отношении их объединяла вера в Агура Мазду и Митру. Ни один из культурных народов древности не разрешил проблемы национального объединения так рано и в такой законченной форме. На юге область распространения иранских племен доходила до Индийского океана, на севере — до Каспийского моря; на северо-востоке внутренние азиатские степи были постоянным местом столкновений между оседлыми персами и кочевыми племенами Турана. На востоке громадные горные цепи отделяли их от индусов. В западной Азии три великих народа рано столкнулись друг с другом, причем каждый из них теснил остальных: это были эллины, устремившиеся из Европы на малоазийский берег, затем арамейские народности, надвигавшиеся из Аравии и Сирии в северном и северо-восточном направлении и устремившиеся главным образом в долину Евфрата, и, наконец, иранские племена, которые жили не только на всем пространстве до самого Тира, но проникли также в Армению и Каппадокию; что касается прочих первоначальных жителей этих обширных с.312 территорий, то они не выдержали натиска пришельцев и исчезли. В эпоху Ахеменидов, представлявшую собой кульминационный пункт могущества Ирана, иранское господство распространялось во всех направлениях на страны, расположенные за пределами этих обширных областей, и особенно далеко на запад. Не считая того времени, когда Туран взял верх над Ираном и сельджуки и монголы господствовали над персами, настоящее иноземное владычество устанавливалось над ядром иранских племен только дважды: при Александре Македонском и его ближайших преемниках 254 и при арабских халифах, да и то оба раза лишь на сравнительно короткий срок; жители восточных областей, в одном случае парфяне, в другом — население древней Бактрии, не только быстро сбрасывали иго чужестранцев, но и вытесняли их из западной части страны, где жили родственные им племена.
Владычество парфян
Когда римляне в последний период республики, заняв Сирию, вступили в непосредственное соприкосновение с Ираном, они дошли до границ возрожденного парфянами Персидского царства, о котором нам уже несколько раз приходилось упоминать выше; здесь надлежит резюмировать то немногое, что известно об особенностях этого царства, имевшего столь разностороннее влияние на судьбу соседнего государства. Конечно, на большинство вопросов, которые встают при этом перед исследователем, традиция не дает ответа. Писатели Запада сообщают об условиях внутренней жизни своих соседей и врагов, парфян, лишь случайные сведения, своей отрывочностью легко вводящие в заблуждение; на Востоке вообще едва умели фиксировать и хранить память об исторических событиях; в особенности же это относится к эпохе Аршакидов, которая, как и предшествовавшая эпоха чужеземного владычества Селевкидов, представлялась позднейшим иранцам временем незаконной узурпации между двумя периодами древнего и нового Персидского царства — Ахеменидами и Сассанидами; эти пять веков как бы вычеркиваются2 из истории Ирана, точно их не бывало.
Парфяне-скифы Точка зрения, на которую тем самым встают придворные историографы сассанидской династии, характерна скорее для легитимистско-династических воззрений персидской знати, чем для иранской нации. Правда, писатели ранней империи характеризуют язык парфян, родина которых приблизительно соответствует нынешнему Хорасану, как нечто среднее между мидийским и скифским языками, т. е. как диалект не чисто иранский; согласно этому объяснению, на парфян смотрели как на переселенцев из страны скифов, и в этом смысле их имя истолковывается в значении «беглые люди», с.313 или «беженцы»; основателя династии Аршака некоторые, правда, считают бактрийцем, но другие, напротив, — скифом из Меотиды. То, что их князья не избрали своей резиденцией Селевкию на Тигре, но разбили свою зимнюю стоянку близ нее, у Ктесифона, объясняется тем, что они не хотели ставить свои скифские войска в богатых торговых городах.
Многое в образе жизни и обычаях парфян отлично от иранских нравов и напоминает привычки номадов: на коне они вершат свои дела и едят, и свободный человек никогда не ходит пешком. Нет никакого сомнения, что парфяне, имя которых единственное из имен всех племен той местности не упоминается в священных книгах персов, чужды собственно Ирану, родине Ахеменидов и магов. Антагонизм этого Ирана по отношению к роду властителей, вышедшему из некультурной и наполовину чуждой иранцам области, а также по отношению к их ближайшему окружению, этот антагонизм, о котором римские писатели не без удовольствия узнавали от своих соседей персов, существовал, непрестанно усиливаясь, во все время господства Аршакидов, пока в конце концов не привел к падению этой династии. Но владычество Аршакидов еще 255 нельзя считать господством иностранцев. Парфянской национальности и парфянской земле не было предоставлено никаких преимуществ. В качестве резиденции Аршакидов упоминается, правда, и парфянский город Гекатомпил, но главным местопребыванием их служили летом Экбатана (Гамадан) или, как и при Ахеменидах, Раги, а зимой, как уже было сказано, лагерный город Ктесифон или Вавилон на крайней западной границе царства. Наследственная усыпальница осталась в парфянском городе Ниссе, но позднее для этой цели чаще служила Арбела в Ассирии. Бедная и отдаленная родина парфян была совершенно непригодна для пышной придворной жизни и для имевших большое значение сношений с Западом, особенно при позднейших Аршакидах. Главной страной точно так же, как и при Ахеменидах, оставалась Мидия. И даже если Аршакиды действительно были скифского происхождения, важно не то, чем они были, но то, чем они хотели быть; а они считали себя преемниками Кира и Дария и выдавали себя за таковых. Как семь персидских родоначальников устранили Ахеменида и возвели на престол Дария, восстановив тем самым законную власть, так другие семь лиц свергли чужеземное македонское владычество и предоставили трон царю Аршаку. С этим патриотическим преданием связано и то обстоятельство, что первому Аршаку приписали впоследствии вместо скифского происхождения бактрийское. Костюмы и этикет при дворе Аршакидов были персидские; после того как царь Митрадат I распространил свое владычество до Инда и Тигра, династия заменила простой царский титул титулом царя царей, как это было при Ахеменидах, и остроконечную скифскую шапку — высокой украшенной жемчугом тиарой; на монетах царь изображается с луком в руках, как Дарий. Пришедшая в страну вместе с Аршакидами аристократия, без с.314 сомнения, сильно смешавшаяся со старой туземной аристократией, тоже переняла персидские обычаи и костюмы, а большей частью и персидские имена; рассказывали, что солдаты парфянского войска, сражавшегося с Крассом, носили лохматые волосы на скифский лад, а предводитель расчесывал волосы по мидийской моде, на прямой пробор, и красил лицо.
Царская власть
Государственный порядок, установленный первым Митрадатом, в основном был тот же, что при Ахеменидах. Род основателя династии был окружен блеском и всем ритуалом, подобающим наследственной и богоустановленной власти; его имя переходит к каждому из его преемников, и ему оказываются божеские почести; его преемники именуются поэтому также «сынами божьими»3 и, сверх того, «братьями бога солнца и богини луны», а в титуле персидского шаха и теперь фигурирует солнце; пролить кровь члена царского рода, хотя бы нечаянно, считается святотатством — все эти порядки с некоторыми упрощениями появляются у римских цезарей и, быть может, отчасти были заимствованы ими у древних великих царей Персии.
Мегистаны
Хотя царское достоинство было прочно связано с одним определенным родом, все же существовало что-то вроде выборов царя. 256 Так как новый властитель, чтобы иметь право на престол, должен был принадлежать к кругу «родственников царского дома» и к совету жрецов, то совершался акт, по которому, вероятно, эти круги признавали нового властителя4. Под «родственниками» подразумевались, наверное, не только Аршакиды, но и «семь домов», составлявшие часть установленного Ахеменидами порядка, т. е. княжеские роды, которые согласно этому порядку считаются равными царскому роду по знатности и члены которых имеют право свободного входа к великому царю5; с.315 вероятно, подобные же привилегии они имели и при Аршакидах.
Эти роды были одновременно носителями потомственных коронных должностей6. Например, Сурены — это название, как и название Аршак, является и собственным именем и обозначением должности, — представлявшие второй по рангу род после царского дома, всякий раз в качестве хранителей короны возлагали новому Аршакиду на голову тиару. Но подобно тому, как сами Аршакиды были выходцами из парфянской провинции, так Сурены считали своей родиной Сакастану (Седжистан) и были, быть может, саками, т. е. скифами, а Карены происходили из западной Мидии, тогда как при Ахеменидах высшая аристократия была чисто персидская.
Сатрапы
Управление находится в руках подчиненных царьков, или сатрапов; по словам римских географов времен Веспасиана, Парфянское царство состоит из 18 «царств». Некоторые из этих сатрапий представляли собой уделы младших сыновей царского дома; в частности, обе северо-западные провинции — атропатенская Мидия (Азербайджан) и Армения, поскольку последняя находилась во власти парфян, по-видимому, отдавались в управление царевичам — ближайшим родственникам правящего в данное время государя7. Далее, среди сатрапов выделяются царь области Элимаиды, или Сузы, которому была предоставлена исключительная власть и особое 257 положение, а затем царь Персиды, родины Ахеменидов. В отличие от империи цезарей если не единственной, то во всяком случае преобладающей формой правления, с соответствующим титулом, было ленное царство, так что сатрапы принимали власть в силу наследственного права, но подлежали утверждению великим царем8. По всем с.316 признакам, этот порядок распространялся и на последующие ступени общественной лестницы, так что более мелкие династы и начальники племени стояли в таких же отношениях к подчиненному царьку, в каких этот последний — к великому царю9. Таким образом, характерная для Парфии раздробленность наследственного управления страной сильно ограничивала власть великого царя в пользу высшей аристократии. Этому соответствует и то, что масса населения состояла из полусвободных и совсем несвободных людей10, причем отпуск на волю не дозволялся. В войске, сражавшемся против Антония, из 50 тыс. человек было, по-видимому, лишь 400 свободных. Знатнейший вассал Орода, в качестве его полководца одержавший победу над Крассом, выступил в поход с гаремом из 200 женщин и с обозом на тысяче верблюдов; сам он выставил 10 тыс. всадников из своих клиентов и рабов. Постоянного войска парфяне никогда не имели, и ведение войны во все времена возлагалось на собираемое ленными князьями ополчение, состоявшее из подчиненных им вассалов и множества подвластных последним несвободных.
Греческие города Парфянского царства
Само собой разумеется, в политическом строе Парфянского царства известное место принадлежало и городам. Правда, возникшие в процессе самостоятельного развития Востока крупные населенные пункты отнюдь не являются общинами городского типа и даже парфянская столица Ктесифон, в противоположность соседнему, основанному греками городу Селевкии, именуется «местечком». Парфянские поселения не имели ни собственных правителей, ни общинного совета, и наподобие земских округов нередко управлялись исключительно царскими чиновниками. Но под властью парфян оказалась некоторая, хотя сравнительно и небольшая, часть городов, основанных греческими властителями. В провинциях арамейской национальности, Месопотамии и Вавилонии, греческий городской строй прочно утвердился при Александре и его преемниках. В Месопотамии имелось множество греческих городских общин, а в Вавилонии Селевкия на Тигре, преемница древнего Вавилона, 258 предшественница Багдада, одно время являвшаяся резиденцией греческих царей Азии, благодаря своему выгодному для торговли положению и своим мастерским расцвела и с.317 превратилась в первый по торговому значению город вне пределов Римской империи, причем, согласно имеющимся сообщениям, население ее превышало 500 тыс. человек[1]. Парфянские властители в своих же собственных интересах оставили нетронутыми свободные эллинские учреждения Селевкии, которым она, без сомнения, была обязана в первую очередь своим процветанием, и город сохранил среди негреческого Востока не только свой городской совет из 300 выборных членов, но и греческий язык и обычаи. Конечно, в этих городах эллины были лишь господствующим элементом; рядом с ними жили многочисленные сирийцы, а в качестве третьей составной части к ним присоединялись почти столь же многочисленные евреи, так что население этих греческих городов Парфянского царства, подобно Александрии, состояло из трех обособленно живших одна рядом с другой национальностей. Как и в Александрии, между ними нередко происходили столкновения; так, например, в эпоху императора Гая на глазах у парфянского правительства три народа начали между собой настоящую войну, в результате которой евреи были изгнаны из крупных городов.
Во всех этих отношениях Парфянское царство представляло собой полную противоположность Римской империи. В империи управление мелких восточных царьков встречается лишь в виде исключения; столь же редко у парфян встречается греческий город. Греческие торговые города на западной границе так же мало нарушали восточно-аристократический характер парфянского государственного строя, как ленные царства Каппадокии и Армении — характер состоявшего из городских общин римского государства. В то время как в государстве цезарей греко-римское городское устройство распространяется все более широко и постепенно становится повсеместной формой управления, на Востоке, напротив, вместе с установлением господства парфян основание городов — это специфическое явление эллинско-римской цивилизации, для которого характерны как греческие торговые города и военные колонии Рима, так и грандиозная колонизация Александра и его преемников, — внезапно прекращается, и даже существующие в Парфянском царстве греческие города в дальнейшем приходят в упадок. И там и здесь общее правило постепенно вытесняет исключения.
Религия
Религия Ирана с ее приближающимся к монотеизму почитанием «высшего из богов, сотворившего небо, и землю, и людей, и всякие блага для них», с ее отрицанием изображений и спиритуализмом, с ее строгой нравственностью и любовью к правде, эта религия, побуждавшая своих приверженцев к энергичной практической деятельности, захватывала души людей совсем иначе и глубже, нежели религии Запада, и потому в то время как ни Зевс, ни Юпитер не выдержали натиска цивилизации, вера парсов оставалась вечно юной, пока она не была побеждена другим евангелием — евангелием последователей Магомета — или, в лучшем случае, не отступила перед ним в Индию. В нашу задачу не входит описание той связи, которая существует с.318 между возникшим в доисторические времена маздаизмом, религией Ахеменидов, и той религией, которую составленные, вероятно, при позднейших Ахеменидах священные книги персов, так называемая Авеста, проповедуют в качестве учения мудрого Заратустры; для эпохи, когда мир Запада вступил в 259 соприкосновение с миром Востока, характерна именно позднейшая форма религии, которая возникла, быть может, в восточной части Ирана, в Бактрии, и из западной части Ирана, Мидии, проникла на Запад как совершенно своеобразное и чуждое западному миру явление. Но в Иране национальная религия срослась с национальным государством теснее, чем даже у кельтов. Уже было отмечено, что легитимная царская власть в Иране представляла собой в то же время религиозное учреждение, что верховный государь страны считался призванным к власти волею верховного божества страны и сам до некоторой степени почитался как божество. На монетах национальной чеканки неизменно фигурирует большой пылающий алтарь и парящий над ним крылатый бог Агура Мазда, рядом с ним, меньшего размера и в молитвенной позе, царь и против царя — государственный стяг. В соответствии с этим в Парфянском царстве следствием преобладания знати является привилегированное положение духовенства. Жрецы этой религии — маги — упоминаются еще в документах Ахеменидов и в рассказах Геродота, и люди Запада всегда считали их — вероятно, с полным основанием — национальным персидским явлением. Жречество было наследственным и — по крайней мере в Мидии, а возможно, и в других местностях — жреческое сословие считалось особой категорией народа, приблизительно так, как левиты в позднейшем Израиле. Даже под властью греков старая государственная религия и национальное жречество сохранили свое значение. Когда Селевк I решил заложить новую столицу своего царства, уже упомянутую Селевкию, он велел всем магам определить для этого акта день и час, и только после того, как персы неохотно составили требуемый гороскоп, царь и его войско совершили согласно их указаниям торжественную закладку нового греческого города. Значит и этот правитель пользовался указаниями жрецов Агура Мазды; за советами в общественных делах, поскольку последние касались религии, обращались именно к ним, а не к жрецам эллинского Олимпа. Само собой разумеется, что такой обычай особо строго соблюдался Аршакидами. Было уже отмечено, что в выборе царей наравне с советом знати участвовал и совет жрецов. Армянский царь Тиридат из дома Аршакидов прибыл в Рим в сопровождении свиты из магов; он путешествовал и принимал пищу по их предписаниям, даже когда ему пришлось быть в обществе императора Нерона, перед которым эти чужеземные мудрецы по его желанию возвещали свое учение и заклинали духов. Из этого еще, конечно, не следует, что жреческое сословие, как таковое, имело решающее влияние на государственное управление; но было бы ошибкой думать, что маздаизм был восстановлен с.319 лишь при Сассанидах; вернее всего, при всех сменах династий туземная религия Ирана, несмотря на свою внутреннюю эволюцию, оставалась в основном неизменной.
Язык
Национальным языком в Парфянском царстве был туземный язык Ирана. Нет никаких указаний на то, чтобы при Аршакидах был когда-либо в официальном употреблении какой-нибудь иностранный язык. По-видимому, официальным языком служил местный иранский диалект Вавилонии со свойственным ему письмом в том виде, как они в предшествующую и современную Аршакидам эпоху развились под влиянием языка и письма арамейских соседей. Название пехлеви (парфава) также характеризует их как язык и письмо парфянской державы. Греческий язык не сделался там языком государственным. Ни один из властителей не носит греческого 260 имени, хотя бы в качестве дополнительного; кроме того, если бы Аршакиды сделали греческий своим государственным языком, то от их царства до нас дошло бы немало греческих надписей. Правда, все их монеты до эпохи Клавдия11 и бо́льшая часть относящихся к позднейшей эпохе носят греческое надписание. Эти монеты не обнаруживают никаких следов национальной религии и по достоинству соответствуют местной чеканке римских восточных провинций; деление года и летосчисление они сохраняют в том виде, как это было определено при Селевкидах. Но это объясняется, вероятно, тем, что великие цари сами вообще не чеканили монеты12, а имеющиеся в нашем распоряжении монеты, служившие главным образом для сношений с западными соседями, чеканились греческими городами Парфянского царства и от имени их государя. Обозначение царя на этих монетах «другом греков» (φιλέλλην), которое встречалось уже раньше13, а со времени Митрадата I, т. е. со времени расширения границ государства до Тигра, становится постоянным, имеет смысл только в том случае, если через надписание на этих монетах говорит греческий город Парфянского царства. Вероятно, в Парфянском царстве греческому языку отводилось в гражданском обиходе такое же второстепенное положение рядом с персидским, какое он занимал в римском государстве рядом с латинским. Постепенное с.320 исчезновение элементов греческой культуры при парфянском владычестве можно легко проследить по этим городским монетам — как по появлению на них туземного языка рядом с греческим и вместо него, так и по все более заметной порче языка14.
Размеры Парфянского царства
По своим размерам царство Аршакидов далеко уступало не только мировой державе Ахеменидов, но и своему непосредственному предшественнику — государству Селевкидов. Из первоначальных владений Селевкидов Аршакиды сохранили только более обширную восточную часть. После битвы с парфянами, в которой пал царь Антиох Сидет, современник Гракхов, сирийские цари не предпринимают уже серьезных попыток утвердить свое владычество на левом берегу Евфрата; но земли правого берега остались частью западного мира.
Аравия
Оба берега Персидского залива — восточный и западный (аравийский) — находились в руках парфян; таким образом, судоходство в этом заливе было всецело в их власти, остальная же часть Аравийского полуострова не подчинялась ни парфянам, ни господствовавшим в Египте римлянам.
Область Инда
В задачу нашего изложения не входит описание борьбы между 261 народами за обладание долиной Инда и странами, с которыми она граничила на западе и востоке, насколько вообще такое описание возможно на основании совершенно искаженной традиции; однако мы не можем и обойти молчанием главные события этой борьбы, непрерывно сопровождавшей конфликт из-за долины Евфрата, тем более, что сообщения наших источников не позволяют нам детально проследить связи Ирана с восточными странами и выяснить их влияние на взаимоотношения между Ираном и Западом; поэтому нам необходимо представить себе, хотя бы в основных чертах, отношения Ирана со странами Востока. Вскоре после смерти Александра, по соглашению между его маршалом и частичным наследником Селевком, с одной стороны, и основателем Индийского царства Чандрагуптой или, по-гречески, Сандракоттом — с другой, была установлена граница между Ираном и Индией. Согласно этому договору Чандрагупта получил во владение не только долину Ганга на всем ее протяжении и весь север передней Индии, но также и области Инда, по крайней мере часть горной долины нынешнего Кабула, далее — Арахозию, или Афганистан, а также, вероятно, пустынную и безводную Гедрозию, нынешний Белуджистан, равно как дельту и устье Инда. Высеченные на камнях надписи, в которых внук Чандрагупты, правоверный последователь Будды Ашока, усиленно внушает своим подданным правила общей морали, найдены как по всей этой обширной области, так, в частности, и в с.321 окрестностях Пешавера15. Таким образом, Гиндукуш, в древности называвшийся Парапаниз, и горные цепи, служившие его продолжением к востоку и западу, отделяли Иран от Индии могучим горным хребтом, прорезанным лишь немногими проходами. Впрочем, соглашение между Селевком и Чандрагуптой недолго оставалось в силе.
Бактро-индийское царство
В начале эпохи диадохов греческие властители Бактрийского царства, переживавшего после своего отделения от монархии Селевкидов период бурного роста, перешли горную границу, завладели большей частью долины Инда и, быть может, проникли еще дальше в переднюю Индию, так что центр тяжести этого царства переместился из западного Ирана в восточную Индию, а эллинизм уступил место индусскому элементу. Цари этой державы называются индийскими царями и впоследствии носят негреческие имена; на монетах 262 рядом с греческим языком и вместо него появляются туземный индийский язык и письмо, подобно тому как на монетах парфяно-персидской чеканки рядом с греческим завоевывает себе место пехлевийский язык.
Индо-скифы
Затем в борьбу вступает еще одна нация: скифы, или, как они зовутся в Иране и Индии, саки. Они покинули свои исконные места жительства на Яксарте и пробились через горы на юг. Завоевав бактрийские земли, или, по крайней мере, бо́льшую часть их, скифы приблизительно в последнее столетие Римской республики утвердились в современном Афганистане и Белуджистане. Поэтому в начале эпохи империи берег по обе стороны устья Инда около Минагара зовется Скифией, а находящаяся внутри страны, к западу от Кандагара, область дрангов получает впоследствии название «страны саков», Сакастаны (ныне Седжистан). Это вторжение скифов в страны бактро-индийской державы, конечно, ослабило ее приблизительно так же, как первые переселения германцев ослабили Римскую империю, и причинило ей большой ущерб, однако не разрушило ее; еще с.322 в эпоху Веспасиана существовало Бактрийское царство, по всей вероятности, пользовавшееся самостоятельностью16.
Парфяно-индийское царство
В эпоху Юлиев и Клавдиев парфяне, по-видимому, были первенствующей державой в области устья Инда. Один заслуживающий доверия писатель эпохи Августа относит только что названную Сакастану к парфянским провинциям и называет царя саков-скифов сатрапом Аршакидов; последней парфянской провинцией в восточном направлении он считает Арахозию с главным городом Александрополем, вероятно, Кандагаром. Вскоре затем, в эпоху Веспасиана, в Миннагаре даже властвуют парфянские князья. Однако для державы на р. Инде это явилось скорее сменой династии, чем действительным присоединением к государству Ктесифона. Правда, парфянский царь Гондофар, которого христианская легенда связывает с просветителем парфян и индусов св. Фомой17, правил на всей территории от Миннагара до Пешавера и вверх по р. Кабулу; но эти государи, подобно их предшественникам в Индийском царстве, употребляют наряду с греческим индийский язык и именуют себя великими царями, так же как государи Ктесифона; по-видимому, принадлежность к одному и тому же царскому роду не мешала им соперничать с Аршакидами18.
Царство саков на Инде
с.323 263 За этой парфянской династией в Индийском царстве вскоре следует династия, называемая в индийской традиции династией саков или династией царя Канерку, иначе Канишки; она начинается в 78 г. н. э. и существует, по меньшей мере, до III в.19 Цари этой династии были из скифов, о передвижении которых было упомянуто выше; на их монетах вместо индийского языка появляется язык скифский20. с.324 Таким образом, в области Инда после индусов и 264 эллинов в первые три века нашей эры властвовали парфяне и скифы. Но и при иноземных династиях предполагалось формирование национально-индийского государства, причем оно ставило развитию парфяно-персидского владычества на Востоке не менее прочные преграды, чем те, которые ставило ему на Западе римское государство.
Азиатские скифы
На севере и северо-востоке Иран граничил с Тураном. В то время как западный и южный берега Каспийского моря и верхние долины Окса и Яксарта были областью, благоприятной для развития цивилизации, степи вокруг Аральского моря и расстилающаяся за ним обширная равнина по своим природным условиям были настоящим царством кочевников. Среди этих номадов имелись, конечно, отдельные народности, родственные иранцам, но и они были чужды иранской цивилизации. Бактра, оплот Ирана против Турана, в эпоху после Александра долгое время под властью своих греческих государей справлялась с этой оборонительной задачей; но мы уже говорили, что позднее она хотя и не погибла окончательно, но уже не была в состоянии дольше сдерживать проникновение скифов на юг. С упадком могущества Бактры та же задача встала перед Аршакидами. Трудно сказать, насколько им удалось с нею справиться.
В первое время Римской империи великие цари Ктесифона как на юге от Гиндукуша, так и в северных областях, по-видимому, оттеснили скифов или подчинили их своей власти, отняв у них при этом обратно часть Бактрийской области. Неизвестно, однако, были ли здесь установлены какие-либо постоянные границы, и если да, то какие. Часто упоминаются войны между парфянами и скифами. Последние, в особенности жившие вокруг Аральского озера предки нынешних туркменов, были обычно нападающей стороной, причем они то вторгались водным путем через Каспийское море в долины Куры и Аракса, то совершали из своих степей набеги на богатые равнины Гиркании и плодоносный оазис Маргианы (Мары). Пограничным областям приходилось поэтому откупаться от произвольных грабительских поборов уплатой дани, которая регулярно вносилась в установленные сроки, подобно тому как в настоящее время сирийские бедуины взимают с местных крестьян так называемую куббу.
Итак, парфянское правительство, по крайней мере в первые годы империи, так же как теперь турецкое, оказалось не в состоянии обеспечить здесь своим мирным подданным охрану плодов их труда и создать прочное мирное положение на границе. Для с.325 самого правительства парфянской державы эти пограничные столкновения также оставались открытой раной; они часто вносили осложнения в войны Аршакидов из-за престолонаследия и в их конфликты с Римом.
Римско-парфянские пограничные области
Выше мы говорили о том, как складывались отношения парфян с римлянами и как были установлены границы между обеими великими державами. Поскольку с парфянами соперничали армяне и правители царства на Араксе стремились играть в Передней Азии роль великих царей, парфяне вообще поддерживали дружественные отношения с римлянами, как с врагами своих врагов. Но после 265 разгрома Митрадата и Тиграна и особенно в результате установленных Помпеем порядков римляне заняли по отношению к парфянам такую позицию, которая была несовместима с серьезным и длительным миром между обоими государствами. На юге Сирия находилась теперь под непосредственным владычеством Рима, и римские легионы стояли на страже на краю большой пустыни, отделяющей приморские земли от долины Евфрата. На севере Каппадокия и Армения являлись римскими вассальными княжествами. Тем самым народы, граничившие с Арменией на севере — колхи, иберы, албанцы, — неизбежно освобождались из-под влияния парфян и, по крайней мере по мнению римлян, тоже превращались в римских вассалов. Граничившая с Арменией на юго-востоке по р. Араксу Малая Мидия, или Атропатена (Азербайджан), уже в борьбе с Селевкидами под властью старинной туземной династии отстояла свою национальность и сделалась даже самостоятельной; при Аршакидах царь этой страны выступает то как парфянский ленник, то как независимый от них, опирающийся на римлян владетель. Таким образом, влияние Рима доходило до Кавказа и западного берега Каспийского моря. Такое положение представляло нарушение границ, создавшихся существовавшими здесь национальными отношениями.
Правда, эллинская народность так прочно укоренилась на южном берегу Черного моря, а также внутри страны, в Каппадокии и Коммагене, что она могла служить здесь опорой римскому владычеству; но Армения и под многолетней властью Рима осталась все же страной негреческой, а общностью языка и верований, многочисленными брачными союзами между знатными фамилиями той и другой страны, одинаковой одеждой и одинаковым вооружением21 она была неразрывно связана с парфянским государством. с.326 Римские военные наборы и обложение податями никогда не распространялись на Армению; страна, самое большее, поставляла собственные войска и содержала их, а также снабжала продовольствием стоявшие в ее пределах римские отряды. Армянские купцы посредничали в торговле через Кавказ со Скифией, через Каспийское море — с Восточной Азией и Китаем, вниз по Тигру — с Вавилонией и Индией, на западе — с Каппадокией; было бы весьма естественно включить политически зависимую страну в сферу римского податного и таможенного обложения; однако до этого дело никогда не доходило. То, что Армения в национальном отношении была близка к парфянам, а в политическом зависела от Рима, является важным моментом в тянущейся на протяжении всей эпохи империи борьбе Рима со своим восточным соседом. Правда, в Риме понимали, что территориальные захваты по ту сторону Евфрата являются посягательством на исконные земли восточных народов и отнюдь не означают существенного усиления римского могущества. Но причина или, если угодно, оправдание того, что эти захваты все-таки продолжались, заключается в том, что сосуществование равноправных больших государств было несовместимо с самыми основами римской 266 политики и, можно, пожалуй, сказать — с политикой древнего мира вообще. Римская империя, в сущности, не признает иных границ, кроме морей или неспособных к сопротивлению областей. За более слабым, но все же обороноспособным государством парфян римляне не признавали права быть сильной державой и посягали на то, от чего парфяне, в свою очередь, не могли отказаться. Вследствие этого отношения между Римом и Ираном за все время существования империи представляют собой постоянную борьбу за левый берег Евфрата — борьбу, прерывающуюся лишь непродолжительными перемириями.
Парфяне в период гражданских войн в Риме
Договорами с парфянами, заключенными Лукуллом (III, 61) и Помпеем (III, 103), границей был признан Евфрат, т. е. парфянам была отдана Месопотамия. Но это не помешало римлянам принять в число своих вассалов властителей Эдессы, а путем расширения границ Армении к югу, по-видимому, косвенно подчинить своему влиянию, по крайней мере, бо́льшую часть северной Месопотамии (III, 120 сл.). Вследствие этого парфянское правительство после некоторого колебания начало войну с римлянами, формально объявив войну армянам. Ответом на это была экспедиция Красса, а после его поражения при Каррах (III, 283) — возвращение Армении под власть парфян; с этим связано возобновление со стороны парфян притязаний на западную половину царства Селевкидов; однако осуществить эти притязания в то время им, разумеется, не удалось (III, 286). В течение всей 20-летней гражданской войны, в которой погибла Римская республика и в конце концов утвердился принципат, продолжалось и состояние войны между римлянами и парфянами, причем нередко та и другая борьба взаимно переплетались. Помпей перед решительной битвой с.327 пытался заручиться союзом царя Орода, но когда этот последний потребовал уступки Сирии, Помпей не смог заставить себя отдать провинцию, которую сам же завоевал для Рима. Однако после катастрофы он пошел на этот шаг; но разного рода случайности побудили его бежать не в Сирию, а в Египет, где он затем и нашел свой конец (III, 357). Парфяне, по-видимому, все-таки собирались вторгнуться в Сирию, и позднейшие вожди республиканцев не пренебрегали помощью врагов родины.
Еще при жизни Цезаря Цецилий Басс, подняв знамя восстания в Сирии, немедленно призвал на помощь парфян. Они откликнулись на это приглашение; сын Орода Пакор разбил наместника Цезаря и освободил осажденные им в Апамее войска Басса (709) [45 г.]. По этой причине, а также с целью отомстить за поражение при Каррах, Цезарь решил ближайшей весной лично отправиться в Сирию и за Евфрат, но смерть помешала ему привести этот план в исполнение. Когда впоследствии Кассий начал военные приготовления в Сирии, он тоже вступил в соглашение с парфянским царем, и в решительной битве при Филиппах (712) [42 г.] парфянские конные стрелки сражались за свободу Рима. Так как республиканцы потерпели поражение, великий царь сперва держался спокойно, а Антоний, хотя и намеревался выполнить планы диктатора, однако на первых порах имел достаточно забот по устройству Востока.
Парфяне в Сирии и Малой Азии
Столкновение было неизбежно; нападающей стороной оказался на этот раз парфянский царь. Когда в 713 г. [41 г.] Октавиан вел в Италии борьбу с полководцами Антония и его супругой, а сам Антоний пребывал в бездействии в Египте подле царицы Клеопатры, Ород внял настояниям одного жившего при нем в изгнании римлянина, Квинта Лабиена, прежде служившего офицером в войске Брута, 267 сына злейшего врага Цезаря — Тита Лабиена, и отправил его, а также своего сына Пакора, с сильной армией за пределы своей страны. Наместник Сирии Цедиций Сакса не выдержал неожиданного натиска; римские гарнизоны, составленные большей частью из старых солдат республиканской армии, перешли под знамена своего прежнего командира. Ему подчинились Апамея, Антиохия и вообще все города Сирии, за исключением расположенного на острове Тира, который было невозможно покорить без флота; Сакса, спасаясь бегством в Киликию, сам лишил себя жизни, чтобы не попасть в плен. После захвата Сирии Пакор обратился против Палестины, а Лабиен направился в провинцию Азию, где все города, за исключением карийской Стратоникеи, подчинились ему сразу или после боя. Антоний, поглощенный осложнениями в Италии, не мог послать никакой помощи своим наместникам, и почти два года (с конца 713 до весны 715 г.) [41—
Изгнание парфян Вентидием Бассом
с.328 Только после того как была устранена угроза разрыва между обоими правителями, Антоний послал новое войско под предводительством Публия Вентидия Басса, которому он передал главное начальство в провинциях Азии и Сирии. Этот способный военачальник встретил в Азии одного Лабиена с его римскими войсками и быстро вытеснил его из провинции. На границе Азии и Киликии, в горных проходах Тавра, отряд парфян хотел оказать помощь своим спасавшимся бегством союзникам, но и он был разбит прежде, чем мог соединиться с Лабиеном, а этот последний вслед за тем был настигнут римлянами в Киликии во время бегства и убит. Вентидий столь же успешно завладел горными проходами Амана на границе Киликии и Сирии; здесь пал Фарнапат, лучший из парфянских военачальников (715) [39 г.]. Тем самым Сирия была очищена от неприятеля. Правда, в следующем году Пакор еще раз перешел Евфрат, но лишь для того, чтобы найти себе гибель вместе с большей частью своего войска в решительной битве при Гиндаре к северо-востоку от Антиохии (9 июня 716 г. [38 г.]). Эта победа до известной степени загладила поражение при Каррах и притом имела прочные положительные результаты — с тех пор парфянские войска долгое время не показывались на римском берегу Евфрата.
Положение Антония
Если в интересах Рима было расширить свои завоевания на Востоке и вступить во владение наследством Александра во всем его объеме, то обстоятельства никогда не складывались столь благоприятно для этого, как в 716 г. [38 г.]. Отношения между обоими правителями весьма своевременно улучшились, и, кроме того, сам Цезарь, по-видимому, искренне желал своему соправителю и новому зятю солидного и удачного ведения войны. Катастрофа при Гиндаре вызвала у парфян тяжелый династический кризис. Царь Ород, глубоко потрясенный гибелью старшего и способнейшего из своих сыновей, отказался от власти в пользу своего второго сына Фраата. Последний, чтобы вернее обеспечить за собой престол, ввел режим террора, жертвами которого явились его многочисленные братья и даже старик-отец, равно как ряд знатнейших лиц в государстве; некоторые из этих последних спаслись бегством и искали защиты у римлян, в том числе могущественный и уважаемый Монес. На Востоке Рим никогда не имел такого многочисленного и сильного 268 войска, как в то время: Антоний был в состоянии повести за Евфрат не менее 16 легионов, около 70 тыс. римской пехоты, около 40 тыс. вспомогательных войск, 10 тыс. испанских и галльских, 6 тыс. армянских всадников; по меньшей мере половину этих войск составляли приведенные с Запада отряды, закаленные в боях и готовые следовать за своим любимым и уважаемым вождем, победителем при Филиппах, и под его личным руководством присоединить еще бо́льшие достижения к тем блестящим победам, которые были уже одержаны над парфянами, хотя и не им, но для него.
Намерения Антония
с.329 Антоний действительно замышлял основать великое азиатское царство, наподобие царства Александра. Следуя примеру Красса, объявившего перед своим выступлением в поход, что он распространит римское владычество до Бактрии и Индии, Антоний назвал своего первого сына, рожденного ему египетской царицей, именем Александра. По-видимому, он серьезно намеревался, с одной стороны, за исключением вполне эллинизированных провинций Вифинии и Азии, подчинить управлению мелких зависимых князей все владения империи на Востоке, в которых еще не была принята эта форма политического устройства, с другой же стороны — придать форму сатрапий всем восточным землям, когда-либо занятым западными завоевателями, и сделать их тем самым подвластными Риму. Бо́льшая часть восточной половины Малой Азии и военное первенство были отданы самому воинственному из местных князей — галату Аминте (стр. 292). Сатрапии получили также князья Пафлагонии, вытесненные из Галатии потомки Дейотара, Полемон, новый князь Понта и супруг внучки Антония Пифодориды; царьки Каппадокии и Коммагены также сохранили свои сатрапии. Бо́льшую часть Киликии и Сирии вместе с Кипром и Киреной Антоний соединил с египетским государством, которому он таким образом почти вернул те территории, которые входили в его состав при Птолемеях, а так как любовницу Цезаря царицу Клеопатру он сделал своей собственной любовницей или, вернее, супругой, то незаконный сын Цезаря, Цезарион, уже ранее признанный ее соправителем в Египте22, был объявлен наследником старинной державы Птолемеев, а ее незаконный сын от Антония Птолемей Филадельф — наследником Сирии. Другому сыну Клеопатры, которого она родила Антонию, — уже упомянутому Александру, — была пока дана Армения как залог будущего владычества над Востоком. С этим устроенным на восточных началах великим царством23 Антоний 269 предполагал соединить также принципат над Западом. Сам он с.330 не принимал царского звания и, напротив, перед своими соотечественниками и солдатами носил те же титулы, какие имел Цезарь. Но на имперских монетах с латинской надписью Клеопатра именуется царицей царей, а ее сыновья от Антония — по меньшей мере царями; голова старшего сына Антония изображается на монетах рядом с головой отца — значит, наследственность власти представляется чем-то само собой разумеющимся. В своем отношении к браку и к праву наследования законных и побочных детей Антоний придерживался восточных обычаев, принятых у великих царей, или, как он говорил сам, божественной свободы своего предка Геракла24; своего сына Александра и его сестру-близнеца Клеопатру он назвал: первого — Гелиосом, вторую — Селеной — по примеру как раз этих великих царей, и как некогда беглецу Фемистоклу персидский царь подарил несколько азиатских городов, так и он отдал перешедшему на его сторону парфянину Монесу три города в Сирии. В Александре также до некоторой степени сосуществовали македонский царь и царь царей Востока, а наградой за лагерную жизнь в Гавгамеле служило для него брачное ложе в Сузе; однако его римская копия вследствие самого своего сходства во многом напоминала карикатуру.
Приготовления к войне с парфянами
Мы не имеем возможности решить, представлял ли себе Антоний свое положение на Востоке, сейчас же после того как он принял власть, именно в таком виде; вероятно, мысль об образовании нового восточного великого царства в соединении с принципатом на Западе созревала в нем постепенно и вылилась в окончательную форму лишь после того, как в 717 г. [37 г.] по возвращении своем из Италии в Азию он вновь сблизился с последней царицей из дома Лагидов, чтобы более уже с ней не расставаться. Однако столь широкие с.331 начинания были ему не по плечу. Будучи одним из тех военных талантов, которые умеют, находясь лицом к лицу с врагом, и в особенности в трудных обстоятельствах, наносить хорошо рассчитанные и смелые удары, Антоний был лишен воли государственного человека, ясного понимания политических задач и способности решительно добиваться их выполнения. Если бы диктатор Цезарь поставил перед ним задачу покорения Востока, он, вероятно, отлично разрешил бы ее; но маршал не годился во властители. После изгнания парфян из Сирии прошло почти два 270 года (лето 716 — лето 718) [38—
Война Антония с парфянами
Когда он наконец в 718 г. [36 г.] вырвался из объятий не Октавии, а Клеопатры и двинул в поход свои боевые колонны, значительная часть удобного для военных действий времени года была уже пропущена. Еще более странным, чем эта потеря времени, было направление, взятое Антонием. И в прежнее время и впоследствии все наступательные войны римлян против парфян велись в направлении на Ктесифон, столицу царства, расположенную к тому же на его западной границе; город этот является для армии, двигающейся вниз по берегам Евфрата и Тигра, естественной и ближайшей операционной целью. Достигнув Тигра через северную Месопотамию приблизительно тем путем, каким шел Александр, Антоний мог бы двинуться вниз по берегу реки на Ктесифон и Селевкию. Но вместо этого он пошел в северном направлении сперва в Армению, а отсюда, собрав все свои боевые силы и пополнив их главным образом армянской кавалерией, вышел на плоскогорье Мидийской Атропатены (Азербайджан). Такой план похода ему, вероятно, рекомендовал союзный армянский с.332 царь, так как армянские государи во все времена стремились к обладанию этой соседней страной; теперь армянский царь Артавазд мог рассчитывать победить носившего то же имя сатрапа Атропатены и присоединить его владения к своим.
Однако сам Антоний не мог руководствоваться подобными соображениями. По-видимому, он рассчитывал проникнуть из Атропатены в самое сердце неприятельской страны и намеревался сделать целью своего движения старинные персидские резиденции Экбатану и Раги. Но, составляя такой план, он действовал, не имея представления о трудностях местности и совершенно недооценивая силы сопротивления врага; к тому же неблагоприятными для него обстоятельствами были краткость времени, удобного для операций в этой гористой местности, и позднее начало похода. Так как такой способный и опытный военачальник, каким был Антоний, едва ли мог совершить столь грубые ошибки, то, по всей вероятности, здесь сыграли роль особые политические соображения. Как мы уже говорили, власть Фраата была непрочной; Монес, на 271 верность которого Антоний вполне полагался и которого он, может быть, даже надеялся посадить на место Фраата, по желанию парфянского царя25 вернулся к себе на родину; Антоний, по-видимому, рассчитывал, что Монес поднимет восстание против Фраата, и в ожидании этой междоусобной войны повел свою армию во внутренние области Парфии. Конечно, Антоний имел возможность оставаться в ожидании успехов этого удара в дружественной Армении и, если потребуются дальнейшие операции, использовать в следующем году хотя бы все летнее время; но такая выжидательная тактика была не по сердцу нетерпеливому полководцу. Однако он столкнулся в Атропатене с упорным сопротивлением сильного и наполовину независимого царька, стойко выдерживавшего осаду в своей столице Прааспе, или Фраарте (к югу от озера Урмии, вероятно, на верхнем течении Джагхату); к тому же, неприятельское вторжение, по-видимому, положило конец внутренним раздорам парфян. Фраат повел на выручку осажденного города большое войско. Антоний взял с собой много осадных орудий, но, нетерпеливо стремясь вперед, оставил их позади, возложив их охрану на два легиона под начальством Оппия Статиана. Поэтому все попытки овладеть осажденным городом оставались безуспешными; а царь Фраат отрядил всю свою конницу под начальством упомянутого Монеса в тыл врага против медленно продвигавшегося вперед корпуса Статиана. Парфяне изрубили отряд, прикрывавший обоз, убив, между прочим, и самого полководца, а остальных взяли в плен и с.333 уничтожили весь обоз, всего до 300 повозок. Это решило исход кампании. Армянский царь, отчаявшись в ее успехе, собрал свое войско и вернулся в свои пределы. Антоний не сразу прекратил осаду и однажды даже разбил царское войско в открытом бою, но ловкие всадники скрылись, не понеся серьезных потерь, и победа осталась безрезультатной. Попытка добиться от царя по крайней мере возвращения знамен, как прежних, так и только что потерянных, и таким образом заключить мир если не с выгодой, то хотя бы с честью, не удалась; за такую дешевую цену парфянский царь не хотел выпустить из рук верного успеха. Он лишь обещал посланцам Антония дать римлянам возможность спокойно вернуться на родину, если они снимут осаду. Это обещание противника, мало почетное и мало успокоительное, вряд ли могло побудить Антония к отступлению. Можно было стать на зимние квартиры во вражеской стране, тем более, что парфянские войска не знали длительной военной службы и ввиду приближавшейся зимы большинство воинов, наверное, разошлось бы по домам. Но у римлян не было надежного опорного пункта, подвоз припасов в опустошенной стране не был обеспечен, а главное — сам Антоний не был способен на такое медлительное ведение войны. Поэтому он побросал осадные машины, которые сейчас же были сожжены осажденными, и начал трудное отступление — запоздалое или преждевременное, но во всяком случае несвоевременное; 15 дневных переходов (300 римских миль) по враждебной стране отделяли римское войско от 272 Аракса, пограничной реки Армении, единственной страны, куда римляне могли отступить, несмотря на двусмысленное поведение ее властителя. Неприятельское войско в 40 тыс. всадников, невзирая на данное обещание, шло по пятам отступавших, а с уходом армян римляне лишились лучшей части своей конницы. Припасов и вьючных животных едва хватало; время года было очень позднее. Но в этом опасном положении Антоний снова обрел свои силы и свое военное искусство, а отчасти и свое военное счастье; он принял решение — и сам полководец, как и войска, выполнили задачу блестяще. Если бы при них не находился один прежний солдат Красса, принявший парфянское подданство, а потому великолепно знакомый с каждой дорогой и тропинкой, — он повел их не по равнине, которой они пришли, а по горам, затруднявшим нападения конницы (по-видимому, через горы вокруг Тавриза), — войско едва ли пришло бы к цели; и если бы Монес, стараясь по-своему уплатить Антонию свой долг признательности, не извещал его своевременно о лживых заверениях и коварных умыслах своих соотечественников, то римляне непременно попали бы в одну из засад, которые им устраивались неоднократно. Солдатская натура Антония проявилась в эти тяжелые дни с большим блеском в его искусстве пользоваться каждым благоприятным моментом, в его строгости по отношению к трусам, в его умении поднимать боевой дух солдат, в его неотступных заботах о раненых и больных.
с.334 Тем не менее спасение было едва ли не чудом. Антоний уже дал распоряжение одному верному телохранителю в крайнем случае не дать ему живым попасть в руки врагов. Подвергаясь постоянным нападениям коварного врага, в суровую зимнюю стужу, часто оставаясь то без надлежащего продовольствия, то без воды, достигли они через 27 дней спасительной границы, где неприятель оставил их в покое. Потери были огромны; за 27 дней произошло 18 более или менее крупных схваток, причем только в одной из них римляне потеряли 3 тыс. человек убитыми и 5 тыс. ранеными. Жертвами этих постоянных битв в арьергарде и на флангах оказывались именно лучшие, храбрейшие солдаты. В этом мидийском походе было потеряно все снаряжение, пятая часть обоза, четвертая часть армии — 20 тыс. пехотинцев и 4 тыс. всадников, причем большая часть солдат погибла не от меча, а от голода и эпидемических болезней. Страдания несчастной армии не окончились и на Араксе. Артавазд принял ее дружелюбно, да он и не имел иного выбора; можно было бы, конечно, зимовать здесь. Но нетерпение Антония не допустило этого; войско двинулось дальше, и вследствие все усиливавшихся холодов и распространившихся среди солдат болезней этот последний переход от Аракса до Антиохии стоил жизни еще 8 тыс. солдат, хотя нападения неприятеля уже прекратились. Этот поход был последней вспышкой военных дарований и доблести Антония, но в политическом отношении для него это было катастрофой, в особенности потому, что тем временем Октавиан, счастливо окончив войну в Сицилии, укрепил свое владычество на Западе и навсегда завоевал доверие Италии.
Последние годы Антония на Востоке
Ответственность за неудачу, которую Антоний тщетно пытался скрыть, он возлагал на подчиненных царей Каппадокии и Армении — на последнего с тем большим основанием, что его преждевременный уход от Прааспы значительно увеличил опасности и 273 потери отступления. Но за план похода ответственность нес не Артавазд, а Антоний26, да и в крушении надежд, возлагавшихся на Монеса, в катастрофе Статиана, в неудачной осаде Прааспы не был повинен армянский царь.
Антоний не отказался от мысли о покорении Востока и в ближайшем году (719) [35 г.] снова выступил в поход из Египта. Обстоятельства и теперь еще складывались сравнительно благоприятно. С мидийским царем Артаваздом был заключен дружественный союз; Артавазд поссорился с парфянским сюзереном, а с.335 главное — враждовал со своим армянским соседом и, хорошо зная недовольство Антония последним, мог рассчитывать на поддержку со стороны врага своего противника. Все зависело от того, будет ли достигнуто прочное соглашение между обоими повелителями империи — увенчанным победой владыкой Запада и потерпевшим поражение властителем Востока. При известии о том, что Антоний собирается продолжать войну, его законная супруга — сестра Октавиана — отправилась из Италии на Восток, чтобы привести ему новые войска и вновь укрепить его связи с ней и ее братом. Если Октавия, знавшая об отношениях своего супруга с египетской царицей, все же думала великодушно протянуть ему руку для примирения, то, должно быть, и Октавиан в то время был еще готов поддерживать существующие отношения; это подтверждается тем, что война на северо-восточной границе Италии началась именно в этот момент. И брат и сестра великодушно приносили свои личные интересы в жертву общественному благу. Но как ни настоятельно требовали и соображения личного характера и чувство чести принять протянутую руку, Антоний не смог найти в себе сил, чтобы порвать с египетской царицей; он отправил свою жену обратно, что было в то же время разрывом с ее братом, а также, можно добавить, и отказом от продолжения войны с парфянами. Теперь, прежде чем думать об этой войне, нужно было разрешить спор о власти между Антонием и Октавианом.
Антоний немедленно вернулся из Сирии в Египет и в ближайшие годы не предпринимал ничего нового для осуществления своих завоевательных планов на Востоке; он только наказал тех, кого считал виновными в своей неудаче. Каппадокийского царя Ариарата он велел казнить27 и передал его царство его родственнику по боковой линии Архелаю. Подобная же участь ожидала и армянского царя. Когда в 720 г. [34 г.] Антоний прибыл в Армению, как он говорил, для продолжения войны, он преследовал лишь одну цель — наказать царя, отказавшегося ехать в Египет. Этот акт мести был выполнен недостойным образом, посредством хитрости, и столь же недостойным образом отпразднован в Александрии каким-то карикатурным подражанием капитолийскому триумфу. Именно тогда сын Антония, предназначенный, как мы уже говорили выше, во властители 274 Востока, был сделан царем Армении и помолвлен с дочерью нового союзника — царя Мидии, между тем как старший сын захваченного и через некоторое время казненного по приказанию Клеопатры армянского царя, Артакс, провозглашенный армянами царем после гибели отца, покинул страну и бежал к парфянам. Армения и Мидийская Атропатена находились, таким образом, во власти Антония или в союзе с ним; было объявлено о продолжении войны с парфянами, но ее пришлось отложить до победы над западным с.336 соперником Антония. Но Фраат со своей стороны напал на Мидию, сначала безуспешно, потому что стоявшие в Армении римские войска оказали поддержку мидянам. Когда же Антоний во время своих военных приготовлений против Октавиана отозвал отсюда свои войска, парфяне начали брать верх, победили мидян и поставили царем над Мидией и Арменией Артакса, а тот, чтобы отплатить за казнь своего отца, приказал схватить и перебить всех римлян, живших в разных местах страны. Если Фраат не до конца использовал великую борьбу между Антонием и Октавианом, пока она готовилась и разыгрывалась, то, вероятно, потому, что на этот раз ему помешали смуты, разразившиеся в его собственной стране. Смуты эти кончились тем, что он был изгнан и бежал к восточным скифам, а великим царем был провозглашен Тиридат. В то время когда у берегов Эпира происходила решающая морская битва, а затем в Египте над головой Антония разразилась катастрофа, этот новый великий царь сидел в Ктесифоне на шатком троне, а на отдаленной границе царства туранские полчища готовились снова посадить на его место прежнего властителя, что им вскоре затем и удалось.
Первые мероприятия Августа на Востоке
Умному, ясно глядевшему на вещи человеку, которому выпало на долю ликвидировать начинания Антония и твердо установить взаимоотношения между обеими частями империи, надлежало проявить в одинаковой степени умеренность и энергию. Было бы большой ошибкой, следуя планам Антония, думать о покорении Востока или хотя бы о новых завоеваниях на Востоке. Август это понял; его военные мероприятия ясно показывают, что хотя он и считал, что средиземноморская держава непременно должна овладеть берегами Сирии и Египта, он не придавал значения завоеванию внутренних земель. Между тем Армения уже несколько десятков лет находилась под властью римлян и при создавшейся обстановке могла быть только римской или парфянской; по своему положению эта страна была в военном отношении для каждой великой державы воротами для нападения на владения другой. Август тоже отнюдь не собирался отказываться от Армении и отдавать ее парфянам, да при существовавшем положении дел он едва ли мог и думать об этом. Но Рим не мог ограничиться сохранением Армении; местные условия вынуждали римлян распространять свое влияние далее, на бассейн Куры, на земли иберов по ее верхнему течению и земли албанов — по нижнему, т. е. на жителей современной Грузии и Ширвана, одинаково искусных в бою и в качестве всадников и в качестве пехотинцев; в то же время нельзя было допускать распространения парфянского владычества к северу от Аракса далее Атропатены. Уже экспедиция Помпея показала, что неизбежным результатом оккупации Армении должно было явиться продвижение римлян с одной стороны в глубь Кавказа, а с другой — к западному берегу Каспийского моря. Поводы к такому продвижению имелись в избытке. Легаты Антония с.337 сражались и с иберами и с албанами. 275 Власть Рима распространялась не только на побережье от Фарнакии до Трапезунда, но и на область колхов у устья Фазиса. К этим общим причинам присоединились особые обстоятельства, в силу которых новому римскому властителю неизбежно приходилось не только угрожать народам Востока, но и приводить эти угрозы в исполнение. Нельзя было оставить безнаказанным поступок царя Артакса, приказавшего, как некогда Митрадат, перебить всех римлян, находившихся в его владениях. Бежавший из своей страны мидийский царь обратился теперь за помощью к Августу, как в прежние времена он обратился бы к Антонию. Междоусобная война и борьба между претендентами на парфянский престол облегчали нападение, к тому же изгнанный властитель Тиридат также искал защиты у Августа и выражал готовность принять от него в лен свое царство и стать римским вассалом. Возврат попавших в руки парфян при поражениях Красса и сторонников Антония пленных римлян и потерянных знамен сам по себе не мог бы показаться властителю достаточным основанием для начала войны; но восстановитель римского государства не мог оставить без внимания этот вопрос военной и политической чести. Римский государственный деятель должен был считаться с такого рода соображениями. При той позиции, которую занял Август в отношении Востока, активная политика была необходима, а вследствие прежних неудач она была необходима вдвойне. Без сомнения, было желательно поскорее урегулировать положение в Риме; но для не имевшего соперников властителя не было острой необходимости приступить к этому немедленно. После сокрушительных ударов при Акциуме и Александрии Август, располагавший сильным и победоносным войском, был господином положения. Правитель типа Цезаря едва ли вернулся бы в Рим, не восстановив своего протектората над Арменией, не упрочив верховную власть Рима на землях до Кавказа и Каспийского моря и не сведя счетов с парфянами. Предусмотрительный и энергичный правитель сейчас же организовал бы оборону границ на Востоке, как того требовали обстоятельства; с самого начала было ясно, что четырех сирийских легионов общей численностью в 40 тыс. человек было недостаточно, чтобы охранять интересы Рима одновременно на Евфрате, Араксе и Куре, и что ополчения вассальных царств лишь скрывали недостаточность войск империи, но не восполняли ее. Армения по своим политическим и национальным симпатиям тяготела скорее к парфянам, чем к римлянам; цари Коммагены, Каппадокии, Галатии и Понта, напротив, скорее склонялись на сторону римлян, но они были ненадежны и слабы. Политика сохранения status quo также требовала энергичного удара мечом, а для проведения ее в дальнейшем требовалась помощь со стороны превосходящих военных сил Рима.
Август не нанес этого удара и не принял оборонительных мер, конечно, не потому, что он неправильно представлял себе с.338 положение дел, но потому, что в его натуре было нерешительно и медлительно делать все, что он признавал необходимым, и более, чем следовало, подчинять внешние отношения соображениям внутренней политики. Он, конечно, понимал, что для охраны границ сил малоазийских вассальных государств недостаточно; в связи с этим он уже в 729 г. [25 г.], после смерти царя Аминты, власть которого распространялась на все внутренние области Малой Азии, не назначил ему преемника, а подчинил страну императорскому легату. Вероятно, более крупные 276 из соседних зависимых государств, в первую очередь Каппадокия, после смерти своих правителей должны были таким же образом превратиться в императорские наместничества. Это был шаг вперед, поскольку в таком случае ополчения этих стран вливались в имперскую армию и ставились под команду римских офицеров; но серьезного давления на ненадежные пограничные земли или, тем более, на соседнюю великую державу эти войска оказывать не могли, хотя теперь они считались войсками империи. Однако все эти соображения были побеждены необходимостью сокращения численности регулярной армии и максимального снижения военных расходов.
Столь же мало удовлетворяли требованиям момента меры, принятые Августом на возвратном пути из Александрии. Он поставил изгнанного царя Мидии правителем Малой Армении, а парфянскому претенденту Тиридату предоставил убежище в Сирии, намереваясь использовать первого, чтобы угрожать царю Артаксу, упорствовавшему в открытой вражде к Риму, а второго — чтобы оказывать давление на царя Фраата. Начатые с этим царем переговоры о возвращении парфянских победных трофеев затянулись и не давали никаких результатов, хотя в 731 г. [23 г.] Фраат обещал вернуть эти трофеи, чтобы добиться освобождения своего сына, случайно попавшего в руки римлян.
Август в Сирии в 734 г.
Только когда Август в 734 г. [20 г.] лично прибыл в Сирию и серьезно взялся за дело, народы востока подчинились Риму. В Армении, где против царя Артакса поднялась сильная партия, восставшие отдались в руки римлян и просили императора назначить царем младшего брата Артакса, Тиграна, воспитанного при императорском дворе и жившего тогда в Риме. Когда пасынок императора Тиберий Клавдий Нерон, тогда 22-летний юноша, вторгся со своим войском в Армению, царь Артакс был убит своими родными, а Тигран получил царскую корону из рук представителя императора, подобно тому как 50 лет назад получил корону от Помпея его дед, носивший то же самое имя (III, 106). Атропатена была снова отделена от Армении и перешла под власть князя Ариобарзана, тоже получившего воспитание в Риме, сына ранее упомянутого Артавазда; впрочем, Ариобарзан получил эту землю, по-видимому, не как римское, а как парфянское ленное царство. Нам ничего не известно о внутреннем с.339 строе кавказских княжеств; но так как впоследствии они числились среди римских вассальных государств, можно предположить, что здесь и в то время одержало верх римское влияние. И сам царь Фраат, поставленный теперь перед выбором — сдержать свое слово или начать открытую борьбу, решился скрепя сердце на поступок, глубоко оскорбительный для национального чувства его соотечественников, а именно — на выдачу захваченных знамен и немногих еще оставшихся в живых пленных римлян.
Миссия Гая Цезаря на Востоке
Эта бескровная победа государя-миротворца была встречена всеобщим ликованием. Римляне и после этой победы еще долгое время поддерживали дружественные отношения с парфянским царем, так как непосредственные интересы обеих великих держав почти не сталкивались. Напротив, в Армении поставленная Римом власть, не имевшая никакой опоры в стране, с трудом держалась против национальной оппозиции. После ранней смерти царя Тиграна его дети или управлявшие от их имени регенты сами примкнули к этой оппозиции. Против них друзья Рима выдвинули другого правителя, князя Артавазда, но он не смог справиться с более сильной 277 оппозиционной партией. Эти смуты в Армении отразились и на отношениях с парфянами. Армяне, враждебно относившиеся к Риму, естественно, стремились опереться на парфян, да и Аршакиды не могли забыть, что Армения была раньше владением парфянской младшей линии. Бескровные победы часто оказываются непрочными и опасными. Дело дошло до того, что римское правительство в 748 г. [6 г.] дало поручение тому же самому Тиберию, который за 14 лет перед тем поставил Тиграна ленным царем Армении, вторично двинуться с войском в Армению и в случае надобности силой оружия водворить там порядок. Но разлад в семье императора, прервавший покорение Германии (стр. 45), сказался и здесь и тоже имел неблагоприятные для Рима последствия. Тиберий отказался выполнить поручение своего отчима, а так как другого способного военачальника среди членов императорского дома не было, римскому правительству поневоле пришлось в течение нескольких лет ограничиваться ролью наблюдателя, в то время как в Армении хозяйничала антиримская партия, пользовавшаяся поддержкой парфян.
Наконец в 753 г. [1 г.] то же самое поручение было возложено на старшего приемного сына императора, 20-летнего Гая Цезаря, причем, как надеялся его отец, подчинение Армении должно было послужить началом осуществления более широких планов и самый поход на Восток молодого наследника должен был стать как бы продолжением похода Александра. Географ Исидор, сам родом с устьев Евфрата, и представитель греческой культуры среди окружения Августа мавретанский царь Юба по поручению императора или просто вследствие своей близости ко двору, посвятили молодому наследнику: первый — свои собранные на Востоке заметки, а второй — сборник своих литературных извлечений, с.340 касающихся Аравии; сам наследник, по-видимому, сгорал от нетерпения завоевать Аравию и тем самым осуществить то, в чем Александру помешала смерть, и с блеском загладить неудачу политики Августа. Что касается Армении, то его миссия имела такой же успех, как в свое время миссия Тиберия. Наследник римского престола и великий царь Парфии Фраатак съехались для личной встречи на одном из островов Евфрата. Парфяне снова отказались от Армении; таким образом опасность надвигавшейся войны с ними была устранена и нарушенное доброе согласие восстановлено — по крайней мере внешне. Гай поставил правителем Армении Ариобарзана, царевича из мидийского царствующего дома, и верховная власть Рима была вновь упрочена. Однако враждебно относившиеся к Риму армяне отказались подчиниться; пришлось не только вести в Армению легионы, но и сражаться. Под стенами армянского замка Артагиры молодой наследник вследствие коварной хитрости одного парфянского офицера получил рану (2 г. н. э.) и через несколько месяцев умер. Теперь снова пришлось расплачиваться за соединение имперской и династической политики. Смерть молодого человека нарушила осуществление больших политических замыслов. С такой уверенностью обещанная правительством империи экспедиция в Аравию была отменена, после того как ее успех уже не требовался для того, чтобы расчистить путь императорскому сыну к наследованию власти. Были забыты и дальнейшие мероприятия на Евфрате; ближайшая цель — занятие Армении и восстановление отношений с парфянами — была достигнута, хотя и этот успех был омрачен смертью наследника.
Миссия Германика на Востоке
278 Но и этот успех был столь же непрочен, как успех более блестящей экспедиции 734 г. [20 г.]. Антиримская партия вела борьбу с поставленными Римом правителями Армении и заменяла их своими ставленниками при тайном или открытом сообщничестве парфян. Когда парфянский царевич Вонон, получивший воспитание в Риме, вступил на освободившийся парфянский престол, римляне возымели надежду найти в нем опору; однако именно вследствие этого ему вскоре пришлось оставить престол, и его место занял мидийский царь Артабан (около 10 г. н. э.); это был энергичный человек, происходивший со стороны матери от Аршакидов, но принадлежавший к скифскому племени даков и воспитанный в обычаях этого племени. Тогда армяне пригласили себе в цари Вонона, и Армения осталась под римским влиянием. Однако Артабан никак уже не мог допустить, чтобы вытесненный им соперник стал правителем соседнего государства; чтобы поддерживать этого во всех отношениях непригодного для своего поста человека, римскому правительству пришлось бы применять силу оружия и против парфян и против его собственных подданных. Пришедший тем временем к власти Тиберий не сразу решил вмешаться в эту борьбу, и потому в Армении временно победила антиримская партия; но в расчеты Тиберия не входило отказаться от важной с.341 пограничной страны. Напротив, в 17 г. было приведено в исполнение уже давно решенное предприятие — присоединение к империи Каппадокийского царства. Престарелый Архелай, занимавший каппадокийский престол с 718 г. (36 г. до н. э.), был вызван в Рим, и здесь ему было объявлено, что он уже не царь. Таким же образом перешло тогда под непосредственное императорское управление небольшое, но важное для переправы через Евфрат Коммагенское царство. Тем самым непосредственная граница империи была продвинута до среднего Евфрата.
Как раз в это время прибыл на Восток наследник римского престола Германик, который только что проявил свои выдающиеся таланты полководца на Рейне; ему даны были широкие полномочия, чтобы установить порядок в новой провинции Каппадокии и восстановить подорванный авторитет имперской власти. Эта миссия также быстро и без труда достигла своей цели. Хотя Германик и не получил от сирийского наместника Гнея Пизона тех вспомогательных войск, которых он с полным правом требовал, он все же отправился в Армению и одним лишь авторитетом своей личности и своего высокого положения привел страну к покорности. Он сместил неспособного Вонона и, согласно желанию проримски настроенной знати, поставил армянским царем сына того Полемона, которого Антоний сделал царем Понта, Зенона, или, как он именовался в качестве царя Армении, Артаксию. Последний был связан с императорским домом через свою мать, царицу Пифодориду, внучку триумвира Антония; но вместе с тем он получил туземное воспитание, был искусным охотником и на пирушках большой мастер выпить. Великий царь Артабан дружелюбно пошел навстречу желаниям наследника римского престола и просил его лишь об одном — удалить из Сирии его предшественника Вонона, чтобы положить конец сношениям, которые последний завязал с недовольными парфянами. Так как Германик согласился на эту просьбу и удалил беспокойного изгнанника в Киликию, где тот вскоре погиб при попытке к бегству, то между обеими великими державами установились наилучшие отношения. Артабан пожелал даже лично встретиться с Германиком на Евфрате, как это в свое время сделали Фраатак и Гай; однако Германик отклонил эту встречу, опасаясь, 279 вероятно, легко возбудимой подозрительности Тиберия. Но и на эту восточную экспедицию легла такая же мрачная тень, как и на предшествовавшую, — римский престолонаследник не вернулся из нее живым.
Миссия Вителлия
Некоторое время принятые меры давали свои плоды. Пока Тиберий правил твердой рукой и пока был жив армянский царь Артаксия, на Востоке все было спокойно; но в последние годы жизни престарелого императора, когда он, уединившись на Капри, предоставил дела их собственному течению, уклоняясь от какого бы то ни было вмешательства в управление империей, и в особенности после смерти Артаксии с.342 (около 34 г.), снова началась старая игра. Царь Артабан, положение которого в стране укрепилось благодаря продолжительному счастливому царствованию и неоднократным успехам в борьбе с пограничными иранскими племенами, убежденный, что старый император не проявит никакой охоты начинать тяжелую войну на Востоке, склонил армян провозгласить своим царем его собственного старшего сына Аршака, т. е. заменить римский протекторат парфянским. По-видимому, он серьезно готовился к войне с Римом; он потребовал от римского правительства передачи ему наследства погибшего в Киликии его предшественника и соперника Вонона; в своей переписке с Римом он открыто заявлял, что Восток должен принадлежать людям Востока, и при этом открыто разоблачал творившиеся при императорском дворе жестокости, о которых в Риме осмеливались говорить лишь шёпотом в кругу самых надежных лиц. Кажется, он сделал даже попытку завладеть Каппадокией.
Однако он недооценил старого льва. Тиберий и на Капри был страшен не только для придворных — это был не такой человек, чтобы позволить безнаказанно издеваться над собой и в своем лице над Римом. Он послал на Восток Луция Вителлия, отца будущего императора, смелого офицера и искусного дипломата, с теми же полномочиями, какие ранее имели Гай Цезарь и Германик, и приказал ему в случае надобности вести за Евфрат сирийские легионы. Одновременно он прибег к неоднократно испытанному средству, состоявшему в том, чтобы, оказывая поддержку восстаниям и выдвигая своих претендентов, создавать осложнения в собственных землях восточных властителей. Против парфянского царевича, приглашенного на престол армянской национальной партией, он выставил князя из царственного дома иберов — Митрадата, брата иберского царя Фарасмана, — и убедил этого царя, равно как и албанского князя, оказать военную поддержку римскому претенденту на армянский престол. На римское золото были наняты для вторжения в Армению многочисленные полчища закавказских сарматов, воинственных и с готовностью шедших за любым вербовщиком. Римскому претенденту удалось отравить своего соперника с помощью подкупленных придворных и овладеть всей страной и ее столицей Арташатом. Артабан послал в Армению на место убитого Аршака своего другого сына, Орода, и также старался завербовать себе в Закавказье вспомогательные войска; но лишь небольшая часть их достигла Армении, а отряды парфянской конницы не могли равняться с прекрасной пехотой кавказских народов и с грозными конными стрелками сарматов. Ород был побежден в жестоком сражении в открытом поле и сам получил тяжелую рану в поединке со своим соперником. Тогда в поход против Армении выступил сам Артабан. Когда сирийские легионы под командованием Вителлия перешли Евфрат и вторглись в Месопотамию, это вызвало уже 280 давно готовившееся восстание в Парфянском царстве. с.343 Энергичные приемы скифского властителя, по мере успехов становившиеся все более суровыми, оскорбляли многих лиц и задевали интересы различных кругов; особенно возмущены действиями скифов были месопотамские греки и могущественная городская община Селевкия, которую царь лишил ее демократического общинного управления по греческому образцу. Римское золото содействовало готовившемуся восстанию. Недовольные вельможи уже раньше завязали сношения с римским правительством и попросили у него себе в цари потомка Аршака. Тиберий отправил в Парфию Фраата, единственного сына, пережившего своего носившего то же имя отца, а когда этот пожилой, привыкший к спокойной римской жизни человек не вынес всех тягот и умер еще в Сирии, он послал на его место жившего также в Риме внука Фраата Тиридата.
Парфянский князь Синнак, бывший душою всего этого заговора, отказался теперь повиноваться царю-скифу и поднял знамя Аршакидов. Вителлий со своими легионами перешел Евфрат; в свите его следовал новый милостью римлян великий царь. Парфянский наместник Месопотамии Орноспад, который некогда, будучи изгнанником, принимал участие в паннонской войне под начальством Тиберия, немедленно отдал и себя самого и свои войска в распоряжение нового властителя. Отец Синнака Абдагез выдал Тиридату государственную казну. Вскоре Артабан увидел, что он всеми покинут, и был вынужден бежать на свою скифскую родину; там он скитался по лесам и поддерживал свое существование охотой. А тем временем в Ктесифоне князьями, созванными в соответствии с парфянским государственным уставом для коронования властителя, на голову Тиридата была торжественно возложена царская тиара.
Однако владычество нового великого царя, присланного врагами государства, продолжалось недолго. Его управление, во главе которого стоял не сам Тиридат, молодой, неопытный и неспособный человек, а те, кто сделал его царем, главным образом Абдагез, вскоре вызвало оппозицию. Некоторые из наиболее знатных сатрапов, не явившиеся на коронационные торжества, вызвали из изгнания низложенного царя; при их поддержке и с помощью отрядов, выставленных его скифскими соотечественниками, Артабан вернулся, и уже в следующем (36) году все государство, за исключением Селевкии, вновь оказалось под его властью. Тиридат должен был бежать и просить убежища у своих римских покровителей, в чем, конечно, ему не могли отказать. Вителлий снова повел легионы на Евфрат. Но так как великий царь явился лично для встречи с ним и заявил, что готов пойти на все требования, если римское правительство откажется от Тиридата, то вскоре был заключен мир. Артабан не только признал Митрадата царем Армении, но и принес перед изображением римского императора присягу, которой обычно требовали от ленников, а также дал римлянам в заложники своего сына Дария. Тем временем престарелый император умер; однако он с.344 все же дожил до этой бескровной полной победы своей политики над сопротивлением Востока.
Восток в правление Гая
То, что было достигнуто благоразумием старца, немедленно было испорчено безрассудством его преемника. Не говоря уже о том, что Гай отменил разумные мероприятия Тиберия, например снова сделал самостоятельным царством присоединенную к империи Коммагену, — движимый нелепой завистью, он отказывался признать успехи, достигнутые покойным императором. Он вызвал к ответу 281 в Рим способного, добросовестного наместника Сирии и нового армянского царя; последнего он низложил и, продержав некоторое время в заключении, отправил в изгнание. Само собой понятно, парфянское правительство воспользовалось этим и снова захватило оставшуюся без властителя Армению28.
Восток в правление Клавдия
Клавдию, пришедшему к власти в 41 г., пришлось начинать проделанную работу сызнова. Он следовал во всем примеру Тиберия. Митрадат, возвращенный из изгнания, был восстановлен в правах, и ему было предписано с помощью брата овладеть Арменией. Происходившая тогда в Парфянском царстве междоусобная война между тремя сыновьями царя Артабана III облегчила задачу римлян. После убийства старшего сына Артабана в течение целого ряда лет боролись за престол Готарз и Вардан. Селевкия, отказавшаяся повиноваться уже отцу, в продолжение семи лет оказывала сопротивление как ему, так затем и его сыновьям. Туранские племена, как всегда, вмешались в эти раздоры между иранскими князьями. Митрадат смог с помощью войск своего брата и гарнизона соседних римских провинций одолеть в Армении сторонников парфян и снова сделаться ее властителем29; в стране был поставлен римский гарнизон. После того как Вардан помирился с братом и, наконец, взял Селевкию, он собирался, кажется, двинуться в Армению; но угрожающая позиция римского легата с.345 Сирии удержала его от этого, а вскоре затем его брат нарушил соглашение и снова начал междоусобную войну. Война не прекратилась и после того, как был убит храбрый Вардан, прославившийся своими победами в борьбе с племенами Турана. Тогда противная партия обратилась в Рим и испросила у имперского правительства себе в цари проживавшего в Риме сына Вонона, царевича Мехердата; император Клавдий перед лицом созванного им сената поставил Мехердата парфянским царем и отпустил в Сирию с наставлением управлять своим новым государством хорошо и справедливо и помнить об оказанной ему римлянами дружественной поддержке (49 г.). Но Мехердату не пришлось воспользоваться этими наставлениями. Римские легионы, проводив его до Евфрата, передали его там тем лицам, которые его призвали, а именно: главе могущественного княжеского рода Каренов и царям Абгару Эдесскому и Изату Адиабенскому. Неопытный и лишенный военных дарований юноша был столь же мало пригоден для своей роли, как и все прочие поставленные римлянами парфянские правители. Многие из знатных приверженцев Мехердата покинули его, как только распознали его характер, и перешли 282 к Готарзу. Исход генерального сражения решила гибель храброго Карена. Мехердат попал в плен; его даже не казнили, но только отрезали ему уши, что по восточному обычаю делало его неспособным царствовать.
Занятие Армении парфянами
Несмотря на это поражение римской политики в Парфянском царстве, Армения оставалась за римлянами, пока слабый Готарз царствовал над парфянами. Но как только бразды правления перешли в руки более энергичного правителя и внутренние распри прекратились, немедленно возобновилась и борьба за эту страну. После смерти Готарза и кратковременного правления Вонона II престол наследовал в 51 г. сын последнего, царь Вологаз30, вступивший на трон с полного согласия своих братьев, Пакора и Тиридата, что было тогда явлением исключительным. Это был способный и осторожный правитель. Он основывал города и стремился перенести центр торговли из Пальмиры в свой новый город Вологазию на нижнем Евфрате, в чем и достиг успеха; он был противником поспешности и крайних мер и старался по возможности поддерживать мирные отношения со своим могущественным соседом.
Однако возвращение Армении под власть Парфии было руководящей политической идеей династии, а потому Вологаз также был готов использовать всякий случай, чтобы осуществить ее. Такой случай теперь, казалось, представился. Армянский двор с.346 сделался ареной одной из самых ужасных семейных трагедий в истории. Радамист Престарелый царь иберов Фарасман задумал свергнуть с престола своего брата, армянского царя Митрадата, и посадить на его место своего собственного сына Радамиста. Под предлогом ссоры с отцом Радамист появился у своего дяди и шурина и завязал сношения с армянской знатью. Заручившись сообщниками, Фарасман начал в 52 г., воспользовавшись ничтожными поводами, войну с братом и подчинил страну своей власти или, вернее, власти сына. Митрадат отдался под защиту римского гарнизона в замке Горнеях31. Радамист не посмел напасть на римлян, но комендант замка Целий Поллион был известен как человек недостойный и продажный. Подчиненный ему центурион отправился к Фарасману, чтобы побудить его отвести свои войска; тот обещал это сделать, но не сдержал своего обещания. Во время отсутствия своего заместителя Поллион стал угрожать царю оставить его без помощи и этим вынудил Митрадата, уже догадывавшегося об ожидавшей его участи, отдаться в руки Радамиста. Последний умертвил и самого Митрадата и его жену, свою собственную сестру, а когда их дети разразились воплями отчаяния над трупами своих родителей, умертвил и их. Таким путем Радамист достиг власти над Арменией. Римское правительство не могло хладнокровно смотреть на жестокости, в которых были повинны и его офицеры, и допустить, чтобы один из его ленников вел войну с другим. Тем не менее наместник Каппадокии Юлий Пелигн признал нового царя Армении. В совете сирийского наместника Уммидия Квадрата также победило мнение, 283 что для римлян безразлично, кто царствует в Армении — дядя или племянник; посланный в Армению с одним легионом легат получил предписание сохранять пока status quo. Теперь парфянский царь, предполагая, что римское правительство не станет особенно горячо поддерживать царя Радамиста, нашел своевременным вновь предъявить свои старинные притязания на Армению. Он отдал Армению в лен своему брату Тиридату; парфянские войска вступили в страну и, почти не обнажая меча, завладели обеими столицами, Тигранокертом и Арташатом, и всей страной. Когда Радамист попытался удержать в своих руках то, что досталось ему ценою злодеяний, армяне сами прогнали его из страны. Римский гарнизон после сдачи Горней, по-видимому, оставил Армению; двинутый из Сирии легион наместник вернул назад, чтобы не вступать в конфликт с парфянами.
Корбулон отправляется в Каппадокию
Известие об этом пришло в Рим (конец 54 г.) вскоре после смерти императора Клавдия, когда за его 17-летнего преемника фактически управляли министры Бурр и Сенека. На выступление Вологаза можно было ответить только объявлением войны. с.347 И действительно, римское правительство в виде исключения послало в Каппадокию, бывшую вообще наместничеством второго разряда и не имевшую легионов, консулярного легата — Гнея Домиция Корбулона. Будучи зятем императора Гая, Корбулон быстро выдвинулся, затем при Клавдии в 47 г. служил легатом в Нижней Германии (стр. 117) и считался с тех пор одним из немногих в то время опытных военачальников, умевших энергично поддерживать повсеместно пришедшую в упадок дисциплину; сам он был сложён, как Геркулес, привык к всевозможным лишениям и был способен бесстрашно противостоять не только врагу, но и собственным своим солдатам. То, что правительство Нерона передало ему первый подлежащий замещению важный командный пост, казалось признаком поворота к лучшему. Неспособный сирийский легат Квадрат не был отозван, но получил предписание предоставить два из своих четырех легионов в распоряжение наместника соседней провинции. Все легионы были стянуты к Евфрату, и тотчас же было приказано наводить мосты через реку.
Обе непосредственно граничившие с Арменией с запада области — Малая Армения и Софена — были отданы двум надежным сирийским князьям: Аристобулу (из боковой линии дома Ирода) и Согэму (из царского дома Эмесы), и оба они были поставлены под начальство Корбулона. Царь еще уцелевшей части иудейского государства Агриппа и царь Коммагены Антиох тоже получили приказание выступить в поход. Однако на первых порах до столкновения дело не дошло — отчасти по причине неудовлетворительного состояния сирийских легионов. Печальным результатом несостоятельности прежнего правительства было то, что Корбулону пришлось признать совершенно непригодными предоставленные в его распоряжение войска. Набранные в греческих провинциях и стоявшие там гарнизоном легионы всегда были хуже западных; теперь же расслабляющее влияние Востока в период долгого мира и упадка дисциплины их совершенно деморализовало. Солдаты больше времени проводили в городах, чем в лагерях, многие отвыкли носить оружие и не умели ни разбить лагерь, ни нести караульную службу; полки подолгу не пополнялись или получали большое число никуда не годных стариков. Корбулону прежде всего пришлось уволить значительную часть солдат и набрать и обучить еще 284 большее количество новобранцев. Замена удобных зимних квартир на Оронте стоянкой в суровых горах Армении, внезапное введение неумолимо строгой лагерной дисциплины повлекли за собой частые заболевания и вызвали массовое дезертирство. Несмотря на все принятые им меры, полководец, когда положение стало серьезным, вынужден был просить о посылке ему одного из более пригодных западных легионов. При таких обстоятельствах он не торопился вести своих солдат против неприятеля; впрочем, решающую роль играли при этом политические соображения.
Цели войны
с.348 Если бы римское правительство намеревалось немедленно изгнать из Армении парфянского властителя и посадить на его место, конечно, не Радамиста — римляне не хотели ни в какой мере пятнать себя его кровавым преступлением, — но какого-нибудь другого князя по своему выбору, то для этого у Корбулона, наверное, хватило бы наличных военных сил, так как царь Вологаз, снова занятый внутренними смутами, вывел свои войска из Армении. Однако это не входило в планы римлян. В Риме предпочитали примириться с правительством Тиридата и склонить его к признанию римского верховенства, и только в случае сопротивления принудить его к этому силой оружия; лишь для достижения этой цели и предполагалось в крайнем случае послать легионы в Армению. По сути дела это весьма походило на уступку Армении парфянам. Выше (стр. 336) мы уже излагали соображения, говорившие в пользу такой уступки и против нее. Если бы теперь Армения сделалась уделом младшей линии парфянского царствующего дома, то признание ею ленной зависимости от римлян явилось бы почти пустой формальностью, — в сущности, это было бы для Рима спасением военного и политического престижа. Таким образом, правительство первых лет правления Нерона, с которым, как известно, немногие могли бы сравняться в предусмотрительности и энергии, собиралось в благопристойной форме отделаться от Армении. И этому нечего удивляться. Действительно, здесь приходилось лить воду в бездонную бочку. Правда, власть Рима над Арменией была принята и признана и самой Арменией и парфянами благодаря Тиберию в 20 г. до н. э., затем Гаю Цезарю во 2 г., Германику в 18 г. и Вителлию в 36 г. Но именно эти чрезвычайные экспедиции, регулярно повторявшиеся, постоянно увенчивавшиеся успехом и все же никогда не приводившие к прочным результатам, давали парфянам право утверждать во время переговоров при Нероне, что власть Рима над Арменией есть пустой звук, так как страна является и хочет оставаться парфянской. Для поддержания римской верховной власти требовалась если не постоянная война, то угроза войны, а вытекавшие отсюда непрерывные трения делали невозможным длительный мир между Римской империей и Парфянской державой. Действуя последовательно, римляне должны были бы выбирать одно из двух: или вообще прочно подчинить своей власти Армению и левый берег Евфрата, отказавшись от управления через римских ставленников, или предоставить эти страны парфянам постольку, поскольку это согласовалось с высшим принципом римского управления — не признавать ни одной равноправной соседней державы. Август и его преемники вплоть до Нерона решительно отказались от первой возможности и, следовательно, должны были бы избрать второй путь. Но они пытались избежать и этой второй возможности и стремились пресечь посягательство парфянского царского дома на Армению, хотя и не смогли этого сделать. По-видимому, 285 руководители с.349 римского государства первых лет правления Нерона признали это ошибкой, ибо они предоставили Армению Аршакидам и заявляли на нее лишь самые ограниченные права. Если сравнить все опасности и убытки, какие приносило государству обладание этой страной, лишь внешне связанной с империей, с теми опасностями и убытками, которые влекло за собой для римлян парфянское владычество над Арменией, то, несмотря даже на малую способность Парфянского царства к наступательным действиям, следовало предпочесть второй вариант. Однако при всех обстоятельствах это была последовательная политика, пытавшаяся более ясным и разумным способом разрешить задачи, поставленные Августом.
С этой точки зрения становится понятно, почему Корбулон и Квадрат не перешли через Евфрат, но вступили в переговоры с Вологазом; понятно также и то, что последний, будучи, без сомнения, осведомлен о подлинных намерениях римлян, согласился склониться перед ними, точно так же как его предшественник, и в виде гарантии мира дать им в заложники нескольких родственников царского дома. Молчаливым ответом на это со стороны римлян было признание власти Тиридата над Арменией и обязательство не выставлять против него римского претендента. Так прошло несколько лет при фактическом соблюдении мира. Но так как Вологаз и Тиридат не могли договориться между собой относительно ходатайства последнего о получении им Армении в качестве лена от римского правительства32, то Корбулон пошел в 58 г. войной на Тиридата. Именно для того, чтобы политика отступлений и уступок не казалась друзьям и недругам простой слабостью, следовало добиться формального и торжественного признания Арменией верховной власти Рима или, еще лучше, одержать победу в войне.
Корбулон в Армении
Летом 58 г. Корбулон перешел Евфрат с более или менее боеспособной армией по крайней мере в 30 тыс. человек. Реорганизация и обучение войска были закончены во время самого похода, и первый зимний лагерь был разбит на территории Армении. Весной 59 г. Корбулон начал наступление33 в направлении на Арташат. с.350 Одновременно в Армению вторглись с севера иберы; их царь 286 Фарасман, желая загладить свое злодеяние, велел казнить своего сына Радамиста и теперь старался услугами искупить свою вину; одновременно с иберами вторглись их северо-западные соседи, храбрые мосхи, а с юга — царь Коммагены Антиох. Царь Вологаз был отвлечен восстанием гирканов на противоположной окраине государства и не мог или не хотел принять непосредственное участие в борьбе. Тиридат оказывал мужественное сопротивление, но был не в состоянии выдержать натиска превосходящих сил римлян. Напрасно пытался он напасть на коммуникационные линии римских войск, получавших припасы по Черному морю через гавань Трапезунд. Укрепленные замки Армении брались римлянами с бою, гарнизоны их истреблялись до последнего человека. Разбитый в открытом поле под стенами Арташата, Тиридат отказался продолжать неравную борьбу и ушел к парфянам. Арташат сдался, и здесь, в сердце Армении, провела зиму римская армия. Весной 60 г. Корбулон снялся с лагеря, предварительно предав город огню, и направился ко второй столице Армении — Тигранокерту выше Низибиса в бассейне Тигра. Повсюду его опережала ужасная весть о разрушении Арташата; нигде ему не было оказано серьезного сопротивления; Тигранокерт также добровольно открыл свои ворота победителю, который с правильным расчетом проявил здесь милосердие. Тиридат еще раз попытался вернуться и возобновить борьбу, но был отражен без больших усилий. В конце лета 60 г. вся Армения была покорена и находилась во власти римского правительства.
Тигран — царь Армении
Понятно, что в Риме теперь отказались от Тиридата. Царевич Тигран, по отцу правнук Ирода Великого, с материнской стороны правнук царя Каппадокии Архелая, по женской линии приходившийся также родственником старому армянскому царскому дому, и племянник одного из эфемерных правителей Армении последнего периода правления Августа, воспитанный в Риме и являвшийся покорным орудием в руках римского правительства, получил теперь (60) от Нерона в лен Армянское царство; по повелению императора, его сопровождал римский гарнизон — тысяча легионеров, 3—
Переговоры с парфянами
Такой оборот дел заставил парфянское правительство выйти из состояния бездействия: теперь уже задача состояла не в отвоевании Армении, но в защите пределов самого Парфянского царства. Давно угрожавшее столкновение между обеими великими державами казалось неизбежным. На собрании вельмож своего царства Вологаз вторично утвердил Тиридата царем Армении и послал вместе с ним своего полководца Монеса против поставленного римлянами узурпатора; последний был осажден парфянами в Тигранокерте, который занимали римские войска. Сам Вологаз собрал в Месопотамии главные силы парфян и начал угрожать Сирии (начало 61 г.). Корбулон, который после смерти Квадрата командовал в Каппадокии и Сирии, но испросил у правительства назначение другого наместника для Каппадокии и Армении, предварительно послал в Армению два легиона, чтобы оказать помощь Тиграну, сам же двинулся к 287 Евфрату, навстречу парфянскому царю. Однако до столкновения дело не дошло — стороны пришли к соглашению. Вологаз, прекрасно понимая, насколько опасна начатая им игра, выразил теперь готовность принять те условия, которые римляне тщетно предлагали ему перед началом армянской войны, и согласился, чтобы его брат принял свою корону в лен от римского императора. Корбулон пошел на эти предложения. Он покинул Тиграна на произвол судьбы, вывел из Армении римские войска и допустил возведение на престол Тиридата, между тем как парфянские вспомогательные войска тоже покинули Армению. Со своей стороны, Вологаз отправил посольство к римскому правительству и объявил о готовности своего брата принять страну в лен от Рима.
Парфянская война в правление Нерона
Эти действия Корбулона представляли значительный риск34 и повели к серьезным осложнениям. Римский военачальник, конечно, еще в большей степени, нежели государственные люди в Риме, мог быть убежден в бесполезности для Рима владения Арменией, но после того как римское правительство поставило Тиграна царем Армении, он не должен был по собственному произволу отказываться от ранее выставленных условий и тем более — оставлять свои собственные завоевания и выводить из Армении римские войска. Ко всему этому присоединялось и то обстоятельство, что с.352 Корбулон лишь временно управлял Каппадокией и Арменией и сам заявил правительству, что не в состоянии одновременно командовать и там, и в Сирии, вследствие чего наместником Каппадокии был назначен консуляр Луций Цезенний Пет, который уже выехал туда. Едва ли можно отказаться от подозрения, что Корбулон не хотел предоставить ему честь окончательного подчинения Армении и потому поспешил заключить мир с парфянами до его прибытия и тем самым упрочить положение. В самом деле, римское правительство отклонило предложения Вологаза и настаивало на сохранении за империей Армении, которая, как объявил новый наместник, прибывший в Каппадокию летом 61 г., должна была даже перейти под непосредственное управление Рима. Действительно ли римское правительство решило пойти так далеко — определить трудно, однако во всяком случае это решение логически вытекало из его политики. Посадить в Армении зависимого от Рима царя означало бы только продолжить прежнее невыносимое положение; кто не желал уступать Армению парфянам, тот должен был серьезно подумать о превращении этого царства в римскую провинцию. Таким образом, война продолжалась, и в помощь каппадокийским войскам был прислан один из мезийских легионов. Когда прибыл Пет, оба предоставленные ему Корбулоном легиона стояли лагерем на правом берегу Евфрата и в Каппадокии. Римские войска были выведены из Армении, и теперь приходилось завоевывать ее вновь. Пет тотчас же начал военные действия, перешел Евфрат у Мелитены (Малатии), вступил в Армению и взял ближайшие к границе замки. Но приближение зимы вскоре вынудило его приостановить операции и отказаться на этот год от намеченной им оккупации Тигранокерта. Однако, чтобы по примеру Корбулона с наступлением весны немедленно же возобновить военные действия, он занял зимние квартиры в неприятельской стране близ Рандеи, на притоке Евфрата 288 Арсании, недалеко от нынешнего Харпута; обоз, женщин и детей он поместил неподалеку отсюда в крепком замке Арсамосате.
Капитуляция Рандеи
Но Пет недооценил трудности предприятия. Один из его легионов, и притом лучший, мезийский, был еще в пути и в данное время стоял на зимних квартирах на правом берегу Евфрата в Понтийской области; два других не принадлежали к числу легионов, которые Корбулон приучил к войне и победам; это были прежние сирийские легионы Квадрата, неполные по составу и едва ли пригодные для дела без основательной реорганизации. Притом Пет имел перед собой не одних армян, как Корбулон, но и главные силы парфян; когда война приняла серьезный оборот, Вологаз перевел основное ядро своих войск из Месопотамии в Армению и сумел использовать свои стратегические преимущества, заключавшиеся в обладании внутренними и более короткими путями. Корбулон построил мосты через Евфрат и соорудил на левом берегу с.353 предмостные укрепления; благодаря этому он мог бы своевременным вторжением в Месопотамию по меньшей мере затруднить это движение Вологаза или даже остановить его; но он не тронулся со своих линий и предоставил Пету одному защищаться против всех сил неприятеля. Пет сам не был человеком военным и не любил принимать советы военных; к тому же он не отличался решительным характером, был высокомерен и хвастлив, когда брался за дело, но впадал в уныние и малодушие при неудачах. Поэтому случилось то, что должно было случиться.
Весной 62 г. начал наступление не Пет, а Вологаз. Римские войска на передовых позициях, предназначавшиеся для того, чтобы преградить путь парфянам, были уничтожены превосходящими силами противника. Наступление парфян быстро превратилось в осаду разбросанных далеко друг от друга римских позиций в зимнем лагере и в замке. Легионы не могли двинуться ни вперед, ни назад; множество солдат дезертировало; единственная надежда была на легионы Корбулона, стоявшие в бездействии в северной Сирии, без сомнения, около Зевгмы. Ответственность за катастрофу падала на обоих военачальников: на Корбулона за его запоздалое выступление с помощью35, хотя он, узнав, насколько велика опасность, постарался ускорить свой марш, и на Пета за то, что он не смог принять отважного решения — скорее погибнуть, чем сдаться, и тем самым лишил себя возможности спастись; продержись он еще три дня — и те 5 тыс. человек, которых вел Корбулон, оказали бы ему желанную помощь. Условиями капитуляции было свободное отступление римлян и вывод ими войск из Армении с передачей парфянам всех занятых ими укрепленных пунктов и всех находившихся в их руках припасов, в чем те остро нуждались. В свою очередь, Вологаз изъявил готовность, несмотря на этот военный успех, просить 289 императорское правительство о пожаловании Армении его брату в качестве римского лена и ради этого отправить послов к Нерону36. Умеренность победителя можно объяснить тем, что он был лучше осведомлен с.354 о приближении Корбулона, чем окруженная со всех сторон силами парфян римская армия. Но вернее всего, этот предусмотрительный человек отнюдь не имел желания вызвать повторение похода Красса и снова увидеть римских орлов в Ктесифоне. Он знал, что поражение одной римской армии не означает победы над Римом, а реальный успех, заключавшийся в признании Тиридата, покупался не слишком дорогой ценой, ибо он был достигнут в обмен на уступку чисто формального характера.
Заключение мира
Римское правительство вторично отклонило предложение парфянского царя и приказало продолжать войну. Иначе оно и не могло поступить: если было опасно признать Тиридата до возобновления войны и почти невозможно после объявления войны парфянами, то теперь, после капитуляции при Рандее, признание Тиридата явилось бы прямым подтверждением поражения римлян. Из Рима посылались самые энергичные требования возобновления войны с парфянами. Пет был отозван; Корбулон, в котором общественное мнение, возбужденное позорной капитуляцией, видело только победителя Армении и которого даже весьма критически настроенные люди, хорошо представлявшие себе положение дел, считали самым способным и единственно подходящим для ведения этой войны полководцем, снова принял каппадокийское наместничество и в то же время командование над всеми пригодными для этого похода войсками, к которым был добавлен
Тиридат в Риме
Мирный договор был утвержден и выполнен. В 66 г. в Рим прибыл согласно обещанию парфянский князь в сопровождении 3 тыс. парфянских всадников и привел с собой в качестве заложников детей своих троих братьев, а также детей Монобаза Адиабенского. Он опустился на колени пред своим ленным государем, восседавшим на императорском троне на форуме столицы, и император на глазах у всего народа повязал ему царскую диадему.
Восток при Флавиях
Сдержанное, если можно так сказать, мирное ведение обеими сторонами последней войны, номинально длившейся 10 лет, и соответственное завершение ее фактическим переходом Армении к парфянам, однако с сохранением престижа более могущественной западной империи, принесло добрые плоды. Под властью национальной династии, признанной римлянами, Армения была более зависима от Рима, чем прежде при правителях, навязанных народу против его воли. По крайней мере в Софене, области, непосредственно с.356 граничившей с Евфратом38, оставался римский гарнизон. Для восстановления Арташата испрашивалось и было получено разрешение императора, а император Нерон оказал содействие ее постройке, прислав денег и рабочих. Отношения между двумя могущественными государствами, разделенными Евфратом, никогда не были столь дружественными, как после заключения договора в Рандее, в последние годы Нерона и затем при трех властителях из дома Флавиев. Этому способствовали и некоторые 291 другие обстоятельства. Народы Закавказья, сохранившие, вероятно, живые воспоминания о своем участии в последних войнах, во время которых они являлись в Армению в качестве наемников то иберов, то парфян, начали в то время угрожать областям западной Парфии, а одновременно и восточным провинциям Римской империи. Непосредственно после армянской войны, в 63 г., по-видимому для того, чтобы дать отпор этим народам, было решено присоединить к империи так называемое Понтийское царство, т. е. юго-восточный угол черноморского побережья с городом Трапезундом и областью р. Фазиса. Большая восточная экспедиция, которую собирался предпринять император Нерон как раз в тот момент, когда над ним разразилась катастрофа (68), и для которой он уже послал в Египет и на Дунай отборные войска Запада, должна была, вероятно, раздвинуть границы империи и в других направлениях39; однако настоящей ее целью был захват кавказских проходов выше Тбилиси и покорение живших по северным склонам гор скифских племен, в первую очередь аланов40. с.357 Последние совершали набеги с одной стороны на Армению, с другой — на Индию. Эта экспедиция Нерона отнюдь не была направлена против парфян, и ее скорее можно было рассматривать как оказание помощи этим последним. Во всяком случае для обоих культурных государств Запада и Востока естественно возникала необходимость совместной обороны против диких орд Севера. Правда, на любезное приглашение римского императора посетить его в Риме по примеру брата Вологаз ответил столь же любезным отказом, так как ему отнюдь не улыбалась перспектива в свою очередь фигурировать на римском форуме в качестве ленника римского властителя; но он изъявил готовность представиться императору, когда тот появится на Востоке, а когда Нерон умер, не римляне, но именно восточные народы искренне оплакивали его. Царь Вологаз официально обратился к сенату с ходатайством о разрешении ввести почитание памяти Нерона, а когда впоследствии появился лже-Нерон, то он встретил сочувствие прежде всего в парфянском государстве.
Впрочем, парфянский царь заботился не столько о дружбе с Нероном, сколько о дружбе с римским государством. В критический год четырех императоров он не только воздержался от каких-либо 292 враждебных выступлений41, но и, правильно расценивая вероятный исход предстоящей решительной борьбы, предлагал Веспасиану, когда тот был еще в Александрии, 4 тыс.[5] конных стрелков для борьбы с Вителлием; предложение это было, конечно, с благодарностью отклонено. Но прежде всего он незамедлительно подчинился всем мероприятиям, которые были введены новым правительством для защиты восточной границы. В бытность наместником Иудеи Веспасиан сам мог убедиться в недостаточности постоянно стоявших там легионов; поэтому, оставив это наместничество, чтобы стать римским императором, он снова, как когда-то Тиберий, превратил Коммагену из царства в провинцию и, сверх того, временно увеличил число постоянно стоящих в римской Азии легионов с четырех до семи, как это уже делалось во время парфянской войны, а затем — на время войны с Иудеей. Далее, если до сих пор в Азии существовало только одно крупное военное командование, а именно сирийское наместничество, то теперь там были введены три главных военных командования. Сирия вместе с вошедшей в ее состав Коммагеной сохранила свои четыре легиона. Две провинции, до сих пор занятые лишь второразрядными военными отрядами, — Палестина и Каппадокия — получили: с.358 первая — один легион, вторая — два42. Армения осталась римским ленным государством под управлением Аршакидов; но при Веспасиане римский гарнизон стоял в пределах армянского царства, в иберском укреплении Гармозике близ Тбилиси43, так что в это время и Армения была в военном отношении под властью римлян.
Все эти мероприятия, несмотря на то, что они не заключали в себе даже простой угрозы войны, своим острием были направлены против восточного соседа. Тем не менее Вологаз после падения Иерусалима первый поздравил римского наследника со счастливым укреплением римского владычества в Сирии и беспрекословно примирился с устройством лагерей для легионов в Коммагене, Каппадокии и Малой Армении. Мало того, он побуждал Веспасиана снова предпринять вышеупомянутую экспедицию через Кавказский 293 хребет и просил прислать для борьбы с аланами римскую армию под командованием кого-либо из членов императорского дома. Хотя Веспасиан и отказался от этого многообещающего плана, однако римский отряд, стоявший в районе современного Тбилиси, был послан, вероятно, для того, чтобы преградить проход через Кавказский хребет, и потому отчасти защищал также интересы парфян. Несмотря на укрепление военного положения Рима на Евфрате, а может быть именно поэтому — ибо внушать соседу страх есть тоже средство к поддержанию мира, — пока правили Флавии, мир в основном не нарушался. Если иногда и происходили столкновения, что неудивительно ввиду постоянной смены парфянских династов, а порой даже собирались тучи военной грозы, то они так же быстро и исчезали44. Появление в последние годы правления Веспасиана лже-Нерона, того самого, который дал Иоанну повод написать Апокалипсис, едва не привело к одному столкновению такого рода. Претендент, некий Теренций Максим с.359 из Малой Азии, лицом, голосом и своими артистическими склонностями в самом деле поразительно походивший на императора-поэта, нашел не только приверженцев в римских владениях на Евфрате, но и поддержку у парфян. По-видимому, в то время у них, как бывало часто и раньше, происходила междоусобная борьба, и один из претендентов, Артабан, так как император Тит высказался против него, принял сторону лже-Нерона. Однако это ни к чему не привело; более того, вскоре парфянское правительство выдало претендента на римский престол императору Домициану45. Укреплению мирных отношений между римлянами и парфянами содействовали выгодные для обеих сторон торговые сношения из Сирии вниз по Евфрату, где как раз в то время царь Вологаз основал недалеко от Ктесифона новый торговый центр — Вологазию, или Вологазокерт.
Война Траяна с парфянами
Столкновение произошло при Траяне. В первые годы своего правления он не внес никаких существенных изменений в отношения на Востоке, если не считать превращения в римские административные округа двух существовавших до тех пор зависимых государств на границе сирийской пустыни: набатейского государства Петры и иудейского государства Кесарии Паннеады (106). Отношения с правителем Парфянского царства Пакором были не особенно дружественными46, но только при его брате и преемнике Хосрое дело дошло до разрыва, и снова из-за Армении. Виновниками 294 этого были парфяне. Траян, передавая освободившийся армянский престол сыну Пакора Аксидару, действовал в границах принадлежавшего ему права; но царь Хосрой заявил, что Аксидар не способен царствовать, и самовольно поставил царем вместо него другого сына Пакора — Партомасирида47. Ответом на это со стороны Рима было объявление войны. В конце 114 г. Траян с.360 оставил столицу48, чтобы стать во главе римских войск на Востоке; войска эти снова находились в состоянии глубочайшего упадка, но император быстро реорганизовал их и, кроме того, усилил приведенными из Паннонии легионами49. В Афинах его встретили послы парфянского царя, но они могли лишь довести до его сведения, что Партомасирид готов принять Армению в качестве римского лена. Это предложение было отклонено, и война началась.
В первых сражениях на Евфрате римляне терпели поражения50. 295 Но когда весной 115 г. престарелый, закаленный в боях с.361 и привыкший к победам император сам стал во главе войск, народы Востока почти без сопротивления изъявили ему покорность. К тому же у парфян снова шла междоусобная война, и против Хосроя выступил претендент Манизар. Из Антиохии император направился к Евфрату и далее на север, до самой северной стоянки легионов в Сатале в Малой Армении, откуда двинулся в Армению, взяв направление на Арташат. На пути его встретил в Элегейе Партомасирид, который снял с головы диадему, надеясь таким унижением, как некогда Тиридат, добиться утверждения в царском звании. Но Траян решил и это ленное царство превратить в провинцию и вообще реорганизовать восточную границу империи. Он объявил это парфянскому князю перед собравшимся войском и приказал ему немедленно вместе со свитой покинуть лагерь и римскую землю; при этом произошло столкновение, в котором погиб Манизар. Армения покорилась своей участи и была превращена в римское наместничество. Князья кавказских народов — албанов, иберов, а также живших у Черного моря апсилов, колхов, гениохов, лазов и многих других народов, даже закавказских сарматов, были утверждены в вассальных отношениях к Риму или впервые признали себя зависимыми. Вслед за тем Траян направился в парфянские владения и занял Месопотамию. И здесь все покорялось ему: Батны, Низибис, Сингара перешли под власть римлян; в Эдессе император принял изъявление покорности не только от местного властителя Абгара[7], но и от других династов, и Месопотамия, подобно Армении, сделалась римской провинцией. На зимние квартиры Траян вторично расположился в Антиохии, где сильное землетрясение унесло больше жертв, чем летний поход. Весной следующего года (116) Траян, приветствуемый сенатом в качестве «победителя парфян», переправился из Низибиса через Тигр, преодолев сопротивление как при этой переправе, так и после нее, и занял область Адиабены; последняя сделалась под именем Ассирии третьей по счету новой римской провинцией. Затем император направил свой поход вниз по Тигру, в Вавилонию. Селевкия и Ктесифон попали в руки римлян; там же были ими захвачены золотой трон царя и царская дочь. Траян дошел до персидской сатрапии Мезены и большого торгового города, близ устья Тигра — Харакса Спасину. По-видимому, эта область также была включена в состав империи, так что новая провинция Месопотамия охватывала всю территорию между двумя реками. Здесь, вероятно, император мечтал о молодости и силах Александра, чтобы пронести свое оружие с побережья Персидского моря в страну чудес — Индию. Но скоро он узнал, что ему придется использовать это оружие против более близкого противника. Обширное Парфянское царство до сих пор почти не оказывало серьезного сопротивления наступлению и неоднократно безуспешно просило мира. Но теперь, на обратном пути в Вавилон, император получил известия об отпадении Вавилонии и Месопотамии. За время его пребывания у устья Тигра против него восстало все с.362 население этих новых провинций51; горожане Селевкии на Тигре, 296 Низибиса и даже Эдессы перебили римские гарнизоны или прогнали их и заперли городские ворота. Император был вынужден разделить свои войска и направить отдельные корпуса против различных очагов восстания; один из этих легионов под командой Максима был окружен в Месопотамии и изрублен, причем погиб и его военачальник. Но император справился с восстанием благодаря Лузию Квиету, по происхождению мавретанскому шейху, — полководцу, доказавшему свои способности уже в войне с даками. Селевкия и Эдесса были осаждены и сожжены дотла. Траян не остановился и перед тем, чтобы объявить Парфию римским вассальным государством, и в Ктесифоне пожаловал ее в лен стороннику Рима — парфянину Партамаспату, хотя римские солдаты ни разу не заходили дальше западной полосы огромного государства. Затем он двинулся в обратный путь в Сирию тем же путем, которым пришел; в дороге он задержался, предприняв безуспешное нападение на арабов в Гатре, местопребывании царька отважных племен месопотамской пустыни; могучие крепостные укрепления Гатры и великолепные постройки еще и теперь, в разрушенном виде, производят внушительное впечатление. Траян собирался продолжать войну в ближайшие годы и все-таки покорить парфян. Но битве в пустыне Гатры, в которой 60-летний император храбро сражался с арабскими всадниками, суждено было стать его последней битвой. Траян заболел и умер на обратном пути 8[8] августа 177 г.; таким образом, ему не пришлось завершить свою победу и торжественно отпраздновать ее в Риме. Зато вполне в его духе было то, что ему после смерти воздали триумфальные почести, и потому он, единственный из всех римских императоров, причисленных к сонму богов, носит и в качестве бога титул победителя.
Восточная политика Траяна
Траян не искал войны с парфянами, но был вынужден ее начать; не он, а Хосрой нарушил то соглашение относительно Армении, которое на протяжении последних 40 лет являлось основой мирных отношений в бассейне Евфрата. Если, с одной стороны, понятно, что парфяне не могли этим удовлетвориться, так как продолжительное ленное владычество римлян над Арменией всегда заключало в себе поводы для восстаний, то, с другой стороны, приходится с.363 признать, что по прежнему пути нельзя было идти дальше, чем пошел Корбулон; безусловный отказ от Армении и, как неизбежное следствие этого, признание полного равноправия парфянского государства, лежали за пределами кругозора римской политики, так же как отмена рабства и тому подобные нереальные для того времени идеи. Но если на этом пути добиться длительного мира было невозможно, то в великой дилемме римской восточной политики представлялся еще другой путь — распространение непосредственного римского владычества на левый берег Евфрата. Потому-то теперь Армения, а за нею и Месопотамия были превращены в римские провинции. Все это было вполне последовательно. Превращение Армении из римского ленного государства с римской оккупационной армией в римское наместничество внешне не было 297 большой переменой. Парфян можно было действительно вытеснить из Армении лишь одним способом, а именно: отнимая у них и соседние земли; к тому же римское владычество, как и римское провинциальное устройство, находило себе более благоприятную почву в наполовину греческой Месопотамии, чем в чисто восточной Армении. К этому присоединились еще и другие соображения. Римская таможенная граница в Сирии была расположена неудачно, а для римского государства было бы весьма выгодно полностью овладеть международной торговлей крупных центров Сирии, расположенных по Евфрату и Тигру, в связи с чем Траян сейчас же занялся устройством новых таможен на этих реках52. Да и в военном отношении границу по Тигру защищать было легче, чем прежнюю пограничную линию, проходившую вдоль сирийской пустыни и далее по Евфрату. Превращение области Адиабены на левом берегу Тигра в римскую провинцию, вследствие чего Армения становилась внутренней провинцией, и превращение самого Парфянского царства в вассальное государство, зависимое от Рима, были последними выводами из той же идеи. Нельзя отрицать того, что последовательность в проведении завоевательной политики едва ли заслуживает похвалы и что в этих предприятиях Траян в силу своей натуры больше чем следовало увлекся погоней за внешним успехом и переступил границы разумного53, но, с другой стороны, было бы несправедливо объяснить его образ действий на Востоке слепой жаждой завоеваний. Он сделал то, что сделал бы и Цезарь, если бы был жив. Его политика была лишь обратной стороной политики государственных деятелей эпохи с.364 Нерона, причем и та и другая при всей их противоположности были одинаково последовательны и одинаково обоснованы. Будущее оправдало скорее политику завоеваний, чем политику уступок.
Реакция при Адриане и Пии
Впрочем, в то время результат был иной. Как молния озаряет темную ночь, так завоевания Траяна на Востоке озарили печальный закат Римской империи; но, подобно молнии, они не были предвестниками рассвета. Преемник Траяна оказался поставленным перед выбором — либо завершить покорение парфян, либо вообще отказаться от этого предприятия. Без значительного увеличения армии и бюджета нельзя было осуществить повсеместное расширение границ, а неизбежно связанное с этим перемещение центра тяжести империи на восток едва ли могло содействовать ее укреплению. Поэтому Адриан и Пий полностью вернулись к прежним принципам. Адриан отказался поддерживать римского вассального царя Парфии Партамаспата, когда тот был низложен с престола, но нашел другой способ его удовлетворить. Он вывел легионы из Ассирии и Месопотамии и добровольно вернул эти провинции их прежнему государю, а также отослал ему обратно и его дочь, находившуюся в плену у римлян; но выдать обратно парфянам вещественное доказательство одержанной победы, золотой трон из 298 Ктесифона, отказался даже миролюбивый Пий. И Адриан и Пий старались жить в мире и дружбе со своим соседом, и, по-видимому, никогда еще торговля между римскими складочными пунктами на восточной границе Сирии и торговыми городами по Евфрату не была более оживленной, чем в эту эпоху.
Армения также перестала быть римской провинцией и снова сделалась римским ленным государством54 и достоянием младшей с.365 линии парфянского дома. Князья албанов и иберов на Кавказе и многочисленные мелкие династы на юго-восточном побережье Черного моря также остались зависимыми55. Римские гарнизоны стояли не только на побережье в Апсаре56 и на Фазисе, но при Коммоде, как доказано, и в самой Армении, неподалеку от Арташата; в военном отношении все эти государства принадлежали к округу главнокомандующего Каппадокии57. Впрочем, эту верховную власть, по самой своей природе очень неопределенную, римские императоры, в особенности Адриан58, осуществляли, по-видимому, так, что она казалась скорее протекторатом, нежели господством в собственном смысле слова, и более сильные из этих князей поступали и распоряжались, в сущности, как им было угодно. Взаимная заинтересованность в деле обороны от закавказских племен, о которой мы говорили уже раньше, теперь стала сказываться еще более 299 определенно; она-то, очевидно, и обусловила сближение между римлянами и парфянами. В конце правления Адриана в южные области вторглись аланы, по-видимому, по уговору с царем Иберии Фарасманом II, на котором прежде всего лежала обязанность не пропускать их через кавказский проход; они разграбили не только земли албанов и армян, но также и парфянскую провинцию Мидию и римскую провинцию Каппадокию. Хотя дело и не дошло до совместного ведения войны, но золото парфянского царя Вологаза III и мобилизация каппадокийской армии римлянами59 заставили варваров отступить; все же интересы обеих сторон совпадали, а жалоба парфян Риму на иберского царя Фарасмана свидетельствует о солидарности обеих великих держав60.
Парфянская война при Марке Аврелии и Вере
с.366 Нарушения status quo последовали снова со стороны парфян. Верховенство римлян над Арменией сыграло такую же роль, как верховенство Германской империи над Италией; не имея никакого реального содержания, оно тем не менее всегда ощущалось как известное насилие и носило в себе семена войны. Уже при Адриане грозил вспыхнуть конфликт; но императору удалось при личном свидании с парфянским царем сохранить мирные отношения. При Пии Армении опять, по-видимому, угрожало вторжение парфян, но его серьезные предостережения на первых порах возымели действие. Однако и этот миролюбивейший из всех императоров, считавший, что важнее сохранить жизнь одного гражданина, чем убить тысячу врагов, должен был в последние годы своего царствования считаться с возможностью нападения и усиливать свои войска на Востоке. Давно угрожавшая буря разразилась сразу же после его смерти (161). По приказанию царя Вологаза IV персидский главнокомандующий Хосрой61 вторгся в Армению и возвел на престол царевича из рода Аршакидов — Пакора. В свою очередь, каппадокийский наместник Севериан, выполняя свой долг, переправил римские войска через Евфрат. Встреча обеих армий произошла при Элегейе, где одним поколением раньше напрасно унизился перед Траяном возведенный теми же парфянами на армянский престол царь Партомасирид. В трехдневном бою римская армия была не только разбита, но и полностью истреблена; несчастный предводитель ее, как некогда Вар, покончил с собой. Победоносная армия Востока не удовольствовалась занятием Армении, но перешла Евфрат и вторглась в Сирию; стоявшие здесь войска также были разбиты; возникло опасение относительно преданности сирийцев. Для римского правительства выбора не было. Так как его восточные войска снова показали свою низкую боеспособность и, сверх того, были ослаблены и деморализованы понесенными поражениями, то на Восток были отправлены легионы с Запада, даже с Рейна, и сделано распоряжение о наборе в самой Италии. Один из двух незадолго до того 300 пришедших к власти императоров, Люций Вер, лично отправился на Восток (162), чтобы принять верховное командование. Но лишенный военных талантов и даже элементарного чувства долга, он оказался неспособным справиться с этой задачей, и о его подвигах на Востоке, пожалуй, можно сообщить лишь то, что он отпраздновал там свадьбу со своей племянницей и из-за своего увлечения театром был осмеян жителями Антиохии; поэтому в качестве защитников римских интересов с бо́льшим успехом, чем этот венценосец, выступили наместники Каппадокии и Сирии: в первой — сначала с.367 Стаций[9] Приск, затем Марций Вер, во второй — Авидий Кассий62 — лучшие полководцы того времени. Прежде чем армии встретились, римляне еще раз предложили мир — Марк Аврелий охотно избежал бы трудной войны. Но Вологаз резко отклонил разумные предложения; однако на этот раз миролюбивая сторона оказалась также и более сильной. Римские войска немедленно заняли Армению; уже в 163 г. Приск взял столицу Арташат и разрушил ее. Неподалеку оттуда римлянами была построена новая столица страны — Кайнеполь, по-армянски Нор-Калах или Вагаршапат (Эчмиадзин), — и занята сильным гарнизоном63. Год спустя на место Пакора был поставлен царем Великой Армении Согем, также происходивший из дома Аршакидов, но бывший римским подданным и римским сенатором64. Итак, в правовом отношении в Армении ничто не изменилось, однако узы, связывающие ее с Римом, сделались более крепкими.
с.368 301 Серьезнее была борьба в Сирии и Месопотамии. Парфяне упорно защищали линию Евфрата. После жаркой схватки на правом берегу у Суры римляне взяли приступом крепость Никефорион (Ракка) на левом берегу. Еще более ожесточенный характер носило сражение за переправу у Зевгмы, но и здесь победа в решительной битве у Европа (Джераб, южнее Биреджика) осталась за римлянами. Теперь они, в свою очередь, вступили в Месопотамию. Эдесса была осаждена, Давсара, неподалеку от нее, взята приступом. Римляне появились перед Низибисом; парфянский главнокомандующий спасся, лишь бросившись в Тигр и вплавь достигнув противоположного берега. Из Месопотамии римляне могли предпринять движение на Вавилон. Некоторые сатрапы уже покидали знамена разбитого великого царя. Селевкия, великая столица эллинов на Евфрате, добровольно открыла ворота перед римлянами; впрочем, впоследствии ее граждане были обвинены — основательно или ложно — в соглашении с неприятелем, и город был сожжен римлянами. Столица Парфянского царства Ктесифон также была взята и разрушена; поэтому в начале 165 г. сенат с полным основанием мог приветствовать обоих государей как великих победителей парфян. Во время похода этого года Кассий проник даже в Мидию, но вспыхнувшая в этих местах моровая язва начала производить опустошения в войсках и вынудила его к отступлению, а может быть, и ускорила заключение мира. Результатом войны была уступка Риму западной полосы Месопотамии: властители Эдессы и Осроены перешли в ленную зависимость от Рима, а город Карры, с давних пор настроенный в пользу греков, сделался вольным городом под покровительством Рима65. Эти территориальные приобретения по своим размерам были очень скромны, особенно если принять во внимание, что римляне одержали в войне полную победу; однако они имели немалое значение, ибо благодаря им римляне приобретали прочные позиции на левом берегу Евфрата. Остальные области, занятые римлянами, были возвращены парфянам, и status quo восстановлено. В общем, осторожная политика, избранная Адрианом, была забыта, и римская политика вновь вступила на путь, указанный Траяном. Это тем более знаменательно, что правительство Марка Аврелия нельзя упрекнуть в честолюбии и в погоне за завоеваниями; во всех своих мероприятиях оно руководствовалось лишь необходимостью и всегда стремилось не выходить при этом из границ умеренности.
Парфянская война при Севере
По тому же пути, но дальше и решительнее пошел император Север. В 193 г. появилось три императора, и это повело к войне между легионами Запада и легионами Востока; в этой войне легионы Востока, которыми командовал их ставленник Песценний Нигер, были побеждены. Князья Востока, римские ленники, а также с.369 повелитель парфян Вологаз V, сын Санатрукия, по понятным причинам признали императором Нигера и даже предоставили в его распоряжение свои войска; тот сперва с благодарностью отклонил это предложение, а потом, когда его дела приняли дурной оборот, сам стал просить у них помощи. Остальные римские ленники, и в первую очередь государь Армении, благоразумно держались в стороне; только эдесский князь Абгар послал просимое подкрепление. Парфяне обещали помощь и действительно прислали войска, 302 по крайней мере из ближайших местностей, а именно: от князя Барсемия из Гатры в месопотамской пустыне и от сатрапа Адиабены с левого берега Тигра. После смерти Нигера в 194 г. эти чужеземцы не только остались в римской Месопотамии, но и потребовали удаления размещенных там римских гарнизонов и возвращения им этой области66. Тогда Север двинулся в Месопотамию и овладел всей этой обширной и важной страной. Из Низибиса была предпринята экспедиция против арабского князя Гатры, но римляне не смогли овладеть хорошо укрепленным городом, и на левом берегу Тигра полководцам Севера не удалось добиться решительных успехов в борьбе с сатрапом Адиабены67.
Провинция Месопотамия
Но Месопотамия, т. е. вся область между Евфратом и Тигром до Хабора, сделалась римской провинцией и занята была двумя легионами, заново сформированными в связи с этим расширением с.370 территории. Княжество Эдесское продолжало оставаться римским леном, но теперь это была не пограничная область: со всех сторон его окружали непосредственно принадлежащие империи земли. Столицей новой провинции и резиденцией наместника стал крупный хорошо укрепленный город Низибис, переименованный в честь императора и преобразованный в римскую колонию. Таким образом, у Парфянского царства была отторгнута важная часть его владений и против двух зависевших от него сатрапов было пущено в ход оружие; в ответ на это великий царь выступил со своими войсками против римлян. Север протянул ему руку примирения и взамен Месопотамии уступил часть Армении. Но это было лишь отсрочкой войны. Как только Север отправился на Запад, куда его призывал конфликт с его соправителем в Галлии, парфяне нарушили мир68 и вторглись в Месопотамию. Князь Осроены был изгнан, страна занята, а наместник Лет, один из лучших воинов того времени, осажден в Низибисе. Положение его было очень опасным к моменту, 303 когда Север после победы над Альбином снова появился в 198 г. на Востоке. Военное счастье снова переменилось. Парфяне отступили, и теперь перешел в наступление Север. Он вторгся в Вавилонию и занял Селевкию и Ктесифон; парфянский царь в сопровождении небольшого числа всадников спасся бегством, государственная казна стала добычей победителей, парфянская столица была отдана римским солдатам на разграбление, и свыше 100 тыс. пленных было отведено на римские рынки для продажи в рабство. Успешнее, чем само парфянское государство, оборонялись арабы в Гатре; дважды Север тщетно предпринимал трудную осаду, пытаясь вынудить к сдаче эту расположенную в пустыне крепость. Но в общем обе кампании, 198 и 199 гг., увенчались полным успехом. В результате превращения Месопотамии в провинцию и учреждения там крупного военного центра Армения утратила свое положение буферной страны между двумя большими державами, которое она занимала до тех пор; она могла сохранить прежний статус и избегнуть формального включения в империю. Страна сохранила, таким образом, свои собственные войска, а имперское правительство впоследствии даже отпускало для них дополнительную сумму из средств имперской казны69.
Правительственные перемены на Западе и Востоке
с.371 Дальнейшая история отношений между двумя соседними державами связана с переменами во внутреннем положении обоих государств. Если при династии Нервы, а также при Севере относительно прочная римская монархия выходила победительницей в борьбе с Парфянским царством, нередко раздираемым междоусобной борьбой за престол, то после смерти Севера положение изменилось; на протяжении почти целого столетия на Западе сменяли друг друга жалкие и эфемерные правители, в своей внешней политике постоянно колебавшиеся между высокомерием и слабостью. В то время как Запад приходил в упадок, Восток усиливался. Через несколько лет после смерти Севера (211) в Иране произошел переворот, который не только, подобно столь многим прежним кризисам, низверг царствовавшего монарха и привел к власти другую династию на место выродившихся Аршакидов, но и открывая широкий простор перед национальными и религиозными элементами, заменил пропитанную эллинизмом, гибридную цивилизацию парфянского государства государственным строем, религией, обычаями и княжеской династией той страны, которая некогда создала старое Персидское царство и со времени его перехода под власть парфянской династии хранила, наряду с гробницами Дария и Ксеркса, семена национального возрождения. Так, благодаря появлению на сцене династии Сассанидов было восстановлено разрушенное Александром Персидское царство. Прежде чем продолжать рассмотрение взаимоотношений между римлянами и парфянами на Востоке, мы должны вкратце ознакомиться с этим новым положением вещей.
Сассаниды
304 Мы уже говорили, что хотя парфянская династия фактически освободила Иран от влияния эллинизма, все же в глазах народа она была как бы незаконной. Арташар, или по-новоперсидски Ардашир, — так сообщает официальная историография Сассанидов — выступил, чтобы отомстить за кровь убитого Александром Дары и вернуть власть законной династии, восстановив ее в том виде, в каком она существовала в эпоху его предков, до появления этих неполноправных царей. В этой легенде есть известная доля истины. Династия, называемая по имени деда Ардашира Сассана, действительно — та самая, которая царствовала в Персиде; отец Ардашира Папак, или Пабек70, и длинный ряд его предков правили в этом настоящем отечестве с.372 иранской нации под верховенством Аршакидов71; их резиденция находилась в Истахре, недалеко от древнего Персеполя; они ставили на своих монетах иранские надписи и украшали их священными эмблемами персидской национальной религии; напротив, великие цари имели резиденцию в полугреческой пограничной области, чеканили свои монеты по греческому образцу и делали на них надписи на греческом языке. Основной порядок системы иранских государств — подчинение местных царей власти великого царя — остался без изменения при обеих династиях, точно так же как порядок в Священной Римской империи германской нации при саксонских и швабских императорах. Если в упомянутой официальной версии время Аршакидов характеризуется как эпоха местных царей, а Ардашир называется первым царем всего Ирана после последнего Дария, то это лишь потому, что в древнем Персидском царстве Персида занимала по отношению как к другим областям, так и к парфянам такое же положение, какое в римском государстве Италия по отношению к провинциям, и потому перс оспаривал у парфянина право на власть великого царя, по закону связанную с его областью72.
Размеры царства Сассанидов
305 Каково было соотношение между размерами царства Сассанидов и царства Аршакидов, — это вопрос, на который источники не дают удовлетворительного ответа. С того времени, как новая династия укрепилась, все западные области оставались ей подвластны, и, как мы видим, претензии, которые она стала предъявлять к римлянам, с.373 шли гораздо дальше претензий Аршакидов. Но как далеко владычество Сассанидов простиралось на Восток и когда оно проникло до Окса, считавшегося впоследствии официальной границей между Ираном и Тураном, все это остается для нас покрытым мраком неизвестности73.
Государство Сассанидов
С появлением новой династии государственная система Ирана в основном не изменилась. Официальный титул первого правителя из рода Сассанидов, приведенный в одних и тех же выражениях на трех языках под рельефом на скале Накши-Рустам, «Служитель Мазды, бог Арташар, царь царей арианов, из рода богов»74 — это, по существу, тот же титул, что и у Аршакидов, только теперь определенно названы иранская нация, как в старинном местном царском титуле, и местное божество. То, что первоначально чужеземная династия, которая лишь приняла национальный облик, сменилась династией, происходившей из Персиды, было результатом национальной реакции и ее победой; однако полное развитие национальных элементов встречало нередко непреодолимые преграды. Персеполь, или как он стал теперь называться, Истахр[11], номинально снова сделался столицей государства, а рядом со скульптурными изображениями Дария замечательные изображения, сделанные на той же скале, и еще более замечательные надписи, о которых мы уже говорили, возвещали всем славу Ардашира и Шапура. Однако из этой отдаленной местности было неудобно вести дела государства, а потому центром управления и впредь оставался Ктесифон. Правовых преимуществ, которыми пользовались персы при Ахеменидах, новое персидское правительство не восстановило. Если Дарий называл себя «персом, сыном перса, арийцем с.374 арийского племени», то Ардашир, как мы видели, называл себя просто царем арианов. Мы не знаем, были ли введены новые персидские фамилии, не считая царской, в круг знатных родов; во всяком случае, некоторые из прежних остались, как, например, Сурены и Карены; только при 306 Ахеменидах, но не при Сассанидах эти знатные роды были исключительно персидские.
Религиозный культ и жречество при Сассанидах
В области религии радикальной перемены также не произошло, но, конечно, и религия и жречество приобрели при персидских великих царях такое влияние и силу, какими они никогда не пользовались при царях парфянских. Возможно, что пропаганда против Ирана двух чужеземных культов: с востока — буддизма, с запада — иудейско-христианской религии, именно вследствие вызванной ею борьбы привела к возрождению древнего маздаизма. Основатель новой династии Ардашир был, судя по заслуживающим доверия рассказам, ревностным огнепоклонником и принял даже жреческое посвящение; вследствие этого, рассказывается далее, сословие магов сделалось с тех пор влиятельным и заносчивым, тогда как ранее оно не пользовалось таким почетом и свободой и правители даже не придавали ему большого значения. «С тех пор все персы уважают и чтут жрецов; общественные дела решаются по их советам и по предсказаниям оракулов; всякий договор и всякий юридический спор подлежат их рассмотрению и их приговору, и ни одно дело не кажется персам справедливым и законным, если оно не одобрено каким-нибудь жрецом». В соответствии с этим мы находим такой порядок жреческого управления, который напоминает нам положение папы и епископов рядом с императором и князьями. Каждый округ находится в ведении одного верховного мага (Магупат, господин магов, по-новоперсидски Мобед[12]), а эти последние в свою очередь подчинены начальнику верховных магов (Мобедхан-Мобедх[13]) — по аналогии с «царем царей», — и именно он коронует царя. Результаты такого господства жрецов не замедлили сказаться: омертвевший ритуал, стеснительные предписания в отношении греха и очищения, превращение науки в дикое ведовство и в искусство волшебства — все это, хотя и издавна было присуще парсизму, но, по-видимому, только в эту эпоху достигло полного развития.
Местный язык при Сассанидах
В употреблении местного языка и в местных обычаях также заметны следы национальной реакции. Крупнейший греческий город Парфянского царства — древняя Селевкия — существует по-прежнему, но называется он с тех пор не по имени греческого маршала, но по имени своего нового государя — Бех, т. е. добрый, Ардашир. Греческий язык, который до сих пор все еще был в употреблении, хотя и в испорченном виде и уже не господствовал безраздельно, сразу исчезает на монетах с приходом к власти новой династии и встречается еще лишь в надписях первых Сассанидов рядом с местным языком, но на втором месте. «Парфянское письмо», так с.375 называемый «пехлеви», удерживается, но рядом с ним появляется другая письменность, мало от него отличающаяся, как свидетельствуют монеты, — настоящая официальная письменность, употреблявшаяся, вероятно, до тех пор в персидской провинции; так что древнейшие памятники Сассанидов, подобно памятникам Ахеменидов, написаны на трех языках, употреблявшихся, по-видимому, одновременно, приблизительно так же, как в средние века в Германии употреблялись одновременно три языка — латинский, саксонский и франконский. После смерти царя Сапора (272) надписи на двух языках исчезают и удерживается только один из них — второй вид письменности, унаследовавший название «пехлеви». С переменой династии исчезает летосчисление Селевкидов и связанные с ним названия месяцев; их место занимают, по старому 307 персидскому обычаю, годы по именам правителей и туземные персидские названия месяцев75. Даже старая персидская легенда переносится на новую Персию. Дошедшая до нас «История об Ардашире, сыне Папака», в которой рассказывается о том, как этот сын персидского пастуха попал к мидийскому двору, нес там службу раба и затем сделался освободителем своего народа, есть не что иное, как старая сказка о Кире, в которой старые имена заменены новыми. Другая книга сказок индийских персов содержит повесть о том, как царь Искандер Руми, т. е. Александр Римлянин, велел сжечь священные книги Заратустры, которые потом были восстановлены одним благочестивым человеком, Ардавирафом, после вступления на престол царя Ардашира. Здесь уже персу противопоставляется римлянин-эллин; предание, вполне естественно, забыло о незаконных Аршакидах.
Правительственная система Сассанидов
В остальном порядки, по существу, вероятно, остались прежние. Армия и при Сассанидах, конечно, не сделалась постоянной и не приобрела выучки, но осталась просто ополчением способных носить оружие мужчин; вероятно, национальное движение влило в нее новый дух, но, как и прежде, главной силой была конница, которую выставляла знать. Администрация также осталась прежней: энергичный властитель выступал с неумолимой строгостью как против разбойников с больших дорог, так и против занимавшихся вымогательствами должностных лиц, и по крайней мере по сравнению с позднейшим управлением арабов и турок, подданные царства Сассанидов пользовались благоденствием, а государственная казна была полна.
Новоперсы и римляне
Однако большое значение имело то обстоятельство, что новая власть изменила свое отношение к Римской империи. Аршакиды с.376 никогда не чувствовали себя по отношению к цезарям вполне равноправными правителями. Как ни часто сталкивались между собой оба государства в качестве вполне равноправных держав, и во время войны и при заключении мира, как ни прочно даже на римском Востоке господствовало убеждение в существовании двух великих держав (стр. 311, прим. 1), все же за римским государством оставалось то же самое преимущество, каким, к большому вреду для себя, обладала в течение ряда столетий Священная Римская империя германской нации. Акты подчинения, которые совершали парфянские великие цари перед Тиберием (стр. 343) и Нероном (стр. 349), не будучи к тому вынуждены крайней необходимостью, были бы совершенно немыслимы с противоположной стороны. Еще яснее говорит о том такой факт, как отказ парфян от чеканки золотой монеты. Не случайно за время управления Аршакидов совершенно не чеканилась золотая монета и к ее чеканке приступили именно при первом же властителе из дома Сассанидов; это-то и является самым неоспоримым признаком суверенитета, не ограниченного никакими вассальными обязанностями. Когда империя цезарей заявила притязание на исключительное право чеканки монеты, имеющей хождение по всему миру, Аршакиды безоговорочно подчинились этому, что выразилось хотя бы в том, что сами они вообще не производили чеканки, а чеканку серебряной и медной монеты предоставили городам или сатрапам; 308 напротив, Сассаниды опять стали чеканить золотую монету, как это делалось при царе Дарии. Великое восточное царство потребовало, наконец, себе полного равноправия — мир не должен впредь принадлежать одним римлянам. С приниженным положением восточных народов и с исключительным преобладанием Запада было покончено навсегда. В соответствии с этим отношения между римлянами и парфянами, все более склонявшиеся к миру, сменились непримиримой враждой на целые поколения.
Война Севера Антонина с парфянами
Охарактеризовав новый государственный строй Парфянского царства, с которым вскоре пришлось вести борьбу приходившему в упадок Риму, мы возобновим нить нашего рассказа. Сын и преемник Севера Антонин, в отличие от отца, не был ни воином, ни государственным деятелем, но представлял, скорее, настоящую карикатуру и на то и на другое; тем не менее он, по-видимому, возымел намерение — если только вообще можно говорить о намерениях у таких лиц — полностью подчинить римской власти Восток. Ему было нетрудно вызвать к императорскому двору князей Осроены и Армении, задержать их как пленников и объявить их ленные владения присоединенными к империи. Но уже при одном известии об этом в Армении разразилось восстание. Царем был провозглашен царевич из дома Аршакидов Тиридат, который тотчас обратился за защитой к парфянам. Тогда в 216 г. Антонин во главе больших военных сил появился на Востоке, чтобы подчинить армян, а в случае надобности разгромить и с.377 парфян. Сам Тиридат сразу же счел свое дело погибшим, отказался от дальнейшей борьбы, хотя посланный в Армению римский отряд и после того встретил упорное сопротивление, и бежал к парфянам. Римляне потребовали его выдачи. Парфяне не собирались начинать из-за него войну, тем более, что как раз в то время сыновья царя Вологаза V — Вологаз VI и Артабан — вели между собой ожесточенную борьбу за престол. Вологаз VI подчинился, когда Рим властно повторил свое требование, и выдал Тиридата. Вслед за тем император потребовал от признанного тем временем царем Артабана руки его дочери, с явной целью приобрести в результате этого брака Парфянское царство и соединить под своей властью Восток и Запад. Артабан ответил на это неуместное предложение отказом76, что послужило сигналом к войне; объявив ее, римляне перешли Тигр. Война застала парфян врасплох, и римляне, не встречая сопротивления, сожгли города и деревни в Адиабене и в своем кощунстве дошли даже до того, что разорили старинные царские гробницы у Арбелы77. Однако при подготовке следующей кампании Артабан напряг все силы и весной 217 г. выставил огромное войско. Антонин, который провел зиму в Эдессе, был убит своими офицерами в самом начале этой второй кампании. Его преемник Макрин, не имевший авторитета, сознававший непрочность своей власти, оказавшись во главе недисциплинированной армии, расстроенной убийством императора, с удовольствием избавился бы от войны, затеянной по легкомыслию 309 и получившей очень серьезный оборот. Он отослал обратно парфянскому царю пленных и свалил ответственность за все совершенные злодеяния на своего предшественника. Но Артабан этим не удовлетворился: он потребовал компенсации за все произведенные римлянами опустошения и вывода римских войск из Месопотамии. Так дело дошло до сражения у Низибиса, в котором римляне были разбиты. Тем не менее парфяне, отчасти потому, что ополчение проявляло намерение разойтись по домам, а может быть, и под влиянием римского золота, заключили мир (218) на сравнительно благоприятных для римлян условиях: Рим уплатил большую военную контрибуцию (50 млн. денариев), но сохранил Месопотамию; Армения осталась за Тиридатом, но он принял ее от римлян в качестве лена. В Осроене также вернулся к власти прежний царствующий дом.
Царь Ардашир
Это был последний мирный договор, заключенный с Римом династией Аршакидов. Почти непосредственно после того, а может быть, именно в результате с.378 этого договора, который при создавшейся в то время обстановке мог показаться народам Востока простым отказом их правительства от плодов одержанных побед, началось то восстание, которое превратило государство парфян в государство персов. Предводитель этого восстания царь Ардашир, или Арташар (224—
Римский престол тогда занимал Александр Север — правитель, у которого воинственным было одно лишь имя и за которого в действительности правила государством его мать Мамея. Настоятельные, почти униженные предложения мира со стороны римского правительства не достигали результата; ничего другого не оставалось, как взяться за оружие. Собранные со всей империи римские войска были распределены следующим образом: левое крыло должно было 310 двинуться на Армению и Мидию, правое — на Мезену у устьев Евфрата и Тигра, может быть, с расчетом и там и здесь на помощь со стороны приверженцев Аршакидов; главные силы двинулись в Месопотамию. Войска эти были, правда, довольно многочисленны, но не имели ни дисциплины, ни боевой подготовки; один высокопоставленный римский офицер того времени говорит, что солдаты были изнежены и непослушны, отказывались сражаться, убивали своих офицеров и с.379 дезертировали массами. Но главная армия вовсе не перешла через Евфрат79, так как мать императора втолковала ему, что вовсе не его дело сражаться за подданных, а их дело сражаться за него. Правое крыло подверглось на равнине нападению основных сил персидской армии и, оставленное императором на произвол судьбы, было уничтожено. Когда вслед за тем император отдал приказание об отступлении и проникшему в Мидию левому крылу, оно тоже сильно пострадало при возвращении в середине зимы через Армению. И если дело закончилось только этим трудным отступлением большой восточной армии Рима в Антиохию и не превратилось в окончательную катастрофу, причем даже Месопотамия осталась во власти римлян, то это, по-видимому, не было заслугой римской армии или ее предводителей, но произошло потому, что персидское ополчение утомилось от войны и разошлось по домам80. Но персы уходили ненадолго, тем более, что вскоре за этим, после того как был убит последний отпрыск династии Северов, отдельные военачальники и члены римского правительства вступили между собой в борьбу за обладание престолом и таким образом все вместе играли на руку иноземным врагам. При Максимине (235—
Война Гордиана с персами
После того как внутренние смуты несколько успокоились и Гордиан III, почти еще мальчик, остался общепризнанным повелителем всей империи под руководством коменданта Рима и вскоре его тестя — Фурия Тимесифея — персам была торжественно объявлена война, и в 242 г. большая римская армия под личным предводительством императора или, вернее, его тестя, вторглась в Месопотамию. Успех римского наступления был полный; Карры были вновь взяты; при Резаине между Каррами и Низибисом была наголову с.380 разбита армия персидского царя Шапура, или Сапора (царствовал в 241—
Пальмира
Теперь, когда римский Восток в его борьбе с персидским Востоком был предоставлен собственным силам, уместно будет вспомнить об одном своеобразном государстве, которое было вызвано к жизни торговлей в пустыне и существовало благодаря этой торговле и которое теперь на короткое время приобрело руководящую роль в политической истории. Оазис Пальмира, на местном языке Тадмор, лежит на полпути между Дамаском и Евфратом. Он имеет значение исключительно как промежуточный пункт между областью Евфрата и Средиземным морем, да и это значение он приобрел поздно и очень скоро вновь утратил; процветание Пальмиры совпадает с.381 приблизительно с тем периодом, который мы здесь описываем. О том, как возник этот город, мы не имеем никаких сведений83. Впервые упоминается он по случаю пребывания Антония в Сирии в 713 г. [41 г.], когда Антоний предпринял неудачную попытку завладеть его богатствами; найденные там памятники — древнейшая имеющая дату пальмирская надпись относится к 745 г. [9 г.] — едва ли возникли намного раньше. Нет ничего невероятного в том, что расцвет этого города был связан с водворением римлян на сирийском побережье. 312 Пока набатеи и города Осроены не перешли непосредственно под власть римлян, последние были заинтересованы в том, чтобы установить другой прямой путь к Евфрату, а этот путь должен был обязательно проходить через Пальмиру. Во всяком случае, не римляне были основателями Пальмиры. Предлогом к вышеупомянутому разбойничьему набегу послужил для Антония нейтралитет местных купцов, игравших роль посредников в торговле между двумя великими государствами. Однако римские всадники вернулись, не достигнув своей цели: они не смогли осилить цепи стрелков, которых выставили против нападающих жители Пальмиры. Но уже в первые годы империи город, вероятно, считался римским, так как податные распоряжения Германика и Корбулона для Сирии применялись и в отношении Пальмиры; в одной надписи от 80 г. в этом городе упоминается Клавдиева фила; со времени Адриана город называется Адриановой Пальмирой, а в III в. он даже называет себя колонией.
Самостоятельность Пальмиры в военном отношении
Но зависимость жителей Пальмиры от империи носила своеобразный характер; отчасти она напоминает вассальные отношения зависевших от Рима царств. Еще во времена Веспасиана Пальмира называется промежуточной областью между двумя великими державами, так что при всяком столкновении римлян и парфян возникал вопрос, какова будет позиция пальмирцев. Объяснения такого обособленного положения Пальмиры надо искать в положении дел на границе и в распоряжениях относительно охраны границ. Сирийские войска, поскольку они стояли у самого Евфрата, имели свою главную квартиру у Зевгмы[14], против Биреджика, у главной переправы через Евфрат. Далее, вниз по его течению, между непосредственно римскими и парфянскими владениями, врезывается Пальмирская область, доходящая до Евфрата и обладающая ближайшим важным для переправы местом около Суры против месопотамского города Никефория (позднее Каллиник, теперь Эр-Рагга[15]). с.382 Более чем вероятно, что защита этой важной пограничной крепости и охрана путей в пустыне между Евфратом и Пальмирой, а возможно, и части пути от Пальмиры до Дамаска возложены были на общину Пальмиры и что последняя, таким образом, имела право и обязанность принимать военные меры, необходимые для выполнения этой важной задачи84. Впоследствии, правда, имперские войска были подтянуты ближе к Пальмире и один из сирийских легионов 313 был поставлен в Данаве, между Пальмирой и Дамаском, а арабский — в Бостре. С тех пор как Север присоединил Месопотамию к империи, даже здесь оба берега Евфрата находились в руках римлян, и римские владения на Евфрате кончались теперь не у Суры, но у Киркесия, при впадении Хабора в Евфрат, выше Межадина. Тогда и Месопотамия была занята большим количеством имперских войск. Но месопотамские легионы стояли на большой дороге на севере, около Резаины и Низибиса, а сирийские и арабские войска все же не делали излишним содействие войск Пальмиры. Может быть, даже охрана Киркесия с.383 и этой части берега Евфрата была вверена именно пальмирцам. Только после упадка Пальмиры и, может быть, на смену ей при Диоклетиане был превращен в сильную крепость город Киркесий85, который с тех пор и служил здесь главным опорным пунктом в защите границ.
Самостоятельность Пальмиры в административном отношении
Следы такого особого положения Пальмиры можно найти и в ее учреждениях. Отсутствие имени императора на пальмирских монетах надо, конечно, объяснять не этим, а тем, что Пальмира выпускала почти исключительно мелкую разменную монету. Но весьма показательно в этом отношении употребление языка. Если у римлян в других областях, непосредственно им подчиненных, почти неукоснительно соблюдалось правило пользования обоими имперскими языками, то для Пальмиры было сделано исключение. Здесь, пока город вообще существовал, в официальном употреблении сохранялся тот язык, который был принят в остальной Сирии, а со времен изгнания и в Иудее, но только в частном обиходе. Существенных отличий сирийского наречия, употреблявшегося в Пальмире, от наречий других вышеназванных местностей указать нельзя; собственные имена, образованные нередко на арабский или иудейский, а иногда и на персидский лад, свидетельствуют о сильном смешении народов, а многочисленные слова, заимствованные из греческого и латинского языков, указывают на влияние пришельцев с Запада. Впоследствии становится правилом прибавлять к сирийскому тексту греческий, который в одном постановлении пальмирского общинного совета от 137 г. стоит после пальмирского, но позже обычно ему 314 предшествует; однако надписи коренных жителей Пальмиры, сделанные только на греческом языке, представляют редкие исключения. Даже в посвятительных надписях, которые были сделаны пальмирцами в Риме86 в честь их туземных богов, и в надгробных надписях пальмирских солдат, умерших в Африке или в Британии, к греческому тексту прибавлен с.384 пальмирский. Точно так же, хотя в Пальмире, как и в остальной империи, в основу летосчисления был положен римский год, для обозначения месяцев употребляются не принятые официально в римской Сирии македонские названия, а те, которые были в общем употреблении и, кроме того, были распространены у аравийских племен, живших сперва под ассирийским, а потом под персидским владычеством87.
Должностные лица Пальмиры
Муниципальная организация в основных чертах была построена по образцу греческих общин Римской империи. Названия должностных лиц и совета88 и даже названия колоний, встречающиеся в пальмирских текстах, в большинстве случаев заимствованы из имперских языков. Однако и в отношении управления этот округ сохранил большую самостоятельность сравнительно с другими городскими общинами. Наряду с городскими должностными лицами мы встречаем здесь особого «начальника» сенаторского ранга, которому, по крайней мере в III в., были подчинены Пальмира и ее округ; это должностное лицо избиралось из самого знатного местного рода, хотя затем получало утверждение в должности от римлян. Септимий Гайран, сын Одената, фактически являлся князем Пальмиры89 и находился в такой же зависимости от легата, как и все зависимые князья от соседних имперских наместников. Через несколько лет после этого мы встречаем его сына90 Септимия Одената 315 в том же самом положении наследственного князя, только в более высоком ранге91.
с.385 Пальмира была самостоятельным округом, и пошлины здесь сдавались на откуп не органами государства, а общиной92.
Торговое положение Пальмиры
Своим значением Пальмира была обязана караванной торговле. Начальники караванов συνοδιάρχαι, ходивших из Пальмиры в крупные складочные пункты на Евфрате — в Вологазию, уже упоминавшийся город, основанный парфянами неподалеку от того места, где в древности стоял Вавилон, и в Форат или Спасину (Харакс) — два города-близнеца неподалеку от Персидского залива, — начальники эти упоминаются в надписях в качестве влиятельных граждан93 и занимают не только должности в системе местного с.386 управления, но также и имперские должности; существование крупного 316 купечества (ἀρχέμποροι) и цеха золотых и серебряных дел мастеров говорит о том, какое большое значение имел город для торговли и промышленности, а сохранившиеся еще и поныне городские храмы, длинные колоннады в городских зданиях и множество богато разукрашенных надгробных памятников служат убедительным свидетельством его благосостояния. Для земледелия климат менее благоприятен — место лежит поблизости от северной границы финиковой пальмы и не от нее получило свое греческое название. Но в окрестностях города встречаются остатки больших подземных водопроводов и громадных резервуаров, искусно сложенных из каменных плит. С помощью этих искусственных сооружений на лишенной в настоящее время всякой растительности почве некогда могло достичь высокого расцвета земледелие. Это богатство и эти национальные особенности, не вполне исчезнувшие даже под римским владычеством, а также самостоятельность в административном отношении объясняют до некоторой степени роль Пальмиры в том большом кризисе, разразившемся около середины III в., к изложению которого мы теперь обращаемся.
Пленение императора Валериана
После того как в 251 г. император Деций погиб в Европе в борьбе с готами, имперское правительство — если тогда в империи вообще существовало правительство — полностью предоставило Восток его судьбе. В то время как пираты Черного моря опустошали приморские страны и даже проникали во внутренние области, персидский царь Сапор тоже снова перешел в наступление. Если его отец довольствовался тем, что называл себя повелителем Ирана, то Сапор, а за ним и его преемники стали называть себя великими царями Ирана и не-Ирана (стр. 373, прим. 2) и этим как бы установили программу своей завоевательной с.387 политики. В 252 или 253 г. Сапор занял Армению; не исключена возможность, что она подчинилась ему добровольно; без сомнения, на нее также распространился процесс обновления древнеперсидской религии и персидского национализма. Законный царь Тиридат бежал к римлянам, остальные члены царского дома перешли на сторону персов94. После того как Армения сделалась добычей персов, полчища последних наводнили Месопотамию, Сирию и Каппадокию. Они повсюду опустошали сельские местности, но жители крупных городов, в первую очередь храбрые эдессцы, отразили нападения неприятеля, плохо умевшего вести осаду. Тем временем на Западе было восстановлено хотя бы формально признанное всеми правительство. Император Публий Лициний Валериан, честный и благонамеренный государь, но по характеру человек нерешительный и не способный справиться с серьезными трудностями, появился, наконец, на Востоке и направился в Антиохию. Отсюда он двинулся в Каппадокию, которую 317 оставили персидские войска. Но моровая язва косила его войско, и он долго медлил начать решительную борьбу в Месопотамии. Наконец он решился оказать помощь испытывавшей большие трудности Эдессе и перешел со своими войсками Евфрат. Здесь, недалеко от Эдессы, разразилась катастрофа, которая для римского Востока имела приблизительно такое же значение, какое для Запада имела победа готов близ устья Дуная и смерть Деция: император Валериан был взят в плен персами (конец 259 или начало 260 г.)95. Относительно подробностей этого события сообщения расходятся. По одной версии, он был окружен и захвачен превосходящими силами персов в то время, как с небольшим отрядом пытался пробраться в Эдессу. По другой — после поражения в битве с персами ему все же удалось пройти в осажденный город, но так как он не привел с собой достаточной подмоги и так как с его приходом припасы в городе стали быстро подходить к концу, он стал опасаться мятежа в войсках и потому добровольно отдался в руки врага. По третьей версии, он, оказавшись в крайне тяжелом положении, завязал переговоры с Сапором о сдаче Эдессы, явился лично в лагерь к неприятелю и был вероломным образом захвачен в плен.
Восток без императора
с.388 Какой из этих рассказов ни признавать наиболее соответствующим истине, остается фактом, что император умер в плену у неприятеля96, а следствием этой катастрофы было то, что Восток перешел под власть персов. Антиохия, самый большой и богатый город Востока, впервые, с тех пор как она сделалась римским городом, попала в руки исконного врага, притом в значительной степени по вине собственных граждан. Знатный антиохиец Мареад, исключенный из городского совета за утайку общественных денег, привел персидское войско в свой родной город. Если даже сообщение о том, что граждане были захвачены ворвавшимся неприятелем в то время, когда они находились в театре, и легендарно, все же нет сомнения, что они не только не оказали никакого сопротивления, но бо́льшая часть низших слоев населения была даже рада вторжению персов, частью из солидарности с Мареадом, частью в надежде на анархию и грабеж. И вот город со всеми своими богатствами сделался добычей неприятеля, и сам Мареад по неизвестной нам причине был присужден царем Сапором к сожжению97. Той же участи подверглись, не считая бесчисленных мелких местечек, столицы Киликии и Каппадокии — Тарс и Кесария; последняя была городом приблизительно с 400 тыс. жителей. Бесконечные колонны пленных, которых повели, как гонят скот на водопой, покрывали все пути по пустыням Востока. На обратном пути персы, чтобы 318 поскорей перейти какой-то овраг, будто бы заполнили его телами приведенных ими с собой пленников. Скорее можно поверить рассказу, что большая «императорская плотина»
с.389 Тогда одному самозванному римскому предводителю, Каллисту98, удалось сделать счастливый налет: с кораблями, собранными им по гаваням Киликии, он направился к Помпейополю, осажденному в то время персами, одновременно грабившими также Ликаонию. Каллист перебил их несколько тысяч и захватил царский гарем. Это заставило царя под предлогом какого-то неотложного праздника немедленно отправиться домой; при этом он так торопился, что во избежание задержек купил у эдессцев свободный пропуск через их владения ценою всего захваченного им римского золота. Возвращавшимся из Антиохии персидским полчищам, прежде чем они успели переправиться через Евфрат, причинил большие потери пальмирский князь Оденат. Но едва была устранена непосредственная опасность со стороны персов, как двое наиболее видных из числа предоставленных самим себе римских военачальников на Востоке, именно: Фульвий Макриан, офицер, заведовавший армейской кассой и складами в Самосате99, и названный выше Каллист, отказали в повиновении сыну и соправителю Валериана Галлиену, бывшему теперь единственным правителем, которому, конечно, было не до Востока и не до персов; впрочем, сами они не дерзнули облечься в пурпур, но провозгласили императорами (261) сыновей Фульвия Макриана — Фульвия Макриана и Фульвия Квиета. Это выступление двух влиятельных полководцев привело к тому, что оба молодых императора были признаны в Египте и на всем Востоке, за исключением Пальмиры, князья которой стали на сторону Галлиена. Один из них, Макриан, отправился со своим отцом на Запад, чтобы и здесь добиться признания нового правительства. Но вскоре счастье им изменило. В Иллирике Макриан проиграл сражение в борьбе не с Галлиеном, а с другим претендентом и был убит. А против оставшегося в Сирии брата выступил Оденат. При Эдессе, где встретились оба войска, солдаты Квиета на предложение сдаться отвечали, что они предпочтут любой конец капитуляции перед варваром. Тем не менее полководец Квиета Каллист предал 319 своего государя в руки пальмирца100. Так кончилось кратковременное царствование этого императора.
Правление Одената на Востоке
В связи с этим событием Пальмира выдвигается на Востоке на первое место. Галлиен, занятый всецело борьбой с варварами на Западе и вспыхивающими там с.390 повсюду военными восстаниями, предоставил князю Пальмиры, который один во время описанного выше кризиса сохранил ему верность, небывалое, исключительное положение, которое, впрочем, становится вполне понятным, если учесть создавшуюся в то время обстановку. Оденат сделался наследственным правителем или, как он стал теперь называться, царем Пальмиры и в то же время если не соправителем императора, то его самостоятельным наместником на Востоке101. Местное управление Пальмиры находилось при нем в руках другого пальмирца, бывшего одновременно императорским прокуратором и заместителем Одената102. Таким образом, вся имперская власть, поскольку с.391 она вообще 320 еще существовала на Востоке, находилась в руках «варвара», и этот последний в короткий срок блестяще восстановил господство Рима с помощью своих подданных, подкрепленных остатками римских военных отрядов и туземным ополчением. Азия и Сирия были уже очищены от врагов. Оденат перешел Евфрат, освободил наконец от осады храбрых эдессцев и отнял у персов завоеванные ими города Низибис и Карры (264). По всей вероятности, под власть Рима в то время была возвращена и Армения103. Затем Оденат первый со времени Гордиана предпринял наступление против парфян и двинулся на Ктесифон. В результате двух походов столица персидского царства была окружена; Оденат опустошил ее окрестности и удачно сразился под ее стенами с персами104. Даже готы, предпринимавшие хищнические набеги далеко в глубь страны, отступили, когда он направился в Каппадокию. Такой рост могущества правителя Пальмиры был для находившейся в стесненном положении империи, с одной стороны, счастьем, с другой же — представлял серьезную опасность. Правда, Оденат соблюдал в отношении своего римского верховного властителя все формальные знаки почтения и посылал взятых в плен неприятельских офицеров и добычу в Рим к императору, который не гнушался праздновать по этому случаю триумф; но фактически Восток был при Оденате почти так же самостоятелен, как Запад при Постуме; отсюда понятно и то, что настроенные в пользу Рима офицеры часто оказывались в оппозиции к пальмирскому вице-императору105; по этой же с.392 причине, с одной стороны, идет речь о попытках Одената примкнуть к персам, попытках, якобы не имевших успеха лишь вследствие надменности Сапора106; с другой стороны, убийство Одената в Эмесе в 266/267 г. приписывается наущениям римского правительства107. В действительности, 321 однако, убийцей Одената был его племянник, и нет никаких указаний, чтобы римское правительство принимало участие в этом деле.
Правление Зиновии
Во всяком случае это злодеяние ничего не изменило в положении дел. Супруга Одената, царица Бат Заббаи, или, по-гречески, Зиновия, красивая и умная женщина, отличавшаяся чисто мужской энергией108, заняла место своего покойного супруга в силу наследственного княжеского права от имени своего и Оденатова сына, тогда еще не достигшего совершеннолетия Вабаллата, или Атенодора109, — старший сын Герод[19] погиб вместе с отцом, — и действительно добилась признания в Риме и на Востоке; годы правления сына исчисляются со времени смерти отца. Ввиду того, что сын управлять еще не мог, мать энергично взяла в свои руки бразды правления110, причем не с.393 ограничилась сохранением своих владений, — напротив, ее мужество или высокомерие стремилось к владычеству над всеми областями империи, где говорили на греческом языке. Военное командование над Востоком, которое было возложено на Одената и от него по наследству перешло к его сыну, возможно, на законном основании включало в себя и верховную власть над Малой Азией и Египтом; однако фактически под властью Одената находились только Сирия и Аравия, и отчасти еще Армения, Киликия и Каппадокия. Теперь один влиятельный египтянин — Тимаген — предложил царице завладеть Египтом; в связи с этим она отправила своего главного полководца Забду с войском приблизительно в 70 тыс. человек на берега Нила. Население энергично сопротивлялось, но пальмирцы разбили египетское ополчение и завладели Египтом. Командовавший римским флотом Проб пытался изгнать их оттуда и даже одержал над ними победу, так что они двинулись по направлению к Сирии; но когда он хотел преградить им путь около египетского Вавилона, недалеко от Мемфиса, он был разбит пальмирским полководцем Тимагеном, который был лучше 322 знаком с местностью, и покончил самоубийством111. Когда в середине 270 г. после смерти императора Клавдия на его место стал Аврелиан, Александрия находилась под властью пальмирцев. Они собирались утвердиться также в Малой Азии; их гарнизоны продвинулись вплоть до Анкиры в Галатии; они пытались подчинить власти своей царицы даже Халкедон, отделенный от Византии лишь проливом. Наряду с этим пальмирцы отнюдь не порывали с римским правительством, — напротив, такой образ действий считался, вероятно, лишь осуществлением полномочий, предоставленных римским правительством князю Пальмиры на Востоке, и потому римских офицеров, противившихся распространению пальмирского владычества, карали за неподчинение императорским распоряжениям. На монетах, чеканенных в Александрии, помещены рядом имена Аврелиана и Вабаллата, но лишь первый имеет титул Августа. Однако фактически Восток таким образом отделялся от империи, и в результате распоряжения, изданного в силу необходимости ничтожным Галлиеном, империя распалась на две половины.
Аврелиан в борьбе с пальмирцами
Энергичный и осмотрительный император, в руки которого теперь перешла власть, немедленно отказался признавать пальмирское правительство; в ответ на это, как и следовало ожидать, с.394 приверженцы Вабаллата провозгласили последнего императором. Уже в конце 270 г. Египет был после упорной борьбы возвращен империи храбрым полководцем Пробом, будущим преемником Аврелиана112. Правда, за эту победу второй город империи, Александрия, едва не заплатил своим существованием, как мы это расскажем в одной из последующих глав. Гораздо труднее было покорить отдаленные сирийские оазисы. Все прочие восточные войны эпохи империи велись главным образом имперскими войсками, набранными из местных жителей; в данном же случае, когда Западу вновь приходилось подчинять себе отпавший Восток, еще раз, как в эпоху свободной республики, столкнулись народы Запада с народами Востока113 — солдаты с берегов Рейна и Дуная с солдатами сирийской пустыни. 323 Эта грандиозная экспедиция началась, по-видимому, в конце 271 г. Римская армия беспрепятственно дошла до границы Каппадокии; здесь серьезное сопротивление оказал город Тиана, господствовавший над киликийскими проходами. Когда этот город был взят, Аврелиан милостивым обхождением с его жителями подготовил себе путь к дальнейшим успехам, затем перешел Тавр и через Киликию проник в Сирию. Если Зиновия — в чем нет сомнения — рассчитывала на активную поддержку со стороны персидского царя, то она ошиблась. Престарелый царь Шапур не вмешался в эту войну, и повелительнице римского Востока пришлось рассчитывать только на свои собственные военные силы, причем часть их, быть может, перешла на сторону законного Августа. В Антиохии императору преградили путь главные силы пальмирцев под начальством полководца Забды; здесь присутствовала также и сама Зиновия. Удачный бой при Оронте с превосходящими силами пальмирской конницы отдал Антиохию в руки Аврелиана; город получил такое же полное с.395 прощение, как и Тиана: император вполне правильно рассудил, что едва ли можно винить подданных империи в том, что они подчинялись пальмирским князьям, поставленным самим римским правительством в качестве главных начальников. Дав арьергардный бой в предместье Антиохии Дафне, пальмирцы отступили по большой дороге, ведущей из столицы Сирии в Эмесу и оттуда через пустыню в Пальмиру. Аврелиан предложил царице подчиниться, указав ей на значительные потери, понесенные в сражениях на Оронте. Царица ответила, что то ведь были только римляне; люди Востока еще не признавали себя побежденными. При Эмесе114 она приготовилась к решительному сражению. Оно было продолжительным и кровопролитным. Римская конница не устояла и обратилась в бегство, но легионы решили дело, и победа осталась за римлянами. Труднее, чем это сражение, оказался самый поход. Расстояние от Эмесы до Пальмиры по прямому направлению равняется 18 милям[20], и если в ту эпоху высокого развития сирийской цивилизации страна не была в такой степени пустынна, как сейчас, все же поход Аврелиана был немалым подвигом, тем более, что легкая кавалерия неприятеля со всех сторон атаковала римское войско. Тем не менее Аврелиан достиг намеченной цели и приступил к осаде хорошо укрепленного и снабженного провиантом города; но труднее самой осады была доставка продовольствия для осаждавшей город армии. Наконец царица пала духом и скрылась из города, чтобы искать себе помощи у персов. Однако счастье продолжало сопутствовать императору. Бросившиеся в погоню за Зиновией римские всадники захватили ее в плен вместе с сыном в то время, когда она уже достигла Евфрата и собиралась сесть в лодку, которая должна была ее спасти. Город, обескураженный ее бегством, капитулировал (272). Аврелиан и здесь, как на протяжении всей этой кампании, даровал подчинившимся горожанам полное прощение. Но над царицей, ее должностными лицами и офицерами был назначен строгий суд. Зиновия, столько лет правившая с чисто мужской энергией, теперь не погнушалась воспользоваться привилегиями женщины и свалить ответственность на своих советников: немалое 324 количество их, в том числе прославленный ученый Кассий Лонгин, окончили свою жизнь под секирой палача. Сама она должна была украсить триумфальное шествие императора и, действительно, не пошла по стопам Клеопатры, но выступала в золотых цепях напоказ римской черни перед колесницей победителя по пути в римский Капитолий. Но прежде чем отпраздновать триумф, с.396 Аврелиану пришлось вторично одержать победу. Через несколько месяцев после своей капитуляции пальмирцы снова восстали, перебили стоявший у них небольшой римский гарнизон и провозгласили своим властителем некоего Антиоха115, причем старались одновременно склонить к отпадению от Рима наместника Месопотамии Марцеллина. Известие об этом дошло до императора, когда он только что перешел Геллеспонт. Он немедленно вернулся и, прежде чем могли того ожидать друзья и враги, снова стоял под стенами восставшего города. Восставшие совсем не были подготовлены к этому; на этот раз никакого сопротивления оказано не было, но о пощаде не могло быть и речи.
Разрушение Пальмиры
Пальмира была разрушена, общинное устройство города упразднено, стены были срыты, пышные украшения величественного храма Солнца переданы в тот храм, который был воздвигнут императором в Риме в память этой победы в честь восточного бога Солнца. И только покинутые портики и стены остались в том виде, в каком они частично сохранились до настоящего времени. Это произошло в 273 г.116 Расцвет Пальмиры носил искусственный характер; он был вызван тем, что город лежал на важных торговых путях, в связи с чем возникли и общественные сооружения. Теперь правительство отвернулось от злополучного города. Начались поиски новых торговых путей, и они действительно были найдены; так как Месопотамия в то время считалась римской провинцией и вскоре вновь была возвращена империи, а область набатеев вплоть до гавани Эланы также находилась в руках римлян, то можно было обойтись без этого промежуточного пункта, вместо него торговый центр переместился, вероятно, в Бостру или в Берею (Алеппо). Кратковременный, как вспышка молнии, блеск Пальмиры и ее властителей сразу сменился запустением и тишиной, которые с тех пор и до наших дней царят над заброшенной в пустыне убогой деревушкой и над развалинами ее колоннад.
Война императора Кара с персами
с.397 Возникновение и падение эфемерной пальмирской державы, тесно связанные с отношениями римлян к неримскому Востоку, являются в то же время частью общей истории империи, ибо как западное государство Постума, так и восточное царство Зиновии 325 являлись теми составными частями, на которые в то время угрожала распасться огромная империя. Если во время существования Пальмирского царства его правители серьезно пытались положить предел натиску персов и именно это являлось основой его могущества, то в момент своего крушения оно искало спасения у тех же персов; кроме того, результатом отпадения Зиновии явилась потеря римлянами Армении и Месопотамии, и даже после покорения Пальмиры границей Римской империи снова на некоторое время сделался Евфрат. Достигнув Евфрата, царица надеялась найти приют у персов, а Аврелиан не стал переправлять через него легионы, так как в то время Галлия вместе с Британией и Испанией еще отказывалась признать его власть. Ему и его преемнику Пробу так и не пришлось начать эту борьбу. Но когда в 282 г. после преждевременной гибели Проба войска провозгласили императором следующего за ним по чину военачальника Марка Аврелия Кара, то новый властитель в первой же своей речи заявил, что персы будут помнить его избрание, и сдержал свое слово. Он немедленно вторгся со своей армией в Армению и восстановил там прежний порядок. На границе этой страны его встретили персидские послы, изъявившие готовность удовлетворить все его справедливые требования117, но он едва выслушал их, и армия, не задерживаясь, двинулась дальше. Месопотамия также снова стала римской, а парфянские столицы Селевкия и Ктесифон еще раз были заняты римлянами, не встретившими при этом продолжительного сопротивления, чему способствовала свирепствовавшая в то время в Персидском царстве война между братьями118. Император перешел уже Тигр и собирался вторгнуться в самое сердце неприятельской страны, когда он погиб — вероятно, от руки убийцы; на этом окончился и самый поход. Но его преемник добился по мирному договору уступки с.398 римлянам Армении и Месопотамии119; хотя Кар и был императором немного более года, однако 326 благодаря ему граница империи была восстановлена в том виде, в каком она была при Севере.
Война с персами при Диоклетиане
Через несколько лет после этого (293) на ктесифонский престол вступил новый властитель, сын царя Шапура — Нарсех, который объявил (296) римлянам войну из-за Месопотамии и Армении120. Диоклетиан, которому в то время принадлежала верховная власть над всей империей и в частности над Востоком, поручил ведение этой войны своему соправителю Галерию Максимиану, грубому по натуре, но храброму полководцу. Начало войны не было благоприятно для римлян. Персы вторглись в Месопотамию и дошли до Карр; против них Цезарь121 переправил у Никефория через Евфрат сирийские легионы. Обе армии встретились между этими двумя пунктами, и значительно более слабая римская армия потерпела поражение. Это был тяжелый удар, и молодому полководцу пришлось выслушать суровые упреки; однако он не впал в уныние. Для предстоящего похода со всей империи были стянуты подкрепления, и оба правителя лично приняли в нем участие. Диоклетиан с главными силами занял позицию в Месопотамии, между тем как Галерий, получив тем временем в подкрепление отборные иллирийские войска, двинулся навстречу персам в Армению с войском в 25 тыс. человек и нанес им решительное поражение. Лагерь и казна, даже гарем великого царя попали в руки римских воинов, и сам Нарсех с трудом избежал плена. Чтобы с.399 получить обратно только своих жен и детей, царь изъявил готовность заключить мир на любых условиях. Его посланник Афарбан заклинал римлян щадить персов; римская и персидская империи, говорил он, это два ока мира, и потому ни одна из них не может обойтись без другой. В этот момент римляне имели полную возможность прибавить к своим восточным провинциям еще одну, но осторожный властитель удовольствовался урегулированием положения в своих северо-восточных владениях. Месопотамия, разумеется, осталась в руках римлян; важная торговля с соседними зарубежными странами была поставлена под строгий государственный контроль и сосредоточена главным образом в укрепленном городе Низибисе, являвшемся опорным пунктом охраны римских границ в восточной Месопотамии. Границей непосредственно римских владений был признан Тигр, однако на таком протяжении, что вся южная Армения до озера Тоспити (Ван) и Евфрата, т. е. вся долина верхнего Тигра, должна была принадлежать Римской империи. Эта соседняя с Месопотамией страна не превратилась в настоящую провинцию, но сохранила прежнюю форму управления и в качестве римской сатрапии Софены. Несколько десятилетий спустя здесь была заложена сильная крепость Амида (Диарбекир), ставшая с тех пор главным оплотом римского владычества в области верхнего Тигра. Одновременно была 327 заново урегулирована граница между Арменией и Мидией и вторично подтвержден протекторат Рима над этой страной и над Иберией. Мирный договор не потребовал от побежденных значительных территориальных уступок, но установил удобную для римлян границу, которая надолго разделила обе державы в этих областях, столько времени служивших яблоком раздора122. Политика Траяна получила, таким образом, окончательное завершение; правда, при этом центр тяжести римского владычества переместился с Запада на Восток.
ПРИМЕЧАНИЯ