Перевод с немецкого О. В. Любимовой.
Предисловие
Данная работа написана на основе первой части моей диссертации, представленной в зимнем семестре 1975/1976 гг. на кафедре философии университета Эрлаген — Нюрнберг.
Решающий толчок для разработки этого предмета дал мой учитель Отто Цель, к тому времени уже скончавшийся, когда много лет назад рекомендовал мне выполнить переработку третьего тома тойбнеровского издания сочинений Цезаря.
Я благодарен за полезные указания профессорам П. Клопшу, К. Стиве, Ю. фон Унгерн-Штернбергу и Г. Вирту. Особую благодарность я выражаю покойному профессору Р. Тиллю, который снова и снова давал мне ценные импульсы и поддерживал меня советами и помощью. Кроме того, я должен поблагодарить Фонд Хардта, который осенью 1974 г. предоставил мне многонедельную стажировку в «Шандолене» (Вандёвр/Женева), где я впервые смог посвятить себя этому исследованию, имея спокойный досуг.
Наконец, выражаю свою признательность издательству «Wissenschaftlichen Buchgesellschaft» в Дармштадте, которое изъявило готовность принять эту работу в свою серию «Импульсы к исследованию».
«Антикатон» Цезаря до сих пор обычно считается памфлетом, который не делает чести своему автору, поскольку в нём в низкой и отвратительной манере вываляна в грязи память об умершем1.
Это в высшей степени негативное суждение в сущности обусловлено двумя причинами. Первая имеет научный характер: судя по названию и тенденции, «Антикатон» Цезаря относится к жанру античной инвективы. Считается, что различные сообщения и отдельные с. x дошедшие до нас примеры дают нам до некоторой степени верное представление о том, как выглядел этот жанр. Соответственно, исследователи не испытывали никаких сомнений, схематично перенося предначертанный образ и на сочинение Цезаря.
Вторая и гораздо более важная причина обесценивания «Антикатона» связана с тем, что Цезарь и Катон и как индивидуальности, и как действующие лица мировой истории представляют собой столь неравную пару, что их вражда обрела очертания принципиальной полярности, которая не оставляет наблюдателя равнодушным, но призывает его к солидарности. При таком положении дел объективное восприятие фактов становится трудным или совершенно невозможным, потому что каждый в споре этих двоих ощущает нечто общее с проблемами своей собственной жизни.
Поэтому Цезарю особенно трудно встретить надлежащее признание. Хоть он и является победителем в войне, но победители считаются безупречными и славными лишь до тех пор, пока вне поля зрения остаются их жертвы. Однако в лице мёртвого Катона Цезарь встретил жертву той категории, которая вызывает наибольшее сочувствие, — мученика, и из победителя неизбежно стал тираном. Его пропагандистская борьба против человека, добровольно ушедшего из жизни, была изначально обречена на поражение. Об этом свидетельствуют не только мартовские иды 44 г., но и продолжающаяся и в наше время героизация Катона, которая идёт рука об руку с моральным осуждением Цезаря. И то, и другое является следствием, пожалуй, не столько политической свободы воли и республиканского идеализма, которые с. xi стремились создать из Катона символическую фигуру, сколько феномена человеческой природы, который лишь кажется парадоксальным: как бы каждый отдельный человек ни стремился к власти и богатству, всё равно он негативно воспринимает аналогичные притязания других людей и весьма охотно готов расценить осуществление чужих интересов как причину неудачи в достижении собственных целей. Ввиду этого почти каждый человек в той или иной степени воспринимает себя как незаслуженного неудачника, и именно с этой точки зрения можно идентифицировать себя с Катоном. Таким образом, симпатия, которую к нему питают, может рассматриваться и как проявление жалости к себе. В значительной мере Катон обязан своим прославлением солидарности неудачников и побеждённых.
Однако оценка того сочинения, которое вышло из-под пера победителя и имело целью оспорить славу побеждённого, неизбежно находилась в обратной зависимости от оценки Катона.
Таким образом, исследовательское и человеческое предубеждения сообща вынесли «Антикатону» Цезаря обвинительный приговор.
Голоса, которые, напротив, высказались за осторожную и справедливую оценку2, не были должным образом приняты во внимание. Возможно, это объясняется тем, что об этом сочинении Цезаря говорится только в широком тематическом контексте, так что его оценка тоже производится только мимоходом, либо же в поле зрения попадают лишь отдельные его отрывков.
В настоящей работе предпринята попытка впервые охватить всю совокупность тех сведений, которые содержатся в соответствующих свидетельствах и фрагментах. Рассматриваемый материал уже собрал Б. Кубир в третьем томе тойбнеровского издания Цезаря 1897 г. (с. 145—
Если здесь отрывки текста предлагаются в новом порядке, то это потому, что его предполагают результаты интерпретации. Перечень отрывков и конкорданция в конце книги (с. 139 сл.) могут помочь читателю сориентироваться.
Автор не счёл нужным отказываться от перевода отдельных фрагментов, во-первых, потому что они не всегда легко поддаются языковому пониманию, так что у менее сведущих в филологии читателей с. xii они могут вызвать затруднения, во-вторых, потому что максимально точный перевод также может представлять собой своего рода свидетельство в пользу итогового толкования.
Сведения о критике текста приводятся лишь в той мере, в какой они релевантны для понимания рассматриваемого отрывка. Они базируются на аппарате соответствующих изданий, указанных в библиографическом списке (с. 135 сл.).
В остальном библиографический список содержит только те работы, которые по своей тематике тесно связаны с «Антикатоном» Цезаря. Сведения о прочей вторичной литературе, использованной в данной работе, приведены в указателе современных авторов (с. 147). Наконец, для прояснения значения следует добавить, что термин «фрагмент» по примеру Клотца будет использоваться не только для трёх отрывков3, которые несомненно передают дословные цитаты из «Антикатона», но и в тех гораздо более частых случаях, когда подробности содержания утраченного сочинения передаются в косвенной форме.
При исследовании отдельных свидетельств и фрагментов я c самого начала не намеревался давать к каждому из них подробный комментарий по поводу всех реалий, исчерпывающий в филологическом и историческом отношении. Однако в своём изложении я постарался учитывать основные сведения о подоплеке событий хотя бы в той мере, в какой это представляется необходимым для понимания текста.
Однако особое внимание в данной работе уделяется тому, какова убедительность сохранившегося материала и какие открываются возможности для его интерпретации. Разумеется, на эти вопросы сравнительно редко удаётся найти действительно ясные ответы, и часто приходится ограничиваться предположениями, основанными на вероятностном критерии, так как утраченное и известное лишь по скудным сведениям произведение всегда представляет собой герменевтическую проблему особой сложности.
Поскольку «Антикатон» — это больше чем литературный документ, больше чем свидетельство о политической борьбе, поскольку он представляет собой также — и возможно даже в первую очередь — свидетельство о самоутверждении великого человека в противовес притязаниям противоположного человеческого самопонимания, поскольку это сочинение в противостоянии нападающего и защищающегося обнаруживает главную альтернативу человеческого бытия, представляется правомерным в попытках его истолкования уделить психологическим соображениям больше места, чем обычно.
с. xiii Если из сказанного время от времени возникает впечатление, что автор слишком настойчиво защищает дело Цезаря, то в его оправдание можно сказать, что в результате своего исследования он столкнулся с определённо заниженной оценкой «Антикатона», господствующей в общественном мнении. Это просто вынудило его сильнее подчеркнуть собственную позицию. Однако не стоит рисковать из одной крайности впасть в другую.
Цель всех рассуждений состояла в том, чтобы объективными методами получить максимально обоснованное и точное представление о сути и форме утраченного сочинения Цезаря.
Дормиц, март 1979 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
«Тогда Цезарь ещё во время испанской кампании 45 г. взялся за перо и не пожалел труда, чтобы осквернить память о Катоне низкими оскорблениями» (Gelzer M. Cato Uticensis // Kleine Schriften. Bd. II. Wiesbaden, 1963. S. 259 (последняя перепечатка); схожее мнение см. также: Idem. Caesar — Der Politiker und Staatsmann. 6 Aufl. Wiesbaden, 1960. S. 280).
«Это вина Цезаря, что теперь дискуссия скатилась к грязной клевете личного характера» (Strasburger H. Caesars Eintritt in die Geschichte. München, 1938. S. 42 f.).
«…поношение мёртвого противника» (Zinn E. Lexikon der Alten Welt Zürich; Stuttgart, 1965. Sp. 535, s. v. Caesar).
«Ответ Цезаря был… по своему языку и содержанию выдержан в стиле памфлета, имеющего единственную цель — опорочить героя Республики» (Gesche H. Caesar. Darmstadt, 1976. S. 182).