Легенда о близнецах Ромуле и Реме.
Историко-литературное исследование.

с.40

По заяв­ле­нию Плу­тар­ха, Фабий в изло­же­нии леген­ды о рим­ских близ­не­цах при­дер­жи­вал­ся Диок­ла, фабу­лу кото­ро­го мы пыта­лись вос­ста­но­вить в пред­ше­ст­ву­ю­щей гла­ве путем сли­че­ния тек­ста Дио­ни­сия с тек­стом Плу­тар­ха. Фабий же в свою оче­редь послу­жил источ­ни­ком, как сооб­ща­ет Дио­ни­сий, для боль­шин­ства после­дую­щих анна­ли­стов, а через них и для само­го Дио­ни­сия, рав­но как и для Ливия и про­чих писа­те­лей. И дей­ст­ви­тель­но, все они, каса­ясь исто­рии близ­не­цов, изла­га­ют ее по одно­му и тому же шаб­ло­ну, отли­ча­ясь друг от дру­га толь­ко бо́льшим или мень­шим коли­че­ст­вом неко­то­рых допол­ни­тель­ных эле­мен­тов. По наблюде­ни­ям Ска­лы¹, неред­ко заме­ча­ет­ся почти бук­валь­ное повто­ре­ние даже одних и тех же выра­же­ний. Ска­ла ука­зы­ва­ет, меж­ду про­чим, на сов­па­де­ние выра­же­ний ἀνδρω­θέν­τες у Дио­ни­сия (1, 79), ἠνδρώ­θησαν у Дио­до­ра (VII, 4), cum pri­mum ado­le­vit aetas у Ливия (1, 4), ut ado­le­ve­rit у Цице­ро­на (r. p. 2, 4). Подоб­ным обра­зом и ука­за­ние на то, что Ромул и Рем сре­ди сво­их сверст­ни­ков выда­ва­лись умст­вен­ны­ми и телес­ны­ми досто­ин­ства­ми, повто­ря­ет­ся одно­об­раз­но у раз­ных писа­те­лей (Plut. Rom. 6; Dion. 1, 79; Liv. 1, 4; Cic. r. p. 2, 4; Dio­dor. VII, 4). Сле­до­ва­тель­но, даже фор­маль­ная сто­ро­на рас­ска­за ука­зы­ва­ет на один общий источ­ник, и при­том источ­ник лите­ра­тур­ный.

Основ­ная схе­ма леген­ды, сохра­нив­ша­я­ся у Дио­ни­сия (по Фабию) и Плу­тар­ха (по Дио­клу), не оста­лась, одна­ко, сво­бод­ной от раз­ных изме­не­ний и допол­не­ний. Мож­но раз­ли­чать три груп­пы изме­не­ний: 1) скеп­ти­че­ское отно­ше­ние к чудес­ным эле­мен­там леген­ды, при­вед­шим даже к пол­но­му пере­тол­ко­ва­нию их по уче­нию Еви­ме­ра; 2) архео­ло­ги­че­ские опре­де­ле­ния и поиме­но­ва­ние встре­чаю­щих­ся в леген­де лиц, мест и вре­мен; 3) изме­не­ние самих собы­тий.

Скеп­ти­цизм, пред­став­ля­ю­щий собою сурро­гат кри­ти­че­ско­го отно­ше­ния к леген­де, касал­ся с одной сто­ро­ны про­ис­хож­де­ния близ­не­цов от Мар­са, а с дру­гой — их корм­ле­ния вол­чи­цею. Отно­си­тель­но боже­ст­вен­но­го про­ис­хож­де­ния Рому­ла скеп­ти­че­ская точ­ка с.41 зре­ния при­над­ле­жа­ла к хоро­ше­му тону про­све­щен­но­го интел­ли­ген­та в такой сте­пе­ни, что Плу­тарх даже совсем опус­ка­ет это обсто­я­тель­ство в том месте, где гово­рит о рож­де­нии близ­не­цов (c. 3, 7), вос­пол­няя этот про­бел ниже (c. 4, 4) в чис­ле раз­ных архео­ло­ги­че­ских при­ме­ча­ний. Подоб­ным обра­зом посту­па­ет и Дио­ни­сий (1, 77): сам от себя вме­сто име­ни Мар­са он употреб­ля­ет неопре­де­лен­ное место­име­ние τὶς, а затем, в виде при­ме­ча­ния, пояс­ня­ет, что по неко­то­рым этот τὶς был никто иной, как сам Аму­лий, в то вре­мя как по боль­шей части при­ни­ма­лась бас­ня о Мар­се. Долж­ную дань про­све­щен­но­му скеп­ти­циз­му отда­ют и Цице­рон² и Ливий³ и Стра­бон⁴. Менее неве­ро­ят­ным каза­лось корм­ле­ние мла­ден­цев вол­чи­цею, так что Дио­ни­сий (c. 79) спер­ва сооб­ща­ет об этом деле без вся­кой ого­вор­ки, и толь­ко уже в допол­ни­тель­ной гла­ве (c. 84) при­во­дит дру­гое мне­ние, осно­ван­ное на зна­че­нии сло­ва lu­pa = рас­пут­ная жен­щи­на. Напро­тив, Плу­тарх (c. 4), так­же пере­да­вая обе вер­сии, откло­ня­ет от себя ответ­ст­вен­ность и по отно­ше­нию к пер­вой при помо­щи сло­ва ἱστο­ροῦσι. Таким же спо­со­бом посту­па­ет и Ливий (1, 4, 6: te­net fa­ma), а рав­но Цице­рон (r. p. 2, 2, 4: ut iam a fa­bu­lis ad fac­ta ve­nia­mus). В отли­чие от этих двух пунк­тов осталь­ная леген­да о близ­не­цах в глав­ной части, касаю­щей­ся борь­бы их с Аму­ли­ем, счи­та­лась несо­мнен­но исто­ри­че­ским собы­ти­ем.

Скеп­ти­че­ское отно­ше­ние к корм­ле­нию малю­ток вол­чи­цею внес­ло в леген­ду имя Акки Ларен­ции. Таких допол­ни­тель­ных эле­мен­тов, вызван­ных раз­лич­ны­ми при­чи­на­ми и выте­кав­ших из раз­ных источ­ни­ков, в леген­де о близ­не­цах име­ет­ся зна­чи­тель­ное коли­че­ство; о них будет речь осо­бо в гл. VII—IX. Древ­ней­шим слу­ча­ем это­го рода явля­ет­ся ото­жест­вле­ние упо­ми­нае­мой по пово­ду чудес­но­го спа­се­ния мла­ден­цев пеще­ры с рим­ским лупер­ка­лем. Наи­бо­лее позд­ним слу­ча­ем, если не счи­тать встав­ки об уче­нии близ­не­цов в Габи­ях, ока­зы­ва­ет­ся при­уро­че­ние вре­ме­ни пле­не­ния Рема к празд­ни­ку лупер­ка­лий. Все эти допол­не­ния, имея преж­де все­го толь­ко харак­тер пояс­ни­тель­ных ком­мен­та­ри­ев, изме­ня­ли лишь коло­рит леген­ды, но не самую леген­ду. Они коре­ни­лись в инстинк­тив­ном с.42 стрем­ле­нии сде­лать облик леген­ды более рим­ским, чем он был в основ­ной схе­ме Диок­ла. Это вид­но из про­ти­во­по­лож­но­го явле­ния, заклю­чаю­ще­го­ся в опу­ще­нии таких част­но­стей, при­уро­че­ние кото­рых к рим­ским усло­ви­ям ока­зы­ва­лось затруд­ни­тель­ным; тако­ва роща Мар­са, в кото­рой про­изо­шла встре­ча это­го боже­ства и вестал­ки; тако­во и чисто гре­че­ское имя ее двою­род­ной сест­ры Ἀνθώ.

При всем том так­же и изло­же­ние самих собы­тий, состав­ляв­ших содер­жа­ние леген­ды, не обо­шлось без изме­не­ний, заклю­чав­ших­ся частью в пред­на­ме­рен­ных пере­дел­ках леген­ды (гл. V и VI), частью толь­ко в слу­чай­ных иска­же­ни­ях. Выше уже мы позна­ко­ми­лись со слу­ча­ем иска­же­ния леген­ды у Дио­ни­сия, про­ис­шед­ше­го вслед­ст­вие сме­ше­ния одно­го отряда Рому­ла с дру­гим. Но вооб­ще круп­ных изме­не­ний леген­ды у после­до­ва­те­лей Фабия встре­ча­ет­ся чрез­вы­чай­но мало. Заме­чае­мые у них отступ­ле­ния обу­слов­ли­ва­ют­ся частью при­вне­се­ни­ем допол­ни­тель­ных черт, частью же толь­ко сокра­щен­ным спо­со­бом пере­да­чи рас­ска­за.

Наи­бо­лее про­стран­ное изло­же­ние леген­ды, кро­ме Плу­тар­ха и Дио­ни­сия, пред­став­ле­но Ливи­ем (1, 3, 10—1, 6, 3). Осо­бен­но важ­но у Ливия деталь­ное изло­же­ние раз­вяз­ки (в кон­це 5-ой гла­вы и в нача­ле 6-ой). Прав­да, и здесь име­ет­ся то же самое сме­ше­ние отрядов Рому­ла, как у Дио­ни­сия. Но зато роли Рому­ла и Рема, из кото­рых пер­вый при­хо­дит извне, а вто­рой — a do­mo Nu­mi­to­ris, рас­пре­де­ле­ны соглас­но с Плу­тар­хом; да, кро­ме того, выяс­ня­ет­ся и роль Нуми­то­ра, совсем остав­лен­но­го в сто­роне Плу­тар­хом, в то вре­мя как Дио­ни­сий сли­ва­ет дей­ст­вия всех трех вме­сте. Соглас­но с Дио­ни­си­ем, так­же у Ливия (c. 5, 4) плен­но­го Рема ведут пря­мо к царю Аму­лию, кото­рый уже от себя пере­да­ет его Нуми­то­ру для нака­за­ния. Это сов­па­де­ние Ливия и Дио­ни­сия свиде­тель­ст­ву­ет, что такое ском­кан­ное изло­же­ние обсто­я­тельств суда над Ремом, исправ­лен­ное Плу­тар­хом по тек­сту Диок­ла, нахо­ди­лось уже у анна­ли­стов, в том чис­ле, быть может, еще у само­го Фабия. Суще­ст­вен­ное отли­чие Ливия от Дио­ни­сия (Фабия) и Плу­тар­ха (Диок­ла), пред­став­ля­ю­щее собою реши­тель­ное иска­же­ние леген­ды, заклю­ча­ет­ся в том, что Рема берут в плен не пас­ту­хи Нуми­то­ра, а, напро­тив, раз­бой­ни­ки. Эта заме­на пас­ту­хов раз­бой­ни­ка­ми при­мы­ка­ет к рас­ска­зу Ливия (c. 4, 9), вос­про­из­веден­но­му и Плу­тар­хом (c. 6, 8), о том, что юно­ши, под­рас­тая, про­из­во­ди­ли напа­де­ния на раз­бой­ни­ков и этим ока­зы­ва­лись полез­ны­ми пас­ту­хам. В осталь­ном Ливий сле­ду­ет все­це­ло схе­ме Диок­ла, соглас­но с Плу­тар­хом и с.43 Дио­ни­си­ем, но с одной сто­ро­ны с сокра­ще­ни­я­ми, а с дру­гой — с допол­не­ни­я­ми. Он упо­ми­на­ет о сыне Нуми­то­ра (не назы­вая, впро­чем, его име­ни), но умал­чи­ва­ет о доче­ри Аму­лия. Далее он опус­ка­ет назва­ние места встре­чи Мар­са с вестал­кой («роща Мар­са»), но вно­сит ее име­на Rea Sil­via, впер­вые встре­чаю­щи­е­ся в этой ком­би­на­ции имен­но у Ливия. Упо­ми­на­ет­ся о заклю­че­нии вестал­ки в тем­ни­цу, но упус­ка­ет­ся ука­за­ние на то, чем кон­чи­лась ее судь­ба. В спа­се­нии близ­не­цов при­ни­ма­ет уча­стие толь­ко вол­чи­ца, как у Дио­ни­сия. Дети выбра­сы­ва­ют­ся в коры­те, но послед­нее потом уже не появ­ля­ет­ся более в рас­ска­зе. Фаустул откры­ва­ет Рому­лу исти­ну о про­ис­хож­де­нии бра­тьев, но появ­ле­ние Фаусту­ла в Алба­лон­ге опу­ще­но, рав­но, как и свида­ние Рому­ла с бра­том и дедом. В чис­ле допол­не­ний, кро­ме имен мате­ри и кор­ми­ли­цы близ­не­цов (послед­нюю Ливий назы­ва­ет про­сто La­ren­tia), а так­же и побоч­но­го тол­ко­ва­ния леген­ды из двой­но­го зна­че­ния сло­ва lu­pa, обра­ща­ют на себя вни­ма­ние осо­бен­но сле­дую­щие два пунк­та: при­уро­че­ние остав­ле­ния малю­ток к руми­наль­ской смо­ков­ни­це на коми­ции и при­уро­че­ние вре­ме­ни пле­на Рема к празд­ни­ку лупер­ка­лий; послед­нее соглас­но с Эли­ем Тубе­ро­ном (Dion. 1, 80), от кото­ро­го, одна­ко, Ливий отли­ча­ет­ся тем, что у пер­во­го напа­даю­щи­ми ока­зы­ва­ют­ся пас­ту­хи Нуми­то­ра, а не раз­бой­ни­ки.

Наи­бо­лее крат­кое, но в то же вре­мя совер­шен­но сво­бод­ное от вся­ких допол­не­ний, изло­же­ние леген­ды дано у Цице­ро­на (r. p. II, 2, 4): Ромул, сын Мар­са, вме­сте со сво­им бра­том Ремом, по при­ка­за­нию албан­ско­го царя Аму­лия, был бро­шен под­ле Тиб­ра. Там его кор­ми­ла вол­чи­ца (sil­vestris be­luae sus­ten­ta­tus ube­ri­bus). Пас­ту­хи взя­ли детей к себе и вос­пи­та­ли их в трудо­вой пас­ту­ше­ской обста­нов­ке (in ag­res­ti cul­tu la­bo­re­que). Отли­ча­ясь физи­че­ской силой и неустра­ши­мо­стью души, юно­ши поко­ри­ли себе умы пас­ту­хов, насе­ляв­ших позд­ней­шую терри­то­рию Рима, и, став во гла­ве их, одо­ле­ли могу­ще­ст­вен­ную Алба­лон­гу и Аму­лия.

Един­ст­вен­ный отры­вок из рас­ска­за Дио­до­ра о близ­не­цах, сохра­нив­шей­ся в цель­ном виде⁵, посвя­щен разъ­яс­не­нию при­чин попу­ляр­но­сти обо­их юно­шей сре­ди окру­жав­ше­го их пас­ту­ше­ско­го насе­ле­ния. В чис­ле этих при­чин, изла­гае­мых доволь­но подроб­но, но все-таки лишь в общих чер­тах⁶, ука­зы­ва­ет­ся, меж­ду с.44 про­чим, борь­ба юно­шей с гра­би­те­ля­ми, напа­дав­ши­ми на ста­да. Из про­чих, раз­роз­нен­ных, сведе­ний вид­но, что Дио­дор пере­да­вал всю леген­ду о вестал­ке и ее сыно­вьях в том виде, как и про­чие после­до­ва­те­ли Фабия-Диок­ла. Были ли, одна­ко, допу­ще­ны какие-либо част­ные отступ­ле­ния, из сохра­нив­ше­го­ся мате­ри­а­ла не вид­но.

В самом чистом виде, за незна­чи­тель­ны­ми исклю­че­ни­я­ми, вос­про­из­веде­на леген­да Фабия-Диок­ла так­же у Стра­бо­на⁷. Млад­ший брат Аму­лий лишил цар­ства стар­ше­го бра­та Нуми­то­ра, у кото­ро­го были сын и дочь: сына убил Аму­лий ковар­но на охо­те, а дочь отдал в вестал­ки. Имя ее — Рея Силь­вия. Когда она роди­ла близ­не­цов, он, угож­дая бра­ту (о заступ­ни­че­стве цар­ской доче­ри умал­чи­ва­ет­ся), даро­вал ей жизнь, но заклю­чил в тем­ни­цу. Близ­не­цов же, сле­дуя како­му-то ста­ро­му обы­чаю, он велел бро­сить на бере­гу Тиб­ра. Рас­ска­зы­ва­ют, что их отцом был Марс и что их кор­ми­ла вол­чи­ца и что вос­пи­тал их пас­тух Фаустул, но сам Стра­бон пола­га­ет, что это был, веро­ят­но, какой-нибудь знат­ный чело­век, посту­пив­ший так по при­ка­за­нию Аму­лия. Когда Ромул и Ром вырос­ли, они про­из­ве­ли напа­де­ние на Аму­лия и его детей (τῷ Ἀμο­λίῳ καὶ τοῖς παι­σί) и, убив их, воз­вра­ти­ли цар­ство Нуми­то­ру. В этом упо­ми­на­нии детей Аму­лия заклю­ча­ет­ся един­ст­вен­ное суще­ст­вен­ное отступ­ле­ние Стра­бо­на от Фабия-Диок­ла, но в то же вре­мя он отли­ча­ет­ся в этом и от всех про­чих после­до­ва­те­лей Фабия.

Так­же и Кас­сий Дион⁸ весь­ма близ­ко при­мы­ка­ет к основ­ной фор­ме леген­ды Фабия-Диок­ла. Он не толь­ко упо­ми­на­ет о сыне Нуми­то­ра, но сооб­ща­ет и его имя (в фор­ме Αἰγέσ­της). Он зна­ет, далее, назва­ние места встре­чи Мар­са с вестал­кой (ἐν Ἄρεος ἄλσει). Зна­ет и про заступ­ни­че­ство доче­ри царя, не назы­вая, одна­ко, ее име­ни. Под­рас­тая, бра­тья пасут цар­ские ста­да, наравне с про­чи­ми пас­ту­ха­ми. Когда Ром был взят в плен пас­ту­ха­ми Нуми­то­ра, то Ромул спе­шит к Фаусту­лу, а этот послед­ний к Нуми­то­ру. Выслу­шав объ­яс­не­ния Фаусту­ла, Нуми­тор при­зна­ет бра­тьев сыно­вья­ми сво­ей доче­ри. Они уби­ва­ют Аму­лия и воз­вра­ща­ют трон деду. Одна­ко, рядом с эти­ми дан­ны­ми, у Кас­сия Дио­на име­ет­ся с.45 круп­ное иска­же­ние леген­ды: царь пере­да­ет малю­ток Фаусту­лу⁹ с при­ка­за­ни­ем бро­сить их под­ле Тиб­ра; но тот пере­да­ет их сво­ей жене, кото­рая как раз роди­ла мерт­во­го ребен­ка. Это иска­же­ние, устра­ня­ю­щее исто­рию с вол­чи­цей, явля­ет­ся под­ра­жа­ни­ем рас­ска­зу Геро­до­та о Кире. Отсюда же заим­ст­во­ва­на Дио­ном и встав­ка с ука­за­ни­ем при­чи­ны неистов­ства Аму­лия про­тив семьи Нуми­то­ра¹⁰. Кро­ме того, Дион, назы­вая по име­ни как мать близ­не­цов (Σι­λουίαν ἢ Ῥέαν Ἰλίαν), так и их кор­ми­ли­цу (Λαυ­ρεν­τία), отсту­па­ет от всех про­чих авто­ров в соче­та­нии Ῥέα, Ἰλία¹¹.

Неко­то­рые отступ­ле­ния от схе­мы Диок­ла встре­ча­ют­ся и у Пом­пея Тро­га¹². Захват Рема раз­бой­ни­ка­ми, пред­ста­вив­ши­ми плен­ни­ка царю, рас­ска­зан соглас­но с Ливи­ем (но без празд­ни­ка Лупер­ка­лий). Зато вопре­ки Ливию упо­ми­на­ет­ся о свида­нии Фаусту­ла и Рому­ла с Нуми­то­ром и Ремом, хотя и без разде­ле­ния отдель­ных момен­тов. Два слу­чая отступ­ле­ния свой­ст­вен­ны толь­ко это­му авто­ру: 1) Он зна­ет рощу Мар­са, но не как место встре­чи это­го боже­ства с вестал­кой, а как место рож­де­ния близ­не­цов; попа­ла же вестал­ка сюда, пото­му что здесь была заклю­че­на¹³, при­чем, одна­ко, не ука­за­но, кем и при каких обсто­я­тель­ствах¹⁴. 2) Юстин зна­ет так­же про то, что вестал­ка после рож­де­ния близ­не­цов была бро­ше­на в тем­ни­цу; одна­ко, в отли­чие от всех про­чих авто­ров, Юстин утвер­жда­ет, что она так и умер­ла в тем­ни­це¹⁵. В то вре­мя, как пер­вое отступ­ле­ние мог­ло иметь какие-либо осно­ва­ния, вто­рое, напро­тив, явля­ет­ся уже оче­вид­ным иска­же­ни­ем леген­ды.

Нако­нец и Овидий вооб­ще сле­ду­ет Фабию, но укра­ша­ет рас­сказ по-сво­е­му поэ­ти­че­ски­ми кар­ти­на­ми:

1) Fas­ti 3, 11—70. Вестал­ка, назван­ная здесь Ilia Ves­ta­lis, рано утром отпра­ви­лась за водой для надоб­но­стей хра­ма. При­шед­ши к бере­гу (не ука­за­но, к како­му), она поста­ви­ла на зем­лю свой гли­ня­ный сосуд и рас­по­ло­жи­лась отдох­нуть. Шелест ив, пение птиц с.46 и жур­ча­ние воды наве­я­ли на нее сон. Пока она спа­ла, к ней при­бли­зил­ся Марс, и она ста­ла бере­мен­на, сама того не зная. Проснув­шись, она вспо­ми­на­ет о том, что́ виде­ла во сне; ей при­сни­лось, что вырос­ли две паль­мы и что волк и дятел защи­ща­ли их, когда дядя ее захо­тел сру­бить эти дере­вья. Набрав воды, она воз­вра­ща­ет­ся в храм, а через 10 меся­цев ста­но­вит­ся мате­рью (в этом месте Овидий назы­ва­ет ее Силь­ви­ей). Когда она рожа­ла, ста­туя Весты¹⁶ покры­ла рука­ми лицо, жерт­вен­ник задро­жал и огонь на нем потух. Аму­лий при­ка­зал маль­чи­ков бро­сить в воду, но они оста­лись в живых, будучи вскорм­ле­ны вол­ком и дят­лом, а потом женой Фаусту­ла. Едва имея 18 лет от роду, бра­тья уже поль­зо­ва­лись боль­шим ува­же­ни­ем пас­ту­хов, так как ула­жи­ва­ли их спо­ры и защи­ща­ли их от раз­бой­ни­ков. Узнав о сво­ем про­ис­хож­де­нии, Ромул убил мечом Аму­лия и воз­вра­тил цар­ское досто­ин­ство пре­ста­ре­ло­му деду.

Fas­ti 2, 381—422. По пово­ду лупер­ка­ля Овидий рас­ска­зы­ва­ет исто­рию спа­се­ния близ­не­цов. Детей вестал­ки, назван­ной в этом месте Sil­via Ves­ta­lis, при­нес­ли слу­ги в коры­те и поста­ви­ли послед­нее око­ло воды в мест­но­сти, обо­зна­чен­ной поэтом посред­ст­вом ука­за­ния на fo­ra. Под­хва­чен­ное при­бы­ваю­щей водой коры­то при­плы­ло к месту, покры­то­му тени­стым лесом (sil­vis ad­pul­sa opa­cis), где неко­гда нахо­ди­лась и руми­наль­ская смо­ков­ни­ца¹⁷. Здесь-то, око­ло лупер­ка­ля, детей нашла вол­чи­ца и кор­ми­ла их (о дят­ле тут не упо­ми­на­ет­ся).

Fas­ti 2, 359—380: рас­сказ о про­ис­хож­де­нии лупер­ка­лий в память борь­бы Рому­ла и Рема с раз­бой­ни­ка­ми, про­ис­хо­див­шей одна­жды во вре­мя жерт­во­при­но­ше­ния, без вся­кой свя­зи с захва­том Рема и пред­став­ле­ни­ем его царю¹⁸.