Легенда о близнецах Ромуле и Реме.
Историко-литературное исследование.

с.53

Обо­зре­вая свиде­тель­ства древ­них авто­ров, насколь­ко они трак­ту­ют леген­ду о близ­не­цах, как одно целое, мы виде­ли, что все вари­ан­ты этой леген­ды, даже наи­бо­лее свое­об­раз­ные, в той или дру­гой сте­пе­ни при­мы­ка­ют к той основ­ной схе­ме, кото­рая дана была пер­вым рим­ским анна­ли­стом, Фаби­ем Пик­то­ром, и кото­рая, соглас­но заяв­ле­нию Плу­тар­ха, заим­ст­во­ва­на была рим­ским авто­ром у гре­че­ско­го писа­те­ля Диок­ла. Лите­ра­тур­ная тра­ди­ция леген­ды, сле­до­ва­тель­но, нисколь­ко не про­ти­во­ре­чит поло­же­нию об одном общем, и при­том лите­ра­тур­ном источ­ни­ке. Но тут воз­ни­ка­ет вопрос, откуда сам Диокл (или в край­нем слу­чае Фабий) взял те дан­ные, из кото­рых соста­ви­лась леген­да о близ­не­цах. Может быть, эти дан­ные заим­ст­во­ва­ны из рим­ских народ­ных пре­да­ний? Ответ на этот вопрос мож­но полу­чить толь­ко путем подроб­но­го раз­бо­ра част­но­стей. Этот раз­бор, к кото­ро­му теперь при­сту­па­ем, пока­жет, что бо́льшая часть рим­ских или вооб­ще латин­ских эле­мен­тов леген­ды вне­се­ны в нее толь­ко с тече­ни­ем вре­ме­ни с целью опре­де­ле­ния или наиме­но­ва­ния лиц, мест и празд­ни­ков, и что, наряду с этим, в леген­де име­ет­ся мно­го таких дан­ных, кото­рые ука­зы­ва­ют на чужой, и в част­но­сти гре­че­ский, источ­ник этой леген­ды.

1. Обра­ща­ясь преж­де все­го к име­нам дей­ст­ву­ю­щих в этой леген­де лиц, мы не можем не заме­тить бро­саю­ще­го­ся в гла­за обсто­я­тель­ства, что, вопре­ки латин­ско­му и даже обще­ита­лий­ско­му спо­со­бу, каж­дое лицо име­ет здесь толь­ко по одно­му име­ни: Ro­mu­lus (Ῥω­μύλος), Ro­mus (Ῥῶ­μος), Amu­lius (Ἀμό­λιος), Nu­mi­tor (Νε­μέτωρ), Aeges­tus (Αἴγεσ­τος), An­tho (Ἀνθώ), Faus­tu­lus (Φαισ­τύ­λος). Это тем более стран­но, что везде, во всей леген­де о древ­ней­ших вре­ме­нах с.54 Рима, все герои полу­ча­ют по два име­ни: Ti­tus Ta­tius, Spu­rius Tar­pei­us (Liv. 1, 11, 5), Met­tius Cur­tius (1, 12, 2), Hos­tius Hos­ti­lius, (ib.), Pro­cu­lus Iuli­us (1, 16, 5), Nu­ma Pom­pi­lius, Nu­ma Mar­cius (1, 20, 5), Tul­lus Hos­ti­lius, Gai­us Clui­lius (1, 22, 3), Met­tius Fu­fe­tius, Pub­lius Ho­ra­tius (1, 26, 8) и т. д. Прав­да, и в леген­де о близ­не­цах в двух слу­ча­ях име­ют­ся двой­ные име­на: Ac­ca La­ren­tia и Rea Sil­via. Одна­ко, это — име­на жен­ские, а жен­щи­ны во всей осталь­ной леген­де о царях име­ют, как раз наобо­рот, толь­ко по одно­му име­ни: Her­si­lia (1, 11, 2), Tar­peia, Ta­na­quil, Tul­lia, Luc­re­tia.

Далее обра­ща­ет на себя вни­ма­ние нела­тин­ский вид неко­то­рых лич­ных имен в этой леген­де. Осо­бен­но каса­ет­ся это име­ни доче­ри царя Аму­лия Ἀνθώ, чисто гре­че­ский харак­тер кото­ро­го бес­спо­рен. Такой явст­вен­но чужой облик был при­чи­ной того, что это имя обык­но­вен­но совсем устра­ня­лось из леген­ды: оно извест­но толь­ко из Плу­тар­ха, поль­зо­вав­ше­го­ся непо­сред­ст­вен­но тек­стом Диок­ла. Да и самое заступ­ни­че­ство доче­ри Аму­лия упо­ми­на­ет­ся не часто: кро­ме Плу­тар­ха и Дио­ни­сия гово­рит об этом еще толь­ко Кас­сий Дион.

Так­же и имя бра­та вестал­ки — гре­че­ское. Дио­ни­сий (1, 76) назы­ва­ет его Αἴγεσ­τος, а Кас­сий Дион (Bois­se­vain стр. 6) Αἰγέσ­της. Это же имя чита­лось и в источ­ни­ке Псев­до-плу­тар­ха¹. О бра­те вестал­ки (но без име­ни) упо­ми­на­ют так­же Ливий и Стра­бон. Имя Αἴγεσ­τος, силь­но напо­ми­наю­щее собою Αἴγισ­θος, в той же фор­ме, кото­рая при­сва­и­ва­лась бра­ту вестал­ки, дает­ся так­же одно­му из спут­ни­ков Энея, осно­ва­те­лю горо­да Эге­сты в Сици­лии, назы­вае­мо­го обык­но­вен­но Сеге­стой². Появ­ле­ние име­ни Эге­ста в леген­де о рим­ских близ­не­цах ука­зы­ва­ет на какую-то связь с Сици­ли­ей и ее с.55 мифа­ми. Любо­пыт­но, что имя Αἴγεσ­τος вос­про­из­во­дит­ся и в рас­ска­зе Дио­ни­сия, заим­ст­во­ван­ном у сици­лий­ца Тимея, о том, как 600 семейств воз­вра­ти­лись обрат­но из Алба­лон­ги в Лави­ний ради куль­та здеш­них пена­тов, не поже­лав­ших пере­се­лить­ся в Алба­лон­гу; гла­ва этих обрат­ных пере­се­лен­цев назван Αἴγεσ­τος³.

Не по-латы­ни зву­чат так­же име­на обо­их албан­ских царей: Ἀμό­λιος и Νε­μέτωρ. Латин­ски­ми в них явля­ют­ся толь­ко окон­ча­ния —lius и —tor, в то вре­мя как кор­ни (ἀμο—, νέ­με—) не латин­ские. Оба эти име­ни про­из­во­дят такое впе­чат­ле­ние, как буд­то они подо­бра­ны, а то и зано­во состав­ле­ны чело­ве­ком, кото­рый обла­дал неко­то­рым зна­ком­ст­вом с латин­ским язы­ком, но весь­ма поверх­ност­ным⁴, не давав­шим ему доста­точ­но­го мате­ри­а­ла для более удач­но­го сло­во­об­ра­зо­ва­ния. Любо­пыт­но, что имя, похо­жее на Ἀμό­λιος, иска­жен­ное у Псев­до-плу­тар­ха в Αἱμί­λιος на латин­ский лад, было в ходу в ска­за­ни­ях той же сици­лий­ской Сеге­сты, как имя жесто­ко­го тиран­на это­го горо­да⁵ Подоб­ное же имя, пере­дан­ное Псев­до-плу­тар­хом опять-таки в фор­ме Αἱμί­λιος, повто­ря­ет­ся и в сиба­рит­ской леген­де южной Ита­лии⁶. У рим­лян имя Ἀμό­λιος оста­лось без пере­ме­ны, если не счи­тать срав­ни­тель­но позд­ней­ше­го пере­хо­да крат­ко­го o в u (ср. co­sol-con­sul). Если бы имя Amu­lius было ста­рин­ным, иско­ни латин­ским, то по пра­ви­лам латин­ской фоне­ти­ки из Amu­lius долж­но было бы вый­ти далее *Ami­lius, подоб­но Aemi­lius из *Aemu­lius (от aemu­lus), con­si­lium из *con­su­lium (ср. con­su­le­re) и т. д. Наобо­рот, с.56 из Νε­μέτωρ по-латы­ни долж­но было бы полу­чить­ся *Ne­mi­tor. Если же, вме­сто это­го, име­ет­ся Nu­mi­tor, то это резуль­тат ана­ло­ги­че­ско­го при­но­ров­ле­ния к латин­ским име­нам Nu­mi­to­rius⁷ и Nu­ma. При этом сле­ду­ет не упус­кать из виду, что Аму­лий и Нуми­тор, встре­ча­ясь исклю­чи­тель­но толь­ко в леген­де о близ­не­цах, вме­сте с тем явля­ют­ся пер­во­на­чаль­но един­ст­вен­ны­ми пред­ста­ви­те­ля­ми дина­стии албан­ских царей и тем зер­ном, из кото­ро­го вырос весь спи­сок их имен⁸.

Подоб­но име­ни Nu­mi­tor из Νε­μέτωρ, пере­де­ла­но так­же и имя Faus­tu­lus из пер­во­на­чаль­но­го Φαισ­τύ­λος, кото­рое обна­ру­жи­ва­ет такое же соче­та­ние латин­ско­го суф­фик­са —ulus (по образ­цу Ro­mu­lus-Ῥω­μύλος) с кор­нем гре­че­ско­го име­ни Φαῖσ­τος; но, впро­чем, и суф­фикс —ύλος вовсе не чужд гре­че­ско­му язы­ку, как вид­но, напр., из име­ни Αἰσχύ­λος. Что гре­че­ское Φαισ­τύ­λος было пере­де­ла­но в латин­ское Faus­tu­lus путем при­но­ров­ле­ния к Faus­tus, вид­но из невоз­мож­но­сти пред­по­ло­жить про­ти­во­по­лож­ное. Гре­кам неза­чем было пере­де­лы­вать Φαυσ­τύ­λος в Φαισ­τύ­λος, рав­но как и Νο­μήτωρ в Νε­μέτωρ, если бы пер­вые фор­мы иско­ни были свой­ст­вен­ны рим­ской леген­де. Ведь писа­ли же гре­ки впо­след­ст­вии, в импе­ра­тор­ские вре­ме­на, эти име­на по латин­ско­му спо­со­бу! Напро­тив, лати­ни­за­ция кор­ня имен, имев­ших и без того уже латин­ские окон­ча­ния, вполне понят­на.

Все это тем менее уди­ви­тель­но, что даже имя одно­го из близ­не­цов, имен­но Rĕmus, пред­став­ля­ет собою заме­ну гре­че­ско­го Ῥῶ­μος, создан­но­го гре­ка­ми само­сто­я­тель­но, без вся­ко­го отно­ше­ния к латин­ско­му име­ни Rĕmus. Имя Ῥῶ­μος пер­во­на­чаль­но даже и не обо­зна­ча­ло Рема, а, напро­тив, Рому­ла. Да и сло­жи­лось оно не в виде под­ра­жа­ния латин­ско­му Ro­mu­lus. Имя Ῥῶ­μος не что иное, как тео­ре­ти­че­ское извле­че­ние име­ни осно­ва­те­ля горо­да из име­ни Ro­ma — Ῥώ­μη. Это вид­но из того, что в гре­че­ских мифо­ло­ги­че­ских тол­ко­ва­ни­ях про­ис­хож­де­ния Рима осно­ва­те­лем это­го горо­да ока­зы­вал­ся не толь­ко Ῥῶ­μος — муж­чи­на, но и жен­щи­на Ῥώ­μη⁹. Как Ῥῶ­μος, так и Ῥώ­μη созда­ны были гре­че­ски­ми мифо­ло­га­ми вслед­ст­вие общей тен­ден­ции, направ­лен­ной с одной сто­ро­ны к тому, чтобы най­ти непре­мен­но лич­но­го кти­ста для каж­до­го горо­да, а с дру­гой — к тому, чтобы уста­но­вить эти­мо­ло­ги­че­скую связь назва­ния горо­да с име­нем како­го-либо лица, при­част­но­го к его осно­ва­нию.

с.57 Древ­ней­шее упо­ми­на­ние о тро­ян­ке Роме встре­ча­лось в хро­ни­ке аргив­ских жриц¹⁰: здесь гово­ри­лось уже о том, что Эней при­был в Ита­лию, где и осно­вал город, назван­ный им по име­ни тро­ян­ки Ромы, по сове­ту кото­рой тро­ян­ские жен­щи­ны, утом­лен­ные стран­ст­во­ва­ни­ем, сожгли кораб­ли Энея, на кото­рых он при­ехал¹¹. Ту же леген­ду сооб­щал и Дамаст Сигей­ский, в то вре­мя как Ари­сто­тель, вос­про­из­во­дя этот рас­сказ, вме­сто тро­я­нок назы­ва­ет их гре­чан­ка­ми¹². Рома, по име­ни кото­рой назван Рим, при­зна­ва­лась далее то доче­рью Еванд­ра, то доче­рью Аска­ния и, сле­до­ва­тель­но, внуч­кой Энея¹³, то доче­рью Теле­ма­ха, вышед­шей замуж за Энея, то доче­рью Тиле­фа, так­же сде­лав­шей­ся супру­гой Энея, то она ока­зы­ва­ет­ся супру­гой Лати­на, сына Теле­ма­ха, то, нако­нец, сест­рой Лати­на, сына Одис­сея и Цир­цеи. Подоб­ным обра­зом и Ром, осно­ва­тель горо­да Рима, явля­ет­ся то сыном Ита­ла и Лев­ки (Левк­тры), доче­ри Лати­на, то сыном Одис­сея и Цир­цеи, то сыном Энея и Лави­нии, то сыном Аска­ния и внуч­ки Энея, то сыном тро­ян­ца Эма­фи­о­на, то, нако­нец, про­сто потом­ком Энея.

Когда гре­ки позна­ко­ми­лись с рим­ским Рому­лом, то и послед­ний стал появ­лять­ся в их мифо­ло­ги­че­ских ком­би­на­ци­ях, но — и это осо­бен­но харак­те­ри­стич­но — все­гда толь­ко в сооб­ще­стве с Ромом, кото­рый по-преж­не­му про­дол­жал счи­тать­ся соб­ст­вен­ным осно­ва­те­лем Рима, а не Ромул. По Кефа­ло­ну Гер­гиф­ско­му, Эней имел четы­рех сыно­вей: Аска­ния, Еври­ле­он­та, Рому­ла и Рома; сам Эней умер во Фра­кии, а Ром с частью спут­ни­ков Энея при­шел в Лаций, где и осно­вал город Рим. По Апол­ло­до­ру, у Энея и Лави­нии было трое сыно­вей: Mayl­les, Mu­lus (corr. Ro­mu­lus) и Rho­mus; послед­ний осно­вал город Рим. По Гали­ту (corr. Cli­nias), Латин, сын Теле­ма­ха и Цир­цеи, насле­до­вав­ший цар­ство Энея, имел двух сыно­вей: Рома и Рому­ла, но город назван по име­ни их мате­ри Ромы. Ино­гда Ром и Ромул осно­вы­ва­ют город сооб­ща, но так, что имя Рома упо­ми­на­ет­ся на пер­вом месте. Так, по Кал­лию, тро­ян­ка Рома, сжег­шая кораб­ли, роди­ла Лати­ну трех сыно­вей: Рома, с.58 Рому­ла и Тиле­го­на; пер­вые два осно­ва­ли город Рим и назва­ли его по име­ни сво­ей мате­ри. По схо­ли­ям к Ликофро­ну, Ром и Ромул, сыно­вья Энея и Кре­усы, осно­ва­ли город Рим сооб­ща с дву­мя сыно­вья­ми Гек­то­ра. А Алким рас­пре­де­ля­ет роли Рому­ла и Рома сле­дую­щим обра­зом: у Энея и Тирри­нии был сын Ромул, от доче­ри кото­ро­го, Аль­бы, родил­ся Ром, осно­ва­тель Рима¹⁴. Ино­гда, прав­да, упо­ми­на­ет­ся уже и один Ромул, без Рома; напр. у Дио­ни­сия (1, 49 со ссыл­кой на Ага­фил­ла), или у Дио­до­ра (VII fr. 3) или у Плу­тар­ха (Rom. 2, 6). Одна­ко, в послед­них двух слу­ча­ях име­ем дело с оче­вид­ным сокра­ще­ни­ем речи, так как сооб­ще­ние Плу­тар­ха сов­па­да­ет с Гали­том (у Феста), кото­рый гово­рит о двух сыно­вьях, Роме и Рому­ле. То же самое каса­ет­ся и Дио­до­ра, кото­рый, как вид­но из кон­тек­ста, име­ет в виду вер­сию Невия и Энния, в кото­рой появ­ля­ют­ся оба бра­та-близ­не­ца; при­том у Невия имя Рема сто­ит на пер­вом месте, впе­ре­ди име­ни Рому­ла (в загла­вии: Re­mi et Ro­mu­li ali­mo­nia). Поэто­му воз­мож­но, что и у Ага­фил­ла, во вто­ром, неокон­чен­ном, дву­сти­шии чита­лось так­же и имя Рома.

При таких обсто­я­тель­ствах не уди­ви­тель­но, если и в леген­де Диок­ла пер­вая роль при­над­ле­жит Рому. Пер­вен­ство роли Рома в под­лин­ном виде выдер­жа­но у Плу­тар­ха и даже Ливия. Напро­тив, Дио­ни­сий изме­нил несколь­ко это соот­но­ше­ние ролей Рома и Рому­ла. К двум при­чи­нам, это­го изме­не­ния, ука­зан­ным выше (гл. III кон.), мож­но при­ба­вить еще третью, состо­я­щую в созна­тель­ном или бес­со­зна­тель­ном стрем­ле­нии к урав­не­нию Рому­ла с Ромом. Рома и Рому­ла рим­ляне заме­ни­ли — Рому­лом и Ремом¹⁵.

Нако­нец, не лишне заме­тить, что во всех сведе­ни­ях из гре­че­ских писа­те­лей Ром и Ромул при­зна­ют­ся лишь вооб­ще бра­тья­ми. Близ­не­ца­ми они ока­зы­ва­ют­ся впер­вые в леген­де Диок­ла.

2. Рядом с эти­ми име­на­ми, в двух слу­ча­ях пер­во­на­чаль­но име­лось пол­ное отсут­ст­вие вся­ко­го лич­но­го име­ни. Дело каса­ет­ся мате­ри близ­не­цов и их кор­ми­ли­цы.

а) В леген­де Фабия-Диок­ла мать близ­не­цов назы­ва­ет­ся вооб­ще толь­ко нари­ца­тель­ны­ми име­на­ми, обо­зна­чаю­щи­ми ее зва­ние — (жри­ца с.59 Весты) или ее род­ст­вен­ные отно­ше­ния к осталь­ным дей­ст­ву­ю­щим лицам. В отли­чие от это­го, Энний пер­вый дал ей имя Ilia, после того как еще рань­ше Невий при­знал ее доче­рью тро­ян­ца Энея¹⁶. Этим име­нем поль­зо­ва­лись неод­но­крат­но, ради удоб­ства и крат­ко­сти, так­же и такие писа­те­ли, кото­рые вовсе не сле­до­ва­ли вер­сии Энния. Так напри­мер, даже Плу­тарх, упо­мя­нув о том, что вестал­ку одни назы­ва­ют так, а дру­гие ина­че¹⁷, в даль­ней­шем сво­ем рас­ска­зе сам назы­ва­ет ее при слу­чае име­нем Ilia¹⁸. Имя Ilia употреб­ля­лось осо­бен­но охот­но поэта­ми¹⁹. Напро­тив, Цице­рон не дает ей еще ника­ко­го име­ни, назы­вая ее про­сто Ves­ta­lis il­la²⁰.

Овидий в Фастах, кро­ме, име­ни Ilia²¹, употреб­ля­ет уже и имя Sil­via²², и при­том совер­шен­но про­из­воль­но (см. гл. V). Это же имя (Σι­λουία) при­ни­ма­ет и Дио­ни­сий, хотя и заяв­ля­ет, что неко­то­рые пишут — Rea Sil­via²³.

В то вре­мя, как Или­ей она назва­на у Энния при­ме­ни­тель­но к ее илий­ско­му (тро­ян­ско­му) про­ис­хож­де­нию, име­нем Sil­via, напро­тив, она обо­зна­ча­ет­ся, как член албан­ско­го цар­ско­го рода Силь­ви­ев. Имя «Силь­вий» впер­вые появ­ля­ет­ся у Като­на в Ori­gi­nes²⁴, как назва­ние сына Энея и Лави­нии, родив­ше­го­ся в лесах, в хижине пас­ту­ха²⁵; но гене­а­ло­гия рода Силь­ви­ев состав­ле­на была толь­ко в век Цице­ро­на и Цеза­ря²⁶, вслед­ст­вие чего и имя вестал­ки, пред­став­ля­ю­щее собою no­men gen­ti­le Силь­ви­ев, не может быть древ­нее озна­чен­но­го вре­ме­ни. Обо­зна­че­ние же ее родо­вым име­нем соот­вет­ст­ву­ет обы­чаю рес­пуб­ли­кан­ско­го пери­о­да; ср. напр. Luc­re­tia, Te­ren­tia, Cae­ci­lia. Рядом с этим, в кон­це рес­пуб­ли­кан­ско­го пери­о­да, начал выра­ба­ты­вать­ся новый обы­чай давать жен­щи­нам два име­ни с.60 (парал­лель­но с муж­ски­ми tria no­mi­na), при­чем опре­де­лен­ных норм для это­го не суще­ст­во­ва­ло. Два жен­ских име­ни состав­ля­лись раз­лич­но, то из no­men и cog­no­men отца (напр. Aemi­lia Le­pi­da), то из одно­го отцов­ско­го, а дру­го­го мате­рин­ско­го (напр. Cic. fam. 8, 7, 2: Paul­la Va­le­ria; Tac. ann. 3, 67: Iunia Tor­qua­ta), то из родо­во­го и лич­но­го име­ни (напр. Iunia Ter­tia, Vi­tel­lia Ru­til­la). Соглас­но с этим новым обы­ча­ем, вме­сто про­сто­го Sil­via соста­ви­лось двой­ное назва­ние Rea Sil­via, впер­вые пущен­ное в обра­ще­ние, как кажет­ся, Варро­ном²⁷. Дио­ни­сий ука­зы­ва­ет это назва­ние еще толь­ко в смыс­ле вто­ро­сте­пен­но­го вари­ан­та. Напро­тив, Ливий и Стра­бон при­ме­ня­ют его уже без вся­кой ого­вор­ки, а при­ме­ра Ливия при­дер­жи­ва­лись и исто­ри­ки после­до­вав­ше­го вре­ме­ни²⁸.

Про­ис­хож­де­ние и зна­че­ние сло­ва Rea (или Rhea) спор­но. Доволь­но удо­вле­тво­ри­тель­ным каза­лось бы объ­яс­не­ние Швег­ле­ра (I, 428), одоб­ря­е­мое и Паи­сом²⁹, осно­ван­ное на пред­по­ло­же­нии, что мать близ­не­цов назва­на Реей вслед­ст­вие ото­жест­вле­ния ее с фри­гий­ской боги­ней Реей Кибе­лой, кото­рой посвя­ще­на была, меж­ду про­чим, и гора Ида в Тро­аде. В таком слу­чае мы име­ли бы дело с ком­би­на­ци­ей, воз­ник­шей в тес­ной свя­зи со зна­че­ни­ем сло­ва Sil­via = Ἰδαία, что́ вполне воз­мож­но для рим­ской архео­ло­ги­че­ской нау­ки вре­мен Цеза­ря³⁰. Дру­гое тол­ко­ва­ние пред­ло­же­но было Нибу­ром³¹), по мне­нию кото­ро­го Rea = rea (die An­gek­lag­te). С этим согла­сен и Прел­лер-Иор­дан³², но так, что rea при­ни­ма­ет­ся в смыс­ле vo­ti rea, «обя­зав­ша­я­ся обе­том». Наи­бо­лее же прав­до­по­доб­ным пред­став­ля­ет­ся третье тол­ко­ва­ние, наме­чен­ное Швег­ле­ром³³. Имя Rea мог­ло полу­чить­ся у Варро­на вслед­ст­вие того, что он сопо­став­лял мать рим­ских близ­не­цов с какой-либо мифи­че­ской лич­но­стью в ска­за­ни­ях сво­ей сабин­ской роди­ны. На суще­ст­во­ва­ние лич­но­го жен­ско­го име­ни Rea у саби­нян ука­зы­ва­ет, что так имен­но назы­ва­лась мать с.61 Сер­то­рия, кото­рый был родом из сабин­ской зем­ли³⁴. Пред­по­ла­гае­мая мифи­че­ская Rea мог­ла нахо­дить­ся в какой-либо свя­зи со ска­за­ни­я­ми об осно­ва­нии род­но­го горо­да Варро­на Rea­te, чем и обу­слов­ли­ва­лось бы сопо­став­ле­ние ее с мате­рью осно­ва­те­лей Рима, поли­ти­че­ской роди­ной Варро­на, в каче­стве рим­ско­го граж­да­ни­на.

Вме­сто обыч­но­го у исто­ри­ков соче­та­ния Rea Sil­via, Кас­сий Дион³⁵ дает ком­би­на­цию Rea Ilia, что́, одна­ко, мог­ло про­изой­ти вслед­ст­вие слу­чай­но­го выпа­де­ния части­цы ἤ: Σι­λουίαν ἢ Ῥέαν [ἢ] Ἰλίαν³⁶. Дей­ст­ви­тель­но про­стое Rea, без Sil­via, так­же встре­ча­ет­ся (напр. Ius­tin. 43, 2, 2; Plut. Rom. 3, 4).

Паис³⁷ при­во­дит еще имя Ser­vi­lia, со ссыл­кой на гре­че­скую анто­ло­гию³⁸, и при­пи­сы­ва­ет воз­ник­но­ве­ние это­го име­ни вестал­ки пер­гам­ским уче­ным кон­ца III или нача­ла II века до Р. Хр., т. е. тому пери­о­ду вре­ме­ни, когда воз­ник­ли эпи­грам­мы третьей гла­вы анто­ло­гии. Одна­ко в самой эпи­грам­ме, трак­ту­ю­щей об осво­бож­де­нии Рому­лом и Ремом их мате­ри, послед­няя упо­ми­на­ет­ся без вся­ко­го име­ни:

Имя мате­ри близ­не­цов чита­ет­ся толь­ко в объ­яс­ни­тель­ном введе­нии к этой эпи­грам­ме: ἐν δὲ τῷ ιθ Ῥῆ­μος καὶ Ῥω­μύλος ἐκ τῆς κο­λάσεως ῥυόμε­νοι τὴν μη­τέρα Σερ­βι­λίαν (al. Σερ­βή­λειαν) ὀνό­ματι. Одна­ко те объ­яс­ни­тель­ные заме­ча­ния, кото­рые пред­по­сла­ны каж­дой из 19 эпи­грамм, не чита­лись, конеч­но, в самом хра­ме, соору­жен­ном в Кизи­ке в честь мате­ри пер­гам­ско­го царя Евме­на и укра­шен­ном 19 кар­ти­на­ми, изо­бра­жав­ши­ми сце­ны из мифов о сынов­ней люб­ви. Там были толь­ко эпи­грам­мы, в то вре­мя как объ­яс­ни­тель­ные заме­ча­ния, изла­гаю­щие содер­жа­ние озна­чен­ных кар­тин, состав­ле­ны уже толь­ко для книж­но­го изда­ния эпи­грамм³⁹. Весь­ма воз­мож­но, что Ser­vi­lia не что иное, как иска­же­ние име­ни Sil­via (или Sil­via Ilia).

с.62 Но, впро­чем, Плу­тарх⁴⁰ ука­зы­ва­ет еще имя Aemi­lia. Так как при этом име­ет­ся в виду вер­сия Невия и Энния, то, быть может, прав Паис, когда он при­пи­сы­ва­ет воз­ник­но­ве­ние это­го име­ни тще­сла­вию рода Эми­ли­ев (или, вер­нее, уго­д­ли­во­сти како­го-либо при­вер­жен­ца). В таком слу­чае это слу­жи­ло бы лиш­ним дока­за­тель­ст­вом в поль­зу того, что в нача­ле 2 сто­ле­тия до Р. Хр. мать близ­не­цов не име­ла еще ника­ко­го освя­щен­но­го пре­да­ни­ем име­ни.

б) Так­же и жена Фаусту­ла, кор­ми­ли­ца Рому­ла и Рема, в основ­ном тек­сте леген­ды не име­ла ника­ко­го име­ни, как вид­но осо­бен­но из Дио­ни­сия (c. 79, в срав­не­нии с c. 84). При той скром­ной роли, кото­рая при­над­ле­жит ей в ходе собы­тий, опре­де­лен­ное имя для нее было еще менее нуж­но, чем для род­ной мате­ри близ­не­цов. Обе они не при­ни­ма­ют ника­ко­го актив­но­го уча­стия в собы­ти­ях окон­ча­тель­ной раз­вяз­ки. Об обе­их идет речь толь­ко, как об отсут­ст­ву­ю­щих (за исклю­че­ни­ем лишь момен­та осво­бож­де­ния вестал­ки из тем­ни­цы). В част­но­сти о жене Фаусту­ла упо­ми­на­ет­ся исклю­чи­тель­но толь­ко в свя­зи с тем момен­том, когда Фаустул, под­няв детей, при­нес их к себе домой, при­чем нет ни малей­ше­го наме­ка на лег­ко­мыс­лен­ный образ жиз­ни этой жен­щи­ны. С тече­ни­ем вре­ме­ни, одна­ко, с кор­ми­ли­цей Рому­ла и Рема про­изо­шла нема­лая мета­мор­фо­за. Скром­ная жена пас­ту­ха мало-пома­лу пре­вра­ти­лась, в одну из самых круп­ных фигур леген­ды, под име­нем Ac­ca La­ren­tia, вслед­ст­вие сгруп­пи­ро­ва­ния вокруг это­го име­ни раз­ных насло­е­ний из раз­лич­ных источ­ни­ков. Одну из таких при­ме­сей выде­лил еще Плу­тарх (Rom. c. 5), ука­зав­ший, что та Акка Ларен­ция, кото­рая, после при­клю­че­ния в хра­ме Гер­ку­ле­са, вышла замуж за бога­ча Тару­ция, совер­шен­но отлич­на (ἑτέ­ρα Λα­ρεν­τία) от Акки Ларен­ции, кор­ми­ли­цы Рому­ла и Рема⁴¹. Рас­сказ об этой ἑτέ­ρα Λα­ρεν­τία, состав­ля­ю­щий содер­жа­ние пер­вых 5 пара­гра­фов пятой гла­вы «Рому­ла» Плу­тар­ха, все­це­ло заим­ст­во­ван из како­го-либо вели­ко­гре­че­ско­го фар­са⁴². Но и мате­ри­ал, сооб­щае­мый в кон­це 4-й гла­вы Плу­тар­ха, не одно­ро­ден и, кро­ме того, недо­ста­то­чен для выяс­не­ния вопро­са о при­сво­е­нии жене Фаусту­ла име­ни с.63 Акки-Ларен­ции. С дру­гой сто­ро­ны, и в мате­ри­а­ле, касаю­щем­ся «вто­рой» Акки Ларен­ции, заклю­ча­ют­ся дан­ные (§§ 5—6 пятой гла­вы), не отно­ся­щи­е­ся к гете­ре Ἀκκώ вели­ко­гре­че­ско­го фар­са.

Нель­зя сомне­вать­ся в при­над­леж­но­сти Акки Ларен­ции к соста­ву древ­не­рим­ских народ­ных ска­за­ний. Но к этой «насто­я­щей» Акке Ларен­ции отно­сят­ся, на наш взгляд, толь­ко сле­дую­щие две части дошед­ше­го до нас кон­гло­ме­ра­та: 1) пре­да­ние о том, что извест­ная часть рим­ско­го ager⁴³ заве­ща­на была рим­ско­му наро­ду Аккой Ларен­ци­ей⁴⁴, и 2) пре­да­ние о том, что Акка Ларен­ция была родо­на­чаль­ни­цей кол­ле­гии арваль­ских бра­тьев⁴⁵. Послед­нее пре­да­ние, в кото­ром фигу­ри­ру­ет Ромул⁴⁶, и состав­ля­ет свя­зу­ю­щее зве­но меж­ду леген­дой об Акке Ларен­ции и леген­дой о близ­не­цах. Обе эти леген­ды мог­ли воз­ник­нуть толь­ко вне вся­кой зави­си­мо­сти одна от дру­гой. В то вре­мя как в фабу­ле Фабия-Диок­ла речь идет о двух бра­тьях-близ­не­цах, в арваль­ской леген­де упо­ми­на­ет­ся один толь­ко Ромул. Роль жены Фаусту­ла исчер­пы­ва­ет­ся обя­зан­но­стя­ми кор­ми­ли­цы и вос­пи­та­тель­ни­цы мла­ден­цев; напро­тив, в арваль­ской леген­де сам Ромул вхо­дит в состав семьи Акки Ларен­ции доб­ро­воль­но и, конеч­но, не в воз­расте груд­но­го ребен­ка. Харак­тер обе­их легенд ради­каль­но раз­ли­чен. В арваль­ской леген­де Акка Ларен­ция сто­ит во гла­ве семьи из 12 сыно­вей, как бы на поло­же­нии pa­ter fa­mi­lias. Это такая быто­вая осо­бен­ность, кото­рая нико­им обра­зом не мог­ла быть созда­на народ­ной фан­та­зи­ей, напри­мер, в век Авгу­ста. Ско­рее мож­но было бы при­уро­чи­вать к позд­ней­шим вре­ме­нам воз­ник­но­ве­ние леген­ды о заве­ща­нии зем­ли рим­ско­му наро­ду. Здесь Акка Ларен­ция дей­ст­ву­ет, как лицо sui iuris, и нечто подоб­ное было вполне воз­мож­но в кон­це рес­пуб­ли­ки, когда брак без ma­nus полу­чил широ­кое рас­про­стра­не­ние. Но свиде­тель­ство Като­на⁴⁷ дока­зы­ва­ет, что мы в этом слу­чае име­ем дело как раз с древ­ней леген­дой, в дан­ном виде с.64 при­над­ле­жа­щей к тако­му вре­ме­ни, когда поло­же­ние Акки Ларен­ции, состав­ля­ю­щей заве­ща­ние, как лицо sui iuris, каза­лось уже столь стран­ным, что эта жен­щи­на, не име­ю­щая мужа, при­ни­ма­лась за осо­бу, нажив­шую богат­ства quaes­tu me­ret­ri­cio напо­до­бие обы­чая, встре­чав­ше­го­ся в век Плав­та в Этру­рии⁴⁸. Раз она при­ни­ма­лась за me­ret­rix, то этим дана была поч­ва с одной сто­ро­ны для ото­жест­вле­ния ее с Ἀκκώ вели­ко­гре­че­ско­го фар­са, а с дру­гой — для воз­ник­но­ве­ния евге­ме­ри­сти­че­ско­го тол­ко­ва­ния чудес­но­го спа­се­ния мла­ден­цев путем тол­ко­ва­ния сло­ва lu­pa в смыс­ле «рас­пут­ная жен­щи­на», для како­го тол­ко­ва­ния в самой леген­де о близ­не­цах не было ника­ко­го осно­ва­ния.

А что Акка Ларен­ция не все­гда при­ни­ма­лась за me­ret­rix и что напро­тив, было вре­мя, когда ее поло­же­ние в каче­стве гла­вы семей­ства было еще доста­точ­но понят­но, вид­но из ото­жест­вле­ния ее, упо­ми­нае­мо­го еще Като­ном, с тем ἥρως, в честь кото­ро­го на Ve­lab­rum еже­год­но справ­лял­ся празд­ник La­ren­ta­lia⁴⁹.

Ото­жест­вле­ние жены Фаусту­ла с Аккой Ларен­ци­ей впер­вые засвиде­тель­ст­во­ва­но Лици­ни­ем Мак­ром, анна­ли­стом вре­мен Цице­ро­на⁵⁰.