Мирон

с.12

МИРОН В СВЕТЕ АНТИЧНЫХ ПИСАТЕЛЕЙ

Наши­ми глав­ны­ми источ­ни­ка­ми для иссле­до­ва­ния твор­че­ства Миро­на, как — и вооб­ще по вопро­сам, касаю­щим­ся гре­че­ских худож­ни­ков, явля­ют­ся рим­ский энцик­ло­пе­дист Пли­ний, погиб­ший при извер­же­нии Везу­вия в 79-ом году по Р. Х., и уче­ный путе­ше­ст­вен­ник Пав­за­ний, объ­ез­жав­ший Гре­цию во вре­мя цар­ст­во­ва­ния импе­ра­то­ра Адри­а­на в первую поло­ви­ну II в. по Р. Х. Кро­ме ука­за­ний этих двух писа­те­лей в нашем рас­по­ря­же­нии име­ет­ся еще ряд крат­ких упо­ми­на­ний у дру­гих позд­них авто­ров. Сведе­ния, кото­ры­ми мы таким обра­зом рас­по­ла­га­ем, чрез­вы­чай­но скуд­ны, и мы не будем льстить себя надеж­дой, что нам удаст­ся пол­но­стью вос­ста­но­вить при помо­щи их био­гра­фию и харак­те­ри­сти­ку худо­же­ст­вен­но­го твор­че­ства Миро­на. Но мы долж­ны быть бла­го­дар­ны и за то немно­гое, что мы име­ем, и ста­рать­ся запол­нить про­бе­лы вни­ма­тель­ным изу­че­ни­ем тех памят­ни­ков, кото­рые с боль­шей или мень­шей долей веро­ят­но­сти могут быть постав­ле­ны в связь с этим вели­ким худож­ни­ком. При­ни­мая во вни­ма­ние ука­за­ния и пись­мен­но­го и мону­мен­таль­но­го пре­да­ния, нам, наде­ем­ся, удаст­ся нари­со­вать в самых общих чер­тах «иде­аль­ный порт­рет» худож­ни­ка, не слиш­ком дале­кий от исти­ны.

Мирон был родом из малень­ко­го горо­да Элев­фер, лежа­ще­го на гра­ни­це Атти­ки и Бео­тии и, как важ­ное укреп­лен­ное место, пере­хо­див­ше­го из рук в руки. Но мы впра­ве при­чис­лить Миро­на к атти­че­ским худож­ни­кам, так как его мастер­ская, по-види­мо­му, нахо­ди­лась в Афи­нах, и худо­же­ст­вен­ный облик его близ­ко свя­зан с атти­че­ским искус­ст­вом. Пав­за­ний ино­гда пря­мо назы­ва­ет его афи­ня­ни­ном. Глав­ный рас­цвет его дея­тель­но­сти пада­ет на вто­рую чет­верть V века, т.е. на эпо­ху непо­сред­ст­вен­но после Пер­сид­ских войн и пери­од вели­чай­ше­го блес­ка с.13 афин­ско­го могу­ще­ства. Его сын, Ликий, уна­сле­до­вав­ший талант отца, был извест­ным худож­ни­ком уже в нача­ле 40-х годов V в.; победы двух атле­тов, ста­туи кото­рых при­над­ле­жа­ли рез­цу Миро­на, отно­сят­ся — одна к 456, дру­гая к 448-му гг. Мирон, таким обра­зом, родил­ся, веро­ят­но, око­ло 500-го г., в сво­ей юно­сти был свиде­те­лем нерав­ной борь­бы ази­ат­ских пол­чищ с эллин­ски­ми гопли­та­ми, а начал высту­пать само­сто­я­тель­но, когда тучи уже рас­се­я­лись, и Афи­ны яви­лись могу­ще­ст­вен­ней­шим фак­то­ром сре­ди эллин­ских государств. Едва ли мож­но про­длить его худо­же­ст­вен­ную дея­тель­ность за 440 г.

Пли­ний назы­ва­ет Миро­на уче­ни­ком аргос­ско­го худож­ни­ка Аге­ла­да. Хотя это ука­за­ние, может быть, не точ­но, так как Аге­лад работал пре­иму­ще­ст­вен­но в кон­це VI в., мы все-таки не долж­ны были бы отверг­нуть такое свиде­тель­ство цели­ком. Прав­да, мы убедим­ся, на осно­ва­нии раз­бо­ра памят­ни­ков, что ионий­ские масте­ра ока­зы­ва­ли осо­бен­но силь­ное вли­я­ние на Миро­на; но наряду с эти­ми ионий­ски­ми чер­та­ми в худо­же­ст­вен­ном обли­ке его нам при­дет­ся отме­чать сти­ли­сти­че­ские осо­бен­но­сти, объ­яс­ни­мые лишь вли­я­ни­ем про­ти­во­по­лож­ных ионий­цам эле­мен­тов. Весь­ма воз­мож­но, что эти неио­ний­ские чер­ты вос­хо­дят имен­но к аргос­ским образ­цам, кото­рые Мирон изу­чал в сво­ей моло­до­сти. Поэто­му име­ни Аге­ла­да, не как лич­но­сти, а как пред­ста­ви­те­ля опре­де­лен­но­го худо­же­ст­вен­но­го направ­ле­ния, долж­но быть отведе­но насто­я­щее место в исто­рии раз­ви­тия вели­ко­го атти­че­ско­го масте­ра; к тому же излюб­лен­ным мате­ри­а­лом его была брон­за, в кото­рой почти исклю­чи­тель­но работа­ли аргос­ские худож­ни­ки.

Из пере­ч­ня про­из­веде­ний Миро­на явст­ву­ет, что сла­ва его рас­про­стра­ни­лась по всем стра­нам гре­че­ской куль­ту­ры: они нахо­ди­лись в Гре­ции, в Малой Азии и в гре­че­ских коло­ни­ях Южной Ита­лии. Рим­ляне так­же высо­ко цени­ли его про­из­веде­ния. Рим­ские пол­ко­вод­цы, рас­хи­щав­шие во вре­мя заво­е­ва­ния Гре­ции и Малой Азии древ­ние куль­тур­ные цен­тры, пере­ве­ли в Рим целый ряд его ста­туй, и лишь часть их была воз­вра­ще­на преж­ним вла­дель­цам импе­ра­то­ром Авгу­стом, когда рим­ская поли­ти­ка по отно­ше­нию к про­вин­ци­ям при­ня­ла дру­гой харак­тер. Наши сведе­ния о про­из­веде­ни­ях масте­ра, разу­ме­ет­ся, дале­ко не пол­ны, и вопрос о том, какие из них дей­ст­ви­тель­но при­над­ле­жат его рез­цу, ослож­ня­ет­ся тем обсто­я­тель­ст­вом, что, веро­ят­но, зна­чи­тель­но поз­же, в кон­це III и в нача­ле II века до Р. Х. работал дру­гой худож­ник того же име­ни, про­из­веде­ния кото­ро­го, может быть, попа­да­ли в спис­ки про­из­веде­ний зна­ме­ни­то­го худож­ни­ка V в., ибо худо­же­ст­вен­но-исто­ри­че­ское обра­зо­ва­ние тех писа­те­лей, на свиде­тель­ство кото­рых нам с.14 при­хо­дит­ся опи­рать­ся, сто­я­ло дале­ко не на высо­те, и на кри­ти­че­ские спо­соб­но­сти их рас­счи­ты­вать нель­зя.

Сюже­ты Миро­нов­ских про­из­веде­ний весь­ма раз­но­об­раз­ны. Боль­шой сла­вой поль­зо­ва­лись его изо­бра­же­ния богов и геро­ев. Ста­туя Апол­ло­на в Эфе­се была похи­ще­на три­ум­ви­ром Анто­ни­ном и пере­ве­зе­на в Рим, но импе­ра­тор Август вер­нул ее в Эфес, под­чи­ня­ясь, как рас­ска­зы­ва­ет Пли­ний, тре­бо­ва­нию сно­виде­ния. Дру­гая ста­туя Апол­ло­на сто­я­ла в Агри­ген­те, в хра­ме Аскле­пия, и была похи­ще­на оттуда Верре­сом; по сло­вам Цице­ро­на, имя Миро­на было выло­же­но инкру­ста­ци­ей сереб­ром на ноге фигу­ры. В Орхо­мене, в Бео­тии, сто­я­ла ста­туя Дио­ни­са, кото­рую Пав­за­ний счи­та­ет одним из луч­ших про­из­веде­ний Миро­на. Сул­ла пере­вез ее из Орхо­ме­на и поста­вил ее на Гели­коне; может быть, та же ста­туя про­слав­ля­ет­ся эпи­грам­мой в гре­че­ской анто­ло­гии, хотя воз­мож­но, что Мирон сде­лал не одну ста­тую Дио­ни­са. Пав­за­ний счи­тал луч­шим про­из­веде­ни­ем Миро­на ста­тую древне-атти­че­ско­го героя-бога Эрех­фея, сто­яв­шую в Афи­нах. Боль­шой сла­вой поль­зо­ва­лись его изо­бра­же­ния Герак­ла. Одну из этих ста­туй видел Пли­ний в хра­ме, выстро­ен­ном Пом­пе­ем у боль­шо­го риста­ли­ща (Cir­cus Ma­xi­mus) в Риме; воз­мож­но, что Пом­пей пере­вез ее в Рим из Малой Азии в 61-м г., когда он был почтен три­ум­фом; дру­гая ста­туя героя упо­ми­на­ет­ся Цице­ро­ном сре­ди похи­щен­ных Верре­сом худо­же­ст­вен­ных про­из­веде­ний; над­пи­си на этой послед­ней фигу­ре, одна­ко, не было, ибо Цице­рон гово­рит, что она спра­вед­ли­во при­пи­сы­ва­лась Миро­ну. На Афин­ском акро­по­ле Пав­за­ний видел ста­тую Пер­сея после убий­ства Меду­зы; веро­ят­но, эта ста­туя тоже­ст­вен­на с изо­бра­же­ни­ем Пер­сея, упо­мя­ну­тым Пли­ни­ем в пере­чне про­из­веде­ний масте­ра. Невы­яс­не­но, дей­ст­ви­тель­но ли при­над­ле­жа­ла рез­цу Миро­на ста­туя Гека­ты на о. Эгине, упо­мя­ну­тая Пав­за­ни­ем.

Любо­пыт­ны две груп­пы, состо­яв­шие из несколь­ких само­сто­я­тель­ных фигур, соеди­нен­ных толь­ко общей базой. Одну из трех фигур видел уче­ный путе­ше­ст­вен­ник Стра­бон в хра­ме Геры на о. Само­се, там сто­я­ли «три ста­туи Миро­на колос­саль­ных раз­ме­ров, постав­лен­ные на одной базе, кото­рые увез с собой Анто­ний; но боже­ст­вен­ный Август водво­рил ста­туи Афи­ны и Герак­ла на ту же базу, ста­тую же Зев­са он пере­вез на Капи­то­лий, соорудив для нее часов­ню». По всей веро­ят­но­сти, груп­па изо­бра­жа­ла при­ня­тие Герак­ла на Олимп в сопро­вож­де­нии его посто­ян­ной покро­ви­тель­ни­цы Афи­ны. Из слов Стра­бо­на явст­ву­ет, что эти фигу­ры не состав­ля­ли одной груп­пы в совре­мен­ном смыс­ле сло­ва, а были свя­за­ны лишь сюже­том. О вто­рой груп­пе подоб­но­го же с.15 рода сооб­ща­ет Пли­ний: «Мирон сде­лал сати­ра, с удив­ле­ни­ем смот­ря­ще­го на флей­ты, и ста­тую Минер­вы». По всей веро­ят­но­сти эта груп­па тоже­ст­вен­на с груп­пой, опи­сан­ной путе­ше­ст­вен­ни­ком II века по Р. Х. Пав­за­ни­ем, как нахо­дя­ща­я­ся на афин­ском акро­по­ле: «Там [на акро­по­ле в Афи­нах] изо­бра­же­на Афи­на, бью­щая Мар­сия за то, что он под­нял флей­ты, несмот­ря на то, что боги­ня жела­ла, чтобы они оста­лись бро­шен­ны­ми». Эти сооб­ще­ния пере­да­ют любо­пыт­ный факт, что на самом вид­ном месте, на акро­по­ле, сто­я­ла груп­па на тему из бео­тий­ско­го мифа о силене Мар­сии; но был вос­про­из­веден афин­ский вари­ант мифа, имев­ший целью высме­и­ва­ние бео­тий­цев. Вот в крат­ких чер­тах содер­жа­ние леген­ды. Афи­на изо­бре­ла флей­ты, но игра ее на этом инстру­мен­те не име­ла успе­ха в кру­гу олим­пий­ских богов, Афро­ди­та и Гера даже не мог­ли удер­жать­ся от сме­ха. Оби­жен­ная этим неожи­дан­ным обо­ротом боги­ня ушла и во вре­мя игры на сво­ей флей­те посмот­ре­ла на себя в зер­каль­ную поверх­ность клю­ча; тут она заме­ти­ла, что щеки ее без­образ­но разду­ва­лись при игре, и поня­ла при­чи­ну сме­ха сво­их сопер­ниц. Раз­гне­вав­шись, она бро­си­ла флей­ты, про­кли­ная того, кто их под­ни­мет; силен Мар­сий был свиде­те­лем этой сце­ны; овла­дев флей­та­ми, он стал упраж­нять­ся в игре и, нако­нец, вызвал на состя­за­ние Апол­ло­на, кото­рое при­ве­ло к роко­во­му для Мар­сия кон­цу. В такой фор­ме миф пере­да­вал­ся и был попу­ля­рен в Афи­нах, ибо он содер­жал насмеш­ку над нена­вист­ны­ми афи­ня­нам бео­тий­ца­ми, нацио­наль­ным инстру­мен­том кото­рых счи­та­лась флей­та. Это про­из­веде­ние Миро­на полу­чи­ло для нас осо­бое зна­че­ние бла­го­да­ря тому, что обе фигу­ры дошли до нас в хоро­ших повто­ре­ни­ях, о кото­рых будет речь ниже.

Вели­чай­шую сла­ву Мирон при­об­рел ста­ту­я­ми победо­нос­ных атле­тов. Уже в VI в. победи­те­ли на нацио­наль­ных играх име­ли пра­во уве­ко­ве­чить свои победы ста­ту­я­ми, кото­рые нахо­ди­ли себе место по боль­шей части там, где победы были одер­жа­ны. Наи­бо­лее выдаю­щи­е­ся масте­ра изготов­ля­ли эти ста­туи, кото­рые в ред­ких слу­ча­ях были порт­рет­ны­ми, а изо­бра­жа­ли толь­ко иде­а­лы кра­соты. Таким обра­зом, Олимп и Дель­фы пре­вра­ти­лись в насто­я­щие музеи, бла­го­да­ря побед­ным ста­ту­ям работы худож­ни­ков всех вре­мен и школ. Мно­гие из этих ста­туй полу­чи­ли кано­ни­че­ское в худо­же­ст­вен­ном отно­ше­нии зна­че­ние, и рим­ские меце­на­ты и кол­лек­ци­о­не­ры в боль­шом коли­че­стве зака­зы­ва­ли копии с этих шедев­ров вели­ких масте­ров. Победы на играх счи­та­лись нацио­наль­ной гор­до­стью, и ста­туи неред­ко посвя­ща­лись не сами­ми победи­те­ля­ми, а горо­да­ми и ком­му­на­ми, ино­гда дол­го после смер­ти самих атле­тов. Из шести ста­туй это­го рода работы Миро­на, упо­мя­ну­тых Пав­за­ни­ем, с.16 пред­став­ля­ют для нас инте­рес две: ста­туя лакеде­мо­ня­ни­на Лада­са, зна­ме­ни­то­го бегу­на, умер­ше­го от пере­утом­ле­ния после сво­ей послед­ней победы на Олим­пий­ских играх, и ста­туя неиз­вест­но­го по име­ни атле­та, про­сла­вив­ша­я­ся под назва­ни­ем «мета­те­ля дис­ка», Дис­ко­бо­ла. Из дру­гих фигур неко­то­рые важ­ны для нас лишь в хро­но­ло­ги­че­ском отно­ше­нии, так как даты их побед извест­ны и помо­га­ют нам опре­де­лить при­бли­зи­тель­но вре­мя дея­тель­но­сти худож­ни­ка.

До сих пор не уда­лось най­ти сре­ди дошед­ших до нас мра­мор­ных копий повто­ре­ния ста­туи Лада­са, но опи­са­ния ее в двух эпи­грам­мах анто­ло­гии дают доволь­но ясное пред­став­ле­ние о харак­те­ре фигу­ры. Атлет был изо­бра­жен в момент выс­ше­го напря­же­ния сил почти уже у самой цели: «он высо­ко под­ни­ма­ет­ся на паль­цах ног, все нер­вы напря­же­ны»... «брон­зо­вая фигу­ра хва­та­ет­ся за побед­ный венок, пьеде­стал не удер­жит ее на себе». Подоб­ны­ми выра­же­ни­я­ми поэты опи­сы­ва­ют уди­ви­тель­но живой мотив фигу­ры и сме­лость худо­же­ст­вен­но­го замыс­ла, оста­но­вив­ше­го­ся на изо­бра­же­нии мимо­лет­но­го мгно­ве­ния. Выбор момен­та чрез­вы­чай­но харак­те­рен для Миро­на и вполне согла­су­ет­ся с теми дан­ны­ми, кото­ры­ми нас снаб­жа­ют копии с дру­гих его фигур. Вто­рая ста­туя, «Дис­ко­бол», подроб­но опи­са­на Луки­а­ном, авто­ром вто­рой поло­ви­ны II в. по Р. Х., и при­во­дит­ся ора­то­ром Квин­ти­ли­а­ном как при­мер кра­соты непра­виль­ных линий. Вот опи­са­ние Луки­а­на (по пере­во­ду И. И. Тол­сто­го): «Не гово­ришь ли ты о мета­те­ле дис­ка, кото­рый скло­нил­ся в дви­же­нии мета­ния, повер­нул голо­ву, смот­ря на свою руку, дер­жа­щую диск, и слег­ка согнул одну ногу, как буд­то гото­вясь выпря­мить­ся одно­вре­мен­но с уда­ром». Это опи­са­ние дает нам кар­ти­ну подоб­но­го момен­таль­но­го дви­же­ния, какое харак­те­ри­зу­ет ста­тую Лада­са. Но в дан­ном слу­чае мы можем судить не толь­ко на осно­ва­нии сло­вес­ных опи­са­ний. Дис­ко­бол дошел до нас в несколь­ких хоро­ших вос­про­из­веде­ни­ях и дол­жен быть исход­ной точ­кой для харак­те­ри­сти­ки Миро­на. Поэто­му мы оста­но­вим­ся на этой ста­туе ниже при раз­бо­ре памят­ни­ков.

Упо­мя­нем еще об одной ста­туе, при­веден­ной Пли­ни­ем, как про­из­веде­ние Миро­на: «В Смирне нахо­дит­ся (мра­мор­ная) ста­туя пья­ной ста­ру­хи, при­над­ле­жа­щая к самым зна­ме­ни­тым про­из­веде­ни­ям, работа того Миро­на, кото­рый сла­вит­ся, как мастер по рабо­те в брон­зе». Из-за сюже­та чрез­вы­чай­но нату­ра­ли­стич­но­го харак­те­ра обык­но­вен­но отно­сят эту скульп­ту­ру к про­из­веде­ни­ям млад­ше­го Миро­на, о кото­ром мы упо­мя­ну­ли выше. Ибо по мне­нию боль­шин­ства иссле­до­ва­те­лей, толь­ко искус­ство элли­низ­ма, к кото­ро­му при­над­ле­жал этот млад­ший Мирон, было спо­соб­но с.17 на подоб­ный реа­лизм в скульп­ту­ре. Одна­ко, Пли­ний пря­мо назы­ва­ет ее работой зна­ме­ни­то­го Миро­на, т.е. худож­ни­ка V в., и так как все более и более обна­ру­жи­ва­ет­ся, что скульп­ту­ра пер­вой поло­ви­ны и сре­ди­ны V в. про­из­во­ди­ла мно­го опы­тов даже в этом направ­ле­нии, то мы вовсе не можем счи­тать этот вопрос решен­ным в поль­зу млад­ше­го Миро­на.

Очень мно­го вни­ма­ния уде­ля­ют антич­ные писа­те­ли, пре­иму­ще­ст­вен­но поэты в эпи­грам­мах, собран­ных в гре­че­ской анто­ло­гии, зна­ме­ни­той ста­туе коро­вы Миро­на, кото­рая еще в эпо­ху Цице­ро­на нахо­ди­лась в Афи­нах; впо­след­ст­вии же она была пере­не­се­на в Рим и постав­ле­на в храм мира. Все писа­те­ли хва­лят пора­зи­тель­ный нату­ра­лизм в ее испол­не­нии, но, к сожа­ле­нию, мы лише­ны воз­мож­но­сти соста­вить себе более ясное пред­став­ле­ние о ней, так как все попыт­ки к ото­жест­вле­нию ее с одним из мно­го­чис­лен­ных дошед­ших до нас типов ока­за­лись тщет­ны­ми. Вооб­ще изо­бра­же­ния живот­ных Миро­на были зна­ме­ни­ты в древ­но­сти: Пли­ний упо­ми­на­ет о фигу­ре соба­ки. Вокруг алта­ря в пор­ти­ке хра­ма Апол­ло­на на Пала­тине в Риме были постав­ле­ны четы­ре ста­туи быков, кото­рых видел там Про­пер­ций. Нако­нец, Мирон зани­мал­ся и при­клад­ным искус­ст­вом; сереб­ря­ные сосуды его руки поль­зо­ва­лись боль­шой сла­вой, и их соби­ра­ли рим­ские кол­лек­ци­о­не­ры; любо­пыт­но, что в это вре­мя появ­ля­лись и под­дел­ки сереб­ря­ных сосудов с под­пи­ся­ми Миро­на.

Эти скуд­ные сооб­ще­ния о про­из­веде­ни­ях худож­ни­ка свиде­тель­ст­ву­ют преж­де все­го о боль­шой раз­но­сто­рон­но­сти его. Наряду с тор­же­ст­вен­ны­ми ста­ту­я­ми богов куль­то­во­го харак­те­ра — фигу­ры атле­тов в пора­зи­тель­ных по сво­ей сме­ло­сти моти­вах, нату­ра­ли­стич­ные изо­бра­же­ния живот­ных и, нако­нец, изде­лия из сереб­ра тон­чай­шей работы.

Впе­чат­ле­ние, полу­чае­мое от это­го пере­ч­ня, под­твер­жда­ет­ся и харак­те­ри­сти­кой осо­бен­но­стей сти­ля Миро­на, кото­рую дают пре­иму­ще­ст­вен­но Пли­ний и Квин­ти­ли­ан на осно­ва­нии кри­ти­че­ских отзы­вов гре­че­ских писа­те­лей. Эти харак­те­ри­сти­ки очень при­ми­тив­ны, но могут быть полез­ны­ми при раз­бо­ре его про­из­веде­ний. Вот глав­ные тек­сты; Пли­ний пишет: «он давал боль­ше сво­бо­ды прав­де (дослов­но: он умно­жал прав­ду), он был про­дук­тив­нее Поли­кле­та [зна­ме­ни­то­го аргос­ско­го скуль­п­то­ра вто­рой поло­ви­ны V в. до Р. Х.] и тща­тель­нее в соблюде­нии пра­виль­ных про­пор­ций (дослов­но: сим­мет­рии), но хотя он инте­ре­со­вал­ся дви­же­ни­я­ми тела, он не выра­жал чувств души. В отдел­ке волос он не пошел даль­ше при­ми­тив­но­го искус­ства». Квин­ти­ли­ан ука­зы­ва­ет на то, что Мирон работал сво­бод­нее дру­гих масте­ров той же эпо­хи.

с.18 Из этих крат­ких слов сле­ду­ет, что антич­ные кри­ти­ки при­зна­ва­ли в Мироне вели­ко­го нова­то­ра. Прав­да, в трак­тов­ке отдель­ных частей он обна­ру­жи­вал еще арха­и­че­скую мане­ру; он не мог совер­шен­но отде­лать­ся от при­е­мов той эпо­хи, в кото­рой он родил­ся и в среде кото­рой он начал работать; он не дошел еще до пол­ной харак­те­ри­сти­ки выра­же­ния лица, как носи­те­ля душев­ной жиз­ни чело­ве­ка, но наблюда­тель­ность его сто­я­ла очень высо­ко и при­ве­ла к обо­га­ще­нию искус­ства это­го пери­о­да рядом новых моти­вов. Что каса­ет­ся про­пор­цио­наль­ной систе­мы, по выра­же­нию источ­ни­ков Пли­ния «сим­мет­рии», то сле­ду­ет иметь в виду, что иде­ал позд­ней­ших вре­мен отли­чал­ся длин­ны­ми про­пор­ци­я­ми, так что голо­ва состав­ля­ла лишь седь­мую часть высоты фигу­ры. Если, сле­до­ва­тель­но, ука­зы­ва­ет­ся на тща­тель­ность работы в этом отно­ше­нии у Миро­на, то сле­ду­ет пони­мать эту похва­лу в том смыс­ле, что про­пор­ции ста­туй Миро­на уже при­бли­жа­лись к систе­ме более позд­них вре­мен, т.е., что голо­ва была мень­ше по сво­е­му объ­е­му, а руки и ноги длин­нее по срав­не­нию с туло­ви­щем, чем на про­из­веде­ни­ях мно­гих дру­гих худож­ни­ков V в., напри­мер, Поли­кле­та, на кото­ро­го в дан­ном кон­тек­сте Пли­ний и ука­зы­ва­ет. Но, разу­ме­ет­ся, ника­кие сло­ва не могут дать живо­го пред­став­ле­ния о пла­сти­че­ской фигу­ре, и худ­шая копия с ори­ги­на­ла худож­ни­ка даст нам более реаль­ную базу для суж­де­ния о нем, чем самые крас­но­ре­чи­вые опи­са­ния.