История рабства в античном мире

Том I
Рабство в Греции

Глава восьмая

ПОЛОЖЕНИЕ РАБОВ В СЕМЬЕ И В ГОСУДАРСТВЕ

с.138

При нали­чии таких неиз­беж­ных тяж­ких послед­ст­вий стро­го­сти долж­ны были луч­ше пони­мать муд­рость мяг­ко­го обра­ще­ния. Как было ука­за­но выше, так дей­ст­во­ва­ли Афи­ны; как мы увидим ниже, это­му учи­ли фило­со­фы: Пла­тон — с ясным созна­ни­ем опас­но­сти раб­ства; Ксе­но­фонт — с тем пре­уве­ли­че­ни­ем, кото­рое все про­ник­ну­то вли­я­ни­ем Спар­ты, где раб боит­ся сво­его гос­по­ди­на, и сво­его рода сожа­ле­ни­ем о демо­кра­ти­че­ских прин­ци­пах, кото­рые застав­ля­ют вас боять­ся сво­их же слуг; нако­нец. Ари­сто­тель — с тем зна­ни­ем меры, кото­рое состав­ля­ло силу это­го вели­ко­го гения¹. В обще­ст­вен­ном мне­нии, как и в обы­ча­ях, в тео­рии, как и в законе, надо ска­зать, было гораздо менее гуман­но­сти, чем бла­го­ра­зу­мия, менее сочув­ст­вия к рабу, чем бес­по­кой­ства за сво­их сограж­дан. Исклю­чи­тель­но с этой точ­ки зре­ния уже тогда нахо­ди­ли в спра­вед­ли­вом обра­ще­нии и сдер­жан­ном отно­ше­нии не толь­ко боль­шую поли­ти­че­скую выго­ду, но и выго­ду мораль­ную. Дей­ст­ви­тель­но, при вся­ком наси­лии, при вся­ком зло­употреб­ле­нии вла­стью стра­да­ет не толь­ко раб, кото­рый под­вер­га­ет­ся оскорб­ле­нию, но и сво­бод­ный граж­да­нин, кото­рый его нано­сит. Раб чув­ст­ву­ет его на сво­ем теле, хозя­ин осквер­ня­ет свою душу. Так, Пла­тон нико­гда не бил сво­его слу­гу, про­ви­нив­ше­го­ся перед с.139 ним… он пору­чал дру­гим бить его². Это отча­сти было мыс­лью зако­на, когда он защи­щал скром­ность раба про­тив поку­ше­ния на нее со сто­ро­ны сво­бод­но­го; и Эсхин в сво­ей речи про­тив Тимар­ха даже не ста­ра­ет­ся это скрыть³. Лишь имея в виду инте­ре­сы сво­бод­но­го, по какой-то стран­ной при­ви­ле­гии закон запре­щал позор­ное обра­ще­ние с рабом⁴. В извест­ном отно­ше­нии закон пре­сле­до­вал одну и ту же цель и тогда, когда он нака­зы­вал за убий­ство раба, и тогда, когда он под­ни­мал судеб­ный про­цесс про­тив тех, кто глу­мил­ся над ним⁵: он боял­ся, как бы при таком обра­ще­нии с людь­ми не при­вык­ли черес­чур лег­ко совер­шать убий­ства, наси­лия и нано­сить оскорб­ле­ния. По край­ней мере что каса­ет­ся зако­на об оскорб­ле­нии, то Демо­сфен перед лицом всех вар­ва­ров объ­явил его вели­чай­шим про­яв­ле­ни­ем гуман­но­сти со сто­ро­ны Гре­ции, той самой Гре­ции, кото­рая после столь­ких обид отки­ну­ла наслед­ст­вен­ную нена­висть, желая толь­ко пора­бо­тить их, не при­чи­няя им ника­ких обид⁶. Ксе­но­фонт более зло, но и более про­сто объ­яс­нил этот закон стра­хом, как бы не уда­ри­ли граж­да­ни­на, думая уда­рить толь­ко раба⁷. Если мысль зако­на была тем­ной, то одной из форм афин­ско­го судо­про­из­вод­ства доста­точ­но, чтобы ее разъ­яс­нить. Раб не был [юриди­че­ской] лич­но­стью и вслед­ст­вие это­го не имел пра­ва вести дело в суде. В един­ст­вен­ном слу­чае, когда хозя­ин не мог заме­нить его, а имен­но: когда шел зако­но­мер­ный спор меж­ду тем и дру­гим по вопро­су о сво­бо­де, закон давал рабу защит­ни­ка, кото­рый и вел его дело⁸. Но если он не мог фигу­ри­ро­вать как заин­те­ре­со­ван­ная сто­ро­на, быва­ло ино­гда необ­хо­ди­мым при­звать его туда в каче­стве свиде­те­ля. Раб, все­гда при­вя­зан­ный к сво­бод­но­му, обыч­ный свиде­тель его част­ной жиз­ни, был часто един­ст­вен­ным, кто мог дать пока­за­ния перед судом⁹. Но при нали­чии зако­на, не при­зна­вав­ше­го в нем чело­ве­ка, логи­ка вещей тол­ка­ла к тому, чтобы не дове­рять его сове­сти. Его сво­бод­ное пока­за­ние бра­лось под сомне­ние, его допра­ши­ва­ли толь­ко под пыт­кой, как буд­то тре­бо­ва­лись око­вы и муче­ния, чтобы напом­нить ему о его насто­я­щей при­ро­де и извлечь из него исти­ну. Этот обы­чай про­дол­жал­ся с таким посто­ян­ст­вом, кото­рое было необыч­но для Афин, и мы не толь­ко встре­ча­ем его следы во всех про­цес­сах, но слы­шим вос­хва­ле­ния его у всех ора­то­ров. Лисий, Анти­фонт, Исо­крат, Исей, Демо­сфен, Ликург не толь­ко пом­нят об этой тра­ди­ции, но сво­им при­ме­ром, сво­и­ми реча­ми дают ей новую санк­цию. Лисий не сомне­ва­ет­ся в непо­гре­ши­мо­сти это­го сред­ства и гово­рит о нем с про­стотой убеж­ден­но­сти¹⁰. Анти­фонт в сво­ей речи «За Хорев­та» вызы­ваю­ще сопо­ста­вил в виде кон­тра­ста две при­ро­ды, чело­ве­ка сво­бод­но­го и раба, рав­но и при­е­мы, кото­ры­ми мож­но заста­вить их давать свои пока­за­ния: для чело­ве­ка сво­бод­но­го — это клят­ва, для раба — пыт­ка, «кото­рая обя­за­тель­но извле­чет из него исти­ну даже тогда, когда она будет сто­ить ему жиз­ни, так как чув­ство боли в дан­ный момент дей­ст­ву­ет гораздо силь­нее, чем страх несча­стия, пред­сто­я­ще­го в буду­щем»¹¹. Но как выби­рать меж­ду при­ся­гой сво­бод­но­го и пыт­кой раба, так ярко сопо­став­лен­ны­ми Анти­фон­том, в слу­чае с.140 их рас­хож­де­ния? Тут нико­гда не было сомне­ния. Исо­крат, кон­чая свою речь про­тив Паси­о­на, кото­рый отка­зал­ся пред­ста­вить на допрос одно­го из сво­их рабов, гово­рил судьям с пол­ным убеж­де­ни­ем, что его сло­ва нико­гда не могут быть опро­верг­ну­ты: «Я все­гда видел и знаю: вы счи­та­е­те, что в делах и част­ных и государ­ст­вен­ных нет ниче­го более надеж­но­го и вер­но­го, как пыт­ка, и вы пола­га­е­те, что свиде­те­ли могут дать вымыш­лен­ные пока­за­ния, но что пыт­ка обна­ру­жи­ва­ет совер­шен­но ясно, где исти­на?»¹² И Исей в ана­ло­гич­ной ситу­а­ции раз­ви­ва­ет ту же мысль. «Что каса­ет­ся граж­дан или государ­ства, — гово­рил он, — то вы твер­до убеж­де­ны, что пыт­ка есть самое вер­ное сред­ство дока­за­тель­ства; так, когда в вашем рас­по­ря­же­нии нахо­дят­ся рабы и сво­бод­ные и когда вы хоти­те выяс­нить себе спор­ный пункт, то вы не при­бе­га­е­те к свиде­тель­ству сво­бод­ных, но, при­зы­вая на допрос и пыт­ку рабов, вы стре­ми­тесь этим путем открыть исти­ну фак­тов»¹³. Демо­сфен в речи про­тив Оне­то­ра не нашел ниче­го луч­ше­го, как заим­ст­во­вать имен­но это рас­суж­де­ние сво­его учи­те­ля; в кон­це кон­цов и в дру­гих речах, под­лин­ность кото­рых вызы­ва­ет мень­ше сомне­ний, он не раз нахо­дит слу­чай выска­зать­ся по это­му пово­ду. Пыт­ка кажет­ся ему все­гда наи­бо­лее вер­ным пока­за­ни­ем¹⁴ (это один из пяти видов дока­за­тельств, изло­жен­ных в «Рито­ри­ке» Ари­сто­те­ля¹⁵). «Что мог­ло быть луч­ше, — гово­рил ора­тор Сте­фа­ну, — как поста­вить это­го раба на пыт­ку, чтобы ули­чить нас во лжи»¹⁶. Что каса­ет­ся его, он нико­гда от это­го не отка­зы­ва­ет­ся: даже тогда, когда он может под­твер­дить ули­ку дру­ги­ми спо­со­ба­ми, когда он име­ет на сво­ей сто­роне и фак­ты и мас­су свиде­тель­ских пока­за­ний, он сохра­ня­ет еще в запа­се, чтобы увен­чать все эти фак­ты, чтобы санк­ци­о­ни­ро­вать все эти пока­за­ния, пыт­ку раба¹⁷. Таким обра­зом, пыт­ка была обще­при­знан­ным важ­ней­шим сред­ст­вом откры­тия исти­ны, была в неко­то­ром роде в гла­зах этих людей с жесто­ким серд­цем свиде­тель­ст­вом, упо­доб­ля­ю­щим­ся само­му фак­ту. «В спор­ных вопро­сах, — гово­рил ора­тор Ликург, — вам кажет­ся все­гда более спра­вед­ли­вым и поис­ти­не демо­кра­ти­че­ским, в том слу­чае, если рабы — муж­чи­ны и жен­щи­ны — оди­на­ко­во виде­ли то, о чем идет дело… допро­сить их при помо­щи пыт­ки и таким обра­зом верить боль­ше фак­там, чем их сло­вам»¹⁸. Таким обра­зом, выше дока­за­тельств пись­мен­ных или дока­за­тельств уст­ных были, если я могу употре­бить осо­бое выра­же­ние для это­го чуж­до­го нам обы­чая, дока­за­тель­ства телес­ные, свиде­тель­ства тела, как их назы­вал Демо­сфен: «давать пока­за­ния на соб­ст­вен­ном сво­ем теле», «пока­за­ние тела». Это было свиде­тель­ство раба. На самом деле, чем был раб в пред­став­ле­нии обще­ства, в самом сло­вес­ном выра­же­нии?¹⁹ Телом (σῷμα)²⁰. Вот поче­му, когда нуж­но было заста­вить его гово­рить на суде, обра­ща­лись к его телу; не хоте­ли слу­шать и верить тем сло­вам, кото­рые схо­ди­ли с его губ: были убеж­де­ны, что надо исполь­зо­вать тот голос его при­ро­ды, кото­рый слы­шит­ся в кри­ках боли²¹. Чем глуб­же про­ни­ка­ла эта боль, тем более искрен­ни­ми и вер­ны­ми, каза­лось, долж­ны быть эти свиде­тель­ства кро­ви и мяса. В Афи­нах употреб­ля­лось не в пере­нос­ном смыс­ле с.141 извест­ное образ­ное выра­же­ние «доби­рать­ся до серд­ца и пече­ни» — иссле­до­вать тай­ные мыс­ли!

Комедия, кото­рая и здесь дает нам допол­ни­тель­ные дока­за­тель­ства, или, ско­рее, кото­рая на этом мате­ри­а­ле, столь хоро­шо извест­ном бла­го­да­ря таким жиз­нен­но близ­ким чер­там, нахо­дит воз­мож­ность под­твер­дить исто­ри­че­скую прав­ди­вость выво­ди­мых ею харак­те­ров, несколь­ко раз изо­бра­жа­ла на сцене, перед гла­за­ми зри­те­лей, эти фор­мы допро­са и опи­сы­ва­ла их про­цеду­ру. Так, когда раб Ксан­фий, при­ня­тый за Герак­ла и при­вле­чен­ный к ответ­ст­вен­но­сти по пово­ду извест­ных совер­шен­ных им пре­ступ­ле­ний, хочет оправ­дать­ся, пред­ла­гая для допро­са сво­его мни­мо­го раба (бога Дио­ни­са), то Эак (судья под­зем­но­го мира) спра­ши­ва­ет его: «Какой допрос я учи­ню ему?» — «Все виды: дыбу, лест­ни­цы, рем­ни; бей его, рви, кру­ти, лей уксус в нозд­ри, при­кла­ды­вай к его бокам рас­ка­лен­ную чере­пи­цу и все осталь­ное… толь­ко не бей его стеб­ля­ми порея и моло­до­го лука»²². Если к «кобы­ле», употреб­ля­е­мой для того, чтобы рас­тя­ги­вать чле­ны, мы при­ба­вим еще «коле­со», кото­рое явля­лось дру­гим видом этой пыт­ки, то перед нами — все обыч­ные сред­ства, употреб­ля­е­мые для нака­за­ния рабов; ими же поль­зо­вал­ся и судья для допро­са²³. Суще­ст­во­ва­ли, я бы ска­зал, экс­пер­ты или пала­чи (и тех и дру­гих назы­ва­ли оди­на­ко­во ἐπι­τι­μηταί, βα­σανισ­ταί)²⁴, при­став­лен­ные к это­му делу. Но часто сто­ро­ны высту­па­ли здесь сами, лич­но: тот, кто давал сво­его раба на пыт­ку, не отка­зы­вал­ся в то же вре­мя пре­до­ста­вить сво­е­му про­тив­ни­ку руко­вод­ство все­ми дета­ля­ми это­го кро­ва­во­го допро­са²⁵.

Прав­да, у ора­то­ров мы нахо­дим извест­ные сомне­ния отно­си­тель­но дей­ст­ви­тель­ной цен­но­сти это­го сред­ства. Ора­то­ры явля­ют­ся адво­ка­та­ми и в силу сво­его поло­же­ния обре­че­ны на про­ти­во­ре­чие, лишь бы толь­ко это про­ти­во­ре­чие не име­ло места в одном и том же про­цес­се; толь­ко в этом Демо­сфен и упре­ка­ет сво­его про­тив­ни­ка Афо­ба²⁶. Ино­гда они явля­ют­ся про­сто софи­ста­ми и по пово­ду одно­го и того же дела высту­па­ют и за и про­тив: когда Анти­фонт в сво­их образ­цах «кон­тро­верс», защи­щая одно­го убий­цу, отвер­гал пока­за­ния раба, кото­рый не был под­верг­нут пыт­ке, что мог он про­ти­во­по­ста­вить это­му в сво­ей репли­ке? Про­ти­во­по­лож­ное тре­бо­ва­ние²⁷. Но это была необ­хо­ди­мость, обу­слов­ли­вае­мая его поло­же­ни­ем, и тако­во было пра­ви­ло Ари­сто­те­ля. «Пыт­ка, — гово­рит он в “Рито­ри­ке”, — есть тоже один из видов дока­за­тель­ства; и она, по-види­мо­му, вну­ша­ет дове­рие, так как она сопро­вож­да­ет­ся извест­ным при­нуж­де­ни­ем. Нетруд­но пред­ста­вить те сред­ства, кото­рые мож­но извлечь из нее. Если резуль­та­ты ее для нас бла­го­при­ят­ны, нуж­но наста­и­вать на ней и ука­зы­вать, что из всех пока­за­ний те, кото­рые полу­че­ны пыт­кой, явля­ют­ся самы­ми вер­ны­ми. Если же они нам невы­год­ны и бла­го­при­ят­ны для наше­го про­тив­ни­ка, мож­но раз­ру­шить самые оче­вид­ные пока­за­ния, гово­ря про­тив пыт­ки вооб­ще; при­нуж­де­ние может вырвать столь же лож­ное, сколь и истин­ное пока­за­ние, так как одни гото­вы выне­сти все, чтобы толь­ко не ска­зать прав­ды, дру­гие гото­вы ска­зать все что угод­но, лишь бы толь­ко изба­вить­ся от нее ско­рее. с.142 Мож­но при­ве­сти мно­го при­ме­ров того и дру­го­го, извест­ных судьям»²⁸. В кон­це кон­цов, как учил фило­соф, мож­но было спо­рить по пово­ду того или дру­го­го част­но­го слу­чая, но нико­гда не уда­ва­лось поко­ле­бать самый прин­цип. Сло­ва, кото­рые в этих анти­фон­тов­ских «кон­тро­вер­сах» ука­зы­ва­ли на их дей­ст­ви­тель­ность, вполне выра­жа­ли обще­ст­вен­ное мне­ние, и это дока­зы­ва­ет­ся как фак­та­ми, так и все­общ­но­стью при­ме­не­ния пыток. Пред­ла­га­ли и тре­бо­ва­ли рабов на допрос, подоб­но тому как у нас про­ис­хо­ди­ло преж­де с при­не­се­ни­ем при­ся­ги сто­ро­на­ми, но гораздо чаще, так как, при­бе­гая к это­му спо­со­бу дока­за­тельств, не лиша­ли себя этим самым и дру­гих воз­мож­но­стей. Тре­бо­ва­ния были часты, и отказ был опа­сен перед лицом этой тол­пы судей, столь жад­ных до судеб­ных пыток²⁹. В судеб­ных речах мож­но видеть, какую выго­ду ора­то­ры извле­ка­ли отсюда для защи­ты и напа­де­ния³⁰. Бла­го­да­ря Плу­тар­ху нам, напри­мер, извест­но, что Андо­кид, отка­зав­ший­ся выдать на пыт­ку одно­го из сво­их рабов, кото­ро­го тре­бо­ва­ла обви­ня­ю­щая сто­ро­на, был при­знан винов­ным и изоб­ли­чен­ным в том пре­ступ­ле­нии, кото­рое ему при­пи­сы­ва­ли³¹. Ни пол, ни воз­раст не дава­ли пра­ва на исклю­че­ние; жен­щи­ны под­вер­га­лись пыт­ке наравне с муж­чи­на­ми, быть может, даже чаще, как более обыч­ные свиде­те­ли тех сцен внут­ридо­маш­ней жиз­ни, собы­тия кото­рой раз­би­ра­лись перед судья­ми³². Каки­ми выхо­ди­ли несчаст­ные из этих кро­ва­вых пыток? Полу­мерт­вы­ми, иска­ле­чен­ны­ми; но все это дела­лось за счет того, кто это­го потре­бо­вал³³, и испол­ни­те­ли сами оце­ни­ва­ли убыт­ки³⁴. Счи­та­ли, что они удо­вле­тво­ря­ют самым стро­гим тре­бо­ва­ни­ям бла­го­при­ли­чия, когда ста­ра­ют­ся не нару­шать инте­ре­сов хозя­и­на, пред­ла­гая ему оце­нить сло­ман­ные руки или еще более тяже­лые повреж­де­ния³⁵. И меж­ду тем — заме­тим себе это осо­бен­но — раб не рас­смат­ри­вал­ся здесь как винов­ный; нали­чие это­го при вар­вар­ском зако­но­да­тель­стве все же так или ина­че объ­яс­ня­ло бы эти меры жесто­ко­сти; он даже не счи­тал­ся соучаст­ни­ком, он был про­сто допро­шен как свиде­тель:

А Афи­ны были, по свиде­тель­ству всей Гре­ции, той стра­ной, где раб нахо­дил для себя наи­бо­лее гуман­ное обра­ще­ние!